***
У Лёвы получается более-менее успокоиться только через час и то только благодаря терпеливому Шуре. Он, подобно заботливому старшему брату или любящему супругу, помогает Лёве привести себя в порядок и убрать ошмётки несчастных плакатов. От них фактически ничего цельного не осталось, зато пол заполучил новый «ковёр» в виде кусочков глянцевой бумаги. Лёва теряется во времени и не понимает, сколько времени уходит на устранение последствий истерики. Всё происходящее смешалось в одну кучу в голове, а разобраться не выходит, ибо времени и сил на это нет. Да и будет невероятно стыдно перед Шурой, ведь самокопание займёт чересчур много времени. Подобное вынудит ждать и терпеть ещё дольше. Шура сделан не из стали, и ему совсем скоро надоест возиться с рыдающим мужчиной. Нет, не мужчиной, а каким-то слабым ребёнком, который разревелся и закатил истерику из-за какой-то мелочи. Конечно, для Лёвы эти мерзкие плакаты не являются чем-то незначительным. Для него они напоминания о потраченных в пустую годах, бесконечной боли в теле и на душе. Только разве можно объяснить это тому, кто никогда не отдавал почти всю жизнь под исполнение чужих желаний? Шура же не требует никаких объяснений. Вообще, непонятно, почему он не уехал и поднялся в квартиру. По-хорошему нужно спросить, вдруг имелась веская причина. Только вот у Лёвы совершенно нет никаких сил, чтобы устраивать допросы и выслушивать что-то по работе. Сейчас хочется лечь под толстое тёплое одеяло с головой и заснуть на ближайшие дней восемь, дабы не слышать и не видеть никого. Жаль, только — подобное никогда не будет возможным. В руки Лёвы фактически силой пихают большую кружку с горячим чаем. Видно, что Шура совершенно не смущается рыться в шкафах чужого дома. Никто этого не запрещает, но и не разрешает. Лёва бы сделал замечание, если бы состояние квартиры родителей хоть сколько-то волновало. Однако Бортнику всё равно на эту кухню, даже если она сгорит, сожаления он не почувствует, только раздражение из-за противного запаха гари. Эгоистично ли это? Безусловно, но заставить себя любить эти холодные стены Лёва не может, ведь ненависть слишком сильна. Бортник отпивает немного чая из кружки. Плевать, что тошнота намекает на возможную рвоту. Сейчас просто хочется почувствовать хоть что-то кроме боли в сердце и бесконечной обиды. Она не похожа на ту, что обычно имеют взрослые люди и исходит глубоко из детства. Оттуда родом слишком много болезненных воспоминаний, терзающих душу. К счастью или нет, мозг многое заблокировал. Однако некоторые моменты из прошлого время от времени всплывают в голове. Так происходит и с загадочным человеком со скрипучим голосом. Даже сейчас Лёва чувствует холодную тяжёлую ладонь на своём плече. Прикосновения фантомные, это становится ясно, если посмотреть на Шуру. Он стоит напротив, спрятав руки за спиной. Такая поза обычна присуща каким-нибудь злодеям из комиксов. Например, диктатору несуществующей страны. Подобный образ идеально подходит Шуре. Ему бы в кино сниматься, а не возиться со сломанными фигуристами, которые ещё несколько месяцев назад подавали большие надежды. Они не были нужны самому «юному таланту». Их жаждала мать, а не тот, чья карьера не смогла перерасти в нечто грандиозное. Порой Лёве хочется, чтобы с ним много лет назад произошло тоже самое. Тогда бы удалось найти своё настоящее место в жизни. Увы, это всего лишь жалкие мечты человека, не знающего, как жить самостоятельно. Из-за последнего Лёва даже не думает о переезде в отдельную квартиру. Там просто не удастся выжить, зато получится сойти с ума окончательно. Жить с родителями тяжело, ведь это совершенно чужие люди. Лёва только с травмой осознал, что у него вместо семейного круга сплошной квадрат. В квартире находятся любящие друг друга люди и лишний Лёва. Ему банально нет здесь места, поэтому он должен уйти. — Ненавижу… ненавижу… — Хрипит Лёва, сжимая горячую кружку в руках, и громко шмыгая носом. — Кого или что ты ненавидишь? — Спрашивает Шура, чей голос звучит как через огромную толщу воды. Но у Лёвы всё-таки получается разобрать чужие слова. Он рассеянно пожимает плечами и поджимает губы. Вроде и хочется высказать, что накипело, и услышать в ответ нечто хотя бы отдалённо похожее на поддержку. При этом присутствует понимание того, что нельзя рыдать в плечо своему начальнику. Тот и без этого много сделал для Лёвы, хотя мог бы и просто забить и найти кого-то непроблемного и «целого». Так что лучше поскорее взять себя в руки и закрыть рот на замок. — Лёва, кого ты там так ненавидишь? — Голос слышится уже более отчётливо. — Пожалуйста, хватит втыкать в пустоту. — Простите, пожалуйста, — Бортник тяжело вздыхает и отпивает чая, который приятно обжигает горло. Шура садится рядом и устало потирает переносицу. Он явно устал от напряжённого молчания и беспомощных всхлипываний носом. Подобное даже самого терпеливого человека может взбесить. — Своих родителей… Это долгая история, вы не захотите слушать… Простите, что вы увидели меня таким… — слово «жалким» так и не удаётся сказать: оно «тонет» во всхлипываниях и шмыганиях носом. — Лёва, если бы я не хотел слушать — я бы не возился с тобой и не откачивал тебя. Так что язычком поработай и начни говорить, — серьёзно говорит Шура таким тоном, что по телу пробегает волна неприятных мурашек. — Я не буду орать или бить тебя, просто выслушаю и помогу по возможности. Лёва ещё некоторое время мнётся, но в конце концов начинает говорить. Он рассказывает почти всё: о неудачной карьере матери, о безразличном отце, о мудаках тренерах и о бесконечных издёвках матери из-за веса. Всё вываливается огромным потоком, который не останавливают. Шура терпеливо выслушивает всё и не перебивает, чтобы сказать: «Лёва, да как ты не понимаешь?! Это же твои родители: ты должен быть благодарен им за то, что они дали тебе шанс реализовать себя. Прекрати ныть и наматывать сопли на кулак, лучше вместо этого извинись перед матерью». Речь останавливается в тот момент, когда Лёва чувствует, как с его плеч падает тяжёлый груз. Тогда становится ясно — говорить больше нечего, ведь все мысли идут по кругу и вертятся вокруг одного и того же — ненависти. Она, как и обида, исходит из детства и отказывается покидать во взрослом возрасте. — Твоя мать конченная, — изрекает Шура, убедившись, что Лёва наконец закончил долгий монолог. Бортник удивлённо смотрит на начальника. Слова того сильно поражают, ведь они звучат именно так, как бы сам Лёва желал. Он нервно улыбается, чувствуя поддержку и некое одобрение. — Вы… вы правда так думаете? — Он облизывает губы, которые имеют лёгкий привкус сладкого чая. — Конечно, потому что нужно думать головой, а не творить разного рода херню… Теперь понятно, чего ты такой худющий и зашуганый, как какой-то котёнок. Я думал, что ты просто закрылся в себе из-за травмы, а тут вон какое «чудо» оказывается, — Шура звучит более эмоционально, чем обычно. — Я бы тоже на твоём месте ненавидел и мать, и отца заодно. Как ты вообще можешь жить с ними? Денег из твоей зарплаты вполне хватит на съём отдельной квартиры. — Я не смогу жить самостоятельно, один… — Лёва грустно улыбается и нервно потирает шею. — Мне хочется съехать, но я никогда не жил один и не знаю даже как стиральную машинку включать: меня просто не научили этому… Зато я знаю, как правильно делать разминку, чтобы не потянуть мышцы. Правда полезное знание? — С губ срывается тихий истерический смешок. Шура кладёт ладонь на спину Лёвы и осторожно поглаживает. Кожа Умана тёплая, от чего хочется лишь лезть под руку, дабы получить как можно больше ласки. Хотя и тут может говорить в Лёве маленький ребёнок, нуждающийся в объятиях и поддержке от кого-нибудь «взрослого». — Ты можешь переехать ко мне, по ходу всему научишься. А пока просто будешь платить деньги за проживание. Что думаешь? — Спрашивает этот «взрослый» с добродушной улыбкой, напоминающей ту, что имел Чеширский кот из старого мультика «Алиса в стране чудес». — Зачем вам это? Вы постоянно рядом. Даже сейчас поднялись ко мне в квартиру, хотя я вас не звал. Почему вы это делаете? Какая вам с этого выгода? — Руки Лёвы дрожат, но чай не выливается: его осталось совсем немного. — Я поднялся, потому что чуйка подсказала, что ты точно учудишь нечто эдакое. Как видишь, я оказался прав, — тяжело вздыхает Шура и останавливает поглаживания. — А вожусь с тобой, потому что мне это нравится… Знаешь, я ведь только так могу почувствовать себя сильным и нужным хоть кому-то. Лёва поднимает бровь, не веря, что такой человек, как Шура не может чувствовать себя сильным всё время. Ощущать слабость — удел таких людей как Лёва и других «мелких» людей. — Вижу, что ты не веришь мне. Я бы и сам не поверил, но послушай, — Шура шумно проглатывает слюни. — Ведь ты такой же. Все твои «друзья» крутились рядом, когда у тебя были слава и авторитет в спорте. Но теперь все разбежались кто куда, и ты остался один со сломанными чувствами. Можешь говорить, что ты не считал тех людей друзьями, но они были хоть каким-то общением, а теперь даже такого нет. И у меня есть нечто очень-очень похожее… — Мы разные… — начинает возражать Лёва, но быстро замолкает и прикусывает губу, дабы не взболтнуть лишнего. — Конечно же! Ты наконец-то начал возражать! — Уман странно смеётся, прикрыв глаза. — Слушай, мы с тобой разные, и ситуации у нас не похожие, но кое-что общее у нас есть — нам нужен человек рядом. И причины для этого у нас разные: ты нуждаешься в своеобразном наставнике, а я просто испытываю потребность в том, чтобы заботиться о ком-нибудь. У меня на то личные причины. Лёва кивает и допивает остатки напитка. Он не желает докапываться до истины, ведь кажется, что незнание в этом случае будет самым приятным на свете. Меньше знаешь, крепче спишь, как говорится.***
Лёва переезжает в квартиру Шуры в тот же вечер. Мать получает короткое сообщение: «Я уезжаю. Прощайте», и её номер блокируется как и отцовский. Эти люди полностью вычёркиваются из жизни Лёвы. Последний решается на столь серьёзный шаг, дабы не сойти с ума ещё больше. Шура полностью поддерживает это решение и даже хвалит за смелость, а в квартире выделяет отдельную комнату. Та обустраивается достаточно быстро: у Бортника крайне мало вещей. Молодой человек всё не может поверить в происходящее: больно уж оно напоминает сюжет дешёвенького бульварного романа, в которых бедную несчастную женщину спасает миллионер-извращенец. У таких персонажей всегда есть свод правил, за нарушение которых следует наказание. Оно либо слащаво милое либо просто мерзкое из-за своей извращённости. Столько о бульварных романах Лёва знает исключительно благодаря долгим поездкам, где и читаются книги не лучшего качества и содержания исключительно ради разбавления скуки. — И что теперь? — Спрашивает Лёва, сидя на кровати и глядя на Шуру. — В этом доме есть какие-то свои особенные правила? — Последнее произносится исключительно ради личного веселья. — А разве должны быть? — Отвечает вопросом на вопрос Шура, оглядывающий комнату, которая совсем слабо изменилась. — Ну по закону жанров вы должны иметь скелеты в шкафу и правила, которые нельзя нарушать, чтобы не последовало наказание, — Бортник не сдерживается и начинает тихо смеяться. Шура подхватывает веселье, но реакция не такая бурная, но всё же она есть. Это греет сердце Лёве. Он начинает чувствовать себя чуточку увереннее и более расслабленно. Хочется сказать ещё нечто похожее, но ничего больше на ум не идёт. Тот лишь рисует образы Шуры в виде заядлого любителя различных «игр». — Скелеты в шкафу у меня есть, а правил, кроме самых обычных, нет. Так что можешь расслабиться: никто тебя трогать не будет, — подмигивает Шура, с чьего лица не сползает весёлая улыбка. Шура говорит с новым жильцом квартиры около получаса. За это время мужчины успевают обсудить простенький план дальнейших действий, состоящий из рабочих моментов и бытовых вопросов. Выясняется, что Лёва никогда толком и не готовил, и Шура обещает его научить. Вообще, Бортник много чего не умеет, но он готов исправлять ситуацию и сделает буквально всё для этого. А ночью Лёве снится то, что спокойно можно назвать кошмаром. Во сне некто, пахнущий одеколоном, высокий со скрипучим голосом и ярко-красным свистком на шее настойчиво зовёт к себе и постоянно повторяет: «Никто не должен знать о наших играх… Ты должен молчать, чтобы не разочаровать своих любимых родителей. Они и так много плачут из-за тебя». Холодные руки оглаживают шею Лёвы и слегка сжимают её, после чего вновь раздаётся голос: «Твоя шейка такая хрупкая… Я легко смогу задушить тебя, если ты не будешь делать, что я говорю. Понимаешь, Егор? Ты же у нас хороший мальчик, поэтому должен всё понимать…» Лёва просыпается посреди ночи в холодном поту.***