***
— Какая же прекрасная традиция была, — сухо проговорил Юнги, — сжигать пиздоболов на костре. И чего же мы от нее отказались? Они все провожали взглядами скрывающийся за очередным пригорком автомобиль. Уныние вновь вернулось на виноградник и безраздельно им завладело. — Его даже куском говна нельзя назвать... Потому что это — оскорбление для куска говна! — продолжал выкидывать свою злость и бессилие Юнги. Намджуну очень хотелось утешающе его приобнять — но тогда можно было лишиться обеих своих рук. А Нам всё же надеялся однажды обнять свою дикую и свободолюбивую музу — с ее разрешения. Так что руки в будущем ему еще понадобятся. На Хосока же без комка в горле смотреть было уже нереально — настолько тот сдулся после очередного болезненного тычка судьбы. Тот человек, который ранее подтвердил, что проведет свадьбу своего сына на территории особняка, и тем самым поможет выплатить кредит, отозвал заказ и даже потребовал обратно свой залог. Сообщил, что ему поступило более выгодное предложение. И они все прекрасно догадывались, от кого именно оно поступило. — Что же он настолько ненавидит этот виноградник? — пробормотал Тэ. Ведь очевидно, что злобный кредитор делает всё, чтобы Хосок не сумел вовремя оплатить долг бабули Хи. Время выплаты неумолимо приближалось, и дни стремительно утекали, как прохладная вода между пальцами, которой Хо сейчас умывался, чтобы привести свои мысли в норму. Но у него это не получалось — всё, что он ощущал — это отчаяние из-за того, насколько же он виноват перед близким ему человеком. И вроде логично было бы занять у кого-то средства, но Хосок отчаянно не хотел начинать свою новую жизнь здесь с долгов. Если он сейчас снова, как и ранее — бабуля Хи, положится на чужие деньги, то так и продолжит барахтаться в долгах... И Хосок совсем не был уверен, что когда-либо вообще сумеет из них выбраться. Чонгук переглянулся с Тэ и подошел к Хоби, чтобы сказать ему слова утешения и заверить, что у них всё получится и они вырвут-таки виноградник и особняк из когтей поклявшегося всё это уничтожить кредитора. Джин злился — он уже не менее десятка раз просил, буквально умолял Хосока, даже вразрез своему упрямому характеру, чтобы тот взял у него деньги в долг. Но Хо как втемяшит себе что-то в башку — так ни в какую! Их дело было гиблым — Джин это отлично понимал. Ну не смогут они на ровном месте менее чем за месяц наколдовать нужную сумму! Ему даже казалось, что наколдовать — это более реально, чем получить доход с этого места сейчас, когда оно абсолютно не готово к приему гостей, туристов и любому взаимодействию с внешним миром. Юнги куда-то смылся — он тоже не хотел ни с кем общаться. За прошедшие дни они столько своих блядских сил вложили сюда! Мин никогда так много не работал физически — он спецом выбрал тяжелый и подвижный труд для ментальной разгрузки после своих операционных будней. Уверенность, что этим он помогает своему другу, давала ему некое воодушевление — что он полезен не только в стенах больницы. Что может быть нужным кому-то и вне ее. Иногда Юнги по нескольку дней не выбирался из клиники — дома его ничего не ждало, а в родном отделении было всё, что нужно — вроде небольшого диванчика в ординаторской, обеда в столовой, горячей воды в душевой и пусть и паршивого, но всё же крепкого кофе в автомате. Они так редко виделись вчетвером — кто знает, сколько лет прошло с тех пор, как они были в последний раз все вместе. И вся эта авантюра с помощью Хо давала каждому из них ощущение возрождения их нерушимого школьного братства. Только вот так ли всё на самом деле? Кажется, они здесь абсолютно бесполезны. А появившаяся из ниоткуда богемная парочка вообще внесла сумятицу в их быт. Наблюдая за удаляющейся спиной хирурга, Тэ кивнул на него Наму — типа "иди, утешь свою Музу". Джун считал посыл своего друга без слов, и поспешил следом за Мином. Юнги шел в прямом смысле куда глаза глядят — прошел весь двор, виноградник и вышел за территорию собственности Хо. Дальше — плавно поднимающаяся и опускающаяся гористая местность, с долинами, полянами, опасными склонами, плотно сплетенными кустарниками и непроходимыми чащами. Мин шел энергично, будто знал, куда он идет (на самом деле, не знал), а Джун следовал за ним — теперь уже не только для того, чтобы утешить строптивого доктора, но и при необходимости — защитить его. На одном из пригорков Юнги присел, свесив ноги с небольшого склона, и принялся нервно стучать пятками своих бело-красных стоптанных кроссовок по земле. Нам остановился метрах в двух от него — ближе подходить не решился. — Уйди, розовые тапки, — проворчал Мин, даже не глядя в его сторону. Значит, знал, что тот всё это время шел за ним. — Я в трауре, — угрюмо добавил он. — Сегодня подохла моя последняя иллюзия. — Меня зовут Намджун, — неожиданно даже для себя поправил его Нам. Юнги фыркнул, зачерпнул с земли и бросил горсть камешков в его сторону, при этом демонстративно не глядя на настырного сценариста. — Даже не посмотришь на меня? — продолжал упорствовать Намджун. Юнги сейчас был таким маленьким и таким расстроенным. Все его колючки были не такими и опасными. И Джуну почему-то казалось, что колют и жалят они не только во вне, но и внутрь. И кто знает — вполне возможно, внутрь они жалят намного больнее. — Вот почему ты такой долбодятел?? — раздраженно бросил Мин, в конце концов, поворачиваясь к нему и сверля Джуна своим рассерженным взглядом. — Почему ты не можешь просто свалить? Почему постоянно мельтешишь рядом со мной? Какого хера ты вообще здесь делаешь?! Какого хрена постоянно ноешь?! Намджун нахмурился и сложил руки на груди. — А почему это нельзя ныть? Если я хочу? Кто такое сказал, что я не могу ныть? Мне так легче. Хочу и буду ныть! Юнги несколько удивленно рассматривал его — впервые настолько внимательно глядел на Джуна с тех пор, как они познакомились. — Мне нравится, что у тебя есть характер, розовые тапки. Хочешь ныть — ной, — немного сконфуженно пробормотал он. После чего отвернулся и уставился в одну точку. Намджун, подумав, подошел ближе и присел туда же, на пригорок, в метре от Юнги. — Я не могу свалить и постоянно мельтешу перед тобой, потому что ты мне нравишься, — просто сказал он. Юнги при этом даже не пошевелился, хотя его взгляд застыл. И, возможно, если бы Нам мог увидеть в этот момент его глаза, то заметил бы промелькнувшую в них панику. — Я понимаю, что ты очень занят, и у людей твоей профессии не всегда остаются силы и время на отношения... Я только хочу, чтобы ты знал, насколько же сильно ты мне нравишься. Такой, какой ты есть. И если однажды тебе не будет хватать тепла или компании, или... любви... Ты всегда можешь прийти ко мне. Юнги принялся нервно теребить браслеты на своих запястьях. Нити с разноцветными дешевыми бусинками — это всё поделки пациентов их детского отделения. Иногда он приходит в их игровую комнату и разрешает им делать с собой всё — расчесывать и цеплять заколки на свои волосы, разрисовывать руки фломастерами и даже делает куклам "операции", в то время как мелкие ему воодушевленно ассистируют. Тепло, компания, любовь — этого всего в его жизни нет, но... — Ты мне не нравишься, розовые тапки, — в конце концов, хмуро и бескомпромиссно бросил в ответ Юнги. — Уезжай отсюда. Тебе здесь ничего не светит. — Но... — Уезжай! — взбешено крикнул Мин, подорвавшись на ноги. Ему не нравилось всё то, что сейчас происходило с его душой. После той коробки о несчастливой, но такой возвышенной любви, после прилипчивого и глядящего на него бесконечно мечтательным взглядом гостя... Как будто в той устоявшейся комнате, в которой он живет уже много лет, на заклеенном старой газетой окне оторвался кусочек пожелтевшей бумаги. И оказалось, что там, снаружи — яркий свет, которого в его комнате нет. Но нужен ли ему этот свет и, главное, неизвестность, которая скрывается за тем окном? Нет, в его комнате достаточно уютно, чтобы в ней и остаться. Юнги совершенно безэмоционально наблюдал, как на лицо сценариста налетело темное облачко. Тот выглядел расстроенным, но Мин упрямо сказал себе, что ему всё равно. Обычно ему на всё похрен. И сегодня — как обычно. И только Юнги собирался добавить еще нечто более язвительное, чтобы точно отвадить от себя этого надоедливого персонажа, как вдруг... — Ааааа!!! — истошно завопил он и быстренько прикрыл ладошками свое лицо. Охреневший от крика Намджун молниеносно посмотрел по сторонам, но ничего страшного не заметил — здесь были только его Ангел, сам Нам и корова. Он еще раз на всякий случай огляделся, но ничего подозрительного или пугающего рядом не оказалось. — Оно уже ушло?.. — послышалось задушенное из-под ладошек. — Кто "оно"?.. — не понял Нам. — Чудовище!.. — в отчаянии прохрипел Юнги. Обескураженный Намджун перевел взгляд во влажные, с легкой поволокой большие и задумчивые коровьи глаза. Животное стояло в паре метров от них, на шее у него висел медальон в виде сердечка. Нам пригляделся и даже прочитал, что на нем было написано. — Это Долли, — представил он корову своей Музе. — Чудовище зовут Долли?.. Ахуеть... Каким нужно быть извращенцем, чтобы такое придумать?! — в сердцах возмутился Юнги и едва не топнул ногой. — Хуже только — называть ураганы женскими именами! Так... Так оно ушло? Намджун обменялся взглядом с Долли. — Нет. Мин сердито топнул своим кроссовком по земле. — Так пусть уйдет! Джун с сожалением кивнул корове, которая еще немного понаблюдала за странными людьми и пошла своей дорогой, медленно и задумчиво похлопывая хвостом по своим бокам. — Ну?.. Чудовище еще здесь? — вновь задал волнующий вопрос Юнги. Его голос звенел от возмущения, которое, тем не менее, не могло скрыть упорно пробивающуюся дрожь. Намджун помолчал. — Да, — сказал он, не отводя взгляда от своего испуганного Ангела. — Чудовище еще здесь. — Но когда же оно уйдет?? — Юнги едва не плакал, продолжая закрывать свое лицо руками. Нам, помедлив, сделал пару шагов и приблизился к Юнги. — Я могу тебя защитить, — негромко произнес. — Защитить? Мин молчал, и тогда Намджун сделал еще один, последний, крохотный шаг, и вплотную подошел к своему Ангелу. Секунду помедлив, он очень осторожно и практически невесомо приобнял Юнги. А тот, хоть и напрягся, но Нама не оттолкнул. Тогда сценарист рискнул и прижался еще крепче. Он слышал бешеное сердцебиение своей Музы, и не сомневался, что тот слушает такой же быстрый стук в ответ. — Ты боишься коров? — прошептал он. — Всех... Всех их, кто с рогами, копытами и хвостами... — так же тихо ответил ему Юнги. — Они совсем не страшные... А в ведические времена даже были священными животными. Но я точно не дам тебя в обиду. Намджун даже не шевелился, чтобы не спугнуть Юнги. И Мин тоже не шевелился. Джуну показалось, что тот перестал дрожать. — Буква "б", — прошептал Нам. — Когда-то я заучивал весь толковый словарь, чтобы расширить свой словарный запас. "Бовинофобия" — боязнь скота. — Они такие страшные... — прошептал Юнги. — И могут затоптать. Хотя кажется, в этих объятиях совсем не страшно. Все страхи идут с детства, и конечно, Юнги исключением не стал. — Я был маленьким, они большой толпой окружили меня, и мне было очень страшно... Джун глядел на застывшее тоненькое тело в своих руках, а его губы покалывало, настолько хотелось успокаивающе прикоснуться ими к чужому лбу. — Оно ушло, — немного погодя, когда оттягивать это больше уже было нельзя, проговорил он. — Чудовище по имени Долли ушло. Юнги прерывисто выдохнул, открыл глаза и тут же оттолкнул Нама. — Уйди, розовые тапки, — пробормотал он, быстро отстраняясь и отступая от Джуна сразу на пять шагов. — Ты мне не нравишься, — в который раз сообщил он и развернулся, чтобы тем же маршрутом вернуться в особняк. Так они и шли — Юнги впереди, а Намджун — на пять шагов позади него.***
Некоторое время они смотрели друг на друга, и на их лицах расцветали озорные, и в то же время в крайней степени порочные улыбки. Кажется, они оба, сгорая от нетерпения, весь день ждали именно этого мгновения. Ну точно как подростки. — Только в этот раз нам всё же лучше придерживаться режима тишины. Мне Юнги сообщил, что смотреть среди белого дня порнуху, да еще и настолько громко — это в крайне степени возмутительно. Тэхен хмыкнул. — У меня Хосок поинтересовался, что это за красные пятна на моей шее. Я сказал, что это аллергия. Крапивница. — Так я теперь — крапивница? — промурлыкал Чон и, больше не сдерживаясь и не тратя их время зря, приблизился к Тэ. Кто кого первого обнял, кто кому первому засунул язык в рот, чей стон вылетел из губ первым — этого они бы и сами не определили, потому что оба с космической скоростью делали именно это — энергично засовывали языки в рот друг другу, мокро и подчистую там всё вылизывая, а из искусанных опухших губ слетали пошлые и развратные стоны. Кто там что говорил о режиме тишины? Губы Чонгука на вкус, как сладкий персик. Им бы лакомиться и лакомиться без остановки. Это какой-то ебанный пиздец, потому что Тэхена не по-детски крыло от банальных поцелуев! Разве его хоть когда-то настолько крыло от поцелуев?.. Тэ вдруг со всей ясностью осознал, что никогда раньше до этого не целовался. В смысле, целовался-то он бесчисленное количество раз, но не так. Как-то не так. Для него поцелуи всегда были больше необходимой и приятной прелюдией, милой дверкой в секс. А с Чонгуком поцелуи были... Уже как секс. Потому что каждый без исключения нерв получал сейчас свою дозу эйфории. — Ты был когда-нибудь в подчинении в сексе? — прошептал он в эти пиздец насколько охуенные губы. — Нет, — послышалось неспешное и тихое. — Тебя когда-нибудь заковывали в наручники? — продолжал допытываться Тэ, хотя двумя днями ранее во время игры у костра тот уже сообщил, что такого с ним еще не было. Но Тэхен хотел это услышать еще раз. И он услышал. — Нет. И не смог сдержать довольный улыбки. Вау... В каком-то смысле многое сегодня будет для этого красавца впервые. — Был когда-нибудь снизу? Чонгук хмыкнул. — Не бойся, девственности ты меня не лишишь. А жаль... Тэ в очередной раз провел языком по губам Гука, скользнул им в приоткрытый рот, подцепил верхний ряд зубов, нестерпимо медленно прошелся по деснам. Движения его языка были плавными, но с каждой прошедшей секундой становились жестче, требовательнее. Кажется, Тэхен понемногу перебирал контроль на себя. И Чонгук таял под нахрапом этого влажного, подвижного языка. А его губы, как и губы Тэ, уже давно опухли от нескончаемых поцелуев. Они увлеченно игрались языками, щипали и шарили руками по телам друг друга, пока Тэхен не прошептал: — Поцелуев недостаточно... Хочу кусать тебя... Что он и сделал, задрав футболку Чонгука и впившись зубами ему под ключицу. Из груди Чона вылетел болезненный вздох. Когда Тэхен поднял на Гука глаза, его взгляд был настолько томным и властным, что тот ощутил легкую дрожь и нестерпимое покалывание на кончиках пальцев рук и ног. Это было предвкушение. Тэхен отступил на шаг в сторону, наклонился и взял с кровати ранее брошенный туда черный бумажный пакет с нарисованным пикантным красным перцем. Он небрежно перевернул его и на постель приземлились металлические наручники, черная тугая портупея, несколько флакончиков с лубрикантом и пара пачек презервативов. И жвачка. Тэ перевел удивленный взгляд на Чона. Тот ухмыльнулся. — Дали на сдачу. И пожелали приятного времяпровождения. Оу. Можете не сомневаться. Их времяпровождение будет ну оочень приятным. Тэхен вернулся к Чонгуку, и всё так же, не разрывая их зрительный контакт, расстегнул и стянул с него шорты. До самых щиколоток. Коснулся ощутимо выпирающего спереди белья и немного пощекотал через ткань полувставший член. Из губ Чона вырвался сиплый стон. Следующей слетела футболка, как еще одна ненужная здесь деталь одежды. Тэ увлеченно раздевал Чонгука, понемногу обнажая тренированное тело, покрытое легкой бронзой летнего загара и плотно исчерченное линиями татуировок. Потемневший нечитаемый взгляд Кима медленно изучал оголенный торс, крепкие бедра, удивительно тонкую талию, длинные ноги, застревая на обнаженной шее, острых ключицах, упругом животе, выпирающих тазовых косточках и внушительном бугорке, запрятанном в нижнее белье. Тело Чона было сплетенным и искусно прорисованным из жестких напряженных мышц. Таких как он — уверенных, красивых и обнаженных — студенты рисуют во время художественных занятий, а потом яростно дрочат на недавнюю модель в кабинке туалета. Ладони сильно вспотели, и Тэхен вытер их о штаны, сглотнул и поднял взгляд, чтобы вновь окунуться в чужом насмешливый. Чонгук не стеснялся своей наготы. И, видимо, не считал, что сумеет потерять контроль над собой и ситуацией, даже если добровольно и собирался быть сегодня исключительно ведомым. Но он еще не знал, какой это кайф — быть до основания разрушенным, дать себя сломать, чтобы получить несравнимо больше, чем получает тот, кто имеет в сексе власть. Сегодня Чонгука ждет охеренный по своей силе сюрприз. — Надень, — в голосе Кима отчетливо прорезались властные нотки, когда он бросил небрежный взгляд на лежащую на кровати портупею. Чонгук облизал пересохшие губы, потому что от этого отчетливого металлического тембра отчаянно хотелось прикрыть глаза, а внутри него сейчас бушевал обжигающий коктейль из желания воспротивиться и желания сдаться. Он безропотно взял в руки сплетенную из черных ремней перевязь, надел на себя и ловко застегнул. Затем посмотрел на Кима. Его пронзительный и дерзкий взгляд встретился с жестким и спокойным. Тэхен придирчиво и с легким неудовольствием осмотрел своего партнера. Затем стрельнул глазами на наручники. Чонгук выдохнул, потому что внутри него всё противилось чужому менторству. Но он не мог отрицать, что у Кима присутствует охуенная по своей силе доминантная аура, даже несмотря на достаточно изящную внешность. Ему хочется подчиняться. Гук подцепил пальцами наручники, осмотрел их (так как никогда ранее не пользовался ими), затем защелкнул на своих запястьях. У Тэхена от этого щелчка всё внутри стянуло жестким узлом, и он едва сумел сдержать довольный стон. Ну всё. Чонгук в его власти. Чонгук теперь — безраздельно его. И это прорезалось в его глазах, которые затянуло дымкой собственного могущества. Он наклонился к уху Чона и прошептал: — Не бойся. Я контролирую себя. Никакого стоп-слова. Чонгук и не боялся — он и в наручниках без труда мог дать отпор Тэхену. Но у него почему-то было ощущение, что давать отпор ему не захочется. А Тэ кайфовал от этого неукротимого взгляда, от давно уже привычной насмешки, ни на мгновение не уходившей из глаз сексуального продавца цветов/орнитолога/брокера. Он тоже ухмыльнулся — не менее дерзко, а затем извилистой влажной дорожкой провел языком от яремной впадины Гука и до самой его груди. Очертил там знак бесконечности — от одной чувствительной горошины и к другой, помедлил, после чего с силой укусил за сосок с пирсингом, призывно торчащим из-под портупеи. Стон с губ Чона сорвался сам собой: громкий, сладкий и протяжный. Тэхен, даже не пытаясь скрыть своей удовлетворенной усмешки, проделал это же с левым соском, вновь выбивая хриплый, едва сдерживаемый полустон. Он оторвался от груди и, задумчиво склонив голову к плечу, провел руками по бокам Чонгука, талии, животу, после чего крепко сжал ладонями округлые ягодицы. Как Тэ и думал — они были охренеть насколько твердыми. Как и рельефные мускулистые бедра — словно камень. У Чонгука глаза черные, будто самая темная и безлунная ночь. Их хочется зажечь искрами, чтобы полыхали в собственном огне похоти и безудержного желания. Этим Тэхен и займется. Он прижался к губам своего любовника в медленном глубоком поцелуе, мокро вылизывая чужой рот. Жестко, требовательно прикусив его невозможные роскошные губы, в то время как Чон совершенно безропотно позволял гибкому и ловкому языку исследовать свой рот. Внизу живота усиленно тянуло, изнывающий орган Кима уже давно просил о внимании, потому что спокойно смотреть на почти голого Чонгука, упакованного в черные ремни, закованного в наручники, с этими красными и набухшими от укусов и возбуждения сосками и увесистым бугорком в трусах было нереально. Тэ в последний раз коротко чмокнул влажные губы Гука, а затем с силой нажал на его плечи, заставляя опуститься на колени. Тот так и сделал, и снова Тэхен ощутил этот кайф от покорно следующего за его фантазиями Чоном. Тэ быстро расстегнул ремень на своих джинсах, вжикнул замком ширинки и достал давно налитый кровью и пылающий от желания член. Губы Чонгука от нетерпения дрожали, когда Ким медленно провел по ним своим возбуждением, а затем несколько раз пошло им постучал. Чонгук раскрыл свои губы, захватил головку и принялся ее сосать. А Тэхен обхватил его затылок настолько собственнической и властной хваткой, что в какой-то момент Гук уже не мог ничего с собой поделать, с тихим стоном прикрывая глаза от этого ощущения чужого и беспрекословного доминирования над собой. Он был побежден и поглощен нарастающим в теле снежным комом желания — таким острым и слепяще-ярким, что по сравнению с ним всё сейчас в этом мире было бледным и абсолютно пустым. Он чувствовал жесткий деревянный пол своими голыми коленями. Шероховатость досок впивалась в кожу — точно синяки и ссадины останутся. В мыслях мелькнуло, что перед друзьями можно будет списать это на издержки работы по починке трубы. Хотя кто ему поверит?.. А рука на его затылке всё еще была грубым напоминанием, кто здесь главный. Когда Чонгук заглотнул член глубже, Тэхен глухо простонал и схватил его за волосы, жестко оттянув их назад. Из груди Чона вырвался рокот — настолько от этого безжалостного жеста прострелило в его собственном члене, пройдя навылет и взорвавшись огнем в чувствительной головке. Теперь он уже не сомневался, что способен кончить, даже не притрагиваясь к себе — только от одного властного Ким Тэхена над собой. А Тэ зарывался пальцами в темные шелковистые волосы, властно поглаживая по затылку и скользя пальцами чуть ниже, сминая пряди на загривке и чуть оттягивая их. Надевал Чонгука ртом на свой член и ловил кайф от ощущения горячего влажного рта и узких стенок глотки. Это было настолько горячо, крышесносно и сладко, что, конечно, хотелось оттрахать Чонгука в рот и кончить туда же. Но этот вечер только начинался. Он оттянул от себя Гука за волосы, чтобы едва не спустить от одного вида этих блестящих от слюны и предэякулята, опухших после минета губ. И блядско-насмешливого взгляда снизу вверх из-под полуопущенных ресниц. Да... Секс с Чонгуком — дело не самое простое. Неважно — выебет он тебя или отдерешь его ты... Крышу от него сносит настолько, что продержаться при этом приличное время — охренеть насколько сложная задача. Тэхену очень хотелось коснуться Гука между ног, но он знал, что в таком случае не стерпит и трахнет Чонгука сейчас же — такого покорного, стоящего на коленях, со скопившимися после жесткого минета слезами в уголках его нереальных глаз. Тихий, сдавленный звук сорвался с губ Чона, когда Тэхен потянул его ремни, заставив подняться, а затем впился в его губы, подчистую слизав свой собственный вкус. Зрачки Чонгука за слегка расфокусированной дымкой искрились и переливались от едва контролируемого возбуждения, и Тэ с очевидным удовольствием наблюдал, что Чонгук уже прилично так поплыл. Он смахнул с постели всё лишнее, уложил туда Чона, стянув со щиколоток мешающие шорты. Развел его ноги в стороны, забрался следом и навис над постанывающим, тонущим в своих ощущениях и легонько поглаживающим свой стояк Гуком. И вновь завис на этого нереального красавца. Где таких вообще делают?? И пока не убедился, что досконально запечатлел в памяти этот роскошный вид, который с этого мгновения теперь всегда по первому же зову будет появляться перед его глазами, не приступил к следующему пункту своего плана. Исцеловать, искусать, засосать каждую блядскую татуировку на этом блядском и бесконечно дрочибельном рукаве. Тело у Гука было отзывчивым, сам он уже — до предела возбужденным, поэтому каждое скользящее движение языка по его коже, каждый пошлый засос сопровождался его тихими стонами и беспокойным поерзыванием. А Тэхен увлеченно прорисовывал своим жаждущим языком контур каждой без исключения татуировки. Буквы, значки, вихрастые надписи, черное солнце, змею, цветок, маску лицедея... Он кусал и засасывал каждый рисунок, не забывая при этом тереться жесткой тканью джинсов о каменное возбуждение Чона, с наслаждением слушая его всхлипы и стоны. Тэхен был беспощадным — он покусывал, облизывал и массировал каждый кусочек голой кожи своего связанного и покорного любовника. Оттягивал портупею и наслаждался оставленными ею розовыми следами. Вновь дразнил, посасывал и облизывал его соски, в миллионный раз перекатывая металл штанги в своем рту. И блять, Чонгук в охуеть какой степени соврет, если скажет, что ему это приносило хотя бы на миллиграмм меньше удовольствия, чем Тэхену. И ему хотелось плакать от собственной уязвимости, от того, насколько его тело сотрясало дрожью и похотью от такого нависающего над ним властного Ким Тэхена. Каких-то особо адекватных мыслей в его голове уже давно не было, и когда Тэхен рывком стянул его белье, после чего сразу же заглотив его член до основания, а бешено пульсирующая головка коснулась стенки его горла, Гук захныкал, с всё более возрастающим беспокойством принялся вертеться на постели. И даже попытался вплести свои пальцы в волосы Кима, сжимая мягкие пряди в грубоватой хватке, чтобы направить чужую глотку по кратчайшему пути к такому желанному оргазму. Глаза Тэхена опасно потемнели, он выпустил ствол Чонгука из своего рта, потянулся к сброшенной футболке Гука, после чего крепко связал ее на его запястьях, прямо поверх наручников. И, удовлетворенный, вновь вернулся к чужому члену. Длинный и толстый, увитый плотными нитями вспухших пульсирующих вен, с влажной покрасневшей головкой. И... О, боги... С тяжелым металлом на кончике. Для Тэхена этот охуенный орган выглядел как ожившая и бесконечно влажная мечта. Вообще-то он не то, чтобы любил отсасывать, но точно не в этом конкретном случае. С тех пор, как Ким увидел этот член, из его головы не исчезало дичайшее желание попробовать его на вкус. Были мгновения, когда ему даже фантомно казалось, что он чувствует тяжесть массивного и толстого ствола на своем языке. Так что сейчас Тэ собирался обстоятельно поиграть с ним и получить наслаждение от массивного болта Чона по максимуму. Он еще раз, в этот раз медленнее, заглотнул его, чтобы в мельчайших подробностях прочувствовать то, как тяжелая крупная головка по-хозяйски правильно укладывается на его горячий язык, а украшение на кончике царапает нёбо. Это какой-то блядский пиздец, но рука Тэхена потянулась к собственному члену, уже давно до боли затвердевшему, чтобы немедленно приструнить его и не спустить от того, насколько же сейчас всё было охуенно. Ну уж нет, кончит он только в Чонгуке! На вкус Чон тоже был абсолютно охеренный — терпкий, немного солоноватый и восхитительно-божественно лакомый. Тэ расслабил горло и пропустил член в свою глотку, скользя по нему губами до тех пор, пока не принял его полностью. Вынул, чтобы подуть на головку, и Чонгук вновь потерянно заскулил. И пока Тэ увлеченно выводил языком узоры на его стволе, Гук сходил с ума от контраста на своей влажной коже горячего рта и холодного воздуха. Похотливый зуд бродил по всему телу Кима, инстинкты призывали немедленно взять свое. Тэхен очень хотел Чона — такого открытого, податливого, изнывающего желанием и скулящего до охрипшего голоса. У Тэ от такого Чонгука начисто сносило голову. Он понимал, что безнадежно пропал в этом человеке, и это был тотальный пиздец. Он снова припал к его губам, пока жестко дрочил Гуку, не забывая другой рукой потихоньку разрабатывать его сфинктер. И воровал чужие стоны между секундными передышками. Тэхена крыло по новой от того, как жадно и жалко от переполняющих его эмоций и ощущений хныкал Чонгук. — Сядь мне на лицо... — умоляюще выдохнул Гук. — Я тоже хочу попробовать тебя на вкус. Прошу... — ему казалось, что если он немедленно не ощутит сладкий вкус Кима, то самоуничтожится здесь и сейчас. Чонгук очень жалел, что вчера, когда с упоением драл здесь Тэхена, не испробовал своим языком растраханный им же вход, у него прям всё зудело потом. Злился на себя, что не вкусил этот порочный грех на полную. Неизвестно — что завтра. А Тэхен — слишком невероятный, слишком желанный, слишком сладкий, чтобы лишить себя подобной радости. А Тэ едва с наслаждением не зажмурился от подобной просьбы Чонгука. Отказать такому Гуку? Да ни в жизнь! Он, как тот и просил, переместился и сел ему на лицо, и юркий язык тут же принялся за свою приятную работу, пока руки в наручниках продолжали себя ласкать. И вновь тягучие глубокие стоны, льющиеся из Тэхена туманили Чону голову, заставляли взвинчиваться своим языком всё глубже и глубже, чтобы на репите слушать насыщенные и сексуальные звуки, вылетающие из Ким Тэхена. Потом Ким перевернул Чонгука на живот и продолжил быстро разрабатывать его вход, так как понимал, что они оба уже давно на грани. Гук необузданно завертелся, чтобы потереться о постель своим болезненно ноющим и требующим ласки членом, за что получил тяжелый и властный шлепок по ягодице. Брал Тэхен его сзади, и пока его орган понемногу растягивал собой узкое и пылающее огнем отверстие, он притянул Чона за шею, чуть повернул его голову к себе и впился в губы грубоватым поцелуем. И Гук совершенно сломано проскулил в поцелуй, отдаваясь рукам, ненавязчиво блуждающим по его телу и члену, с размаху утыкающемуся в его простату. — Знаешь, о чем я думаю? — между тем проговорил Тэхен, набирая темп, оттягивая ремни на портупее и пощипывая покрасневшую от напряжения кожу Чонгука. А его голос при собственных развратных мыслях бархатно загустел. — Я представил, если бы меня было двое. Я и... Хм. Мой брат-близнец. А ты, Гуки, был бы один. И один я долбил бы тебя сзади, а второй я трахал бы твою глотку. Тебе бы понравилось это, Гуки? Ответом ему был громкий протяжный стон, срывающийся с искусанных губ Чона, и слезинки в уголках широко распахнутых глаз. — Блять! — заскулил Чонгук, потому что возбуждение уже превратилось в сладчайшую пытку. Он уже давно перестал пытаться по крупицам собрать обратно уничтоженные остатки некогда железного самоконтроля. Ким Тэхен — это чистый секс. Это погибель. Это что-то, что начисто стирает его из этого мира и рисует заново — именно таким, каким хочет видеть его Ким. Вероятно, это была последняя осознанная мысль, потому что дальше он надрывно простонал, когда Тэхен смачно шлепнул его по ягодице, а затем с трудом, но просунул в разработанный сфинктер Чона кроме своего увесистого ствола еще и указательный палец и промурлыкал ему на ушко: — Ты смог бы принять в себя сразу два члена? Чонгук закатил глаза, откинул голову и сам принялся остервенело насаживаться на член и палец Кима. Он должен кончить, потому что грязные разговоры из уст Тэхена делали ему почти физически больно — настолько хотелось спустить. И практически сразу после этого выстрелил липкой спермой и обессиленно откинулся на доходящего до пика Тэ. — Ты бешеный, ты это знаешь? — первое, что спросил, когда, в конце концов, после оглушительного оргазма пришел в норму. К тому времени Тэхен освободил запястья Чона от пут, и они разморено лежали, крепко сплетясь своими бесконечно счастливыми и потными телами. Тэхен ухмыльнулся. — Знаю, — подтвердил он. Чонгук притянул его лицо ближе, чтобы в очередной раз насладиться сочными и желанными губами. — И где ты такой охуенный раньше был? — негромко произнес, целуя Тэхена в шею и оставляя парочку живописных засосов на ключице. — Мне кажется, я умер, а потом родился заново. Офигенное чувство. Тэ прикрыл глаза — ему сейчас было очень хорошо. Да, они действительно подходили друг другу на все сто: оба любили секс и были безудержными в своих фантазиях и их воплощении. Не боялись экспериментировать и отдавать себя в руки партнера. — Ты ведь брокер, ведь так? — не размыкая сонных век, спросил уже плывущий по реке полудремы Тэхен. Чонгук хмыкнул и ничего не ответил.***
— Ты опять смотрел порнуху на всю громкость! — возмущенно выдал Юнги через пару дней за завтраком. Чонгук при этих словах хмыкнул, а Джин тут же метнул быстрый взгляд... на Тэхена. И Тэ постарался сделать вид, что не заметил этого, только раздраженно скрипнул зубами. Он не любил, когда вмешивались в его дела, а этот Джин, судя по всему, был в курсе того, что происходило между ним и Чонгуком. После завтрака Тэхен неспешно прогуливался по винограднику. Они с Намджуном находились здесь уже неделю. Сегодня из мастерской пригнали его отремонтированную машину, так что, в принципе, можно было бы уже и домой сваливать. Вот только Джун всё еще продолжает ходить кругами вокруг своей колючки. И вообще, их жизнь здесь как-то неуловимо устоялась: Хосок пытался найти желающих провести какое-то событие на территории особняка, Юнги выгребал барахло из дома, Джин занимался двором, Чонгук наконец-то починил водопровод. А сам Тэхен... А сам Тэхен тонул в Гуке, будто в самой глубокой и самой бурной реке. Если честно, он вообще не понимал, как может лишиться его. Потому что целыми днями Тэхен только и делал, что ждал ночи, чтобы снова упасть в сильные, но бесконечно ласковые объятия Чона. Каждая ночь выжигалась в его памяти абсолютным фейерверком, безудержным сексом, ожившими и воплощенными фантазиями и миллионами поцелуев. Вообще, всё это было так странно. Бывает такое, что ты кого-то дико хочешь, безумно на кого-то запал. Но уломав его, проведя вместе ночь, насытившись и утолив свою жажду и любопытство, ты отчего-то мгновенно теряешь интерес. А бывает наоборот — человек застревает в тебе занозой. И каждая следующая проведенная вместе ночь, каждый совместный досуг только лишь усиливает эту жажду. Увеличивает желание быть рядом и пробовать, пробовать, пробовать его на вкус снова и снова. Вот так и с Тэхеном — он никак не мог утолить жажду этим человеком. Ни когда тот брал его, ни когда брал его сам. Какой-то замкнутый круг: с каждым днем хотелось его больше и дольше. И все мысли Тэхена теперь вертелись только вокруг него. Впервые в своей жизни Тэ почувствовал, что наконец-то встретил человека, с которым с радостью бы засыпал, и с такой же радостью бы просыпался. Раньше (всегда) сферу его интересов составляло только лишь кино. Он либо занимался подготовкой к съемкам фильма, либо собственно его снимал, либо занимался пост-продакшном и прокатом. Заканчивался один фильм, начинался другой, и так до бесконечности. Без передыха и без пауз. Чужие истории любви, человеческие трагедии, философские размышления — Тэхен это всё воплощал в понятную для зрителей картинку. Но, как и они, был при этом всего лишь наблюдателем. Он не пускал в свою жизнь то, что могло нарушить его покой и отвлечь от главной страсти всей его жизни — кино. Но именно сегодня, на тридцать первом году своей жизни, впервые Ким Тэхен глядел на человека, который был ему намного интереснее любой работы и любого фильма. В голове у Тэ роем шумели тысячи мыслей, с которыми он пытался справиться, как вдруг он услышал какой-то подозрительный звук. Недоумевая, он приблизился к источнику шума — человеку, который лопатой сбивал виноградные ветки и остервенело их топтал. — Вам лучше прекратить это делать, — сухо заметил Тэхен. Когда пойманный на горячем вандал поднял глаза, Ким узнал кредитора Хо. — Зачем вы делаете всё это? — поморщившись, произнес Тэ. Тот молчал, с удивлением рассматривая его. — Вы... Ким Тэхен? Тэ сначала хотел сказать, что кредитор обознался, но затем просто кивнул. — И что... Что вы здесь делаете? — не унимался ошарашенный вандал. — Я здесь в гостях. В особняке Bomnal. Отдыхаю. — Могу предложить вам место для отдыха, соответствующее вашему статусу, — быстро произнес тот. — У меня тоже виноградник, и он намного, намного лучше этого! — Спасибо, но меня здесь всё более чем устраивает, — отказал Тэхен, даже не пытаясь скрыть прохладу в своем голосе и размышляя о том, что хоть кто-то в этой местности его узнал. — Честно говоря... — продолжил рассказывать всё еще офигевающий от неожиданного знакомства кредитор. — Я ваш фанат... Ваш последний фильм пять раз смотрел в кинотеатре! Это невероятное достижение... Главный приз в Каннах, десятиминутные стоячие овации... — Спасибо, — перебил его Тэ. — Давайте лучше поговорим о том, что вы в данный момент портите частную собственность. Кредитор тут же насупился. — Скоро это место будет моим. Так что — что хочу, то и делаю. Тэ иронично поднял бровь — охеренная логика. — Хосок соберет нужную сумму и оплатит долг, — заметил он. — Так что не стоит вам ему мешать. Почему бы вам не дождаться своих денег, а потом забыть об этом месте? — Карфаген должен быть разрушен, — упрямо заявил кредитор, с видимым неудовольствием глядя на собеседника. — И я за этим прослежу. Он помедлил, понимая, что лучше ему отсюда смыться, несмотря на то, с каким великим человеком он сейчас общался — пока обитатели этого мерзкого особняка не вызвали полицию. Он порылся в карманах и выудил из одного из них шоколадный батончик. — Вот, возьмите... Это в честь нашей встречи. Я действительно рад был с вами познакомиться. И если передумаете — мой виноградник будет ждать вас всегда! Кредитор немного помялся, но затем забросил на плечо свою лопату и поспешно ушел, а Тэхен, вертя в руках неожиданно полученную шоколадку, всё еще раздумывал над его словами. "Карфаген должен быть разрушен"?? Что за хрень? Ох уж эти злодеи... У них никогда нет логики — ни в причинах, ни в действиях. Тэхен сунул шоколадку в карман и продолжил свою прогулку по винограднику. Вечером все обитатели усадьбы по устоявшемуся здесь обычаю собирались на свои обычные посиделки у костра. Тэхен уже давно хотел развести их на "бутылочку" — надеялся, что им с Чонгуком выпадет совершенно легально перед всеми по-взрослому так засосаться. Тем более, как оказалось, Хосок в доле с Чонгуком — один раз он уже помог им во время "Я никогда не...". Видимо, о них с Чонгуком не знали только Нам и Юнги, которые усиленно были заняты своей собственной игрой — "Поймай меня, если сможешь" (пока что с огромным отрывом вела злобная колючка). Так что Тэ попытался найти на кухне вино, но его там не оказалось, хотя он не сомневался, что у бабули Хи где-то должны быть неплохие винные запасы. Зато ему на глаза попался пятилитровый бутыль с соджу — тот самый выигрыш Юнги. Подумав, он спросил у копошившегося в своем телефоне и едва не матерившегося Джина: — Что думаешь, может распробуем трофей Юнги? Тот безразлично пожал плечами и вернулся к своим делам, а Тэ решительно открыл бутыль и наполнил им литровый графин. Почему-то его крайне прельщала идея напоить Гуки и посмотреть, насколько тот будет отзывчивым, когда Тэ возьмет его ствол за щеку. — Проблемы? — на всякий случай поинтересовался он у Джина — слишком уж тот был рассерженным. Тот отмахнулся. — Да заебали! У меня отпуск, а они не в состоянии разобраться сами! У фондового рынка сегодня был не самый лучший день, — едко добавил он, вновь принявшись что-то строчить, судя по всему, в рабочем чате. Тэ куснул губу и тут же столкнулся с ироничными искрами в глазах Чонгука. Вот же ж!