Ты и я против (нас)

      – Хён, мне нужно устроить встречу с той девушкой. Сможешь это сделать?       – С какой? С той, с которой ты только что разговаривал?       – Да. С той, в ярко-зелёной куртке, – Тэён оглянулся назад. Она улыбнулась ему и игриво помахала рукой. Он улыбнулся в ответ.       – Если она не согласится подписывать договор о неразглашении, то ничего не получится, – напомнил менеджер. Тэён покивал:       – Я знаю. Но я уверен, что она согласится.       – Окей, – менеджер открыл заметки у себя на телефоне. – Что ещё нужно? Как обычно? Бронь в ресторане и в отеле? Ну и…?       – Да, – поспешил заверить Тэён. – Я скину название ресторана и нужный размер.       – Только без глупостей, Тэён, хорошо? – менеджер посмотрел на него уставшим просящим взглядом. – Нам не нужны сейчас скандалы и разоблачения. И я очень хочу провести эти выходные дома с семьёй. Я знаю, что ты ответственный, но, пожалуйста, будь осторожен.       – Я тебя понял, хён. Я очень постараюсь. Спасибо ещё раз, – Тэён улыбнулся и поклонился коротко. Уходя из танцевального зала, он бросил девушке ещё один взгляд. Она ему подмигнула. Он подмигнул в ответ, но в животе закрутилось неприятное, похожее на тошноту чувство.       Он не стал рассказывать о ней никому, даже Доёну. Доён и так наслушался от него душевных излияний более чем достаточно за последнее время. Тэён не хотел злоупотреблять его добротой. Ему всё ещё не верилось, что их дружба выдержала испытание и вроде бы даже не дала течь.       Девушку звали Мисаки. Она приехала в Сеул из Йокогамы на несколько недель на танцевальные практики. По общим разговорам Тэён понял, что в Японии она была одним из многообещающих начинающих хореографов, которые в дальнейшем планировали выходить в том числе и на корейский рынок. Он видел её уже в третий раз. На каждой из практик они болтали о каких-то мелочах. Мисаки бегло говорила по-корейски, но ради неё Тэён переходил на японский, что приводило её в восторг всякий раз. Тэён не считал свои знания японского настолько впечатляющими.       Мисаки была маленького роста, примерно метр пятьдесят. Рядом с ней Тэён казался огромным, как маяк. У неё была хорошая подтянутая фигура, которую она показывала открытой одеждой для танцев. Из-за резинки её спортивных брюк выглядывала тонкая линия татуировки. Рассмотреть её подробнее было невозможно. Тэёну даже подумалось, что татуировка используется, в первую очередь, как способ соблазнения мужчин.       Когда он пригласил её поужинать вместе, она согласилась сразу же. Она наверняка поняла, что это значит. И ему показалось странным, что она даже не скрывала, что хочет его. Хотя всё это время на практиках её танцы были именно про желание и секс. Тэён забыл, что телу позволено быть откровеннее, чем словам. А потом он случайно услышал, как кто-то из её знакомых пошутил, что она танцует настолько раскрепощённо только потому, что среди практикующихся есть кто-то, на кого она положила глаз. Ему стало не по себе, когда он подумал, что это может быть он.       Он попросил задержавшуюся на работе визажиста подкрасить его. Она была с ним хорошо знакома, поэтому согласилась, хотя всё равно закатила глаза. Она, прекрасно зная правила компании, не стала задавать лишних вопросов. Если он просил, значит, ему это было для чего-то нужно. Тем более, у визажистов и артистов было установлена договорённость оплачивать дополнительные часы работы из собственного кармана. Когда Тэён ходил в последний раз в ночной клуб инкогнито, он заплатил вдвое больше. И не только потому, что их было двое.       Мисаки написала, что задерживается из-за пробки. Он ждал её в машине, потому что менеджер запретил сидеть в ресторане в одиночку, сказав, что если она вдруг не придёт вообще, то им не придётся доплачивать деньги заведению за сохранение тайны личности. В груди начала натягиваться ледяная струна, из-за которой хотелось грызть ногти и постоянно пересаживаться в кожаном кресле. Он также с ужасом понимал, что совсем не умеет ухаживать за девушками. Он пытался вспомнить все клише из фильмов и то, что он видел на семейных обедах. Он задал для себя основное направление: быть максимально внимательным и заботливым. Наверное, это не так уж и сложно. В конце концов, он же ухаживал за парнями.       Он осёкся. Он «ухаживал за парнями» в совсем другом смысле. Не в романтическом, а в братском, а это совершенно разные вещи. Или же можно было заботиться о ней весь вечер, как о милом младшем брате? Вдруг она не заметит разницу?       Мысли в голове путались. Он с трудом заставил себя отказаться от ассоциации с младшим братом, потому что понимал, чем должен закончиться вечер.       Сердце билось слишком быстро. Казалось, что эхо его ударов слышно во всём салоне. Он хотел было потереть накрашенные глаза, но остановил себя в последний момент. Ему становилось всё тошнее и тошнее.       – Говорит, что подъезжает, хён, – сказал Тэён, когда Мисаки кинула ему новое сообщение, сдобренное кучей чрезмерно радостных смайликов.       – Давай, Тэён-а, хорошего тебе вечера, – менеджер обернулся к нему с водительского сидения. – И если что-то пойдёт не так, сразу пиши мне или ещё кому-нибудь. Мы заберём тебя на нашей машине. Не вызывай такси, не рискуй.       – Конечно. Я понял, хён. Спасибо за беспокойство, – Тэён натянул улыбку на губы. Они оба прекрасно знали, что это не гиперопека, а необходимость. Как только Тэён останется один, уровень риска автоматически повысится. И это осознание нисколько не добавляло ему спокойствия.       Он перехватил Мисаки у самого входа. Она улыбнулась, когда увидела его огромные тёмные очки. Её улыбка была широкой и открытой, и сердце немного успокоилось. Он улыбнулся ей в ответ и придержал дверь.       Вечер превратился в механическое следование всем клише, которые ему только удалось вспомнить. Он задавал ей кучу вопросов, стараясь больше говорить по-японски и позволяя ей себя исправлять. Он кормил её своей едой со своих столовых приборов. Он долго дул на кусок мяса, прежде чем предложить его ей. Она умилённо смеялась над его попытками ухаживать, но он чувствовал, что она выражает одобрение. Уже несколько раз она пыталась коснуться его руки кончиками пальцев. После того, как она немного выпила, ему начало казаться, что она раздевает его глазами, пытаясь отыскать открытые участки кожи. Волнение к тому моменту улеглось, и он выполнял свою роль более-менее уверенно. Он постоянно напоминал себе о том, что он привлекательный молодой мужчина и что между ними уже вспыхнуло какое-то притяжение. Ему не нужно было прыгать выше головы, чтобы впечатлить её. Казалось, она была и так впечатлена более чем достаточно.       Ближе к концу ужина он почувствовал, что её нога коснулась его ноги под столом. Сначала прикосновение ощутилось как случайное, как будто она просто наткнулась носом туфли на его щиколотку. Но «случайное прикосновение» оказалось слишком долгим. А потом её нога заскользила вверх. Он чуть не подавился вином.       Мисаки предложила заказать десерт уже в номере отеля, сославшись на усталость. Тэён понял, что это была всего лишь невинная маскировка для хитрой уловки. А ещё он понял, что приближается сложный момент.       Он не считал себя неопытным в сексе. Но как быть с женщиной? Он представлял только в теории.       Мисаки, забыв про десерт, усадила его на диван в гостиной их номера. Он уже чувствовал, как от выпитого тело становится ватным, а кожа покрывается пресловутым румянцем. Он плюхнулся на диван, как тюфяк, и Мисаки звонко похихикала. Она откинула свой высокий длинный конский хвост назад, демонстрируя тонкую шею.       – Ты красивая, – сказал Тэён. И это было не его субъективное мнение, а объективный факт. Любой на его месте сказал бы то же самое.       Он как будто начинал видеть её лучше в закрытой атмосфере номера отеля при приглушённом свете. Она правда была очень красивой – и от этого осознания ему почему-то становилось тоскливо. Мисаки, тоже захмелев не меньше его самого, пританцовывала перед ним, выводя бёдрами соблазнительные узоры. Для него всё происходило как будто впервые, как будто он не видел женщин вообще никогда. Он рассматривал через одежду её стройную, гибкую фигуру танцовщицы. Тонкая шея, выступающие ключицы, сильные руки, узкая талия, накаченные бёдра и ягодицы, стройные ноги, маленькие ладони и стопы. Его поражала их разница в размерах. Он никогда не чувствовал себя настолько огромным. Ему не верилось, что сейчас ему нужно будет делать что-то с этим маленьким телом, как-то его перемещать и демонстрировать свою силу.       Его мысли прервались, когда она забралась к нему на колени. Её мелированный ярко-красным хвост чуть хлестнул его по лицу, но он только улыбнулся.       – Не стесняйся, оппа, – сказала она, глядя на него из-под длинных искусственных ресниц. – Я хочу тебя. Очень. И хотела очень долго.       Он, ещё в состоянии держаться в рамках своей роли, ухмыльнулся, вскинув бровь, как будто говоря «Правда?». Хотя он и так знал, что это чистая правда. Её намёки были больше похожи на открытый текст.       – Покажи, как тебе хочется, – сказал Тэён своим самым низким голосом. В груди снова начало неприятно натягиваться, но он сосредоточился на ней и её дыхании, овевавшем его лицо.       Вместо ответа она просто поцеловала его, положив ему на лицо обе ладони. Внутри него вспыхнуло жарко и ярко: никто не целовал его уже очень, очень долго. На её губах отчётливо читалось желание: она целовалась быстро, жадно, мокро. Пахом он почувствовал жар её тела, отчего мышцы начали напрягаться.       – Тэён-оппа, – простонала она ему прямо в губы, сжимая рукой его член через брюки; он почти запаниковал, когда понял, что член приподнялся лишь едва-едва. – пойдём на кровать, пожа-а-алуйста…       Соображая чисто механически, он кивнул, подхватил её под бёдрами и встал с дивана. Она крепко обвила его шею, продолжая целовать так, как будто ждала этого момента всю свою жизнь. Он прикусывал её пахнущие помадой губы, позволяя её языку делать у себя во рту всё, что ей только захочется. У него не было плана, даже наброска плана. И теперь он очень об этом жалел. Жалел, что не посмотрел ни одного порно-ролика, чтобы иметь хоть какое-то представление о том, что ему сейчас предстоит делать.       Она оставила маленький светильник на стене включенным, как будто желая показать ему себя. Он лежал на кровати, приподнявшись на локтях, и с нарастающим холодом в груди следил за тем, как она перед ним раздевалась. Из нижнего белья она сняла только бюстгальтер; ему показалось забавным, как её маленькая грудь упруго подпрыгивала от каждого её движения. Он напряжённо прислушивался к себе, но его тело не откликалось ничем. Он с ужасом и отвращением к самому себе осознавал, что каждый раз, когда Джэхён оказывался перед ним голым, он не мог сдержать себя, сходил с ума был готов ползти за ним на коленях куда угодно или отдаться ему здесь и сейчас. От вида обнажённого женского тела он ощущал только лёгкую щекотку любопытства. Даже на уроках биологии, когда они изучали строение человеческого тела, он испытывал гораздо больше трепета.       К счастью, она как будто почувствовала, что он готов не в полной мере. Она грациозно забралась на кровать, встала на четвереньки и подобралась ближе, зависая над его ширинкой. Он ухмыльнулся той самой ухмылкой, которая появляется только на фотографиях и в клипах. Её зрачки сразу же стали больше, а руки быстро расстегнули молнию.       Она не могла видеть его лица, поэтому он не пытался не хмуриться. Её рот казался слишком маленьким, слишком невместительным. Он не мог расслабиться, потому что боялся толкнуться инстинктивно и перекрыть ей доступ к кислороду. Судя по громким чавкающим звукам и картинно приподнятым бёдрам, она старалась изо всех сил. Но этого всё равно было недостаточно. Где-то в глубине души он начинал раздражаться, что ему приходится сдерживаться. С Джэхёном он мог полностью отпустить себя, потерять контроль и не переживать, что сделает ему больно. Они подходили друг другу по размеру очень хорошо… В груди мерзко кольнуло. Тэён, поколебавшись, взялся за основание её хвоста и стащил её со своего члена.       Всё, что происходило дальше, было больше похоже на хаос. Тэён с трудом соображал, что делает. Он отчётливо помнил, как надел презерватив, а потом неловко спросил у неё, не нужна ли ей смазка. Она громко рассмеялась, а он почувствовал себя глупо. От чувства неловкости он разозлился ещё больше, и у него получилось уложить её на спину агрессивно-сексуально. Она завыла каким-то нечеловеческим голосом, и он закрыл ей рот поцелуем, чувствуя у неё на языке свой собственный вкус.       Зажмурившись, он пытался отрешиться от образа её тела. Оно, даже полностью обнажённое, не вызывало у него интереса. Даже татуировка не казалась больше интригующей – так, просто картинка на коже. Он восстанавливал воспоминания широких плеч, твёрдой груди, бугристого пресса, выпуклого пупка, узкой дорожки волос, тянущейся к тяжёлому члену. Когда образы мужского тела обрисовались перед его мысленным взором достаточно чётко, он зажёгся желанием, издав громкий грудной звук. Она откликнулась каким-то тонким стоном, видимо, приняв это на свой счёт.       Он не знал, сколько прошло времени, когда она наконец упала на кровать без сил. Он сам задыхался. Но не от перевозбуждения или удовлетворения, а от обыкновенной усталости. Её пришлось слишком часто перекладывать и перемещать на кровати, чтобы ей было приятно. А ещё он очень утомился от её нескончаемых ненатуральных стонов. Ему не верилось, что он мог доставить ей настолько большое удовольствие, насколько она пыталась показать. Он так и не понял, удалось ли ей достичь хотя бы одного оргазма, потому что она не стихала ни на секунду и сжималась вокруг него в самый неожиданный момент. Сам он кончил только один раз, когда получилось очень реалистично представить руки Джэхёна у себя на горле и на члене.       Он лёг рядом с ней, чтобы отдышаться немного и прийти в себя. Опьянение уже давно прошло, оставляя сознание ослепительно ясным. До него начинало доходить, что этот вечер можно запросто выбросить в помойку, что этот вечер ему ничего не дал, даже элементарного удовлетворения. Всё было вымученно, ненатурально, натянуто. При этом ему было искренне жаль, что их искра, загоревшаяся во время танцевальных практик, так и не разгорелась в настоящее пламя.       Мисаки подползла к нему поближе и положила голову ему на грудь. Он погладил её по волосам, прикидывая, через сколько минут будет вежливо встать и уйти. Она выводила пальцем узоры у него на груди – ему этот жест показался жутко наигранным, ещё хуже, чем всё, что показывают в порно.       – Ты уже уходишь? – спросила она сонно, приоткрыв один глаз и не поднимая лица от подушки. Он бесшумно одевался рядом с кроватью, уже отписавшись в менеджмент, чтобы за ним прислали машину.       – У меня расписание, извини, – прошептал Тэён, чтобы не разбудить её и не дать ей повод сказать или сделать ещё что-то.       – Я думала, ты останешься на ночь, – протянула она обиженным детским тоном, дуя щёки. Он коротко улыбнулся себе под нос: что-то в ней всё равно было неуловимо милым и интересным.       – Я в любом случае не смог бы, – сказал он, выкидывая завязанный в узел презерватив в урну. – Я не могу по контракту.       – Поня-я-ятно, – зевнула она. – Поцелуешь меня на прощание?       Наверное, надо хотя бы уйти вежливо?..       Он нагнулся к ней и коротко поцеловал её. Она схватила его за ворот рубашки, чтобы растянуть поцелуй ещё немного.       – Мне было очень хорошо с тобой, Тэён-оппа, – Мисаки посмотрела на него хитро. – Приезжай в Японию, обязательно встретимся. Или… может, пересечёмся до моего отъезда?       – Не могу ничего обещать, – сказал Тэён, с трудом удерживая себя на одном месте, чтобы не сорваться и не убежать. – Вряд ли получится. Мы в последнее время заканчиваем очень поздно, и я просто валюсь от усталости… Спокойной ночи, Мисаки. Спасибо за вечер.       Она издала какой-то звук, похожий на мурчание, и зарылась лицом в подушку, явно проваливаясь в сон. Он быстро схватил куртку и поясную сумку и быстрым шагом вышел из номера, не замедляясь и не оборачиваясь.       Он попросил менеджера, который приехал за ним, прислать наутро в номер Мисаки вместе с завтраком большой букет. Он не знал, какой будет лучше, поэтому оставил выбор цветов за флористом. Он был готов заплатить любую цену, лишь бы не разбираться в этом вопросе самому.       Тэён испытал облегчение, когда оказался в общежитии. Ни одно окно уже не горело, и это было к лучшему: ему хотелось проскользнуть на кухню тенью, попить воды, чтобы смыть все вкусы и запахи прошедшего вечера, лечь спать и забыться.       Он шёл по коридорам абсолютно бесшумно. Он даже не стал включать свет на кухне. Он медленно подошёл к раковине и налил себе стакан воды. Вдруг свет включился сам. Тэён обернулся. У входа стоял Джэхён в чёрной футболке и чёрных шортах. Он был лохматый и бледный, с красноватыми глазами. А ещё очень мрачный. Сердце Тэёна провалилось куда-то в желудок и отозвалось тошнотой.       – Ну что, хён, понравилось тебе блядствовать?       Тэён опешил. Он не говорил никому, кроме менеджера. А информация, которая поступала в менеджмент, не утекала никогда и никуда. Артистам сообщали только то, что им было нужно знать.       – Что за бред ты несёшь? – выдохнул Тэён, вспоминая, что вообще-то надо защищаться.       – А откуда ты ещё мог вернуться накрашенным и в своих любимых вещах? – Джэхён больше говорил, нежели спрашивал. Он подошёл ближе, но пока неопределённо ближе, как будто просто в сторону холодильника. Тэён понял, что если ему придётся отступать, то он просто упрётся спиной в кухонный стол, и Джэхён получит преимущество.       – Что, без члена в заднице уже и жизнь не мила? – продолжил Джэхён низким, напряжённым, будто заряженным током, голосом. – Не спится, если тебя не трахнули, а?       – Следи за тем, что говоришь, поганец, – шикнул Тэён: чего он терпеть не мог, так это когда переходили границы. – С хёнами так не разговаривают. Усёк?       – Ещё «собакой» меня назови, – подстрекал Джэхён; его тон, как и выражение лица, уже стали ледяными. – Хёны должны вести себя подобающим образом, а не прыгать на членах по всему Сеулу посреди ночи.       Вдруг глаза Джэхёна округлились. Видимо, он заметил на губах Тэёна остатки помады Мисаки или же он почувствовал навязчивый запах её духов. Он рассмеялся ненатурально низким голосом.       – И кто она? – спросил он с издёвкой.       – Тебя не касается, – отрезал Тэён; наверное, надо было уходить. Но он словно прирос к полу. И он не мог уйти, не договорив с Джэхёном, не поставив его на место.       – Значит, ты всё-таки вспомнил, куда можно вставлять свою штуку. Кто она? – спросил Джэхён, уже серьёзно.       – Отъебись, Джэхён. Я сказал, что тебя это не касается. Не будь таким душным мудилой.       Тэён не успел ничего добавить – рука Джэхёна схватила его нижнюю челюсть, сжимая настолько крепко, что стало больно. Губы и щёки собрались в уродливый бант, не давая ему сказать ни слова. Джэхён испепелял его взглядом, медленно поднимая руку вверх и заставляя Тэёна привставать на носки.       – Кем бы ни была эта женщина, хён, она самая настоящая шлюха. Если ты думаешь, что ей интересно что-то, кроме твоей славы или денег, то ты заблуждаешься. Она будет подстилаться под тебя сколько угодно, лишь бы получить своё. Если тебя интересуют такие женщины, то ты грязь, а не человек, – пророкотал Джэхён, сжимая челюсть Тэёна ещё сильнее. Тэён не мог даже моргнуть, глядя в его пылающие ледяные глаза.       – Давай, доказывай себе то, что ты себе там хочешь доказать. Мне наплевать на тебя и на твоё блядство. Спи хоть с мужчинами, хоть с женщинами. Хоть со всем Сеулом переспи. Мне плевать настолько, насколько ты себе не представляешь.       Тэён неотрывно смотрел ему в глаза, чувствуя себя рыбой на крючке. От Джэхёна валил жар и тянуло опасностью. Но при этом Тэён не мог не думать о том, что этой первый раз за последние пару недель, когда они разговаривают, глядя друг на друга. Он не мог не рассматривать лицо Джэхёна. И против своей воли и своего стыда понимал, что у него тянет в груди от того, что он больше не может спокойно находиться с Джэхёном в одном помещении, свободно разговаривать с ним, ерошить его волосы, запираться с ним у себя в комнате, соприкасаться с ним обнажённой кожей, обнимать его за шею, стонать и плакать от удовольствия, чувствуя его внутри себя…       Джэхён чуть ослабил хватку, как будто давая Тэёну возможность ответить.       «Пока я был с ней, я думал о тебе каждую секунду».       – Да пошёл бы ты со своими бабскими истериками в три ночи, Джэхён-а.       Джэхён промолчал. Он сжал побелевшие губы. Потом схватил со стола пустой стакан Тэёна и швырнул его об пол. Звон стекла в спящем общежитии показался оглушительным.       Обходя босыми ногами осколки, Джэхён быстро двинулся в сторону двери. Из темноты коридора показался заспанный Джонни.       – The fuck goin’ on? – спросил он, обращаясь непонятно к кому и щурясь от яркого света. Джэхён прошёл мимо него, задев его плечом. Джонни уставился вопросительно на Тэёна, как будто пытаясь понять хоть что-то.       – Я встал, чтобы отлить, а попал в какую-то хрень. В чём дело? И что это грохнуло только что? – спросил Джонни, потирая плечо, которое задел Джэхён.       Вся ярость, горевшая в крови ещё минуту назад, испарилась. Вместо неё на Тэёна навалилась усталость и слишком тяжёлая грусть, которой было здесь вообще не место. Тэён оторвал кусок бумажного полотенца, сел на корточки и начал осторожно складывать осколки на бумагу.       – Стакан разбился, – сказал он негромко, не поднимая головы.       – Это-то я понял и сам, – хмыкнул Джонни. – Тебе помочь?       – Не, я сам, – сказал Тэён, очень надеясь, что Джонни не будет играть в альтруиста и уйдёт обратно спать. Джонни как будто прочитал его мысли. Вздохнув тяжело, он развернулся и зашаркал шлёпками в сторону своей комнаты.       Тэён закрыл лицо руками. Ему хотелось провалиться под землю.