***
Но этой возможности погреть уши всех и каждого лишил Космос: он у самой стены стоял и дверь захлопнул, когда зашёл Аслан. Хмурый, как неизученная часть галактики, Холмогоров ограничился колким взглядом; последствия дозы, принятой не столько под уговорами, сколько под предлогом «обучения» Белова «расслабиться» накрыли сразу. А Сашу не накрыло. И, видать, то было очень на пользу. Пчёле на пользу. Кос оттого ещё сильнее плеваться хотел. Лучше б, наверно, Белов башку потерял. Как хотел потеряться, забыться — уж слишком дурно сделалось от сиплых воплей Тамары, которыми похвастаться не могла ни одна великомученица. Исмаил оглянулся, головы не поворачивая. Белый сидел в кресле и курил, не сосчитав необходимым подниматься из-за стола. Хидиев это, как и прошлое невежество, проглотил. Потому, что приехал сюда за другим. За другими. — Давно не виделись, Исмаил, — тогда Белов зубом сверкнул, скалясь в усмешке. Не сразу стало ясно, издевался Саша, или говорил серьёзно. Бакир сдержался, чтоб шеей не хрустнуть в выразительном вызове. Саня мотнул тогда рукой в барском жесте на диван у дальней стены, почти у самого подоконника. — Присаживайтесь. — Мы ненадолго, — уверил Хидиев. Саша неверующе цокнул языком, щекой дёрнул и покачал из стороны в сторону головой, ехидно подмечая: — А мне вот так не кажется. — Думаешь, нам есть, о чём говорить? — встрял Аслан, выступая сильно вперёд. Космос тогда, как надрессированная псина, с места подскочил и почти было уцепился за плечо Ахмадова, но помешал Расул. Ответственный за охрану Хидиева и каждого его человека, Бакир встрял между братом и торчком этаким рефери, пушечным мясом, но скорее бы сам Холмогорова повалил и морду ему превратил в кровавое месиво, чем бы позволил Косу Аслана тронуть. Произошло всё за какую-то секунду. В кабинете запахло порохом, а скрип ножек стула, за которым Космос сидел, был равносилен скрипу лезвия ножа по камню. — Тихо, тихо, — предостерёг Белов, как указывая, так и говоря — тихо. Исмаил поддержал: — Спокойно. Всё нормально, — и к Сане обернулся в предложении уступка, слабо веря, что Белый пойдёт на компромисс: — Давай поговорим. С глазу на глаз. — Саня, не соглашайся, — Холмогоров покачал головой так часто, что она должна была заболеть, закружиться или даже оторваться. А глаза у него были дикие. Как у загнанной твари перед расстрелом. Белов смотрел внимательно, отчего было практически жутко. Пальцами перебирал звенья ремешка от часов. Он будто даже не моргал. Думал, насколько Коса надо было слушать? Исмаил ждал. Сердце обращалось к Всевышнему, а голова готова была, казалось, прислониться к полу в молитве. Но не перед Белым. Никак не перед Белым. Не после того, сколько он у всех и каждого крови попил. А потом, взгляда не отрывая от Исмаила, будто мог ослепнуть навек, если бы от Хидиева отвернулся, Саша указал Холмогорову: — Космос, выйди-ка, подыши. Исмаил всё понял. Обернулся к Бакиру и Аслану. Ахмадов бесился, это было по нему видно, да и Расул ничуть не был спокойнее. Он только себе позволил коротко подбородком дёрнуть, немо тем самым у Хидиева спросить, точно ли всё у него под контролем, в самом ли деле можно было выйти в коридор, или опрометчиво Исмаил поступил, решив своих людей спровадить? Но Исмаил бы от своих слов не отказался. Особенно сейчас, когда должен был договориться за Пчёлкиных. За своё дело. Потому Хидиев кивнул. Бакир хмурился. Не на шутку хмурился, но, видать, Кос в нём видел главную опасность. Потому, что встал у порога, но посторонился, вежливо, «по-хозяйски» пропуская людей Исмаила, как дорогих гостей, вперёд. Холмогоров выйти планировал только после Расула. И тогда ему, горцу, пришлось повиноваться. После второго кивка Хидиева не уйти он точно не мог. Когда дверь за «вторыми» людьми структур прикрылась, Исмаил как никогда до того — ни в гостинице, куда ему Анна звонила, ни в канители срочно раздаваемых указов, ни по пути в центр, где Беловские люди обосновались — понял, насколько всё сейчас от него зависело!.. Стало дурно. Но Хидиев не качнулся. Не мог — слишком роскошно для него тогда было. Выдержать паузу, чтоб излишних нервов не выдать, у Исмаила не вышло — в том ему помешал Саша. Резко, будто мачете замахиваясь, он сразу рубанул: — Для чего тебе такое сопровождение? — и куда-то подбородком дёрнул в сторону окна, под которыми стояли машины людей Хидиева с невыключенными моторами. Их было слышно даже через оконные ставни центра, вот как громко фырчали внедорожники, переговаривались басистые горцы. Исмаила вопрос не смутил. Потому, что он сам подобное часто спрашивал у «гостей» своих резиденций и за реакцией наблюдал внимательно, осознавая, что лишний кивок мог всё более, чем ясно сказать. Он только хмыкнул: — Для того же, зачем тебе такое обилие охраны. Для статуса. — Для статуса, — повторил Белов глухим эхо и на Хидиева посмотрел так, что он стал предчувствовать давление на мораль. — Значит, я для статуса охрану сослал? Понтоваться захотел? — Не понтоваться, — качнул головой Исмаил. — Напугать хотел. Саша не моргал. На Хидиева смотрел внимательно, будто не ожидал, что горец в открытую признает факт взрыва и всей погони за Пчёлой, что развернулась со скоростью, которой похвастаться могла только какая-нибудь пятилетка, выполненная за два года. Хотя, почему «будто»?.. В самом деле не ждал. За Исмаила на миг взяла гордость. Но отпустила так быстро, что Белый этого уважения и не почувствовал. Когда бородатое лицо Хидиева, общими чертами напоминающее лицо Басаева, оказалось ближе, Сашу злобой захлестнуло, душа. И в сердце адреналину кольнули. С конский шприц. Пульс зашкалил. — И у тебя вышло, — похвалил его Хидиев. Говорил, ни разу гостя не напоминая. Саша терпел. Слушал. Хотя по перепонкам и давало ударами крови, как по барабанам. Исмаил коршуном смотрел, вися притом над столом скалой, а говоря апостолом: — Ты напугал. Всех напугал. В первую очередь, Пчёлкиных. Витя за Аню струхнул, она — за него. А мы все — за них… — А им есть, за что пугаться? Саша спросил холодно, в тоне его было что-то колючее. Как льды, расколоченные в прозрачные мёрзлые шпили. Прищур злой. Исмаил с секунду подумал, строго себе запрещая взгляд отводить, ответил: — Разумеется, есть, — и добавил так, что ясно стало: промолчи он после той фразы, то мог бы самолично на головы двум супругам опустить секиры. Но Хидиев не молчал. — Как Пчёле не страшиться за друга детства? Белый язык прикусил. Не потому, что Хидиев его за пояс такими риторическими вопросами заткнул, а потому, что Саша за какую-то секунду понял — если он на провокацию поддастся, то Исмаил за это уцепиться. Начнёт на него ответно моралью давить, но моралью той, которую он, будучи горцем, везде видит — о честном муже, знающим цену дружбе, о жене, у которой за него сердце болит ужасно… Сказки кавказские это всё. Не про Пчёлкиных, Белый уж за это поручиться мог. Из честного в Вите осталось только желание всякими правдами и неправдами больше бабла срубить, в этом Космос точно был прав, и Анна уж явно не та, кто будет слезами обливаться и покорно ждать разрешения всех ситуаций в молитвах, вознесенных вникуда. Он на Исмаила смотрел. Хидиеву, видать, не нужно было слышать огрызающегося ответа, чтоб продолжить свою «правду» Сане проповедывать. Горец продолжал: — А ты бы, Саша, что не говорил, что не думал, отрицать того не можешь никак — дружили вы, долго дружили… Просто не каждый из вас смог отличить «дружбу» от «работы», и Пчёлу из-за этого последним шакалом обернули. Хотя, только вы и виноваты. — Ты меня сейчас тут учить будешь? — огрызнулся всё-таки Белый, а когда осознал, что Хидиеву только на руку сыграл, почти перестал дышать. Не от страха. От злости. На всех — на присутствующего в кабинете Исмаила, на стоящих за дверью его двух ручных псов, на сеструху, которая, видать, соврала. Нихрена не выкинула она симку, нашла где-то мобилу, может, кого из охраны купила, чтоб телефон ей из сумки принесли, и чеченов предупредила, а те подъехали… Складно? Вполне. Значит, правда. Сука, Пчёлкина, какой же сукой сделалась… — Не планировал я тебя учить, — ответил Хидиев так, что не ясно было, насколько серьёзно он говорил. — Потому, что хотел бы верить, что ты всё это и без меня знаешь. — Знаю, — почти было высек Саша. Знал, в самом деле, но к этому знанию относился с тем же презрением, с каким верующие до тряски нижней челюсти, заработанной в молитвах, относились к идеям атеизма. Иными словами, не верил. Ни в одно слово, ни в один мотив, в котором его старались так убедить. В конце концов, что, можно подумать, это Саня всех и каждого тянул в рэкет в начале девяностых? Не-ет, как раз Витя, сука, уверял, бабки пересчитывая, что они с первого класса вместе, значит, и отвечать за всё будут вместе — за каждую точку в южных районах Москвы, за каждую крышу. Но жучара смотался, не захотев отвечать за общее дело после девяносто пятого. Почему? Ведь Фил с Косом в Москве остались, бабки потом отбивали льготами на табак и сиги с Колумбии, которыми в своё время сам Эскобар закуривался… Значит, Пчёлкин свой выбор сделал. Значит, отвечать теперь будет в одиночку. Или, на крайний случай, с новыми своими друзьями — горных козлов Саня, откровенно говоря, ещё с девяносто четвёртого, когда под указом ФСБ с чеченами дела принялся крутить, не любил. На самый крайний случай, Белый к ответу привлечёт и Аню. Раз сеструха выбрала судьбу декабристки… Будет отвечать. — Тогда будь ты, Саша, выше, — почти по слогам проговорил Исмаил. Если б у него в руках что-то было, то это «что-то» Хидиев на эмоциях бы обязательно бы затряс в кулаке. — Подумай головой. — А я чем, по-твоему, думаю?! Часы с ремнём из звеньев полетели на стол. В носу вдруг стало сыро. Всё-таки «вставило». — Что ты, что Аня — оба говорите одно и то же. Будто я весь такой низкий, никак простить Витю не могу. Да ни к чертям мне такой человек в структуре не сдался, спасибо, что хоть сам п-шел прочь! Уж не знаю, какими словами мне это надо сказать, чтоб все поняли. Только и можете!.. Он рукой махнул — после такого жеста обычно следует направление туда, откуда не возвращаются без проблем. Оплот сдержанности рухнул и пылью осел на лице, на глазницах Белова. Исмаил не дрогнул и близко, когда Саша вдруг над столом наклонился и пальцем указал Хидиеву в лицо, как тыкали или только в клоунов, или в преступников, причинивших столько боли и страданий, что уже не страшно им пойти наперекор: — Только вот ни ты, ни она не были на моём месте в момент взрыва. Не видели и даже близко не представляете, что это такое было. Вы только и горазды болтать, будто я… — Саша, я повторяю, — перебил его Исмаил. Белый себе запретил затыкаться. Продолжал говорить параллельно с тем, но слышать мог, к несчастью, не свой растущий баритон, а Хидиева: — Думай головой!.. Даже если бы это был Пчёла, то как бы он это всё провернул?! Белов не ответил. Продолжил своё: — …И потому некому, кроме Пчёлы, это устраивать. Я его знаю достаточно, чтоб уверенно сказать, как он со всеми спорами расправлялся!.. — Вы записи с камер бара не потребовали, что ли? Или на них просто нет того, чего тебе бы хотелось увидеть?! Белову захотелось плеснуть в Исмаила водой. Чтоб он заткнулся. Саше воздуха стало не хватать. А Хидиев разгорался по мере того, как говорил. И хер бы его заткнул даже стакан воды в лицо. — Филатов упоминал, что целый день провёл за рулём. Мы же утром прилетели. И если бомбу действительно подкинуть хотел Пчёла, то сделать это по его указу могли лишь во время нашей встречи. А у Валеры тачка стояла в зоне видимости камер!.. — По его указу это могли сделать и в прошлые сутки. И, вообще, когда угодно. — Ну, скажи ещё, что он в прошлом году там взрывчатку оставил и завёл втихаря на сегодняшний день. А Фил за всё это время шашки и не заметил. — Да причём здесь это вообще? — Да притом, что, Белый, включай мозги! Некогда ему было. А если б Пчёла это в самом деле сделал, он бы Аню в городе не оставил, — гаркнул ему Исмаил тогда так, что сам ненадолго даже удивился, что мог так орать. — Она не только его жена. Она его переводчик. И Витя бы не оставил её в городе один на один с твоими людьми. — Не показатель, — уверил Белый и закурил. Табак затлел тихо, но в шипении его было слышно, как кто-то, видать, сам Саша себе, сказал, что, напротив, огромный показатель. Уж что, а Витя за сестру его рвал… Сколько Саня себя помнил. Пчёла сам готов был в эпицентр всякого дерьма кинуться, как в омут, с головой, только б Аню всё это не затянуло — так было раньше, когда она ещё Князевой звалась, было, когда на безымянном уже сверкало кольцо, но о разладе в бригаде и речи не шло. Так было и, видать, сейчас. — Не показатель, — хмыкнул, повторяя, Хидиев. И по лицу его будто прошлась гроза; глазницы вспыхнули молнией, через пару секунд её догнал и гром. Исмаил пробасил, ладонь кладя на стол: — То, что Аня к тебе приехала за Пчёлу договариваться, тоже не показатель?! Белый затянулся. Взглянул на Хидиева. Выглядел он так, что, казалось, можно было позвать Коса, угостить его сигаретой, но оставить без огонька — заместо того Саша бы попросил Исмаила щёку подставить. Ботинки вдруг стали казаться худыми. Ноги замёрзли. — Её никто не просил о чём-то «договариваться». — А-то ты не понимаешь, что ей только это и остаётся. Волков своих за ней пригнал быстрее, чем за Пчёлой. Хидиеву хотелось плеваться. Своё хладнокровие с собой, видать, забрали Расул и Ахмадов, а может Саша себя вёл так, что из себя бы вывел этой упрямой глупостью даже самого Аллаха. Хотя Всевышний бы и не поддался злобе, Исмаил в этом уверен был, как в собственном имени, но идея раскрыть окно, свистнуть своим людям и начать захват центра прямо сейчас стала казаться безумно привлекательной. Хидиев вздохнул. Выдохнул. — Одумайся, Саша, — попросил, на миг даже задумавшись, а не стоило ли его потрепать по плечам в поддержке? Но остановился до того, как сделал шаг; Белый, вероятно, любое движение принял бы за призыв к перестрелке, какую видели только в Техасе. — Ты ж сейчас, если не остановишься, то потом не отмоешься ни за что. В глаза людям как будешь смотреть? Ане что будешь говорить? И Белый вдруг сдался. Он к окну подошёл; обилие чёрных джипов поражало — ими вся передняя площадка была занята, словно Саша со стороны за Арбатом в час-пик наблюдал. Было темно — огонёк сигареты отразился от стекла, напоминающего тёмное зеркало. Если станут стрелять — начнётся игра на поражение. И в игре этой победа окажется недостижимой. Все полягут — и он с Космосом, и Исмаил. И Тома, находящаяся под опекой медсестры, её пичкающая успокоительными, и Аня. И врачи, лучшие со всей столицы, уже воющие со смертью, которая Филатова к себе тянет, и каждый человек, при себе имеющий ствол «Кольта», «Макарова» или даже «Калаша». Слишком высокие ставки. И Саня был готов заплатить. Но не своей жизнью. И не жизнью пары десятков людей, за которых ручался. Белый размял резко плечи: — В твоих же интересах, Исмаил, дать мне найти Пчёлу. Как я его увижу, всех отпущу — и охрану, и Коса, и Анну, и тебя. — А ты меня, оказывается, держишь? — не поддался Исмаил на откровенно хреновый компромисс, на который бы мог купиться, если б спорил с Беловым уже не первый час. Но Хидиев мозгами был очень свеж, оттого спросил у себя: а какой толк Саше отдать Пчёлу? Чтоб он тут его и расстрелял, делегацию Исмаила оставляя без главного дипломата, а Анну делая вдовой в неполные двадцать семь лет? Пусть небо на Землю рухнет. И тогда Хидиев даст своим людям команду Пчёлу искать, но не для того, чтоб спрятать, а, напротив, к Саше привезти. А до того играть по Беловским законам Исмаил не будет. — Пчёлкину нам отдай и прекрати свою охоту за Витей, — указал Хидиев, подходя ближе. — Если тебе так нужен «заложник», какой-то «гарант», то это буду я. И моё сопровождение тоже останется, сдаст стволы. А Анну мучить перестань, ну, совесть уж свою услышь, что ты с женщиной-то, с сестрой делаешь?! Белый тоже глубоко вздохнул, как Исмаил до того. Слова про совесть ему были смешны и не особо убедительны; Саша язык прижал сильно к нёбу, а сам думал, на кой чёрт вообще Хидиеву был нужен этот разговор. Что он, в конце концов, хотел? Чтоб всё по его указке сделали?!.. У Саши диафрагма дрожала от подавленного крика, когда он уточнил: — Это все твои условия? Хидиев нутром напрягся, в открытую признав меньшинство: — Я не в том положении, чтоб требовать больше. И Белов этим воспользовался. Развернувшись так, что Исмаила чуть ли не ударной волной по лицу «погладило», бригадир с желчью процедил: — Ты не в том положении, чтоб вообще что-то от меня требовать. До того, как Хидиев разразился гневной тирадой, полной мусульманских молитв, Саша голос поднял, и в проёме показались три жадных до подробностей лица. Кос вылез на передовую, словно мог в захват взять здорового быка-Хидиева, увернуться от удара Аслана и пули Бакира, когда Белый подбородком указал за спину Исмаилу: — П-шел вон. Расул всё понял. Выстрелил словами в небо — ему на то повода не нужно было, а тут и причина себя не заставила ждать. — Мы будем стрелять, — уверил Бакиров так, что стоило бы прекратить дышать. — Патронов хватит, чтоб стены почернели. — Второй Будённовск ты в горах у себя устроишь, понял?! — огрызнулся Белов и ничуть не засомневался, когда тот ичкерийский солдатик за спинами Бакира и Хидиева побагровел, а рука сама по себе ушла за спину, к кобуре. Вот видит Бог, стрельнет ведь!.. Все произошло за какой-то миг. Аслан прокричал что-то в ярости, мелькнула пушка. Кос наперекор бросился, за спину захватив Бакирова, и Саша успел попятиться к столу. Пахло палёным, горелым и кровью, но до того, как в самом деле кто-то из пятерых криминалитетов рухнул с дырой в боку, а один из стволов нагрелся от выстрела, ставшим первым в череде последующей канонады, Исмаил своих же людей пихнул к выходу. — Назад! Назад! — приказал он, во всё горло почти крича, чтоб услышал каждый. И гневный Аслан, и мстительный Расул. Чтоб услышал каждый из чеченцев, стоящий у больницы в окружении своих и чужих чёрных машин. Чтоб услышала Анна, Саней запрятанная в глубине кабинетов. Каждый человек Хидиева должен был услышать. Каждый должен был пойти назад. Чтоб, по итогу, не убавилось ни одного. Ставки слишком оказались высоки. Белый шёл ва-банк, готовый взять на себя тяжесть греха, исполнение которого ляжет на плечи кому угодно, но не на Сашу точно. А Исмаил всё, что мог, на кон поставил до того, как перешёл порог больницы. Ставки не равны, а оттого — и не тянутся друг с другом. Саше нечего терять. И потому он на всё пойдёт. А у Хидиева завтра встреча, которой он добивался полтора года. Добивался не один. Аслан пытался прорваться снова к Белому. Ахмадова явно слова про Будённовск задели, то по нему было видно — аж глазницы чуть не опустели, вот как сильно у него глаза закатились от бешенства. Он ругался словами, какие Холмогоров и Белов не знали, но одного вида Ахмадова было достаточно, чтоб понять — на их души Аслан посылал страшные муки. — П-шел!.. — приказал снова Исмаил, чувствуя, что вынуждает себя, Расула с Асланом уходить проигравшими, и оттого сильнее себя и коря. Но делать нечего. Видать, надо было отступить, чтоб Анну, оставшуюся у Сани под боком, — а она точно где-то рядом, не исключено, что в соседнюю стену головой бьётся, только б её заметили, услышали — не подставить. Чтоб Пчёлу оставить жильцом. Белому, видать, плевать — убьёт ведь Аню взаправду, если из себя его выведут сейчас, и людям своим прикажет Витю не просто к нему привезти, а сразу в висок пулю позволит пустить… Ставки слишком для них всех высоки. — Ну, чего встал!.. — Хидиев за шиворот Аслана ухватился. Радовало безмерно, что Расул, видать, всё понял. Губы кусал, ругался, на Космоса смотрел, не мигая, желая заместо шпалы оставить кучку пепелища, но шёл, в отличии от Ахмадова, которого приходилось прочь толкать. — Пошел! Кому сказано, давай!!! Бакир пришёл на помощь. Аллаха прося помочь, он перехватил друга за локоть и из кабинета вывел на потеху охране Белова. Аслан ругался, продолжая Белого звать трусом и циником, и тяжело ударял берцами по полу, уходя в положении захвата, каким локоть можно вывихнуть прочь. Саша стоял и, куря, провожал Хидиева взглядом. Исмаил у порога задержался, через плечо на них смотрел, будто хотел увидеть в собственной спине с пару-тройку ножей. Космос хмуро смотрел в сторону окна в ожидании пуль, это самое окно превращающих в зияющие пустоты в стене. Белов не шевелился. Только дрожащая меж челюстей сигарета выдавала в Сане дыхание — без неё бригадир, вероятно, был бы ужасно живой статуей. Хидиев только палец вскинул и в нарицание указал настрого: — Подумай над тем, что я тебе сказал, Саша. И ушёл до того, как Космос спустил его с лестницы кувырком. До того, как в одном из кабинетов раздался женский крик, перешедший в глухое рыдание, наждачкой гладящий уши и душу до крови. Ушёл до того, как загоготал Шаман, Бакира и Аслана провожающий злящими улюлюкиваниями и шутками. Исмаил ушёл, чувствуя себя проигравшим не бой, а полноценную войну, но и знать не знал, что над его словами Белый задумался сразу, как за Хидиевым закрылась дверь кабинета главврача, а Космос принялся вполголоса на чечена сыпать руганью… …Такси, катавшееся с Домодедово по городу уже добрые два часа, остановилось в одном из дворов района Северное Чертаново.1997. Глава 8.
28 мая 2023 г. в 00:27
В салоне царило такое молчание, которого Исмаил не помнил даже в горах. В горах всегда ветер свистит, принося с деревень, расположенных в низинах Кавказа, разные звук — детские крики игр, мычание коров и блеяние коз, переговоры женщин в платках.
А когда они по столице ехали, было тихо.
Хидиеву проще думалось, будто бы он оглох от собственных криков, какими раздавал указы. Одним людям велел искать Пчёлу по городу, вторым — не прекращать попыток с Витей и Аней связаться, третьим — занять «оборону» в гостинице.
Сам Исмаил со своими самыми близкими приближенными — Расулом, что ему был братом, в первую очередь, по духу, а не крови, и Асланом, летом девяносто шестого вернувшегося с войны — направился к Белому.
Сопровождал их крупный кортеж — такой, который напугать мог, как минимум, своей численностью. В багажнике перестукивались — на всякий случай — автоматы, а под неудобными жакетами привычно прятались ручные пистолеты. Преимущество точно было у горцев, но Хидиев, смотря на дорогу, — для него вся Москва была одной сплошной дорогой — едва слышно Аллаху молился.
Всевышний ему подсказывал явно, что крови будет много.
Исмаил знал. Исмаил верил. И просил, только бы кровь была не его людей.
Остальное он отмолит. Потом.
Пчёла им подложил свинью. Устроил подставу в момент, когда права предавать не имел. Исмаил себя на мысли поймал, что заколол бы шайтана, не купившись ни на какие уговоры Анны, если б Витя их кинул по любой другой причине.
Но дружба… это святое, Хидиев то, как никто другой знал.
И видать, так Аллаху было нужно, раз всё совпало.
Во всей этой ситуации он больше всего радовался, что у жены Пчёлы оказался стержень. Что Аня не впала в истерику, а сумела предупредить. И, видать, правильно сделала, что сама поехала к Белому, он бы всё равно к себе её притащил. Так у Ани хоть был тыл.
Хотя она, вероятно, о нём ещё не догадывалась.
— Тут? — Расул выжал тормоз, останавливаясь у какого-то медицинского центра, который белой вырезкой прорезал январскую мглу. Остальные машины сопровождения держались чуть позади, фырча тарахтящими моторами.
Аслан кивнул, телефон убирая в карман дублёнки:
— Если справки правильно навели, то приехали.
Хидиев масла в огонь подливать не хотел. Заместо того, видать, брызнул прямо в полымя бензином, когда машина остановилась, а сам Исмаил принялся отстёгиваться и пообещал невесть кому:
— Ну, это мы сейчас посмотрим.
Бакир брови хмурил так, что под ними вообще сложно было глаза его увидеть. Пошёл вслед за Исмаилом. Снег хрустнул под подошвой армейского ботинка Аслана, от которых Ахмадов не мог отказаться — эдакое эхо войны, что вечно будет звучать в его голове.
Исмаил запахнулся в дублёнку, оглянулся. Ненадолго его ослепили светы фар машин, что припарковались ровно за тачкой Бакира. Осознание, что Хидиев должен быть своим людям примером, под контролем себя держать, душило, но Исмаил от захвата умудрялся уходить.
Он гаркнул, хотя в лёгких и становилось тесно:
— Всем на местах оставаться!!!
— Без резких движений, мужики! — поддакнул ему Расул и, заблокировав джип, направился вслед за Хидиевым. Почти шаг за шагом; по следам на снегу их ботинки оказались рядом друг с другом.
Было тихо, как перед бурею всегда становилось беззвучно. А буря будет — у Бакирова на такие вещи чутьё было поразительное. Он шепнул, оглядываясь на чужие чёрные машины, на которых люди Белого разъезжали:
— Их что-то прям много, братан.
— Вижу, — невесело хмыкнул ему в ответ Исмаил.
Аслан задерживался у машин, веля автоматы не доставать, — мол, повода пока нет, а если стволы выставите, то ими точно придётся воспользоваться, — но Ахмадов трусцой до них добежал и, словно догадавшись, о чём шёл разговор, добавил:
— Похоже, всех созвали. Ну, или большинство.
— Фил — человек дела, — Исмаил шагу не сбавлял, когда прошёл мимо первого «ряда» тачек Белого, точнее, людей, которые самыми первыми приехали к центру. А из-за руля кто-то за ними смотрел.
— Ещё человек далеко не последний по значимости во всей структуре. Не удивительно, что все тут.
— Тем более с тем, что было… — хмыкнул Аслан.
— Тем более, — Хидиев поддакнул, ещё более хмурым становясь.
До ужаса был рад, когда после перемирия, подписанного прошлым августом в Хасавюрте, Ахмадов из российского плена вернулся живым и вполне себе соображающим. Но иногда Хидиев на мысли себя ловил, что было просто милостью Аллаха, что Аслана не прирезали за длинный язык — что-что, а поболтать он просто обожал.
— Если кто-то пальнёт, — Расул продолжал оглядываться на тачки Белого. А из них уже выходили люди, которые только с интересом, но интересом злым смотрели за чеченцами. — Такая канитель начнётся, Исмаил… Крикнешь — никто не отзовётся.
— Сплюнь, дурень.
— Ну, так если посмотреть, — Аслан не к месту возгордился, подходя близко к дверям. — То преимущество у нас. Вдвое больше точно.
— Не ясно, сколько ещё внутри торчит, — хмуро оспорил это «преимущество» Бакиров. — И что у них с ружьём.
— Не важно, — осёк обоих Исмаил и дёрнул ручки дверей. Те поддались, и Хидиев до того, как сказал: — У меня каждый человек на счету, — увидел пустой холл.
И недобро сжалось что-то под грудью, словно у него горный орёл пытался выклевать каждый из внутренних органов.
Расул тоже заосторожничал. Попахивало засадой. Их ждали? Анна предупредила, что за её свободу приедут договариваться чечены?
Бакир не знал; он Пчёлкину откровенно не любил, — считал, что слишком много на себя берёт княжеская особь, а муж ей слишком много позволяет, — но пулю лбом ловить за переводчицу не хотел.
Расул вытащил осторожно пистолет. Шикнул, когда Исмаил, толком губ не размыкая, приказал:
— Убери.
Не убрал. Оставил на предохранителе.
Двинулись. В приёмной было пусто; в гардеробе — куча курток, а никого поблизости нет. Хидиев шёл, а шагов своих не слышал. В голове были примерные мысли, что говорить Белому. На какие святыни ему давить, если одного грозного лица, тона и кортежа на три десятка человек Сане не хватит, чтоб прекратить поистине скотские поиски Вити. И отпустить Анну.
В идеале — «и». В минимуме — «или».
Они завернули, куда не знали, стоило ли заворачивать. Коридор так и оставался пустым, и только у какой-то двери стояло двое мужиков. Обернулись они так синхронно, как того не могли делать даже танцоры.
Один из них, тот, который был ближе к чеченам, зычно им кинул:
— Кто такие?!
И тогда, как по волшебству, из открытых дверей поблизости кинулся народ. Преимущественно «пешки» — уж кого, а их Бакир различать умел. По двое-трое из каждой комнаты.
Где-то за стенами раздался чей-то женский голос. Нервы вдруг взыскрили, как хреновая проводка; Аслан будто снова в плен попал.
Один из мальцов, ругнувшись, навёл на них пистолет. Расул не заставил ждать ни секунды.
Предохранитель снялся до того, как Бакиров успел руку вскинуть ровно на пацана, держащего их на прицеле. Сопляк побелел.
Расул понял, что ствол навел не на того, но дёргаться с пушкой в руке себе позволить не мог. Потому стоял и не дышал толком. Пот парой крупных капель стёк по спине.
Бисмилляхи…
Исмаил сказал так, что углы одновременно сгладил, а в то же время сделал их настолько острыми, что случайный шаг, взгляд или слово могли сойти за провокацию:
— Мы к Белому.
— Чего надо? — вопросил всё тот же, который первым их заметил.
Ручка одной из дверей пару раз дёрнулась вверх-вниз, словно пыталась открыться. Изнутри кто-то ломился в коридор, но когда Бакир посмеялся так, будто плевался в рожи вышибалам:
— Ты, что ли, Белый? Не с тобой ли нам поговорить? — то рваться перестали.
Исмаил взглядом метнулся туда, где стояла охрана, и добавил до того, как в узком коридоре, где от пули не спрячешься, не началась перестрелка:
— Ты знаешь, чего нам от него надо, брат.
— Брат, — хмыкнул в той же манере, что и Расул смеялся, вышибала. Сам рукой и махнул, кого-то из людей куда-то посылая, но скалиться не перестал:
— С чего ты вообще себя моим братом считаешь, чурка?
— Не базарь с ним, — почти шепотом прошипел Аслан и кулаки сжал так. В почти что полной тишине, прерываемой только колыханиями сопляка, Бакира держащего на прицеле, прозвучало почти откровенным вызовом.
Исмаил послушался; уж слишком резко запахло жареным. В знак уважения он, будучи гостем в Москве, в больнице, где Филатова прямо сейчас — не исключено, что за соседней стенкой — штопали, куски разорванных тканей, плоти и прочего сшивая в мелкие клочки, выказал своё уважение и почтение.
Коснулся плеча Бакирова. Под рукой Хидиева был металл — вот каким напряженным хватом Расул держался за ствол:
— Опусти пистолет.
Сопляк, поевший бессмертия, явно тому был безбожно рад. Куда сильнее Бакира, который этот указ счёл за что-то, близкое к оскорблению. И в первые секунды остался неподвижен.
Лоб у славянина был большой и ровный, по такому целиться — одно сплошное удовольствие.
Исмаил руку сжал крепче. И Расул, ругаясь Аллаху, был вынужден мальцу даровать жизнь, а вместе с тем — даровать её Хидиеву, его людям, Анне.
Тогда стало проще посмотреть прямо в лицо самому разговорчивому из всей толпы, который в послушании Бакира увидел что-то, что его рассмешило вплоть до ехидного смеха:
— То-то же.
У Ахмадова зубы заскрипели так, что искры можно было бы высечь. Вот же шайтаны, а!..
Не удивительно, что на Филатова покусились. Если у Белова такие люди работают, значит, и сам он, как собеседник, не особо приятен. А значит тяжело, тяжело будет договориться, вытащить переводчицу из этого подобия плена, жестокость которого ни в какую не идёт с той, с которой пришлось Аслану столкнуться после боя под Аргуном, ставшим для Ахмадова роковым.
Исмаил повторил, старательно в тот момент следя, чтоб руки по привычке не скользнули в карманы, а люди Сани не подумали, что в жакете он что-то — например, диктофон — прячет:
— Нам надо к Белому.
— Вот как Саня скажет, что вас ждёт — так пожалуйста, — оскалился громила. — А пока — здесь будете. В самом лучшем случае.
— А в худшем?
Хидиев спрашивать старался спокойно, чтоб в его тоне не увидели провокации, но с задачей своей, видать, не справился. Ему в ответ снова улыбнулись так, словно хотели проверить, насколько хватит терпения горцев, и чересчур властно для «шестёрки» — ну, в самом лучшем случае «восьмёрки» Белова — сказали, будто смакуя:
— Вон пойдёте.
— Не пойдём, — качнул головой Исмаил. — Мы приехали не для того, чтоб нас выгоняли.
— Тебе, чё, особое приглашение на выход надо?
— Слова выбирай, — вклинился Аслан. Перстни на его руках, «необходимости» которых Ахмадов до сих пор не понимал, блеснули и точно бы смогли потесниться, сдвинуться ближе к ладони, если б на пальцы свои он надел куда более привычный ему кастет. — Как со старшими-то разговариваешь?
Половина от бессовестных русских прыснула. И то, вероятно, могло стать равносильным падением спички на пол, облитый керосином.
Но спичка, слава Аллаху, успела потухнуть до того, как долетела до паркетной доски; явился тот, которого отправили за Белым.
Саши не было, но пацан кивнул, будто приглашал. Тот амбал почти всем собой навалился на дверь, которую охранял. Та скрипнула, или за нею кто-то что-то сказать попытался?
На том Исмаил внимание заострил, но только до того момента, как ему сказали:
— Ну, иди, Отче.
И они послушались. Проглатывая всю дерзость, за которую святым делом было лоб красной точкой выстрела пометить, чечены направились на второй этаж. Двинулись втроём, почти нога в ногу ступая, а мальчики на побегушках, которые бы навряд ли успели пистолеты достать, если б в самом деле пальба началась, в стороны расступались, мявшись к стенам.
Тот, который Бакиру угрожал стволом — что был настолько лёгок от пустоты обоймы — смотался до того, как Расул нашёл его взглядом.
Проводили их тишиной. Только Шаман, охранявший на пару с Костью кабинет, где Аня Пчёлкина скреблась в надежде хоть какой-то знак подать Хидиеву, оттопырил в презрении губу — ну, подумать только, сколько спеси!..
Затихли, надеясь через пролёт услышать каждое слово переговоров.