***
Лёве снимают гипс, и врач зачитывает банальные рекомендации для сохранности целостности ноги. Только вот Бортник фактически не слушает чужих слов: слишком уж сильны радость и нетерпение нормально походить хотя бы по коридорам больницы. Костыли уже жутко надоели, несмотря на то, что Лёва привык к ним (они успели натереть мозоли на ладонях). Всё равно передвижение на костылях никогда не сможет заменить полноценного передвижения на своих двух. До травмы Лёва даже не думал, как здорово просто твёрдо стоять на полу. Лёва выходит из кабинета врача, держа в руках костыли. Улыбка всё не сходит с лица, ведь теперь собственная никчёмность больше не будет так сильно душить. Сейчас у Бортника получится ходить по магазину самостоятельно и не просить Шуру о помощи. Последний, наверное, будет рад больше самого Лёвы, когда увидит, как последний уверенно шагает по асфальту. Правда путь к машине оказывается самым настоящим испытанием: Лёва обнаруживает в себе страх повторно сломать ногу из-за неаккуратного шага. Последнее заставляет молодого человека сесть на скамейку, а подняться не даёт противный голос в голове, что продолжает упорно твердить: «Ты сейчас опять хромоножкой станешь, снова будешь надоедать Шуре и мешаться ему под ногами. Имей совесть и побереги ногу». «Беречь ногу» надоело до тошноты, хочется сорваться с места и просто побежать, куда только глаза глядят, не думая ни о чём. Бортник спускается к Шуре только спустя минут пятнадцать. Походка, вопреки желаниям, крайне неуверенная и комичная. О последнем говорит тень, которая будто бы танцует с двумя палками в руках. Над подобным можно только громко-громко смеяться до боли в животе, но Шура лишь хмурит брови и даже не улыбается. Зрелище явно не радует его, а, кажется, расстраивает. Лёва укладывает костыли на заднее сиденье, а сам усаживается вперёд. Язык так и чешется рассказать буквально обо всех эмоциях. Они бьют через край, угрожая в любой момент пролиться. — И как прошло? Как нога? — Спрашивает Шура, делая музыку потише, дабы лучше слышать Лёву, имеющего привычку шептать. — Нормально, только непривычно ходить на двух… Слишком я опиратился, — пытается пошутить тот. В ответ слышится тихий смешок. Для любого другого человека он значил бы ровным счётом ничего, но для Лёвы это буквально одна из самых лучших похвал. У него, наконец, начало получаться более-менее смешно шутить. По крайней мере, эти недошутки радуют Шуру и заставляют того слабо улыбаться. Такой человек как Уман не будет подыгрывать кому-то вроде Лёвы. — Ты только сперва не думай даже бегать: это слишком большая нагрузка на ногу. Моя очень близкая знакомая объясняла, что сперва даже ходить много нельзя, — голос Шуры приобрёл странную интонацию. В которой присутствует не то тоска, не то странная радость с нотками безумия, — Поэтому настойчиво попрошу тебя, маленький лев, придержать коней и пока ограничиться прогулками по квартире. Конечно, если нога снова сломается — я всегда буду рядом и помогу. Но разве ты сам хочешь возвращаться в этот ад? Для меня такая забота никогда не будет адом или пыткой. Наоборот, мне будет очень-очень приятно быть нужным для тебя. Лёва растерянно хлопает глазами, не зная, что нужно ответить на монолог. Безусловно приятно знать, что кому-то нравится о тебе заботиться. Правда в голове сразу всплывают истории о ненормальных людях, которые обожают зависимых от них и делают всё, лишь бы «игрушка» как можно дольше не могла самостоятельно жить. Такие истории любил рассказывать один из тренеров. — Хочешь, чтобы я снова сломал ногу? — Не сдерживается и всё же спрашивает Лёва, но уже через секунду закрывает рот ладонью. — Нет конечно! — Шура странно смеётся. — Я просто говорю, что всегда помогу тебе в случае травмы. Моя хорошая знакомая постоянно ломала себе ноги. И я почти всю юность заботился о ней и даже купал, потому что она не могла даже передвигаться на костылях. Мне пришлось катать её по дому на кресле. — Ты жил с этой хорошей знакомой? — Лёва прямо задаёт вопрос, несмотря на страх показаться чересчур навязчивым. — Да, можно сказать — она видела, как я расту, а мне довелось узреть почти каждый её перелом. Это всегда были только ноги, но не руки или рёбра. Странно, что последние никогда не страдали, учитывая жизнь моей хорошей знакомой. У неё всегда были страшные синяки. Когда я был ребёнком, мне казалось смешным называть эти синяки сливами на коже. И знаешь, что самое удивительное? Эта женщина никогда не злилась за мои шутки и сама с них смеялась. Тогда мне казалось, будто я смог стать великим шутником, но сейчас, спустя почти двадцать с лишним лет, понимаю, что смех был защитной реакцией и попыткой заставить меня прекратить волноваться. Эта женщина была действительно хитрой и умной, раз я понял все её уловки только с опытом, — на губах Шуры появляется печальная улыбка, полная тоски и ностальгии. Лёву трогают эти слова, и он принимается их обдумывать. Мысли сводятся к тому, что Шура рассказывал о своей старшей сестре, у которой был парень мудак, поднимающий на неё руку. Хотя и появляется версия того, что хорошей знакомой была любимая бабушка, страдающая от нападок супруга. — И эта ваша хорошая знакомая уже перестала ломать себе ноги? — Лёва вновь душит в себе страх и спрашивает. — Да, она ведь умерла, когда жизнь стала ещё более невыносимой. Мы же с ней жили не в каком-нибудь раю, а в месте, больше напоминающем ад со своим личным сатаной. Ты даже не представляешь, как я рад, что она больше не мучается, — Шура коротко усмехается и поворачивает руль. Лёва подавляет в себе желание узнать причину смерти. В конце концов, это нечто очень личное и наверняка безумно болезненное. Пусть Шура и выглядит чертовски сильным и физически, и морально, но лишний раз тревожить его нервную систему Лёва не желает. Он подождёт того момента, когда Шура сам всё расскажет. Возможно, это произойдёт уже сегодня вечером, а может быть и через много лет. В любом случае Лёва готов ждать столько, сколько потребуется: ему ведь совершенно некуда торопиться. Хоть и хочется узнать всё как можно скорее.***
Лёва выбирается на улицу, чтобы просто побродить по городу в свой выходной. Страх сломать ногу заметно уменьшился. В этом помогло желание «посмотреть на мир» без постоянных упрёков. Когда в жизни был каток, времени много отдыхать не было, а после травмы и начала работы у Шуры каждый выходной проводился в комнате, в гордом одиночестве в компании собственных мыслей. Теперь же новая жизнь и пора изменить своим привычкам. Шаги по-прежнему неуверенные и небольшие, но даже такие кажутся чем-то смелым, ведь это фактически первая осознанная прогулка ради удовольствия. Никто не будет торопить или напоминать о скорых тренировках. Сейчас Лёва может вдохнуть воздух полной грудью, спокойно выдохнуть и надеть наушники (подарок Шуры на новоселье) или же послушать шум города. Лёва надевает наушники и включает музыку «Аквариума» - «Город Золотой». Приятный голос Гребенщикова расслабляет и заставляет почувствовать свободу, смешанную с бесконечным желанием накинуться на первого встречного и крепко-крепко обнять его, дабы почувствовать людское тепло. Конечно, Бортник не делает ничего подобного и лишь направляется в ту сторону, где, по словам Шуры, есть красивый парк. Его хочется увидеть своими глазами и обойти вдоль и поперёк, ведь это нечто новое. Возможно, сегодня даже удастся зайти в магазин и самостоятельно что-нибудь купить. Каждый шаг по асфальту ощущается чем-то особенным. Лёва чувствует себя самым обычным человеком, у которого было спокойное детство с любящими родителями и ордой друзей. Мечты о «жизни как у всех» одновременно греют душу и терзают её, как голодная собака кость. Лучше смириться со своей старой жизнью и перестать думать о том, чего не было. Однако разве человек может перестать мечтать? Этого никто и никогда не сможет запретить. Путь к центру запоминается исключительно благодаря встреченным на пути собакам. Одной из них становится огромный чёрный лабрадор с ярко-голубым ошейником. Лёве даже разрешают погладить эту собаку. Её шерсть оказывается невероятно мягкой и приятной на ощупь. Благодаря этой собаке Бортник начинает мечтать о собственном чёрном лабрадоре. Увы, завести щенка можно будет только после переезда от Шуры в собственную квартиру, которой и в помине нет. Лёва заворачивает в сторону магазина с «уникальными подарками», решая приобрести что-нибудь для Шуры. Конечно, у такого человека есть буквально всё, но Бортнику хочется хоть немного да порадовать своего спасителя. В конце концов важен не сам подарок, а внимание и посыл. По крайней мере, именно это и говорят в книгах, фильмах и простых разговорах. Да и Лёва ничего не узнает, если не попробует сделать подарок. Он точно не будет грандиозным. Скорее, просто смешным. Консультантка предлагает помощь, но Лёва отказывается, решая выбрать подарок самостоятельно. Внимание приковывает к себе галстук бабочка красно-зелёного цвета. Сочетание крайне необычное, но Лёве почему-то кажется, будто это понравится Шуре. Или же это даёт о себе знать извращённые предпочтения в одежде. Понять сложно, да и не нужно это. Лёва выходит из магазина с небольшим синим пакетом в руках. С лица не сходит счастливая улыбка. В наушниках играют песни из далёких девяностых. Многие группы оттуда больше никогда не дадут концерта. Лёва чувствует усталость и садится на скамейку, начиная наблюдать за людьми, ходящими по улице. У каждого человека свои заботы: вот мальчик в ярко-жёлтой кофте не может найти свой мячик, а какая-то пожилая женщина эмоционально рассказывает последние новости своей подружке. Молодой человек чувствует на себе чей-то взгляд, поворачивает голову и видит отдалённо знакомого мужчину. Его лицо покрыто морщинами, а широкая слишком неестественная улыбка обнажает золотой зуб. — Привет, Егор, — говорит мужчина противным скрипучим голосом, от которого кровь стынет в жилах. По телу Лёвы пробегает табун мурашек, а в голове сразу проскакивают картины прошлого. Вот он совсем маленький и не может скинуть с шеи тяжёлую ледяную руку, которая может в любой момент задушить; вот Егор пытается сказать, что его ждёт мама снаружи, и что сегодня нельзя опаздывать… Лёва подрывается с места, сжимает ручки пакета и бежит непонятно куда. Бортник не думает о конечной точке: сейчас главное — просто уйти подальше от всех болезненных воспоминаний и того мужчины с золотым зубом. Кажется, будто тот человек помчался следом. Пусть и здравый смысл припоминает, что мужчина слишком стар и физически не сможет так быстро бегать. Страх вопит об обратном и дорисовывает золотозубому старику высокий рост и безумные глаза. Лёва останавливается, только когда боль в ноге и левом боку становится совсем невыносимой. Раньше подобная пробежка не привела бы к подобным последствиям, но спорт Лёва давно забросил. Поэтому он хватается за бок и садится на корточки, по-прежнему не отпуская пакет, будто тот является самой важной вещью сейчас, которую никак нельзя потерять. Бортник дрожит, а его глаза застилает пелена горьких слёз. Хочется громко закричать или закрыться в комнате, спрятавшись под толстым одеялом. Увы, орать не выйдет, ведь голос внезапно пропал, а квартира Шуры находится слишком далеко. Лёва чувствует себя маленьким беспомощным ребёнком. Дышать трудно, перед глазами всё плывёт, а в голове продолжает «царствовать» противный скрипучий голос: «Егор, твоя мама не будет возражать. Если ты ещё немного потренируешься. Прекрати дрожать, я же не кусаюсь. Ну, Егор, чего ты ведёшь себя, как мямля? Ты же у нас сильный, гордость родителей. Неужели это не так? Ты хочешь опять опозорить их?» «Лёва, называй цвета со мной!» — вспоминаются слова Шуры, которого сейчас рядом нет. Лёва всё равно цепляется за эту фразу и смотрит вперёд, стараясь сосредоточиться на окружении. — Ли…стья зел.ёные, асф.альт се…рый, — шепчет себе под нос он и поджимает губы, пока по щекам текут слёзы. Лёва упорно продолжает перечислять цвета, пока скрипучий голос не стихает. Однако на душе остаётся противный осадок, который позволяет подняться только через полчаса, если не больше.***
Лёва возвращается в квартиру только вечером, прибывая в самом паршивом расположении духа. Молодому человеку не хочется вспоминать события, связанные со скрипучим голосом. Жизнь же, судя по всему, имеет иные планы.***