Соулмейт без намордника

— Это чё за парень? — слышит Кирилл за спиной и довольно ухмыляется. Куда бы он ни пришел — всюду одно и то же. — Ты чё угараешь что ли? Это же Гречкин, его вся школа знает. “И не только школа”, — добавляет он про себя, но улыбка только шире становится. Кириллу нравится, когда на него обращают внимание. А внимание обращают часто. Потому что он красавчик, конечно же, а ещё потому, что батя не скупится на дорогие подарки. Новенькая ламба греет сердечко, хотя прямо сейчас не ждёт его на охраняемой парковке возле школы, а стоит в гараже. Но ничего, вот батя со своими дуболомами свалят по делам, и Кирилл непременно выведет красотку в свет. Хули ждать до совершеннолетия, когда хочется и чешется уже сейчас? Прикрывает глаза лишь на мгновение, предаваясь мечтам о том, как сладко будет гнать на ней по ночному городу. Может даже зарулить к кому-то из батиных корешей: на дорогую тачку и тёлочки, наверняка, клеятся легче. Хотя… он и без тачки женским внимание не обделён, потому что красивый. И щедрый! Сорить папкиными деньгами так просто, Владивосток две тыщи и Хабаровски по пятёре утекают только так, а когда кончается кэш, в ход идёт кредитка. В жизни Кирилла есть только одно железобетонное правило — ни в чем себе не отказывать. Вот он и не отказывает. Громко фыркает, замечая одноклассника Диму, стыдливо отводящему взгляд, стоит только Гречкину посмотреть в их с Игорем сторону. Бедолаги какие, господи! Им всего-то по 16, а уже “истинные”, это ж ебануться можно. Дима свою метку никому не показывает, зато уж игореву он разглядел во всей красе в раздевалке после физкультуры. Умостилась аккурат промеж лопаток — и не поебёшься с такой на стороне. Впрочем, стоит ли тратить на отбросов своё внимание. Вон ещё двое милуются, да так сладко, что Греча только глаза закатывает, впрочем, мимо проходит с нейтральным выражением лица. С Волкова станется за свою принцессу подпортить ему внешность, а это ну совсем никак не вяжется с планами Кирилла на вечер: кутить, сверкать и, возможно, трахаться. Татуировка Волкова на тыльной стороне шеи выглядывает из-под короткого ёжика волос, у его рыжули, как оказалось, она в том же самом месте, только прячется под водопадом густых волос. Кирилл совсем не завидует. Чему тут можно завидовать, если твой выбор усечён до одного человека сызмальства. Вот его батя, например, маму встретил уже будучи взрослым мужиком. Нагулялся, налюбился, обзавёлся баблом. На секунду в груди колет: коли бы встретил раньше, может, врачи успели бы заметить опасную опухоль раньше? Может, мама ещё была бы жива? Но Кирилл от мысли отряхивается, как от прицепившейся к коже пиявки. У истории нет сослагательного наклонения — вот, пожалуй, и всё, что он вынес из уроков. Нечего из-за примера собственных родителей торопиться найти ту самую, с которой ему самой природой записано нарожать деток и умереть в один день. Он вот, например, ещё не нагулялся и ограничивать себя не планирует. Осталось только надеяться, что, если метка вдруг вылезет на его теле, то окажется на каком-нибудь не самом заметном месте, а то проблем не оберешься. Будучи ребёнком, Кирилл, лёжа с мамой, иногда спрашивал у неё: каково это — обрести свою пару? Почувствовать, как метка проступает через кожу, осознать, что вот этот человек — без лишнего пафоса твоя судьба, единственный человек, с которым ты можешь быть счастлив. Мама всегда осторожно подбирала слова, пыталась маленькому Кирюше объяснить то, что успела понять сама: какие бы люди ни привлекали нас внешне, есть что-то важнее, больше напыления позолоты, что-то внутри, глубокое и неосязаемое, как душа. К этому обычно тянет куда сильнее, чем к смазливой картинке. Когда матери не стало, отец объяснил ему короче и прямее. “Есть теми, с кем ебутся, а есть те, на ком женятся”, — на этом варианте Кирилл решил остановиться. Просто и понятно. В том, что его истинной окажется девушка неземной красоты, Гречкин никогда не сомневался. С фотокарточки в бумажнике на него всегда с тёплой улыбкой смотрит красавица-мама, смеётся и сжимает ладонь маленького Кирюши своими тонкими, болезненно хрупкими пальцами. Его отец, изрядно потрёпанный жизнью и в особенности девяностыми годами прошлого века, красотой явно не отличался, а всё же маме это было не важно. А он, Кирилл, как будто всё лучшее забрал от них обоих, разве что зубы крупноваты, но он и из этого извлекает пользу. Модные гриллзы и разноцветные картинки на блестящих поверхностях так и притягивают взгляды. А уж когда девочка слишком долго смотрит на твои губы, то и поцеловать её примерно в миллиона раз проще. Кирилл щупает гладкую, искусственную эмаль кончиком языка, бросает рюкзак под парту и падает на свой стул, вытягивая чересчур длинные ноги. Учиться ему лениво и неинтересно. Читай — не читай, все учителя уже давно решили для себя, что Гречкин — лодырь и дурак, смысла доказывать им обратное нет никакого, и Кирилл не доказывает, просто следит за происходящим в классе, как маленький королевич, изредка привлекая внимание громкими и, как правило, неуместными выкриками. Если кому и удалось до него достучаться, то это физруку. Антон Палыч то ли разглядел в мальчишке больше, чем другие, то ли просто удачно попал в интересы Гречкина. Вынуть его из спортзала сложнее, чем отодрать от подаренной новенькой приставки. Может кутить с друзьями всю ночь, но если на утро стоит тренировка, Гречкин на неё явится, как штык, свежий и бодрый, а потом просит все оставшиеся уроки в раздевалке или прямо на парте. Школьные занятия тянутся невыносимо долго, он успевает “отсортировать” свежую партию девочек в тиндере, списаться с корешами и проверить, свалил ли батя, по камерам, расставленным дома для безопасности. Подключить их к своему смартфону оказалось проще простого, что бы там ни писала про его умственные способности информатичка. Не обнаружив дома никого, кроме пары-тройки охранников, которых батя оставлял, чтобы приглядывали за Кириллом, Греча расплывается в улыбке. Один дома, считай. Кайф. Значит точно сегодня погоняет на своей новенькой малышке. Если бы девочек было так же легко выбирать, как тачки… Из школы Кирилла забирает личный водитель, терпеливо ждёт его, сколько бы Кирилл ни пинал хуи. Дома его, конечно, ждет горячий обед, заботливо приготовленный домработницей, но есть Кириллу не хочется. — Я буду у себя, — оповещает он, взбегая вверх по лестнице. Спальня Кирилла находится наверху, подальше от комнат, которые занимает отец: бильярдной, кабинета, гостиной и оружейной, расположенных на первом этаже. Во-первых, характер у Гречкина-старшего никогда не был простым, но с годами ухудшился настолько, что даже сидеть с ним за одним столом чистым порой невыносимо. Во-вторых, пересекаться друг с другом лишний раз не хочется им обоим. Кириллу говорили, что он слишком похож на мать острыми высокими скулами, чувственными губами и огромными, по-мальчишески трогательными глазами. Отец, конечно, не мог игнорировать эти любимые черты, но они каждый раз лишь приводят его в бешенство вместо того, чтобы вызывать нежность. “Похож на девчонку”, “Я тебе бабки даю, чтобы ты себе цацки покупал и глаза мазал?”, “Постыдился бы так показываться на людях”. На каждое такое замечание Кирилл отвечал неизменным молчанием, подбирался на стуле, вздергивая острые, худые плечи, а затем покупал обновку: кожаный ошейник с металлическими шипами, тяжелую цепочку, вольготно болтающуюся на полуобнаженной груди, а в последний раз вот вернулся от своего дантиста, сверкая новенькими грилзами. Сначала хотел вставить в зубы маленькие бриллиантики, но решил, что это чересчур по-пидорски, а вот золотые клыки и насмешливые рисунки на новенькой, блестящей эмали — это тема. Задница до сих пор побаливает после отцовских ударов. Гнев Гречкина-старшего накрыл Кирилла девятым валом, когда он сидел в огромных наушниках и проходил новенький хоррор у себя в комнате. Приставка не пострадала чудом, а вот джойстик разлетелся вдребезги после столкновения со стеной. Ну и похуй: он всё равно хотел покупать новый, с подсветкой и разными режимами вибрации. Может даже к лучшему, что старый пал жертвой его разборок с отцом — теперь есть повод его себе заказать. Играть стандартным, чёрным ему почему-то скучно. До позднего вечера Кирилл спокойно сидит у себя дома, изредка проверяя сообщения в телефоне. Знакомые выкладывают в соцсети фотки из клубов, баров и кальянных, и Гречкин всё никак не может определиться, куда лучше поехать в первую очередь. Проблема в том, что ехать куда-то ему не хочется, хочется просто погонять по городу, попробовать свою тачку в деле. Если что-то и досталось ему от отца, так это любовь к скорости и красивым женщинам. После маминой смерти отец, кажется, совсем охладел к последним, но вот машины любить не перестал. За ламбой они ездили вместе, под строгим контролем отца Кириллу было дозволено на черепашьих 120 прокатиться по объездной, но на этом щедрость отца закончилась, мол, подрастёшь, тогда и будешь осваивать тачку как следует, а пока — только с инструктором и не быстрее 100 км в час. Ску-ка. Он же уже не ребёнок, чтобы позволять себя ограничивать, к тому же за рулём сидит с 14. Благо что у бати были бабки и желание усадить Кирилла за руль — вот и приплачивал инструкторам, чтобы занимались с мальчишкой, закрыв глаза на чересчур юный возраст. А до этого изредка пускал его за руль своей машины, учил азам и чудовищно выгорал, если Кирилл не схватывал что-то сразу же, на лету. Около полуночи решает: пора. Самое сложное — спрыгнуть на траву с карниза второго этажа. Кирилл неоднократно вылезал на него через окно своей спальни, но сегодня приземлиться нужно мягко, без травм, иначе не видать ему гонок под полной луной. На ногах новенькие кастомные кроссовки, зауженные брюки подчеркивают бесконечно длинные ноги, красиво облегая и без того узкие щиколотки, а на груди ветер треплет расстегнутую рубашку. Кирилл подползает к краю карниза и мягко спрыгивает на траву. Дело за малым. В кармане кошелька для мелочи лежит запасной брелок от ворот, ключи от ламбы он спиздил у бати прямо из-под носа ещё вчера. Не то чтобы брать их запрещалось, но, если бы Кирилл сделал это прямо у него на глазах, возникли бы вопросы, ответить на которые достаточно убедительно он просто не смог бы. А теперь металлическое кольцо кликера жжёт ему руку. Ламба встречает его запахом роскоши: кожи и лакированной древесины. Кириллу нравится в ней всё, нравится настолько, что он испытывает лёгкое возбуждение, когда ощущает под задницей удобное водительское кресло, сжимает ладонями руль, проходится по приборной панели кончиками пальцев. — Я тоже скучал, моя хорошая, — с нежностью выдыхает он, кошелек закидывает в бардачок и заводит двигатель. Безукоризненная, идеальная, самая лучшая из всех его девок, ламба рычит тихо и сексуально, как сытая львица, загадочно подмигивает ему подсветкой, плавно снимается с места. Даже если бы они раскусили его план, всё равно не успели бы перегородить дорогу. В темноте не видно, как ворота отъезжают в сторону, а когда красная ламба проносится мимо КПП, уже поздно бросаться в погоню. Адреналин выплёскивается в кровь, и в этом настоящем, естественном восторге удовольствия куда больше, чем в химическом, полученном под веществами. Ничем серьёзным Кирилл (пока) не баловался — батя бы за член подвесил, если бы узнал, что он курил травку и нюхал… всякое. Но и отказаться мозгов пока не хватило. Машина набирает скорость, послушная его рукам, входит в поворот. Кирилл кричит от восторга и приоткрывает окно. Ветер отвешивает пощечины по щекам, холодит кожу на груди, треплет полы расстегнутой рубашки. Кирилл чувствует себя самым счастливым на свете, в целой галактике. Он помнит, когда в последний раз был таким счастливым — когда они с мамой катались на аттракционах в парижском Диснейленде, вопили и кричали вдвоём, а потом возвращались к отцу, ожидавшему их на земле и не прокатившемуся ни на одном аттракционе. Зато в тире он выиграл Кириллу большого плюшевого Винни-Пуха, на долгие годы ставшего его лучшим утешением и напоминанием о днях, в которых он был счастлив. Ощущения возвращаются, Кириллу хочется, чтобы мама сейчас сидела рядом, чтобы также восторженно смеялась, когда он закладывает новый вираж, чтобы гордилась им, ведь это именно Кирилл уверенной рукой направляет машину, заставляя ее то послушно прибавлять, то сбрасывать скорость. Она ведь гордилась бы им? Тем, каким красивым и взрослым он стал, как уверенно чувствует себя за рулем, как нравится девочкам и мальчикам, как роскошно наебал отцовских дуболомов. Из раздумий Кирилла выдергивает отсвет полицейской мигалки и полумеханический звук человеческого голоса, пропущенного через рацию и динамики: — … повторяю: сбросьте скорость и прижмитесь к обочине! — Можно мне у тебя ещё и пососать забесплатно? — Кирилл кричит лицо в ухмылке, вжимает педаль газа в пол. “Лошадок” не хватит угнаться за его ламбой. Впрочем, лошадки его как раз не подводят, в отличие от знания дорог. Было бы больше практики на трассе, он бы привык, а так… Так Гречкин и оказывается в отделении, прямо перед майором… взглядом пробегается по бейджу на его бадлоне. — Дядь, не губи юность, — Гречкин плывёт в ласковой улыбке. — Я те золотые яйца нести буду, сечёшь? Майор Хазин кривит лицо, и эта гримаса гадливости наотмашь бьёт Кирилла по лицу, заставляя закусить губу, чтобы не сорваться на грубость. Ишь какой, блять, майор. Надел лычки и думает, что шантрапа типа Кирилла ему не ровня? Да знал бы он, кто его отец, совсем иначе бы стал смотреть, а то… Горло всё ещё побаливает, Кирилл жмурится, закашливается тихонько, трёт горло рукой. — Дядь, попить можно? — Сейчас принесут, — майор на него не смотрит, и Гречкину приходится его внимание к себе привлечь. — Латте на кокосе, а то у меня непереносимость лактозы. Хазин смотрит на него лишь мельком, но и этого хватает, чтобы заметить, как розовый гречкинский язык проходится по кромке зубов, выглядывающих из-под приподнявшейся в хищном оскале губы. — И двойной чизбургер, — отзывается майор, — Не дерзи, мальчик, сам же понимаешь, что влип. — Ой влип, товарищ милиционер, в вас влип по самое небалуйся. Гречкин ставит оба локтя на стол, опускает подбородок на ладони, и Хазин обращает внимание на то, какие тонкие у него запястья и длинные пальцы. И кто решил, что на него непременно надо надеть наручники: совсем ведь ребенок, думает он про себя. Впрочем, вот оно, дело Гречкина, лежит перед ним раскрытое, и поступки в нём обозначены совсем не детские. Будущий рецидивист? Избалованный мажор, которого папочка-бизнесмен неоднократно отмазывал от полноценного наказания стопкой хрустящих купюр? И в этот раз, стало быть, отмажет тоже, сколько бы Хазин с ним здесь и сейчас не проторчал. В допросную заносят стакан воды, но лейтенант ставит его на самый край стола, будто специально так, чтобы мальчик не дотянулся, и Пете приходится самостоятельно придвигать его ближе. — Чо, даже без газа, дядь? — Гречкин на мгновение кривит губы, но тут же хищно дергает руками вперед, только тянется не к стакану, едва не сшибает его, когда ловит ускользающи пальцы Хазина. Шпана малолетняя. — Ты мне подёргайся тут ещё, будешь не только в наручниках сидеть, но и… “В наморднике”, — услужливо подсказывает сознание, и Хазин устало трёт глаза. — Но и… — Кирилл громко сёрпает воду из стакана, — ты договаривай, дядь, я ж мысли не читаю. Гречкин его раздражает, Гречкину хочется вмазать по жопе, а вовсе не допрашивать его, но Хазин решает дать ему шанс: — Как ты за рулём оказался? Кирилл стыдливо опускает взгляд, бормочет себе под нос: — Ну чо… прям так сразу что ли… — а потом смотрит ему прямо в глаза, — к тебе на свидание мчал, дядь. Какой ты недогадливый? — Ну я примерно так и думал. До утра посидишь в обезьяннике, подумаешь о своём поведении, а потом поговорим. — До утра вряд ли, дядь. Меня же хватится, сам понимаешь, к тому же я несовершеннолетний, — Кирилл лучезарно ему улыбается, но Хазин уже поднимается с места. Ему хочется домой, хочется лечь, хочется попытаться оттереть метку с шеи самой жесткой мочалкой, а не разговаривать с Гречкиным, с мальчишкой, который каким-то невообразимым образом оказался… — Это ещё чо за хуйня? — Хазин бросает взгляд назад через плечо и замечает, как Гречкин дёргается в сторону зеркального стекла в допросной, разглядывая метку на своей шее. — Вы чо со мной сделали? я… Понимание вдруг прорезывается на лице Кирилла, и он резко поворачивается в сторону Пети, но тот успевает выскочить за дверь и прибавить шага. Нет, разбираться с этим сегодня он точно не собирается.