Двенадцать лун и две недели

      Вэй Усянь провёл два дня после того, как он чуть не утонул, в состоянии отчаянного шока. Этого следовало ожидать, полагает он. Как ещё он должен был реагировать, когда прочёл о своей неминуемой гибели в дневнике двухсотлетней давности. Это стало одним из худших дней в его жизни, и даже самые молодые ученики и ученицы заметили, что их глава не в порядке. Некоторые из детей даже плакали, приносили ему свои куклы и рисунки пальцами, чтобы хоть немного приободрить, и, в конце концов, Вэй Усянь не выдержал и тоже заплакал. Он беспомощно рыдал в общей комнате, а дети сбились вокруг него, как выводок пурпурных утят вокруг своей матери.       Но даже их маленькие цепкие ручки не могли надолго утешить его, потому что слова Чжао Мейхуа словно были заклеймены в его глазах. Смерть всегда приходила ровно через двенадцать лун и две недели с момента исцеления, так гласил журнал целительницы. Не раньше и не позже.       В те первые несколько ужасных часов после того, как он нашел дневник Чжао Мейхуа, Вэй Усянь отсчитал дни от своего возрождения (до лунного цикла оставалось двадцать девять с половиной дней, а не просто двадцать девять) и обнаружил, что в запасе у него не более трёх дней, если массив Мо Сюаньюя работал, как, должно быть, работал у Чжао Мейхуа.       А потом он проснулся на второе утро и обнаружил неглубокий порез на одной из своих икр. Это была рана, которую часто получали во время тренировок, но Вэй Усянь перестал тренироваться с учениками ещё до того, как он уехал из Юньмэна на дискуссионную конференцию; и, более того, он помнил как получил идентичную рану, когда споткнулся о грабли четвёртого дядюшки за день до того, как Цзинь Лин праздновал своё первое полнолуние. Порез так и не успел зажить, поэтому Вэнь Цин залатала его толстым слоем бинтов - чтобы он не испачкал кровью единственную хорошую мантию, сказала она, поскольку в Ланьлин ему предстояло отправиться пешком.       На этот раз Вэй Усянь перевязал рану сам, плотно обтянув тканью больную мышцу и надев свой самый темный комплект одежд, чтобы скрыть пятна. Затем он усадил Сяо-Ю в корзину и отправился в кабинет Цзян Чэна, где до обеда обсуждал все торговые и коммерциализационные договоренности на следующие несколько месяцев, чтобы убедиться, что они будут готовы к возвращению лидера Цзяна. И когда он откладывает последние бухгалтерские книги, то всё ещё осознаёт, что никогда не увидит Цзяна Чэна снова, или А-Юаня, или Цзинь Лина, или… Лань Чжаня.       В горле начинает подниматься комок, и он качает головой, прежде чем проглотить его. Он ничего не может сделать, чтобы спастись, потому что даже двух лучших целителей в мире не было достаточно, чтобы спасти его, поэтому всё, что он может сделать, это привести свои дела в порядок и обеспечить, чтобы его смерть не повлияла на работу Юньмэн Цзян.       Должен ли он написать завещание? Он не имеет особых ценностей; только некоторые личные украшения, например гребни, которые Лань Чжань прислал ему прошлой весной, и дорогие золотые браслеты, которые дал ему Не Хуайсан. У него есть Чэньцин, которая подчиняется только ему, и несколько хороших шёлковых мантий; но сантиментам нет места в такое время, поэтому всё его имущество будет передано в наследство Сяо-Ю, чтобы обеспечить его безопасность, когда придёт худшее. Вэй Усянь не может заставить себя рискнуть, хотя он знает, что А-Хун и А-Шуай вырастили бы Сяо-Ю как своего собственного ребёнка, даже не спрашивая… и Лань Чжань…       Но он не может думать о своем заклятом чжи, не желая рвать на себе волосы и кричать, поэтому он садится за стол Цзян Чэна и в спешке набрасывает завещание, оставляя всё, что у него было, А-Ю и умоляя Лань Чжаня отвести ребёнка в Облачные Глубины и вырастить его как Ланя, так как его имя уже занесено в родовую книгу клана.       Ханьгуан-цзюнь пообещал ребёнку своё имя и считает его своим собственным сыном, пишет Усянь, удерживая руку, чтобы чернила не размазывались, когда он подходит к концу страницы. Его любезное имя Лань Сяохуэй, и поэтому он будет принадлежать клану Лань и никакому другому. До тех пор, пока Ваше превосходительство может прийти, чтобы забрать его, я оставляю своего сына на попечение моего приёмного кузена Юй Чжэньхуна и его жены Ли Шуай, моей шимэй и второго заместителя.       На мгновение он восхищается простотой всего этого. Он жив всего чуть больше года, а годовую жизнь легко подсчитать; он ничем не владеет, и даже Орден, которым он управляет, - это Орден Цзян Чэна, а не его; если повезёт, Не Хуайсан сможет найти способ обезопасить Цзинь Лина в Ланьлине, чтобы Цзян Чэн мог вернуться домой и снова занять своё место лидера Ордена.       После этого дышать становится легче, и Усянь возвращается в свою спальню с Сяо-Ю. Он оставляет завещание с печатью, штампом и датой на столе и надеется, что А-Хун или А-Шуай сами найдут письмо после его смерти. Чжэньхун знает, где находятся все его вещи, поэтому он не беспокоится о том, чтобы разложить их в порядке до завтра; но сначала заместителю нужно найти завещание и прочитать его к тому времени, когда Лань Чжань получит новости.       «Мне так жаль, сердце моё», - горестно думает Вэй Усянь. Он думает, что ему следовало бы больше скорбеть обо всём, что Лань Чжань потеряет с его кончиной, и о том, что он сам потерял, будучи обречённым на крах всего за несколько месяцев до того, как они должны были начать свою совместную жизнь. Но его мысли странно приглушенны, неспособны осознать весь ужас ожидающей его судьбы, поэтому он бросается назад к своей кровати с Сяо-Ю подмышкой и лежит там, пока ребёнок, наконец, не открывает глаза.       - Мама, - бормочет Сяо-Ю, моргая в свете раннего утра, и заползает на живот отца. - Сяо-Ю голоден.       - А-Ю может подождать до завтрака? - шепчет Вэй Усянь, поглаживая пушистую головку сына. У него на подоконнике стоит коробка арахисовых пирожных, и Сяо-Ю так любит их, что как-то съел целых десять штук сразу, в то время, пока Вэй Усянь оправлялся от отклонения ци.       Но каша из батата и горячий суп лучше для маленьких желудков, а у Вэй Усяня есть только день и ночь впереди, чтобы позаботиться о сыне.       Сяо-Ю зевает и пытается зарыться в рубашку Вэй Усяня:       - У меня есть одно арахисовое пирожное?       - О, хорошо. Но только одно, а? - Вэй Усянь тянется к коробке и достает сладкий арахисовый пирожок, прежде чем передать его Сяо-Ю. - Мой А-бао всё ещё хочет спать?       - Сяо-Ю будет спать с мамой, - кивает ребёнок, и его маленькие глазки уже закрываются, когда он покусывает треугольничек торта.       В этот момент он так похож на А-Юаня - с его маленькими круглыми щёчками, надутыми от сладостей, и его ручками с ямочками, поджатыми ко рту, точно лапки белочки, - что Вэй Усянь начинает тихонько плакать над головой сына, и его дыхание прерывисто и беззвучно, пока А-Ю не доедает угощение и снова не смотрит вверх.       - Мама, не плачь! - Он вопит, обезумев. - Сяо-Ю здесь!       - Так и есть, - задыхается Вэй Усянь, обводя пальцами драгоценное личико, прежде чем коснуться его поцелуем. - А-Ю, ты будешь меня очень внимательно слушать?       Малыш кладёт руки ему на колени и садится прямо.       - Сяо-Ю будет слушать! Я хороший мальчик!       - Отец приедет за тобой к концу недели, дорогой, - бормочет он. - Ты помнишь, что я тебе рассказывал о месте, где живет твой отец?       - Мм! - Сяо-Ю воркует, прижимаясь к груди Вэй Усяня. - Вверх, вверх - так высоко в облаках, и Юань-гэгэ тоже! И дядя, и Цзинъи-гэ!       - Хорошо! - Вэй Усянь хвалит его, чувствуя, как у него перехватывает горло, когда он снова целует маленький лоб сына. - Сяо-Ю собирается пойти туда с отцом, и ты будешь жить с ним и Юань-гэгэ отныне. Разве это не мило?       А-Ю хмурится.       - И мама тоже пойдёт, - настаивает он. - Сяо-Ю не покинет маму!       Вэй Усянь качает головой.       - На этот раз мама не может пойти с тобой, - хрипит он. - Мама должен уйти, мой дорогой. Но А-Ю никогда не будет один, так что, ему не нужно бояться, да?       Руки Сяо-Ю дрожат на рукаве Вэй Усяня, и на мгновение взгляд его становится намного, намного старше, чем его два года и девять месяцев: как будто он слышал, как кто-то сказал что-то подобное давным-давно, и знал лучше, чем большинство детей, что это должно означать.       - Мама уходит, как мама, - хнычет ребёнок. Крошечные кулачки разжимаются и зарываются в мягкой ткани мантии его отца, а затем он падает на живот Вэй Усяня и ложится там, совершенно побеждённый. - Покидаешь А-Ю?       - Отец придет за тобой, - успокаивает Вэй Ин. Как ни странно, в больших глазах его сына нет слёз, и он издает только тихие, убитые горем звуки, пока Усянь пытается его утешить. – Ты никогда не будешь один, мой А-бао! Ни на минуту.       И затем Сяо-Ю, наконец, издает низкий вопль и начинает плакать, со всем разбитым сознанием ребёнка, который точно знает, что его ждёт.       * * *       Несмотря на почти постоянную тошноту в животе в течение последних нескольких месяцев, аппетит Вэй Усяня действительно улучшается ближе к вечеру. Его тело, кажется, чувствует, что конец близок, и расслабляется в осознании того, что ничего не может с этим поделать. Поэтому он доедает приличную порцию еды за обедом и старается не уклоняться от взгляда А-Хуна, когда его заместитель лучезарно смотрит на пустое блюдо.       - Постарайся также правильно питаться за ужином, - призывает его Ли Шуай. - Посмотри, как ты похудел, да-шисюн! Ханьгуан-цзюнь никогда не простит нам, если увидит, как плохо мы за тобой ухаживаем.       - Ай-я, А-Шуай, - говорит он, заставляя губы улыбаться. - Лань Чжань не будет сердиться на тебя, я обещаю. Он знает, насколько я непослушен.       После этого Вэй Усянь сразу же возвращается в свою комнату, вот почему он не замечает дел снаружи, когда садится читать свои письма. Но люди продолжают бегать по территории на цыпочках, и однажды он улавливает слабый звук хихиканья старших учеников со двора для тренировок; и когда он выходит к ужину с Сяо-Ю подмышкой, то обнаруживает, что все полы вымыты до сияющего медового цвета, и что на стенах висят лучшие фонари в форме лотосов вместо простых круглых.       - Что всё это значит? - Усянь хмурится, когда мальчики-ученики визжат до хрипоты, когда он проходит мимо их спальни, и пинком захлопывают дверь, прежде чем он сможет заглянуть внутрь. - А-Хун?       - Не обращай на них внимания, - отмахивается Юй Чжэньхун, провожая его на кухню. - Тебе лучше лечь спать рано вечером, глава Вэй. Может, наполнить тебе ванну, пока ты обедаешь?       «Ванна, действительно, звучит хорошо», - с тоской думает Вэй Усянь. Это, возможно, последний раз, когда он может помыться, поэтому он кивает Юй Чжэньхуну и съедает простой ужин из сладкого картофельного супа перед тем, как, вернувшись в свою спальню, обнаруживает там огромную ванну с горячей водой, наполненную пузырьками с ароматом лотоса, и таким количеством видов ароматных масел, что у Вэй Усяня от запаха почти кружится голова.       - Что, чёрт возьми?.. - бормочет он себе под нос.       Это та же ванна, которую он и Лань Чжан использовали, когда его слабость после отклонения ци потребовала, чтобы его чжи залезал вместе с ним в воду. Ванна достаточно большая для двоих и достаточно высокая, чтобы погрузить взрослого мужчину до плеч. Её увезли на склад после того, как Лань Чжань покинул Юньмэн, потому что такая большая ванна была слишком расточительной для одного человека; так, что она здесь делает, особенно, учитывая, что его комната едва ли достаточно большая, чтобы вместить её?       Но, независимо от причин, по которым Юй Чжэньхун откопал ванну в хранилище, пенистая вода - это рай для его ноющих костей, и он использует три или четыре талисмана, чтобы согреть воду сильнее, прежде чем, наконец, встаёт и идёт за А-Ю в комнаты Ли Шуай.       - Ты искупался? – спрашивает та, отрывая взгляд от шитья, а Вэй Усянь активирует ходячие талисманы на корзине Сяо-Ю и слегка подталкивает её, чтобы та начала двигаться. - Ты чувствуешь себя лучше, да-шисюн?       Каким-то образом он действительно чувствует себя лучше, и его сердце почти разрывается пополам от чувства вины, когда Ли Шуай всплескивает руками и лучезарно улыбается ему.       - Не одевайся, пока я не приду в твою комнату завтра утром, - требует она. - У меня есть новый комплект одежд для тебя, и тебе лучше надеть их без жалоб. Хорошо?       - Да, конечно, - говорит Вэй Усянь, совершенно сбитый с толку. - Как скажешь, шимэй.       В ту ночь Вэй Усяню снится Лань Чжань, и, поразмыслив ещё раз, — как он мог не подумать о своём самом дорогом друге в такую ночь, как эта? Он месяцами делил постель со своим чжи, просыпался, когда тяжёлое тело Лань Чжаня обвивало его, как ещё одно уютное одеяло, и ел, когда ласковые руки Лань Чжаня подносили еду к его губам, точно так же, как они оба делали вместе, когда кормили Сяо-Ю - и тонкие руки Вэй Усяня так часто обводили шрамы на спине Лань Чжаня, что он мог нанести их на карту в темноте или вслепую. Так часто, что он знает каждый участок шероховатой кожи между бедрами и плечами Лань Чжаня лучше, чем знает свою собственную. Сколько раз он лежал под этим одеялом рядом с Лань Чжанем, а Сяо-Ю извивался между ними. Сколько раз он поворачивал голову так, чтобы губы Лань Чжаня касались его щеки или лба, прежде чем закрывал глаза? Сколько раз он будил своего друга завтракать в этой постели и причёсывал волосы Лань Чжаня у зеркала своего стола, прежде чем они приступали к своим дневным обязанностям вместе?       Он не может сосчитать всё, что он и Лань Чжань делали вместе в Пристани Лотоса, и осознание того, что для них больше не будет ничего, кроме похорон через несколько дней, где будет Лань Чжань в траурном белом, как он был в ту тёмную ночь в поместье Мо в прошлом году - заставляет Вэй Усяня кусать подушку, чтобы сдержать слёзы. Но слёзы всё равно текут по щекам и оставляют следы сухой соли на шее, когда, наконец, замедляются, а затем останавливаются.       - Не плачь, сердце моё, - говорит призрак в его постели, перекатывая его немного ближе к окну, чтобы он мог лечь рядом с ним. - Я здесь, моя любовь. Я здесь.       - Лань Чжань, - всхлипывает Усянь, благодарный за иллюзию тёплых рук, прижимающих его к груди с бешено колотящимся сердцем, и холодного от ветра лба, прислонённого к его лбу. Призрак в его сне даже пахнет сандалом, и он впитывает запах, как голодная собака, когда тянет на себя Лань Чжаня под одеялом. - Я так скучал по тебе, дорогой. Я хотел увидеть тебя... Я хотел написать, когда узнал, но я не мог... Я не знал, что сказать тебе, милый, и теперь мы никогда…       - Это глупый разговор, - шепчет Лань Чжань, целуя яблоки щёк Вэй Усяня, а затем его слезящиеся веки. - Спи, Вэй Ин. Я не брошу тебя снова.       * * *       Утром в день совместного празднования дня рождения лидеров своего Ордена Юй Чжэньхун и Ли Шуай проснулись от пронзительного крика, детского крика за стеной и удара чего-то тяжелого, падающего на пол.       - Иди и посмотри, в чём дело, дорогой, - ворчит А-Шуай, неуклюже поцеловав мужа перед тем, как перекатиться на живот. - Я не встану раньше восьми, если только не обрушится Пристань.       Юй Чжэньхун, снедаемый любопытством, накинул на плечи дневные одежды и высунул голову в коридор, глядя по сторонам, пока снова не услышал громкий крик.       - Бесстыжие! - Громкий рык несётся со стороны комнаты Вэй Усяня. - Ваше превосходительство! Как ты посмел! В моём собственном доме!       - Цзян Чэн? – Глава Вэй визжит. - Какого чёрта ты здесь делаешь?        - Какого чёрта здесь делает он? - Глава Цзян кричит в ответ. - И почему он... Почему ты так цеплялся за него?       - Он мой чжи! Мне разрешено цепляться за него! В любом случае, это моя спальня!       Невольно Юй Чжэньхун чувствует, как его губы приподнимаются, когда он открывает дверь в покои своего шисюна.       - Всё в порядке? - спрашивает он, сдерживая смех при виде абсурдной сцены перед ним.       Вэй Усянь сидит в кровати, выпрямившись, натянув одеяло до груди, а Сяо-Ю растянулся у него на коленях, и его пухлые конечности растопырены, как у морской звезды. Лань Ванцзи лежит на полу, его глаза всё ещё тяжелы от сна, и он выглядит так, как будто кто-то просто вытащил его из тёплых объятий лидера Вэя. Чтобы завершить картину, глава Цзян стоит над Ханьгуан-цзюнем с искрящимся Цзыдянем на запястье. Он явно очень зол от того, что обнаружил главного заклинателя в постели своего старшего брата, и его пальцы в бессильной ярости блуждают вокруг рукояти меча.       - У тебя соглашение с А-Шуай, Цзян-шисюн, - напоминает ему Юй Чжэньхун, прежде чем глава Цзян решится отказаться от переговоров и атаковать Ханьгуан-цзюнь с Саньду. - Да-шисюн – взрослый человек, а за то, что ты будешь жаловаться на то, что кто-то приходит и уходит в его комнату, ты получишь шесть баллов месячного запрета на приготовленные ею блюда. Как минимум.       - Это не справедливо! - Цзян Чэн рычит, явно думая о посылках, которые А-Шуай отправляет ему каждую неделю - все они наполнены острыми мясными булочками с измельченными корнями лотоса, не говоря уже о свежих тортах из лепестков роз и других южных деликатесах Ли Шуай с рынка Люфэна, которые невозможно найти в Ланьлине даже по самым высоким ценам. - Вы пригласили сюда Лань Ванцзи, чтобы отпраздновать день рождения Вэй Усяня, и первое, что он делает, это пробирается в комнату моего брата даже не испросив разрешения?       - Мне не нужно разрешение, - говорит Ханьгуан-цзюнь, поднимаясь на ноги и бережно укладывая бедного Сяо-Ю на бочок. - Вэй Ин хочет, чтобы я был рядом с ним, и мне не нужно одобрение ни от кого другого. С тобой всё в порядке, А-бао?       - Сяо-Ю голоден, - безутешно говорит ребёнок. - Дядя, уходи!       Грудь главы Цзян снова раздувается, как у лягушки-быка, но Юй Чжэньхун прыгает вперёд и кладет руку ему на плечо, прежде чем тот успевает что-то сказать.       - Иди и умойся, Цзян-цзунчжу, - уговаривает он и толкает кузена прочь из спальни. - У тебя волосы дыбом от ветра. И тебе нужна ванна.       Цзян Чэн смотрит на него:       - Ты хочешь сказать, что я пахну, А-Хун?       - Я говорю, что ты покрыт пылью после двухчасового перелета из Ланьлина, - смеётся Юй Чжэньхун. - И ты пахнешь пионами, так что, тебе лучше смыть это, пока ты здесь, в Пристани Лотоса.       - Ты действительно пахнешь пионами, - фыркает Вэй Усянь, чувствуя, что от этого запаха его слегка воротит. - Что ты вообще здесь делаешь?       - Ты забыл дату? - Глава Цзян фыркает. - Это третий день ноября. Мы всегда праздновали наши дни рождения вместе в третий день, с тех пор как были детьми, помнишь?       Но Вэй Усянь только бледнеет, становясь белым от макушки до кончиков пальцев ног, а затем он мрачно смотрит на Ханьгуан-цзюня, как будто только что заметил присутствие этого человека.       - Возвращайся в постель, Лань Чжань, - вздыхает он. - Ещё даже не пять утра.        - Вэй Усянь…       - С радостью, - отвечает Ханьгуан-цзюнь прямо перед тем, как дверь закрывается перед лицом Юй Чжэньхуна, оставляя его стоять снаружи рядом с лидером Цзяном.       - ...Как ты думаешь, он вообще собирается спрашивать моего разрешения, когда будет шить свой свадебный костюм? - спрашивает его двоюродный брат, а Чжэньхун подавляет зевок и трёт глаза. - А-Хун?       Юй Чжэньхун на мгновение задумывается, а затем качает головой.       - Нет, - честно отвечает он. - На самом деле, я думаю, он может даже не сказать тебе, прежде чем он это сделает.       Цзян Чэн ругается и уходит в пустую спальню главы в дальнем конце коридора, оставляя Юй Чжэньхуна пожимать плечами и бежать обратно в свою тёплую постель – только, чтобы найти своих детей, спящих на его месте рядом с А-Шуай, выстроившихся под тяжёлым одеялом, как ряд детёнышей выдры.       - Папа должен идти на работу, поэтому сестра сказала, что мы можем здесь поспать, - бормочет Юй Джин, поднимая голову с груди матери. - Сегодня день рождения Вэй-шушу?       - Да, это так, - смеётся А-Хун, наклоняясь, чтобы поцеловать дочь в лоб, прежде чем натянуть ботинки. - Спи сладко, А-Джин. Папа всё подготовит.       * * *       - Ты хочешь сказать, - спрашивает Лань Чжань после того, как А-Хун уходит, - что ты забыл про свой день рождения, Вэй Ин?       - Ну, озеро разлилось за день до моего дня рождения, - отмечает Вэй Усянь. Он не упоминает своё почти утопление, которое произошло в тот же день, так как он предпочёл бы не портить эти последние несколько драгоценных часов с Лань Чжанем беспокойством. - Конечно, тогда я не думал о праздновании.       Лань Чжань кивает и целует кончик его носа.       - Тогда тебе следует подумать об этом сейчас, - улыбается он. – У меня есть для тебя дары, и я верю, что у учеников тоже есть подарки.       Вэй Усянь чуть не расплакался на месте. Он смирился с тем, что он никогда больше не увидит Лань Чжаня или Цзян Чэна, но теперь его чжи находится здесь, рядом с ним, и Цзян Чэн тоже здесь, прямо по ту сторону стены, и они оба счастливы, даже если его брат отказывается это показывать, и Вэй Усянь слишком хорошо знает, в каком состоянии будет Пристань Лотоса завтра, потому что...       - Вэй Ин?       - Да, я слушаю! - Вэй Усянь встрепенулся. - Гм… что ты сказал, Лань Чжань?       - Я спросил тебя, всё ли в порядке с Сяо-Ю, - повторяет его друг, держа ребёнка на вытянутой руке и хмурясь, когда А-Ю резко падает на него и смотрит зловещим взглядом. - Что с ним случилось?       В ответ Вэй Усянь только забирает сына из рук Лань Чжаня и прижимает его к сердцу. Сяо-Ю издаёт тихий прерывистый звук, прячет лицо под мягким халатом Вэй Усяня и отказывается приободриться, пока Лань Чжань не обнимает их обоих хотя бы четверть часа.       - Он устал, вот и всё, - говорит Вэй Усянь, прижимаясь щекой к белому горлу Лань Чжаня и силясь не расплакаться вновь. - Пойдем завтракать? Ты, должно быть, проголодался после долгого полёта.       Но через несколько минут приходит Суйин и сообщает, что он не может покинуть свою комнату, пока праздничный завтрак не будет готов, и что ему даже не стоит одеваться, потому что А-Шуай выбрала для него новый праздничный наряд - поэтому Вэй Усянь остаётся в постели с Лань Чжанем и даже справляется с тем, чтобы рассмешить А-Ю несколько раз, прежде чем появляется Ли Шуай в тёмно-синем платье с серебряной отделкой по краям.       После того, как он и Лань Чжань приготовились к новому дню, все собираются в главном обеденном зале на праздничный завтрак. Цзян Чэн и Вэй Усянь сидят вместе во главе стола со своими мисками с лапшой долголетия, как в детстве, а ученики выстраиваются в длинную очередь, чтобы вручить свои подарки после трапезы, состоящей из горячей сухой лапши для всех присутствующих, даже Лань Чжаня, и стольких же мисок с соевым молоком и лепёшками с цветочными узорами, сколько их желудки могут вместить. Подарки вручают попеременно, сначала - Цзян Чэну, как того требует уважение, а затем - Вэй Усяню.       - Почему ты плачешь? – спрашивает Цзян Чэн, когда Лю Фэн преподносит Вэй Усяню улыбающуюся куклу с волосами из красной пряжи для Сяо-Ю, и тот неожиданно начинает рыдать, словно ребёнок, устраивающий истерику. - Это просто кукла, А-Сянь.       - Это очень милая кукла. - Вэй Усянь икает, передавая мягкую игрушку своему сыну и испытывая боль до глубины души, когда Сяо-Ю воркует над ней. - Смотри, её мантии даже соответствуют тем, которые Лань Чжань прислал мне прошлой весной!       Вручение подарков занимает большую часть часа, и Вэй Усянь с Цзян Чэном в конечном итоге получают всё, от новых зимних носков до горшочков с фруктовым вином, в том числе несколько алых кувшинов медовухи и очень хорошее марочное вино "Ланьлин", дистиллированного из персиков с жимолостью. Вино, конечно, было от Цзинь Лина, поэтому Вэй Усянь вскрывает упаковку и делает несколько глотков, прежде чем А-Хун успевает отругать его за то, что он пьет прямо из кувшина.       - Мне придётся поблагодарить А-Лина, когда я увижу его в следующий раз, - говорит Усянь, чувствуя, как горло распухает от сдерживаемых слёз, и передаёт кувшин Цзян Чэну, который проглатывает остаток одним длинным глотком. - Он был слишком занят, чтобы прийти, Цзян Чэн?       Его брат кивает и кладёт ещё одно свиное рёбрышко в миску Усяня.       - Мгм. Но он пригласил тебя в Цзиньлинтай на празднование своего дня рождения, так что, ты скоро его увидишь.       После еды Цзян Чэн знакомит его с политической ситуацией в Ланьлине; их племянник, очевидно, преуспевает в качестве лидера Ордена, и шпионы Не Хуайсана раскрыли всех последних сторонников Цзинь Гуанъяо, всё ещё остававшихся при дворе Цзинь Лина.       - Однако от времен Цзинь Гуаншаня осталось не так уж много вещей, - замечает Цзян Чэн. Они сидят бок о бок на ступенях тренировочного двора и смотрят, как А-Хун и Лань Чжань помогают ученикам с их спарринговыми приёмами. - Гуанъяо, должно быть, избавился от них всех, когда унаследовал власть своего отца.       - А допросы? - спрашивает Вэй Усянь. - Неужели они все закончились?       - Все, кроме партнёров Су Шэ, - стонет Цзян Чэн, проводя пыльной рукой по своим волосам. Он и Лань Чжань только что поменялись местами, и ученики были так счастливы, что Цзян Чэн вернулся в качестве их наставника, что не позволили ему покинуть поле в течение трёх часов подряд. Он согласился позволить Лань Чжаню взять на себя ответственность только тогда, когда Юй Чжэньхун сказал, что было бы несправедливо беспокоить Цзян Чэна в этот праздничный день. - Около двадцати из них были осведомлены обо всем, что делал их глава, но никого из них не было в храме Гуаньинь в прошлом году, так что, они всё ещё живы. Молин хочет вернуть их, но против них есть целый список обвинений от каждого Ордена.       Вэй Усянь подпирает подбородок руками.       - Так вот почему Лань Чжань упомянул на конференции межклановую судебную систему? Я помню, как он что-то говорил об этом ещё перед тем, как мы уехали в Цинхэ.       - Если только рядом нет ещё одной кучки преступников, готовых вступить в конфликт с пятьюдесятью Орденами сразу, так и должно быть, - вздыхает его брат. - Но это работа Ханьгуан-цзюня, так что, пусть он ею и занимается. Что ты планируешь делать сегодня днём?       - Я собираюсь прогуляться по Люфэну и раздать на улицах сладости и монеты. Это большая удача сделать это в день рождения лидера Ордена, помнишь?       - Конечно, я помню, - обиженно говорит Цзян Чэн. - Как ты думаешь, чем я занимался последние шестнадцать лет, ты, осёл?       Голова Лань Чжаня резко поворачивается влево, и он смотрит на Цзян Чэна тёмным взглядом, удерживая край Баоху А-Хуна Биченем.       - Не называйте Вэй Ина ослом, - говорит он, понижая голос чуть ниже обычного.       От этого звука у Вэй Усяня пересыхает горло, и он смотрит вниз на узоры лотоса, вырезанные на земле, пока Лань Чжань не улетает в противоположный конец двора.       - Мама? - спрашивает Сяо-Ю, сжимая свою новую куклу и теребя прядь волос Вэй Усяня. - Маме больно?       Его сердце трепещет.       - Нет, дорогой. Нисколько.       * * *       Днём Вэй Усянь и Цзян Чэн наполняют четыре мешочка-цянькунь завёрнутыми в бумагу розовыми пирожными и конфетами (подарок на выбор от Пристани Лотоса, потому что единственные розы в пределах двадцати ли растут в садах Ли Шуай) и множеством серебряных пенни, а затем они начинают свой тур по городу вместе с Юй Сиханем и Чжао Суйин. Вэй Усянь идёт рука об руку с Лань Чжанем, цепляясь за своего чжи изо всех сил, в то время как Сяо-Ю едет у него на спине в перевязи, и вместе они раздают сладости и деньги всем, кто встречается им на пути.       Городские дети, услышав новости, толпой сбегаются на улицу, дергают Вэй Усяня за длинные рукава, пока он не начинает смеяться и не позволяет им залезть в свою сумку. Цзян Чэн же оставляет свою долю подарков Сиханю и Суйин; Суйин держит его кошелёк, а Сихань - мешок с конфетами, и они раздают монеты и сладости вместо главы, а Цзян Чэн идёт на несколько шагов впереди них.       - Я старше тебя, - говорит Цзян Чэн, когда Вэй Усянь бросает на него озорной взгляд и протягивает ещё один торт в бумажной упаковке. - Мне пришлось самому перестать раздавать сладости, когда мне исполнилось тридцать.       - А, я понимаю, - усмехается Вэй Усянь, сдерживая рыдание, когда рука Лань Чжаня надёжно сжимает его талию. - А-Чэн вырос, пока его шисюн не смотрел, а теперь...       - Вэй Усянь!       - Глава Вэй, можно мне ещё одну? - спрашивает маленькая девочка, прежде чем Усянь начинает дразнить своего брата снова. - Я люблю конфеты больше, чем торт.       - Ай-я, возьми столько, сколько хочешь, - улыбается он. - Вот, пожалуйста.       Усянь замечает, что сегодня прекрасный день. Нет лотосов, раскачивающихся над поверхностью озера после наводнения, и большинство продавцов ушли в закрытый рынок, чтобы не рисковать оказаться под дождем; но жители Люфэна, как обычно, на улицах, переходят из магазина в магазин или бродят между домами, и это так похоже на город, в который дядя Цзян принёс его тридцать три года назад, что его пальцы дёргаются от желания найти кисть и запечатлеть холодный солнечный день, чтобы он мог взять его с собой завтра.       «Но я не смогу взять с собой картину, - вздыхает он про себя, рассеяно целуя Лань Чжаня, прежде чем потянуться, чтобы погладить пухлые щёки Сяо-Ю. - По крайней мере, у меня есть сегодняшний день, и, может быть, завтрашнее утро».       Мысль почти умиротворяющая. Лань Чжань здесь, стойко стоит рядом с ним, как и весь прошлый год, и Сяо-Ю не придётся встречать наступающий день в одиночку; Лань Чжань будет с ним, и, возможно, к этому времени, на следующей неделе, его маленький мальчик будет носить собственную ленту клана Лань.       На данный момент всё хорошо, поэтому Вэй Усянь чуть не падает на колени посередине улицы, когда тупая боль пронзает его грудь, прожигая мягкую белую плоть на полпути к сердцу и левому плечу. Лань Чжань хватает его, прежде чем он успевает упасть, и прижимает к себе, чтобы поддержать, в то время как Цзян Чэн бросается назад, чтобы удержать его за руку. Но он отталкивает обоих и выпрямляется прежде, чем прохожие успевают что-то заметить.       - У меня просто судорога в бедре, - лжёт он, а глаза Лань Чжаня широко распахиваются от беспокойства. - Не смотри на меня так, дорогой. Мы гуляем уже какое-то время.       В конечном итоге они садятся в карету для поездки домой, и Вэй Усянь прижимает одну руку к своей груди, готовый энергией негодования заткнуть надвигающуюся рану от стрелы, как только она проявится полностью. Именно это он и сделал в Безночном городе, остановив кровотечение густым облаком демонической энергии, которая хлынула через рану в его груди и закрепилась в сердце; но в воздухе недостаточно обиды, чтобы остановить кровотечение вообще, поэтому он прижимает ладонь к сердцу и ждёт, затаив дыхание, пока нанятая повозка не отвезет их обратно в Пристань Лотоса.       Но когда он возвращается в свою комнату, крови нет, только красное пятно опухшей кожи, которое, кажется, всё темнее, чем дольше он смотрит на него - поэтому он набрасывает повязку на место и сидит во время ужина как на иголках, почти не думая о еде, которую ставит перед ним Лань Чжань, или даже о разговоре А-Хуна с Цзян Чэном по другую сторону стола.       - Вэй Ин? - Он слышит, как Лань Чжань говорит в середине последнего блюда. – Ты вернёшься со мной в нашу комнату после ужина, сердце моё?       - Он никуда с тобой не пойдет, Ханьгуан-цзюнь! - рычит Цзян Чэн, ударив кулаком по столу. - Я извинил тебя за то, что ты делил с ним комнату, пока он был болен, и нуждался в том, чтобы ты присматривал за ним. Но сейчас ему лучше, так что, ты можешь спать в гостевых покоях, которые А-Шуай приготовила для тебя.       - Я не вижу причин...       - Он прав, Лань Чжань! - Вэй Усянь улыбается, возвращенный к жизни лучом чистого облегчения. Он хватает руки своего чжи и прижимается к ним губами, один раз к каждой ладони, а затем он наклоняется и целует Сяо-Ю в лоб. - Мы с Цзян Чэном всегда спали в одной постели в наш день рождения, когда были маленькими, и я хотел бы повторить это снова, чтобы вспомнить, а? Ты и Сяо-Ю переночуете в гостевых комнатах, только сегодня, и вы оба можете вернуться в мою комнату завтра.       Глаза Цзян Чэна расширяются от удивления:       - Ты помнишь это?       - Последний раз мы спали вместе зимой, перед тем, как я вышел из клана, А-Чэн, - упрекает его Вэй Усянь. - По моим подсчётам, это было всего три года назад. С тех пор ты успел состариться, так что, может быть, ты забыл, но...       - Ничего подобного! Просто убедись, что ты не залезаешь на мою половину кровати, вот и всё, - ворчит его брат. - И доедай свой рис. Не думай, что я не заметил, что ты сегодня почти не ел.       К счастью для Вэй Усяня, остальная часть ужина проходит без дальнейших разногласий по поводу расположения спальных мест. Лань Чжань уводит его в тёмную нишу с Сяо-Ю, а Цзян Чэн уходит, чтобы приготовиться ко сну, и Вэй Усянь прикрывает рот, чтобы скрыть хихиканье, когда его друг поднимает одну сторону своего богатого белого халата, чтобы скрыть их всех троих от посторонних глаз.       - Что ты делаешь, милый? - Он улыбается, когда красивые уши Лань Чжаня краснеют, как два рубина, лежащих на снежной равнине. - Ты не хотел, чтобы Цзян Чэн нас услышал, не так ли?       Его чжи трясёт головой и вытаскивает сумку цянькунь с гербом Гусу Лань.       - Не хотел, - признаётся Лань Чжань. - Я… я ещё не дарил тебе подарков на день рождения, и я хотел сделать это наедине. Глава Цзян, возможно, уже добрался до вашей комнаты, так что...        Вэй Усянь кладёт руки на плечи Лань Чжаня.       - И что тогда? Ты не должен беспокоиться о твоём подарке, Лань Чжань - они мне нравятся, какими бы они ни были, потому что они от тебя.       Уши Лань Чжаня вспыхнули ещё темнее, когда он залез в мешочек и вытащил два глянцевых кувшина с жидкостью. «Улыбка Императора».       - Я так и не вернул те, что разбил, когда мы впервые встретились, - говорит он тихо, и ещё одна жгучая боль в груди почти ставит Вэй Усяня на колени. - Я поискал среди всех магазинов и гостиниц в Цайи, и, наконец, нашёл два запечатанных кувшина, которые впервые были проданы в том же году, и оставались нетронутыми с тех пор. Двадцать лет.       - Лань Чжань, - выдыхает Усянь, рассматривая одну из жемчужных бутылок. Вкус вина варьируется из года в год, при этом сорта каждого последующего урожая имеют немного разную степень крепости, гладкость и силу - и вино того года, когда Вэй Усянь впервые посетил Гусу, было особенно вкусным, поэтому он и потрудился дважды тайком пронести его в Облачные Глубинах за те недели, что он там учился.       - Я выпью их сегодня вечером, - обещает Усянь, когда мягкие губы Лань Чжаня касаются его левого виска. - Спасибо, сердце моё.       К его удивлению, Лань Чжань только суёт руку обратно в сумку.       - Эй, Лань Чжань, - жалуется Усянь, наблюдая, как его друг вытаскивает полупрозрачный шёлковый саше с бусинами топаза на шнурке. - Ты избалуешь меня, если будешь дарить такие вещи! Не то, чтобы мне не нравился каждый подарок, который ты мне даришь, но...       - Открой, - призывает Лань Чжань. - Я сделал это специально для тебя.       Озадаченный Вэй Усянь развязывает шнурки и вытаскивает круглый нефритовый кулон, вырезанный в форме кольца, охватывающего единственный цветок лотоса и брызги магнолии, подобные тем, что растут во дворах Облачных Глубин, а над ними сияет полная луна.       - Это...       - Пропуск, - объясняет Лань Чжань странно хриплым голосом. - Твой, в Облачные Глубины. Сохрани.       Вэй Усянь кладёт ладонь на руку чжи, чтобы не упасть.       - Лань Чжань, я не могу...       - Вэй Ин, - прерывает его друг, подходя немного ближе. – Я собираюсь остаться здесь до весны, если ты позволишь мне. И когда глава Цзян вернётся из Ланьлина, я кое-что должен сказать тебе.       Усянь в замешательстве моргает:       - Если это так важно, почему ты не можешь сказать это сейчас?       - Я не могу, - мягко говорит Лань Чжань. - Ещё не время. Но могу ли я остаться до весны, дорогой?       - Да, - отвечает Вэй Усянь.       Они неловко стоят там ещё несколько минут, ни один из них не знает, куда именно смотреть; но затем Сяо-Ю дёргает рукав мантии Вэй Усяня и поднимает руки в ясной мольбе, чтобы его подняли.       - Мама, - хнычет он, и Вэй Усянь сжимает его так сильно, как только может - в последний раз, самое дорогое время, прежде чем передать сына обратно Лань Чжаню.       - Позаботься о Сяо-Ю, - умоляет он. - Обещай, Лань Чжань!       - Конечно, - недоумённо клянется Ванцзи. - Пойдем, Сяохуэй. Мы увидим твоего маму утром, да?       Вэй Усянь в последний раз ощущает его твёрдые руки, его бьющееся сердце, шелковистую прохладу его волос, а затем он отходит и указывает Лань Чжаню в сторону гостевых комнат, наблюдая, как тот отворачивается и идёт по коридору с Сяо-Ю, пока они оба не исчезнут. Он же идёт в противоположном направлении, проходя через пустую территорию, как призрак, пока не достигает восточного причала. А-Хун и ученики давно отправились в кровати, и слуги потушили кухонный огонь и удалились в свои покои. Никто не замечает, что Вэй Усянь покидает жилой комплекс и входит в лазарет, но он всё равно использует чары, чтобы заглушить свои шаги, прежде чем открыть дверь.       - Не открывайся для другого, пока я не уйду, - бормочет он, запирая дверь за собой вспышкой демонической энергии, и переходит в кабинет, предназначенный для хирургических средств. Пристань Лотоса не имеет постоянно проживающих здесь лекарей, поскольку ученики Цзян могут просто пойти в амбулаторию целительницы Пан для лечения. Но в резиденции есть полностью оборудованный лазарет, для того, чтобы целителю, перемещающемуся между Люфэном и Пристанью Лотоса, не пришлось брать с собой инструменты в случае опасности. Сегодня вечером добыча Вэй Усяня - запертый ящик для анестетика, который он открывает прикосновением колокольчика ясности, привязанным к его талии.       Во время пребывания в Могильных курганах (после того, как рабочий день был закончен, и он мог свободно помогать Вэнь Цин с её экспериментами или поработать над своими собственными) Вэнь Цин научила его всему, что можно было узнать о лекарствах, которые ей удалось принести с собой на курганы, спрятанными в пространственной сумке, что была зашита в её пояс ещё до ареста в Илин. Одним из них была бутылка тоника сянси, которую она упаковала для трансплантации золотого ядра в надежде, что это немного облегчит боль Вэй Усяня. Она так и не использовала тоник, и бутылка оставалась при ней, когда они оказались в поселении на горе Луанцзян, и Вэнь Цин недвусмысленно сказала Вэй Усяню, чтобы он никогда не принимал это вещество сам, независимо от того, в какой агонии он может находиться.       - Тоник сянси должен быть точно измерен с учетом веса пациента, - говорила она, вытаскивая бутылку из его руки, когда Усянь поднял её, чтобы прочитать бумажную этикетку. - Трёх ложек перорально будет достаточно, чтобы убить тебя, и если ты когда-нибудь прикоснёшься к сянси после питья...       - Что случилось бы? - спросил он в ответ, болезненно завороженный этой мыслью, пока она убирала тоник подальше с глаз. - Вэнь Цин?       - Алкоголь усиливает действие таких лекарств, - коротко объяснила она, прежде чем снова вернуться к своей работе. - А теперь уходи и дай мне закончить…       Пристань Лотоса хранит свою бутылку сянси, защищённую сложным запирающим талисманом. У Вэй Усяня уходит всего две секунды, чтобы разобраться с ними. Жидкость в бутылке густая, липкая и тёмная, как неразбавленный дёготь. Она пахнет мучительно горько и, вероятно, даже хуже на вкус, чем настойки Вэнь Цин, поэтому Вэй Усянь нарушает печать на одном из кувшинов «Улыбки императора» Лань Чжаня и выпивает половину его за один приём.       - Что ж, поехали, - говорит он сам себе, поднося сянси к губам и проглатывая столько, сколько может.       Он проглатывает тоник неохотно, как будто ест живое насекомое, а затем делает ещё один большой глоток, пока не осушает бутылку, и вслед за этим пьёт «Улыбку Императора».       По словам Вэнь Цин, трёх ложек достаточно, но в таком жалком случае, как у него, нет права на ошибку. Сянси вступает в силу почти сразу, и его голова начинает кружиться к тому моменту, когда он, спотыкаясь, выходит обратно в коридор и бредёт к своей спальне. Он толкает дверь, подходит к кровати и падает рядом с Цзян Чэном.       - От тебя пахнет вином, - ворчит его брат, поворачиваясь к стене, в то время как Вэй Усянь достаёт из-под подушки плюшевую пчёлку сына и крепко прижимает её к себе.       Мягкие крылышки пчелы всё ещё пахнут Сяо-Ю, а нефритовый жетон Лань Чжаня согревает его сердце, почти такой же безмятежный и обнадеживающий, как и сам Лань Чжань — так что всё, что остаётся Вэй Усяню, это обнять Цзян Чэна за спину и задуть свечу у кровати, прежде чем дымка, плывущая перед его глазами, сможет полностью ослепить его.       - Цзян Чэн, - шепчет он, тыча своего шиди в плечо. - Мне есть о чём спросить тебя.       Шуршат одеяла.       - Что?       - После того дня, в Безночном городе, ты когда-нибудь хотел, чтобы ты этого не сделал?       Ни одному из них не нужно объяснять, что он имеет в виду, поэтому Вэй Усянь лежит, не издавая ни звука, пока Цзян Чэн отрывисто не кивает в его сторону.       - Каждый день, - хрипло говорит он. - Я… Мы не смогли найти тебя в ущелье, поэтому, когда я подумал, что ты… Я надеялся, что ты не упал на дно...       Вэй Усянь улыбается и качает головой.       - Тише, А-Чэн, - бормочет он, сжимая руку брата. - Для меня этого более чем достаточно.       А затем, между одним вздохом и другим, мир ускользает. И это гораздо лучшая смерть, чем его последняя.