***
Следующие несколько недель Лёва усердно работает, ходит на занятия по вокалу и общается с людьми. Последнее уже не так пугает и начинает приносить лёгкое удовольствие, а не боль и дикую панику как раньше. Лёве уже не нужно по тысячу раз обдумывать каждую фразу перед тем, как произнести её вслух. Люди сами начинают тянуться, теперь они смотрят в глаза, а не на худые руки. Коллеги на работе постепенно принимают в свой «круг» и чаще делятся чем-то личным. Так Лёва даже обменивается номерами с одним из фотографов. Инициатива целиком и полностью принадлежит ему, Лёва же просто принял предложение и назвал цифры номера. Лёва начинает переписываться с Максом. Нельзя сказать, что ради этих сообщений Лёва специально не спит до утра или, наоборот, встаёт пораньше. Нет, Бортник просто в свободные минуты пишет Максу среднего размера смс-ки и получает на них ответы только ближе к вечеру. Лёве нравится перечитывать их, «смакуя», как конфету, и подолгу обдумывать и печатать ответ. Последнее вызвано не страхом, а странным удовольствием от самого печатания текста. Наверное, именно это чувство ощущали все писатели, работая над своими текстами. Одиночные прогулки перестают быть чем-то особенным: Бортник невольно привыкает ко всем видам и перестаёт видеть магию. Она была только в первые месяцы «свободы», когда буквально каждый камень казался чем-то новым, до этого не известным и таинственным. Теперь же парк становится не «самым прекрасным и невероятным» зрелищем, а просто «красивым». Лёве по-прежнему нравится бродить, разглядывая пейзажи, но магии совсем не ощущается. Сами прогулки превращаются в полезную, по словам Шуры, привычку. Лёва же считает её зависимостью, от которой так же невероятно тяжело избавиться, как и от никотиновой. Лёва, вопреки спортивному прошлому и словам тренеров, курит. Он дымит, как паровоз, почти в каждую свободную минуту. Курить безусловно вредно и очень опасно для здоровья, однако приятно. Лёва «дегустирует» различные марки сигарет в попытках найти ту самую особенную, что сможет засесть в сердце и откажется уходить оттуда. Такие сигареты есть у Шуры, у Макса и даже у фотографа с работы. Один Бортник находится в поисках и пробует всё. В выходные он говорит с Шурой, периодически спрашивая его о прошлом. Шура всегда говорит охотно, правда, крайне мало и скудно. Однако даже такой информации хватает Лёве, записывающему почти каждое слово Шуры в тетрадь. Так Лёва узнаёт, что раньше Шура любил расслабляться при помощи лёгких наркотиков и легкодоступного секса. «Мне было тогда так плохо и страшно, что я постоянно пытался забыться и искал различные способы. Сперва мне помогала травка, но я потом бросил: начитался ужасных последствий, испугался и сжёг все свои запасы. А вот с сексом было посложнее: он не вредный, некоторые врачи даже называют его полезным. И я просто расслаблялся, когда спал с проститутками. Не делай такие глаза, Лёвчик, со мной только проститутки и были согласны спать. Я платил им и часто даже не трогал, а просто просил посидеть рядом или притвориться моей женой. Я тогда глупым был и наивным. Мне очень хотелось иметь обычную семейную жизнь, вот и «мучил» бедных девушек. Они никогда не отказывали мне. А потом я устал» — объяснял свою позицию Шура. Его биографию Лёва пытается восстановить и как можно подробнее расписать. Это оказывается намного сложнее, чем ожидалось. Лёва чувствует себя биографом какого-нибудь условного Пушкина, чья жизнь покрыта «слоем» загадок, тайн и различного рода правдивости слухами. Только вот Бортник может опираться исключительно на слова самого Шуры, ведь сторонних источников информации нет. Конечно, существует интернет, но там почти каждая строчка о Шуре является набором стандартных фраз. Они есть в статье почти о каждой медийной личности, чья жизнь скрыта от любопытных глаз журналистов. Так они в своих текстах лили литры «воды», стараясь создать хоть какую-то иллюзию полноты и содержательности. Отвечая на сообщения Макса, Лёва понимает — он прямо сейчас преспокойно может спросить о Шуре у одного из его друзей. Тот человек достаточно открытый и общительный, ему же ничего не стоит раскрыть пару небольших секретов Шуры. Однако Лёва ничего не спрашивает, решая, что подобное будет только самой отчаянной и необходимой мерой. Лучше уж продолжить писать смс-ки о музыке, играть с Шурой «в допрос» и переписывать услышанное в тетрадь. Всё в жизни Лёвы вроде бы идёт на лад, чёрная полоса, наконец, закончилась, и наступила долгожданная белая. Однако Лёва не может чувствовать себя спокойным, его сердце всё время что-то да гложет. Это «что-то» непонятное, странное, но тягучее. Им точно не являются воспоминания о «человеке со скрипучим голосом». Его получается игнорировать какое-то время благодаря почти постоянной занятости и большой усталости. Лёва вспоминает о «человеке со скрипучим голосом» случайно, просто однажды утром Бортник натыкается в «ленте» телефона на пост. Он сообщает о пропавшем без вести известном тренере. Лёва удивляется и перечитывает строчки раз десять, а после переводит взгляд на фотографию. Она демонстрирует бледное лицо, «изрезанное» «паутиной» морщин, почти прозрачные голубые глаза и кривую улыбку. Лёва долго-долго смотрит на фотографию и морщится, чувствуя тошноту и непонятное разочарование. Оно вызвано тем фактом, что «человек со скрипучим голосом» выглядит совершенно обычным. Он не похож на ужасного изверга, карикатурного убийцу или зверя, готового портить и ломать чужие жизни. Это буквально самый обычный человек, каких в мире пруд пруди. Сколько на него не смотри — не поймёшь, что этот старик является грязным мерзким педофилом, способным манипулировать детьми. — Ты чего застыл? — Спрашивает Шура, у которого выпал выходной в тот же день, что и у Лёвы. Тот поднимает голову и смотрит в глаза Шуры. Последний спокоен, как удав, однако Лёва чувствует, что Шура имеет прямое отношение к исчезновению «человека со скрипучим голосом» (Бортник упорно игнорирует его имя). Не то чтобы Лёва горюет и переживает из-за пропажи своего мучителя. Просто становится страшно, что именно заставило его так резко и внезапно исчезнуть. — Мой тренер пропал, объявления о его поисках повсюду, — отвечает Лёва с небольшой задержкой. — А какой из тренеров? У тебя же их было много, штук двадцать точно, — Шура отпивает немного чая из кружки. Лёва нервно хихикает. Он не помнит имён и половины тех людей, что пытались его обучить искусству фигурного катания. Все те тренера слились в один общий образ «тихого» тирана, портящего жизнь как физически, так и словами. Из этой серой массы смогли выделиться только двое: та добрая заботливая женщина, которую быстро уволили, и «человек со скрипучим голосом». — Тот, который меня насиловал, — быстро проговаривает Лёва. — Тут пишут, что он вышел гулять и больше не вернулся. Правда, его семейка чего-то поздно спохватилась искать. Этого мужика не было дома несколько недель, а семейка вспомнила о нём только совсем недавно. — Ты выглядишь грустным. Переживаешь за жизнь этого педофила, Лёвчик? — С лёгкой незлой насмешкой в голосе спрашивает Шура и откусывает небольшой кусок от бутерброда с колбасой. Лёва закатывает глаза. Он нисколько не огорчён возможной смертью своего мучителя, чьи «пытки» до сих пор мешают жить. Лёву пугает то, что «человек со скрипучим голосом» исчез, судя по написанному, вскоре после того, как Шура узнал о тех изнасилованиях. Это можно списать на совпадение, но что-то в глубине душе Лёвы подсказывает ему, что всё связано напрямую. — Переживаю, что кому-то пришлось марать руки об эту свинью. А на её жизнь мне глубоко плевать. Хотя, я надеюсь, что ему вернулось бумерангом всё то, что он со мной делал, — всё же признаётся Лёва. Он видит, как на лице Шуры расплывается довольная улыбка. Она пугает тем, что подтверждает догадку о причине смерти «человека со скрипучим голосом». Его совершенно не жалко, Лёва даже пытается представить, что чувствовал и как себя вёл мучитель перед смертью. Боялся ли он? Насколько громко кричал? Пытали ли его, или, наоборот, убили быстро? — Да ты жестокий, Лёвчик, — качает головой Шура и весело смеётся. — И так красиво оскорбляешь. — У тебя научился… — Лёве всё ещё непривычно обращаться к Уману на простое неофициальное «ты». — Но только интересно, кто из нас более жестокий? — Почему-то добавляет Бортник. Только спустя несколько секунд он осознаёт — насколько опасную вещь произнёс, и к чему она может привести. Последствия же могут быть по-настоящему ужасными и премерзкими. Лёва закрывает рот рукой, искренне надеясь, что Шура не успел ничего услышать и не станет отвечать на вопрос. — Чего же тут спрашивать, Лёвчик? Тут же и так всё понятно! — Шура облизывает губы. — Самый жестокий человек в этой комнате — я. А ты просто запуганный, забитый и из-за этого озлобленный. Ты сейчас сидишь и думаешь, что, столкнувшись с тем педофилом лицом к лицу, смог бы убить его, задушить голыми руками. Но ты не жестокий, в тебе просто нет этого! Думаю, ты бы просто зарезал того педофила так быстро, что он бы не успел ничего понять. Это здесь, сия рядом со мной, ты думаешь, что являешься самым жестоким человеком, но я вижу — это не так. Лёва неоднозначно хмыкает в ответ. Бортник порой представлял, как бы можно было отомстить за те унижения. Чаще всего в фантазиях были самые изощрённые и болезненные пытки. Правда, мучил «человека со скрипучим голосом» кто угодно, но никак не сам Лёва. Последний не мог представить себя в роли инквизитора, пусть и очень хотел этого и сильно старался. Что-то внутри отказывалось от мыслей о пытках и робко шептало о гуманности по отношению к другим. — То есть. Ты смог бы запытать человека до смерти? — Снова. Не подумав, спрашивает Лёва и почти моментально опускает голову. — Нет, я слишком брезгливый. Но у меня есть знакомые, которые могут показать человеку все пятьдесят оттенков боли и погрузить в ад. Когда нужно, я звоню этим знакомым и они приезжают. Я жестокий, но брезгливый, понимаешь, Лёвчик? — Шура доедает свой бутерброд. — Понимаю… Но я почему-то не боюсь тебя, хотя ты можешь меня столкнуть лицом к лицу с тем педофилом. Тебе же просто это сделать, достаточно всего одного звонка, и я окажусь там же, где и этот педофил, — Лёва, будто позабыв о существовании страха, начинает намекать на убийство «человека со скрипучим голосом». — Я должен бояться и думать о побеге, но мне почему-то не страшно. Шура встаёт со стула, подходит к Лёве (Уман сидел напротив) и наклоняется. Бортник по-прежнему не чувствует опасности и страха. Сейчас просто мерзко, что люди могли замучить кого-то только из-за одного звонка. Конечно, Шуре, наверное, пришлось хорошенько заплатить, но всё равно неприятно. — Тебе нестрашно, потому что ты знаешь, что я скорее себе руку отрежу, чем причиню тебе боль. Поверь, я не люблю долго возиться с кем-то, если просто хочу развлечься с ним или убить. Я, в целом, не люблю убивать людей, ведь совесть потом замучает. Просто есть определённая категория людей, ради которых я готов на многое. Например, я готов воспользоваться связями и отомстить за них. Но сделать больно этим людям я не в состоянии, Лёвчик, — Шура тяжело вздыхает. — Заканчивай завтракать и быстро одевайся. Мы сегодня в кино пойдём. Ты как-то упоминал, что никогда там не был. Думаю, это пора исправить, — он не дожидается ответа или новой порции вопросов и быстрым шагом покидает комнату, Лёва растерянно хлопает глазами. Слишком много информации за раз. Так оказывается, что Шура напрямую виноват в смерти живого человека, что он считает Лёву дорогим, и что на сегодня запланирован поход в кино. Бортник не знает, что нужно обдумывать первым. По-хорошему, сейчас надо бежать прочь от этого сумасшедшего убийцы и срочно звонить в полицию. Однако Лёва уверен. Вот на сто процентов уверен, что Шура, действительно, не тронет его. Возможно, это обернётся чем-то плохим для Лёвы, но уходить от единственного, с кем так хорошо, он не намерен. Лёва быстро доедает, убирает всё со стола и почти бегом идёт одеваться в одежду, подходящую для выхода в люди. В это время в голове вертятся мысли о том, что именно Шура чувствует по отношению к нему, Лёве. Тот не видит в чужих действиях и эмоциях чего-то похожего на любовь. Хотя, Бортник никогда и не знал любви. Поэтому он может опираться исключительно на увиденное в фильмах и прочитанное в книгах. Они описывали, что влюблённый человек ведёт себя иначе, чем обычно. Однако Шура совершенно не изменился со дня первого знакомства, он просто стал немного более понятным, чем это было раньше. Так что здесь определённо не любовь, а нечто другое. Лёва одевается, берёт телефон и выходит в коридор, где уже ждёт Шура, печатающий что-то в телефоне. Уман улыбается, когда замечает Лёву, и треплет того по волосам, превращая их в «гнездо». Лёва наигранно возмущается, а на самом деле он совершенно не против подобного жеста. Он от чего-то кажется родным. — Обувайся скорее, а то приедем с тобой только к закрытию и будем, как лохи, просто сидеть, — смеётся Шура.***
Лёва с восторгом осматривает кинотеатр, смотрит, как люди толпятся и выбирает фильм с Шурой. Точнее, последний говорит, что он и Лёва будут смотреть. Тот же не говорит ничего против и только соглашается. Ему глубоко плевать, какой фильм будет, главное, чтобы Шура был рядом. Он оплачивает билеты, покупает напитки. И вскоре садится вместе с Лёвой на нужные места. Бортник долго ёрзает в кресле, стараясь поудобнее сесть и осмотреться. Он, действительно, впервые будет смотреть что-то на огромном экране с 3D-очками на носу. Их заботливо протирает Шура специальной влажной салфеткой и лично надевает предмет обратно на нос Лёвы. — Спасибо тебе большое, — радостно улыбается он. — Вот за всё тебе спасибо… Я даже не знаю, как отблагодарить тебя. Вот что ты хочешь? Я куплю всё, накоплю и обязательно куплю. — Мне ничего не нужно покупать. Просто будь со мной рядом, Лёвчик. Проведи со мной лишние пять минут, расскажи про книги или про что-то другое. Поверь, я только этого и хочу. А деньги лучше потрать на что-то для себя, а мне ничего не нужно. Всё, чего мне хотелось, я уже давным давно купил. Так что твоей компании будет достаточно, — говорит Шура и отпивает напиток через трубочку. Лёва кивает, слабо веря в искренность чужих слов. Ну не может же человек желать чего-то настолько маленького и наивного. Тем более, такой важный человек, как Шура. Наверняка он мечтает об отпуске где-нибудь на дорогом курорте, где никто с работы не сможет достать. Лёва мысленно начинает прикидывать цену подобного отпуска, но от этого занятия отвлекает выключавшийся свет. Его отсутствие означает начало фильма. Лёва откладывает все размышления на потом и устремляет взор на огромный экран. По нему начинает идти не сам фильм, а реклама. Однако даже на неё Лёва смотрит с особенным удовольствием и диким нескрываемым интересом. Конечно, тут же показывают трейлеры разных фильмов, а не различные стиральные порошки. Сам фильм оказывается в меру интересным. В нём нет ничего особенного: сюжет не блещет оригинальностью и актёры играют «нормально». Настроение Лёвы хорошее по большей части не из-за кино, а благодаря Шуре, его присутствию рядом и самому факту, что он сам предложил сходить в кинотеатр вместе. Лёва счастлив просто от того, что он кому-то так важен, что с ним захотели провести время не ради личной выгоды, а из-за банального желания провести время вместе. — Лёвчик, пошли уже, — Шура нагло снимает очки с Бортника, засмотревшегося на идущие титры. — Пошли, пошли, — неловко говорит он и встаёт с места. Не переставая широко-широко улыбаться. Шура усмехается и идёт к выходу. В коридоре Лёва робко начинает делиться эмоциями от фильма. Бортник всё время повторяет, как было круто, интересно, необычно и непривычно. Шура внимательно слушает, периодически кивает и не заставляет замолчать. Кажется, ему, действительно интересно. Однако хорошее настроение Лёвы в один короткий миг портится, когда до ушей молодого человека доносится до боли знакомый голос. Он заставляет повернуться к источнику и посмотреть на него. Им оказывается мать Лёвы. Он растерянно стоит, тяжело дыша и поджимая губы. Лёва готов молиться, чтобы эта женщина не заметила его и просто прошла мимо. Она же сталкивается со взглядом Лёвы и мерзко улыбается, начиная подходить к сыну. Тот, совершенно не думая, хватает Шуру за руку, который непонимающе смотрит не него. Но Лёва не может ответить. — Егор! — Кричит Наталья быстро подходит к сыну, широко, нет, хищно, улыбается. — Егор, привет! Лёва морщится: он отвык от настоящего имени, им никто его не называл. Все окружающие преспокойно приняли новое имя Лёва, только первое время оговаривались. Наверное, поэтому Бортник успел совсем отстраниться от «грубого» Егора, которого так любила использовать мать. — Здравствуйте, — максимально безразлично говорит Лёва, невольно сильнее сжимая руку Шуры. — Вы чего-то хотели? Шура хмурится и с каким-то осуждением смотрит на Лёву. Тот ёжится под этим пронзительным взглядом и теряет всякую уверенность. Непонятно только, за что именно Шура осуждает. Но Лёва подозревает, что за мягкотелость и неспособность послать куда подальше ненавистного человека. — Ну чего же ты, Егорка, на «Вы» с родной матерью разговариваешь? — С глупой наигранной обидой произносит Наталья. Она смотрит жадно, прямо пожирает взглядом, делая это явно в попытках найти дорогие вещи. Однако Лёва ничего подобного не носит. Он покупает одежду в самых «обычных» магазинах, куда ходят люди со средней зарплатой. Наверное, единственными дорогими вещами у Лёвы были костюмы, которые периодически покупал Шура. «На важные мероприятия наденешь, Лёвчик» — говорил он. — Я с тобой уже несколько месяцев не разговариваю… — Лёва проглатывает слюни, скопившиеся во рту. — Нам с Шурой пора идти, мы больше не можем задерживаться, — сухо бросает Лёва. — Да подождут ваши дела! У тебя должно быть время на родную мать! — Шипит, как ядовитая змея, Наталья и грубо хватает сына за рукав кофты. — Мы не говорили уже так долго! Не стыдно ли тебе игнорировать родную мать?! Я столько сил вбухала в твоё воспитание, а ты так относишься ко мне! Ты хоть представляешь, на что мне с твоим отцом пришлось пойти, чтобы ты смог кататься? Да мы месяцами голодали, чтобы оплатить тебе самых лучших тренеров! А ты теперь даже не звонишь нам! Да у твоего отца из-за тебя приступ может случиться! Лёва поджимает губы и виновато опускает голову. Вся решимость куда-то исчезла, её место занимают бесконечный стыд и огромная ненависть к самому себе. Хочется, как в детстве, упасть на колени и начать унизительно вымаливать прощение, рыдая в жалких попытках вызвать сочувствие. Лёва прекрасно знает — у его отца с сердцем всё по-настоящему прекрасно, никакого приступа быть и в помине не может. Наталья специально драматизирует, чтобы вызвать вину. — Он относится к вам ровно так, как вы заслуживаете, — бесцеремонно вмешивается в разговор хмурый Шура. — Вам чётко и ясно сказали, что нам с Лёвой, — он делает особенный акцент на имени. — Нужно идти. А вы, как какая-то тупорылая шаболда без мозгов, игнорируете его слова. Неужели, вам коньками мозги отковыряли? Иначе я не могу объяснить, как такая взрослая женщина может слушать не ушами, а жопой. Отпустите Лёву, и мы с ним уйдём. Наталья растерянно хлопает глазами и отпускает руку сына. Он тоже удивлён, но ещё и обрадован реакции Шуры. Лёва не может и слова сказать, настолько он оказался не подготовлен к подобной ситуации. К своему стыду, Лёва даже не думал о том, что он когда-нибудь снова столкнётся с родителями, особенно с истеричной матерью, живущей только ради денег и скандалов. — Да как вы смеете говорить со мной так?! Я вам не подружка, чтобы вы так со мной говорили! Где ваше уважение?! — Закипает Наталья, сжимая кулаки до побеления костяшек. — Я фактически даром отдала такого ценного работника, а вы даже не удосужились меня нормально поблагодарить! Вот это хамство и наглость! Да вы, Александр, совсем зазвездились. — С чего бы мне уважать такую тварь как ты? — Шура нервно смеётся и загораживает Лёву собой. — Ты буквально испортила жизнь своему единственному ребёнку ради тупых хотелок. Ты поганая сволочь, которой все восемнадцать лет было плевать на сына, а как только он стал жить счастливо и не так, как тебе хочется, сразу проснулась! А теперь собрала свои манатки и пошла на три весёлые буквы. Лёве, именно Лёве, а не Егору, уже давно не пять лет. Ему все восемнадцать! Он имеет полное право отсудить у тебя все деньги и оставить в дырявых трусах на улице! Так что закрой свой вшивый рот и не смей больше даже говорить с ним. Иначе я помогу ему испортить твою мерзкую жизнь. Оно тебе надо? Надо или лучше ротик закроешь? Шура, не изменяя своим привычкам, буквально тащит Лёву в сторону выхода. Бортник немного дрожит, хлопает глазами и широко-широко улыбается. С его губ то и дело срываются нервные смешки. Он до сегодняшнего дня и подумать не мог, что ему захочется вылить ведро словесных помоев на мать. Лёва чувствует грусть не из-за того, что его мать оскорбил Шура, а от того, что самому не удалось выговориться и пожелать всего самого «лучшего». В машине Лёва смотрит только на Шуру, в чьих глазах до сих пор читается дикая ярость. Лёве даже приятно, что за него заступились перед тем человеком, который всё детство вызывал ненависть и страх. Последний продолжает наступать на пятки даже во взрослом возрасте. — Шура, всё хорошо, — Лёва робко кладёт руку на колено Шуры, привлекая этим внимание. — Можешь расслабиться. — Она полезла к тебе. Хочешь и её с тем педофилом устроим свидание? — Мрачно спрашивает Шура. — Я конечно шучу, но вдруг тебе хочется этого? Я опять же ради интереса спрашиваю, не более того. — Не трогай её, пожалуйста… Мне достаточно того, что ты заступился, — мягко улыбается Лёва.***