Houris

      Дезмонд открыл глаза, медленно осознавая себя в пространстве. Щёки были все в слезах — нет, не со вчера, это он рыдал во сне и сейчас был готов зарезать любого, кто оспорит его на это право.       И у него хорошие шансы на успех.       Ему только что приснилось, что он был мальчишкой, совсем мелким, лет десяти, который не слушал родителей и убегал в лес играть. Всё было хорошо, он тайком сбегал и тихо возвращался, никто ничего не замечал, и мальчик до ужаса гордился, что он всех так ловко перехитрил.       А потом он упал в овраг и сломал ногу.       Нет, его искали, прочёсывали лес всей деревней, звали во все лёгкие. Только он не откликался и даже спрятался за корягой, чтобы его точно не нашли: так боялся родительского нагоняя. Поиски закончились, люди ушли из леса и… его не сожрали волки, это было бы слишком хорошо. Нет, он так и остался в овраге один, умирая от холода, голода и жажды.       Полный сожалений десятилетний пацан.       Это не мог быть кто-то из предков Дезмонда: парнишка помер, не научившись даже дрочить, так что детей он точно не заводил. От этого Дезу было вдвойне обидно. Вот какого хрена, а? Это его фантазия нагенерировала максимально печальный сценарий? Или всё, теперь он видит обрывки любых воспоминаний?       Как же всё это надоело…       Тёплая рука сгребла его за плечо и уронила в крепкие объятия.       — Доброе утро, куоре мио. Ты хоть немного отдохнул? — проговорил Эцио спокойно, мягко, чуть устало.       — Мне кажется, что я настолько давно в этом дерьме, что не узнаю отдых, даже если он выскочит прямо на меня с требованием о разводе, — пробухтел Дез.       Эцио хохотнул:       — Ну, ты хотя бы шутишь, это уже неплохо.       — Да ладно, за кого ты меня принимаешь? Жизнь во мне закончится раньше сарказма.       — Ох, простите, как я мог усомниться в способностях смеющегося мессии?       — Как минимум «ржущего», а лучше вообще «гогочущего».       Эцио легко, негромко засмеялся. Дез уткнулся в него покрепче, впитывая вибрацию всем телом. Это было приятно… А затем Эцио погладил его по голове и чуть коснулся ногтями шеи, и Дезмонд мгновенно напрягся и дрогнул, как струна под смычком.       Эцио замер.       — Это обидно, между прочим, — заметил он со вздохом. — На остальных ты так не дёргаешься.       — Возрадуйся, на тебя особая реакция? — предложил Дез. — Уникальная даже.       — Я бы предпочёл хорошую, а не уникальную.       У Деза совершенно точно не мелькнуло никаких пошлых мыслей. Ваще ни одной. Особенно о групповухе.       — Я… прости? — Дез зашёл с другого бока.       — Лучше расскажи, почему так? На Альтаира же ты так не нервничаешь.       Дезмонд поднял голову и посмотрел на Эцио в полнейшем недоумении.       — Ты этого придурка вообще видел?       — Ну…. я бы не стал его так называть, весьма многообещающий юноша.       — Так вот, это он ещё сейчас адекватный. Я видел его ЕЩЁ хуже.       Эцио глянул за его плечо, лицо стало озадаченным. Он тихим, заговорщическим шёпотом спросил:       — Я не уверен, что хочу знать… но куда уж хуже?       — Поверь, есть куда. Так что, простите, к великому Наставнику Альтаиру я пиетета испытывать не могу.       — Радухнагейду?       — Он… — Дез задумался, формулируя. — Мы с ним, на самом деле, очень похожи. Относительно похожий опыт, батя мудак, адаптация к незнакомому обществу… Да и темперамент схож. Поэтому мне с ним так уютно обниматься… Он очень понятный, и я бы на его месте делал то же самое.       — А я?..       Дезмонд сел, снова ощущая эту жгучую уязвимость. Он чуть прикусил губу, формулируя.       — Ты… я с тобой пробегал дольше всех, но всё равно… не научился быть тобой. Я делал механическую часть, боёвка там, планирование миссий, финансов… А потом прорывался до следующего отрывка жизни, смотрел на лёгкость, улыбку, уверенность — и понимал, что даже близко не дотягиваюсь. Будто во мне фундаментально нет чего-то такого, что есть в тебе.       Дезмонд бросил на него настороженный взгляд. Эцио выглядел озадаченным.       — Это же нормально. Люди разные, каждому дано что-то своё, — проговорил он. — Если бы меня протащило по воспоминаниям Леонардо, я тоже бы вряд ли достиг его уровня мастерства и изобретательности.       — Не очень помогает, если учесть, что Леонардо — один из умнейших людей за всю историю человечества, — Дез скривился. — Я не шутил, говоря, что на тебе бюджет небольшой страны, его работы в моё время считаются бесценными.       — О. Я рад, что он получил признание, которого заслуживает, — Эцио улыбнулся тепло. — Хорошо, тогда давай попробуем наоборот. Как думаешь, если бы это Леонардо посмотрел мои воспоминания, он бы это невидимое «что-то» ухватил? То, которого не хватает тебе?       — Я… — Дезмонд задумался. Воображение пасовало. Леонардо был слишком скромным, слишком мягким, слишком созерцательным и умным. Не было в нём этого бешеного куража. — …не думаю? Точнее, ухватил бы, но скорее в том плане, что смог бы зарисовать, описать, но не использовать самому.       — На мой вкус, ты прекрасно меня зарисовал, — Эцио улыбнулся. — Как считаешь?       Дезмонд опустил взгляд. Вот не ручался он за точность, ой не ручался. В этом была часть проблемы.       — Не помогло? — спросил Эцио и протянул к нему руку. Дезмонд чуть дрогнул. — Не помогло. Расскажи ещё?       — А надо? В смысле, прямо сейчас? — Дез взглянул за окно.       Солнце только-только поднималось, жизнь в городе без электричества начиналась, но для светских визитов ещё рановато.       — Время есть, почему бы его не использовать? — легко сказал Эцио.       Он не стал говорить о том, что операция, вообще-то, опасная и шанс её не пережить есть существенный, особенно в ослабленном состоянии Дезмонда. Просто есть время. Почему бы его не использовать?       — Действительно, — Дез лёг обратно, тихо вздохнул. — Это… Бля, в моей башке такой пиздец…       — Начни с того, что первым приходит на ум, — предложил Эцио так же, как Альтаир вчера.       — Ну, например, я не знаю, насколько точно вы соответствуете действительности, — начал Дезмонд со вздохом. — Процесс сам по себе допускает погрешности, а ещё неизвестно, насколько… насколько личное восприятие влияет на результат.       — Ты боишься, что переделал нас под свои вкусы?       — М… есть такое опасение?       — Хм… А почему ты этого боишься?       — Потому что это очень вероятно?       — Нет, я к тому… даже если это и так, что в этом страшного? Ты воссоздал в своей голове мёртвых людей, сделал нас живыми, со своими характерами и волей. Я не собираюсь осуждать тебя за неточности и вольную интерпретацию.       — Потому что это херня. Я был создан для чьих-то нужд, и это отстой. Я не хочу для вас такого же.       — Ну, в каком-то смысле мы изначально были созданы для того, чтобы в итоге получился ты. Поздновато жаловаться.       — Да, но я-то хотя бы могу этого не делать? Или не могу… Блядь.       — Давай зайдём с другой стороны? — предложил Эцио. — Свобода воли у нас точно есть, мы не дали тебе убиться. Свобода чувств — тоже, Альтаир тебя в начале серьёзно подозревал. Свобода памяти тоже на месте, ты не знал, что Альтаир много читал, не знал ничего о медицине его времени — а он знал. Если в том, как ты нас видишь, есть серьёзные ошибки и мы захотим их исправить, я думаю, мы сможем это сделать.       Дезмонд замер так, что почти не дышал. Затем произнёс:       — Блядь, а вот так ещё страшнее.       — Почему?       — Потому что так вы можете ещё и узнать, что именно я сделал, исправить и осудить.       — А что ты сделал?       — Откуда я знаю? У меня никогда не было ничего, кроме моей интерпретации. Мне не с чем сравнивать.       — А чего ты боишься, что ты сделал?       — Переделал вас под свои вкусы и ожидания?       — Мы с этого начинали, круг замкнулся.       — Это всё слишком запутанно. Давай отложим?       — Конечно. Если ты меня поцелуешь.       Дезмонд аж глаза открыл, чтобы посмотреть на этого возмутителя!.. Возмутителя всего!       — Эй, так дела не делаются!       — Ну и зря. Так что, преодолеваешь свои затруднения усилием воли или ещё поговорим? Знаешь, мне как-то даже обидно… Ты мыслью меня лапаешь, весь чуть ли не умоляешь: «коснитесь меня», — а на любую попытку сближения замираешь, будто я какое-то чудовище. Обидно.       — В твоей жизни явно не было порно с драконами.       Эцио озадачился настолько, что ощущение игривой весны как-то поутихло.       — У меня столько вопросов… Но главный — как? Оно же лопнет!       — Тут всё зависит от размеров и анатомии дракона, а также от тренированности принимающей стороны, — с умным видом заявил Дезмонд. — Иногда драконы бывают вполне человеческих размеров, иногда антропоморфные даже, просто с чешуей, зубами и крыльями. А иногда — чуть крупнее и в этом весь смысл. Ты не представляешь, на что способно человеческое тело в этом смысле.       — Но… но… но зачем?       — Это одна из вариаций кинка на беспомощность. Когда такой большой и страшный дракон крепко, но нежно прижимает лапой к земле, острые когти на коже, но не ранят, и весь такой страшный тут слез с горы золота ради тебя… Вполне-вполне, как считаешь?       Что же, если так подумать, Эцио при всей своей обоснованной славе ловеласа всё-таки ванилька.       — О, — Эцио внезапно хитро ухмыльнулся и подался вперёд. — Так ты хочешь, чтобы я тебя скрутил и стал твоим большим и страшным драконом?       «Нет, конечно, это был просто пример!» — должен был сказать Дезмонд, ещё так закатывая глаза, как последний говнюк.       Вместо этого он покраснел. Ярко, сочно, заставив потемнеть щёки, шею и даже нос.       Блядь. Это он здесь ванилька.       Эцио навис над ним, ухмыляясь. Ухмылка эта была не самодовольной, а скорее хищной. За неё не хотелось врезать, от неё хотелось поджать лапки и замереть. Сердце билось где-то в горле.       — Значит, совсем такой беспомощный человек, — Эцио погладил его по щеке. — Замерший перед опасным, страшным драконом, да?       От касания по нервам пробежал ток — сладкий до болезненности.       Дезмонд чуть-чуть, едва заметно кивнул. Это хорошо описывало ситуацию.       — С большими красивыми коготками, — продолжал Эцио, чуть погладив по виску. — От которых сердце замирает и колени дрожат…       Дезмонд ещё раз едва заметно кивнул, чувствуя, как мышцы на мгновение напрягаются от мурашек, а затем расслабляются, превращаясь в неприличное желе. Блядь, если Эцио сейчас отстранится и заявит что-то вроде: «Ха-ха, попался, ну ты и извращенец!» — Дез точно попытается его убить.       — На которого можно так испуганно смотреть, но не бояться по-настоящему, потому что дракон хороший, дракон будет бережен к своему сокровищу, — Эцио склонился и шептал это ему на ухо.       А потом укусил: чуть прикусил кожу, прямо над артерией, в самое уязвимое место, как настоящий хищник. Дез зашипел, беспорядочно перебирая ногами по простыне, почти не осознавая, что делает. Всё тело покалывало, будто от адреналина во время прыжка с высоты — до того, как это стало будничным действием.       Эцио поднял голову, и Дез понял: не застебёт. Глаза потемнели, влажные губы чуть приоткрыты, и взгляд — ищущий, восхищённый, чуточку жадный. Возможно, ему самому понравилось быть драконом. А может, дело в том, как под его руками девяносто кило засранства превращаются в беспомощное желе, не способное сказать и слова.       — Вот теперь у тебя шутки кончились, — мурлыкнул Эцио. — Что, неужели из меня дракон страшнее смерти?       — Прекраснее, — пискнул Дез в возражение.       Эцио замер, не сразу поняв, что это может означать. Если учитывать вчерашний срыв Деза, смерть была вполне желанным результатом… а тут что-то ещё лучше и прекраснее. Это звучало до ужаса сентиментально, и Дез почти успел обругать себя за это, но…       — Польщён, — Эцио просто улыбнулся и поцеловал его в лоб. — Готов начать новый день?       Дез издал беспомощный, но условно-недовольный звук. Какие решения, вы чего, он тут жертва дракона, отстаньте.       — Вот и замечательно! — заявил Эцио и отстранился.       Отстранился! Дез вяло попытался его ухватить за руку, скорее показывая намерение, чем реально пытаясь остановить.       — Нет-нет-нет, куоре мио, пора вставать, утро уже началось.       Дезмонд надулся, оставаясь наедине с щекочущим послевкусием драконьей ласки. Пошутил про драконью порнуху, называется.       — Я знаю, что ты сделал, — пробухтел Дезмонд.       — И я сделал это с удовольствием.       Дез покачал головой, пытаясь собраться из лужи во что-то человекоподобное. Кажется, отсутствие стыда и совести было общей чертой его предков.       По сути, Эцио сделал так, чтобы на момент операции в жизни Дезмонда было меньше неловких разговоров, которых он хотел бы избежать, и больше сладких обещаний, которые он захотел бы воплотить. Так, на всякий случай, просто ещё один аргумент в пользу того, чтобы оставаться на этой стороне жизни.       Это могла бы быть наглая манипуляция, на которую Дезу стоило бы обидеться, но… Этот разговор рано или поздно бы произошёл, ну не оставил бы тактильный Эцио в покое тот факт, что Дез с остальными обнимается, а от него шарахается. Всё равно прикопался бы — и, скорее всего, с таким же результатом. Просто сейчас этот разговор помог и с другими вещами, вот так вовремя всё совпало.       — Мгммпфф! — послышалось сбоку возмущённое.       Дезмонд повернул голову на звук и увидел то, от чего его сердце неприличным образом поплавилось. Там сидел Радухнагейду и зажимал Альтаиру рот.       — Мпфф, мм! — тот задёргался сильнее.       Раду вопросительно посмотрел на Деза. Тому слов не хватало описать даже для себя, это было мило, но, подумав, он всё-таки кивнул.       Освободившись, Альтаир хватанул ртом воздух и сразу же, даже не закончив толком вдох, выпалил:       — У меня столько вопросов!!!       Дезмонд не сомневался даже. Вот Альтаира в ванильности заподозрить фантазия не поворачивалась. В конце концов, Мария пробила путь в его сердце ударом латной рукавицы по зубам.       — Позже? — предложил Дез. — Тема обширная, обсуждать её придётся долго, и желательно не на трезвую голову. А у нас тут операция, расписание и всё такое.       — Её можно обсуждать?! Для этого слова есть?! Приличные?! Я слышу это слово, кинк, понимаю, что оно значит изгиб, извращение… но не совсем. Оно чистое! Оно не ругательство! Как извращение, только не плохое. Почему оно не ругательство?       Дезмонд знал, что не стоит этого делать, но не мог не пошутить.       — Клитор, вульва, вагина. Гей, лесбиянка, бисексуалы. Аромантичность, асексуальность, полиамория. Кинк, фетиш, фурри.       С каждым словом глаза Альтаира всё расширялись, пока он не стал похож стукнутого молнией филина.       — Ка-а-ак? Каким это образом это не ругательства? Это должны быть ругательства, самые страшные ругательства! Особенно фурри!       — Ну, ничего не истинно? Нет, я не буду сейчас обсуждать с тобой эвфемизмы, дисфемизмы и рекламацию. Ноуп-ноуп-ноуп, пойду-ка я в туалет, а потом завтракать…       Альтаир схватил его за локоть.       — Ты. Мне. Всё. Расскажешь.       — Ага. Но не сейчас.                     

* * *

      Дезмонд привёл себя в человеческий вид, поел. На удивление, его организм нормально воспринимал оливки — возможно, потому, что считал их не едой, а частью мартини.       Сейчас же Дезмонд отжимался и мысленно страдал о том, что теперь это делать придётся только на одной руке, отчего скоро поедет вся мускулатура груди и спины. Обидно. Из всего наследия тяжелого детства грудные пластины были его любимыми.       — Так какой у нас план? — спросил Альтаир, наконец-то смирившись, что да, сейчас не время читать обширную лекцию о сексуальной культуре далёкого будущего.       — Собрать информацию, — отозвался Дезмонд, поднимаясь. — Уговорить врача, — опустился. — Провести операцию, — поднялся. — Если откажется, связать его и воспользоваться его инструментами. — опустился. — Провести операцию, — поднялся. — Если налажаю, умереть.       — Нет, это-то понятно, это мы вчера обсудили. Но детали?       — Какие детали ты от меня хочешь, если мы ещё информацию не собрали? — Дез взглянул на него со скепсисом.       — Я знаю, что у тебя есть план, я его чувствую, — Альтаир соскочил с окна, на котором он изображал птицу на жёрдочке. — Говори.       — Ага, я его тоже чувствую, — Дезмонд опустился к полу. — Да и только. Никакой конкретики, которой я бы мог поделиться.       — А этой фигнёй зачем страдаешь? Это даже не боевая операция. Отлыниваешь?       Альтаир подошёл ближе, а затем невозмутимо, будто так и надо, уселся ему на спину. С комфортом так, ещё и поёрзал.       Дезмонд крякнул. Это по сравнению с Радухнагейду он воробушек, а так-то в нём не меньше шестидесяти кило самоуверенной задницы. И как бы Дез пытался напомнить себе, что кило эти не настоящие, а очень даже воображаемые, но ему это совершенно не помогало.       — Мне нужна вся бодрость, которую я могу наскрести, — отозвался Дезмонд, всё-таки поднимаясь. — Физические упражнения бодрят, повышают концентрацию и вот это всё.       — Просто выпей кофе и пошли уже.       — Здесь нет кофе.       Дез подумал над тем, отжаться ли ещё раз или всё-таки сначала согнать наглый груз со спины? Выглядело пафосно, хотя, конечно, вряд ли он бы этим кого-то впечатлил, кроме самого себя, но себя-то он впечатлил! С другой стороны, неизвестно, каким-таким образом создаётся этот виртуальный вес. Не хотелось бы помереть из-за того, что он потянул единственную здоровую руку, красуясь перед самим собой.       — В смысле, нет кофе? — Альтаир нагнулся, пытаясь заглянуть ему в лицо сверху. — Куда оно делось?       — Тьфу, блин, слезь! Это должна быть лёгкая разминка, а не упражнения с отягощениями!       — А, ну так бы сразу и сказал, — Альтаир легко с него спрыгнул. — Но кофе?       — Не растёт он тут, — буркнул Дез. — И не завозят почти, нет привычки.       — Но… но… но. Серьёзно? Как же так… Та версия про ад теперь кажется не такой уж небывалой.       — И не говори, — согласился Дез.       Он перешёл к скручиваниям на пресс. Так на него хотя бы не сядут. Наверное.       — Это вы про ту горькую дрянь, что пьют в Стамбуле? — Эцио, скептически.       — Да! — Альтаир. — Поверить не могу. Как же без кофе? А что вы с друзьями пьёте?       — Вино, — Эцио.       — Но это же совсем другое!       — Я одного не пойму, — проговорил Радухнагейду. — Между вами двумя больше всего времени прошло. Почему между вами больше всего общего?       — Альтаир просто больше болтает, — возразил Дезмонд. — Больше информации в целом, проще найти в ней что-то общее.       — Я? Болтаю?       Дезмонд вздохнул. Так, ладно, всё, пора приступать к миссии. Миссии, которую ему нужно вести в основном на собственных навыках. Под присмотром и с комментариями его великих предков. Никакого давления.       Основной план опирался на социальные навыки, и тут бы задействовать Эцио, тем более что время его и он во всех культурных нюансах ориентируется. Да вот только не налипло нихрена на Дезмонда ни обаяния, ни умения расположить к себе людей, ни социальной интуиции. Раду и Альтаир в этом плане были совсем безнадёжны, так что оставалось опираться на свои, хоть и посредственные, но имеющиеся навыки.       Которые он в последний раз использовал три жизни назад.       — Нет, я чувствую, что у тебя есть какой-то план! Больше, чем просто собрать информацию, — Альтаира было просто так с мысли не сбить.       О, фак, да пошло оно всё!       — Мне нужен Ричард, — признал Дезмонд.       И этим сломал предков к чертям. Они одновременно замерли, уставившись в никуда стеклянными глазами, ещё чуть-чуть — и пиксели рябить начнут.       — Ребят, вы в порядке? — обеспокоился Дез, поднимаясь.       — Что такое Ричард? — спросил Эцио, нахмурившись и очень медленно возвращаясь в реальность. — Это ведь не человек, верно? Или человек?       — Я думал, вы, ребята, понимаете значение слов, которые я говорю.       — Да, но ясности как-то не прибавилось, — отмер Альтаир. — По-моему, от этого только хуже. Ричард — это ведь ты? И одновременно не ты. Не сейчас. А ещё Ричардом могут быть другие люди.       Дезмонд почесал в затылке. Он подозревал, что эта вавилонская рыбка имеет свой предел и без подготовки какие-нибудь тау-мюоны сломают мозг даже Альтаиру. Но Ричард? Серьёзно?       — Это роль. Персонаж? Архетип, — попытался объяснить он. — Тактика. Образ действия. Я на самом деле не очень в этом хорош, больше предпочитаю Боба.       — Луна моя, ты не помогаешь.       — Боб — это твой лучший друг. У него такие же политические взгляды, как у тебя; он слушает ту же музыку, смотрел те же фильмы и согласен с твоим мнением о них; болеет за ту же команду; а ещё также сильно ненавидит твою бывшую, как и ты.       — Боб — это когда ты подлизываешься в разговоре? — нахмурился Раду. — Нет же.       — Подлизываться — это очевидно. Для Боба нужно использовать холодное чтение…       — Стоп, ты умеешь читать мысли? — Альтаир мотнул головой, будто сбрасывая наваждение.       — Я умею делать вид, да.       Все трое посмотрели на него как на диковинную зверюшку.       — Что? Только не говорите, что в ваше время мошенников не было, — Дезмонд развёл руками. — Хотя Боб в основном годится, чтобы разводить клиентов на чаевые и три часа задорно обсуждать шоу, которое не смотрел и не собираешься.       — Боб — это человек, которым ты притворяешься, чтобы понравиться другому? — переспросил Раду медленно, будто не совсем осознавая.       — Боб — это стратегия, которая позволяет максимально быстро стать лучшим другом любому человеку, — возразил Дезмонд.       — А почему… почему ты на нас её не использовал? — всё ещё Раду.       — В своих ножом не тыкают, — Дезмонд развёл руками. — Да и не так это работает. Это не какая-то приворотная магия дружбы…       Предки синхронно и очень подозрительно прищурились. Кажется, они уже успели подумать, что это магия дружбы.       — Слушайте, это просто набор трюков, ладно? Ты просто позволяешь человеку сделать нужный тебе вывод. Утверждения Барнума — это когда ты говоришь на самом деле общую фразу, которая подходит любому человеку, но из-за того, что она такая длинная и полная подробностей, человеку кажется, что это про него, у вас с ним много общего, раз ты тоже такое испытывал. В баре хорошо идут вариации на тему усталости и экзистенциального кризиса. Что-то вроде: «Бывало ли у тебя так, что ты приходишь с работы, а всё тело болит? Ты ничего физически не делал почти, но эти сволочи измотали тебя так, будто ты весь день вагоны с углём разгружал… А иногда думаешь, что лучше бы вагоны», — ну и прочее в том же духе.       Предки переглянулись, всё ещё настороженные.       — Ну, или например облако триггеров. Вот, Альтаир! Ты это использовал!       — Я?!       — Одна большая тема, система взглядов, всегда достаточно большая и имеет множество разных характерных фраз. Например, перекреститься, сказать «прости господи», «как-то это не по-божески» и так далее. У любой системы взглядов есть свои характерные триггеры. Если собеседник сказал тебе один триггер, а ты через пару фраз другой триггер этой темы, то это не будет выглядеть так, будто ты просто согласился с ним. Это будет выглядеть, будто ты сам, независимо, придерживаешься тех же взглядов, что и собеседник.       — Это имеет смысл… — осторожно сказал Эцио. — Но что такое Боб?       — Боб — это то впечатление, которое ты создаёшь, используя эти техники. Ты не просто соглашаешься с собеседником, ты предсказываешь его реакции и сам проявляешь их.       — Но зачем? — Альтаир.       Мысль о том, чтобы так подстраиваться под собеседника, не помещалась в эту умную голову.       — Чаевые, — Дез, честно. — Ну, у меня чаевые. Другие устраивают представления, типа я читаю мысли, прочитаю ваши, если хотите посмотреть — заплатите денежку. Кто-то использует эти техники, чтобы переспать с кем-то. А кто-то для прямого мошенничества, проникания в дорогие места и выуживания чужих денег. Но меня чаевые всегда устраивали, понимаете? Это было почти честно. Люди в одиночку приходят в бар не просто так, а за человеческим контактом, иначе бы бухали дома. И не за настоящим человеческим общением: иначе бы завели нормальных друзей. Они приходят за суррогатом. Они платят, я создаю для них Боба, все счастливы, все довольны. Никаких скандалов, копы на хвост не садятся, обманутые мужья не пытаются пристрелить и медиа-агенты не донимают. Плюс риски лично у меня минимальны, даже если я сделаю не идеальную копию — это не страшно, люди разные. Я не знаю твою любимую группу? Давай, расскажи мне, почему она самая крутая на свете.       — Это полезный навык, — кивнул Раду. — Где ты этому научился?       — Знал, что ты оценишь! — улыбнулся Дез. — Я научился в ин… в книге я прочитал об этом, в книге.       — Ты сейчас соврал и не соврал одновременно, — Альтаир надулся.       — Я очень, очень не хочу сейчас объяснять, что такое интернет… Блядь!       Предки замерли, уставившись в пространство.       — Вы как? Нормально? — Дез, опасливо.       — Нормально. Всего лишь глобальная сеть книг, — отозвался Эцио со смешком. — Ничего необычного.       — Дезмонд, луна моя, только попробуй сегодня помереть, и я лично вытащу тебя за шкирку с того света, — Альтаир подался вперёд. — У меня слишком. Много. Вопросов.       Тот неловко дёрнул плечом. Не то чтобы он специально в это влез. Просто когда ты до четырнадцати живёшь в закрытой коммуне вооружённых параноиков, а потом выходишь во внешний мир… внезапно оказывается, что твои социальные навыки малость не подходят. Дезмонд искал способы это как-то исправить, а в итоге нашёл, как обмануть.       Ему хватило.       — Ты сказал, что тебе нужен не Боб, а Ричард, — проговорил Раду. — Кто такой Ричард?       — Ричард… немного посложнее, — Дезмонд сосредоточился. — Это как ты, только лучше. Та же карьера, только выше должность и больше зарплата, такая же машина, только новее, такая же жена, только моложе.       — И нахрена делать такого засранца? — уточнил Альтаир. — Мне уже от одного описания хочется врезать.       — А ещё ты Ричарду нравишься. Ричард хочет с тобой дружить. Ричард считает тебя равным. Ты же сделаешь то, что делает Ричард? Ты же не хочешь, чтобы он понял, что ты до него не дотягиваешь, и разочаровался в тебе?..       Эцио цокнул языком, но комментировать не стал.       — Этот образ больше используют мошенники и пикаперы, я в нём не особо хорош, — добавил Дезмонд. — Он сложнее, потому что там холодным чтением не обойдёшься, тебе сразу нужно создать определённое впечатление. Поэтому информацию нужно собирать заранее. Есть, конечно, некоторые маркеры просто успешного человека, и если нужно что-то небольшое, это может сработать. Но для воина один идеал успеха, для врача — другой. Для врача успешный воин будет выглядеть дураком, который подвергает своё здоровье неоправданному риску. Для воина успешный врач — зануда, который не понимает, в чём настоящая жизнь. Понимаете? И чем больше подробностей о человеке ты знаешь, тем более цепляющего Ричарда можно создать.       — А есть и другие образы? — спросил Раду.       — Да, конечно. Джезабель — это как женская версия Ричарда. Если делается на мужчину, то обычно изображается жена мечты. Противоположности Джезабель и Ричарда, это Питер Пен и Тинкер Белл. Это люди с неформальной причёской, интересными хобби, они увлекают за собой, обещая приключения, уход от обыденности, свежую струю в жизни, самоактуализацию и иногда бабло. Если Ричард манит успехом в существующей системе, то Питер Пэн — выход из этой системы. У меня, кстати, неплохо получается, использую, когда нужно ненадолго влиться в дружескую компанию. Вот блин…       — Что? — насторожился Раду.       — Чёрт. Какого… — Дезмонд запустил руку в волосы. — У меня была жизнь… У меня, вашу мать, была жизнь. Почему так странно об этом думать?       — Потому что жизнь несправедлива, куоре мио, — Эцио подошёл ближе и погладил его по волосам. — Я тоже очень хочу послушать о твоей жизни. Расскажешь мне потом?       — Да там ничего особо интересного и не было…       — Ты же понимаешь, что для нас всё ужасно интересное и новое? Даже самые обычные для тебя вещи?       — Ну… да?       — Так расскажешь потом?       Не то чтобы Дезмонд мог ему отказать вообще, но сейчас это было как-то особенно невыносимо.       — Хорошо. Расскажу.