Снежное лето

Солнце стоит в самой зените, подсвечивая ранения Вильяма. Я не могу ждать, действую быстро: выкатываю мотоцикл из гаража, седлаю его и поворачиваю ключ. По улице бежит громкий рёв мотора, по рукам — мурашки от предвкушения. У меня кровь стынет в жилах. Я так близка к Олесе, как не была никогда! Ещё чуть-чуть, и я смогу проснуться от этого кошмара. Не будет больше жадных рук по всему телу, не будет пугающих до дрожи в коленках слов о любви. Ещё немного, и жизнь вернётся в своё русло. — Райли! Руки застывают на половине пути, сжав шлем до скрипа. Настроение сию же секунду ухудшается, стоит мне обернуться и увидеть бегущего ко мне Артёма. Улетевшая по пути резинка, запутанные клоки волос, искусанные губы. Парень потух настолько, насколько мог. Никакой улыбки, никакой радости. Одна только мрачная аура и стиснутые до побелевших костяшек кулаки. Словно собирается подойти и ударить, выбить зубы, раскрасить красным. Я с опаской сглатываю, хмурюсь. Он меня напрягает. Витает вокруг надоедливой мухой, от которой невозможно избавиться. Он меня тормозит. — Мне некогда с тобой говорить, — безразлично бросаю я и отворачиваюсь. Парень оказывается за спиной в мгновение ока. Кладёт ладонь на плечо, впивается в костяшки. Я шиплю сквозь оскал, в глазах взрываются чёрные пятна. До последнего игнорирую его присутствие. Смотрю вперёд, на пустую дорогу, улавливая боковым зрением обеспокоенную бабушку, стоящую в дверях. — Куда ты собралась? — Тебе какое дело? Артём не ожидает от меня такого холода. Я чувствую, как его хватка становится неуверенней, и с силой дёргаю руку, вырываясь из его лап. Он отшатывается, мечет из глаз искры. Но не злобные — наполненные паникой и непониманием. Сердце пропускает ход, стоит знакомому теплу коснуться шеи. Олеся обвивает её пальцами, приподнимает подбородок указательными пальцами. Не сжимает, не делает больно, но держит крепко, до отчётливых следов. До пузырящихся ожогов. Точно показывает, что я у неё на поводке. В ежовых, сука, рукавицах, готовых проткнуть меня своими иглами в любой момент. Тело охватывает лёгкая дрожь, по ногам поднимается холодный туман. И откуда-то снизу снова слышится шум разбушевавшегося моря, огромных волн и нескончаемого ветра. Стрелка часов пришла в ноль. У меня не осталось времени. — Я никуда не пущу тебя, пока ты не скажешь, куда ты едешь, — всё стоит на своём Артём, и ногти царапают пластик. — Чего прилип то, — запевает у уха Олеся, — Поехали уже, незачем ждать. Тебе ведь так не терпится от меня избавиться, не так ли? — Заткнись уже, — рявкаю я и опускаю голову. Мозг закипает от сгущающихся туч. И небо действительно заволакивает пелена, отдающая громом прямо в моей голове. От былой лёгкости не осталось и следа. Она ушла, прихватив за собой обнадёживающую эйфорию. Все улики и подсказки смешиваются в одну неразборчивую кашу, постепенно растекаются по мне токсично зелёным ядом, прожигают внутренности. На руках и ногах отзываются звоном цепи. Каменная лоза до боли стягивается на пальце, сливаясь с кожей. Олеся молча целует меня в щёку, по змеиному кусает шею. Я морщусь от резкой боли, шумно выдыхаю. Она не хочет меня отпускать. Не хочет, чтобы я разорвала нашу вечность. Нет, её вечность. Вечность, которой она сковала нас за эти мучительно долгие дни и ночи. Та вечность, которая казалась мне нерушимой. Та вечность, которая сейчас трещит по швам. Над головой проносится яркая вспышка, вслед за ней — грохот. С неба падает первая капля, всплеском ударяясь о нос. Становится ужасно холодно. Настолько, что дождь постепенно перемешивается с небольшими мокрыми снежинками, а изо рта вылетает клубочек пара. Красный, окрашенный моей собственной кровью. Я настороженно смотрю на Артёма. Непогода словно обходит его стороной, боясь задеть хоть кончик его ботинков. Он стоит, как ни в чём не бывало. Его вовсе не волнует начавшийся в середине лета снег. Всё стоит рядом, упрямо пялится мне в душу. Надеется прочесть, что у меня внутри, пробраться сквозь кожу и кости, разобрать меня по кусочкам. Не выйдет. И в самых страшных кошмарах не видел того, что творит со мной Олеся. — У меня нет времени на разговоры. — Да куда тебя потянуло? — срывается парень, эмоционально замахав руками, — В чём дело, Райли? Что, блять, с тобой происходит, ты объяснишь? — Мне нужно ехать, — выплёвываю прямо в лицо, но Артём не отстаёт. Встаёт перед Вильямом, преграждает путь. — Я никуда тебя не отпущу. Вот так просто. Без какой-либо причины, без малейшего представления о происходящем, подставляет себя под удар. Готов лечь под шины, готов держаться до последнего, волочиться следом по асфальту. Вижу это в его глазах, в его движениях, слышу в твёрдом голосе. Из носа вместе с дыханием вылетает избыточная ярость. Я горю, всё тело ломает, кости трещат, выворачивают наизнанку. — Прочь с дороги, — Олесиным тоном вырывается у меня. — Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Да ты не в себе! Твоя жизнь не принадлежит одной только тебе, ты не можешь делать всё, что вздумается! — он косится в сторону двери, — Тебе что, совсем всё равно на бабушку Инну? Посмотри на неё. Посмотри! Да она места себе не находит! Что ты, мать твою, творишь? — Я еду за Олесей, — горячим шёпотом отзываюсь я, и бросаю на него взгляд из под полуприкрытых век. Артём отшатывается, точно от пощёчины, — У меня нету времени. Уйди с дороги. — Что ты творишь? — почти на автомате повторяет он, и я усмехаюсь. — Делаю то, чего в своё время не сделал ты. Схожу с ума. Он мешкает пару секунд. Не уходит, не говорит. Только тянет время, играет с моими нервами. Я уже не предупреждаю — на секунду выжимаю ручку газа, чтобы мотор громко завыл. Парень дёргается, мечет взглядом то туда, то сюда. А затем выдаёт то, чего я никак не могла ожидать: — Я поеду с тобой. Губы сами собой кривятся, открывая заострившиеся клыки. Последнее, чего мне сейчас хочется — носиться с ним, как с ребёнком. Но он так просто не отстанет. Нет, с ним не всё так просто. Сейчас я смотрю на него, и вижу того парня, с которым дружила в детстве. А он ни за что не отступит. — Чего ты медлишь? Он тебе не нужен. Оставь его, — снова вмешивается Леся. Я облизываю потрескавшуюся губу, вслушиваюсь в ливень. Жмурюсь до рвущейся кожи на висках. Сукасукасука! Да они надо мной издеваются! Оставлю Артёма — снова пойду у неё на поводу. Она только и ждёт, когда я станцую под её дудочку. Она ведь уже расписала мою роль в её сценарии, просчитала каждый шаг. Нет уж. Черта с два! Теперь будем играть по моим правилам. — Садись.

***

До соседней деревни доехали быстро. Миновали и остановку, где я оставила татуировку дракона, — на дороге до сих пор виднеются чёрные полосы аварии — и чёртов супермаркет, в котором я когда-то впервые встретила её. Добрались за считанные минуты, невзирая на будоражащий кровь ливень и молнии над головой. Но на расспросы времени ушло немерено. Драгоценные часы, за которые солнце успело опуститься к горизонту и остаться красными пятнами на чёрных облаках. Никто ничего не помнит, никто ничего не видел. Все заладили как один, словно одна пластинка на всех. В этот момент я даже была рада тому, что Артём был рядом. Если бы он не выступал в роли посредника, я бы уже давно разнесла всю округу по камушку. Вот только результата это всё равно не дало никакого. Никто. Ничего. Не видел. Никто. Ничего. Не помнит. Последнее здание, которое мы не обошли — полицейский участок. Совсем маленький, можно сказать, собачья конура на одну персону. Не знаю, зачем нам сюда, но Артём до последнего стоял на том, чтобы спросить и здесь. Мы подошли к синей будке, пару раз стукнули в окошко. Мужчина внутри не глядя открывает створку. — Здравствуйте, — парень успел осипнуть спустя часы пустых разговоров с жителями, но всё продолжает удерживать маску вежливости, — Вы не могли бы нам помочь? Мужчина косится на нас, смеряет взглядом. Кривится, недоверчиво щурится. Я разглядываю его через плечо Артёма: широкие брови, недельная щетина, едва не вываливающийся из окна пивной живот. Мятая рубашка вся покрыта пятнами жира, под рукой расположилась коллекция бумажных обёрток от фаст-фуда. Будет хорошо, если он вспомнит, что было месяц назад — не то что год. — Чего вам? — рявкает полицейский, явно недовольный прерванным обедом-полдником-ужином. — Извините, что отвлекаем. Хотели спросить, не видели ли вы вот эту девушку, — протягивает телефон, на котором красуется улыбающаяся Веснушка. Сохранил её фотографию, тварь, — Она должна была проходить здесь год назад. — Год назад? — в грудном голосе слышится явная насмешка над нами, — Ты думаешь, я тут чаи гоняю? Или что у меня много свободного времени? Артём ошарашенно опускает руку, отрицательно качает головой. — Нет, с чего вы... — Тогда какого хера я, по твоему, должен помнить каждого прохожего, а? Артём моментально сникает, нервно поправляет очки. Принимает поражение, обречённо смотрит в мою сторону. У меня начинает нервно дёргаться нижнее веко, саднит горло. Напряжённо клоню голову сначала направо, затем налево. Шея громко щёлкает несколько раз, точно крошится на мелкие кусочки. Становится невыносимо больно — зажала нерв? — но и это не сравнится с агонией, охватившей всё тело. Олеся за моим плечом хищно ухмыляется, понимая, что будет дальше. А дальше будет мой взрыв. Я срываюсь с места. Грубо отпихиваю парня плечом, выхожу вперёд. Сверлю мужчину взглядом, пока он не начинает неуютно елозить на стуле и дёргать края рукавов. В ушах стоит белый шум, в голове — пустота, в костях — тысячи червей и жуков, разъедающих изнутри. Меня перекашивает, перемалывает. Ещё немного, и выплюну из лёгких личинки. Я сейчас готова сожрать его целиком, если не услышу ответ на вопрос. — Чего тебе? — снова повторяет полицейский, но на этот раз менее уверенно, с лёгкой хрипотцой в голосе. — Эта девушка потерялась год назад и нам нужно знать, была она здесь, или нет, — проговариваю сдавленно, на автомате. Сама едва удерживаюсь на ногах, держу в дырявых лёгких мучительный стон. — Да что вы заладили оба? Я уже сказал — я не слежу за каждым прохожим! Не помню я вашей девчонки, не видел. Поздно спохватились, спустя год уже никого найти не смогут. Идите уже, вы мне работать мешаете. Я моментально тянусь рукой к нему, хватаюсь за грудки рубашки, приближаю его сальное лицо к себе. Он до того не ожидает подобного, что даже не сопротивляется. Вместо глаз — пять копеек, выдыхает едкий запах прямо в лицо. А я и не дёргаюсь. С каждой секундой меня ломает всё сильнее и сильнее. Мне хочется разорвать в клочья скрипучую кожу, вырвать сковывающий хрящ, пересчитать каждую косточку внутри. Я не готова ждать. Я больше не могу терпеть эту боль, не могу держать себя в руках, не могу соображать. Мне нужна Олеся. Прямо сейчас. — Думай лучше, — из меня рвётся её голос, её интонация. По коже стекают ледяные капли, смешивая моё лицо с её, — Твоя работа — следить за порядком, а не жрать булки день за днём. Вспоминай. Ищи где хочешь, но найди мне её! — Д-да ты с дубу рухнула что ли? — он выпрыгивает из моей хватки, роняет стул. Дышит нервно, с пузырящимися слюнями в уголках губ. Не то зол от моей наглости, не то напуган моей Олесей. А она хватает меня за руку, переплетает пальцы. Сжимает так, что я неестественно склоняю голову на бок и сжимаю зубы, — Что себе позволяешь? Пошли вон отсюда! Не то скручу! Обоих! Артём боязливо кладёт руку мне на плечо, шепчет, чтобы я успокоилась. Молит уйти, не нарываться. Я отталкиваю его обеими руками, поскальзываюсь, с грохотом ударяюсь подбородком о карниз, но всё не могу оторвать взгляда от полицейского. — Где она? Где? Где? Где? Где? Сиплю так, что в голове отдаётся змеиное шипение. Впиваюсь в кожу до крови, пытаюсь сдержать рвущийся крик. Хочется свалиться на землю, закрутиться волчком, сомкнуться в одну маленькую точку. Я наркоман. Я больной человек. Отдай мне мою дозу. Отдай мне моё лекарство. — Не было здесь вашей девчонки! Пошли прочь, а то мало не покажется! Сумасшедшая. Артём силой вытягивает меня, ведёт прочь от собачьей будки. Даже не ведёт — тащит, пока я пытаюсь справиться с то и дело путающимися между собой ногами. Сжимает запястье до отчётливых красных пятен на коже. Дышит быстро, рвёт горло порывами ветра. Несётся мимо домов, мимо людей. Останавливается лишь рядом с Вильямом, впечатывает меня в сидение, вжимает руки в плечи до ноющих костяшек. Черви начинают копошиться с удвоенной силой. — Да что с тобой происходит, Райли? Ты в своём уме вообще? Я стучу зубами, вглядываюсь в лицо над собой. Ему не идёт злоба. Она проявляет его морщины, сужает глаза. Ему не идёт злоба — она делает груз на моих плечах невыносимым. Картина начинает расплываться. Всё ходит ходуном, когда я наотмашь дёргаю рукой и упираюсь ладонями в землю после падения. Парень отходит на пару шагов назад, внимательно наблюдает за мной. А я ползаю на четвереньках, точно пьяная. Изо рта вырываются животные всхлипы, вокруг взмывает мокрый песок. Предпринимаю попытку подняться. Вторую. На третью кое-как хватаюсь за мотоцикл, поднимаюсь на трясущихся ногах. Всё тело гудит, яд пробирается дальше, мышцы разъедает токсином. Из глаз текут кровавые слёзы. Не холодные — кипяток. Я часто моргаю от попадающего в зрачки пара. — Перестань, Райли, — я поворачиваю голову. Олеся смотрит на меня с жалостью, сдвинув брови к переносице. Тянет руку — предлагает помощь, — Хватит, закончим на этом. Я не стану и дальше смотреть, как ты убиваешь себя. Ты же видишь — ты не справляешься. Идём домой. — Заткнись! — ору из последних сил, разрываю кожаное сидение ногтями, — Всё из-за тебя! Если бы не ты, ничего бы и не было! It's all your fault! It's all. Your. Fault. — Достаточно уже, — она осторожно касается моего локтя, пытается помочь устоять. Я вырываюсь, снова падаю на землю. — Что с тобой, Райли? — неживой голос прорезает воздух. Я кошусь на Артёма, и осознание происходящего доходит до меня слишком долго. На лицо выползает разбитая улыбка, дыхание останавливается, кардиограмма вытягивается в одну сплошную линию. Дождь хлещет по щекам, скатывается крупными каплями, впитывается в одежду. Я дрожу от тающих на мне снежинок. Вымокла до нитки. Олеся — мокрое место, вся покрылась блестящей плёнкой. И один Артём стоит, как ни в чём не бывало. Напуганный, но сухой. Подсвеченный одним единственным лучом солнца, точно направленным на него прожектором. Для него грозы не существует. Она только для меня одной.