Двенадцать лун и две недели

      Лань Цзинъи хотел бы думать, что для большинства разговоров есть подходящие время и место. Возможно, с его стороны было бы верхом лицемерия говорить так, но некоторые вещи иногда не следует произносить, не ради приличия, а ради тех, кто может это услышать. Например, наблюдение за фонарём, всё ещё горящим в ханьши, лучше было бы вести тогда, когда ни он, ни Сычжуй, ни кто-либо другой не были бы такими мокрыми, грязными и настолько уставшими, что с трудом держали глаза открытыми. Но Цзинь Лин (широко известный как единственный ученик главного клана с таким же развязным языком, как у него) думает только перед тем, как говорить во время Советов в Ланьлине, и только в том случае, если лидер Ордена Цзян достаточно близко, чтобы услышать его.       - Кто-нибудь заметил, что лампы Лань-цзунчжу были зажжены? – спрашивает Цзинь Лин, помогая Оуян Цзычжэню и А-Цин перейти через лужу. - Они горели ещё тогда, когда мы шли к дому старшего Вэня, а к тому времени была почти полночь.       - А-Лин, - стонет Цзинъи. - Разве мы не можем поговорить о Цзэу-цзюне позже? Я упаду лицом в грязь, если ты продолжишь отвлекать меня, и тогда ты будешь таким же мокрым, как и я. Тише!       - Я отправлюсь спать, после того, как мы вернёмся домой, так что, мы можем поговорить о Цзэу-цзюне сейчас, - настаивает Цзинь Лин.       - Тебе не кажется, что это странно? В последнее время ему стало лучше, и он ест вовремя, даже без Ханьгуан-цзюня, который заставлял его делать это. Так почему же он не спит? Почти три часа.       - Может, у него разболелась голова? - многозначительно говорит Сычжуй, поднимая брови, и глядя на Цзинъи и Цзычжэня, которые пересекают ещё один небольшой ручей с тёмной и быстрой дождевой водой. - Или… О, нет.       - Что?       - Что, если одна из девушек в общежитии заглянула в комнату и обнаружила, что А-Цин там нет? Может быть, вот почему он ещё не спит, он, должно быть, ищет её!       - Он не видел нас в первый раз, когда мы проходили мимо, - возражает А-Цин, чувствуя себя отчаянно виноватой. - И послушайте - никто не кричит, не зовёт меня, значит, они меня не ищут. Он бы не пошёл искать меня совсем один, верно?       - Верно, - поддакивает Цзычжэнь, толкая Сичжуя локтем в плечо. - Не волнуйся так, Сычжуй-сюн. Может, Цзэу-цзюнь просто не мог уснуть и решил скопировать рукопись или что-то в этом роде.       - До трех часов ночи? - скептически говорит Цзинь Лин. - Он должен был заснуть шесть часов назад.       - Может быть, он даже не в ханьши, - предполагает Цзинъи, невольно вовлечённый в разговор. - Он мог куда-нибудь уйти, не так ли?       - Куда?       - Откуда мне знать? - Цзинъи пожимает плечами. - Он мог уехать в Ланьлин или в Цинхэ посреди ночи. Несколько раз до того, как Ляньфан-цзунь умер, так случалось, так что, он мог просто пойти навестить лидера Ордена Не, он же вышел из уединения.       - Ой, я помню! – Сычжуй улыбается, поднимая свою белую верхнюю мантию выше над головой, чтобы отогнать от лица дождевые капли. - Не-цзунчжу отправлял талисманы-посланники, прося Цзэу-цзюня помочь с некоторыми из старых обязанностей Чифэн-цзюня, и тогда Цзэу-цзюнь прилетал к нему в любое время. Однажды, он даже взял с собой Цзинъи, потому что его родители были на ночной охоте, и он не переставал тайком прокрадываться в цзинши, чтобы поиграть со мной.       - Но это по-прежнему не объясняет свет в ханьши.       - Хватит о свете, - зевает Цзинъи, залезая в свою внутреннюю мантию и вытаскивая кусок желтого пергамента. – Всё, надевайте свои талисманы. Мы дома.       Все пятеро подростков активируют талисманы-невидимки, исчезая один за другим, и спешат между редеющими деревьями во внутренний двор учеников, к тому зданию, куда Цзинь Лина и Оуян Цзычжэня поселили в то утро, когда они прибыли в Облачные Глубины.       - Я должен был делить гостевые комнаты с Цзинь Чаном, - ворчит Цзинь Лин, когда А-Цин снова появляется в поле зрения и приподнимает бровь, глядя на него. - И мы могли бы ладить лучше, чем когда мы были младшими учениками, но я до сих пор не в одной комнате с ним.       - А мы делим комнаты с учениками Яо, так как отец прислал только нас пятерых из Оуян, - вздыхает Цзычжэнь. – Что?.. Ну, они не так уж и плохи, но такие же напыщенные, как лидер Ордена Яо. Я бы предпочёл остаться здесь с Цзинъи и Сычжуй-сюном.       - Хорошо, хорошо. - Сычжуй закрывает за ними дверь и снимает мокрую мантию, роняя её в плетёную корзину по пути к пустому камину. - Мы можем поговорить об этом завтра, Цзычжэнь. Пока что, давайте просушим одежду и отведём А-Цин обратно на женскую половину, чтобы все мы могли лечь спать.       Цзычжэнь кивает, бросает несколько поленьев в камин и поджигает их огненным талисманом. Тем временем Цзинь Лин раздевается до нижней мантии и закутывается в полотенце.       - А-Цин, у тебя все ещё есть мой мешочек цянькунь? Думаю, я оставил его в рукавах моего верхнего халата.       А-Цин залезает в рукав и вытаскивает расшитый цянькунь, от которой слегка пахнет лавандой. Цзинъи хихикает при виде него, и на мгновение задаётся вопросом, почему Цзычжэнь носит с собой такую вещь. Она похожа на наборы для шитья и исцеления, которые девушки из клана Лань носят на поясе, вплоть до цветочной вышивки и кисточек, пришитых к шнурку. Но эта сумка сине-гранатовая, а не лазурно-белая, а на бусинках на застежке выбиты клановые печати; таким образом, мешочек, скорее всего, сделан для члена семьи Оуян, возможно, для знатной девушки, но не для самого Цзычжэня. Тогда почему же он у Цзычжэня?       - Ах. – Цзычжэнь запинается и немного краснеет, когда А-Цин протягивает ему цянькунь. - В Балинге существует традиция носить с собой одежду, когда женщина путешествует. Самые простые мешочки цянькунь могут вместить в себя только чистый шёлк, золото и сталь, но те, которые делаем мы и отправляем другим Орденам, могут вместить всё, что угодно, если сначала упаковать это в зачарованный контейнер. Я... я принес сундук с платьями из Балинга и Ланьлин Цзинь и попросил один из мешочков моей матери, чтобы держать это, и чтобы тебе было во что переодеться, так что... - Цзинь Лин издает звук, как будто поблизости придавили мышь, но Цзычжэнь игнорирует его. - Ты можешь выбрать что-то из этих платьев, пока твоя одежда сохнет, А-Цин. Я убедился, что они тебе подойдут, и в них достаточно места, чтобы удлинить швы, если ты подрастёшь, и...       - Цзычжэнь. - А-Цин замолкает, открывает мешочек и проводит пальцами по гладкому деревянному ящику для одежды внутри. - Ты… ты принес это для меня?       - Тебе не обязательно их брать! - торопливо говорит он, размахивая руками взад и вперёд, пока одна из его ладоней не зажимает рот Лань Цзинъи. - Это просто… ну, я знал, что у тебя, вероятно, будут только белые вещи после приезда сюда, и есть правила, запрещающие пачкать ланьскую мантию, так что я подумал...       Но А-Цин уже стоит на коленях на полу и с помощью Сычжуя вытаскивает из цянькуня свой подарок, с изумлением наблюдая, как из небольшого шёлкового мешочка появляется шестифутовый полированного красного дерева сундук. Шесть футов тяжелого, дорогого красного дерева, инкрустированного каким-то более светлым деревом и покрытого рельефом с резными изображениями дворцов, бамбуковых лесов и летящими над ними журавлями. Есть даже сад на передней панели с выгравированными цветами сливы, прудами с лотосами и одиноким деревом османтуса. И каждый последний лист и лепесток лотоса покрыт слоем сияющего лака, который сверкает в свете лампы, как стекло.       - Хм-м, - отчаянно говорит Цзинь Лин позади них. - Цзычжэнь, ты хочешь сказать, что это всё для… м-м-м! - Он оборачивается и пронзительно смотрит на Сычжуя, который - к замешательству А-Цин и открытому облегчению Цзычжэня - похоже, наложил на него заклинание молчания. - М-м-м!       - Замолчи хоть на мгновение, А-Лин, - ругает его Сычжуй. - Но Цзычжэнь, как… сколько ты потратил на это? Платья - это одно, но твой отец, конечно же, не ...       - Отец не имел к этому никакого отношения, - спешит объяснить Цзычжэнь, заламывая руки, пока А-Цин смотрит на него в изумлении. - Я… у меня есть своё личное пособие, помнишь? И я почти не использую его, поэтому к тому времени, когда я понял, что Цин-гунян понадобится новая одежда, у меня было достаточно средств. А потом я вспомнил, что мне потребуется сундук с талисманом, чтобы сложить туда одежду, чтобы люди не спрашивали, почему я таскаю с собой так много женских платьев. Поэтому я просто... купил один. Но когда я был в мастерской деревообрабатывающих заклинателей, я подумал, что было бы неплохо, если бы у А-Цин был хороший сундук, так что ... ну, я купил лучшее, что у них было. Но это было не очень дорого! - Он почти плачет. - Мой двоюродный брат и я случайно разобрались с привидением в лесу, где заклинатель добывает дрова, поэтому он продал мне сундук на четверть дешевле. - Но его друзья, ошеломлённые и потерявшие дар речи, ничего не могут сделать, кроме как пялиться на него. - Достаточно о сундуке! - торопливо говорит Цзычжэнь, наблюдая, как лицо Цзинъи багровеет. - Мы все промокли до нитки, и А-Цин, в любом случае, должна надеть что-нибудь сухое, как только она сможет. Открой сундук, Цин-гунян.       На самом деле девушка не знает, что ожидает найти. Всю жизнь её одежда служила ей только для того, чтобы прикрыть наготу и согреться, а порой она даже не приносила тепла. А-Цин редко носила больше одного слоя одежд в детстве, даже зимой, и она чаще ходила босиком, чем в обуви, пока не встретила даочжана. Но мантии в сундуке явно сшиты с учётом всех её потребностей в течение следующих двадцати лет, и большинство из них могли быть сделаны с учётом её собственного скромного вкуса. Конечно, там были и красивые платья из шёлка всех мыслимых цветов и оттенков, украшенные розовыми нефритовыми бусинами, но большинство мантий оказались простыми, подходящими для неё, девушки, что стала внешней ученицей клана Лань. Там были мантии из плотного тёплого хлопка с небольшой вышивкой. Была даже длинная оранжевая летняя куртка с поясом, покрытым танцующими лисицами и золотыми дубовыми листьями, в тон старой булавке с лисьей головой, которую она носила в волосах.       - Я вспомнил, что у тебя в городе И была заколка с резной лисьей головой, - смущённо пролепетал Цзычжэнь, - так что я подумал, что тебе может понравиться эта куртка, если ты всё ещё её носишь.       - Я надену её, когда дождь прекратится, - уверяет его А-Цин, чувствуя по какой-то странной причине, что она вот-вот заплачет. - Но пока просто помоги мне найти что-нибудь, что можно носить на женской территории.       Цзычжэнь опускается рядом с ней на колени, роется в куче одежды и выуживает нижнее белье и платье из темно-зелёного льна.       - Вот, - гордо произносит он, держа одежду, как ребёнок, хвастающийся подарком. - Теперь нас не заметят в пути, даже если патруль окажется поблизости.       - Ты можешь одеться в маленькой комнатке возле плиты, - говорит Сычжуй, завернув кузена в новое полотенце, и выжимает снятое, как скатерть. - Мы используем эту комнату, чтобы купаться, но к этому моменту пол там должен был высохнуть. В углу есть лампа и стол, если они тебе понадобятся.       Следующие десять минут четверо юношей вытираются и ищут свежие одежды, в то время как А-Цин заканчивает одеваться в ванной и выжимает воду из волос. Пока она ждёт, когда остальные приведут себя в порядок, Цзинъи убегает за несколькими зонтами и своим мечом, так как он и Сычжуй с Цзинь Лином решили сопровождать А-Цин и Оуян Цзычжэня обратно на женскую половину.       - Нас обязательно поймают, если пойдём все вместе, - предупреждает их А-Цин, возвращаясь в основную комнату с полотенцем, обвязанным вокруг её головы. – К тому же, нефритовый жетон Ханьгуан-цзюня, в любом случае, может пропустить только двоих мимо защитных барьеров.       - Тогда мы просто проводим тебя до стены, - пожимает плечами Цзинь Лин, зевая в рукав. - Я не хочу быть пойманным за нарушение этого правила, Цин-гунян.       Все четверо, в конце концов, идут с ней, одетые в длинные плащи от дождя и вооруженные прочными зонтами. Они проходят мимо обеденных залов, ланьши и двора, куда старшие ученики ходят читать в хорошую погоду. Ночной дозор, загнанный штормом в помещение, уже давно заснул, поэтому А-Цин и четверо её друзей по дороге ничего не слышат, кроме успокаивающего стука дождевых капель, падающих на землю. По крайней мере, пока они не приближаются к каменной дорожке, что проходит мимо библиотечного павильона.       В тот же момент Сычжуй и Цзинъи замолкают и навостряют уши, как кролики.       - Ты слышал это? – едва слышно спрашивает Сычжуй, выглядывая из-за угла и щурясь в темноту. - А-И?       Цзинъи кивает:       - Ты что-нибудь видишь?       - Кажется, кто-то выходит из библиотеки, - выдыхает Сычжуй, жестом призывая Цзинь Лина и Цзычжэня уйти обратно в тень. - Я не могу сказать, кто это, но он...       Цзинь Лин ужасно устал от того, что его, то заставляют замолчать, то вытирают насухо, а теперь и вовсе прячут от опасности, как ребёнка. Он решительно обходит двоюродного брата, выхватывает Суйхуа из ножен и бежит к медленно приближающейся фигуре с поднятым клинком и яростным криком на губах.       - Остановись прямо там! - Он рычит, целясь в сердце призрака. - Кто Вы и чем занимаетесь в библиотеке Ордена Лань в три часа ночи?       Фигура замирает.       - Ничем таким, что я мог бы легко объяснить, Цзинь Лин, - говорится приятный знакомый голос. - Но это всё ещё моя библиотека, ты знаешь, так что, вряд ли я заслуживаю, чтобы на меня направляли меч за то, что я посещаю её, даже если я нарушаю комендантский час.       У Сычжуя отвисает челюсть.       - Дядя? – с трудом выдавливает из себя он, зажигает огненный талисман и делает шаг вперёд, а Цзычжэнь и А-Цин тотчас же выскакивают из-за угла, потому что человек перед ними, несомненно, Лань Сичэнь, одетый только в нижние мантии и пару тонких белых тапочек; даже его лента свисает криво, как будто он завязал её, не глядя в зеркало. - Если вы позволите любопытству этого ученика... Что, ради всех богов, ты здесь делаешь?       - Ах, - вздыхает Цзэу-цзюнь, встряхивая тяжелый мешок, свисающий с его плеча, и морщится, когда предметы внутри издают звенящий звук. Тот же звук, что Сычжуй и Цзинъи слышали до того, как лидер Ордена вышел из библиотеки. – У меня было важное дело, которым нужно срочно заняться, поэтому я здесь.       Он ставит мешок на землю и по очереди оглядывает всех пятерых подростков, хмурясь при виде мокрых ботинок и зонтов, задерживает взгляд на жетоне в форме облака, свисающем с талии Цзычжэня. Жетоне, который, несомненно, принадлежит кому-то другому, хотя Цзычжэнь и пытается скрыть его под своей верхней мантией.       - Лань Юань, - требовательно произносит Цзэу-цзюнь, искренне разочарованный племянником, впервые на памяти Сичжуя. - Ты являешься заместителем наследника Ордена в отсутствие твоего отца, и он пообещал, что я могу полностью доверять тебе, как ему самому. Тогда ответь мне: что молодой господин Оуян делает с нефритовым жетоном Ванцзи? Предположим, он бы потерял его или рассеял его духовную энергию? Он мог даже пострадать, если бы попытался пронести жетон через один из потайных оберегов!       - Цзэу-цзюнь, - заикаясь, говорит Сычжуй, вопреки всему надеясь, что углубляющаяся складка на лбу его дяди не сигнализирует о надвигающейся гибели Цзычжэня. - Я… Это моя вина, я отдал нефритовый жетон отца Цзычжэню, чтобы он мог провести А-Цин на нашу территорию. Но я знал, что он не будет использовать его ни для чего другого, и я уже дал ему разрешение пройти через стену, так что...       - Не сердись, Лань-шишу! - кричит А-Цин, прыгая вперёд и умоляюще глядя в глаза Лань Сичэню. - Сычжуй и другие пошли пообедать со старшим Вэнем. Они знали, что я тоже хотела пройти, поэтому пришёл Цзычжэнь и привёл меня сюда. Мы не собирались возвращаться так поздно. Они просто хотели проводить меня до дома, чтобы я не заблудилась под дождём.       - Вы все? - недоумевает Цзэу-цзюнь. - Действительно?       - Ну, мы не часто видим А-Цин. - Цзинь Лин передёргивает плечами: - И мы будем наказаны в любом случае, теперь, когда Вы нас поймали. Мы, вероятно, не встретим А-Цин ещё месяц или два.       - О нет, - рассеянно говорит лидер Ордена. - Конечно, нет. В конце концов, я не видел, чтобы кто-нибудь шёл к дому Вэнь Нина, и Ванцзи никогда не говорил Сычжую, чтобы он никому не одалживал свой нефритовый жетон. И никаких правил Ордена на этот счёт тоже нет.       Сычжуй и Цзинъи уставились на него, разинув рты.       - Но мы все ещё гуляем ночью, дядя.       - Да, но с разрешения лидера вашего Ордена! - Глаза Лань Сичэня лучатся весельем. - Мне нужна твоя помощь кое в чём, А-Юань. Ты придёшь?       Лань Сычжуй выглядит сбитым с толку ещё больше:       - Конечно, дядя. Тебе нужно, чтобы я понёс мешок?       - Ещё нет. Просто следуй за мной к воротам.       С этими словами он закидывает мешок на плечо и отправляется вниз по тропинке к лестнице, ведущей к воротам, не оглядываясь, чтобы проверить, следуют ли за ним Сычжуй и остальные. Вероятно, потому, что он слышит, как они суетливо плетутся за его спиной, поддёргивая вверх полы своих мантий и уклоняясь от случайных пятен грязи. Наконец, они достигают каменных ступеней лестницы и начинают неторопливый спуск.       - Мы собираемся патрулировать лес, Цзэу-цзюнь? - Цзинъи забегает вперёд и останавливается перед лидером Ордена. - Или отправимся в Цайи?       - Ради всего святого, мы не можем взять в патрулирование А-Цин, Лань Цзинъи, - сердито ворчит Цзинь Лин. - У неё даже меча нет, и кинжалы, которые я ей дал, находятся в её комнате.       - О, верно. Тогда нам нужно отнести то, что находится в мешке, кому-нибудь в городе?       - Нет, мы не пойдём в город. - Цзэу-цзюнь останавливается рядом с Цзинъи и смотрит на мокрую серую скалу, протянувшуюся вверх по склону горы. Он тяжело вздыхает, как ветер, свистящий мимо них, а потом протягивает руку и кладёт ладонь на ближайший участок камня с вырезанным правилом номер двести двенадцать, которое гласит: говори скудно, потому что слишком много слов только вредят.       - Зачем нужно такое правило? - бормочет он, глядя вверх на то место, где находится большая часть правил, посвящённых чувствам. В частности, правило, гласящее: «не печалься чрезмерно». - Как будто даже десять тысяч правил смогут когда-либо управлять чьим-то сердцем!       - Я всегда думал, что это глупо. - Цзинь Лин кивает. - Что, если кто-то из вашей семьи умрёт? Ты должен просто ходить с разбитым сердцем, как всегда делал Ханьгуан-цзюнь, и выполнять свои обязанности, ничего не говоря о случившемся?       - Больше нет, - говорит ему Цзэу-цзюнь. - Хорошо, это первое, от чего я собираюсь избавиться. Вот, Сычжуй, держи мою сумку. И отойди немного, иначе камень может ударить тебя.       Сычжуй успевает только пискнуть: «Что?», прежде чем Лань Сичэнь суёт мешок ему в руки и толкает их с Цзинъи за ближайший столб. Цзинь Лин и Оуян Цзычжэнь (всё ещё с А-Цин на руках, хотя ни один из них не может вспомнить, когда он снова начал её носить) бросаются за ними. Не проходит и двух секунд, как Цзэу-цзюнь ударяет по склону горы с такой силой, что в темноте раздаётся оглушительный треск и на тропинку обрушивается дождь из пыли и камней.       Когда подростки, наконец, набрались смелости, чтобы выглянуть из-за колонны - хотя, конечно, А-Цин никогда и не отводила взгляд, двое молодых ланей чуть не падают в грязь от осознания того, что Лань Сичэнь сделал именно то, что обещал. Правило номер двести двенадцать теперь не более чем уродливая оспина на лице утёса, и, по меньшей мере, ещё сотня других правил разлетелась вдребезги.       - Цзэу-цзюнь! - Сычжуй вопит от ужаса, когда новая сотня законов Ордена растворяется в облаке каменной пыль. - Дядя, что ты делаешь?       - Раз в жизни я делаю то, что хочу, - кричит в ответ Лань Сичэнь. - Смотри на эту заповедь, там. Будь сильным, и другие умрут за тебя. Не все могут быть сильными, не так ли? Есть те, кто рождается нежными, и остаются таковыми всю свою жизнь и не хотят ничего, кроме как заниматься своими делами и хорошо относиться ко всем живым существам - какая польза от силы для таких людей, А-Юань? Твой отец был таким до войны, мой племянник! Всё, что он хотел, это служить своей семье и проводить дни со своим братом и с Цзян-гунян, и когда он показал, что он может больше, чем большинство из нас, что случилось? А-Яо и Цзинь Гуаншань приговорили его и Цзинь Цзысюаня к смерти и разбили сердце моему брату, и все потому, что они завидовали той самой силе, которую наш Орден приветствовала бы в нём! Твой отец никогда не хотел, чтобы кто-нибудь умер за него. Кроме того, он бы скорее умер сотню раз сам, чем позволил кому-то пострадать за него, неважно кто это был!       - Мой отец? - Сычжуй шепчет срывающимся голосом, в смятении отступая назад. - Ты имеешь в виду…       - Я имею в виду отца, который взял тебя к себе, когда ты был младенцем, и защищал до тех пор, пока мой названный брат не заставил его покончить с собой. - Цзэу-цзюнь, задыхаясь от душевной боли, взмахивает рукой и разбивает новый ряд правил, прежде чем отступить, и с удовлетворением пронаблюдать за своей работой. - Но неважно, всё кончено и сделано, я уже заплатил кровью и десятью годами горя за мою слепоту. Сычжуй, пойдем!        А потом он направляется обратно вверх по ступеням, разбрызгивая грязную воду за собой, и сбитые с толку подростки в безмолвном молчании следуют за ним попятам.       - Что происходит сегодня вечером? - наконец, подаёт голос Цзинъи, когда они достигают широкого двора перед ланьши и находят единственную сухую скамейку, на которую можно сесть.       Лань Сичэнь забирает мешок у Сычжуя и, кажется, использует тепловые талисманы, чтобы очистить плиты от воды. Как только плиты высыхают, он залезает в мешок и вытаскивает охапку веток и палок, которые раскладывает на земле аккуратным кругом перед тем, как положить сверху дрова для растопки.       - Я думал, что Цзэу-цзюнь поправляется, а ему хуже, - шепчет Цзинъи, - может, стоит разбудить учителя Ланя? Цзэу-цзюнь не спал больше суток, и теперь, я думаю, он собирается поджечь весь двор, если его не остановят.       - Не думаю, что он сделает что-нибудь, что подвергнет нас опасности, - возражает А-Цин. - Он оттолкнул нас за тот столб, прежде чем атаковал стену правил, помнишь? И он сказал нам идти сюда с ним.       - Я не собираюсь сжигать двор, Цзинъи. - Лань Сичэнь вздыхает, поправляя налобную ленту, прежде чем вытряхнуть оставшееся содержимое мешка на груду дров. - Просто… эти. Ордену Лань никогда не следовало создавать их, и я не хочу, чтобы они использовались снова.       Слева от А-Цин лицо Лань Сычжуя становится бледнее прокисшего молока, и он падает на плечо Оуян Цзычжэня, как будто из него высосали жизнь - и второй взгляд на кучу дров показывает, почему. Предметы, вывалившиеся из мешка Цзэу-цзюня, выглядят почти как оружие Сюэ Яна, которое тот использовал, чтобы мучить жителей города И, прежде чем вынудить её даочжана зарезать их. Здесь деревянные вёсла и дисциплинарные трости, а также жёсткие на вид ремни, которые напоминают А-Цин о тех случаях, когда её избивали торговцы на рынке, когда она пыталась просить еду. Девушка с отвращением смотрит на кучу железных прутов с незнакомым круглым гербом на концах и на ряд духовных кнутов с серебряными стальными ремешками, один из которых покрыт чем-то тёмным, как старая засохшая кровь.       - Для чего… для чего эти кнуты? - А-Цин хрипит, хватая Сичжуя за запястье, чтобы поддержать его, и Цзычжэнь обнимает её за спину. - Лань-шишу?       - Старейшие использовали их на моём младшем брате шестнадцать лет назад, - мрачно отвечает Сичэнь. - Он был осуждён за ранение тридцати трех членов клана после того, как Вэй Усянь был убит, и это было наказание. Но они знали, что я выступлю против такого сурового приговора, даже если это будет означать, что я возьму Ванцзи и А-Юаня и выйду из клана. Поэтому они накачали меня дурманом в ночь перед судом, чтобы я проспал всё это время, а затем они решили судьбу Ванцзи в моё отсутствие и удерживали меня на полу в ханьши всей своей духовной силой, чтобы я не мог вмешаться, пока избиение не закончится.       Руки Цзычжэнь взлетают, чтобы прикрыть рот, а лицо Сычжуя становится на три тона бледнее.       - Дядя, я…       Но всё, что он хотел сказать, в конце концов, оказывается слишком тяжелым для слов. Вместо этого он, спотыкаясь, подходит к Лань Сичэню и утыкается лицом ему грудь, плача в шёлк его мантии, словно ребёнок, когда пара тонких рук поднимается, чтобы обнять его.       - Ты всё время боролся за нас, - рыдает юноша, цепляясь за Цзэу-цзюня изо всех сил, и дядя крепко прижимает его к себе. - Когда отец усыновил меня. Когда старшие не хотели, чтобы он оставил меня. Когда ты не позволил Ли-цяньбею избить меня и сказал всему Ордену, что я такой же Лань, как ты и отец. Но, дядя, я думал, что ты позволил отцу принять его наказание, но потом ты потратил следующие три года, заботясь о нас, и я не знал, что и думать...       - Нет, Сычжуй! - плачет Лань Сичэнь. - Нет, никогда, я бы не смог. Он самое дорогое сокровище, которое когда-либо даровала мне судьба. Младший брат, которого я люблю больше всех остальных. Я бы лучше умер, чем позволил кнуту упасть на спину Ванцзи! Но старейшины знали, что не было ничего, чего бы я ни сделал для него, и приняли все возможные меры, чтобы удержать меня от позора моего Ордена и имени, как, по их мнению, сделал Ванцзи.       - Как ты это перенёс, дядя? - спрашивает Сычжуй, всё ещё плача в объятиях Цзэу-цзюня, когда Цзинъи подбегает, чтобы утешить его. - Ты был совсем один, а отец был болен, и…       - Неважно, как я это перенес, баобэй, - говорит ему дядя, взяв мокрое лицо Сичжуя в ладони, прежде чем оглянуться на кнуты. - Всё, что имеет значение, это то, что никто не должен снова терпеть это. Итак... Что гласит пятисот тридцатое правило, А-Юань?       - Ошибки прошлого всегда должны быть исправлены, - шепчет Сычжуй, - неважно, как поздно и какой ценой.       - Но здесь не так уж много денег, не так ли?       Сычжуй качает головой и выдавливает смешок:       - Нет, дядя, не много.       - Тогда не плачь. - Лань Сичэнь вытирает слезы со щёк Сичжуя и целует его в макушку. - Я сожгу всё это. И я уже добавил на стену новое правило, запрещающее использование боль в качестве наказания. Я полагаю, старейшины позже будут кричать об этом, но это уже не важно. А теперь передай мне один из своих огненных талисманов, и давай покончим с этим.       - У меня есть талисманы, Цзэу-цзюнь! - Цзинь Лин вскрикивает, испуганно делая шаг назад, когда бледный, как смерть, Сычжуй оборачивается, чтобы посмотреть на него.       - Где мне использовать их в первую очередь?       - Сначала кнуты, а потом всё остальное, - твердо говорит Сичэнь, наблюдая, как молодой лидер Ордена бежит выполнять приказ.       Известно, что огненные талисманы, используемые Орденами Лань и Цзинь, сжигают металл, вместо того, чтобы расплавлять его, когда их использует сильный заклинатель, и поэтому даже тавро Вэней превращаются в дым после того, как Цзинь Лин добирается до них. Как и дисциплинарные кнуты Ордена Лань, от которых исходит зловоние, похожее на запах дымящегося лака. Костер взрывается в ночи, и Лань Сичэнь с Сычжуем отступают, наблюдая, как кнуты рассыпаются в пепел, а Цзинъи визжит от радости и бежит к наветренной стороне костра, чтобы помочь Цзинь Лину с талисманами, а затем…       - Лань Сичэнь! - Кто-то кричит из западного крыла. Спотыкаясь, во двор выбегает двойной ряд испуганных учеников и один или два старейшины клана позади них. – Что… Что, во имя Небес, ты делаешь, глупый мальчишка?       - О, дядя! - Цзэу-цзюнь улыбается. - Ничего особенного, на самом деле. Я просто сжигаю все дисциплинарные кнуты, как видишь. И палки, и трости, и тавро. Не думаю, что это займет много времени, поэтому Вы можете вернуться в постель.       - Сичэнь! - Лань Цижэнь ахает, вытаращившись на племянника, как на говорящую плюшевую лягушку, когда А-Цин и Цзычжэнь присоединяются к Цзинь Лину и Цзинъи в их диком танце вокруг костра. - Что, чёрт возьми, заставило тебя… в такой час… с детьми - а Дева Цин даже не должна быть здесь, и...       - Я также разрушил стену правил, - весело заявляет Лань Сичэнь. - Их сейчас осталось около двух тысяч, так что, возможно, Вы и Совет захотите потратить несколько часов, созерцая изменения утром.       Но последнее, по-видимому, слишком много для старика. При мысли, что его любимый старший племянник мог вырезать со скалы более половины законов Ордена, он аккуратно падает без сознания прямо в объятья одного из младших учеников, который в ужасе смотрит на Лань Сичэня, прежде чем завизжать, как кролик в ловушке.       - В этом нет необходимости, Лань Син, - мягко говорит лидер Ордена. - Просто вызови целителя и попроси кого-нибудь помочь тебе уложить дядю в постель. Я зайду к нему, как только закончу здесь. А теперь беги.       - ...Сию минуту, Цзэу-цзюнь, - пищит Лань Син. - Давай, А-Хай, побежали!       Цзинь Лин издаёт насмешливое фырканье, когда мальчики проносятся мимо него, но Лань Сичэнь, в соответствии со своим странным новым настроением, ни слова об этом не говорит.       Так заканчивается одна из самых странных ночей в истории Ордена Лань, если не считать ту ночь, которую Вэй Усянь и Ханьгуан-цзюнь провели вместе, выпивая «Улыбку императора», прежде чем безнадежно влюбиться. Но, со своей стороны, тринадцатилетний Лань Син уверен, что это было ещё более странным.       * * *       Пристань Лотоса, Юньмэн Цзян в Облачные Глубины, Гусу Лань.       Шуфу, с сожалением вынужден сообщить, что в ближайшем будущем я не смогу вернуться в Облачные Глубины, кроме как в случае абсолютно чрезвычайной ситуации. Ужасные события, о которых Вы мне писали на прошлой неделе, похоже, таковыми не являются, хотя сюнчжан мог показаться не похожим на себя.       Вы, несомненно, слышали о ночной охоте, которая проходила возле Пристани Лотоса пять дней назад, и о том, что Вэй Ин и его заместитель Юй Чжэньхун тяжело больны от того, что они перенесли. Даже лучший целитель в Юньмэне ничего не мог сделать для Вэй Ина, и, в конце концов, Цзян Ваньинь был вызван из Ланьлина, чтобы спасти ему жизнь. И он, и господин Юй, по заверениям врача, со временем поправятся. Но выздоровление Вэй Ина займет не меньше двух или трех недель, и я не могу оставить своего чжи, пока он взывает ко мне во сне и нуждается в моей помощи в купании и приёме пищи.       У нас также есть ребенок, о котором нужно заботиться, и который был почти безутешен из-за страха, что Вэй Ин может умереть. Сяо-Ю видел, как его мать умирала, лёжа на больничной койке, и ничто из того, что мы говорим, не может убедить его в том, что с Вэй Ином не произойдёт то же самое. Я не могу оставить сейчас своего возлюбленного и нашего сына, и, поскольку сюнчжан более чем способен возглавлять Орден, мне незачем возвращаться домой.       Я призываю Вас обращаться к нему или к Сычжую с любыми проблемами, которые у Вас, возможно, возникнут, потому что они помогут Вам в меру своих возможностей. Вы тоже внесли свой вклад в воспитание А-Юаня, так что он Вас не разочарует. Ждите моего приезда самое позднее за неделю перед дискуссионной конференцией, и будьте уверены, я буду читать и отвечать на любые письма, которые Вы отправите мне в будущем.       Ваш верный племянник, Ванцзи.