***
Лёва получает зарплату на следующий день после совместного с Шурой ужина. По правде говоря, мысли о деньгах совершенно вылетели из головы. Они казались чем-то мелочным и незначительным на фоне других проблем. Лёва совершенно забыл о том, что его финансами больше не управляет мать. Она, по правде говоря, даже не в курсе того, сколько сын получает за фотографии, и он тоже. Возможно, это слишком инфальнтильно, по-детски и глупо, но у Лёвы нет ни малейшего представления о том, как нужно вести «взрослую» жизнь, о которой все говорят. Лёва смотрит на конверт, вертит его в руках и не решается открыть. Обычно такие «письма» показывают в фильмах, где есть крутые мужчины, отдающие незаконные взятки другим крутым мужчинам. Заработок Лёвы законный и заслуженный честным трудом, ему не стоит бояться ареста за трату денег. А они, как не крути, как не погружайся в мысли, всё равно нужны. — Ты чего так смотришь? Не бойся: я не подкладывал туда бомбу. Ты заслужил этих денег, маленький лев. — Шура смеётся и хлопает Лёву по спине, как бы подталкивая к открытию конверта. — Это точно мои деньги? Ты… — Он запинается, вспоминая, с кем идёт беседа. — Вы не заберёте их? Лёва вздрагивает, когда слышит в ответ громкий смех. От него не веет ни злом, ни насмешкой, вместо них чувствуется какое-то добро. Оно напоминает то, что излучала одна из первых тренеров Лёвы. Он, несмотря на прошедшие годы, до сих пор с теплом вспоминает ту женщину. Она была в меру мягкой и в то же время твёрдой по характеру. Та женщина не издевалась из-за веса и порой даже ссорилась с родителями своих учеников по этому поводу. Маленький, ещё тогда Егор, долго-долго и сильно-сильно плакал, когда его мама сменила тренера и вынудила заниматься с кем-то другим. Тот мужчина оказался настоящим кошмаром для маленького Егора. — Лёва, эх ты! Зачем мне нужны твои деньги? — Говорит Шура, немного отходя от приступа смеха. Лёва растерянно пожимает плечами, теребя в руках измученный конверт. Тот уже не выглядит красивым и важным, как в фильмах про крутых мужчин. Теперь конверт напоминает плату за какие-нибудь наркотики. Лёва, смотря на бумагу, чувствует острую неловкость и стыдобу за свой вопрос и реакцию. Обычно люди чуть ли не из штанов выпрыгивают от счастья, когда получают зарплату, а Лёва просто сидит на чёрном кожаном кресле и хлопает глазами, как дуралей. Конечно, Шуре будет смешно с такого глупого и нелепого зрелища. — Конечно они все твои, открывай скорее и считай их. — Подмигивает тот и теперь уже гладит Лёву по спине. Последний не вздрагивает, а вяло улыбается и всё же вскрывает конверт. Там, в самом деле, оказывается пачка «хрустящих» купюр. Лёва смотрит на них, как на нечто не в земное и сверхъестественное. Он в жизни не видел так много денег, только зарабатывал их, но в руках не держал. Теперь же Лёва чувствует, как сердце забилось быстрее обычного. Конечно, теперь есть возможность купить буквально всё то, что было запрещено. Никто не посмеет остановить, в том числе и мать. — Ой как глазки у тебя заблестели, — всё продолжает смеяться Шура. — Неужели, это твоя первая зарплата? Лёва неловко улыбается, чувствуя, что руку со спины так и не убрали. Он и до сегодняшнего дня получал немаленькие деньги, но они всегда принадлежали родителям. Сегодня же у Лёвы первые деньги, которые принадлежат только ему. Он не может объяснить всю свою радость Шуре, человеку, который гребёт деньги лопатой, и, наверное, даже не помнит, как заработал первые. — На самом деле, первая, — Лёва прячет деньги обратно в конверт, решая рассмотреть всё дома. — До этого все деньги приходили на счёт моей матери. А вы первый, кто заплатил именно мне. — В таком случае, — Шура перемещает ладонь на шею Бортника, вызывая у того мурашки. — Наслаждайся своей первой зарплатой, Лёва. Тот растерянно смеётся, понимая, что тело перестало слушаться. Руками не получается пошевелить, несмотря на огромнейшее желание. Перед глазами проскакивают мутные и неразборчивые образы. У Лёвы получается разобрать чьи-то широкие ладони с мозолями и грязными ногтями и ярко-красный свисток, висящий на шее. От чего-то эта картинка вызывает приступ тошноты и дрожи во всём теле. Становится невероятно страшно и мерзко до такой степени, что хочется сбежать. Из лёгких пропадает воздух, они словно совершенно забыли о своих обязанностях. Лёва начинает задыхаться и беспомощно открывать рот в попытках хоть немного заполучить кислорода. Но ничего их этого не выходит. Лёва будто находится под огромной толщей воды, и выплыть не получается, что-то будто тянет на дно снова и снова. — Лёва! — Голос Шуры воспринимается Лёвой как какой-то сторонний шум, который не удаётся нормально разобрать. — Лёва, посмотри на меня! — Уман хватает его за плечи и начинает трясти, явно пытаясь привести в чувства. — Смотри на меня. Лёва, сосредоточься на моем голосе! Тому всё же удаётся поднять взгляд на Шуру, но сосредоточиться на его лице не получается. Собственное сердце бьётся так быстро, что противный звук «бьёт» по ушам, заставляя ещё больше мучиться. Воздуха по-прежнему не хватает, он фактически не попадает в лёгкие и проходит мимо. — Лёва, называй цвета со мной! — Шура отказывается сдаваться и не позволяет Лёве упасть, держа того за плечи. Лёва не понимает причём тут цвета и на кой чёрт их нужно называть. Сейчас не до этого, ведь кажется, словно в любой момент можно задохнуться. Лёве хочется оттолкнуть от себя Шуру, но обеспокоенный голос того заставляет подавить в себе всякие желания и вяло кивнуть, соглашаясь. — Отлично, отлично… — быстро-быстро говорит Шура. — Какого цвета обои в комнате? Какого, Лёва? Последний еле переводит взгляд на обои в попытках разобрать цвет. Тот сперва кажется зелёным, потом чёрным, а следом и вовсе белым. Непонятно, что именно нужно ответить, ведь вариантов чересчур много. — Бе… — Больше двух букв не выходит произнести: слишком сухо в горле, а в лёгких мало кислорода. — Бе… Бе… Бе…– Звук биения собственного сердца сводит с ума всё больше и больше. — Правильно, Лёва, обои белые! — Кажется, Шура радостно улыбается. — А какого цвета моя рубашка? Лёва старается сосредоточить взгляд на чужой одежде. Она, как какой-то хамелеон, постоянно меняет цвет, будто пытаясь окончательно довести Лёву до полного сумашествия и безумия. — Сер… она сер…сер… — Лёва чуть ли не плачет, чувствуя себя самым жалким и беспомощным. «Егор, ты знаешь, что нужно слушаться старших?» — слышится ещё один голос, но более чётко и разборчиво. Он заставляет сердце замереть на мгновение от дикого животного ужаса, заполняющего каждую клеточку тела. Оно будто наливается свинцом и окончательно лишается возможности двигаться. Подобный ступор обычно случается с кроликами, которых загнали в ужас. «Егор, подойди ко мне, ну чего ты глазками хлопаешь?» — не унимается загадочный голос, напоминающий скрип железной двери, чьи петли давно не смазывали. Звук отвратительный, он вызывает желание вырвать себе уши, лишь бы больше ничего не слышать. Но руки не поднимаются. — Лёва, моя рубашка серая, обои белые, повторяй это за мной! — Шура отвлекает от гнусавого голоса своим криком. — Рубашка серая, обои белые, диван чёрный. Давай, Лёва, повторяй за мной! — Рубашка. Серая. — еле-еле выдавливает из себя Лёва, пытаясь игнорировать скрипучий голос. — Правильно, Лёва, правильно! — Кажется, Уман нервно хихикает. — А какого цвета стены? Какого цвета? — Белые… стены белые, — становится немного легче, словно кто-то подключает кислородный баллон. — Умница, а какого цвета диван?! — Шура чуть ослабляет хватку, или же так просто кажется Лёве. — Чёрного… — Он чувствует, как дышать становится несколько легче, а противный и пугающий голос стихает. Шура продолжает спрашивать про цвета до тех пор, пока Лёва не приходит в себя. Когда это происходит, он растерянно оглядывается по сторонам и тяжело дышит, боясь, что доступ к кислороду снова в любой момент закроется. Тело дрожит похлеще старой стиральной машинки. Шура уходит, но быстро возвращается с пластиковым стаканом воды. Его вручают Лёве, который жадно осушает содержимое сосуда, будто бы доступа к жидкости не было лет сто пятьдесят. — Как ты себя чувствуешь? — Обеспокоенно спрашивает Уман и садится рядом с дрожащим Лёвой. — Лучше… — Он шумно проглатывает слюни и сжимает пластиковый стаканчик. — Но я не знаю, что это было… Шура тяжело вздыхает. Снимает с себя чёрный пиджак и накидывает его на плечи Лёвы. Предмет одежды оказывается слишком широким для Бортника, от чего тот чуть ли не «тонет». Но от запаха, исходящего от пиджака, Лёве становится немного спокойнее и теплее на душе. — Это похоже на паническую атаку, — Шура внимательно смотрит на Бортника, кутающегося в пиджак, как котёнок в одеяло. — У многих моих знакомых бывают такие, они говорили, что им помогает перечисление цветов или счёт цифр. Никогда бы не подумал, что мне пригодится эта информация. — Шура коротко и грустно усмехается, после чего начинает тереть переносицу. — Думаете, что у меня была именно эта атака? — Голос Лёвы дрожит, рискуя запнуться на любом слове. — Мне сказать правду или то, что успокоит тебя? — Предоставляет наисложнейший выбор Шура. Лёва задумывается. С одной стороны, хочется знать правду, чтобы больше не допустить панических атак. Ведь зная источник проблемы, её можно взять под контроль. А с другой стороны, не хочется знать вещи, которые делают ещё более слабым и немощным. Выбор схож с тем, что был вчера, и Лёва снова решается спросить правду, ведь вечно тешить себя сказками невозможно. — Скажите правду, я по горло уже сыт «красивыми» историями. — Лёва нервно усмехается и обнимает себя. Шура тяжело вздыхает, потирает виски и облизывает губы, собираясь начать говорить явно не самую приятную речь. — Это была паническая атака, и я не знаю, чтобы ты делал, если бы меня не оказалось рядом. Мне непонятно, что именно её спровоцировало. Тут либо я сделал что-то, от чего тебя накрыло; либо ты так сильно улетел в свои мысли, что вспомнил нечто очень болезненное. Я не врач и почти не разбираюсь в этом. Тебе следует потратиться и всё же сходить к психологу или хотя бы для себя понять, что вызывают у тебя такую реакцию. Просто помни, Лёва, что я не всегда смогу быть рядом, и мало кто станет перечислять цвета с тобой, — Шура поправляет ворот серой рубашки. — Я так понимаю — ты мне ничего не расскажешь, даже если вспомнишь. Но прошу тебя помнить, что мне можно доверять: я буквально никому не расскажу. Лёва кивает, не чувствуя отрицательных эмоций из-за чужих слов. Они, наоборот, как-то успокоили и даже привели в более-менее нормальное настроение. Правда не причиняет боли и только ложится на мысли лёгким слоем. Лёва сам не понимает, почему его накрыло, но разобраться с этим хочется потом, ночью, когда будет возможность остаться наедине со своими мыслями. Мужчины покидают здание только через полчаса. Когда Лёва окончательно отходит от приступа. В машине никто не говорит, каждый на своей волне мыслей, не самых приятных и весёлых. Но тишину прерывает Лёва с просьбой остановиться у магазина хотя бы на десять минут. Шура не закатывает глаз, не возмущается, а улыбается и кивает, мол, хорошо, мы остановимся. Подняться к магазину Лёве помогает Шура: ступеньки слишком скользкие и крутые, и вероятность упасть с них слишком велика. Бортник одновременно и польщён помощью, и расстроен тем, что она понадобилась. Чувство собственной беспомощности вновь расплывается по всему телу. Внутри магазина Лёва теряется. Его взгляд мечется то в одну сторону, то в другую. Хочется потратить все деньги на алкоголь, но здравый смысл резко пресекает всякие подобные желания. Если Лёва напьётся и явится в таком состоянии домой — родители не будут довольны: отец начнёт смотреть осуждающе, а мать наверняка закатит скандал и закричит: «Егор, что ты с собой сделал?! Ради чего я и твой отец вкладывали в тебя средства?! Чтобы ты ходил и бухал?!». Отношения с родителями и без алкоголя крайне плохие и скверные, словно Лёву связывало с родными исключительно фигурное катание и не более того. И это как-то грустно и обидно. Порой Лёве хочется иметь такую же семью, как в фильмах и у сверстников. — Ты чего застыл? — Спрашивает Шура и берёт Лёву под руку. — Ни разу не был здесь? Больно уж ты потерянный. — Не был, — кивает Лёва, не отдёргивая руку. — Вы… Вы не могли бы помочь ориентироваться здесь? Если вам, конечно, несложно, я и так слишком многого прошу от вас… Простите, пожалуйста… Лёва замолкает только из-за громкого и демонстративного кашля хмурого Умана. Становится страшно, что тот разозлился и прямо сейчас начнёт кричать, припоминая все недостатки Лёвы, включая лишний вес. — Лёвушка, душенька моя, пожалуйста, успокойся и перестань извиняться. Мне несложно походить с тобой по магазину часик. Больше мы не сможем: твоя нога не выдержит, да и слишком много людей будет смотреть на нас, — мягко и спокойно говорит Шура. — Тебе буквально не за что извиняться. Лёва кивает. И после этого Шура ведёт его вглубь магазина. В нём огромный выбор, и Бортник совсем теряется, не зная, что можно выбрать. В итоге он останавливается у стеллажа с шоколадом. Эта сладость всегда была для Лёвы самой желанной и просто объектом мечтаний. Шоколад запрещали есть мама и тренера. Последние и вовсе говорили, что Лёва и без конфет «слишком похож на свинью». Теперь же никто ничего подобного не скажет, потому что карьера закончена. Осознание этого помогает Лёве решится, чтобы взять какую-то невзрачную шоколадку. Страх поправиться всё ещё имеется, но слова Шуры вынуждают его подавлять. На кассе Лёва берёт пачку сигарет. Шура смотрит на неё и заменяет на другую, а на вопрошающий взгляд отвечает: — Они слишком тяжёлые, ты ласты склеишь от одной затяжки, — усмехается Шура. — А эти сигареты будут полегче. Лёва расплачивается за эти «сигареты полегче» и шоколадку своими честно заработанными деньгами. Продавщица хмуро смотрит на деньги, но ничего не говорит и выполняет свою работу. А в машине Шура учит Лёву курить, так чтобы не задыхаться и не кашлять от затяжек. После первой Лёва понимает — курить он будет много и часто.***