***
На улице достаточно прохладно, поэтому Лёва надевает узкие джинсы, а поверх футболки тёплую толстовку (одежду помог купить Шура). Изначально он хотел нарядиться в деловой костюм, чтобы не выглядеть жалким на фоне друзей Шурика. Но он вовремя сказал, что встреча не официальная, а самая обычная. Лёва не сразу в это поверил из-за своих надуманных глупых убеждений. Дорога до друзей Шуры ощущается Лёвой, как нечто невероятно волнительное. Он будто бы собирается встретиться с возможными работодателями, которых нужно обязательно впечатлить. Конечно, дружеская встреча никогда не будет собеседованиям. Лёва прекрасно понимает это, но волнение не может унять. Оно душит и заставляет прокручивать в голове самые ужасные результаты. Каждый второй из них чисто физически не способен случиться в реальной жизни. В машине играет что-то из английского рока прошлого века. Кажется, это группа «The Beatles», которую так сильно любит Шура. Он во время поездок обожает включать либо «Битлов», либо какую-то аудиокнигу. Хорошо, что последнее не звучит: Лёва бы точно сошёл с ума от такого потока мыслей. Музыка же помогает немного взять себя в руки и трезво оценить ситуацию. На самом деле, в ней буквально нет ничего страшного. Это всего лишь встреча с кем-то, кроме коллег и Шуры. Тот точно не пригласил ради унижения и издёвок: ну не мог он так подло поступить, это же не в его духе! Лёва искренне хочет верить в это всем своим существом. Он впервые доверился и открылся кому-то, а последний должен иметь хоть каплю жалости, чтобы не смеяться. Лёва смотрит в окно и нервно обдирает ногтем заусенец на большом пальце. Так делать нельзя, но это единственный способ хоть немного, да унять переживания, рвущиеся наружу. Они по большей части вызваны тем, что сегодняшний визит будет фактически первой осознанной встречей с кем-то ради развлечения. У Лёвы не было ночёвок у друзей, он даже дни рождения праздновал с теми, на кого смотреть не мог. Их всех всегда приводила мать, горящая желанием «общаться с родителями таких же талантливых детей». С каждым из них Лёва не общался. Он и в «новой жизни» фактически ни с кем не говорит вне работы. Коллеги приятные ребята, но они не те, с кем хочется болтать часами напролёт и встречаться в нерабочее время. Да и нет у Лёвы даже малейшей возможности, чтобы сблизиться с ребятами: они уже давно разбились на небольшие группы по интересам. Последних у Лёвы по-настоящему нет. Он вроде и увлекается чем-то, но слишком мелочно, чтобы кто-то другой посчитал это за хобби и воспринимал серьёзно. — Не нервничай ты так, всё будет хорошо, — вдруг говорит Шура, чем отвлекает Лёву от потока тревожных мыслей. Лёва поворачивает голову в сторону преспокойного Шуры, на чьих губах расслабленная улыбка. Конечно, ему незачем волноваться перед очередной встречей со своими друзьями. Шуре, всегда готовому общаться, не понять — какого это быть оторванным от нормального общения всю осознанную жизнь. — С чего вы взяли, что я нервничаю? — Лёва пытается уходить от прямого ответа и выглядеть при этом максимально убедительно. — У тебя нога так трясётся, что вся машина дрожит. Так что не надо мне тут в лицо врать, — Шура сбавляет громкость музыки. Лёва не возражает: его ложь может распознать каждый, кто способен слышать и думать. Бортнику ещё предстоит научиться правильно врать. Этого не хочется от слова совсем, но жизнь показывает, насколько полезно умение лгать и лукавить. Обманывают все без исключения, а тот, кто утверждает обратное, сам является самым большим лицемером и главным вруном. — Не бойся ты: Макс и Боря — хорошие ребята, они не станут топить или убивать тебя, — добавляет Шура. — Никто не станет там смеяться над тобой. Мы, в конце концов, взрослые люди, а не школьники. Лёва до слов Шуры даже и не представлял, что над ним могут издеваться. Подобное обычно происходит только в кино и литературе, а ещё в различных пабликах, посвящённым «реальным» историям. Не может быть такого в жизни! Правда, теперь Лёва сильно сомневается в этом: Шура слишком серьёзно говорил. В его голосе не было ни тени шутки или веселья. — Я боюсь не издёвок, — качает головой Лёва. — Да и разве над человеком может издеваться другой человек? Это же всё сюжеты сопливых книжек, — слова произносятся совершенно не уверенно. — Лёва, Лёва, — Шура коротко усмехается. — Над людьми издевались, издеваются и будут издеваться другие. Для этого не нужно особых поводов: достаточно просто попасть под руку в неподходящий момент. Жертвой может стать и младенец, и школьник, и взрослый мужчина, и старик. — Но разве этот человек не может обратиться за помощью? Существует же полиция и те же учителя… — Лёва чувствует глупо из-за вопросов, которые появились благодаря этому разговору. Шура делают музыку ещё тише, от чего та «превращается» в шёпот, накаляющий обстановку и создающий особую атмосферу. Она чем-то схоже с той, что была в «Божественной комедии» Данте (произведение пришлось слушать из-за Шуры). Лёва ощущает себя главным героем книги, которому рассказывают и показывают круги ада, где мучаются люди, погрязшие в грехах. — Никто не поможет, если над человеком издеваются. Родственники заметят забитость маленького ребёнка, но предпочтут списать это на стеснительность. Учителя будут видеть бледное лицо школьника, покрытое синяками, но сделают вид, словно всё в порядке. Коллеги тоже превратятся в слепых, чтобы не видеть чужих страданий. Что можно говорить о стариках? — Шура тяжело вздохнул. — Да и сам ты должен понимать, что никто не спасёт, и придётся выбираться самостоятельно. — Но я не подхожу под то, что вы описали… — Хмурит брови Бортник, натягивая рукава кофты до кончиков пальцев. — Я просто боюсь, что не смогу нормально общаться с кем-то, кроме вас. Лёва хочет верить в то, что говорит. Правда и сомнения становятся всё сильнее и сильнее с каждой секундой молчания. Это давит и заставляет возвращаться к воспоминаниям, о которых так хочется забыть. — Это потому что мучили тебя психологически, а не физически. Сам посуди — тебя вынудили почти пятнадцать лет заниматься фигурным катанием, потом не позволили нормально выбрать будущее, всё решили за тебя. Потом тебя буквально отгородили от социума: ты наверняка общался только с родителями, тренерами и иногда с коллегами. Но разве этого было достаточно? Ещё как можно забыть про твои загоны по поводу веса? Это же взялось не из воздуха. Тебе сто пудов всё навязали. И никто не заступился, хотя ты и был известным и, вроде как, любимым, — Шура замолкает и проглатывает слюни. — Из тебя буквально сделали дрессированную зверюшку, а потом выкинули, когда ты перестал быть нужен. Даже родители не поддержали тебя. Лёва растерянно хлопает глазами и пытается возразить. Но аргументов против чужих слов не находится. В голову сразу начинают лезть обрывки из воспоминаний о мире большого спорта. Вот мама опять ругает за лишнюю съеденную тарелку, вот тренер тыкает в стрелку весов, которая неумолимо наклоняется вправо, вот «коллеги» шепчутся, говоря, что Егор раскабанел. Сейчас проблемы с весом стали меньше по мнению Шуры. Однако для Лёвы его нынешняя масса является кошмаром воплоти. Каждый день приходится бороться с желанием засунуть три пальца в рот и избавиться от содержимого желудка. В подобные моменты вспоминается Шура. За это Лёва его одновременно и обожает, и жутко ненавидит. Хорошо, что Шура об этом ничего не знает. На душе становится мерзко и тошно. Конечно, ведь Лёва так долго бежал от правды, а сейчас в неё ткнули носом и подробно всё рассказали. После такого хочется только разрыдаться и выпрыгнуть из машины, дабы разбиться и умереть. Однако погибать страшно и наверняка невероятно больно. Вот и остаётся только сидеть да мечтать о «вечном сне», который заберёт с собой чувство стыда. — Поверь мне, маленький лев, ты не одинок, — говорит Шура, будто чувствуя желания пассажира. — Надо мной почти так же издевались, но в вес никогда не тыкали. Мой отец постоянно повторял, что я ошибка, которая всё испортила. Он был странным человеком: ревновал свою супругу к каждому столбу, я не стал исключением. Отец частенько запирал меня в тёмной комнате, где ничего не было, в качестве наказания за «слишком тесное общение с матерью». Смешно? Я считаю, что очень смешно, потому что потом он вдруг поумнел и попытался стать хорошим отцом. Но вскоре он стал пихать меня в свой бизнес. Я никогда не хотел этого, но обстоятельства заставили передумать, — Уман убирает прядь волос за ухо. — Мне жаль, что так произошло… — Выдавливает из себя Лёва, не зная, как нужно правильно поддерживать других. — Прошу тебя, Лёвчик, не надо меня жалеть, я же не дворовая собака, — по-доброму улыбается Шура. Ответить Лёва не успевает: машина останавливается перед высоким забором, и Шура бодрым голосом объявляет о прибытии на место. Бортник осматривает забор и про себя отмечает, что через него при всём желании невозможно перелезть, так что каждый вор будет в пролёте. Шура набирает одному из друзей, и ворота открывают. Уман припарковывает машину внутри, после чего он и Лёва выходят. Их встречают двое мужчин, примерно одного возраста с Шурой. Первый жутко высокий, бородатый и с улыбкой от уха до уха. Второй намного ниже с лёгкой щетиной на лице. — Это Лёвчик, мой хороший приятель, — представляет Лёву Шура своим друзьям. — Лёвчик, а это Боря и Макс. Лёва в ответ улыбается, но не от радости знакомства, а из-за того, что Шура назвал «приятелем». Вроде бы это самое простое слово, но оно невероятно сильно радует и заставляет почувствовать себя более уверенно. — Приятно познакомиться, — Боря пожимает руку Лёве, заставляя того тихо ухнуть от тяжести ладони. Бортник пожимает руку Максу тоже, после чего проходит вместе со всеми в сторону беседки. Шура фактически усаживает Лёву рядом с собой, после чего начинает обсуждать что-то с Борей. Бортнику всё не удаётся разобрать тему разговора, поэтому остаётся только молча слушать. Лёва чувствует себя не в своей тарелке: он не знает, как нужно вести себя. Нагло влезть в разговор? Это будет невежливо и мерзко. Продолжить молчать? Слишком неловко. Достать телефон и просто посидеть в интернете? Верх наглости и неуважения ко всем присутствующим. — Ты чего такой кислый? — Спрашивает Макс, обращаясь именно к Лёве, а не к кому-то другому. — Не знаю, как нужно вести себя, — рассеянно улыбается Лёва и чешет затылок. — Впервые на таких мероприятиях… — Это же просто дружеская посиделка, — замечает Макс, постукивая пальцами по железному столу. Лёва не хочет говорить, что он, как какой-то Маугли, никогда не имел возможности нормально собираться с друзьями. Подобное будет звучать невероятно жалко и никчёмно, и явно не впечатлит Макса. Шура и Боря неожиданно поднимаются и уходят. Лёва едва сдерживается от того, чтобы не пойти за Уманом, как послушная домашняя собачка. Остановиться помогло осознание, насколько глупо постоянно таскаться за начальником. Особенно когда тот жаждет отдохнуть и спокойно поговорить. — Я впервые просто так сижу с кем-то… Ну, не совсем впервые, до сегодня иногда сидел и ужинал с Шурой, — Лёва быстро замолкает, не решаясь продолжить говорить, дабы не отпугнуть Макса. Тот удивлённо поднимает брови и заинтересованно смотрит прямо в глаза. Он словно хочет найти что-то там. — Точно, Шура же говорил, что ты ни с кем не общался, — Макс достаёт из кармана штанов пачку сигарет. — Хочешь курить? — Он вынимает табачный свёрток из коробочки и поджигает его зажигалкой. Лёва кивает и уже скоро сам затягивается дорогой сигаретой. Она отличается от тех, что настойчиво рекомендует Шура. — Так как вы познакомились? Шура всё время убегает от ответа, но говорит о тебе довольно часто, — Макс прикрывает глаза. — Ну, я тогда в больнице лежал со сломанной ногой, а он пришёл и предложил работу… Я же бывший фигурист, — скомкано рассказывает Лёва. — Он был инициатором, а я о нём раньше ничего не знал. Макс кивает, а после принимается рассказывать о том, какой Шура хороший друг. Так Лёва выясняет, что Уман чуть не сбежал в другую страну, но в последний момент его поймали, и всё сорвалось. — Шура правда хороший, с ним и жить комфортно, — Лёва замечает, как округлились глаза Макса от удивления. — Что такое? — Вы… вы живёте вместе? Прям в одной квартире? — Он тушит сигарету о дно пепельницы и выкидывает туда окурок. — Ну да… Он сам мне предложил. А мне было некуда идти, — рассеянно пожимает плечами Бортник. — Вы прям спите вместе? — Прямо спрашивает Макс, явно не решив не ходить вокруг до около. Лёва давится воздухом, а после чувствует, как к щекам приливает кровь. Становится стыдно за то, чего и в помине не было. Лёва никогда даже не обнимал своего начальника, что можно говорить о постели? Да и мерзко это — спариваться, как кролики. Неправильно и мерзко. По крайней мере, для Лёвы. — Нет! — Тот не то, чтобы кричит, он позорно пищит, словно какая-то мышь, чья лапа попала в мышеловку. Макс извиняется, а после начинает оправдываться, стараясь хоть немного отвлечь раскрасневшегося Лёву. Тот успокаивается только через минут десять, но осадок на душе остаётся. Он не самый приятный, а даже гадкий. Бортник никогда не считал, что люди с «нетрадиционной» ориентацией не заслуживают жизни, но себя к ним не причисляет. Лёве никто не нравится: ни парни, ни девушки. Сейчас не до отношений, их нужно заводить, когда в жизни всё умеешь. — Просто Шура так ни о ком не заботится, как о тебе… Раньше. Помню, только за свою маму так переживал, пока она жива была… Вот я и подумал, что он, освободившись от долгов отца, решил завести отношения… — Макс закуривает вторую сигарету. — Ты прости ещё раз, что я полез не в своё дело. — Да ничего страшного, — отмахивается Лёва, стараясь игнорировать противный осадок на душе. Макс переводит тему, и Лёва незаметно для себя сам начинает «вести» разговор. Он вскоре заходит в «поприще» музыки. Лакмус в какой-то момент уходит и быстро возвращается с гитарой. Он начинает играть песню группы «Кино». Лёва не выдерживает и начинает подпевать Максу. Тот быстро замолкает, и Бортник теперь поёт в соло. Постепенно голос становится всё громче и громче. — Красиво поёшь, Лёвчик, — раздаётся голос подошедшего Шуры, когда Лёва перестаёт петь. — Ты молодец. Лёва смущённо уводит взгляд в сторону, а на лице расплывается невероятно счастливая улыбка.***