Тайны убежища лжецов

      Многие из чувств поддавались трансформации изменения.       На первом месте стояла ненависть.       Гермиону поражала способность этой эмоции: меняться, преображаться в абсолютную противоположность. Она видела это собственными глазами, когда Джинни с нескрываемым беспокойством наблюдала за Пэнси Паркинсон, которую Микаэль левитировал в их с Уизли общую комнату.       — Она в порядке? — спросила Джинни, поднимаясь с кровати и отпуская руку Гермионы.       Уложив Паркинсон на соседнюю кровать, Мика растёр лицо руками, из-за чего уголки его глаз медленно поднимались и опускались.       — Да. Думаю, да, она в порядке. Просто… — Парень оглянулся на дверь и тихо закрыл её невербальной магией. Он взглянул на Гермиону, будто раздумывая, стоит ли продолжать разговор, и обратился к Джинни: — Присмотри за Пэнси, когда она придёт в себя. Сегодня было сложнее, чем обычно.       Джинни накрыла Паркинсон флисовым пледом, Гермиона проследила за этим движением, обращая внимание на лицо бывшей сокурсницы: лицевые мышцы напряжены, из-за чего на лбу образовалось тонкая складка кожи, веки подрагивали, над верхней губой выступила испарина.       — Что с ней? — спросила Гермиона.       — Шоковое заклинание. — Микаэль провёл тыльной стороной ладони по лбу, собирая выступившие капли пота. Буквально несколько часов назад он был в лучшей форме. Сейчас же рукава рубашки были завёрнуты почти до локтей, тёмные волосы взлохматились и находились в ещё большем беспорядке, чем утром. А взгляд казался измученным, загнанным. Плечи парня немного опустились, когда он покосился на Пэнси. — Она без сознания.       — Чёрт возьми, — прошипела Джинни, напрявляясь к помощнику, и яростно полушёпотом заговорила, тыча пальцем в его грудь: — Второй раз за неделю, Мик! Ты говорил, что в этом больше нет необходимости, по крайней мере, пока.       Гермиона никогда не видела применение этого заклинания в живую. Знала, что его использовали при стрессовых случаях, как раз в том отделении Мунго, где работал Микаэль. Она вдруг пришла к догадке, каким именно образом Вилмар мог влиять на мозговую активность и сознание волшебников без использования магловского оборудования.       Шоковое заклинание было сродни электросудорожной терапии.       Вкупе с диагностическими заклинаниями целителя Мур смог воссоздать полное подобие магнитно-резонансной томографии. Электромагнитный отклик нервных окончаний можно было отследить посредством диагностики и с помощью шокового заклинания контролировать изменения.       Одновременно Гермиона почувствовала восхищение. И отторжение. Она не могла сказать, что метод, выбранный Муром, был из приятных, так как и не могла сказать, существовали ли другие варианты.       Гермиона снова устремила взгляд на Паркинсон, пока Мика и Джинни обсуждали её состояние. Он давал рекомендации Уизли, пока Гермиона морщилась от возникшей мысли: что ощущала слизеринка, когда на ней использовали одно из самых болезненных заклинаний.       Ей не было жаль Пэнси. Это первая ступень их искупления. Они это понимали и приняли данные условия.       Чтобы опровергнуть или, наоборот, подтвердить свою догадку, Гермиона спросила Микаэля прямо:       — Именно так вы отслеживаете показатели мозговой активности пациентов? При использовании шокового вы можете наблюдать за тем, как меняется влияние тёмной метки на мыслительный процесс. Я права?       Обратив своё внимание на Гермиону, Мика поджал губы, резко замолчав. Джинни зашагала прочь от него, приблизилась к Гермионе и взяла ту за руку, сжав её ладонь в своей.       — Ты ничего не знаешь, да?       — Джинни, — прервал её Мика с твёрдой решимостью в голосе. Он качнул головой, когда подруга повернулась в его сторону. — Пойми меня правильно, Гермиона. Я, — он сделал упор на следующее слово, — подписал контракт. Я не могу ответить на твои вопросы, пока ты не будешь являться одним из сотрудников. Таковы правила, и я знал условия, когда мистер Бруствер предложил мне эту должность. Практика, которой пользуется Вилмар… — Он задумался, подбирая слово. — Извини меня, но это не твоя компетенция. Его методы работают. Вот что главное.       Гермиона машинально почесала предплечье, чувствуя нервозность. Микаэль тоже был на взводе.       Они с Джинни не успели обсудить, что произошло за это время: как она оказалась в этом месте, почему ничего не рассказала Гермионе, что думали родители и братья о её положении и сколько ещё это продлиться.       Гермиона хотела побыть с подругой перед тем, как осмотреть особняк, поэтому, не желая давить или спорить, смиренно кивнула ЛеБлану, соглашаясь с его словами.       Это не её забота.       — Мне говорили, что ты можешь быть настойчива. — Мика слабо улыбнулся. — Извини, если я нагрубил.       — Я понимаю. — ответила Гермиона, думая, с кем Микаэль успел её обсудить.       Джинни пожала плечами, робко улыбаясь.       — Одной из моих терапий были приятные воспоминания. Я разговаривала обо всех и всём, о чём помнила. Мик держался достойно, выслушивая о тебе, Роне, братьях и… Гарри.       Её голос надломился. Гермиона крепче сжала ладонь подруги и переплела пальцы вместе.       Я рядом.       Так оно и было. До войны и после. Они были рядом, поддерживая друг друга. Пока Гермиона с головой не ударилась в практику и изучение будущей профессии, забыв о существовании людей, которым, вероятно, была нужнее.       Глодало. Окутывало внутренности слоем стыда, не позволяло вдохнуть. Откусывало по кусочку — ненавистное чувство вины.       Проверив пульс, и, казалось, с десяток раз температуру Паркинсон, Мика сообщил Гермионе, что в ближайшее время будет ждать её внизу, в общем зале. Там он проводит их с Малфоем в закрытое крыло, чтобы она провела диагностику и попыталась определить, на какой стадии критичности находится проклятие.       У Гермионы рёбра сдавливало от масштабов происходящего и увиденного.       Она видела Гойла, видела Забини, Малфоя и Нотта. Они выглядели лучше, чем в последние месяцы учёбы. Лучше, чем на колдографиях перед арестом. Теперь ещё и Паркинсон, которую Гермиона не знала как воспринимать, видя беспокойство Джинни.       Ей хотелось узнать, в научных интересах, конечно, на каком этапе находилось их лечение. Гермиона решила, что будет придерживаться своей догадки, пока ей не откроют некую завесу.       Естественно, она осознавала, что согласится работать здесь. Каким бы сложным или невыполнимым ни показалось это задание. Гермиона всегда любила сложные уравнения, и, ко всему прочему, это отличное начало её карьеры и проверки собственных знаний.       Гермиона и Джинни забрались на кровать, облокотились на подушки и поблагодарили Гиби — домового эльфа, который ранее служил семье Малфоев. Джинни рассказала, что перед тем, как его хозяев заключили в Азкабан, его самого освободили, разрешив остаться в поместье и приглядывать за домом.       Гермиона потянулась к подносу, который девушки поставили между собой, взяла три кубика сахара и бросила в чашку с кофе.       — Мне нравятся твои волосы, — сказала Джинни Гермионе, перебирая вплетённую в волосы ленту указательным и большим пальцем правой руки. — Они стали длиннее, правда?       Джинни поставила кружку на поднос и повернулась к Гермионе всем телом. Она ощутила дрожь в пальцах. Нервозность. Она не знала, с чего начать. Не знала, как спросить, не обидев и при этом не выдав собственных чувств.       Жалость — последнее, что нужно Джинни, которая казалась спокойной и расслабленной, как демимаска.       Горячая чашка обжигала внутреннюю сторону ладони — это приводило в себя. Так Гермиона осознавала, что не спит. Она правда здесь, рядом с Джинни, которая оказалась на лечении в клинике. В доме убийцы-Пожирателя. Она здесь по собственной воле.       — Совсем немного, — Гермиона сделала глоток, поставила чашку на прикроватную тумбу и, набрав в лёгкие воздух, заговорила: — Неужели никто не заметил, что с тобой… — она прикусила щёку изнутри.       Гермиона понимала, что в силу обстоятельств и места она не могла сказать не посвящённым в эту тайну людям, где именно находится. Но её приводил в ужас тот факт, что никто не сказал ей о проблеме. Если Артур с Молли заметили изменения в Джинни, почему не сообщили Гермионе о состоянии подруги?       — Ты можешь говорить как есть. Я не стыжусь этого, и, Мерлин, это было дерьмово. Но нет. — Джинни отрицательно качнула головой. — Этого никто не понял, потому что не понимал. Мама радовалась, когда я вдруг стала «собой». Стала помогать ей и всё вроде пришло в норму; стало как раньше. Я очень хотела продолжить заниматься квиддичем и по всем показателям могла бы попасть в команду, но получила травму после пробной тренировки из-за чрезмерной активности и маниакального чувства стремления сделать всё идеально. Тогда Грета, тренер, сказала, что мне необходимо поднять навыки и, если я буду в хорошей форме к концу сезона, она возьмёт меня в команду.       Джинни ненадолго прервалась и грустно усмехнулась, перед тем как продолжить:       — Грета устроила меня помощником организатора игр в отделе спорта. Тогда я ещё этого не понимала, но всё в итоге только усугубило ситуацию. Я могла не спать по несколько суток, торчать там, разбирая ужасный бардак, оставленный прошлым помощником. Они стали замечать, что я могу просто забыть поесть, но при этом веду себя как ненормальная: улыбаюсь неудачам, кричу и доказываю, что всё можно исправить. Это были самые настоящие истерики. Странные, непонятные и жуткие. Я смеялась и срывала голос в крике одновременно, будто наелась листьев алихотсы. В какой-то момент Грета отправила меня в отпуск, когда моё эмоциональное состояние стало совсем нестабильным. Конечно, родители были в курсе. Мы отправились в Мунго, где целители сказали, что это всё — последствия пережитого. Постравматический стресс, который каждый переживает по-своему. В моём случае вышло именно так: загружала себя работой, не замечала часов и дней вокруг. Даже числа нынешнего дня не знала, представляешь? Потом перестала понимать, где нахожусь и для чего. Уже после, когда оказалась здесь, доктор Вилмар объяснил мне, что люди с биполярным расстройством в большинстве случаев не понимают, что больны и нуждаются в помощи. Всё стало хуже, когда я оказалась дома, когда меня отправили в этот отпуск. Тогда, спустя несколько дней, настало время депрессивной стадии.       Гермиона ощущала, как подрагивают мышцы на лице. От каждого произнесённого слова Джинни ей было больно. Язык прилипал к нёбу. Из-за подступающего спазма, не удавалось сглотнуть. В мозгу что-то щелкало, не позволяя слезам катиться по щекам. Гермиона не хотела этого. Не хотела, чтобы Джинни закрылась из-за того, что она не смогла сдержаться.       Они пережили худшие времена, твердила она про себя, чувство боли давно притупилось.       Отчего тогда так тянет внутри?       — Это походило на очень тяжёлый груз. Будто к моей голове привязали камни и они тянули, тянули, тянули куда-то вниз. Ниже уровня земли. Мыслей не было, ни одной. А если появлялись, казались ржавым гвоздём. И будто маленьким молоточком по мозгам: приставь палочку к виску и выпусти зелёное пламя. Покончи с этим.       Гермиона уже видела такой взгляд, помнила, как в никуда смотрел Джордж. Как однажды признался, что не видит смысла в существовании без Фреда.       У Джинни был такой же. Всего лишь секунду, но этого хватило, чтобы Гермиона ощутила как её душат ладони, окрашенные в красный и опаляющие кожу чувством вины.       Джинни не могла пользоваться магией. Сначала потому что не хотела, после — просто не могла. Она чувствовала её, каждой клеточкой ощущала, как сила копится внутри, но не желает выйти, будто цепляется когтями за что-то изнутри. Вилмар объяснил ей, что организм волшебника мог защищаться таким образом.       И он защитил. От Авады.       Спустя полтора месяца затворничества это состояние сошло практически на нет. Тогда Джинни смогла попасть в Министерство. Не застав Грету или кого-нибудь, кто смог бы принять её заявление об уходе, Джинни отправилась к Кингсли.       Попросив объяснить причину её внезапного увольнения, Бруствер узнал от Джинни о её состоянии. Она объяснила, что родители нашли место на Аляске, где волшебники проходят курс реабилитации после войны, и она должна отправиться туда. Кингсли попросил у неё время решить один вопрос перед тем, как подписать заявление. Уже на следующий день Бруствер предложил ей другое решение, рассказав о докторе, который специализируется на психических расстройствах.       Так она и оказалась здесь.       — Когда Вилмар впервые меня обследовал, краем сознания я понимала, что его это заинтересовало, — сказала Джинни. — Он говорил, что за свою практику ещё не встречал волшебников с подобным расстройством. Он помог мне. И я благодарна ему за оказанную помощь.       Гермиона спросила, как именно он её лечил.       — Магловские лекарства, терапии с Микаэлем и шоковая терапия. — Гермиона не успела задать вопрос, как она справилась с этим, как поняла, что Джинни желает перевести тему, посмотрев на соседнюю постель. — Кто бы мог подумать, что общение с ними пойдёт на пользу?       — Если честно, — начала Гермиона, — я не знаю, что сказать по этому поводу. — Она указала рукой на расстояние между кроватями, где лежала Паркинсон и сидели они с Джинни.       — Ты не знаешь её, Гермиона. Вспомни Хогвартс…       О, она помнила.       Гермиона не обращала внимание на Пэнси и весь серебряный квартет, когда дело касалось оскорблений или задирательства. Это было глупо и слишком клишированно для вечной вражды их факультетов.       Гермиона не считала их врагами, пока они не оказались по разные стороны. И ещё она помнила всё, что происходило в те дни, когда они с друзьями вернулась в школу, чтобы встретиться с Томом лицом к лицу.       Она помнила их трусость и необоснованную злость.       У них был выбор. Все они сделали неправильный.       — Я не говорю, что Пэнси святая, — засмеялась Джинни. Гермионе стало теплее от её улыбки. — Нет, Годрик, Паркинсон та ещё сука и заслужила как минимум пощечину, которую, кстати, я ей влепила, когда только увидела. — Джинни снова перевела взгляд на брюнетку. — Но, Гермиона, поверь мне — есть люди, которые правда достойны второго шанса. Да, возможно, с убеждениями, теми, которые им прививали с рождения придётся работать долгое время, но Пэнси — она вправе хотеть и стремиться к тому, чтобы просто жить, не оглядываясь на прошлое.       Гермиона прокручивала всю услышанную информацию в голове. Она не считала Джинни мягкой или слишком доверчивой. Кого угодно, но только не Джинни Уизли. И, если она верит, что даже Паркинсон заслуживает второго шанса, значит, у Гермионы нет оснований не доверять мнению подруги.       Общаться и поддерживать какие-либо контакты она не собиралась ни с кем, кроме как, теперь уже, с Джинни и работниками мэнора, поэтому решила просто абстрагироваться от мыслей о слизеринцах. Мур говорил, что Джинни идёт на поправку, так что скоро они вместе покинут это место и забудут обо всём, что здесь происходило.

***

      Некоторое время Гермиона провела в комнате подруги, а позже спустилась в общую гостиную. Мика, как и говорил, ждал её там, оживленно беседуя с женщиной в чудном сиреневом свитере и Забини. В поместье не ощущалось того жара, бушующего снаружи, но солнце, попадая в большие окна, безжалостно опаляло открытые участки кожи. Гермиона мысленно пообещала себе, что больше не наденет вещи с длинными рукавами, пока не наступит осень.       Краем уха она услышала их разговор, когда подходила ближе. Они говорили о лучшем способе ухаживания за срезанными цветами. Блейз, что показалось Гермионе странным, дополнял слова женщины и, в некоторые моменты, оспаривал сказанное ею. На Гермиону обратил внимание Малфой, оторвавшись от разглядвания своих ногтей. Забини, прервавшись, бегло окинул её взглядом и посмотрел куда-то за плечо Гермионы.       — Мика? — позвала она. На неё обернулась приятной внешности женщина. Улыбаясь, она поманила Гермиону рукой и пригласила сесть рядом, хлопая ладонью по дивану. — Здравствуйте.       Она протянула руку, теплая морщинистая ладонь обхватила её запястье.       — Мэм, позвольте представить вас нашей гостье. — Женщина откинулась на спинку дивана, отпустила руку Гермионы и махнула кистью, что-то буркнув себе под нос. — Эта милая дама — Габриэлла Лэнгтон. Габриэлла, это — мисс Гермиона Грейнджер.       Странно, наверное, что Гермиона ожидала какой-то реакции. Ведь она привыкла к этому. Но Габриэлла с невозмутимым и нечитаемым выражением лица разглядывала её, приподняв тонко нарисованные брови.       — Героиня Войны, — уточнил Микаэль медленнее, будто таким образом пытался донести до неё свои слова.       — Какой войны? — Голос женщины был хриплым. Она прокашлялась и насмешливо посмотрела на Грейнджер. — Она ещё ребёнок совсем. Опять голову мне пудришь, ЛеБлан!       Гермиона ахнула, когда Габриэлла шлёпнула Мику по плечу. Он наигранно зашипел, а Блейз усмехнулся.       — Второй Магической Войны, леди, — стал оправдываться Мика. Малфой с шумом выдохнул и закатил глаза.       — Из всех присутствующих леди Габриэлла запомнила лишь твоё имя, — сказал скучающе Драко, стряхивая пылинки с рукава водолазки. — Пора бы уже привыкнуть, что только твоя речь и подхалимство способно снова привести все жизненные функции старушки в движение.       Гермиона сощурилась, бросив на него взгляд.       Ничего не поменялось.       Разговор возобновился, Мика не отреагировал на вставку Малфоя. Вместо этого он принялся рассказывать женщине, когда произошла война, как и благодаря кому закончилась. Гермиона подтверждала некоторые факты, стоило женщине повернуться в её сторону.       Гермиона предположила, что у Габриэллы была какая-то разновидность деменции. Она не стала спрашивать прямо и по взгляду Микаэля поняла, что он сам объяснит всё позже.       Малфой, развалившись в углу дивана и забросив ногу на ногу, вздыхал, словно слышал подобное каждый день и это его неимоверно утомляло. Гермиона насторожилась, заметив, как он бросает короткие взгляды в её сторону. Она списала это на то, что здесь она как бельмо на глазу — слишком чужая, не вписывающаяся в атмосферу поместья.       Блейз отзеркаливал позу Драко на другой стороне. Положив руку на подлокотник, он постукивал по деревянной накладке пальцами и сдержанно улыбался, отвечая Габриэлле, когда она обращалась к нему с одним и тем же вопросом.       — Мы вынуждены вас оставить. — Микаэль взял ладонь женщины в руку и поцеловал тыльную сторону, вырвав очередной цокающий звук изо рта Малфоя.       Господи, как он раздражал Гермиону.       Ей бы закатить глаза на это, но она показательно не обращала на него внимания.       Драко поднялся следом за Микаэлем, подошёл к подоконнику, на котором прежде сидел Нотт, и поднял книгу. Мика безмолвно обратился к Малфою, посмотрев на него выжидающе, будто думал, что его можно заставить ответить испытующим взглядом.       — Нам пора.       — Знаю, — спокойно ответил Драко и лениво направился к выходу. — Зайду по дороге в комнату.       От каждого движения Малфоя веяло изяществом, бесстыдством и непоколебимой уверенностью в себе. И Гермиона мысленно на себя выругалась за то, что вообще обратила на это внимание.       У неё мерзли пальцы на руках из-за взгляда Малфоя и волосы понимались на затылке. Мозг и тело предавали её и от этого хотелось его ударить.       Это несправедливо.       Гермиона, могла признаться лишь про себя, какое напряжение чувствовала, видя, как его тёмные брови насмешливо приподнимались, а рот кривился в противной ухмылке, стоило им столкнуться в школе.       Она никогда бы не показала ему, что ощущала на самом деле.       Непредсказуемость Малфоя тревожила её до чёртиков.       Такой Малфой — изменившийся ровно настолько, насколько и оставшийся прежним, — беспокоил её, потому что Гермиона не знала, чего ожидать, когда его снова вернут в магическое сообщество.       Она никогда не сказала бы, что Малфой глуп. Он был трусливым, но не глупым человеком.       Она заметила странное выражение его лица в общей комнате. Будто шестерёнки в его голове работали слишком быстро, и он следил за процессом, выискивал что-то важное среди роя мыслей, забывая моргать.       И дело в том, что ей хотелось вскрыть его голову, копать, и копать, и копать. Найти хоть что-то, что могло дать ответ на все вопросы, которые сжимали её сердце несколько лет назад.       Почему он так поступил?       О чём он думал?       Он хоть на йоту осознал содеянное или это фальшь, которая словно туманным облаком его окружала?       Что происходило в его голове сейчас, когда спустя столько времени он смотрел на Гермиону так, будто ему было что сказать?       Малфой был загадкой, мучающей и жестокой. И теперь, когда рядом с ним находился дорогой для Грейнджер человек, она не могла избавиться от воющего роя вопросов.       Они остановились недалеко от комнаты Джинни, на втором этаже. Малфой прошёл в свою, оставив дверь приоткрытой. Гермиона увидела такую же расстановку мебели, как и у Джинни, за исключением обилия тёмных тонов, зашторенных окон и французской двери, ведущей на балкон.       Положив книгу на верхнюю полку забитого доверху разноцветными корешками шкафа, Драко вышел и захлопнул за собой дверь. Когда они дошли до стены, Гермиона ощутила, как магия дома среагировала на наследника. В воздухе появилось что-то осязаемое, что можно было ощутить, лишь протянув руку.       Она отшатнулась, натыкаясь спиной на Мика, когда ледяные щупальца снова обвили её шею. Невесомо, безболезненно, но гадко. Она вытащила палочку, направив прямо на пустой коридор. Малфой обернулся, проследил за выставленной рукой, набрёл глазами на палочку и, скривившись, опустил голову, буквально вжимаясь подбородком в грудь.       Он шумно выдохнул сквозь зубы, и покачал головой.       — Тебе не понадобится это, Грейнджер. Можешь убрать свою палочку, — последнее слово Драко выплюнул, будто ругательство. — Когда достигнем места распространения проклятия, колдуй и делай что хочешь. Сейчас — убери.       Гермиона обернулась на целителя — Мика смотрел в сторону, специально отводил взгляд. Он едва заметно ей кивнул, и Гермиона опустила палочку, убрав её в карман.       — Вы должны вернуться не позднее, чем через час, — Микаэль обратился к ним обоим. — Тебе, Гермиона, вряд ли понравится состояние, каким вернулся Вилмар оттуда, когда они с Драко задержались. — Он небрежно махнул рукой в сторону коридора. — Когда закончите, Драко проводит тебя к кабинету.       Малфой фыркнул.       — Я помню, куда идти, спасибо, Мика.       Гермиона слышала эхо удаляющихся шагов, что заглушали звуки собственного сердца. Малфой молча смотрел вперёд, во мрак пустого коридора. Если бы она не знала, что бывшие Пожиратели лишены магии, то решила бы, что он общался со стеной, которая рябила волнами, подстраивалась под каждый вдох Драко и, будто играючи, посылала на них обжигающий холод.       — Что я должна делать?       Он повернул голову так, чтобы она увидела, как его губы растянулись в злорадствующей ухмылке.       — О, Грейнджер. — наигранно-огорчённым тоном протянул он, захлопав ресницами. — Нам обоим это не понравится.       Вскинув подбородок, Гермиона встала по левую сторону от него.       — Говори. — Сбросив дрожь с плеч, она замерла.       Сказать по правде, её будоражило ощущение неизвестности и таинственности. Драко выставил руку перед ними, перевернул ладонь внутренней стороной вверх. Гермиона повернула голову, желая поймать его взгляд. Он не смотрел в ответ.       — Ты это не серьёзно.       — Не думай, что я получаю от этого удовольствие.       — Хочешь сказать, что и с Муром ты за руки держался?       Гермиона вспылила. Она не хотела к нему прикасаться. Демонстративно вытерев ладонь, которая успела вспотеть, об мантию, она накрыла руку Драко, сжав сильнее, чем требовалось.       — Всегда знал, что ты грёбаная садистка, Грейнджер.       Его рука была теплее, а пальцы Гермионы покалывало от холода. От контраста температур её ладонь снова вспотела. Щёки защипало от поступающей краски. Малфой покрутил шеей, отчего раздался хруст шейных позвонков, и поморщился, взглянув на скреплённые кисти рук.       — Готова? — зачем-то спросил он. Наверное, почувствовал исходящий от Гермионы лёгкий мандраж.       — Да.       Драко прошёл первым, держа Гермиону за руку, он остановился на расстоянии пары футов. Предплечье, которое пересекло границу, стало покрываться табуном мурашек. Они медленно поднимались выше, добираясь до шеи и ключицы. Не став дожидаться, когда она пойдёт следом, Малфой дёрнул её за руку, и Гермиона с глухим звуком столкнулась лбом с его грудью.       — Не думал, что ты такая трусиха.       — Не думала, что ты такой козёл, Малфой! — Он присвистнул, и протянул «ауч», когда она ударила его в грудь. — Господи! — отдёрнув руку, Гермиона затрясла ею в воздухе. Мышцы и так сводило от холода, так ещё и он был как доска. Или, сказать точнее, как чёртов камень.       — Правильно, Грейнджер. Молись всем богам, чтобы мы выбрались отсюда как можно менее потрёпанными.       Они продвигались по тёмному коридору, а под ногами, будто были деревянные половицы, которые скрипели. Когда Гермиона посмотрела внизу увидела лишь каменную кладку. Сопровождающие их звуки, похожи на сумбурный набор всего того, что она ежедневно слышала вокруг: от взмаха крыльев птиц, до шума ветра и капель дождя.       Она слышала даже скрежет металла детских качелей, которые отец сделал специально для неё, на заднем дворе их бывшего дома.       Зубы стучали. Гермиона поднесла правую руку к лицу и задышала тёплым воздухом, согревая собственный нос.       Тишина давила.       В памяти всплыли слова Джинни, сказанные Гермионе: «Ты не знаешь её…»       Могла ли она позволить себе задуматься над тем, что Малфой мог измениться? Излечиться? Она ожидала, что он будет противиться этой «прогулке». Показал бы свой отвратительный характер или стал бы осыпать её оскорблениями. Нет. Ничего, кроме надменного взгляда и заносчивого поведения. Может, он опасался Вилмара или Мика, поэтому шёл рядом с ней, не нарушая тишину и держа дистанцию, хотя мог бы лишить её этой возможности?       — П-почему тебе не холодно? — Гермиона решила сказать хоть что-то, чтобы отвлечься от этого скрежета по барабанным перепонкам.       Некоторое время он молчал.       — Ты не одна замерзаешь рядом с этим местом. Тео, Блейз — тоже. Я, по неизвестной мне причине, — нет. — Он потянул её за руку, завернув в более узкий проход. Гермиона дёрнулась и снова выставила свою палочку вперёд. Или на Малфоя. Она растерялась. — Твою мать, Грейнджер! Я не собираюсь тебе вредить, убери это от меня!       Теперь и Малфой задрожал, точно как она. Его плечи быстро поднимались, он часто глотал воздух через рот. Когда он крепче сжал её ладонь, она прикусила нижнюю губу, чтобы не вскрикнуть.       — Люмос, — бросила она в темноту и отвела палочку в сторону, осматривая стены.       Тонкие полосы чёрной паутиной тянулись по серой краске на стене. Гермиона подумала бы, что кто-то сделал это специально… Только, когда она остановилась и присмотрелась, приблизив лицо к стене, одна из нитей оторвалась и, резко перепрыгнув на неё, обмоталась вокруг протянутой с палочкой руки.       — Боже, боже! Мерзость какая.       Гермиона потрясла рукой, сглатывая желчь, ползущую вверх по трахее. Она чуть не задохнулась, чувствуя рыскающих тварей на своем теле: под одеждой, в волосах, даже на стопах.       Перед тем как прийти сюда, она наложила на себя заклятие отторжения для подобных казусов, оно не позволяло проникнуть в организм волшебника ни одному проклятию, но не отменяло того, что она могла чувствовать попытки проникнуть под кожу.       Гермиона подняла скрепленную с Малфоевской ладонь и закатила рукав. На загорелой коже вырисовывалась едва заметная россыпь следов неизвестного ей проклятия, а Малфой… Малфой сотрясался от беззвучного смеха.       — Заткнись! — рявкнула она. — Скоблифай.       Она встряхнула рукой, сбрасывая на пол жуткую паутину.       — Я молчал, Грейнджер. — он не скрывал того, как забавлялся.       — Это отвратительно!       После нескольких недель жизни в лесу Дин и с десяток ночей, проведённых в пустыне Сонора она доставала пауков, муравьев и других ползающих насекомых из таких мест, что становилось до омерзения тошно.       Гермиона хотела вырвать руку, которую Малфой сжал немного крепче, будто чувствовал, что она на взводе.       — Я видел, как ты накладывала на себя нечто вроде щита, — Драко сказал это с насмешкой в голосе и дёрнул подбородком, как бы говоря, что это самая очевидная вещь на свете.       — Если бы я его не наложила, неизвестно, что бы со мной могло произойти.       Малфой потянул её дальше и с вызовом в глазах провёл свободной рукой по стене. Когда его пальцы соприкоснулись с поверхностью, магия дома растворилась, как будто он был антидотом для проклятия.       Гермиона фыркнула на эту показательную демонстрацию. На самом деле, она надеялась, что не выдала себя, когда её глаза широко распахнулись, от того как моментально её заинтересовало поведение проклятия.        Как бы то ни было, она всё равно считала его самовлюбленным болваном, на которого не могла положиться в случае реальной опасности.       Драко провёл Гермиону по коридорам, она перестала ощущать сумасшедшую дрожь в конечностях — может это была его заслуга. Точнее, его руки, на фоне которой её ладонь казалась куском льда. Когда Драко открыл одну из дверей и вошёл первым, Гермиона не сдержала эмоции, громко выдохнув.       — Господи…       Картина, представшая перед ней, ужасала. Вызывала странную смесь отвращения и притяжения. На мебели, картинах и портретах, которые погрузились в сон, растягивалась магия и поглощала всё вокруг. Она была подобна той, что Гермиона видела в коридоре. Здесь же она была настолько обильной, что Гермиона лишь мельком замечала просветы стен и цвет обивки мебели.       — Устрашает, правда?       Ей показалось, что Малфою не нужен был ответ. Он также смотрел на это явление, при этом его лицо не выражало никаких эмоций. В последнюю секунду Гермиона удержалась от вопроса, что он чувствует, зная, видя, что происходит с его домом.       Домом, где жили Пожиратели. Где он принял метку. Домом, где он убил свою мать. Где перечеркнул шанс на нормальную жизнь. Где жил и ходил по трупам невинных самый ужасный из существующих за всю историю волшебников психопат.       Малфой отвернулся, Гермионе показалось, что он мог сломать шею — насколько сильно дёрнул головой. Она взмахнула палочкой, освобождая серебряное переплетение диагностических чар. Сияние заклинания осветило комнату, в воздухе повисла диаграмма с множеством скачущих показателей.       Боковым зрением она увидела, как Драко повернул голову, посмотрев сначала на её правую руку. Она опустила палочку, убрала её под мантию, но не отпустила. И только после того как древко исчезло из его вида, он принялся с интересом рассматривать диаграмму.       Многие показатели менялись за считанные секунды. Гермиона надеялась, что ей удастся всё запомнить, но, смутившись, поняла, что придётся попросить Малфоя о помощи, которую принимать совершенно не хотела.       Не найдя другого выхода, понимая, что палочку она убрать не может, потому что нужно поддерживать диаграмму, Гермиона сказала:       — Мне нужно это записать.       — У меня нет с собой пера, Грейнджер.       — Мне не нужно перо, — быстро проговорила она. — В кармане, левом кармане мантии лежит блокнот и ручка.       Она не подумала, что ей действительно понадобится свободная рука. Не думала, что это окажется его рука.       — Вот что отвратительно. — Малфой юркнул в расширенный заклинанием карман. Гермиона стиснула его ладонь, когда ей показалось, что он шарит там дольше чем нужно.       — Ты… сможешь записать?       — Салазар, Грейнджер! — Он выплюнул её фамилию, будто ему было неприятно даже произносить её. — Место, что сотворило с твоей кожей такое, научило быть тебя настолько безжалостной?       На что она должна была среагировать? На то, что Малфой рассматривал её кожу. Господи. Или на то, что она понятия не имела говорил ли он всерьёз?       Она лишь вздохнула, повторяя про себя, что скоро всё закончится, и сосредоточилась на диаграмме.       Драко повел её к стулу, который стоял возле письменного стола или того, что от него осталось. Он поставил на него ногу и положил блокнот себе на колено, всё так же не выпуская её ладонь из своей. Он писал левой рукой. Гермиона помнила об этом ещё со школы.       — Инородная. Как я и говорила, — бормотала девушка. — Показатели загрязнения в порядке. Видимо, это единственное крыло, что успела затронуть эта субстанция. Это не тёмная магия, но и светлого в ней как феникс наплакал. Что если… — Грейнджер взмахнула палочкой, диаграмма поменялась. Малфой выронил блокнот из рук. Не будь он таким высоким, ей не пришлось бы наклоняться, когда он потянулся за ним. Он сделал это специально. Её дернуло в сторону. — Какого чёрта, Малфой? — Сорвалась. Сквозь зубы зашипела. — У тебя вдруг началась аллергия на магию? Ты шарахаешься от моей палочки, словно думаешь, что я способна свернуть тебе шею!       Малфой злился. Желваки на высоких скулах ходили ходуном, зубы скрипели.       С несколько секунд Драко и Гермиона буравили друг друга взглядами, прожигали друг друга глазами, не желали уступать. Малфой прочистил горло и расправил плечи, став шире.       Гермиона оказалась бы идиоткой, если бы не заметила, как он резко передумал, захлопнув рот, перед тем как хотел выплеснуть порцию яда, которую она ждала все полдня.       Малфой отвернулся и, подобно ей, сосредоточился на диаграмме, которая начала рассеиваться без внимания Гермионы. Не проронив ни слова, они вернулись к тому, ради чего прибыли сюда.       Гермиона диктовала показатели, пока Малфой записывал не перебивая. Иногда он поглядывал на линейные отрезки и всплывающие фигуры, переливающиеся всеми цветами палитры.       — Нам пора, — сказал он, захлопывая записную книжку Гермионы.       — Но… — На секунду Гермиона растерялась. Она диагностировала лишь одну комнату, не могло пройти так много времени.       — До выхода нам идти около девяти минут, Грейнджер. Прошел почти час. — Малфой опустился ногу на пол, выпрямил спину, слегка прогнувшись в пояснице. — Удалось что-то выяснить? — спросил он, как показалось, делая голос тише. Драко прикоснулся к спинке стула, отодвигая его обратно к письменному столу.       Это завораживало. То, как магия рассеивалась от его прикосновений. Таяла.       Гермиона не знала, позволено ли ей делиться с кем бы то ни было этими данными. Если Малфой спрашивал, значит, толком ничего не понял из того, что записал для неё. Мика говорил, что никто из присутствующих не навредит ей, и, зная прошлое Драко, Гермиона помнила, что ему не обязательно делать что-то, чтобы навредить.       Гермиона покачала головой, отводя взгляд. Малфой хмыкнул. Они отправились на выход, придерживаясь той же дороги, которой пришли сюда.       — Почему ты решила стать ликвидатором?       Гермиона была удивлена этому вопросу. Возможно, у Малфоя тоже есть некоторые виды терапий, схожие с теми, которые проходила Джинни. Раз уж они остались в обществе друг друга на целый час… почему бы не ответить? Кроме Кингсли и её учителя, никто не спрашивал об этом.       Гермиона только сейчас поняла.       Никто искренне не интересовался — почему.       — Мне… Возможно, мне просто нравится это. Никогда не знаешь, с чем столкнешься или что будет ожидать тебя за той или другой дверью.       — Я думал, ты метишь в министры.       — Почему ты вообще об этом думал? Думал обо мне?       Гермиона привыкла говорить и спрашивать прямо. Она уже слышала это от Драко, когда они столкнулись ранее.       Малфой, видимо, обдумывал свой ответ, пока они подходили к выходу.       Гермиона чувствовала, как ледяные щупальца отпускают. Она не дрожала, и руки, наконец, стали согреваться. Как только барьер оказался позади, Драко отпустил её ладонь, повёл плечами, будто сбрасывал с себя её прикосновение.       Гермиона пошатнулась и зажмурилась от количества света, ударившего в сетчатку. Вдыхать было больно от того, каким чистым был воздух. Свободным, не насыщенным таким количеством магии. Драко выругался, хватая её за предплечье.       — Грейнджер?       Малфой плыл в её глазах. Раздваивался. Она проморгалась, зажмурилась и машинально вцепилась пальцами в его руку, чувствуя, как ноги становятся ватными.       — Вот же, блять...       В ушах шумело. Гермиона решила, что ослышалась. Драко, чертыхаясь, подхватил её за талию, поставил на ноги и, прижав к себе, повел к кабинету Мура.       — Со мной всё в порядке, — сказала она, привалившись к стене.       Малфой встал напротив, наклонил голову и посмотрел прямо ей в глаза. Поднявшийся жар, точно такой же — лихорадочный, как пронзающий холод секунды назад, — не самое страшное. Страшнее было то, что Драко, наклонившись, накрутил прядь её волос на палец и, схватив за кончик, потянул вниз. Он следил за тем, как пружинила кудряшка, медленно изгибая губы в ухмылке.       — Ты даже не представляешь себе, какие мысли могут посещать человека, сидевшего в десяти футах от вечно голодных ублюдков в лохмотьях. — решил он ответить на заданный ранее вопрос.       Драко отклонился, покосившись на дверь, которая, как показалось Гермионе, открылась. Он сделал шаг назад, Гермиона — к нему навстречу. Неосознанно. Неизвестно зачем.       Он заглянул ей за плечо.       — Я думал обо всём. Это было единственным доступным занятием. Представь моё удивление, когда однажды сука-память подкинула твой образ.       Гермиона хотела спросить, какого ему было вспомнить о грязнокровке, но ощутила присутствие сзади. Лёгкое дуновение тёплого дыхания прямо на затылке. Пелена с глаз ушла и шум в ушах затих. Она шагнула в сторону, повернулась и встретилась взглядом с ореховыми глазами.       — Нотт.       Драко смотрел ей за плечо, на Тео, который в свою очередь наблюдал за Гермионой. Нотт не ответил, ни ему ни Гермионе. Развернулся и пошёл дальше по коридору.       Малфой, как и ожидалось, под стать Нотту не попрощался и, ни сказав больше не слова, повернулся к ней спиной и двинулся за ним.       Гермиона остановилась у кабинета доктора. Она сунула руку в карман, обнаружив там свой блокнот. Она не заметила, когда Малфой успел его вернуть. Нервно заправив прядь волос за ухо, она стала приглаживать волосы, торчащие в стороны. Гермиона нащупала пальцами резинку, стянула и уставилась на неё.       Ленту, которую Гермиона вплетала в волосы для лучшей фиксации, она не обнаружила.

***

      Даже смотреть не пришлось.       Звук разбитого доверия и хрупкой, едва открывшейся им нежности, был так чётко слышен…       И вот она стоит с оголенной душой, разодранным в клочья сердцем, переломанными рёбрами. Даже не пытается собирать эти кусочки. Распадается у него на глазах…