Двенадцать лун и две недели

      А-Цин, к великому разочарованию своих новых друзей, никогда не читала любовных романов. Не потому, что ей не нравился этот жанр или мысль о романтике в целом. Дело скорее было в матери A-Цин (та действительно была слепой, судя по тому, что А-Цин помнит о ней из детства), которая никак, в силу своего недуга, не могла научить дочь читать. А, поскольку её бедный даочжан тоже был слепым, то никогда и не пытался обучить А-Цин грамоте.       Но Сяо Синчэню - несравненно нежному и отзывчивому - всегда нравилась сама идея любви. Особенно между парами, что в одиночку сражались со всем миром, чтобы всегда быть рядом друг с другом. И он рассказывал любовные истории А-Цин и Сюэ Яну от рассвета до заката в дождливые дни, начиная с рассказа о пастухе и ткачихе и заканчивая более счастливыми западными романами. Однажды он даже рассказал им историю своей боевой сестры с горы Баошань Санжэнь, которую любил наследник Юньмэн Цзян, но та сбежала с его слугой, чтобы зарабатывать на жизнь как вольный заклинатель.       Но ни одна из любовных историй даочжана не была такой, какие читали Лань Цзинъи и его друзья, полные захватывающих побегов, дуэлей, чтобы изгнать нежеланных женихов, и девушек, которые бросали вызов своим бессердечным отцам в стремлении выйти замуж по своему выбору. Следовательно, А-Цин вообще ничего не знала о том, что с балкона после наступления темноты можно подавать сигналы свечой, или о том, как прячут запрещённые письма в обёртках посылок и пакетов, и уж тем более о том, как бросают камешки в окно, чтобы позвать любимую. Вот почему А-Цин издала возмущённый крик, когда ливень из белого, как кость, гравия ударил в её собственное окно через несколько часов после отбоя, заставляя проснуться так внезапно, что она упала с кровати.       - Что ты делаешь? – сердито шипит А-Цин, свешиваясь вниз, чтобы понять, кто посмел проникнуть в женский дворик для отдыха за четверть до полуночи. - Кто тебя впустил так поздно - и почему ты швыряешься камнями?       Но удивительно (или совсем не удивительно, в зависимости от того, с какой стороны на это посмотреть) метатель гравия – всего лишь Оуян Цзычжэнь, парящий на высоте нескольких футов над землей, и одной рукой держащийся за жасминовую лозу, что вьётся вверх по стене.       - А-Цин! - шепчет он, обхватив ладонями рот, так что звук доносится до её спальни. - Ты достаточно проснулась, чтобы выйти? У старого учителя Ланя болит голова, так что он защитил свои комнаты от шума сегодня вечером, и Сычжуй с остальными готовятся к вечеринке, так как он нас не услышит. Спускайся!       Услышав это, у А-Цин возникает сразу несколько вопросов, но главный из них - как вообще Цзычжэнь пробрался на женскую половину:       - Что ты вообще здесь делаешь, ты, угроза? Как ты прошёл через защиту?       - Ханьгуан-цзюнь оставил нефритовый жетон наследника Ордена Сычжую перед тем, как отправиться к Вэй-цяньбэю, а он подключён ко всем оберегам в Гусу, - объясняет Цзычжэнь, указывая на кусочек белого нефрита в форме облака, свисающий с пояса на его талии. - Сычжуй позволил мне взять его, чтобы я мог прокрасться и провести тебя на мужскую территорию. Ты пойдёшь? Цзинъи и Цзинь Лин сегодня днём тайком принесли еду из заведения «Хунань» в Цайи, а Сычжуй заварил холодный персиковый чай со льдом.       - Конечно, я хочу пойти, - говорит ему А-Цин. - Но на этой стороне Облачных Глубин всегда дежурит патруль, помнишь? Мне придется пройти мимо него, чтобы выйти через главные двери, я же не могу спуститься вниз по стене.       - О, верно. - Цзычжэнь на минуту хмурится, прежде чем просиять, как фонарь, и прыгает вверх и вниз на своём мече, пока не спотыкается и едва не валится на землю. - Тогда я могу взять тебя на свой меч! Ты когда-нибудь летела раньше?       Вкратце, да, летала. Её даочжан иногда позволял ей кататься на Шуанхуа, когда они отправлялись на пикники в холмы. И Сюэ Ян пугал её, хватая в охапку и затаскивая на Цзянцзай, если она не шла по дороге достаточно быстро. Но почему-то вид Сюфэна Оуяна Цзычжэня ничуть не напоминает ей те два боеспособных меча. У этого - простое прямое лезвие с простой коричневой рукоятью, на которой выгравировано только имя меча (чьи иероглифы обозначают «попутный ветер», как однажды объяснил ей Цзычжэнь) и простая небольшая надпись, гласящая: «А-Чжэню с любовью от матери».       Цзинь Чан и ученики Яо безжалостно дразнили его за это, но сама А-Цин думала, что это довольно мило.       - Хорошо, я полечу с тобой, - отвечает она. - Но разве нас никто не увидит?       Цзычжэнь снова подпрыгивает и прикусывает нижнюю губу:       - Они не смогут заметить нас, если мы будем достаточно быстры, но они обязательно увидят тебя, так как ты одета в белое, - размышляет он. - Может, у вас есть что-нибудь зелёное? Тогда ты слилась бы с деревьями на обратном пути.       - Конечно, у меня нет ничего зеленого, - вздыхает А-Цин, закатывая глаза. - Никто не носит здесь ничего, кроме белого, помнишь? Всё, что у меня есть, это одежда, которую сшили для меня леди Лань.       - Тогда ты можешь надеть мой верхний халат и снять его, когда мы доберемся до места, - решает Цзычжэнь. - Это приемлемо?       А-Цин кивает, протягивает руки, и мгновение спустя в её окно влетает темно-синяя мантия с поясом, обвязанным вокруг одного рукава. Требуется минута или две, чтобы она справилась с халатом, в основном потому, что он намного тяжелее, чем одежда, которую она обычно носит. Её собственные одежды состоят из простого двойного слоя лёгкого расшитого хлопка, а платье Цзычжэня - из плотного атласа с тонкой серебряной строчкой вокруг подола и воротника. Но ей удается натянуть мантию прямо перед Сюфэном и его розовощёким хозяином, парящим на уровне подоконника.       - Давай, - смущённо улыбается он, предлагая девушке руку. И А-Цин берет её, легко наступает на лезвие и громко смеётся, когда Цзычжэнь снова чуть не падает. - Цин-гунян, не смейся! Я не нарочно!       - Если ты сделаешь это снова, то убьешь нас обоих. - Девушка фыркает, ткнув его локтём в живот. - А теперь поспешим, нужно найти остальных до того, как патруль обойдёт эту сторону здания.       А-Цин знает, что на то, чтобы облететь на Сюфэне жилые постройки и добраться до ворот, потребовалось бы как минимум полчаса. Но нефритовый жетон Лань Ванцзи (зачем он вообще оставил его Сычжую?) так же легко выпускает их через стену, как позволил Цзычжэню войти, и пять минут спустя они приземляются возле небольшого дома, где живут внутренние ученики. В окне А-Цин видит три маленькие фигурки, движущиеся по другую сторону занавески: Лань Сычжуй, Лань Цзинъи и Цзинь Лин, который, словно маятник, бегает туда-сюда между двумя старшими мальчиками.       - Сычжуй! – тихо зовёт Цзычжэнь, вкладывая меч в ножны и стуча в окно. - Я вернулся! А-Цин со мной, так что нам лучше уйти, пока Цзинь Чан не нашел её здесь.       Вокруг двери появляется полоска золотистого света, которая слегка вздрагивает, прежде чем дверь со скрипом открывается, являя взглядам улыбающееся лицо Лань Сычжуя и надутое - Цзинь Лина, наполовину скрытое за тарелкой выпечки и кувшином.       - Ты быстро обернулся. - Лан Сычжуй отступает в сторону, пропуская их в комнату. - Всё сработало?       - Конечно, сработало, - фыркает Цзинъи сзади. – Итак, кто будет нести блюдо? Сычжуй несёт кувшин, и он идёт первым, так что тот, кто берёт булочки, должен идти в конце.       А-Цин хмурится:       - Что ты имеешь в виду, идти в конце? Мы куда-то идём?       - У нас не может быть вечеринки здесь, потому что ты не должна находиться по эту сторону Облачных Глубин, - объясняет Сычжуй. - Тем более что комендантский час давно начался. Но любой может пойти, куда хочет, за пределами территории, так что мы отправляемся в лес, чтобы устроить вечеринку там.       - На кроличьей поляне?       - Сначала мы подумали о кроличьей поляне, но потом погодные талисманы сказали, что сегодня ночью может пойти дождь, - вздыхает Цзинь Лин. - В лесу есть дом, в который мы иногда ходим, когда не хотим, чтобы кто-нибудь знал, что мы делаем, но, поскольку дорога проходит недалеко от ханьши лидера Ордена Ланя, мы носим талисманы-невидимки и ходим рука об руку, как цепь.       - Вам четверым действительно наплевать на нарушение правил? - спрашивает А-Цин, скрестив руки на груди, пока Цзычжэнь пытается затолкать огромный сундук в свой мешочек цянькунь. - Я имею в виду, я знаю, что не могу быть наказана, что бы я ни делала, но как насчёт вас?       - Мы не получим ничего, кроме переписывания правил или, может быть, медитации в течение холодного весеннего дня, - пожимает плечами Цзинъи. - Цзэу-цзюнь не позволяет старшим, ответственным за наказание, поднимать руку на учеников. Кто-то однажды попытался ударить Сычжуя дисциплинарной кнутом, когда Ханьгуан-цзюнь был в уединении, ну и… - Он и Сычжуй обмениваются парой кривых усмешек, за которыми следует хихиканье. Цзинъи вспоминает открытую ярость в глазах лидера Ордена Лань, когда тот оттолкнул старейшину от Сычжуя. - Скажем так, Цзэу-цзюнь выглядит по-другому, когда злится. Подобные кошмары мне снятся только тогда, когда я ем слишком много солёных огурцов.       - И все же ты никогда не перестаешь их есть, - невозмутимо говорит Сычжуй, завершая штрихи на талисманах, перед тем, как раздать их друзьям. - Все вы знаете, что делать. Дважды нажмите на центральный символ, а затем наклейте талисман себе на грудь. И, Цзинъи, ты идешь последним, так как мы двое лучше знаем дорогу.       Пятеро подростков встают на позиции. Сычжуй - у двери, а Цзинъи занимает место у противоположной стены. Цзычжэнь берет за руку Сычжуя, затем - А-Цин, в то время как Цзинь Лин втискивается между ней и Цзинъи. Один за другим они нажимают на бумажные талисманы и прикрепляют их между складками мантий, растворяясь в воздухе всего через полсекунды - сначала Сычжуй, затем остальные, последним - Лань Цзинъи.       - Все меня слышат? - шепчет Лань Сычжуй, когда они становятся невидимыми. - А-Цин, ты здесь?       - Здесь, - отзывается девушка, за ней следуют подобные заверения от Цзычжэня, Цзинь Лина и Лань Цзинъи. – Тогда пошли.       Прогулка к таинственному домику в лесу, пожалуй, одна из самых странных прогулок за все пятнадцать лет жизни A-Цин. Она чувствует Цзычжэня с правой стороны, а Цзинь Лина – с левой, и слышит тяжелые шаги Цзинъи, когда тот пытается не упасть и не уронить блюдо с выпечкой. Но она не может видеть их и даже себя, и иногда спотыкается о камни и упавшие ветки, потому что не может сказать, где в этот момент её ноги.       - Только не снова, - вздыхает она после того, как Цзычжэнь поднимает её в третий раз за последние три минуты. - Разве мы не можем сейчас снять талисманы, Сычжуй? Мы давно покинули основной комплекс, нас никто не увидит.       - Ещё нет, - бормочет Сычжуй, указывая на пару светящихся окон, примерно в сорока футах над ними. - Видишь свет на вершине холма? Это дом моего дяди, а он ещё не спит. Нам придётся подождать, пока мы дойдем до следующего ручья, а затем пересечь его.       - Как мы собираемся пересечь ручей, если Цзинъи топает, как медведь, а А-Цин падает каждые две минуты? - ворчит Цзинь Лин. - Наша еда окажется в воде, и тогда в вечеринке вообще не будет никакого смысла.       - В доме старшего Вэня есть ещё еда. Так что, ничего страшного не случится, даже если мы потеряем пирожные Цзинъи, - напоминает ему Цзычжэнь. - Он сказал, что собирается сделать для нас булочки с яичным желтком.       - Как он вообще получил яйца? - недоумевает Цзинъи. - Нам не разрешается есть их, кроме случаев, когда мы больны, чтобы ускорить исцеление.       - Вы, Лани, живете грустной-прегрустной жизнью. Что тебе вообще разрешено делать?       - Всё не так уж и плохо, А-Лин. И мы можем есть в Цайи всё, что нам нравится - половина правил даже не применяется за пределами Облачных Глубин.       - Есть правило, по которому нельзя слишком громко смеяться, - строго говорит Цзинь Лин, едва избегая скопления скользкого мха, пока Сычжуй ведёт их по ступенькам к ручью. - И правила о… о, быть слишком счастливым после победы в спарринге. Неудивительно, что мой дядя не вернулся сюда жить. Это место утомит его до смерти.       Талисман невидимости исчезает как раз в этот момент, и А-Цин успевает поймать поражённый взгляд на лице Лань Сычжуя – как будто Цзинь Лин дал ему пощёчину или сказал что-то настолько ужасно жестокое, что бедный юноша был ранен в самое сердце.       - А-Лин, - бормочет он, отпуская руку Цзычжэня. - Я знаю, что ты не хочешь, чтобы старший Вэй перебрался в Облачные Глубины, но... Попробуй послушать господина Вэня сегодня вечером, пожалуйста. На самом деле это не моё право, говорить об этом, поскольку я был всего лишь ребёнком, когда всё это случилось, но если Сянь-гэгэ приедет сюда, он будет счастлив. Действительно счастлив.       - Дело не в том, что я думаю, что он не может быть счастлив. - Цзинь Лин прикусывает губу. - Просто я хочу, чтобы он сначала был счастлив в Юньмэне. Его отец родился в Пристани Лотоса, как и мой дедушка, а его мать была там ученицей, после того, как покинула гору Баошань Саньжень. Но он всё ещё чувствует, что не имеет право даже просто дышать воздухом Юньмэна. А теперь он возглавляет Орден, потому что я и дядя Цзян нуждаемся в нём – но от этого всё равно не лучше.       Молодой лидер Ордена закрывает глаза и немного съеживается. Вздохнув, Сычжуй возвращается, чтобы идти рядом с ним, и Цзинъи, чувствуя возникшее напряжение, тянет А-Цин и Цзычжэня дальше по тропе. Но не настолько далеко, чтобы они не могли подслушать разговор своих друзей, которые, кажется, действительно не заботятся о том, чтобы сохранить секретность.       - Если он не останется с цзюцзю, это должно быть потому, что он хочет жить в Облачных Глубинах и быть рядом с тобой и Ханьгуан-цзюнем, - говорит Сычжую Цзинь Лин. – А не потому, что ему больше некуда идти. Это... вероятно, не пойдет ему на пользу, если он приёдет сюда в качестве последнего средства.       - Это означает, что мы неправильно подошли к этой миссии, - резюмирует Оуян Цзычжэнь. - Вместо того чтобы заставлять старшего Вэя переехать в Гусу, мы должны выяснить, как сделать так, чтобы он оставался счастлив в Юньмэне.       - Подожди, подожди, - перебивает А-Цин. - Почему ты сказал, что он определённо будет счастлив в Облачных Глубинах, Сычжуй? И кто такой старший Вэнь?       - Я бы объяснил, но поздно, - шутит Сычжуй, указывая вперёд на маленький коттедж, освещённый сверху вниз, как будто дворец во время Нового года. - Мы уже пришли.        И с этими словами он стучит в дверь, вырезанную вручную, на мгновение прислушивается, а затем, не дожидаясь ответа, пропускает остальных через порог. Войдя в скромное жилище, А-Цин почти сразу понимает три вещи. Во-первых, всё внутри дома явно сделано вручную: узкая кровать, стулья, подушки - всё, кроме железного котла на кухне, который она может видеть сквозь полупрозрачную задернутую занавеску. Во-вторых, на столе есть блюда, приготовленные на пару: оладьи из зеленого лука с чесночным соусом, тарелки свежих рисовых клёцок, кастрюля с кипящим бульоном, окруженная нарезанным мясом и овощами, и огромная миска обещанных сладостей - булочек с яичным желтком, о которых Цзычжэнь упоминала ранее. И, в-третьих, хозяин дома (молодой человек старше неё лет на шесть-семь, стоящий в кухне и наполняющий поднос чашками, мисками и палочками для еды), очевидно, бесспорно, бесповоротно мертв. Однако А-Цин не понимает, как она это осознала так быстро. Его кожа, конечно, бледнее обычного и почти полностью бескровна, но Лань Сичэнь выглядел почти также в первые несколько дней после её пробуждения. И хотя вены, идущие по его шее, абсолютно чёрные, они могли бы легко принадлежать живому человеку с поздней стадией отравления трупным ядом. И всё же этот человек явно контролирует себя, в отличие от Сун Ланя и жителей города И. Его движения столь же естественные и чёткие, как её собственные, а большие карие глаза такие мягкие и добрые, что за ними чувствуется душа.       - Ты… ты был там раньше, - выпалила А-Цин, когда мужчина проходит мимо неё, чтобы расставить чашки на столе. - В городе И, когда заклинатели пришли за Сюэ Яном. Там было два свирепых трупа - друг моего Сяо-даочжана и другой... это был ты, верно?       - Верно. - Лютый мертвец поворачивается к ней лицом с тонкой бледной улыбкой. - Рад видеть тебя в добром здравии, Цин-гунян. Мы все очень переживали за тебя, когда встретились в последний раз.       - Переживали… - бормочет Цзинь Лин. - Он имеет в виду, что мы все плакали, как младенцы, и вливали в тебя духовную энергию, чтобы залечить рану, пока Цзэу-цзюнь не увез тебя в Облачные Глубины.       - Вы четверо, правда? - А-Цин оглядывает юношей с нежным раздражением, пока Цзинъи заполняет тарелку оладьями с зеленым луком (которые, как она подозревает, приготовлены специально для неё, поскольку даже Ханьгуан-цзюнь и старый учитель Лань знают, как они ей нравятся). - Что же мне с вами делать, глупые мальчики?       - Не получай больше ножевых ранений, Цин-гунян, - серьезно говорит Цзычжэнь, придвигаясь немного ближе. - Это всё, что тебе нужно сделать. Не обижайся и всегда будь счастлива. Ты спасла жизнь нам, а мы спасли твою, так что ты застряла с нами навсегда, и теперь мы всегда будем друзьями, если ты нас не прогонишь. Не возражаешь?       - Как будто я могла бы прогнать тебя, даже если бы захотела, - усмехается она. - И ты слишком прилипчивый, все вы, так что, думаю, я потерплю.       - А-Юань всегда был прилипчивым, - говорит хозяин дома. - Особенно, когда он был маленьким. Господин Вэй сказал мне однажды, что он даже пытался цепляться за лидера Ордена Цзяна.       - Разве он не умер к тому времени, Вэнь-цяньбэй? - Оуян Цзычжэнь хмурится. - Откуда он мог знать о чём-то подобном? Или ему рассказал Ханьгуан-цзюнь?       - Неважно, кто ему рассказал, Цзичжэнь-сюн. Цзюцзю не мог встретить Сычжуя, когда тот был маленьким, - парирует Цзинь Линь. - Никто, кроме Гусу Лань и Почитаемой Триады, даже не знал, что он существует, прежде чем состоялась официальная церемония присвоения ему любезного имени. Мой дядя определенно его не знал, так как он всё время щипал меня, чтобы убедиться, что я не сбегу, и вслух удивлялся, что у Ханьгуан-цзюня оказался ребёнок.       - На самом деле, именно поэтому я привел вас всех в дом старшего Вэня, - говорит Сычжуй. - Отец не рассказывал Вэй-цяньбэю о том, как я встретил лидера Ордена Цзяна, когда был маленьким, потому что его там не было. Тогда обо мне заботился старший Вэй.       - Ты имеешь в виду, прежде чем он умер?       - Ну, ты же знаешь, что Ханьгуан-цзюнь не мой отец по крови, верно? Он усыновил меня после второй осады Безночного города. До этого я был с Вэй-цяньбэем.       - Подожди, подожди, подожди. Что?       - Я сказал, Ханьгуан-цзюнь мне не отец, потому что...       - Нет, я слышал, что ты сказал, - перебивает Цзычжэнь. - Но ты ведь шутишь?       Его друг делает недоумённое лицо и качает головой:       - Вы все действительно так думаете?       - Э, да? Ты когда-нибудь стоял рядом с Ханьгуан-цзюнем и смотрел в зеркало? Ты так похож на него и Цзэу-цзюня, что это почти пугает. Твои глаза выглядят точно так же, как у твоего дяди, а твой нос и рот в точности как у Ханьгуан-цзюня.       Цзинь Лин обхватывает голову Сычжуя руками и внимательно осматривает черты его лица:       - Я, возможно, согласен насчет глаз и носа, но не рта.       - Это потому, что Ханьгуан-цзюнь никогда не улыбается, и его губы немного полнее, так как он старше, и не настолько худой, - решает Оуян Цзычжэнь. - У Сычжуя улыбающийся рот, поэтому, конечно, трудно сказать.       - Хватит о моем рте! Вы двое всерьёз верите, что я сын Ханьгуан-цзюня? Откуда тогда, думаете, я взялся? – удручено бормочет Сычжуй, когда старший Вэнь начинает тихо смеяться на заднем плане. - Отец не женат! Разве мне не нужна мать?       - Все говорят, что он тайно женился во время войны и породил тебя! - восклицает Цзинь Лин, размахивая руками так сильно, что он едва не попадает Цзинъи в нос. - Моя тётя сказала, что твоя мать умерла в Безночном городе, когда все люди там превратились в марионеток. А до этого вы двое не могли жить в Облачные Глубинах, потому что учитель Лань не одобрял того, что твои родители поженились. Но когда твоей матери не стало, у него не осталось другого выбора, кроме как принять тебя, потому что Ханьгуан-цзюнь был так убит её смертью, что уединился на три года, и Цзэу-цзюнь вынужден был помогать в твоём воспитании. Так все говорят!       Старший Вэнь склоняет голову набок и похлопывает по ямочке на подбородке:       - Они не совсем неправы, Цзинь-гунцзы. Даже если это и не совсем верно. Свадьба случилась до войны, а не во время неё, и это даже не была свадьба. Ханьгуан-цзюнь женился на своём возлюбленном по традиции клана Лань, когда им было всего пятнадцать, без объяснения значения обряда. И поэтому его возлюбленный никогда не знал о браке, так что он не был полностью действительным. Тем не менее, это всё равно считалось бы обручением.       - Ханьгуан-цзюнь женился на матери Сычжуя по законам Лань? И она даже не знала? - Глаза Цзычжэня, почти такие же яркие, как звезды, переполняются серебристыми слезами, когда он заламывает руки от восторга. - Он, должно быть, хотел почувствовать, что они женаты, хотя никогда бы не привязывал её к себе, если бы она не чувствовала того же - поэтому он провел обряд в приступе любовной тоски, доведённый до искушения молодостью и глубиной чувств! Но она, должно быть, всё-таки полюбила его, если у них родился Сычжуй, верно?       - Неужели никто из вас его не слушает? - жалуется Цзинъи, передавая А-Цин ещё один луковый блин, в то время как Цзычжэнь закрывает лицо руками и плачет. - Вэнь-цяньбэй просто дразнит Сычжуя. На самом деле он не родственник клану Лань по крови. Его родители были убиты в последние несколько месяцев кампании «Выстрел в солнце».       - Но как же брак? - настаивает Цзинь Лин. - Тётя Су сказала, что брак был, а она не стала бы лгать.       - Брак был. - Лань Сычжуй кивает. - Ну, полубрак, как сказал вам Вэнь-цяньбэй, но он был не между Ханьгуан-цзюнем и одним из моих биологических родителей. Брак был заключён между Ханьгуан-цзюнем и старшим Вэем. Когда старший Вэй учился в Облачных Глубинах, Ханьгуан-цзюнь связал их руки своей лобной лентой, а потом они вместе поклонились духу предка Лань, так что...       - Была даже пара живых свидетелей в отношении обязательной части, - весело говорит Вэнь Нин. – Лидер Ордена Цзян и моя старшая сестра Вэнь Цин.       Три набора челюстей опускаются почти одновременно - и персиковый чай А-Цин проливается из чашки на земляной пол и впитывается в него.       - Что? - Цзинь Лин, наконец, вскрикивает, тряся бедного Сычжуя за плечи, пока его кожа не становится зеленоватой. - Мой цзюцзю на самом деле твоя мать? Это то, что ты пытаешься нам сказать?       - Он действительно звал иногда юного мастера Вэя мамой, когда был младенцем, - роняет старший Вэнь, получая слишком много удовольствия от ситуации для того, кто считается мёртвым. – Ты помнишь это, А-Юань?       - Он не моя мать! - Сычжуй протестует: - И я не называл его так всё время, Вэнь-шушу!       - Я имею в виду, ты его сын! - кричит в ответ Цзинь Линь. - Его приёмный сын, как и Ханьгуан-цзюня!       - Гм, да?       - И Ханьгуан-цзюнь женился на моем дяде?! - Молодой лидер Ордена тянется к золотым цепочкам с пионами в своих волосах и дёргает их, бегая взглядом от Сычжуя к Вэнь Нину и обратно, пока Цзинъи не хватает его руки, чтобы держать неподвижно. - Тогда… тогда Ханьгуан-цзюнь тоже мой дядя? Нет, подожди... - Он сглатывает и снова трясет Сычжуя за плечи, качая из стороны в сторону, пока его зубы не начали стучать. - Если мой дядя - твой отец, разве это не делает тебя моим кузеном?       Сычжуй моргает.       - Я полагаю, это так, - медленно говорит он. - Я не думал об этом раньше.       - И… И! - Цзычжэнь вскакивает от избытка чувств. - Это делает Сяо-Ю твоим младшим братом, не так ли?       - Мы уже знали это, Цзычжэнь, - говорит ему Цзинъи. - Вот почему мы хотим, чтобы старший Вэй вернулся сюда. Тогда он и Ханьгуан-цзюнь смогут по-настоящему пожениться и растить Сяо-Ю вместе с Сычжуем.       - Старший Вэй скучает по нам так сильно, что постоянно плачет, когда он один, - признаётся Сычжуй. - Однажды я случайно прочитал одно из его писем отцу, он сам так в нём написал.       - Вэнь-цяньбэй, - отваживается А-Цин, после того как мальчики (явно пораженные до глубины души признанием Сычжуя) пытаются вернуть своим лицам некое подобие самообладания: - Были ли Вы здесь, в Гусу, когда Ханьгуан-цзюнь влюбился в Вэй Усяня?       - Был. - Старший Вэнь кивает: - Вы хотите услышать об этом?       Конечно, ответ на этот вопрос однозначный - да, поэтому пятеро подростков садятся кружком, в то время как Вэнь Нин сидит, скрестив ноги, на кровати перед ними.       - Ну? - требует Цзычжэнь, прижимаясь ближе к А-Цин и Цзинъи, когда их головы склоняются ему на плечи. – Как всё это началось?       - Ну, всё началось за три года до войны, когда мне было четырнадцать, - начинает Вэнь Нин, зажигая заново одну из потухших ламп на шатком столе рядом с ним. - Молодой мастер Вэй покинул Юньмэн с братом и сестрой, чтобы присоединиться к лекциям Ордена Лань, и он встретил второго молодого господина Ланя на дороге перед Облачными Глубинами. Ханьгуан-цзюнь в юности был холоднее, чем сейчас, привык к строгости под неусыпной опекой учителя Ланя - но, когда он впервые увидел Вэй-гунцзы, его сердце навсегда изменилось...       * * *       - Вот как это произошло, - зевает Цзинъи два часа спустя. - Вэй-цяньбэй нарушил пятьдесят правил Ордена за одну ночь и настолько запутал Ханьгуан-цзюня, что тот влюбился в него.       - Разве не такой должна быть любовь? - Цзычжэнь задается вопросом, наполовину похороненный под сонным Сычжуем и храпящим Цзинь Лином. - Достаточно сильной, чтобы открыть глаза на то, к чему раньше они были слепы?       - Может быть, только для Ханьгуан-цзюня, - размышляет А-Цин, бросая горсть сушеного горошка в открытый рот Цзинъи и с ужасом наблюдая, как тот хрустит им, не останавливая храп ни на мгновение. - Мой даочжан всегда говорил, что любовь самая лёгкая вещь в мире. Как просыпаться утром после хорошего сна или засыпать ночью после успешно выполненной дневной работы. Хотя шичжи* даочжана может думать об этом как о чём-то совершенно другом.       - Например?       - Я не очень хорошо его помню, поэтому не могу сказать, - пожимает плечами девушка. - Я помню, что у него был добрый голос, хотя когда он заглянул в мои воспоминания, то был очень зол, но это было больше потому, что мы с даочжаном пострадали, а не из-за того, что он желал отомстить Сюэ Яну. Так что, возможно, Вэй Усянь любил бы кого-то праведного, как он.       - Ханьгуан-цзюнь праведник, - сонно говорит Цзычжэнь. - Он идет туда, где царит хаос, защищая всех от зла. Как ты думаешь, старший Вэй любит его?       - Ну, он... подожди, что это? - А-Цин шипит, поворачиваясь к окну и глядя сквозь него в темноту. - Ты что-нибудь слышал, Цзычжэнь?       - Что слышал? – бормочет юноша, явно в шаге от того, чтобы заснуть. - А-Цин?       Но две секунды спустя раскат грома прокатывается над деревьями, окружающими коттедж, а за ним следует шум проливного дождя и ещё один громовой раскат. Сычжуй и Цзинь Лин вскакивают на ноги, сбивая бедного Цзычжэня на кровать и спотыкаясь о Цзинъи, когда они пробираются к двери.       - Я знал, что нужно было вернуться, пока не пошёл дождь, - в отчаянии говорит Лань Сычжуй, но его голос заглушает третья волна грома. - Придётся бежать к ученическим комнатам так быстро, как только получится, и мы не сможем использовать талисманы из-за шторма.       - Разве они не сработают?       - Будет труднее видеть из-за облаков, закрывающих луну, а если мы не сможем ориентироваться на собственные ноги, кто-то обязательно пострадает, - объясняет он. - Мы оставим здесь посуду, Вэнь-шушу? Я вернусь, чтобы забрать её утром.       Вэнь Нин встревожено смотрит на него, прежде чем снова взглянуть на А-Цин.       - Будь осторожен, А-Юань, - говорит он, предупреждая. - Позови меня, если тебе понадобится помощь, и я приду. И убедитесь, что кто-то держится за Цин-гунян, потому что она не знает дороги.       Сычжуй кивает, и с этими словами пятеро нарушителей правил (потому что А-Цин определённо одна из них, независимо от того, могут старейшины наказать её или нет) выскакивают под дождь и бегут трусцой по тропинке, держа верхние одежды над головами и, по возможности, огибая лужи. А-Цин несётся между Цзычжэнем и Цзинъи, морщась на каждом втором шаге, когда её туфли из белых становятся коричневыми. У других есть защищённые талисманами сапоги, но её собственные тонкие тапочки не годятся, ни для чего, кроме прогулок по внутреннему двору, и промокают насквозь к тому времени, когда Сычжуй подводит друзей к ручью.       - В чём дело? - спрашивает Цзычжэнь, убедившись, что одолженные им синие мантии защищают девушку от холода. - Ты хромаешь, А-Цин. Ты ударилась?       - Это всего лишь мои туфли, - вздыхает она, прикусывая язык, когда по ногам пробегает холодок. - Они тонкие, вот всё. И мокрые.       - Но до кварталов учеников ещё полмили, - возражает Цзычжэнь, когда Цзинь Лин начинает пересекать поток, а Цзинъи следует позади него. - Ты не можешь идти так далеко в этих тапочках, иначе снова заболеешь.       - Мы всё равно не можем лететь из-за молнии. - А-Цин пожимает плечами. - Это всего лишь полмили, Цзычжэнь. Раньше я и вовсе ходила босиком.       - Под дождём?        - И по снегу тоже. Это не так уж и неудобно, когда на тебе нет обуви, уверяю тебя. Ты хочешь пойти первым или лучше мне?       По какой-то причине это юношу совсем не успокаивает.       - Ты не можешь пересечь ручей в мокрых ботинках, ты поскользнешься, - решительно говорит он, прежде чем наклониться и…       - Оуян Цзычжэнь! - кричит А-Цин, чуть не завалив их обоих в воду, когда он подхватывает её на руки и ступает на каменный мост. - Опусти меня, мы оба упадём, если ты понесёшь меня…       - Я не брошу тебя, - обещает Цзычжэнь, медленно идя к противоположному берегу, где стоят остальные и глазеют на них. - Я не позволю тебе упасть, А-Цин. Я клянусь.       Слова кажутся такими простыми, думает она, когда её друг снова прыгает на твёрдую землю и марширует по тропинке вслед за Цзинъи - всё ещё прижимая А-Цин к груди, так как грязь на этой стороне ручья по щиколотку. «Я не позволю тебе упасть, А-Цин». Её мать говорила эти слова, когда учила А-Цин ходить, и то же самое говорил её даочжан, когда он впервые позволил ей покататься на Шуанхуа, и то же самое сказал Ханьгуан-цзюнь, когда уносил её из города И - хотя тот день до сих пор больше похож на кошмар, безнадежно омрачённый болью и страхом, а также воспоминаниями о последних нескольких минутах жизни её даочжана.       - Я знаю, что ты не уронишь, - наконец, говорит она, отчего-то радуясь, что лес слишком тёмный, чтобы Цзинь Лин или Цзинъи могли увидеть её лицо. - Ты никогда не сделаешь этого.       И вот они двое идут к ученическим комнатам в золотом, сверкающем свете, льющимся из окон ханьши над ними.       * * *       Пристань Лотоса, Юньмэн Цзян в Облачные Глубины, Гусу Лань. Вэнь Нин, здесь, в Пристани Лотоса, уже два часа после полуночи, и мне нужно о многом подумать сегодня ночью, но не с кем поговорить по душам, даже с Лань Чжанем, потому что так поздно. Я сижу в постели, пока пишу это, а Лань Чжань спит, обхватив меня руками за талию и положив голову мне на живот. У него очень тяжелая голова, из-за того сколько у него волос, поэтому я использую их как письменный стол. Надеюсь, он не двинется с места до того, как я закончу это письмо, так как обычно он не шевелится во сне. Но любые кляксы или подтёки абсолютно точно будут его виной. (Учитель Лань, вероятно, упал бы в обморок или снова плевался бы кровью, если б увидел нас теперь. Но я полагаю, что быть письменным столом Старейшины Илина лучше, чем быть его соратником, так что, возможно, он не будет слишком возражать, даже если его племянник спал на моей кровати, прежде чем стать частью моей мебели).       Ты уже догадался, не так ли, Вэнь Нин? Это всё Лань Чжань виноват, что я не могу отдохнуть сегодня ночью, хотя и не могу сказать почему. Он такой же, как и всегда - хороший, верный и такой добрый, что у меня перехватывает дыхание. Он, как шицзе, только сердце и руки шицзе были открыты для всех, а не только для меня. Но вот так, в тишине моей спальни, где нас никто не видит, кроме Сяо-Ю, он настолько мне дорог, что я не могу не восхищаться всем, что он когда-либо говорил или чем был, или что делал, и мои мысли не могут найти слов, кроме «Лань Чжань», «Лань Чжань», «Лань Чжань». Конечно, никогда ещё не было никого столь любимого Небесами, как я, чтобы иметь такого друга - потому что нет никого, подобного ему, и никогда не будет. Он - лучшее из всех сокровищ мира, и при мысли, что он скоро должен покинуть меня, я не могу не...       Ах, полагаю, мне придётся закончить это письмо здесь. Пришлось остановиться в конце последнего отрывка, потому что свет разбудил Сяо-Ю, а потом он захотел выпить сладкого лотосового молока из-за жары, и, конечно, мне пришлось его заварить. Я кормлю его одной рукой и пишу другой, так что я остановлюсь сейчас, прежде чем пролью что-нибудь (чернила или лотосовое молоко).       Напиши мне в ближайшее время, если ты дома, и следи за Сычжуем!       С любовью, как всегда, Вэй Усянь.