***
Лёва больше не ходит на занятия к Яну: этого больше не требуется, ведь уровень поднялся достаточно. Он позволяет Лёве записывать в студиях свои песни, выступать на концертах. Их достаточно много, и денег они приносят приличную сумму. Ещё несколько лет назад Лёва даже мечтать о подобном. Однако годы упорного труда принесли свои плоды. Да, в успехе в музыкальной сфере значительно помогли связи Шуры, Лёва этого не отрицал, но и его вклад был большим. Он сделал буквально всё, чтобы слушатели были в восторге и сами покупали билеты на концерты. За прошедшие годы пришлось переступить через себя во многих пунктах. Лёва смог научиться врать, глядя прямо в глаза людям, с умным видом нести бред и не позволять себе выпадать из мира. В паспорте Лёвы теперь красуется не «Егор Бортник», а «Лев Бортник». Фамилию молодой человек не стал менять не из любви к отцу. Её нет, а Лёва просто-напросто не смог придумать нечто такое, что смогло бы невероятно сильно понравиться. Правда, была идея взять фамилию Шуры и потом смеяться над этим вместе с ним. Однако Лёва не смог решиться на подобное. Отношения с родителями так и не восстанавливаются. Наталья ещё некоторое время пыталась возобновить общение, но после грубых отказов (они произносились под чутким руководством Шуры) бросила все попытки. Михаил, отец Лёвы, даже не пробовал поговорить с сыном по душам. Он, кажется, бесследно исчез из жизни и сделал этим даже лучше. Лёва по поводу разрыва с биологической семьёй ничего, кроме огромного облегчения, не чувствует. С плеч Бортника будто бы упала тяжеленная ноша, которую приходилось таскать на себе много-много мучительно долгих лет. Теперь можно не ползти, а бежать вперёд, в будущее. Биологическую семью заменяет Шура и его друзья. С некоторыми из них Лёва особенно хорошо общается. Например, с Максом: разговоры с ним помогают Лёве не сойти с ума окончательно в вечной беготне между турами, записями и прочим. Безусловно Шура тоже поддерживает, но он может понять не все вещи. Они для него выглядят не такими важными. Макс же проникается и всегда даёт полезные советы и соглашается выслушивать. За это Лёва привозит ему различные сувениры чуть ли не со всех городов страны. Шура тоже получает, но у Макса всегда смешные и несколько глуповатые подарки, над которыми можно искренне посмеяться. Лёва по-прежнему работает у Шуры в журнале, но сами съёмки стали проходить намного реже. В этом виноваты бесконечные гастроли и репетиции. После них хочется только принять горячий душ и завалиться спать. Однако Лёва всё же старается выкраивать время и для журнала, ведь Шура часто говорит, что ему нравится, как Бортник получается на снимках. Последний, в свою очередь, готов буквально на всё, если это хоть как-то да осчастливит Шуру. Именно он помог Лёве пробиться на вершину. Поэтому он справедливо отдаёт деньги не только за проживание в квартире, но и в качестве благодарности. Шура на подобное лишь пожимает плечами, но ничего не говорит. Лёва принимает это за немое согласие. Еда больше не вызывает настолько сильного отвращения. Правда, Лёва до сих невольно старается ограничить приём пищи, свести его к минимуму. Этому и способствует нервозность, возникающая перед концертами. Переживания не дают Лёве есть, но Шура всё равно не воспринимает слова об этом серьёзно. Он взял в привычку писать по несколько десятков раз за день Лёве по поводу еды. Тот в какой-то момент начинает злиться и отправляет видео, на которых забивает живот пищей. Шура на подобное отвечает коротким «хорошо». На него, Шуру, крайне глупо злиться, ведь он хочет как лучше. Лёва же просто до сих пор трясётся над темой пищи и невероятно сильно боится слишком поправиться и услышать в свой адрес что-то вроде «жирной свиньи». Но люди, даже фанаты, не зовут свиньёй, лишь скелетом. Прошлое Шуры по-прежнему волнует, и оно теперь выглядит в глазах Лёвы более-менее цельно. Так Лёва узнаёт, что мама Шуры называла его Би, сам Шурик начал курить в пятнадцать, а алкоголь попробовал в шестнадцать. Фигура отца Шуры теперь вызывает такую же ненависть, как и «человек со скрипучим голосом». Однако ничего прямо масштабного неизвестно. Шура сам говорит, что ему приятно рассказывать, а что – нет. Лёва уважает чужой выбор. Лёва устало помешивает ложкой сахар в чае. Молодой человек невероятно сильно выматывается благодаря своему безумному графику жизни. Телефонных звонков стало намного больше, теперь приходится говорить много и чуть ли не каждые пять минут. Лёву по-прежнему выматывают разговоры: сперва они приносят удовольствие, потом сменяются волной безразличия, а в конце концов приходит и раздражение. Иногда Лёве хочется просто выключить телефон, чтобы больше никто не мог дозвониться. От подобных действий останавливает исключительно здравый смысл. Он говорит, что нужно выполнять свои обязанности, пусть они и невероятно сильно раздражают и приносят постоянную нервозность. Лёва замечает, что на его телефон приходит уведомление. Его нужно как можно скорее прочесть и так же быстро дать чёткий короткий ответ, в котором не будет так называемой воды. Теперь Лёва не может обдумывать сообщения часами и медленно набирать текст. Подобное возможно исключительно с Максом, но ни с кем более. От этого немного обидно и тоскливо. Вся жизнь теперь невероятно быстрая, она несётся, не позволяя достаточно насладиться моментом. Бортник тяжело вздыхает и открывает сообщение. Оно короткое, ёмкое и невероятно сухое от отсутствия каких-либо эмоций. Писал барабанщик, чьё имя Лёва не запомнил, и предупреждал о том, что не придёт на репетицию. Лёва также хладнокровно отвечает «хорошо» и откладывает телефон в сторону. Сейчас не хочется печатать ещё хоть кому-то. Нужен отдых хотя бы на пять минут, иначе Лёва не выдержит и сорвётся на первого попавшегося человека. Бортник расстроен не из-за того, что барабанщик не придёт. С ним нет никакого общения вне работы, ведь Лёва воспринимает этого человека как скучный инструмент на ножках. Это наверняка взаимно. Вообще, у Лёвы ни с кем из «группы» нет тёплых отношений. Вина целиком и полностью лежит на плечах Лёвы, сразу закрывшегося ото всех, оттолкнувшего каждого, кто пытался стать другом. Бортнику подобное просто не нужно, ведь каждый человек кажется ему каким-то не таким. То у личности слишком большое самолюбие, то чрезмерная скромность, то глубокое безразличие ко всему происходящему. Все в окружении Лёвы какие-то не такие. На самом деле, он в каждом встречном искал черты либо Макса, либо Бори, либо Яна, но чаще всего Шуры. Именно его хотелось видеть в каждом, но, увы, никто не подходил. Лёва кусает бутерброд, на котором лежит самая обычная колбаса, а не печень какого-нибудь осётра, как пишут о нём, Лёве, журналисты из жёлтой прессы. Они, в целом, любят раздувать из каждой мухи такого слона, что он рискует морально раздавить и уничтожить. Поэтому Лёва давно перестал читать статьи про себя и Шуру. Последний постоянно говорит, что в каждом тексте одна сплошная ложь. Однако Лёва всё равно периодически просматривает статьи, но не для «культурного обогащения», а исключительно из желания хорошенько посмеяться. Просто сидеть и жевать кажется Лёве скучным. Он включает телефон и заходит в ленту новостей, где сразу вбивает в поиск свою фамилию. Сразу высвечиваются заголовки о прошедшем концерте, о закрытости исполнителя и ещё несколько десятков подобных не шибко-то и интересных вещей. Журналисты пытаются высосать скандал из пальца, от того каждая статья и скучная. В какой-то момент в глаза Лёвы бросается заголовок одной из статей «Лев Бортник и его интимные отношения с Александром Уманом». От такого словосочетания Бортника аж передёргивает. Он морщится, чувствуя неприятный ком тошноты в горле. Да, до этой статьи были и другие, тоже посвящённые отношениям, которых и в помине нет. Однако именно этот заголовок смог вызвать тошноту и отвращение ко всем: мерзким крысам-журналистам и самому себе. Внутренний голос вопит: «Лёва, не смей читать это, просто закрой и подожди Шуру. Если ты прочитаешь это «чудо» – потом неделю нормально жить не сможешь. Там не написано ничего хорошего и приятного. Тебя наверняка снова выставили продажной крысой. Ну вот зачем ты будешь читать это?» В тот же момент в противовес вступает безумный интерес. Он, подобно змее, подбивает прочитать то, что вроде как не стоит даже видеть. «Лёва, ты должен прочитать это, ведь тебе нужно знать, что о тебе думают твои дорогие фанаты. Так мы сможем понять, почему они шепчутся» – ласково шепчет интерес, «обвивая» голову тугим кольцом. Лёва идёт на поводу у «змеи» и открывает статью под громким заголовком. Молодой человек быстро-быстро читает содержания, ощущая, как приступ тошноты становится всё сильнее. Противный журналист описывает в своём тексте то, что Лёва смог добиться хоть чего-то исключительно через постель Шуры. И до этого многие «писаки» любили говорить подобное, но никто не описывал это настолько реалистично и отвратительно. Журналист словно не про людей писал, а про свиней, которых насильно спаривают ради здорового потомства. К горлу Лёвы подбирается тошнота, но он всё равно продолжает чтение. Статья же всё не кончается, кажется, словно она бесконечная, или это журналист до сих пор печатает. Его способы изречения мысли становятся всё более изощрёнными в плохом смысле слова. Подобные писаки должны работать не над статьями, а писать теории заговора. В идеале же - вообще не писать. Лёва сейчас готов схватить нож и заколоть журналиста насмерть, ну или хотя бы отрезать ему пальцы и заставить его их съесть. Собственная беспомощность душит изнутри, раздирая глотку. Хочется устроить скандал, заставить стереть этот мерзкий текст. Ничего из этого не под силу Лёве. Он может только беспомощно кусать губы и тихо шептать проклятия. Лёва продолжает читать и невольно вспоминает «человека со скрипучим голосом». Прошло так много времени с момента его «пропажи» (смерти), а Лёва всё равно его боится. Вот перед глазами вновь пробегают мерзкие картины прошлого. Снова Лёва чувствует бесконечный холод, дикий животный страх и безграничную беспомощность. Хочется сорваться с места и спрятаться от всех проблем по одеялом. Плевать, что подобное никогда не поможет. Оно ведь сможет подарить чувство безопасности хотя бы на короткие пять или семь минут. Этого будет достаточно. «А что если это «чудо» видел Шура?» – пробегает ужасная мысль в голове Лёвы. Он нервно проглатывает скопившиеся слюни и нервно улыбается. Лёва знаком с Шурой уже немало лет, но страх оплошать перед ним всё отказывается проходить. Кажется, он прирос корнями в голову Лёвы, от чего тот страдает. Он знает – Шура не осудит, но разве возможно объяснить это страху? Вот именно, что это фактически на сто процентов невозможно. Лёва может только бояться и ненавидеть себя за это. Однако он порой всё же предпринимает попытки бороться. Они редко когда оказываются успешными, но главное, что они всё-таки имеются и продолжаются. Лёва не знает, как он теперь будет смотреть в глаза Шуре, зная, что думают люди. Их мнение вроде как не должно волновать, но почему-то именно оно приносит адскую боль и бесконечный стыд. Последний заставляет сердце биться в несколько раз быстрее, а руки дрожать. В статье в качестве главного доказательства существованию отношений приводят факт проживания Лёвы в одной квартире с Шурой. Это, оказывается, чересчур интимно и пошло. Лёва откладывает телефон в сторону и смотрит куда-то в стену. Бортник никогда бы не подумал, что совместное проживание является чем-то интимным. Теперь же становится ясной реакция всех друзей Шуры на его заявления о проживании в одной квартире с Лёвой. Он сам однажды ляпнул об этом, не подумав. Вот теперь и приходится пожинать плоды этого недумания. Возможно, в чём-то автор статьи и прав. Лёве, действительно, лучше съехать от Шуры и начать строить свою личную жизнь. Только Бортник не видит себя рядом с кем-то, кто не является Шурой. Тот задал тот самый идеал, расхождения с которым вызывают отвращения, злость и неприязнь. Это по-настоящему детское поведение, но Лёва не хочет, чтобы рядом с ним жил кто-то, кто будет хуже Шуры. Последний же идеален во всём. По крайней мере, для самого Бортника. Тот тяжело дышит, чувствуя, как щёки пылают. Голова понимает, что текст мало кто воспримет серьёзно, про каждого более-менее известного человека писали, что он является геем под прикрытием. Только эмоции намного сильнее здравого смысла. Они захлёстывают с головой и терзают душу. Лёве больше не хочется проводить выходной с Шурой. Тому будет стыдно в глаза смотреть, не то что говорить. Последнее, вообще, вызовет дикий-дикий ужас, смешанный с паникой. Всё это перерастёт в истерику. Вот вроде Лёве уже больше двадцати, но он продолжает паниковать перед человеком, ставшим идеалом во плоти: тем, на кого так сильно хочется ровняться. В коридоре раздаются звуки шлепков пяток о кафель. Это значит, что Шура уже закончил работать. Он ещё вчера говорил, что хочет провести день вместе с Лёвой. Тот хочет сбежать, но не может из-за надоедливой совести. Она ведь с потрохами сожрёт, если Бортник посмеет отказать Шуре. Последний мало о чём просит, так что не исполнить одно его маленькое желание – верх неуважения и неблагодарного отношения. Так что Лёве придётся терпеть и пересиливать себя. – Доброе утро, – на кухню заходит Шура с широкой улыбкой на лице и растрёпанными волосами. Лёва смотрит на него и сам невольно улыбается. Ему нравится такой домашний вид Шуры. К сожалению, его увидеть получается всё реже и реже из-за по-настоящему адского графика. Только вот сегодня непонятным чудом и Шуре, и Лёве удалось чуть ли не выгрызть выходной. – Доброе, – Лёва выключает телефон и смотрит на Шуру, чьё тело не находится в идеальной форме. Ей больше подходит эпитет «красивая», но никак не «идеальная». Шура не качается в зале сутками напролёт, он занимается несколько раз в неделю исключительно для здоровья. Лёва же не делает даже этого. Любая мысль о чём-то, хоть как-то связанном со спортом, вызывает тошноту и нервозность. Лёва знает – необязательно делать спорт карьерой или чем-то в этом роде. Просто избавиться от детских травм не получается, они постоянно наступают на пятки и дышат в затылок. Шура начинает рассказывать про забавный случай на работе и готовит себе чай. Лёва внимательно смотрит и слушает. Голос Шуры ласкает уши и заставляет на мгновение забыть об ужасной статье противного журналиста. Он сейчас уходит на второй план, позволяя Лёве насладиться приятной домашней атмосферой. Она греет душу и вызывает целый вихрь самых приятных эмоций. По правде говоря, все они вызваны одним Шурой, который по-прежнему добр и терпелив. Шура садится напротив, и Лёва неожиданно для себя снова вспоминает ту статью. Её содержание проносится перед глазами, заставляя поморщиться и вздрогнуть. Вся домашняя уютная атмосфера в один короткий миг рушится, оставляя за собой лишь ненависть на сердце. Оно болезненно сжимается в стыде и неловкости. Вроде Шура не говорит о том тексте, но Лёве всё равно плохо. Он готов разбить телефон или напиться, лишь бы забыть о тех ужасных словах. – Ты чего такой недовольный? Не выспался, или это я надоел тебе со своими старческими разговорами? – Шура быстро замечает, что Лёву тревожат не самые приятные мысли, и прямо спрашивает об этом. Лёва коротко улыбается из-за такой простой шутки. Именно из подобных мелочей состоит «домашний» Шура, отличающийся от того, кого видят все другие. «Домашний» Шура всегда готов пошутить над собой в компании близких, а с чужими он будет максимально холоден и даже безразличен. – Да просто на одну статью бредовую наткнулся, прочитал её зачем-то, теперь меня тошнит от неё, – признаётся Лёва, решая не играть в недотрогу и сразу сказать всё как есть. – В ней рассказывали, что я под тебя лёг, только поэтому всего добился, и на этом мои заслуги заканчиваются. Я не спорю, что без тебя я бы ничего не добился... Но я же тоже не мало сил прикладываю к созданию музыки. Я полностью сам пишу текста. Музыку на них, придумываю клипы... – он замолкает и нервно потирает переносицу. – Ты мне во всём помог, но я ведь не смог бы долго продержаться на том же радио, если бы не работал и висел на твоей шее? Шура громко смеётся, этим заставляя Лёву вздрогнуть всем телом и издать непонятный звук. Неловкость только нарастает, а веселящийся Шура совершенно не помогает с ней бороться. Ему-то хорошо, а Лёве – нет. Он буквально мучается из-за дурацких слов не менее дурацкого журналиста. – Лёвчик, да это же жёлтая пресса! Она вечно несёт всякую фигню, в которую верят только истинные дебилы! – Шура в конце концов успокаивается и вытирает рукавом выступившие слёзы. – Ты вроде должен привыкнуть, что эти крысы делают геями буквально всех, у кого нет девушки. Ты и до этого под раздачу попадал. Так чего в этот раз статья настолько сильно задела тебя? – Они приводили там настолько убедительные аргументы, что я сам во всё поверил! Но я же знаю, что мы с тобой не спим! Не в смысле не спим в кроватях, а в смысле ну.. Не трогаем друг друга.. – Лёва теряется и напрочь забывает, как правильно составлять нормальные предложения. – Я и раньше читал статьи про тебя и себя, но они никогда не были настолько мерзкими и унизительными... – Лёвчик, если хочешь узнать что-то обо мне – спроси прямо, а не статьи читай. В них нет правды. Да журналисты даже мою фамилию неправильно пишут. Я уже почти десять лет, как Би-2, а журналисты упорно продолжают называть меня Уманом. Теперь понятно, почему ты так меня называешь. Лёвчик, больше не смей читать эти поганые статьи, – качает головой Шура. – Они писали, пишут и будут писать скандальные новости. Вот эти крысята зацепились за то, что мы вместе живём, и как начали строчить свои хреновые статейки. Грош – им цена, Лёвчик. Ты действительно большой молодец. Я бы не смог вечно держать тебя на вершине, ты сам сумел зацепиться и продолжаешь уверенно висеть. Горжусь тобой, Лёвчик. Лёва сперва удивляется такой странной фамилии, но быстро принимает подобную причуду. Он смущённо улыбается, услышав похвалу. Слова Шуры, действительно, заставляют расслабиться и отпустить неприятные и унизительные слова. Однако кое-что всё равно продолжает гложить – совместное проживание. Оно вроде и комфортное, но теперь Лёва чувствует себя наглым паразитом, наживающимся за чужой счёт. Прямо сейчас пора расставить все точки над буквой «ё». – А тебя не смущает то, что я живу с тобой? Может быть мне лучше съехать и не мешаться тут? – Тяжело вздыхает Лёва и спрашивает максимально уверенно и чётко, чтобы не выглядеть запуганным. Вопрос явно, мягко говоря, удивляет Шуру. Из его рук падает ложка с сахаром, а сам Би-2 поднимает на Лёву растерянный и даже испуганный взгляд. Он смывает всякую уверенность Бортника. Он ещё никогда не видел Шуру таким запуганным и потерянным. Будто из-под его ног убрали землю, лишив всякой возможности нормально ориентироваться в пространстве и передвигаться в нём же. – Ты хочешь уйти? – Голос Шуры необыкновенно тихий и робкий. – Ты... правда хочешь уйти отсюда? – Я не хочу, но разве я тебе не мешаю тут? Вечно кручусь под ногами, достаю со своим, плохим настроением и загонами. Тебе же постоянно приходится возиться со мной. Разве не будет лучше. Если я просто уйду? Мы сможем переписываться и иногда встречаться. Так что ты думаешь? – Сам Лёва тоже звучит робко, а ещё сконфуженно и постыдно, словно это он виноват во всех смертных грехах. Шуру натурально трясёт, словно он пребывает в состоянии дикой животной паники. Такая обычно возникает в те моменты, когда человек лицом к лицу сталкивается со своим самым большим страхом. Только Лёва не может понять, чем он смог так сильно напугать Шуру, самого стойкого человека? – Не будет лучше... Лёва, Лёвчик, да ты тут уже родным стал и совсем не мешаешь! Я только рад говорить с тобой о чём угодно! Лёвчик, мне нравится, что ты живёшь тут... Что ты рядом со мной и просто позволяешь мне общаться с тобой... – Шура говорит едва слышно, но при этом как-то убито. – Я не буду держать тебя. Если ты хочешь уйти, я не мой отец... Но я очень хочу, чтобы ты остался. Лёва проглатывает противный ком слюней. Бортник встаёт со стула и подходит к Шуре, после чего неуверенно кладёт ладонь на его плечо и мягко, с максимальной нежностью, улыбается. – Я сам не хочу уходить и останусь, раз это для тебя настолько важно, – говорит Лёва и в ответ видит счастье в чужих глазах.***