Двенадцать лун и две недели

      На следующее утро после прибытия Лань Чжаня в Пристань Лотоса Вэй Усянь просыпается в переполненной постели, и пара белых рук обвивает его талию. Все трое двигались ночью, ворочаясь то так, то сяк, пока Усянь не оказался на боку и не захрапел, уткнувшись лицом в изгиб плеча Лань Ванцзи, а сам Лань Чжань откинулся на спину вместе с Сяо-Ю, растянувшимся у него на груди.       «Ему же неудобно», - растерянно думает Вэй Ин. Даже во сне рука Лань Чжаня крепко держит его, не давая упасть с кровати, а другая рука находится под странным углом к животу Усяня. - Лань Чжань, - бормочет он, переворачиваясь и убирая прядь волос со щеки друга. - Освободи меня, а? Ты можешь спать, сколько хочешь, но я должен был встать к шести.       Правый глаз Лань Ванцзи приоткрывается:       - Так рано? Я думал, ученики Цзян встают позже летом.       - Но я не ученик. Я лидер Ордена, у меня есть работа, - мягко говорит он, выбираясь из рук Лань Чжаня и пресекая попытку того подняться. - И повара ждут меня на кухне, так что, будь умницей и ложись спать. Я вернусь к тому времени, когда встанет А-Ю.       - Повара? - хмурится Лань Чжань. - Почему?       - Саньду-шэншоу терроризирует маленьких учеников, и А-Хун воюет с ними по утрам, но Старейшина Илина нянчится с ними и готовит им на завтрак лотосовый суп. - Вэй Усянь смеётся, наливая из кувшина воды, чтобы обтереть лицо тряпицей. – Однажды я рассказал им историю о шицзе и её супе, а потом они рыдали и рыдали, пока я не приготовил его - так что, теперь я варю его каждое утро, если только мы с Чжэньхуном не уезжаем по делам.       Он сбрасывает внутреннюю мантию и вытирает пот с шеи, ополаскивает кожу груди и плеч, пока они не становятся прохладными на ощупь, прежде чем снова повернуться к Лань Чжаню.       - Это, пожалуй, единственное, что я умею готовить, кроме острой каши. И Вэнь Нин - единственный, кто способен переварить мою кашу, остальные едва могут попробовать её на вкус.       - Я бы не возражал, - тихо говорит Лань Чжань. - Я… я съем её, если ты приготовишь.       - Нет, ты не будешь, - смеётся Усянь, облачаясь в свежую голубую мантию и застёгивая пояс на талии. - Потому что я не собираюсь готовить её для тебя. Я дал немного младшим, когда мы оказались в ловушке в городе И, и Цзинъи сказал, что скорее рискнет снова отравиться трупным ядом, чем съест что-нибудь подобное ещё раз.       Между бровями Лань Чжаня появилась едва заметная морщинка:       - Неуважение к старшим. Мне придется поговорить с ним, когда я вернусь домой.       - Лань Чжань, мой Лань Чжань, - Вэй Усянь осуждающе качает головой: - Ты не можешь наказать его за это, особенно, когда я старший, о котором идёт речь. Разве я не должен иметь право голоса при назначении наказания? И, в любом случае, я даже не являюсь частью Гусу Лань - так что, его оплошность не в счёт.       - Ещё нет, - слегка самодовольно поправляет его друг, свернувшись под одеялом, пока Вэй Усянь выходит за дверь. - Но ты можешь отложить свои реплики до тех пор, пока не вернёшься в Облачные Глубины, если хочешь.       По пути на кухню Вэй Усянь задаётся вопросом, каково это называть Облачные Глубины своим домом. Лань Цижэнь, вероятно, предпочёл бы умереть, чем допустить его туда, из опасения, что он развратит его учеников, или же испортит Лань Чжаня, чьё прямое неповиновение перед половиной заклинательского мира чуть не привело старика к отклонению ци в Могильных курганах этой зимой. Но даже Лань Цижэнь не стал бы возражать против его присутствия, если бы это было ради Сяо-Ю; по словам Лань Сиченя, его дядя часто пытался убедить старейшин клана разрешить Цинхэн-цзюню и мадам Лань более длительные свидания с их сыновьями, ходатайствуя перед Советом о снисхождении к его невестке, пока её смерть и упадок сил его брата не уладили вопрос за него.       - Это не значит, что он позволит мне остаться в цзинши, - бормочет Вэй Усянь себе под нос, взъерошив волосы и потянувшись к корзине с корнями лотоса. - Он, вероятно, поселит меня где-нибудь в стороне, как сделали с матерью Лань Чжаня, и позволит мне, время от времени, навещать Сяо-Ю, если я буду придерживаться правил Ордена Лань.       Мысль, мрачно размышляет он, не из приятных. Но Лань Сичэнь никогда не поддержал бы такую договоренность, как и Лань Чжань. Ведь они вдвоем вырастили Сычжуя со всей теплотой и обожанием, которые только мог пожелать ребёнок. Сычжуй однажды сказал, что Цзэу-цзюнь беззастенчиво баловал его, покупая охапки игрушек и сладостей, всякий раз, когда они ходили в город, и носили его на плечах, пока он не стал достаточно взрослым, чтобы переехать в общежитие младших учеников... И Лань Чжань лечил лихорадку А-Юаня, расчесывал его волосы, научил его читать и писать, не говоря уже о том, чтобы, ценой собственной репутации, скрыть его происхождение от всего мира.       Вэй Усянь знает, что они двое перевернут землю и небо, чтобы дать Сяо-Ю такое же детство. Но даже Цзэу-цзюнь, вероятно, будет протестовать, если он переедет в покои Лань Чжаня и будет воспитывать Сяо-Ю как часть внутреннего клана, потому что он не обязан. Вэй Усянь сам по себе является лидером Ордена, едва ли ниже по рангу, чем Лань Чжань, и они с Цзян Чэном помирились, даже не сильно напрягаясь… Он мог бы остаться в Пристани Лотоса и дать брату гарантию наследника внутри семьи, обеспечив тем самым свою безопасность от остального мира совершенствования и будущее Юньмэн Цзяна. Так что, у Лань Чжаня нет оснований предлагать ему и А-Ю убежище в Гусу. Тем более, в собственном доме.       Но постоянные кошмары Вэя Усяня о Вэнь Чжулю и Ван Линцзяо, о штурме Пристани Лотоса из-за его безрассудства в Цишане, о возвращении домой, где он находит дядю Цзяна, мадам Юй и всех своих шиди мёртвыми – весомая причина уйти из Юньмэн Цзяна. У него много причин уйти, кроме странного горя Лань Чжаня, услышавшего, что он может отправиться в Цинхэ. Хотя они виделись бы друг с другом довольно часто, если б Вэй Усянь стал частью семьи Не Хуайсана. И как к этому относиться? В этом же нет никакого смысла, и всё же… И всё же почерк и печать Цзэу-цзюня явно присутствуют на документе о владении цзинши, как будто тот подписал бумагу, не задумываясь, только потому, что Лань Чжань попросил его. Но Вэй Усянь достаточно хорошо знает, что Лань Сичэнь ничего не делает, не задумываясь, что означает… Он одобряет то, что Лань Чжань усыновит Сяо-Ю и будет жить с Вэй Усянем? Неужели Лань Чжань действительно так обезумел от страха потерять Вэй Усяня? Человека, разрушающего каждое место, которое он когда-либо называл своим домом?       - Я что-то упускаю, Маленький Подснежник, - вздыхает он, опуская груду свиных рёбрышек в котел перед тем, как добавить к ним пасту чили. У его ног согласно мяукает котёнок Цзян Чэна и обвивается кольцом вокруг его лодыжки, мурлыча в лёгкий шёлк брюк со всем самодовольством кота, который знает о насущных проблемах больше, чем его хозяин.       - Ты тоже так думаешь? Тогда что это?       Но Маленький Подснежник лишь какое-то время играет с выбившейся нитью на его штанах, а затем кусает лодыжку, точно говоря: «Ты действительно не знаешь? Даже сейчас?»       - Что нужно знать? - Вэй Усянь отвечает, чувствуя, как краска приливает к его щекам, когда он вспоминает письмо, спрятанное в его письменном столе - то, в котором Лань Чжань ничего не написал, кроме «Вэй Ин, Вэй Ин, Вэй Ин», а затем, в самом низу страницы, втиснул своё сообщение. - Он был доверенным лицом моего сердца ещё до войны, но тогда он никогда не просил меня жить с ним или растить с ним ребёнка. Когда я сказал ему, что собираюсь остаться рядом, в Цайи, он сказал, что этого будет достаточно, чтобы посмотреть вниз, в сторону городка, и понять, что я там. Так почему он хочет, чтобы я переехал в цзинши сейчас?       - Ты ночевал в дешёвых гостиницах, когда не спал в сараях и полях, шисюн, - говорит Чжэньхун позади него, появившись на пороге так внезапно, что Вэй Усянь чуть не порезал ладонь ножом для очистки овощей. - И ты избавлялся от мелких призраков, чтобы заработать себе на жизнь, и брал всё, что давали тебе горожане, даже если это была всего лишь еда или немного семенного картофеля. Ты не можешь так растить Сяо-Ю, так что, неудивительно, что Ханьгуан-цзюнь вместо этого предложил тебе жить в Облачных Глубинах.       - Как всегда появляешься из ниоткуда, А-Хун? - Вэй Усянь жалуется, облизывая ложку с приправой. - Не думаю, что я действительно слышал твои шаги с тех пор, как я умер.       - Когда родилась А-Мэй, А-Шуай и мне пришлось научиться бесшумно передвигаться, чтобы не разбудить её, - пожимает плечами заместитель. - Но, шисюн, теперь, когда я думаю о твоих словах… Почему ты не остался с Его превосходительством после того, как правда о Ляньфан-цзуне стала известна? Вы с Цзян-цзунчжу всё ещё были в ссоре, поэтому я знал, что ты не пошел бы сюда, но...       - Ещё нет.       - Что?       - Вот почему я не остался, - объясняет Вэй Ин, тщетно пытаясь подобрать слова, которые могли бы выразить безграничную тоску, которую он испытал, когда Лань Чжань ушёл от него вниз по холму на границе Гусу, и, одновременно, ту охватившую его уверенность, когда он взял Маленькое Яблоко под уздцы и двинулся в противоположном направлении. - Я подумал об этом, и мне показалось, что что-то говорит мне: «Ещё нет».       * * *       Через полчаса младшие ученики собираются на завтрак с криками ликования и хлопают в ладоши, когда видят дымящийся котелок с супом. Они так быстро вливаются в столовую, что четверо из них застревают в дверях. Юй Сихань (который работает няней при маленьких шиди, когда это позволяют его собственные обязанности) идёт за ними с Суйин и А-Шуном. Вэй Усянь же бредёт обратно в свою спальню. Комната выглядит намного аккуратнее, чем была, когда он уходил. И ни следа Лань Чжаня. Он бы решил, что его и вовсе здесь не было, если б не серебристые ножны Биченя, покоящиеся рядом с Суйбянем.       - Вэй-цзунчжу?       - Хм? - Он поворачивается и видит в коридоре одного из слуг, держащего поднос с золотыми булавками для волос и, по необъяснимой причине, парой маленьких туфель Сяо-Ю. Обе туфли насквозь промокли, как будто их крошечный владелец прошёлся в них по луже. - Что случилось, А-Лан?       - Мадам Ли приказала, чтобы Ваш завтрак сервировали в юго-западном павильоне, - отвечает молодой человек, коротко кланяясь, прежде чем положить булавки на туалетный столик, а обувь - на сундук для одежды. - Ханьгуан-цзюнь и маленький хозяин ждут Вас там, господин.       - Лань Чжань и Сяо-Ю ещё не ели? Но…       - Сяо-Ю проспал допоздна, так как вы оба вчера долго пробыли в городе, а Ханьгуан-цзюнь отказался пить даже чай, пока Вы не сможете поесть вместе ним, - поясняет А-Лан. - Но он не позволил нам идти за Вами, пока Ваши обязанности не будут выполнены. Подождите, Вэй-цзунчжу! Ваши булавки...       - Позже! - кричит Вэй Усянь через плечо и бежит по коридору в запачканной супом, перекошенной мантии. Его волосы скручены в спутанный узел на затылке, и в целом он выглядит ужасно неприлично для лидера Ордена, но почему-то не может заставить себя беспокоиться об этом. - Я оденусь после завтрака, обещаю!       Он находит Лань Чжаня и Сяо-Ю в старом павильоне его шицзе, сидящими рядышком на маленьком низком диванчике с тремя подносами, разложенными перед ними на столе. Лань Чжань одет в простую небесно-голубую мантию вроде тех, которые он любил носить перед войной. И кто-то (вероятно, Ли Шуай или один из старших учеников) одел Сяо-Ю в расшитый зелёный халат и штаны, которые были частью потока ценных подарков от Цзинь Лина из Гусу. И Лань Ванцзи, и Сяо-Ю сидят спиной к нему, так как диван обращен лицом к воде, и с того места, где стоит Вэй Усянь, он может разглядеть только пучок черных волос, подпрыгивающих у плеча Лань Чжаня и пару маленьких розовых ручек, тянущихся к концам лобной ленты.       - Что это, гэгэ? - недоумевает пронзительный голосок, за которым следует мощный рывок, который почти стягивает белую шёлковую ленту с волос Лань Чжаня. - Красиво, красиво! У А-Ю есть?       - Это моя лобная ленточка, - объясняет Лань Чжань, совершенно не обеспокоенный проступком ребёнка, хотя это имеет смысл, решает Вэй Усянь, поскольку Сяо-Ю сможет однажды назвать Лань Чжаня отцом, если он в конечном итоге переедет в Гусу. - Всем ученикам Ордена Лань дается одна, когда они становятся немного старше, чем ты сейчас.       - Зачем?       - Лента означает самоограничение, А-Ю. Никто не может коснуться её, кроме семьи - родителей, братьев и сестёр, детей и партнеров по совершенствованию, потому что, когда человек находится со своей семьей, нет необходимости в сдержанности. Таким образом, ты можешь подержать мою ленту, если захочешь, но твой друг А-Мин - нет.       - Гэгэ - это семья? - спрашивает А-Ю, ощупывая серебряное облачко на ленте Лань Ванцзи. - Шушу тоже?       - Нет, не совсем. - Лань Чжань поворачивает голову к ребёнку, улыбается - короткое сладкое движение губ и щёк, которое почти сразу исчезает, оставляя Вэй Усяня ошеломлённым, - и предлагает Сяо-Ю очищенные семена лотоса. - Ваш папа мой чжи - самый дорогой спутник моего сердца, и поэтому Сяо-Ю может держать мою ленту.       - Из-за папы?       - Мгм, верно.       - Тогда Юань-гэ тоже может? - спрашивает малыш, забираясь на колени Лань Чжаня и обхватывая его лицо своими липкими ладошками. - У папы есть А-Ю и А-Юань, значит, Юань-гэ тоже может трогать ленту. Или нет?       - Твой Юань-гэ - мой сын, поэтому, конечно, он может прикоснуться к ней. Сяо-Ю так сильно тянет за ленту, что она действительно падает.       - Отец Юань-гэ - ты?       Лань Чжань кивает:       - Я.       - Тогда и мой тоже! - Сяо-Ю хихикает, засовывает конец ленты в рот и начинает его жевать. - Юй-шушу и тетя сказали, что ...       - Ян Ю! - восклицает Вэй Усянь, наконец, выскакивая из своего укрытия, когда Лань Чжань наклоняется к чайнику и отдаёт свою ленту на милость двухлетнего Сяо-Ю. - Какой ты непослушный ребёнок! Как ты можешь взять ленту Ханьгуан-цзюня и есть её, баобэй? Разве ты поступаешь так с гребнями папы, A-Ю? Или со шпильками тёти Ли?       - Гэгэ сказал, что можно.       - Гэгэ этого не говорил, - возражает Усянь, забирая ребёнка из рук Лань Ванцзи и падая на сиденье рядом с ним. - Он сказал, что ты можешь трогать её, а не есть. Лань Чжань! - На этот раз Вэй Усянь поворачивается к своему другу, отчаянно пытаясь не обращать внимания на тёплое сияние в его глазах и светло-розовый румянец на шее. - Как ты можешь так его баловать, а? Он никогда не будет слушаться меня снова, если ты позволишь ему делать то, что он хочет.       - Он не повредит ленту, Вэй Ин. - Лань Чжань наливает ароматного чая в чашку и ставит перед ним. - И, кроме того, А-Юань делал то же самое, когда был маленьким. Я не придавал этому значение.       - Хорошо, я знаю! Но, Сяо-Ю, мой сяо-баобэй, это было очень, очень плохо, и ты никогда не должен делать этого снова. Ты недооцениваешь… - Но затем он останавливается, замечая что-то ещё более тревожное, чем A-Ю, пытающийся сжевать ленту Лань Чжаня в кашу. - Сяо-Ю, ты бегал без обуви? Я сто раз говорил тебе, дорогой: твои ножки такие маленькие и мягкие, ты можешь поранить их...       - Вэй Ин. - Лань Чжань берёт палочками для еды кусочек яйца, приготовленного на пару, и кладет в рот Вэй Усяня, подавляя вспышку его гнева так нежно, что он сразу же расслабляется. - Он не бегал без обуви. Не волнуйся.       Вэй Усянь смотрит на босые ноги Сяо-Ю, а затем снова на Лань Чжаня:       - На нём нет обуви.       - Возможно, это была моя вина, - признаётся его друг. - Я... Когда А-Юань был маленьким, я часто носил его на руках, куда бы ни пошёл, хотя он был достаточно взрослым, чтобы ходить. И я выше тебя, хотя и не намного. Я думал, А-Ю не заметит разницы, но ему нравилось быть так высоко. И когда я попытался поставить его на землю, он бросил свои ботинки в озеро, так что, мне пришлось продолжать держать его.       - Ты имеешь в виду, что он… О, ради всего святого, Лань Чжань! Тебе действительно не стоит так сильно его баловать, ты знаешь, - упрекает Вэй Усянь, прежде чем снова замолчать, когда Лань Чжань кормит его кусочком сладкого каштанового пирога. - Ты мог попросить кого-нибудь принести ему новую пару обуви или вернуться в комнату и взять её сам.       Лань Чжань только морщится от его слов:       - Нет.       - Эм-м... Почему нет? - Вэй Усянь предпринимает новую попытку: - Ты, должно быть, нашёл его сундук с одеждой, если одел его, так что...       - ...Кажется туфли, в которые я обул его, были сделаны из шёлка яогуайской моли, - наконец, признаётся Лань Чжань, изо всех сил стараясь не смотреть на него. - Подарок от Цзинь Жуланя для защиты. Но я не смог отличить их от простых туфель, а потом они оказались на дне озера. Одной из служанок пришлось нырнуть за ними, а затем она упомянула, что была ещё пара туфель, зачарованных кровавыми талисманами, от Цзян Ваньиня. Поэтому я решил не рисковать, чтобы подобное не повторилось, и позволил Сяо-Ю ходить босиком.       - Я даже не знал, что туфли были зачарованы.       Его друг издает вздох, который мог бы сойти за смех, если бы у человека, который его слышал, было хорошее воображение:       - Я так и думал. Однако твой третий шиди знал, потому что Цзинь Лин и лидер Ордена Цзян, должно быть, сказали ему.       - А-Ю не любит туфли! - восклицает ребёнок, отчаянно тыча пальцем в сторону трёх мисок с супом, пока Лань Чжань не берёт самую маленькую из них и не начинает кормить его мясом и бульоном. - Гэгэ понесёт А-Ю? - Он украдкой взглянул на папу, но на этот раз Вэй Усянь не ругает его, потому что его внимание снова привлекло кое-что ещё.       - Это мой лотосовый суп, Лань Чжань?       - Мгм, это так. - Лань Чжань скармливает Сяо-Ю ещё одну ложку супа, а затем ест сам, явно смакуя крахмалистые коренья и жирный бульон больше, чем Вэй Усянь когда-либо видел, чтобы он смаковал что-либо ещё из еды. - Это вкусно. Я помню, ты говорил, что у тебя был лотосовый пруд на Курганах. Ты когда-нибудь варил суп для А-Юаня?       - Дело не в этом! - бормочет Вэй Усянь, от растерянности пропуская половину слов друга мимо ушей. - В супе свиные рёбрышки, а твой клан не ест мясо! Я пойду и принесу тебе что-нибудь другое с кухни, просто... - Он пытается подняться с дивана, но гладкая белая рука обхватывает его запястье и мягко тянет обратно вниз, привлекая так близко к Лань Чжаню, что между ними не могло бы пройти ничто шире пряди волос, и то, если достаточно постараться.       - Лань Чжань, тебе не нужно…       - Я сам просил об этом, - безмятежно говорит Лань Ванцзи, берёт ложку Вэй Усяня и снова кормит его, даже глазом не моргнув. - Ты ушёл от меня рано утром, и целый час работал над горячим котлом, не съев ни кусочка. Поешь. И ты действительно думал, что я упущу шанс попробовать твоё блюдо, каким бы оно ни было?       - Ты мог хотя бы выбрать из супа рёбра, - предлагает Вэй Усянь. - Так было бы лучше, правда? Сяо-Ю может съесть их за тебя.       - Нет. Это испортит суп.       Выражение полного удовлетворения на лице Лань Чжаня смертельно опасно, решает Вэй Усянь. Для своего же блага, ему, наверное, следовало бы забрать суп или бросить весь горшок в озеро, тогда ему совершенно точно не представилась бы возможность снова увидеть этот взгляд. Но затем Лань Чжань делает ещё один глоток и закрывает глаза в блаженстве, смакуя вкус, и что-то в желудке Усяня тает, как лёд под весенним солнцем.       - Лань Чжань…       - Эм?       - Знаешь, ты несправедлив ко мне.       Но Лань Чжань только одаривает его ещё одной полуулыбкой и концентрируется на еде, каждые несколько минут делая паузу, чтобы вытереть рот А-Ю носовым платком, или дать ему глоток чая. Он съедает всё до последнего кусочка, пока миска не пустеет – и у Вэй Усяня нет другого выбора, кроме как последовать его примеру и, наконец, поесть. Но, поднося ложку к губам, он вспоминает, как ел Лань Чжань, кровь всё сильнее приливает к его щекам, пока они не сравниваются по цвету с цветками лотоса.       Намного позже, когда они лежали в постели той ночью с сопящим Сяо-Ю, зажатым между ними, Вэй Усянь решает, что ни одна еда в его жизни не была более сладкой.       * * *       Пристань Лотоса, Юньмэн Цзян в Цзиньлинтай, Ланьлин Цзинь. Лидер Ордена Цзян, если только Ли Шуай и я не ошибаемся, да-шисюн, наконец, начинает осознавать правду своего сердца. А если нет - что ж, достаточно сказать, что сейчас это точно не сможет продолжаться долго.       С уважением, Юй Чжэньхун.       PS. Возможно, тебе стоит поискать наследника в другом месте, Цзян-цзунчжу, потому что я узнал будущее любезное имя твоего племянника. И фамилия, которую дал ему твой брат, была не Вэй, а Лань.       * * *       Цзиньлинтай, Ланьлин Цзинь в Пристань Лотоса, Юньмэн Цзян.       Чжэньхун, тебе лучше присмотреть за ними, слышишь? Если они ... тьфу, ухаживают, я полагаю, они должны иметь надлежащего сопровождающего, а там некому им быть, кроме тебя! Я не могу поверить, что он пошёл и дал Сяо-Ю имя Лань, прежде чем даже объявить о намерении вступить в брак! Или это Лань Ванцзи позволил этому случиться, не давая ему никаких гарантий? Фу. Разве у клана Лань нет хотя бы немного вежливости? Я лидер Ордена Вэй Усяня, и прежде чем Лань Ванцзи осмелился ступить в мой дом, чтобы ухаживать за моим братом, ему следовало просить у меня разрешения! Если же это была идея Вэй Усяня, я ... Ну, я не знаю, что буду делать, но ему это не понравится. И когда он собирается заниматься ухаживаниями, когда он должен вести дела Юньмэн Цзяна вместо меня? Не позволяйте ему уклоняться от своих обязанностей, иначе я расскажу Ли Шуай о том, как ты репетировал своё предложение руки и сердца на упыре фермера Тана, когда нам было восемнадцать.       В беде, как обычно, лидер Ордена Цзян Ваньинь.       * * *       Облачные Глубины, Гусу Лань в Пристань Лотос, Юньмэн Цзян       Ванцзи, с болью пишу тебе, мой племянник, потому что это то письмо, которое я надеялся никогда не написать в своей жизни. Но, полагаю, я всегда знал, что когда-нибудь это будет необходимо, потому что, несмотря на всё моё скрупулезное обучение, ты и твой брат всё ещё дети вашего отца. Мой племянник, прошу тебя покинуть Вэй Усяня и немедленно вернуться домой в Облачные Глубины на благо Ордена и каждого человека в ней. Я знаю, что это разобьет тебе сердце, но Сичэнь, наконец, сошёл с ума, и я боюсь, что никакая мера покоя, или уединения, или даже искусство исцеления не смогут вернуть его нам теперь. Видишь ли, сегодня вечером я поймал пятерых детей - Лань Цзинъи, Цзинь Жуланя, молодого наследника Оуян и маленькую деву, которую вы привезли из города И, не говоря уже о моём собственном внучатом племяннике – вылезшими из постели в два часа ночи и танцующими у костра в главном дворе. Они кричали во всё горло, как будто мы с тобой вообще никогда не принимали участия в их воспитании! И Сичэнь - хотя мне очень больно это говорить - Сичэнь...