***
К тому времени, как Уилл добирается до обсерватории, солнце успевает скрыться за горизонтом, и, по его прикидкам, у Гидеона было около тридцати минут, чтобы начать заниматься Чилтоном. Тем не менее, Уилл настороже. Он выключает фары, как можно тише паркует машину и обходит здание с обратной стороны. Дверь черного хода заперта, но обсерватория – не объект безопасности высшего уровня, и Уилл без особых усилий взламывает замок. Вид, который открывается ему внутри, захватывает дух. Гидеон за это время успел превратить обсерваторию в операционную, заполнив сцену всеми необходимыми действующими лицами. Он сам – хирург в медицинском халате; Фредди Лаундс, как предполагает Уилл, – его ассистент, и ее пальцы, побелевшие на костяшках, крепко сжимают реанимационный мешок. Сам же Фредерик Чилтон, ошеломленный и дезориентированный, лежит на операционном столе, и является пациентом. – С опытом я обнаружил, что операции лучше всего проводить под местной или эпидуральной анестезией, когда пациент находится в сознании. Это напоминает мне о том, что передо мной реальный человек, доверивший мне свою жизнь, а не кусок мяса, который я собираюсь разделать. Голос Гидеона звучит ровно и спокойно. Он явно чувствует себя комфортно, снова в своей стихии, снова хирург после столь длительного заключения. Уилл почти чувствует его удовольствие, его удовлетворение. Почти. Гидеон смотрит на Чилтона. – И поэтому, — говорит он, немного наклоняясь, — я хотел бы видеть выражение вашего лица. Чилтон говорит что-то в ответ, чего Уилл не слышит, но Гидеон, похоже, воспринимает это спокойно. – Ты проник в мой разум, Фредерик, — говорит он. — Будет справедливо, если я залезу к тебе в живот. Когда Гидеон представляет Чилтона и Лаундс друг другу, Уилл позволяет себе соскользнуть, и его пальцы тут же дергаются от необходимости протянуть руку и поменяться с ним местами. Ему тоже хочется безвозвратно изменить человека на операционном столе, изменить так же, как бесцеремонно он изменил Гидеона. Это странное желание, и Уилл не зашел так далеко, чтобы этого не признавать. Тем не менее, он понимает мотивацию. Око за око. И даже если это обрушит его мир, процесс все равно будет весьма удовлетворяющим. — Настоящий Чесапикский Потрошитель, — продолжает Гидеон, — собирает хирургические трофеи. Я оставлю ему небольшой подарок. На самом деле, я оставлю ему подарочную корзину. И пока Фредди Лаундс в ужасе наблюдает за происходящим, а Гидеон начинает резать, Уилл отступает обратно к двери.***
Уилл выходит из здания, но не уходит. Он ждет на морозе почти два часа, пока Гидеон заканчивает операцию, сунув одетые в перчатки руки в карманы, но почти не чувствует холода. Он не то, чтобы заблудился в лабиринте разума Гидеона — его скольжение осторожное, контролируемое — но, несмотря на то, как осторожно он пробует воду, Уилл ощущает себя завороженным. За свою жизнь он успел столкнуться с более чем внушительным количеством темных, безумных разумов, столь прекрасно изломанных, что сам факт их функционирования был ничем иным, как чудом. Простого наблюдения за тем, как Гидеон разделывает Чилтона, оказалось достаточно, по крайней мере, для того, чтобы понять, в каком пространстве находится этот человек. Его разум представляет собой ворох разрозненных лоскутов. Абель как раз находится в процессе распутывания этого хаоса и выбора из него тех кусочков, что изначально принадлежали ему, однако этот процесс весьма далек от завершения. Он, скорее, едва начат. Уилл почти сожалеет, что у него не будет возможности закончить. К тому времени, когда Гидеон наконец выходит из здания, мир успевает погрузиться во тьму, и единственным источником света за пределами обсерватории остаётся полная луна, сияющая в небе жутковатым, холодным светом. Но даже этот скудный свет дает Уиллу возможность сразу заметить Гидеона, снова одетого в уличную одежду, едва тот открывает двери, а Гидеону – увидеть Уилла. Гидеон смотрит на него какое-то время, а затем оглядывается по сторонам, словно ожидая, что агенты ФБР внезапно выскочат из окружающего их леса. Уилл стоит молча, не двигаясь, и просто терпеливо ждет, пока выражение настороженности не угаснет на лице Гидеона. — Вы – тот человек, который утверждал, что он Чесапикский Потрошитель? — спрашивает он. Голос Уилла раскалывает тишину между ними. Гидеон не пугается, но тут же приподнимает одну бровь, а выражение его лица меняется с настороженного на заинтересованное за долю секунды. – Почему вы говорите «утверждал»? — осторожно спрашивает он. В его голосе все еще чувствуется неуверенность, и Уилл его не винит. Гидеон, скорее всего, сейчас прокручивает в голове всевозможные варианты его личности, и Уилл не может представить, чтобы хоть какой-то из них мог его успокоить. В ответ он сочувственно вздыхает. – Потому что вы – не он, — произносит он, и его голос меняется, когда он проскальзывает дальше. Личности в его голове сменяют друг друга со скоростью калейдоскопа: Уилл Грэм, Мимик, Абель Гидеон, Потрошитель и версия Потрошителя в Гидеоне, все смешивается и оседает в его разуме, расстилаясь паутиной смешанных черт. – Вы знаете, что это не так, Абель, даже если вы не уверены в том, кто вы есть на самом деле. — Это вы Потрошитель? Интересный вопрос. Уилл, вероятно, смог бы сказать это даже с большей уверенностью, чем Гидеон, но вместо этого он только тихо посмеивается и качает головой. – Я бы сказал, что в данный момент я куда больше вы, чем он. Гидеон моргает, и другая его бровь тоже поднимается вверх. – В данный момент? – Личность – величина скользящая, непостоянная, — сухо отвечает Уилл, — и я уверен, что вы об этом прекрасно знаете. С резким, кратким звуком, который, как догадывается Уилл, должен быть смехом, Гидеон качает головой. – Боюсь, я совершенно не в состоянии «скользить» на данный момент. О, – понимает Уилл, хотя это внезапное узнавание больше похоже на жалость, чем на что-либо еще. – Вы больше не знаете, как определить, кто вы. Голова Гидеона в ответ вскидывается, одни голубые глаза находят другие в морозном воздухе. — Вы не чувствуете себя – собой, — продолжает Уилл, и голос его непроизвольно становится тише. – Вы чувствуете, что какое-то время постепенно становились кем-то другим, а теперь просто чувствуете себя кем-то другим. Вы чувствуете себя… сумасшедшим, – он делает паузу, склонив голову вбок. — Что вы за сумасшедший, доктор Гидеон? Гидеон судорожно выдыхает, и воздух перед ним затуманивается маленькими, медленно тающими облачками пара. – Я не совсем уверен, — он сглатывает, и когда снова заговаривает, его голос звучит уже ровнее. — Хотя сейчас меня куда больше интересует, что за сумасшедший вы. Уголки рта Уилла дергаются, и он издает мягкий, легкий смешок. — Не вы один задаётесь этим вопросом. Гидеон кивает, оценивающе глядя на него. – Знаете, это как вспомнить что-то из своего детства, — говорит он через мгновение, — когда ты не уверен, твое ли это воспоминание... или твоего друга. А потом ты в какой-то момент понимаешь, что, к сожалению, это всего лишь фотография в старой книге. Уилл, та его часть, которая есть он, и та его часть, которая есть Гидеон, понимают это слишком хорошо. – Вы боитесь не знать, кто вы. Гидеон кривится при этих словах, но Уилл все равно продолжает. – Вы как слепец. Кто-то проник в вашу голову и передвинул всю мебель, и теперь вы спотыкаетесь о знакомые частички себя, но они находятся не совсем там, где вы их оставили. — Простите, — резко перебивает Гидеон, расправляя плечи, — но мы не встречались раньше? Может быть, во время моего злосчастного заключения? Вы уж простите, если я позабыл. Вся эта сдвинутая мебель и все такое... Уилл качает головой. – Я не психиатр, но я знаю вас, – он делает паузу, криво улыбаясь. – Возможно, я знаю вас лучше, чем вы сейчас сами знаете себя. Вы не Чесапикский Потрошитель, хотя Чилтон во время терапии убедил вас в этом. И теперь вы сделаете все, что в ваших силах, чтобы привлечь внимание настоящего Потрошителя. Если это то, чего вы действительно хотите, то, думаю, я смогу вам помочь. Взгляд Гидеона внезапно снова становится настороженным. — И почему же вы хотите мне помочь? Улыбка Уилла становится тонкой, вымученной, прозрачной. – Вы чувствуете, что сходите с ума, — говорит он. — Вы словно постоянно сомневаетесь в том, что есть реальность. Я тоже знаю, каково это. – Сочувствие убийце? Это что-то новенькое. – Ужасно, когда у тебя отбирают твою личность. Эмпатия легко приходит в таких ситуациях. Гидеон ощетинивается. – Ну, я восстанавливаю свою личность по кусочку за раз, – выражение его лица можно равноценно счесть и оскалом, и улыбкой. – Вам стоит посмотреть на кусочки, которые я вынул из своего психиатра. – Подарочная корзина с органами Чилтона, – Уилл даже не пытается скрыть восхищения в голосе. – Эксклюзив для Потрошителя, – он на секунду замолкает, раздумывая. — Алана Блум тоже была одним из ваших психиатров, не так ли? Голос Гидеона в ответ практически мурлычущий. — Ах да, доктор Блум. Уилл улыбается. — Я могу подсказать вам, где ее найти. — А взамен? – Я даю вам место, вы даете мне имя, — отвечает Уилл, пожимая плечами. — Это похоже на честную сделку? Гидеон оценивающе смотрит на него, но его желание встретиться с Потрошителем в конце концов перевешивает неуверенность. — Что за имя? У следующих слов Уилла вкус победы. — Я полагаю, у доктора Чилтона имелись помощники в перестановке мебели..?***
После того, как Гидеон уходит, Уилл размышляет о возвращении в обсерваторию добрых десять секунд, прежде чем решиться, но в итоге его желание увидеть, что же Абель оставил Потрошителю, подавляет все другие побуждения. Он тихонько проскальзывает обратно внутрь, и, увидев, что Фредди Лаундс все еще стоит над Чилтоном, добросовестно сжимая реанимационный мешок, замирает, ловя норовящую хлопнуть за ним дверь. Любопытно было бы, – думает он, – сделать Фредди Лаундс частью подарочной корзины. Не неожиданно, но… любопытно. Уилл быстро выныривает наружу, возвращаясь к своей машине. Из бардачка он достает один из кучки разбросанных там телефонов, тщательно вытирая его краем рубашки, прежде чем сунуть в карман. Затем он лезет под переднее сиденье, нащупывая девятимиллиметровый пистолет, прикрепленный к его днищу. Он не собирается убивать Фредди Лаундс или Фредерика Чилтона, но он не смог бы прожить так долго, не будь он осторожен. Дверь, когда он входит обратно в обсерваторию, медленно закрывая ее за собой, издает лишь едва слышный скрип. Дыхание Фредди громче любого из производимых им звуков, прерывистое и беспокойное, и благодаря ему он беспрепятственно подходит ближе, останавливаясь в нескольких футах позади нее. Он поднимает пистолет, взводя курок, и резкий звук эхом разносится в тишине. — Не оборачивайтесь, мисс Лаундс. Фредди так сильно вздрагивает, что чуть не роняет реанимационный мешок. Когда она берет себя в руки, и демонстративно замирает спиной к нему, Уилл не в силах сдержать тихий смешок, сорвавшийся с его губ. — Мои извинения, — бормочет он, даже не пытаясь скрыть веселья в голосе. – Я знаю, что шок творит с телом ужасные вещи, но мне нужно знать, что вы меня понимаете. Фредди кивает, отчего ее рыжие кудряшки подпрыгивают, словно пружинки. – Понимаю, — говорит она. Несмотря на очевидный страх, Фредди явно делает все возможное, чтобы голос звучал ровно. Уилл улыбается – это почти мило. – Умница, – он подходит еще ближе, непрерывно наблюдая за ней. Не то, чтобы она выглядела способной на глупость, не тогда, когда позади нее находится неизвестный с пистолетом, но порой страх заставляет людей действовать импульсивно, а Уилл предпочел бы оставить Фредди и Чилтона в живых, чтобы именно такими их нашло ФБР. У Гидеона не было ни времени, ни должных навыков, чтобы сделать с Чилтоном то же самое, что тот сотворил с ним, но он все равно сделал свою собственную перестановку. Если позволить Чилтону умереть, вся эта прекрасная работа пропадет зря. Убедившись, что Фредди не собирается геройствовать, он достает из кармана одноразовый телефон, а затем протягивает руку в перчатке и осторожно кладет его в скопище органов, собранных из вскрытого живота Чилтона. Как только Фредди видит телефон, с ее губ срывается тихий возглас, нечто среднее между удивлением и тревогой. — Как только я уйду, — тихо произносит Уилл, — вы должны позвонить в полицию. Ради вас и доктора Чилтона. Фредди судорожно вздыхает, когда понимает, что Уилл стоит прямо позади нее. Он чувствует запах ее шампуня, а под ним — едкий запах ее пота, ее страха. – Кто ты? — спрашивает она, и если бы ее голос не был не громче шёпота, этот вопрос прозвучал бы почти агрессивно. Уилл улыбается, хотя она его и не видит. — Я мог бы сказать тебе, но тогда мне пришлось бы тебя убить. — Ты делаешь хорошее дело. Разве ты не хочешь признания? Уилл вспоминает утренние лучи солнца и тени глубокой полуночи, вспоминает, как переворачивался, полусонный, в постели и смотрел на давно проснувшегося Ганнибала. Вспоминает выражение его лица, освещенное светом телефона или планшета, пока тот просматривал Tattle Crimе. Одна его часть думает «да, хочу», другая же говорит «нет». И он понимает Гидеона, он действительно его понимает, потому что хотя он сам давно научился принимать хаос собственных мыслей, Уилл знает, как ощущать себя кем-то другим. Но он научился справляться с этой опасностью еще в молодости, и теперь противоречивые побуждения, подобные тем, что он испытывает сейчас, давно не сбивают его с толку. Гидеону не так повезло. Потрошитель хочет признания, Мимик – нет. Однако, когда дело доходит до принятия решения, склонить чашу весов несложно: Уилл находится в обсерватории не в роли Мимика. И хотя он сейчас и не Потрошитель, изменчивая шкала личности куда ближе именно к нему. – Я уверен, что ты добьешься признания, — бормочет он, — даже не зная моего имени. На мгновение воцаряется тишина, и следом голос Фредди, тихий от неуверенности, нарушает ее. — Я… я не понимаю. Уилл тихо фыркает. — Ну же, мисс Лаундс. Вы ведь обычно так стремительны в своих выводах... Хотя в данных обстоятельствах, вероятно, будет простительным дать вам пару намеков, – Уилл делает паузу, а затем наклоняется ближе, водя дулом пистолета по спиралькам рыжих кудрей Фредди. Она резко дергается, но тут же замирает снова, с впечатляющим самообладанием заставляя себя продолжать сжимать реанимационный мешок регулярными, хотя и неуверенными движениями. — Доктор Гидеон искал чьего-то внимания, не правда ли? Уилл ясно видит момент, когда до нее доходит, момент, когда осознанние пронзает ее, и дрожь волной прокатывается по всему ее телу. — Ты – Чесапикский Потрошитель. — Должен признаться, это не такой уж впечатляющий скачок интуиции, особенно когда я дал тебе подсказку, – иронично хмыкает Уилл. – Чего ты хочешь? Судя по ее голосу, она опасно близка к срыву, и внезапно Уиллу хочется надавить, толкнуть, опрокинуть ее за этот край, хочется разбить ее, расколоть на миллион осколков, увидеть, как она рассыплется... В этот момент он отлично понимает мотивы Чилтона, доведшего Гидеона до грани безумия. Это заманчивая перспектива – обладать такой властью над кем-то, что их разум просто сломается под ее тяжестью. Он почти чувствует вкус ее осколков на языке и позволяет себе на мгновение насладиться этой мыслью, прежде чем с сожалением отбросить ее. Сейчас не время и не место ломать Фредди Лаундс. — Я думаю, вы неправильно поняли, мисс Лаундс, – Уилл протягивает руку в перчатке, ласково поглаживая ее затылок. Когда она пытается уклониться от его прикосновений, он тихо смеется. — Мне ничего от вас не нужно. Если бы это было так, я просто взял бы это, и не более. Я просто предлагаю вам возможность спасти чью-то жизнь, – он делает паузу, обдумывая, и решается. — А может, и не одну. – Не одну? — Вы думаете, что доктор Гидеон остановится на одной подарочной корзине? Я вот считаю, что он нацелится на Алану Блум. Возможно, она оценит предупреждение. Фредди втягивает воздух. – Почему ты говоришь мне это? Уилл опускает пистолет и делает несколько шагов назад. – Подражание — это самая искренняя форма лести, которой посредственность может заплатить величию, — говорит он, и слова знакомо скатываются с его языка, сладкие, как кофе в ранние утренние часы. – Однако мне не льстит ни подражание Гидеона, ни его посредственность. — Но ты считаешь себя великим? Уилл тихо и искренне смеётся в ответ. – Уже поздно, мисс Лаундс. На вашем месте я бы вызвал скорую помощь, пока ваш пациент не превратился в безжизненную кучу потрохов. Он не задерживается, чтобы посмотреть, как Фредди достает телефон из внутренностей Чилтона и трясущимися пальцами набирает 911. У него есть дела поважнее – куда пойти, с кем повидаться– потому что хотя он уже и привлек внимание настоящего Потрошителя, ему стоит потрудиться, чтобы удержать его.***
Уилл не возвращается домой этой ночью. Несмотря на то, что психика Абеля Гидеона далеко не такая прилипчивая, как темное эго Тобиаса Баджа, Уилл по-прежнему не хочет подпускать кого-либо из фан-клуба Потрошителя к Ганнибалу, даже по доверенности. К тому же, он не закончил картину. Он не может вернуться к Ганнибалу с пустыми руками. На следующее утро Уилл находит человека, имя которого дал ему Гидеон. Доктор Пол Каррутерс в основном занимается исследованиями и публикациями собственных научных трудов, и на поверку оказывается человеком, которого на удивление легко подчинить. (Как это обычно и бывает с привыкшими лишь болтать психиатрами). Образ сцены убийства приходит, когда Уилл размышляет, в чем именно виноват Каррутерс, потому что, хотя доктор и не передвигал мебель вместе с Чилтоном, он, безусловно, сделал куда больше допустимого, обсуждая Гидеона в своих статьях и препарируя чужой разум на потеху публике. Каррутерс моргает, глядя на Уилла стеклянными, полными ужаса глазами, и тот ухмыляется в ответ. — Полагаю, мы можем найти для вашего языка занятие получше, чем просто болтовня... Каррутерс не может кричать, но очень хочет. Ужас в его глазах почти ощущается кожей. Это не первый колумбийский галстук, который вырезает на жертве Уилл, но однозначно наименее кровавый из всех им созданных. Он упаковывает всю кровь Каррутерса в лед, и посмеиваясь про себя, пишет заметку в блокноте для рецептов, принадлежащем психиатру. Сумасшествие Гидеона, чем бы оно ни являлось, бурлит в его разуме, заставляя Уилла чувствовать головокружение и безрассудство. Ему необходимо заставить Гидеона отступить и заставить себя самого на мгновение выйти на первый план, чтобы очистить голову от избытка выброшенных в кровь эндорфинов. Уилл задумчиво смотрит на иглу, на пакеты с кровью в холодильнике, смотрит на свои предплечья, обнаженные ниже закатанных рукавов, и вспоминает данное Ганнибалу обещание не оставлять его кладовую пустой. В голове встает отчетливое ощущение того, как дрожал голос Ганнибала на словах «любовь, любить велящая любимым..», и как его взгляд искрился удовольствием при виде Уилла, поглощающего приготовленную им пищу... И внезапно попытка отодвинуть Гидеона на задворки разума теряет свой смысл. Жар волнения, разбежавшийся по венам от пришедшей в голову идеи, впрочем, принадлежит уже исключительно ему самому.***
На следующий день после того, как Уилл отправляется на поиски Абеля Гидеона, Джек вызывает Ганнибала на место преступления. Ганнибал сомневается, что это Уилл, еще слишком рано, но все равно соглашается приехать — дом теперь кажется странно пустым, когда в нем нет Уилла, да и адрес, который дал ему Джек, оказывается ему знаком. Даже если эта картина не принадлежит кисти Уилла, она явно имеет отношение к Абелю Гидеону. Ганнибал встречает мрачного Джека на выходе из офиса доктора Пола Каррутерса. Черты его лица настолько искажены раздражением, что Ганнибал останавливается на полпути к зданию. Какое бы зрелище ни ждало их наверху, оно не может быть единственной причиной беспокойства Джека. – Что случилось? — спрашивает он. — Внутри, — тихо говорит Джек, игнорируя всех, кроме Ганнибала, и приглашает его за собой. Он больше ничего не произносит, пока двери не закрываются за ними, но его следующие слова тут же разжигают интерес Ганнибала. – Гидеон разгулялся. — Я не удивлен, — мягко говорит Ганнибал. – Уверен, что он прекрасно осознает, что его свобода не продлится долго. Это не единственное тело, которое вы нашли? Джек качает головой. – Мы нашли не тело. Прошлой ночью мы обнаружили Фредди Лаундс и Фредерика Чилтона в старой обсерватории. Гидеон прооперировал Чилтона и оставил его в обнимку с корзиной его собственных органов. Ганнибал делает паузу, пытаясь это представить. — А мисс Лаундс? Что она там делала? – Поддерживала жизнь Чилтона с помощью ручного реанимационного мешка, – Джек вздыхает, нервно проводя рукой по лицу. — Но это еще не все. Благодаря ей мы их и нашли. Она смогла позвонить в 911 после ухода Гидеона. – Потрясающее везение. – Потрясающее — не то слово. Судя по всему, сам Чесапикский Потрошитель любезно снабдил ее мобильным. Ганнибал моргает. «Что за бред??!», — мысленно фыркает он, инстинктивно ощетинившись, прежде чем вспомнить, кто именно вчера утром отправился на поиски Абеля Гидеона. — Встречу с Потрошителем сложно назвать везением, — все же заставляет себя выговорить он. — Она его видела? Джек невесело смеется и качает головой в ответ. – Нет. Она его слышала, но у нее не было возможности взглянуть на него. Он сказал ей, что зол на Гидеона и что Гидеон, скорее всего, теперь нацелится на доктора Блум, – озадаченный, Ганнибал приподнимает бровь, и Джек в ответ делает нервный жест руками. – Это не дословно, разумеется. Я пришлю вам копию ее показаний, когда они будут готовы. Может, вы сможете сказать что-то новое об этом парне исходя из того, как он разговаривал с ней. «Что ты творишь, Уилл?» – Разумеется, я помогу, – медленно произносит Ганнибал. – Но вы сказали, что доктор Блум была следующей целью Гидеона. Она не… — он дипломатично замолкает, указывая на лестницу, ведущую к кабинету Каррутерса. — Нет-нет, — говорит Джек. – Алана Блум находится под защитой. Усиленной защитой, раз уж теперь возникла реальная угроза. Если он придет за ней, мы будем готовы. Ганнибал кивает. — Тогда, я полагаю, жертва – сам доктор Каррутерс? Джек вздыхает и ведет Ганнибала в кабинет. – Вы наверняка в курсе, что доктор Пол Каррутерс написал статью для «Журнала криминальной психологии», в которой описал доктора Гидеона как патологического нарцисса, страдающего психотическими приступами... Джек открывает дверь, и Ганнибал наконец-то может рассмотреть картину произошедшего. Тело доктора раскинулось на офисном кресле, его голова запрокинута на подголовник, обнажая шею. Его горло вскрыто, напоминая второй рот, и в разрезе виднеется язык мужчины, влажный и вялый, свисающий на воротник рубашки, подобно галстуку. — Что ж, — с сарказмом произносит Ганнибал, — по крайней мере, он успел узнать, что не ошибся в диагнозе. Джек снова вздыхает, оглядываясь на тело. – Я думаю, тут кроется нечто большее, чем просто привлечение внимания Чесапикского Потрошителя. Ганнибал тихонько хмыкает. Это слишком очевидно, чтобы не заметить, даже для человека, настолько ослепленного всем, что связано с Потрошителем, как Джек. – Психиатры препарировали разум Гидеона, — говорит он. – Похоже, взамен он делает свои собственные вскрытия. – Он умер не от этого, — отзывается на его реплику Зеллер. – Его обескровили, высушили так, что его сердце остановилось. — Немного крови попало на воротник, — вмешивается Беверли. — Кроме этого, он не пролил ни капли. Стоящий на коленях у кулера Прайс поднимает голову. — Это потому, что вся она здесь. Четыре с половиной литра, во льду. Он даже оставил записку – «Пожалуйста, доставьте в Красный Крест». Беверли смешливо фыркает. – Как вежливо. Джек не разделяет их веселья. – Это для Потрошителя. Он ждет встречи. — Это как цветы и шоколад перед первым свиданием, — говорит Ганнибал, едва сдерживая улыбку. – Я не понимаю, – разочарование Джека делает его голос резким. — По словам Лаундс, Потрошитель был в обсерватории через несколько минут после ухода Гидеона. Зачем тогда это все? – Я не думаю, что у серийных убийц есть возможность назначать встречи через интернет, — сухо замечает Беверли. — Если Гидеон решился убить еще кого-то для привлечения внимания Потрошителя, значит это имело смысл. — С тела что-нибудь взяли? — лениво интересуется Ганнибал, старательно изображая праздное любопытство. — Кроме крови, разумеется. – Мы не сможем сказать точно, пока не отвезем тело в лабораторию, — отвечает Зеллер. — Но не похоже. Даже вся кровь все еще здесь. Убийца словно просто вскрыл его и все... передвинул, оставив вещи не на своих местах. Это странно. – Всегда странно, когда в дело вмешивается Потрошитель, — вздыхает Беверли. — А я так устала от странностей.