Ровно через год, на том же месте

Хоб сожалеет о сказанном сразу же после того, как Морфей направляется к выходу. Почему именно через год (это же чертовски долго), и почему он не додумался под благовидным предлогом взять у него номер телефона? Он показался педантичным – возможно, он и в самом деле придет через год – но очевидно, что до тех пор его нога сюда не ступит. Он не зайдёт вечерком на коктейльчик (почему-то Хоб уверен, что Морфей пьёт коктейли, а не пиво), чтобы поёрничать, мол, не страдает ли «Столетний паб» от нашествия крыс. Эх… – Не твоего полёта птица, – справедливо напоминает ему проходящая мимо Бэт. – Давай за работу, босс. Рыжеволосый кто-то оказывается очаровательной девушкой по имени Ребекка (Бэт спасает его, когда подходит познакомиться), и у них предсказуемо ничего не выходит. – Ты даже не старался, – говорит ему Чарли, не отвлекаясь от смешивания ингредиентов для очередного замысловатого коктейля. Его покрытые татуировками смуглые руки порхают в воздухе, как крылья бабочки, его взгляд сфокусирован, в его голове совершается предельно точный вычислительный процесс. Касающийся создания коктейля, конечно же. Не реакции на новость о скоропостижном расставании Хоба и Ребекки. – Неправда, – Чарли вряд ли настроен выслушивать его нытье, но раз уж у Хоба выдался небольшой перерыв, поскольку посетители сегодня предпочитают закуски горячим блюдам, он всё равно намерен присесть ему на уши. Он в печали, в конце концов, разве это не дружеская обязанность – утешить друга в печали? Или хотя бы его выслушать. – Я был с ней очень мил и заботлив. – Ты с ними со всеми мил и заботлив абсолютно одинаково. Убери Ребекку и подставь вместо неё какую-нибудь Марту, Джесси, Джека, Джима – твоё поведение не изменится. Знаешь, кто так себя ведёт? – Кто-то еще называет дочерей «Марта»? Мне кажется, я давно не встречал девушек с такими именами. Или это просто совпадение. – Ты должен был задать вопрос, – Чарли ставит шейкер на стол с негромким, но внушительным стуком, и смотрит на Хоба исподлобья: пирсинг на обеих бровях придает его взгляду схожесть со взглядом раздражённого дворового кота. – Ладно-ладно, – Хоб приподнимает обе руки в жесте примирения, – кто так себя ведёт? – Нарциссы, – Чарли добавляет последние штрихи и уносит приготовленный коктейль гостье в другой конец барной стойки, не оставляя Хобу простора для возмущения. И возможности полюбоваться, как причудливо в длинном стакане зелёное переплетается с фиолетовым, закручиваясь вихрами, но не смешиваясь. Когда он возвращается, Хобу, немного отвлёкшемуся на всегда умиротворяющее его созерцание посетителей, приходится приложить усилия, чтобы вспомнить свою обиду. – Я не нарцисс! – Нет, но ведёшь себя именно так, – Чарли внимательно читает записи заказов, проводя по ним пальцами, и начинает доставать из небольшого холодильника под барной стойкой необходимые ингредиенты. – Ты уже всех достал своими интрижками, если честно. Пора двигаться дальше. Хоб в один миг чувствует себя обессилевшим, не способным на дальнейшие возражения. – Я знаю... – Я тебе это как друг говорю, – Чарли меняет интонацию, старается говорить ободряюще, самую малость встревоженный тем, как печально стал звучать голос Хоба. – И это знаю. Спасибо, друг, – Хоб грустно улыбается, хлопает Чарли по плечу и возвращается на кухню. Робби сидит на скамейке в парке: ранняя весна, и природа пока похожа больше на несуразного гадкого утёнка, чем на прекрасного лебедя. Голые деревья с начинающими набухать почками, прошлогодняя трава, кое-где смешивающаяся с нежной молодой зеленью и искаженная отсутствием цветов. Лужи на земле, лужи на тротуаре, светло-серое небо. Такой себе пейзаж. Но маленькому Робину нравится. Ему нравится гулять где угодно, играть где угодно: он может поднять с земли самую обычную палку и создать вокруг неё целый мир. Кажется, Робби был таким же в детстве. Кажется, он давно об этом забыл, а когда появился Робин – вспомнил. Робби сидит на скамейке, ждёт жену и сына. Они поехали с утра пораньше к дантисту, потому что у Робина разболелся зуб. Вообще-то, Робби тоже должен был поехать с ними, но он снова допоздна работал в пабе, а потом не смог вовремя встать с постели. Элеонора пожалела его, сказала, что справится сама. Она смеялась. Говорила, что для жены повара она слишком часто готовит себе и сыну завтрак. Она поцеловала его в щёку – он помнит это мягкое прикосновение, длившееся всего миг, и её запах, и то, как её волосы коснулись его лица. Они договорились встретиться в парке, потому что Робин захочет погулять. А потом они могли бы зайти в его любимое кафе и поесть пирожных с горячим чаем. На вывеске кафе нарисован динозавр – может, поэтому оно так нравится Робину. Он любит динозавров. Робби начинает замерзать, когда видит подъезжающую серебристую машину своей жены. Он встает, улыбается, идёт к ним навстречу. Элеонора выходит из машины, и Робби подходит так близко, что уже видит сидящего в детском сиденье сзади Робина, и он думает, как назвать его в этот раз. В последнее время Робину начали нравиться крокодилы – как называются дети крокодилов? Крокодильчата? Наверное, так. А он будет папа-крокодил. А Элеонора – мама-крокодилиха, и ей это вряд ли понравится. Робби улыбается своей придумке, когда понимает, что ему не подойти ближе. Что вышедшая из машины Элеонора говорит ему что-то, но он не слышит. И тут начинает падать снег. Робби отвлекается на него, ловит снежные хлопья на ладонь – они оказываются хлопьями пепла. Он поднимает взгляд в небо и видит бесконечные хлопья пепла, они падают на мир, покрывают грязно-серым и без того уныло выглядящий парк. Робби поворачивается, чтобы крикнуть что-то Элеоноре. Что они не будут сегодня гулять в парке и есть пирожные с горячим чаем в кафе, на вывеске которого нарисован динозавр. Что им лучше вернуться домой. Что им вообще не стоило выходить из дома в тот день. Но Элеоноры и Робина нет, машины нет, никого и ничего нет, он даже не в парке. Он нигде. Он скоро проснётся – всегда просыпается на этом моменте. Никогда не получает даже мгновения рядом с ними хотя бы в грёзах. Не может ни сказать, ни услышать последних слов. Не может иллюзорно почувствовать хоть толику их тепла. На улице зима, но Хоб выходит покурить на балкон в штанах и футболке, не чувствуя холода. Он вглядывается в освещенную фонарями ночную улицу, не видя её. Затягивается сигаретой, не чувствуя вкуса табака. Хоб и Нора – такими они были для маленького Робина, пока он не научился бы выговаривать «Роберт и Элеонора». Хоб, прикрыв глаза, потирает переносицу, чтобы найти в себе силы отогнать подкатывающий к горлу комок при мыслях о том, что он не научится никогда. Он пролил достаточно слёз. Он достаточно ненавидел себя за то, что не встал с постели тем утром: чтобы уберечь их от аварии или умереть вместе с ними – всё равно. Это дела давно минувших дней. Жив – так живи, не так ли? Той же зимой Хоб, не без осмысления слов своих друзей, решает, что с него довольно. Связей на одну ночь, связей на один месяц – связей, в которые он не верит с самого начала. Ему нужно… отдохнуть. Подумать. И, наверное, компания своей руки – не такая уж ужасная альтернатива попыткам сбежать от самого себя. Он гуглит Морфея Лзорила весной, когда к ним и в самом деле заявляются люди из FSA с внеочередной проверкой. Они, впрочем, ничего не добиваются, как и их коллеги до этого и после этого: при всей нелюбви к правилам Хоб умеет соблюдать их, когда нужно. И у него тоже есть друзья то тут, то там. И стопка бумажек с портретом королевы в кармане. Хоб не думает, что это дело рук компании Морфея – скорее, он думает, что если бы они обменялись номерами телефонов, было бы прикольно ему об этом написать. Но у таких, как он, по номеру, выложенному в сети, наверняка отвечает какой-нибудь личный помощник. Так что Хоб просто бездумно скроллит его фотографии с каких-то мероприятий в Instagram: Морфей неизменно в очередной вариации черного делового костюма поверх черной рубашки, с умным взглядом и вежливой полуулыбкой на лице. Никаких тебе фото из отпуска, снимков любимой собаки, селфи с другом или подружкой, постов с рассуждениями о смысле жизни, впечатлений о посещении новой пекарни. Ни одной фотки красивого капучино или еды. Наверное, даже будь у Хоба его номер – Морфей вряд ли бы ему ответил. Хоб закрывает страницу и крышку ноутбука, подпирает голову рукой и безразлично смотрит в окно. С тех пор, как он решил быть разборчивее в связях, появились некоторые другие проблемы. Скука. Одиночество. Он не привык так много времени оставаться наедине с собой. Можно было бы написать Морфею в директ, но нужно ли? Хоб и так достал всех друзей, какой смысл задалбывать ещё и малознакомого человека из-за своего социального голода. Да и он бы всё равно не ответил. Определённо, не ответил бы. В начале осени, когда остаётся месяц до их предполагаемой встречи, Хоб, сам того не осознавая, начинает считать дни. Может, Морфей даже не придёт. Но тогда Хоб точно напишет ему в директ. Определённо, напишет, и пусть только попробует не ответить.