Двенадцать лун и две недели

      В ночь, когда озеро, наконец, разливается, Вэй Усянь вытаскивает себя из одного кошмара и сразу попадает в другой. В первом он стоял на коленях в сыром сарае, царапая пол окровавленными ногтями, когда пытался стереть самый внутренний слой талисманов, которые он же нарисовал вокруг себя. А во втором, снова оказался в своей спальне в Пристани Лотоса, лежа в постели с Сяо-Ю, свернувшимся калачиком рядом с ним.       Но это такой же сон, как и про незнакомый сарай для ослов, потому что он открывает глаза на звук голоса Цзян Яньли, зовущей его по имени.       - А-Сянь, - слышит он, заставляя себя резко подскочить в постели и вслепую схватиться за пурпурную мантию, перекинутую через спинку кровати.       Дрожащими руками он набрасывает одежду на плечи, хотя и тратит время на то, чтобы перетянуть её одним из своих самых прочных ремней, а затем, пошатываясь, направляется к двери и выходит в коридор.       - Мама? - произносит испуганный голос, за которым следует топот крошечных босых ног Сяо-Ю, преследующего его. - Мама, куда ты идёшь?       Вэй Усянь останавливается и удивлённо смотрит вниз. Сяо-Ю с широко раскрытыми, блестящими от слёз глазами цепляется за его ногу, и хватка малыша на удивление крепка для сна. Маленькие пальчики ребёнка зарыты в штанину отца. Так когда-то делал и А-Юань, и вид крошечных дрожащих плеч почти разбивает сердце Вэй Усяня.       - Я слышал, как шицзе звала меня, - шепчет он, взяв Сяо-Ю на руки. - Она снаружи, совсем одна, так что, мы должны пойти и забрать её.       Все открытые коридоры и мосты между зданиями защищены, чтобы младших учеников не унесло ветром, поэтому Вэй Усянь не беспокоится о том, что Сяо-Ю упадёт в воду. Но голос его сестры, кажется, доносится откуда-то из-за главного причала, а там нет ничего, кроме опасного участка озера между Пристанью Лотоса и Юньмэнем.       - Сяо-Ю ничего не слышит, - хнычет ребёнок, уткнувшись лицом в шею Вэй Усяня, пока они идут через последнюю палату, отделяющую тренировочный двор от огромной пристани. - Мама, мы возвращаемся!       Но Вэй Усянь не слышит его последних слов, потому что внезапный проливной дождь полностью оглушает его, и остаётся лишь сладкий голос шицзе, повторяющий его имя где-то под причалом, пронзительно и отчаянно взмывающий над грохотом волн.       - Сянь-Сянь! - кричит его сестра, едва сдерживая рыдания. - А-Сянь, где ты?       - Я здесь! – кричит в ответ Усянь, пробираясь вперёд сквозь пронзительный ветер, пока не достигает середины причала, где гребные лодки учеников подпрыгивают вверх-вниз, как пробки в посудной ванне. - Шицзе, я иду!       Внезапно Сяо-Ю начинает бить его, пинаться, размахивать руками изо всех сил, и тянуть назад к тренировочному двору:       - Папа, нет! – воет он: - Нет, нет, нет! Не уходи от А-Ю, мама обещал!       Обещание.       «Что я обещал? - лихорадочно думает Усянь. - Я обещал ему новую жизнь в обмен на свою, а, вместо этого, обрёк на смерть!»       И тогда Вэй Ин приходит в себя, задыхаясь от шока, когда понимает, что это не его мысли и не сон вообще. Он и Сяо-Ю раскачиваются из стороны в сторону, едва удерживаясь на ногах, а ветер с рёвом проносится мимо них, и если Усянь соскользнет хотя бы на дюйм влево, они могут...       - Вэй Ин! - Он слышит крик Лань Чжаня, громкий и отчётливый, несмотря на шум бури. - Вэй Ин!       Но Лань Чжаня здесь нет, понимает Вэй Усянь. Он чахнет из-за его отсутствия, не может ни есть, ни пить, ни спать в отсутствии своего чжи. Так как же он может быть здесь, в Юньмэне, в разгар грозы, и звать Вэй Усяня?       - Это нереально, - бормочет Вэй Ин себе по нос, и его дыхание становится таким частым, что он начинает всасывать дождь в лёгкие вместе с ледяным воздухом. - Мы… мы должны вернуться, Сяо-Ю, подожди...       - Дядя Юй поможет, - всхлипывает ребёнок, цепляясь ещё крепче, пока Вэй Усянь пытается пробиться обратно к главному комплексу. – Обними А-Ю! Не отпускай!       Но тут Вэй Усянь снова останавливается, раскачиваясь взад-вперёд, его колени начинают дрожать - а затем его тело начинает двигаться само по себе, разжимая дрожащие руки Сяо-Ю, обнимающие его шею, и вместо этого обвивают их вокруг одного из деревянных столбов перил. Сяо-Ю вопит во всю мощь своих маленьких лёгких, пытаясь дотянуться до края тяжелой атласной мантии Вэй Усяня, и тот зовёт на помощь так громко, как только может. Потому что, что-то уводит его от сына, как бы отчаянно он ни пытался пробиться обратно к нему, а Сяо-Ю слишком мал, чтобы держаться.       - Сяо-Ю, - выдыхает он, каменея от ужаса, когда маленькие ножки ребёнка дрожат вокруг перил. - Сяо-Ю, держись! Ты слышишь меня, А-Ю?! Не отпускай!       - Вернись! - Сяо-Ю рыдает. - А-Ю боится! Не уходи!       - Не отпускай, несмотря ни на что! - Вэй Усянь слышит свой отчаянный крик, когда его ноги приближаются к концу пирса. - А-Ю, не отпускай...       Внезапно суматоха исчезает из его разума, и удары грома, сотрясающие брёвна под его ногами, становятся совершенно беззвучными - потому что Вэй Усянь ничего не слышит, не видит или не воспринимает, кроме тонкой, как перила, фигуры, стоящей на самом краю пристани. Это призрак, одетый в грязную мантию ученика Цзинь, а его длинные распущенные волосы, как вуаль, обрамляют впалое лицо.       - Пожалуйста, - умоляет он, протягивая пару костлявых рук к Усяню. - Пожалуйста, молодой мастер Вэй! Ещё немного, и тогда с тобой всё будет в порядке, я обещал...       И затем он падает, ныряя с безопасного пирса в воющую бездну внизу, как камень падает со скалы, - и воющий призрак падает вместе с ним, обнимая его за плечи и держась изо всех сил, пока они не ударяются о вспененную поверхность озера. Холодные воды смыкаются над головой, и Вэй Усянь больше ничего не знает.       * * *       - Он в озере? – кричит Ли Цзяншунь, после того, как вопль ужаса раздаётся при прерывистом жесте Сяо-Ю в сторону воды. – Учитель Юй! Мы должны пойти за ним!       - Поторопитесь, вы все! - приказывает Ли Шуай, и ученики вытягиваются по стойке смирно. Она не может предположить, как долго Вэй Усянь находится под водой, хотя его и Сяо-Ю пропажу обнаружили всего пять минут назад. Но Сяо-Ю не мог держаться за стыковочный столб намного дольше, так что, её шисюн должен быть ещё жив.       - Если нам повезёт, на нём мантия-талисман, - хрипит её муж, прежде чем Лю Фэн, пошатываясь, спускается с пирса с охапкой защитных мантий. - Все, следуйте за мной!       Почти как единое целое старшие ученики накидывают мантии на плечи и выстраиваются на краю пирса, дрожа на холодном ветру, в то время как Юй Чжэньхун связывает их друг с другом нитью духовной энергии - а затем он аккуратно снимает обувь и ныряет в озеро. Ученики следуют его примеру, некоторые падают в воду, как камни, другие прыгают в воду солдатиком, а вслед за тем озеро вспыхивает белым изнутри, когда Юй Сихань использует заклинание огня под водой, чтобы освещать им путь.       Младшие ученики остаются на причале, в ужасе цепляясь друг за друга, пока Ли Шуай пытается унять душераздирающий крик Сяо-Ю, но ожидание не затягивается надолго. Через несколько минут свет, исходящий из воды, становится пурпурным, сигнализируя об окончании поисков. Это происходит даже раньше, чем Ли Шуай успевает завернуть А-Ю во что-нибудь сухое.       Ученики поднимаются из глубины, мокрые, трясущиеся, продрогшие до костей, и Ли Цзяншунь начинает плакать, как только её голова оказывается на поверхности - потому что Чжэньхун несёт тело Вэй Усяня на плечах, и кожа на его шее и лодыжках выглядит такой мертвенно-бледной, что А-Шуай едва не падает в обморок на месте.       - Он... - шепчет она, прижимая голову Сяо-Ю к своей груди, чтобы защитить ребёнка от взгляда на труп отца, если случилось худшее. - А-Хун, да-шисюн…       - Он жив, - сипло говорит Чжэньхун, в то время как младшие ученики спускаются с безопасного пирса, чтобы принять Вэй Усяня из его рук. - А-Син, убери воду из его легких - и Ли Бай, иди и посмотри, добралась ли госпожа Пан до ворот!       А-Син умудряется очистить рот и горло Вэй Усяня от воды без особых усилий - парой ударов под рёбра. Но Ли Шуай до сих пор не может понять, как его лёгкие оказались наполовину заполнены озёрной водой, потому что мантия, опоясанная вокруг его стройного тела, - одно из самых изысканных изделий лидера Цзян, усиленное всевозможными защитными талисманами, хотя даже самая дешёвая одежда, созданная портными-заклинателями Юга, снабжена заклинаниями «воздух под водой», предохраняющими от утопления.       - Он дышит! - А-Син всхлипывает, отстраняясь от Вэй Усяня, чтобы А-Хун мог его снова поднять и отнести к основному комплексу. - Мы не опоздали, учитель Юй?       Юй Чжэньхун качает головой.       - Нет, - коротко говорит он. - Он поправится. А теперь идите все спать. И не будите своих шиди на обратном пути.       - Сяо-Ю идёт с мамой, - причитает А-Ю, отрывая лицо от шеи Ли Шуай и издавая беспомощные жалобные звуки в сторону Вэй Усяня. - Эй, неси Сяо-Ю!       Ли Шуай кивает и спешит за А-Хуном, её сердце колотится где-то в горле. Глава Вэй, возможно, всё ещё жив и дышит, но он мог быть лишён воздуха достаточно долго, чтобы повредить свой мозг - и тогда даже целительница Пан не сможет вылечить его, потому что урон, нанесённый почти полным утоплением можно исправить только собственным золотым ядром.       - С ним всё в порядке, - бормочет Чжэньхун, когда они достигают лазарета и укладывают Вэй Усяня на одну из пустых кроватей. - Я послал немного ци в его череп по дороге сюда, и его мозг не был задет. Он, должно быть, упал прямо перед тем, как А-Хань и остальные добрались до причала.       - Сяо-Ю не пойдет! - А-Ю кричит, прежде чем Ли Шуай успевает ответить. - Сяо-Ю остаётся здесь!       - Никто не заставит Сяо-Ю уходить, - успокаивает его А-Шуай голосом, грубым от слёз, и несёт малыша к удобному стулу в углу, Она усаживает его спиной к остальной части комнаты и предупреждает: - Но если ты останешься, мне нужно, чтобы ты был хорошим мальчиком и показал, как долго ты можешь сидеть спокойно, не оборачиваясь, хорошо?       Сяо-Ю косится на неё со смесью замешательства и открытого горя.       - Для мамы?       - Да, для твоего мамы. А теперь позволь мне надеть на тебя какую-нибудь сухую одежду, а?       Пока Ли Шуай роется в шкафах в поисках запасных больничных халатов, Юй Чжэньхун, нахмурив брови, склоняется над неподвижным телом их шисюна, приближая свое лицо так близко к груди и рукам Вэй Усяня, что его дыхание колышет мокрую мантию, а затем, не говоря ни слова, открывает ближайший ящик и вытаскивает серебряный скальпель.       - Что ты делаешь? - спрашивает Ли Шуай, замирая с крошечными брючками для Сяо-Ю в руках. - А-Хун?       В ответ Юй Чжэньхун разрезает пояс на талии главы Вэя и откидывает полы его мантии на кровать.       - Подойди, посмотри на это, - говорит он таким растерянным голосом, что А-Шуай просто заворачивает бедного Сяо-Ю в одеяло и спешит к мужу.       - Что там?       Юй Чжэньхун показывает на изнанку мантии их шисюна:       - Кто-то срезал слой талисманов.       А-Шуай смотрит через его плечо и едва не давится собственным языком при виде отсутствующей внутренней подкладки мантии. Подкладки для талисманов практически нерушимы, особенно те, которые созданы для учеников Ордена Юньмэн Цзян; и мантию такого калибра нельзя было лишить защитных чар без использования духовного оружия, что означало, что подкладка с одеяния их шисюна была срезана заклинателем.       - Разве он не упомянул, что одна из мантий главы Цзян пропала несколько дней назад? – хмурится А-Шуай, вспоминая утро поездки Вэй Усяня в лекарский морг с А-Хуном.- И в тот же день Сихань потерял кинжал.       - Значит, ты думаешь, что это им?       - Три золотые ленты на подоле и карпы на рукавах, - бормочет Ли Шуай, поднимая безвольную руку Вэй Усяня и осматривая шёлк на его запястьях. - Это соответствует описанию, которое он мне дал. И я не помню, чтобы у главы Цзяна было два одинаковых узора, так что, это должна быть исчезнувшая мантия.       Она поворачивает пальцы шисюна и осматривает бледную кожу, отмечая полузажившие порезы, усеивающие его ладони. Самый большой из них - длиной всего с ноготь ребенка, и все порезы хорошие и прямые, как те, которыми младшие ученики иногда щеголяют на подбородках, прежде чем научиться правильно бриться; но расположение ран предполагает, что они могли быть вызваны острым, коротким клинком, который держал под неудачным углом не кто иной, как сам Вэй Усянь.       - Он сам вырезал подкладку, - осознаёт А-Шуай, и её кровь стынет в жилах, когда она исследует внутренности его рукава, чтобы обнаружить, что защитный слой исчез и там. - Он сделал это специально, А-Хун. Но ему нужно было духовное оружие, чтобы разорвать нити талисмана, и Суйбянь не оставил бы таких порезов как эти, так что...       - Баоху больше не узнаёт его, - хрипло говорит Юй Чжэньхун. - Он терпит его, когда мы летим, но он не может вынуть его из ножен, и он не может вынуть из ножен ни один из других мечей в комплексе, потому что у него нет золотого ядра. Если духовное оружие вырезало талисманы, это был, либо Суйбянь, либо вообще ни один из наших мечей - и если это не был Суйбянь, как, чёрт возьми, лезвие позволило главе Вэю использовать его?       «Не меч», - в отчаянии думает Ли Шуай. Одеяние было испорчено чем-то меньшим, чем-то, что Вэй Усянь мог бы использовать, чтобы разорвать два слоя ткани, как портной, орудующий шёлковым ножом, так что, возможно...       - О, - шепчет она, хватаясь за руку мужа, чтобы не упасть. - Кинжал А-Ханя. Он имеет след духа меча, так как ты выковал его из осколка стали, вырезанного из Баоху, но он недостаточно сильный, чтобы не дать посторонним обнажить его. И кинжал пропал в тот же день, что и мантия, так что, глава Вэй, должно быть, взял его, чтобы вырезать талисманы, а потом вернул в общежитие мальчиков, когда закончил.       Как ни странно, А-Хун только качает головой.       - Было бы проще использовать Суйбянь, даже если меч не подходит для такой работы, - отмечает он. - Зачем искать другой духовный клинок?       Ответ приходит, когда Пан Гаолинь прибывает немного позже, после того, как её вызвали из дома другого пациента.       - Ну? - требует Ли Шуай, когда целительница бегло сканирует лёгкие Вэй Усяня, прежде чем отправить одного из своих учеников за комплектом сухой одежды. - Как он?       - Он пробыл в воде не достаточно долго, чтобы повредить мозг, и он не ударился головой, - объясняет госпожа Пан. - Он поправится, но отныне его нельзя оставлять одного на ночь. Один из вас должен спать в его комнате, пока я не дам дальнейших указаний.       Чжэньхун в замешательстве моргает:       - Почему?       Врач наклоняется к неподвижному лицу Вэй Усяня и приподнимает его веко.       - Его зрачки полностью расширены, - отмечает она. - Если только он снова не был пьян, широкие зрачки – признак одержимости. И я не чувствую запаха вина от него, значит, это одержимость.       «Это объясняет, почему он не использовал Суйбянь, - понимает Ли Шуай и хватает мужа за руку, чтобы не упасть. – Талисманы сдерживали духа, поэтому он отправился искать что-то ещё, что можно было использовать, чтобы уничтожить их».       - Но Пристань Лотоса защищена от злонамеренных призраков, так как же да-шисюн мог... – говорит она вслух, на что госпожа Пан пожимает плечами:       - Возможно, дух пересёк чары и затем стал злобным.       - Я не знаю ни одной печати, которая могла бы изгнать призраков, уже прошедших через границы, так что, возможно, это то, что случилось.       То, что следует за этим разговором, - это неприятное дело изгнания нечистой силы из Вэй Усяня, на котором целительница Пан решает присутствовать. Ли Шуай и Юй Чжэньхун проходят через территорию, прося учеников одолжить их колокольчики ясности, а затем они звонят в колокола над неподвижным телом Вэй Ина, пока оно не начинает дёргаться. Через пару минут глава резко выпрямляется, и из его рта выходит бледно-жёлтый дух, который исчезает в ту же секунду, как только покидает тело, растворяясь в воздухе без единого шёпота. В тот же миг Вэй Усянь шевелится, делает глубокий ровный вдох и открывает глаза.       - А-Шуай? – сипло произносит он, выплевывая несколько капель кровавой воды. - Целительницы Пан? Что вы все здесь делаете?       Юй Чжэньхун разрыдался.       * * *       - Так ты говоришь, что призрак пошёл на всё, чтобы украсть нож Юй Сиханя и срезать талисманы с моей одежды, только чтобы заставить меня утопиться? - недоверчиво говорит Вэй Усянь несколько минут спустя.       А-Хун стоит на коленях рядом с коробкой, полной колокольчиков ясности, и рыдает в его ладони, а Ли Шуай цепляется за него изо всех сил с воющим Сяо-Ю на её руках. Госпожа Пан пристроилась в стороне, держа пустой мешочек для ловли духов, и смотрит на него так, словно он предал её.       - Почему он не заставил меня просто уйти из Пристани Лотоса, не делая всего этого? Это конечно могло бы случиться, если бы он был достаточно силён, чтобы овладеть мной.       - Неужели это действительно то, что мы должны обсуждать прямо сейчас? - рявкает Юй Чжэньхун, переставая плакать ровно на столько, чтобы впиться взглядом в Вэй Ина. - Ты был одержим, да-шисюн! Дух почти убил тебя!       - Что ж, это то, что обычно делают злые духи, - насмешливо говорит Усянь. Он усаживает Сяо-Ю к себе на колени и обнимает его, поглаживая по голове, пока тот не перестаёт всхлипывать. - Вот почему мы тренируемся в подавлении духов, не так ли?       - И ты не собираешься задаваться вопросом, как духу вообще удалось обойти защиту вокруг Пристани Лотоса? – возмущённо ворчит госпожа Пан. - Прекрасно! Но помни: ты был в нескольких минутах от утопления, поэтому не вставай с постели в течение следующих нескольких дней. И пей тоники для своих лёгких, которые...       - Ты оставишь, - предполагает Вэй Усянь с саркастической усмешкой. - Но ты не думаешь, что они принесут мне пользу.       Пан Гаолинь печально кивает головой.       - Выпей их, если твой желудок сможет с ними справиться, с несколькими ложками каши. Но ты лучше знаешь, что может выдержать твоё тело, поэтому не волнуйся, если не сможешь.       Немного позже целительница уходит, и А-Хун с Ли Шуай помогают Вэй Усяню вернуться в его спальню вместе Сяо-Ю. Чжэньхун готовит лекарство, а его жена укладывает главу Ордена в постель и повязывает на его шею четыре или пять колокольчиков ясности (потому что колокольчики ясности защищают от одержимости, и, вероятно, именно поэтому призрак напал на Вэй Усяня во сне). Сяо-Ю ещё немного плачет, а затем засыпает, прижимая своё маленькое личико к животу Вэй Усяня.       - Так ты ничего не помнишь? – спрашивает Юй Чжэньхун, после того как Вэй Усянь принимает лекарство в небольшой миске с острым отваром. - Вообще ничего?       - Я не помню, чтобы брал нож Юй Сиханя или срезал талисманы с мантии Цзян Чэна. Но я помню, как зашёл на причал и увидел, что кто-то стоит в конце и ждёт меня… Только я думал, что это сон, и я не знал, что это явь до тех пор, пока призрак не заставил меня оставить A-Ю одного.       - Может быть, он не смог заставить тебя выйти из комнаты в одиночестве, - предполагает А-Шуай. - Никто в здравом уме не вышел бы на улицу в такую погоду, если только он не знал, насколько опасным может быть озеро во время шторма.       - Или, может быть, призрак хотел убедиться, что ты утонешь, и поэтому ничего не предпринимал, пока озеро было спокойным, - размышляет Чжэньхун, сидящий по другую сторону от своей жены. - Сяо-Ю постоянно говорил, что у тебя был нож, и в тот же день пропала мантия главы Цзяна, так что, кем бы он ни был, он, должно быть, планировал это с самого начала.       Но Вэй Усянь не может найти в себе силы согласиться, потому что его единственное воспоминание о своём падении в озеро - за исключением того момента, когда его тело отпускает Сяо-Ю, - это жалкий призрак, стоящий в конце причала. Призрак, умоляющий его приблизиться к нему, ради самого Вэй Усяня, а потом погружающийся в почерневшие воды, обхватив его руками за плечи.       - Я думаю, он прыгнул вместе со мной, - медленно говорит он. - Я имею в виду призрака. Он продолжал говорить, что извиняется, и что он бы не обрёк меня на смерть, если бы знал лучший выход.       - Лучший выход? - повторяет А-Хун. - Что это должно означать?       Вэй Усянь пожимает плечами и откидывается на подушку:       - Я не знаю.       На следующий день он спит допоздна, так как кто-то пришёл позаботиться об утренней ванне Сяо-Ю и о завтраке около восьми утра. И когда он просыпается, то находит простую еду, дымящуюся на столе рядом с его кроватью: горшочек с водянистой яичной кашей с четырьмя тонкими ломтиками говядины и чай, настоянный на лекарстве, которое оставила накануне госпожа Пан. Как ни странно, лекарство, вроде бы, подействовало; его грудь больше не болит, несмотря на то, что он нахлебался ледяной воды всего несколько часов назад.       «Она не может вылечить только то, что было не так до моей смерти, - вздыхает он про себя, скребя ложкой по дну миски, прежде чем скормить остатки каши из горшка Сяо-Ю. – Вот уж не знал, что был так болен, когда мы жили в Илине».       Сяо-Ю глотает отвар и смотрит на него.       - Папа подлый, - внезапно говорит он, и его тоненький голосок дрожит, как лист на ветру, когда он заползает на колени Усяня. – Ты снова покинул Сяо-Ю!       - Папа теперь никуда не денется, - успокаивает Вэй Ин. - Мы можем оставаться здесь весь день, и папа даже не двинется.       Губы ребёнка дрожат:       - Обещаешь?       - Да, обещаю.       Успокоенный Сяо-Ю прижимается к груди Усяня и наблюдает, как тот просматривает квартальные экспортные бухгалтерские книги, и соглашается покинуть колени своего отца только тогда, когда Юй Чжэньхун приходит с дневниками целителей, собранными Не Хуайсаном в Цинхэ.       - Ты мог бы прочитать их, если тебе скучно, - предлагает он, складывая их на столе. - Я уже закончил большинство бухгалтерских книг, а А-Шуай может проверить последние три.       - Кто из нас здесь глава? - протестует Вэй Усянь, когда Чжэньхун отбирает у него бухгалтерские книги и сует в руки один из текстов целителей. - Это мятеж.       - Кому из нас тридцать пять, а кому двадцать три? Уважай старших! - Заместитель усмехается, полностью игнорируя тот факт, что он был младше почти на три года во время первой жизни Вэй Усяня. - Выпей ещё чаю и попробуй найти что-нибудь, чтобы поправить свои кости. Я вернусь с Сяо-Ю через час, и тебе лучше к тому времени закончить принимать своё лекарство.       - Сяо-Ю не уходит! - Ребёнок визжит, шатаясь, возвращается обратно к кровати и цепляется за подол мантии Усяня. – Дядя Юй, уходи! Я остаюсь с мамой!       - Иди, А-Ю, - призывает Вэй Ин, передавая сына в руки А-Хуна. - Тебе нужен свежий воздух, и А-Мин с остальными ребятами скучает по тебе.       Мальчик высовывает язык и надувает губы:       - Но Сяо-Ю не хочет.       - Сяо-Ю придётся, - твердо говорит Юй Чжэньхун, подбрасывая ребенка вверх-вниз, пока его губы не скручиваются в крошечную улыбку. - После обеда я верну тебя отцу, и тогда ты сможешь поспать в его постели. Хорошо?       Немного подумав, Сяо-Ю кивает и позволяет Юй Чжэньхуну отвести его в комнату А-Шуай. Вэй Усянь вздыхает и принимается листать дневники целителей. Некоторые из них из Цинхэ и в первую очередь касаются управления отклонением ци; среди них даже есть довольно давний дневник, написанный рукой главного врача Не, подробно описывающий лечение молодого заклинателя, страдающего от отклонения третьей стадии и ножевого ранения в левое плечо.       Этот пациент - Лань Сичэнь, осознаёт Вэй Усянь, чувствуя короткую боль в животе. Он узнаёт меры, предпринятые целительницей Юн для спасения жизни Лань Сичэня, потому что Пан Гаолинь оживила его во многом таким же образом после отклонения его собственной ци. Два врача были одноклассницами, вспоминает он, и одними из последних нескольких живых целительниц, которые учились в академии целительства в Синьцзян-Чжао до её падения. Продолжая рыться в журналах, Вэй Усянь замечает, что многие из врачей клана Не получили образование в Синьцзяне. Связи между Цинхэ и Цишанем были тесными в прошлых поколениях, и два Ордена когда-то свободно обменивались своими знаниями; но потом он встречает тонкий, пахнущий цветами чёрный журнал, что когда-то принадлежал целительнице из Синьцзяна, которая лечила жену младшего брата тогдашнего лидера Ордена Не от смертельной раны, что та получила во время ночной охоты.       Значит, это, должно быть, личный дневник, размышляет Вэй Усянь, листая пожелтевшие страницы. По-видимому, целительница Чжао - Чжао Мейхуа, первая дочь, рождённая в основной семье клана, но снята с линии преемственности после рождения её сестры - столкнулась с заклинателем Не в ледяных лесах, окружавших Синьцзян, и нашла его жену рядом с ним. Женщина перерезала горло кабану-яогуаю, но сама была едва ли в шаге от смерти.       «У меня не было достаточно духовной энергии, чтобы исцелить её, или инструментов, чтобы стабилизировать её состояние и вернуть её в город, - писала Чжао Мейхуа. - Таким образом, Не Цзиин дал мне свою энергию, и я начала совершенствование как обычно; но для того, чтобы лечить её, требовалось больше сил, чем мы могли дать, и, в конце концов, я извлекла золотое ядро господина Не и исцелила его жену всей суммой его силы сразу».       Сердце бешено колотится в груди, когда Вэй Усянь переворачивает следующую страницу с белой пылью, прилипшей к его пальцам, и просматривает отчёт Чжао Мейхуа о последствиях проведённой операции. Видимо, она не собиралась брать золотое ядро Не Цзиин, но он простил ей эту потерю ради своей жены. Он вернулся в Цинхэ после этих событий вместе со своей женой и отделился от клана Не так, чтобы потеря ядра не была обнаружена. Что касается Чжао Мейхуа, она осознала, что не родилась без дара сжигающей ядра, как она когда-то считала. Скорее, она обладала способностью брать золотые ядра силой, не причиняя дальнейшего вреда своим жертвам - и после эпизода с Не Цзиин, она выполняла исцеление в парах заклинателей с извлечением ядра ещё несколько раз. Иногда для родителей, готовых пожертвовать своим совершенствованием, чтобы спасти жизнь своих детей, а в одном памятном случае для пары идентичных сестёр-близнецов, одна из которых умирала от проклятия «Сотни дыр».       «Использование золотого ядра сразу обеспечило полную силу её духовной энергии, - продолжала объяснять Чжао Мейхуа, - чего не может быть при простой передаче. Преступники, осужденные на казнь от рук моих кузенов, чахнут от меридиональной лихорадки после того, как их ядра расплавились, и только более слабые заклинатели выздоравливают после такого обращения; те же, кто достигает шестой стадии формирования ядра и выше, редко выживают после встречи со сжигающими ядра, но те заклинатели, которые принесли в жертву свои золотые ядра, не пострадали от каких-либо побочных эффектов, кроме возвращения к посредственности».       Но затем неожиданно рассказ Чжао Мейхуа возвращается к случаю с девушкой, поражённой проклятием «Сотни дыр и тысячи язв». Через шесть месяцев после того, как она выздоровела, на её коже снова начали появляться язвы. И они были такими же большими, как когда она была на грани смерти, а не размером с булавочный укол, какими они были, когда её только прокляли.       «Девушка считала, что её прокляли снова, но это было не так, - писала Чжао Мейхуа. - Они были близнецами, идентичны во всех отношениях, вплоть до их совершенствования; и так как только слабые культиваторы поддаются этому проклятию, у обеих женщин были слабые золотые ядра. Даже полной силы ядра старшей из близнецов было недостаточно, чтобы спасти её сестру, и она снова начала болеть, пока их мать, услышав о бедственном положении дочери, не предложила пожертвовать и её собственным ядром. После этого незадачливая девица выздоровела, и более не обнаруживала никаких признаков «Сотен дыр».       Это был первый случай, когда Чжао Мейхуа заметила, что её еретическое исцеляющее совершенствование терпит неудачу, но это ни в коем случае не было последним. В некоторых несчастных случаях не было второй стороны, которая могла бы предложить другое золотое ядро, когда первого оказалось недостаточно, и больные пациенты возвращали себе болезни или смертельные раны, которые ранее чуть не убили их, прежде чем умереть той же ужасной смертью, что им изначально была предназначена. Если только их недуги не проявлялись достаточно медленно, чтобы применить ортодоксальное исцеление.       «Я ожидала промежутка между принесением в жертву первого ядра и повторным появлением смертельных недугов, которые могут варьироваться в зависимости от силы ядра, - читает Вэй Усянь, стряхивая с кончиков пальцев ещё больше пахнущей цветами пыли по мере приближения к концу дневника. - И действительно, те, кто получил золотое ядро, только немного слишком слабое, позже заболевали; но если наступала смерть, она всегда приходила ровно через ДВЕНАДЦАТЬ ЛУН И ДВЕ НЕДЕЛИ после того, как пациент впервые выздоровел, хотя я так и не смогла определить причину, прежде чем перестала выполнять процедуру, даже для тех, чьи золотые ядра, я была уверена, будут достаточными».       При этом руки Вэй Усяня дрожат на потёртой бумаге, высвобождая ещё одно облако ароматного порошка - а затем он моргает и подносит покрытые пылью пальцы к носу, пытаясь определить знакомый аромат, и от удивления роняет дневник. Это вовсе не пыль, несмотря на возраст книги; на его руках пудра для макияжа, вроде той, которую шицзе использовала в праздничные дни, за исключением того, что ее пудра пахла сушёными цветами лотоса.       - Пахнет пионами, - смутно осознает он, позволяя тонкой чёрной книге упасть на пол. - Почему журнал Чжао Мейхуа пахнет пионами? Если бы она была хирургом, она бы не наносила на лицо пудру вообще, так что...       А затем книга раскрывается на самой последней странице, отображая знакомый незаконченный талисман с крохотной подписью, написанной под ним красными чернилами. «Янхуа посоветовала мне сделать реплицируемый талисман для жертвоприношения ядра, на случай, если он понадобится очередной раз. Однако, несмотря на её настойчивые призывы, я согласилась создать только один - для исцеления жертвой собственного золотого ядра, а не ядра желающего участника».       Вэй Усянь поднимает книгу и закрывает её.       «У меня не было выбора, - эхом разносится жалобный голос в глубине его разума. - Я умирал, молодой господин Вэй».       К тому времени, когда А-Хун возвращается с Сяо-Ю, дневник Чжао Мейхуа сгорел дотла.       * * *       Пристань Лотоса, Юньмэн Цзян в Облачные Глубины, Гусу Лань.       Ваше превосходительство, в начале этого письма скажу, что Вы, безусловно, очень заняты, учитывая время года, и то, что дискуссионная конференция должна была как минимум удвоить Вашу работу; но, несмотря ни на что, Вы, возможно, посетите Пристань Лотоса через три дня? Третий день одиннадцатого месяца знаменует собой промежуточную точку между двадцать третьим днем рождения главы Вэя и тридцать восьмым днём рождения лидера Цзяна, и мы всегда вместе отмечали дни рождения в тот день перед войной. Мы проведём небольшое празднование для него тогда, поскольку ежегодные наводнения помешали нам сделать это в его настоящий день рождения, и это значило бы для него весь мир, если бы Вы могли приехать. Но, по правде говоря, я пишу, беспокоясь о моем да-шисюне, а также приглашаю Вас на праздник дня его рождения. Он плохо себя чувствовал после нашего отъезда из Цинхэ, и сегодня его настроение резко ухудшилось; сегодня утром он был достаточно весел, но ближе к вечеру был уже в большом горе, а затем он заперся в своей комнате с Сяо-Ю и не впустил меня и даже не ответил А-Шуай, когда она его окликнула, и всё, что мы могли слышать изнутри - его голос шептал Сяо-Ю, и Сяо-Ю отвечал ему, но больше ничего до сегодняшнего вечера, когда он вышел с пустой улыбкой на лице и заснул в общей комнате учеников.       Он снова и снова взывал к Вам во сне, и плакал, когда протягивал руку и не мог найти Вас, поэтому я боюсь, что ему станет ещё хуже, если Вы не придёте к нему. Более того, он плачет через каждый час и не хочет, чтобы его утешали, и он не ел ничего после завтрака - ни кусочка лепёшки, ни капли каши, а сейчас уже очень близко к полуночи. Я боюсь за него, Ханьгуан-цзюнь, и А-Шуай тоже, но я бы поставил на карту всю свою жизнь, что Ваше присутствие принесёт ему больше счастья, чем он знает, что с ним делать.       Искренне Ваш, Юй Чжэньхун.