Тайны убежища лжецов

      Скрипя зубами об ободок бокала, Тео наблюдал за развернувшимся представлением перед собой.       В какой-то момент ему хотелось встать и уйти, потому что уже не страшно. Не страшно, что могло бы последовать после подобной демонстрации неуважения. Но он не мог. Смотрел, смотрел и смотрел, позволяя внутреннему мазохисту впитывать в себя каждую секунду происходящего, пока носоглотку жгло от количества тёмной магии, витающей в главной гостиной поместья Ноттов.       Руквуд удерживал палочкой проклятие, не прекращая скалиться и упиваться страхом, исходящим от неизвестного Теодору человека.       Август — изворотливый и хитрый сукин сын, получал истинное, такое неизведанно-глубокое удовольствие от практической проверки воздействия собственноизобретённых проклятий. Это проклятие стало лучшим детищем — его и Долохова, по мнению некоторых из Пожирателей.       Они раздели мужчину. Не поленились обнажить, чтобы лучше видеть последствия Диффиндо в связке с проклятием.       Кожа человека с глухим треском разрывалась под яростным натиском режущего, а проклятие проецировалось подобно мелким жукам, которые заползали в образовавшиеся разрывы и, не теряя ни секунды, начинали поедать плоть.       Слой эпидермиса исчезал неестественно быстро, оставляя после себя лоскутные края обезображенной кожи, заклеймённой проклятием.       Тео сделал глоток воды, но так и не убирал стакан от лица. Желание зажмуриться, скрыться, отвернуться нависло над ним густой тенью.       Проклятие выставляло напоказ всё, что находилось под кожей: мышечную ткань, тонкие нити сосудов и нервов, обвивающих кости. И если бы не кровь, пачкающая отполированные до блеска полы в гостиной поместья Ноттов, Тео бы и не подумал, что на этом месте всего мгновение назад находилось что-то, похожее на определённую часть тела. А всё потому, что главным приоритетом проклятия являлись кости. Начиная со стоп, выше к надколенникам, они крошились и испарялись, не успевая коснуться пола. Тео слушал этот звук дробления, в своих ушах, он бился по перепонкам с извращенной интенсивностью.       Прежде, чем проклятие успело достигнуть бедренной кости, Руквуд использовал контрзаклятие.       Несколько секунд и у человека нет ног. Вот так до охерения просто, быстро и легко. Вот так без капли энтузиазма Нотт-старший скривил рот, словно съел что-то кислое и позвал Трулля, чтобы тот подчистил. Тео не видел в этом смысла, по крайней мере, пока ещё как минимум бо́льшая часть тела человека цела. Не невредима, но цела.       Тео позволил себе зажмуриться, всего на мгновение.       Кричи, хотелось рявкнуть ему, просто закричи, и они избавят тебя от страданий.       Но мужчина молчал, смотря остекленевшими, залитыми кровью глазами в потолок, тем самым подписывая себе приговор. И хотя подобная защитная реакция организма очевидна — Тео по себе знал, как именно работал мозг в моменты нестерпимой боли — наблюдать за тем, в каком шоке находился человек — тошнотворно. Если он отключится от кровопотери, то это будет не так болезненно. Гуманнее было бы швырнуть в него Аваду, на самом-то деле. Если они продолжат использовать Круцио или другие проклятия, что ж, скорее всего, мозг мужчины просто не выдержит, и это тоже приведёт к летальному исходу, но это — это слишком больно, слишком долго.       Тео часто рассуждал о подобных вещах: сколько всего нужно вынести пыток Непростительными, чтобы отключиться? Сколько, чтобы умереть, или навсегда лишиться рассудка? Сколько нужно находиться под Империо, чтобы в конечном счёте потерять способность принимать решения самостоятельно?       Тео набрал воды в рот и, не торопясь глотать, перекатал её от щеки к щеке, пока жидкость не нагрелась. Ему до смерти хотелось перебить привкус железа и тёмной магии.       Ненавижу.       Ненавижу, ненавижу, ненавижу, — только и думал он, едва ли в силах сообразить на кого именно направлен поток озлобленности. Казалось, что ненависти больше некуда накапливаться, казалось, что чаша, наполненная отрицательными эмоциями, вот-вот перевернётся, не выдержав.       И это была такая осознанная и ледяная ярость. Кристально чистая, как осколок голубого бриллианта с заточенными краями ромбовидной формы, к которым невозможно прикоснуться, не порезавшись.       Осталось три дня, — продолжал Тео перебирать и цепляться за каждую новую мысль, возникшую в голове. Осталось три дня и он свалит из этого места. Ещё один год относительного спокойствия в школе. Подальше от Вальтера, подальше от Пожирателей, подальше от Тёмного Лорда. Подальше от возможной вероятности проникновения к нему в голову. Там слишком много планов, слишком много ниточек, за которые можно потянуть и распутать клубок скверных, очень скверных помыслов.       Например, мыслей о Вальтере и сотни способов его убийства. От самых абсурдных — честное слово, когда-то Тео раздумывал, мог ли тот умереть от продолжительной щекотки — до тех, где его отец испытывал всю агонию страха, боли и унижения, которым подверглись другие от его руки.       Эти мысли так согревали, он физически ощущал, как закипает от возможности когда-нибудь увидеть это собственными глазами. Он, блять, грезил мечтой ощутить, как вся его магия, все его чувства, скрываемые годами, наконец, освобождаются и находят свою цель.       Ещё он думал о друзьях. Вообще, о них Тео думал постоянно. Подобные мысли всегда проигрывались где-то в определённой части его сознания, никогда не замолкая. Словно пластинка в граммофоне, которая застряла на самом прослушиваемом фрагменте.       Там был Драко, которого Тео не видел уже больше месяца. И пульсирующий, будто надрез на коже, вопрос: «Почему ты молчишь?»       Драко никогда не позволял себе просто исчезнуть. Он всегда предупреждал, всегда находил способ выйти на связь.       Там была Пэнси. О, бедная Пэнс наверняка с ума сходила из-за маразма своих родителей, запертая в своём доме, в Чиртоне. Он видел её на недавнем приёме в доме Лестрейнджей. Именно там Тео узнал от Драко, что в поместье Малфоев скоро прибудет кто-то, кто скорее всего испортит ему жизнь незамедлительно. Вероятно, поэтому Драко не мог позволить себе уйти. Если в его доме жил Волдеморт, Драко не позволил бы себе оставить там Нарциссу. Не рядом с человеком, планирующим поработить Магическую Британию.       Осталось три дня. Три дня до школы и свободы.       Три дня до надвигающегося шторма, о котором Тео пока не подозревал.       Некоторым людям нужно во что-то верить, чтобы выжить, нужно что-то, что заставляло бы их двигаться дальше. Вера в возмездие помогала Тео держаться и не слететь с катушек. Вера в то, что Вальтера настигнет расплата от рук собственного сына, помогала Тео просыпаться.       Как бы парадоксально это не звучало, именно отец вдыхал в него жизнь по утрам. Человек, извративший его восприятие, человек, который показал ему все грани насилия, жестокости и все оттенки ярости — заставлял его, блять, жить.       Тео так хорош во многих совершенно ненужных вещах. Он всегда любил учиться, ему нравилось познавать что-то новое, нравилось наполнять себя информацией, но то, в чём он нуждался больше всего, просто не усваивалось и не давалось ему, как бы сильно он не старался.       Окклюменция такая привередливая сука, на самом-то деле. Этот навык требовал концентрации, сосредоточенности на процессе. Требовал именно того, чего Тео сделать не мог. Его мысли, они всегда, всегда прыгали и бились о черепную коробку, будто заряженные неиссякаемым потоком энергии. Это страшно злило, потому что Тео знал, точно знал, что способен понять, как она работает, но у него не получалось. Ни метафорические ящики, ни книжные полки, ни сотни выстроенных в ряд колб с крышками, ни глубоко вырытые ямы — абсолютно ничего не помогало.              Поэтому он продолжал сидеть на своём стуле, на отведённом месте за столом, продолжал смотреть и запоминать, отсчитывая про себя часы, когда, наконец, сможет уехать из этого места, оставить позади всю кровь. Пусть и ненадолго. Пусть и с вероятностью в восемьдесят процентов умереть в ближайшем будущем, но только вот ещё немного времени вдали от всего.       Ему просто нужно ещё немного времени.       Тео не представлял, каким образом у них получится ходить по школе. Как они смогут делать вид, что ничего не происходило последние месяцы? Он видел столько крови, что умей бы кто-то читать мысли, не используя легилименцию, его бы отправили в Азкабан, лишь узнай о том, скольким смертям он стал свидетелем.       Он приложил все силы, чтобы подавить панику, которая грозилась распространиться по телу. Его спина мокрая, как и ладони. Начало позвоночника с периодичностью в секунды пронзало короткими импульсами судорог, из-за чего он вздрагивал. Ещё он смертельно замёрз, ногти возле кутикулы посинели, как и губы — Тео уверен, что его губы такие же синие, как и бархатная мантия Нотта-старшего, сидевшего во главе стола.       Поставив стакан на стол, Тео сжал челюсть, уловив смрад зловонья, исходящий от Алекто, которая находилась по правую сторону от него. Было ощущение, что она пользовалась не духами, а выливала на себя три унции рвоты, выдержанной в моче.       Впервые за вечер Тео против воли обратил на неё внимание. А всё из-за пристального взгляда Амикуса, который то застывал на Тео, то перемещался к сестре.       В чём, блять, твоя проблема? — Тео мысленно швырял в него вопрос.       Алекто, с обезображенном похотью лицом и сверкающей расчётливостью в глазах, только и думала, как побыстрее залезть одному из Ноттов в штаны. Не понадобилось и недели, чтобы понять, чем занимались эти двое. Братец так сильно пёкся о благополучии сестры, что готов был из кожи вон лезть, дабы пристроить её задницу в место более-менее надёжное в такое ненадёжное время.       И от этого хотелось выблевать всё, что находилось в желудке.       Тео знал, что Вальтер не раз заявлял Кэрроу о своём отношении к подобному исходу. Ему не нужен союз, уж точно не с теми, кто ничего не мог ему дать или хотя бы преумножить уже имеющиеся богатства и владения. Вальтер всегда уделял время тем вещам, в которых видел выгоду, неважно, касалось это работы или же личных дел. Нотту-старшему хватало несколько минут раздумий для того, чтобы сделать вывод, выигрышную ли сделку ему предлагали. Наверное, именно поэтому он входил в круг приближённых к Волдеморту. Расчётливый, гений игр разума, манипулятор, и ещё один поехавший ублюдок, грезящий о мире, в котором таким, как он, маглорождённые должны кланяться в ноги, а маглы восхвалять и сочинять в их честь песни, приравнивая чистокровных к богам.       Таким ожидали видеть и Тео. Сыном своего отца. Жестоким, безжалостным, выращенным в правильных условиях. Но сейчас, вероятно, Вальтер скинул бы Тео с утёса, чтобы тот перестал его позорить при любом удобном случае.       Ещё Тео понимал, что Вальтер видит, как его воротит от облизывающейся физиономии Алекто. И по сменяющимся эмоциям на его лице, Тео мог сказать, что он наслаждался зрелищем, сиял, как грёбаный маньяк, наблюдая за тем, как ломался Тео.       В каком мире родитель получал удовольствие от унижения и ментального надлома собственного ребёнка?       — Думаешь, Тёмного Лорда удовлетворит результат? — Амикус, сидя на стуле, развернулся к Руквуду и брезгливо поморщился. — Что скажешь, Нотт?       — Я скажу, что тебе, вероятно, скучно, — ответил Вальтер без особой вовлечённости, продолжая просматривать кипу бумаг с печатью министерства. — Не знаешь, чем заняться?       Хлопнув по столу ладонью, Амикус повернулся к Вальтеру. Под его ногтями полумесяцы грязи и запёкшейся крови. Амикус выглядел хуже, чем егеря, и никогда не брезговал своим внешним видом. Насмехаясь, он поднялся и, подойдя к беспомощной жертве, пнул его носком грязного ботинка в плечо. Один, второй раз, третий. Не получив реакции от полумёртвого человека, Кэрроу притворно вздохнул, разочарованный бездействием мужчины.       — Нам пора бы отправляться, — продолжил Амикус. — Долохов, должно быть, уже продемонстрировал проклятие остальным. Вот же… — он сплюнул на пол, обозлившись, когда заметил на драконьей коже сгусток крови, — ёбаная дрянь!       Пусть он не дышит. Пусть он не дышит, пусть не дышит, Мерлин, пусть не дышит.       От Тео волнами исходило напряжение. Он почти с отчаянием смотрел, как Кэрроу достаёт свою палочку из кармана мантии.       Пожалуйста. Пожалуйста. Пусть он не дышит.       Тео не хотел срываться. Не хотел высовываться. Осталось так мало, так чертовски мало потерпеть.       Но ведь в том то и дело, правда? Нормальный человек — а Тео искренне надеялся, что он нормальный — не должен умолять неизвестно кого о быстрой смерти или о том, чтобы незнакомый ему человек уже был мёртв. Нормальный человек давно бы подчинился, чтобы не чувствовать себя так, смотря на проявление жестокости. Нормальный человек не мог реагировать на изувеченное тело с таким возбуждением и воодушевлением, как Алекто или Амикус.       И где на самом деле был тот край нормальности и правильности? Где найти ответ на этот вопрос, если люди вокруг только и делали, что вели себя совершенно не так, как сам Тео. Они воспринимали всё по-другому и ему казалось, что в какой-то момент он потеряется в течении времени, в правильности принятия решений и запутается в том, что считалось хорошим, а что являлось неприемлемым.       — Авада Кедавра!       Вот и всё.       От осознания, какое облегчение Тео испытал, услышав Непростительное, паника вгрызлась в затылок. В горле резко встал ком, будто он проглотил что-то, не прожевав. Кислорода не хватало, весь воздух в лёгких словно сжался, запирая в тиски застывшие органы.       Тео подался вперёд, хватаясь ладонями за край столешницы. Он впечатался грудью в выступ дерева, боясь закрыть глаза и зажмуриться. Он открывал и закрывал рот, словно рыба на суше.       Ему хотелось что-то сказать, хотелось позвать Трулля, чтобы тот помог ему убраться, но не смог произнёс ни звука, из него вырывался лишь еле слышимый и неконтролируемый хрип. Он был не в силах остановить реакцию тела — его руки тряслись, и дрожь шла по столу. Гладь жидкостей в бокалах отдавала рябью, а глаза Тео слезились и чесались.       Это просто невозможно.       Невозможно.       Невозможно так долго находиться в эпицентре насилия и до сих пор не привыкнуть к нему. Плевать на наказание, плевать на последствия проявления неуважения и несдержанности, плевать и на то, каким слабым он казался сейчас.       Как огонь и лёд, как кровь и вода, как океанический прибой и гавань у моря, как самые несовместимые вещи на свете: Тео и насилие не могли идти рука об руку. Он так далёк от этого и так близок одновременно.       Может… может, он просто сломан? Может, ему просто необходимо что-то поменять там, в своей голове?       Он ведь пытался, пытался не быть разочарованием, пытался быть лучше, пытался быть таким, каким его хотели видеть.       Глаза жгло, но Тео не моргал. Веки тяжелели и давили. И правда в том, что закрыть глаза блядски страшно. Там темнота и стены наваливались, будто снежная лавина. Ещё секунда и раздавят, от него ничего не останется. Хотелось разогнуться под жёстким прессом надвигающихся стен, но он не мог, потому что тело отказывалось выполнять физические команды, посылаемые мозгом.       Тео оторвал одну из рук от стола, попутно ломая несколько ногтей. Он прижал жёсткую сторону ладони к правому глазу и давил, давил, давил, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме того, как лёгкие горят от нехватки воздуха.       Всего лишь три дня. Три дня и он был бы свободен. Три дня и он бы был далеко отсюда.       Он так старался быть незаметным, почти слился с обстановкой, ему почти удалось, почти удалось подняться, как чья-то ладонь сомкнулась на его колене. И сжала. Сжала колено, а ощущалось так, будто на его сердце захлопнулся садовый капкан, впиваясь острыми зазубринами. И всё остановилось. Резкий поток воздуха хлынул в лёгкие, обжигая органы, когда Тео втянул воздух сквозь сжатые зубы.       Паника быстро уступала место ужасающей злости, будто Тео был сосудом, в который поочерёдно вливали что-то, что поднимало отметку ярости со дна до максимума. Она пузырилась и шипела, орошая горло, и будь Тео чуть больше сосредоточен на том, что он делал, то почувствовал бы, как его ладонь сжимала чью-то шею, покрытую слоем пота.       В нос ударил запах трупов и сгнивших фруктов.       Мерзкая сука.       Мерзкая, мерзкая, мерзкая. Сухожилия на фалангах хрустели, пока он ощущал под большим пальцем ребристость глотки, он вспомнил звук дробления костей и на мгновение задумался, будут ли исходить такие же звуки, усиль он давление своей руки. Губы Алекто дрожали, грозясь расплыться в улыбке.       От того, каким яростным стало желание убивать, он даже не чувствовал, как сильно сжимал внутреннюю стороны щеки клыками. Вкус собственной крови только больше толкал его поддаться этому чувству, толкал туда — за пелену красного цвета.       Тео рефлекторно дёрнул коленом и поднялся, нависнув над Кэрроу. Не отпуская её из своей хватки, он медленно, так медленно стал приближаться к её лицу.       Сейчас он не представлял, как сильно был похож на Вальтера.       Он приставил палочку к её виску, и в какой момент Тео достал её из своего кармана, он тоже сказать не мог. Всё произошло так быстро, так злобно.       Её рыжие волосы отвратительно зализаны назад, тонкие волоски торчали на лбу. Теодору хотелось их вырвать собственными руками, снять с неё скальп и направить Круцио прямо в мозг.       — Никогда не смей, блять, касаться меня.       Его не отвлекло интригующее и одобрительное хмыканье за спиной. Не отвлекло и то, что стул, на котором он сидел, с грохотом упал на пол. Его даже не отвлекало то, что Амикус достал свою палочку и, направляя на него, кричал что-то нечленораздельное.       Тео заворожило зрелище медленно стекающей тонкой струи крови, от того места, куда он приставил палочку. Кончик древка горел красным, пульсировал, сигнализируя о том, что его магия уже готова — произнеси два слова, сделай ей больно, ведь было так противно, так неприятно, так неправильно.       Чувства дерьмовее он не мог припомнить, точно не сейчас. Он чувствовал лишь эту липкость на коже, на колене, словно Алекто продолжала бесцеремонно трогать его тело.       — Хотя бы раз, — стал говорить Тео голосом, который не узнавал, вдавливая палочку в висок, — ещё хотя бы раз ты посмеешь коснуться меня, я выпотрошу тебя, как грёбаную свинью. Ещё хотя бы раз я замечу, что ты смотришь на меня, как на чёртов кусок мяса, я выколю тебе глаза и затолкаю в глотку твоему брату-извращенцу.       Его голос такой спокойный, ровный и тяжелый, будто в каждую букву он вкладывал обещание боли. Его слова такие чёткие, вызывающие эффект.       Палочка продолжала нагреваться, а Тео всё не отступал. Его ужасно бесило выражение лица Алекто.       — Вальтер? — её голос похож на писк и хрип одновременно. Глаза Кэрроу стали такими огромными, тонкие капилляры на белках лопались один за другим, образовывая красную паутину, а зрачки почти поглотили радужку. Тео слишком хорошо знал, как выглядит страх. Но это… здесь если и был испуг, то он шёл в комплекте с возбуждением.       Его желудок скрутило. Тео оттолкнул Кэрроу и сделал шаг назад. Учащенное дыхание предвещало рвотный позыв. Мышцы его пресса напряглись и он прикрыл рот рукой, совершенно не заботясь о том, как это выглядело со стороны. С уголка губ потекла слюна, которую он вытер тыльной стороной ладони. Отвращение. Он чувствовал такое сильное отвращение. Он не мог закрыть рот, дышал через него, оборачиваясь на крик Амикуса:       — Нотт! — Он направлял на Тео палочку. Лицо исказилось. Взгляд метался от Алекто, прижимающей ладонь к горлу, к Вальтеру.       Тео не постеснялся усмехнуться. Если кто и знал, на что способен Вальтер, так это Тео. И он не боялся. Не боялся, пока не заговорил Нотт-старший, поражая нескрываемой удовлетворённостью в голосе.       — Если мой сын, наконец, нашёл, на ком ему хочется оттачивать навыки, нашёл того, кто сделает его сильнее и полезнее для Тёмного Лорда, мне плевать, кто это будет, Кэрроу.              Удовлетворение, наслаждение и одобрение… Вальтер никогда не смотрел на Тео так. Так, гордясь за причинённое насилие, так, восторгаясь яростной магии, которую Тео едва ли не пустил в ход.       Он так долго принимал ванну, отмываясь от прикосновения Алекто. Так сильно тёр своё плечо, которое сжал отец, говоря на ухо слова одобрения. Впервые. Впервые он прикоснулся к Теодору, не причиняя боль. Впервые во взгляде Вальтера он видел что-то напоминающее гордость.       Ночью он пытался заменить воспоминания прожитого дня на фантазии о школе — он представлял разговоры на мягких диванах в гостиной Слизерина, пытался вспомнить ощущение тепла пледов, в которые Тео любил закутываться, силился воспроизвести в своей памяти мягкость голоса Пэнси, смех Блейза, ворчание Драко и его редкие, но такие прямые и искренние, улыбки. Драко слишком мало улыбался последнее время. Все они.              Он пытался заменить каждый звук треска костей на безликих девчонок, которые любили посещать подземелья, заменял воспоминание того, как ощущалась кожа Кэрроу под его ладонью на шероховатость стола в библиотеке Хогвартса.       Он фантазировал, пытался воспроизвести всё в точности до мелочей под закрытыми глазами, пока не почувствовал, как подкрадывается сон, пока не увидел, как комнату освещает зелёный свет пламени из камина.       Глухой удар об пол заставил его подскочить с постели и в считанные секунды оказаться возле упавшего на пол тела лучшего друга.       Спина Драко была мокрой, с кончиков волос, закрывающих глаза, стекала вода, а рукав рубашки на левом предплечье закатан. Или, скорее, разорван.       Комната, почувствовав физическую активность, тоже стала просыпаться: свечи на камине разгорались, а зачарованные лампы, растянутые по балке балдахина, медленно наполнялись теплым солнечным светом.       Когда Тео смог рассмотреть Драко, то ужаснулся количеству бордового цвета. От его руки полыхало жаром, словно он только что вытащил её из огня. Тео увидел царапины, словно Драко пытался расчесать свою руку.       Он заметил едва уловимые очертания черепа под слоем воспаления, засохшей и свежей крови.       — Он сделал это, — язык Драко заплетался, прерывался на всхлипах и затяжном стоне. Его трясло так сильно, будто от лихорадки. — Он… мой отец… он сделал это, Тео.       — Драко, Драко вставай, слышишь? — Обернувшись на дверь, Тео позвал Трулля. Он надеялся на то, что Вальтера до сих пор нет в поместье. Тео должен привести Драко в порядок и осмотреть его руку, пока им никто не мешал. Вальтер редко заявлялся в комнату Тео, но ему искренне не хотелось, чтобы Драко видели в таком состоянии. Его лицо было слишком бледным, таким, будто он потерял огромное количество крови.       Трулля появился как раз вовремя, потому что Драко оказался таким тяжёлым, словно к его ногам привязали камни.       — Хозяин… — домовик запищал и, потянувшись ушами ко рту, желал приглушить свой голос. — О, мистер Драко… Хозяин, Теодор, мистер…       Эльф запрыгал возле них, не зная, за что хвататься первым делом.       Запечатав комнату и наложив Заглушающее, Трулля отлевитировал Драко на кровать и начал омывать его предплечье водой под проклятия и шипенье Драко. Эльф говорил себе под нос, рассуждая о бальзамах, которые должны были помочь снять воспаление, и Тео со всем соглашался, пока домовик не шикнул на него и не сказал заняться делом.       Тёмная метка двигалась, словно живая, имеющая возможность думать. Драко зажмуривался, вскрикивал и ругался сквозь зубы каждый раз, когда Трулля прикасался магией к руке, чтобы очистить ту от засохшей крови и рассмотреть все повреждения.       — Это началось, — Драко не умолкал. — Я пытался забрать маму, хотел… хотел уйти. Тео, он сделал это. Мой отец. Мой отец сделал это.       Драко был на грани, говорил так отчаянно, с таким неверием в то, что произносит эти слова. И от этого грудь Тео сжималась, а сердце разрывалось от боли.       Блять, они находились в таком дерьме, в таком большом, большом дерьме, что по-другому это не могло закончиться.       Вероятно, прямо сейчас над ними стояла Мельпомена и упивалась видом удавшейся сцены.       — Он держал, держал меня так, чтобы я… я… Тео, — и если бы Драко плакал, Тео бы не чувствовал себя странно из-за ощущения подступающих слёз. Его глаза жгла влага, пока Драко только смотрел перед собой широко распахнутыми глазами, будто он до сих пор не мог поверить в то, что происходило. Большими, кристально чистыми серебряными глазами, в которых не стояло ни намека на слезы. Только неверие. — Мне было так страшно.       Тео протянул руку и сжал его плечо. Сев ближе, так, чтобы их бёдра соприкасались, Тео давал понять, что Драко не один, что всё реально, им придётся поверить, что всё реально.       — Когда это случилось?       — Третьего. Кажется. Третьего августа. Я не мог ничего сделать, я пытался, я хотел… хотел забрать её. Она приготовила порт-ключ, я хотел… блять, там было так много крови, Тео… Я ходил по этой крови, я… — он сглотнул, скривившись и зашипев от нанесения бальзама на руку. — Я чувствовал её у себя во рту, когда падал от очередного Круцио. Она… — Драко прервался, часто задышав носом. — Я не смог. Он держал меня, пока, пока она не могла ничего сказать. Мама подчинялась. Они сделали с ней что-то, поэтому я не… я просто…       — Хозяин Тео, — Трулля указал на баночку с бальзамом, которую оставил на прикроватной тумбе и, поклонившись, ещё раз посмотрел на Драко самым сожалеющим взглядом. Он сообщил им, что должен вернуться к своим обязанностям, но появится предупредить, если Вальтер вернется в поместье.       Некоторое время они молчали, пока Драко тихо не откинулся на спину. Его ноги свисали с края кровати, глаза были закрыты, и казалось, что он вовсе перестал дышать. Тео отвернулся, чтобы перевести дух и набрать больше воздуха в лёгкие. Когда он снова обратил внимание на Драко, тот свернулся калачиком, поджав колени к груди.       — Прошёл месяц, Драко. Почему твоя рука в таком состоянии? — Тео немного сместился, не зная, как правильно ему расположиться, чтобы видеть лицо друга. А может Драко не хотел, чтобы его видели. Даже Тео.       Он поджал губы, ожидая ответа.       Они знали, что это произойдёт рано или поздно. Знали, что Драко придётся отвечать за проваленную миссию Люциуса, а также знали то, что Волдеморт не оставит безнаказанными тех Пожирателей, кто, по его мнению, предал его на первой войне. Паркинсон, Нотт и Малфой были в первых рядах.       — Я не знаю. Она так болит. Постоянно зудит и… — голос Драко окончательно сломался, тихие вздохи переросли во всхлипы безысходности. — Он сделал это со мной. Мой отец. Он ведь никогда, никогда даже не бил меня. А теперь, теперь… Он, блять, держал меня собственноручно. Он… кто-то из них наложили на маму Империо. Я видел, как она боролась. Она плакала, но стояла, не могла пошевелиться, пока он держал меня. Это так ужасно, так… так больно. Я не видел её целый месяц, Тео. Он не пускал меня к ней. Мой отец сделал это с ней, со мной, с нашей семьёй. Он, блять, убил нас. Он просто убил нас нахуй.       Если у скорби существовали оттенки, сейчас они все отпечатывались на лице Драко и Тео. На двух подростках, двух мальчиках, потерявших так много за такое короткое время.       Боль, исходящая изнури, та боль, которую не увидеть, которую можно лишь почувствовать, была такой сильной, она так невыносимо сдавливала грудь.       Тео не знал, как Драко удавалось удерживать его на краю сознания, как ему удавалось привести его в чувства, когда Тео выпадал из реальности, после уроков воспитания Вальтера.       Он чувствовал себя бесполезным, неспособным исправить ситуацию. Он беспомощен перед такой открытостью, перед болью другого человека. Тео никогда не видел, чтобы Драко плакал, он казался сильнее Тео, всегда находил правильные слова и его действия были уверенными. Он возвращал Тео к жизни и давал возможность дышать, когда он задыхался.       Тео никогда не хотел больше ощущать это — эту бесполезность, эту беспомощность.       Он не знал, что ему делать. Совершенно не знал, но лег на бок рядом с Драко и обнял его со спины, утыкаясь лбом в холодное плечо.       Каждый раз, когда Драко содрогался, Тео прижимал его к себе.       Мне жаль. Мне жаль. Мне так сильно жаль, что ты чувствуешь это.       Мне так сильно жаль.       Это были самые тихие слёзы, самая тихая скорбь, которую навсегда сохранят стены этой комнаты.       Когда плечи Драко стали постепенно расслабляться, а дыхание начало выравниваться, Тео мысленно вернулся к вопросу, который не давал ему заснуть:       Где находилась та самая черта нормальности?

***

      — Обратись к целителю, Грейнджер. У тебя что-то со слухом.       — С моим слухом всё в порядке, — Гермиона ответила на удивление спокойно. Сейчас её голова была занята другим.       Малфой.       Малфой умел ставить людей в идиотское положение. За исключением того, что за последние пару дней Гермиона от силы поспала часов семь, так ещё и уровень её раздражения превышал все нормы, она чувствовала себя страшно разозлённой. И они не виноваты. Она понимает. Честное слово, Гермиона могла поклясться, что она очень-очень сожалеет о своём раннем визите, вторжении в пространство Драко и Тео. Она правда сожалела, но не могла сидеть на месте.              Не могла ведь она предугадать, что единственный день, в который она бы предпочла быть самой что ни на есть нормальной и рациональной, выпал на самую отвратительную неделю в месяце?       Ну и если добавить к этому коктейлю нелепо-раздражающую и радостную физиономию Драко с его неотложными делами, то это стало подобно столкновению тектонических плит.       Она не могла жаловаться. Не совсем. С Тео… В какой-то степени с ним было проще, легче. Но, сейчас речь шла не о её эмоциональном комфорте, а о работе. Поэтому её гормоны снова взбунтовались, подталкивая на необоснованно агрессивную реакцию.       Разве у Нотта нет других дел? Разве он не занимался всеми этими повседневными вещами? Ему не нужно отправляться поплавать или в ту комнату пыток, напичканную магловскими тренажёрами? Почему он вообще вызвался на место Малфоя?       О, — подумала она.       — Ты ведь не против этого? — Гермиона посмотрела на Тео. Она сочла правильным этот вопрос, потому что Нотт уважал границы. Ну, во всяком случае сам их не переступал.       Когда Тео качнул головой, она увидела эту искорку искренности. Ладно. Хорошо. Значит, Драко точно не заставлял его тратить своё личное время на Гермиону.       — О. Да. Скорее всего, человек действительно в полном порядке, когда переспрашивает три раза собеседника. — Малфой насмешливо фыркнул. — Это всё глупости. Моя надуманность. Конечно.       — Хватит паясничать!       Гермиона сжала губы. Мерлин, её правый глаз снова дёргался от диалога с ним. Она перевела взгляд с одного парня на другого. Малфой, что на самом деле казалось странным, в хорошем настроении. Улыбался, если немного прищуренные, выдающие веселье глаза и нелепым образом изогнутые губы можно было назвать улыбкой. И сегодня его черный цвет одежды, как будто сиял… опять же, если такое возможно. Как можно сиять в черной под горло водолазке? А у него получалось, что приводило Гермиону в ещё большее недоумение.       Какая-то часть её понимала, что Нотту незачем идти на какие-то жертвы. Но, боже… Её щёки окрасились в красный, она ощутила этот пламенный жар прямо под кожей. Будто её кровь пузырилась. Тыльную сторону ладони кольнуло, стоило ей вспомнить, чем закончился Хэллоуин.       Ох. Гермиона быстро взяла себя в руки. Не могла она стоять и покрываться пятнами, выдающими смущение, перед ними обоими, словно подросток.       Это унизительно и совершенно незрело с её стороны.       — Тогда пошли, — Гермиона резко указала рукой на дверь. Она решила, что ей не помешала бы ещё одна порция зелья, которая ослабит тянущую боль внизу живота. — Только… только сейчас…       Засуетившись, она развернулась к ним спиной слишком резко, забыв, что стояла на углу стола. На этот раз ей не удалось сдержать тонкий писк и вереницу проклятий, которые посыпались с языка.       Этот дом наносил ей увечья, чёрт возьми.       Гермиона потёрла рукой место на бедре, где, как она думала, уже начал расцветать синяк, а другой рукой кропотливо, но бережно начала собирать записи.       Конечно, естественно, она не вспомнила про зелье, слишком сильно сосредоточенная на другом болевом ощущении.       — Я присоединюсь немного позже, — Драко практически напевал, задевая её.       — Да. Ты уже говорил, Малфой. Я помню, — Гермиона огрызнулась.       Вероятно, на сегодняшний день они поменялись местами.       — Ещё я бы советовал начать с третьей секции, Тео покажет. Он прикасался к каждой полке в этой библиотеке, бесчисленное количество раз. Он знает, я думаю, о расположении каждого фолианта, так что… — раздался глухой звук шлепка. — Блять, Нотт!       Гермиона обернулась, прижав бумаги к груди, и застала картину, которая ещё долго не покинет её воспоминаний: Малфой растирал одну кисть руки другой, его губы по-детски обиженно припухли, тёмные брови нахмурились, словно ему неприятно, так сильно неприятно. Гермиона хмыкнула, в то время как Тео скривился, но не с сожалением. Выражение его лица выдавало такую эмоцию: «слишком драматизируешь». Он потянулся к Драко и был быстро отвергнут.       — О, теперь ты хочешь меня пожалеть? — Драко направился к двери, обойдя друга, и остановился, подняв руку вверх, потряс пальцем, будто вспомнил что-то очень важное. — Он будет так же ласков, как и я, — обернувшись через плечо, он подмигнул Грейнджер. — Только не забывай говорить о своих желаниях, кудряшка.       Драко успел скрыться за дверью до того, как Гермиона замахнулась, сжимая в руке карандаш, который наощупь схватила со стола. Громко выдохнув, она несколько раз моргнула, прежде чем позволить себе перевести взгляд на Теодора. Её ушей коснулся мягкий смешок и она замерла.       Тихий, совершенно не звонкий, но такой правильный. Тео сверкал клыками, ухмыляясь, поднимая правый уголок губ.       Ещё, — едва не выпалила она.       Ещё. Сделай так ещё раз.       Прежде она не слышала ничего подобного. Ничего настолько окутывающего волной тепла, как будто она стояла под душем. Гермиона ни разу не слышала, как Тео издавал хоть какие-то звуки, даже в присутствии Драко.       Когда их взгляды встретились, Гермиона улыбнулась в ответ. Солнце пробивалось в большое окно, задевая каштановые кудри Тео, и его смех… его смех поглотила эта комната, оставив Гермиону ни с чем, с крохотным воспоминанием, которое вскоре исчезнет. Оно такое короткое и такое резкое, что она искренне испугалась того, как быстро забудет об этом моменте.       И всё же ей тепло. Тепло и приятно, от прямого, цепляющего что-то внутри неё взгляда. Тео сделал короткий шаг вперёд, скрестив руки за спиной, и наклонился торсом в её сторону, будто спрашивал разрешение продолжить путь. Гермиона не выразила сопротивления, когда он приблизился достаточно близко, достаточно для того, чтобы она рассмотрела три расстёгнутые пуговицы на его бледно-голубой рубашке и оливкового цвета кожу, покрытую родинками. На манжетах блестели запонки. Голубые камни треугольной формы отбрасывали блики от бьющих лучей солнца в окно. А под тёмными брюками в самом низу виднелись оголённые щиколотки.       Тео облокотился о спинку высокого кресла, которое, казалось, вечность назад трансфигурировал Мика.       Тео колебался. Он провёл большим пальцем по ровному шву, словно пытался отыскать нитку, за которую мог зацепиться. Гермиона заметила её — неуверенность. Она на некоторое время приклеилась к его лицу.       Он открытый. Нотт был таким открытым и читаемым. И теперь Гермиона могла понять их связь, это улавливание настроения друг друга с Малфоем. Тео настолько открыт, что… она тоже могла видеть его.       Словно сняв неудобную маску, Тео смахнул со лба кудри и полез в карман, не сводя с Гермионы каре-зеленых, цвета лета, глаз.       Он протянул сложенный пополам лист бумаги и следом же, выставил другую руку, указывая на бумаги, которые она продолжала прижимать к своей груди. Гермиона замялась, точно так же, как и он, будто эти записи, сами листы служили для неё щитом, защитой.       Это всего лишь Нотт. Прямолинейный, тёплый Нотт.       Он едва коснулся её ладони, когда забирал заметки. Ни один из них не вздрогнул и дыхание не прервалось. Его простой взгляд с намёком на мягкость, и её ощущение правильности момента. Словно так нужно, словно так происходило всегда.       «Я понимаю, что это не то, чего ты ожидала. Но могу заверить, что я неплох. И Драко был прав, когда говорил о том, что я знаю библиотеку. Могу заверить, что не позволю тебе заблудиться».       — Драко сказал: «Нотт знает эту комнату», когда находился здесь, не так ли? Я не видела, чтобы ты что-то писал. Или вы разговаривали об этом наедине?       Тео по-доброму улыбнулся, засовывая руку в другой карман. Аккуратно сложенный лист, снова оказался у Гермионы.       «У меня хорошая интуиция. И вы двое невероятно предсказуемые, — на конце предложения Гермиона разглядела что-то вроде маленького рисунка человека с разведёнными руками в стороны, плечи которого были приподняты. — Сейчас ты и правда хочешь опровергнуть мои слова, но подумай, прежде чем это сделать. Ведь у меня и сзади есть карманы».       Гермиона посмотрела на него из-под ресниц. Она надеялась, что так выглядит достаточно устрашающей. Не нужно быть такой задницей, хотела оскалиться она. О, такие высокомерные, такие самодовольные… Чем она заслужила такую честь — быть с ними бок о бок? С Ноттом и Малфоем, одно чёртово тесто, но разные миски.       Тео открыл рот, будто вспомнил что-то. Сложив губы в форме буквы «О», он постучал по груди, по нагрудному карману, из которого выглядывал уголок записки.       Он дразнился.       — Ты… ты… ты невыносим! — Гермиона забрала свои записи, тряхнув непокорными кудрями. Большая часть волос заплетена в низкий хвост, но волнистые пряди прикрывали уши и щекотали шею, словно назло в моменты, когда она чувствовала себя уязвимо. Она направилась на выход под глухую, впитывающуюся в поры, мелодию усмешки.       Ох, ну ради всего святого. Он ведь не собирался продолжать, правда? Это могло свести с ума. И это несправедливо неправильно. Неправильно звучать так — так красиво.       Тео проскользнул за её спиной, когда Гермиона оказалась в коридоре. Он выставил свой локоть и многозначительно указал на него подбородком. Чувство дежавю вспыхнуло в середине грудной клетки.       — Кое-кто хочет проводить тебя.       Драко исчез из розария так же незаметно, как и появился. Когда Гермиона вышла из комнаты девочек, переодевшись в своё платье и держа в руках пальто, её ждал Тео, облокотившись о стену, подогнув одну ногу в колене, как бы опираясь больше на другую.       Она видела отметины бледной краски, которая растеклась и была стёрта в некоторых местах. Рисунок больше не светился и от этого Гермиона почувствовала нарастающую тоску. Она не могла дать точного описания своим эмоциям, но при этом её желанием оставалось понять — удалось ли ей показать то, что она видела. Её пальцы, кисть с краской и исходящее тепло даже через слой одежды сделали это с ней.       Тео прорастал в людях. Немного там, немного здесь; вот тут он пускал ветви, а в этом месте позволял распуститься листьям. Но корни, его корни были в Малфое.       Изумляющий вид привязанности. Такой безрассудной, искренней и укоренённой, такое непоколебимое сплетение друг с другом. Они словно делили одно сознание на двоих. В какой-то степени это и пугало, и притягивало, по большей части. Драко требовалось тепло, а Тео заземление, охлаждение в разгар, место безопасности, в котором он мог позволить себе прорасти.       Мерлин свидетель, если бы Пэнси не обмолвилась о том, что отношения парней не переходили за рамки дружбы, Гермиона не поверила бы.       Тео любил Малфоя. Он так сильно его любил.       Тео относился к Пэнси с нежностью, к Блейзу с пристрастием, к Грегори как к брату, которого не хотел, но всё равно обожал по собственным соображениям.       И только с Драко Тео пускал корни, чувствовал себя в безопасности. Он не скрывал своих эмоций, не в отношении Драко. Это всё проскальзывало во взглядах, движениях, во взаимодействиях с другими. Гермиона не могла не заметить, а может, она была единственной, кто замечал, потому что для неё это в новинку, как они периодически посматривали друг на друга во время общего разговора, будто искали подтверждение чему-то; она не могла не увидеть эту разницу — как каждый из них вёл себя в отсутствии другого.       Ну, она ведь не виновата в том, что это выглядело так, что ей хотелось узнать. Взглянуть глубже, посмотреть на их отношения изнутри.       У неё были Гарри и Рон. И она их любила, безмерно и безвозмездно. Она любит их до сих пор, скучает по ним каждый день. Но здесь, у слизеринцев по-другому. Эта связь, эти отношения отличались и… ох, Грейнджер любила сравнивать то, что сравнивать не стоит.       И поэтому она намеревалась выяснить. Намеревалась узнать их историю из первоисточника. Если кто-то из них хотел бы поделиться, Гермиона приняла бы всё, впитала в себя, думала, анализировала, представляла, предполагала, как это случилось.       Как такие разные на первый взгляд люди вцепились в друг друга, словно являлись чем-то большим, чем друзья, большим, чем, как Гермиона предположила на короткий промежуток времени, любовники.       Гермиона слишком долго смотрела на его щеку, потому что Тео, нахмурившись, поднял руки и прикоснулся пальцами к скуле.       — Нет, всё в порядке, — поспешно добавила она, остановив его и положив ладонь на предплечье Тео. — Извини.       Гермиона убрала руку и протянула ему свою сумку на длинной ручке. Зачем? Кто ж её знал, но Тео не колеблясь взял, словно делал так каждый день, пока она надевала пальто.       — Зачем тебе это? — спросила она. Пока их взгляды не пересекались, она чувствовала себя более развязно и смело. — Я имею в виду, почему ты хотел проводить меня? За воротами я аппарирую. Не думаю, что со мной что-то может произойти.       Она усмехнулась и забрала свою сумку обратно, всё так же не поднимая глаз, пока Тео смотрел на неё сверху вниз. Смотрел и смотрел. Так смотрел, словно ему нравилось то, что он видит. Гермиона сосредоточила внимание на оранжевой молнии его чёрной толстовки. Ему шли магловские вещи, очень шли. Как и Малфою, если честно. Но лучше она позволит гиппогрифу укусить себя за задницу, чем скажет ему.       Тео выставил свой локоть вбок, предлагая Гермионе взять его под руку. Потом она задастся вопросом, почему не колебалась ни секунду, прежде чем обхватить его предплечье.       Он и правда проводил её до ворот. Они сделали это под присмотром аврора, мистера Макланда, кажется, так его звали, невысокого мужчину средних лет, с сединой на висках и короткой стрижкой. Он остановился примерно в шести футах от них и с видом полной сосредоточенности осматривал двор.       Тео не торопился опускать её локоть. Его взгляд направлен на ворота, в нём не было тоски или сожаления. В какой-то момент Гермиона увидела, как мускул на щеке дёрнулся. Она хотела спросить, о чём он думал, что искал там, в темноте, окружённой живой изгородью.       Когда Гермиона уже почувствовала неловкость из-за долгого бездействия и стала постепенно отстраняться, Тео, скорее всего, неосознанно, прижал локоть к боку, всего на мгновение прежде, чем опустить руку. И он был таким тёплым, таким искренним, когда посмотрел на неё своими глубокими глазами.       — Ты мог бы… эм… хм… — У Гермионы в горле запершило, а на правой щёке Тео появилась неглубокая ямочка.       Он выгнул брови в ожидании.       — Ты мог бы покурить, пока я… пока мы здесь. Если ты не против, конечно. Если ты не хочешь, не стоит, потому что, вероятно, курить не совсем здорово, — Гермиона запнулась из-за быстрой и нелепой болтовни, а Тео, обхватив губами белый фильтр, вытащил сигарету из пачки. — О. Ладно.       Дым закручивался в спирали, пока они оба смотрели куда угодно, но только не друг на друга. Гермиона прикусила язык, посчитав себя немного навязчивой. Её голос звучал слишком неуверенно.       Нелепо.       Она бы спихнула всё на усталость. Она и правда устала, это был насыщенный вечер. Они много разговаривали, много ели, пили и снова разговаривали, много бегали в конце концов.       Много прикасались друг к другу.       Это мимолётное замечание в голове заставило её снова посмотреть на Тео, встретиться с ним взглядом. И вот же, Мерлин, какое же мягкое у него лицо. Если бы не прозрачные облака дыма, она бы подумала, что от него исходит пар.       — Ты расскажешь мне, почему, — она неопределённо указала на себя рукой, заострив внимание в центре своей груди.       Помедлив, делая затяжку, Тео кивнул. Уголёк осветил его лицо, оранжевый цвет отразился в радужках, и Гермиона снова вдохнула. И выдохнула. Вдохнула.       Если бы пришлось выбирать, как умереть, она бы выбрала смерть от удушения табачным дымом.       Гермиона открыла рот, чтобы рассказать, оправдать свою эту странную привычку. Со стороны это действительно выглядело так, будто она была токсикоманкой. Но Тео уже бросил окурок себе под ноги и наступил на него. Запрокинув голову, он выпустил последнюю струю дыма. Его плечи расслаблены, а кадык слегка дёрнулся, когда он опустил голову и медленно, не сводя с неё взгляда, протянул руку и обхватил длинными пальцами её запястье.       Подушечкой большого пальца он провёл по костяшкам и так же неторопливо, поднёс ладонь к губам и едва, Мерлин, едва коснулся места между указательным и средним пальцем. Почти пощекотал своим прикосновением. Это даже не поцелуй. Даже не прикосновение, но от интимности момента Гермиона, казалось, ослепла.       Она слышала, как циркулирует кровь по артериям и это похоже на шум моря и развевающий листья ветер. Так нежно, горячо, воспламеняюще. Словно Тео являлся очень, очень хрупким, неуверенным катализатором, которому по случайности удалось поджечь целую вселенную.       Он не улыбался ей, когда она исчезала за воротами, он не отвернулся, лишь напрягся всем телом на какое-то время, пока она доставала палочку из сумки, чтобы аппарировать.       Перед тем как её поглотил водоворот аппарации, она увидела, как Тео немного согнулся и приложил руку к животу, словно ему стало больно.

***

      Со стороны могло показаться, что Гермиону настиг паралич конечностей. Ей не помог здравый смысл и уверение себя, что стоять с разинутым ртом, по крайней мере не совсем красиво. Ей не помог и Нотт, в руку которого она вцепилась, будто он был единственным, кто способен её удержать. Ей не помогло и хихиканье аврора Дина Томаса, который проводил их до библиотеки, пока делал обход второго этажа.       Она не замечала, что в поместье такие высокие потолки, пока не поняла, что в библиотеке их вовсе будто не было. Полки книг, ниши в стенах так далеко и высоко, что, казалось, они уходили в небо.       Тео не скрывал веселья, наблюдая за немым восхищением Гермионы. Пока её глаза блуждали по выстроенным в ряд секциям — секциям, Мерлин — она всунула ему в руки заметки, не глядя, взял он их или нет, и ринулась вперёд, под звуки закрывающейся двери за спиной.       Она запрокинула голову, обернулась против своей воли и нашла взглядом Тео. В её глазах так много вопросов, столько всего, что ей пришлось приложить массу усилий, чтобы не произнести что-то нелепое и неуместное, что-то вроде писка.       Тео поднял руку, указывая на потолок-не-потолок, и показал пять пальцев.       — Пятьсот? — Ахнула Грейнджер. — Пятьсот футов?       Тео прищурился и как-то неубедительно покачал головой, словно сам сомневался.       — Больше? Ну да, больше. Конечно, больше. Боже, эта «комната», как назвал её Малфой, и правда могла вместить его большое эго, не так ли?       Гермиона засмеялась. Здесь вкусно пахло. Свежестью, полевыми растениями и книгами. Ей хотелось пойти дальше, юркнуть между секциями, пробежаться по корешкам фолиантов, прикоснуться к обложкам и пройти в следующую, увидеть расположение книг, прочесть фамилии авторов, открыть, услышать треск клея и вдохнуть аромат страниц.       Пока её ладони покалывало от нетерпения, Тео, о, Нотт выглядел таким самодовольным. Таким ехидным. Будто точно знал, какую реакцию «комната» вызовет у Гермионы.       Он указал рукой на камин с медленно тлеющими угольками, напротив него стоял длинный диван с мягкой на вид обивкой. Немного поодаль — стол, не большой и не маленький, достаточный для того, чтобы за ним работать.       Подойдя к столу, Тео положил бумаги Гермионы и достал записку из другого кармана брюк. Поманив её пальцем, он опёрся бёдрами о столешницу.       «Расскажи мне всё».       Ну, подумала Гермиона, не мог бы ты быть ещё более прямолинейным?       — Мне нужно всё, что связано с родовой магией, защитой магических домов, — заговорила она заученными фразами. — Тёмные проклятия, обереги, рунические ритуалы. О, возможно, мы могли бы найти том «Проклятия тысячелетий» от Старгрудса? — Гермиона в надежде посмотрела на Тео. — Думаешь, он мог бы быть здесь? Я заказала экземпляр, но он переиздан, хотя и стоит кучу денег. И я думаю, понятно, что некоторые переизданные материалы, тем более книги семнадцатого века, переписаны уже сотню раз.       Её нос до смешного сморщился. Пока она продолжала говорить, Тео потянулся за пергаментом, которые лежали стопкой в углу стола. Его рубашка немного задралась, оголяя полоску кожи сзади. Гермиона увидела намёк на неглубокие ямочки в районе поясницы.       — Знаешь, мы… мы могли бы начать с родовой защиты. Это приоритет. Так что это не требует безотлагательного вмешательства.       Обернувшись, Тео заметил, что Гермиона на него не смотрит. Он сократил расстояние между ними, оставаясь в комфортной для обоих зоне, и передал ей записку.       «Всё, что связано с родовой магией ты не увидишь, пока не придёт Драко».       — Почему? — немедля огласила она вопрос.       В голосе послышалась претензия. Тео сделал жест, как бы говоря: «переверни».       «Мы могли бы поговорить о твоих экспериментах, о том, какими практиками ты пользуешься и что планируешь делать. Может, я могу подсказать, что именно нам понадобится. Малфой не шутил, Грейнджер. Я действительно хорош. В некоторых вещах. Возможно, вместе у нас получится копнуть глубже, а?».       Мы. Нам. Вместе.       Короткие слова, лишь обозначение ситуации, в которой они оказались.       — Что ты хочешь узнать? Я имею в виду — как?       Она замялась, не зная, стоит ли рассказывать о программах очищения, которое запланировала применить во время работы.       Гермионе пришлось подождать какое-то время, прежде чем он сделает запись. Тео остался возле стола и теперь Гермионе пришлось к нему подойти, потому что так было вежливее и правильнее, учитывая его положение.       «Драко говорил, что ты использовала руны в первый раз. Когда у вас ничего не получилось. И нет, я не пытаюсь тебя в этом упрекнуть и не желаю вызвать в тебе что-то там такое всякое. Просто… — несколько слов зачёркнуты так, что не разобрать. — Если ты покажешь, может мне удастся что-то вспомнить. Не ты одна любишь читать, так что…».       — Ладно, — Гермиона положила записку на стол, но не ожидала, что скажет это вслух. — Ладно. Если мы не можем узнать о магии рода без Его Величества драматизма, тогда… могу я попросить тебя, мм.?       Тео усмехнулся. Снова. Подхватив пергамент, он отвернулся и, навалившись на стол, принялся писать.       В это время Гермиона достала палочку из кармана кардигана и вывела нумерологическую формулу и диаграмму анализа проклятия.       — Готово.       Тео медленно обернулся, будто не совсем уверенный в своём действии. Словно думал, что ему не позволено смотреть на сотворённую магию. Он протянул ей листок, а сам заворожённо наблюдал за плавающими по воздуху проекциями.       «Это самое безопасное место в поместье. И вещи, которые должны находиться здесь, никогда не смогут покинуть стен этой комнаты, — и снова этот маленький рисунок. Она разглядела лицо: один глаз закрыт, второй открыт чуть шире. Он ей подмигивал, сделала она вывод, скромно улыбаясь. — Так что, мисс кудряшка, не лишай меня возможности заняться чем-то полезным. Не мешай мне быть для тебя полезным, ладушки?»       — Ладно, ладно. Хорошо. Так. Вот здесь, — она встала рядом с Тео. Он с полной серьёзностью и сосредоточенностью следил за сферами и переливающимися цветами на формулах, не обращая внимания на нумерологическую. Она составляла её несколько недель. Проверяла вчера ночью и отчего-то ей вдруг стало волнительно узнать его мнение.       — Эта таблица — последняя диагностика западного крыла и самого проклятия. Это показатели. Вот здесь уровень распространения, — Гермиона указала на графу, выделенную красным цветом. Та поднялась с последней диагностики, что не являлось хорошим признаком. — Эта графа, — Гермиона ткнула пальцев в сферу синего цвета. — Агрессивность и степень проклятия. Или уровень. Она не должна иметь такого оттенка. Обычно проклятия были цветом от мутно-розового до коричневого. Этот цвет… Я не видела такого раньше. Он похож на проклятие, поселяющееся в местах, где использовалось большое количество тёмной магии, — она почувствовала, как Тео недоумённо перевёл на неё взгляд, спрашивая, мол: «ты серьёзно?». — Дослушай, пожалуйста, — он демонстративно поджал губы. — Так вот, обычно такая реакция появлялась в местах, где преобладала остаточная энергия тёмной магии, но также и в местах, в которые проклятие намеренно подселили. Оно не могло зародиться в таком количестве, если бы исходило от энергии, понимаешь? Я бы могла снять его, да, возможно, понадобилось бы несколько зачисток, но это на самом деле легко. Вот здесь, смотри, — Гермиона указала на сферу серебряного оттенка. — Это говорит о защите. Но она появилась не сразу, примерно под конец осмотра всего крыла.       Гермиона сделала два шага назад, чтобы опереться о стол. Она сложила руки на груди, продолжая рассказывать о своих предположениях.       — Когда мы принесли портреты, бабушка Драко, Друэлла сказала о «непринятии». Конечно, это звучало в более извращённой форме и по большей степени она говорила это обо мне: «Грязнокровка в доме чистокровного» и всё в этом духе, — Тео обернулся к Гермионе. Она пожала плечами. — Не страшно. Так вот, я стала рассуждать: что если проклятие на самом деле привыкло к определённому типу подпитки и теперь просто не принимает той магии, которая преобладает в мэноре? Вдруг на поместье, само собой, влияет то, что и Малфой не может владеть волшебством? Ведь каким-то образом проклятие подпитывается. Что, если это было способом защиты, которое настолько разрослось, что стало проклятием?       Тео, казалось, задумался. Он через плечо обернулся на нумерологическую формулу и обратно. Подойдя к столу, он сел на стул рядом с Гермионой и взял перо.       На маленьком кусочке пергамента он вывел буквы и передал ей, следом взял следующий.       «Тебе комфортно поддерживать формулы невербально? Если нет, ты можешь перестать. Я запомнил расположение чисел».        О! О, он и правда спросил о её самочувствии сейчас? Гермиона сглотнула, уставившись на его макушку. Ей вдруг захотелось присесть, чтобы быть с Тео на одном уровне. Она неловко поёрзала.       — Всё хорошо… я, ну я немного усовершенствовала стандартные вязи для поддержания формул невербально, поэтому… мне совсем несложно.       Теперь Тео смотрел на неё как бы снизу вверх и это всё равно ощущалось так, словно Гермиона находилась где-то там, ниже. Тео придвинул указательным пальцем записку к ней.       «Ты не обязана отвечать на все вопросы. Напоминаю, как факт.       1. Ты не рассказала о двух показателях. Белая сфера и спиралевидное нечто, похожее на дымку.       2. И да, здесь должен быть экземпляр «Проклятых тысячелетних» — это название первого тома. Их три. Было создано три книги изначально.       3. В твоей формуле: третий ряд, шестой подряд неправильно выстроен показатель. Если я правильно понял, числа в этом ряду, должны воспроизвести защиту — твою. Если ты изменишь тройки на семёрки, а в пятом ряду поставишь девятую единицу, то… ну, это поможет создать более плотное поле защиты. Не только твоей. Оно охватит и Драко и у вас будет достаточно пространства для манёвра.       4. Ты сказала, что улучшила формулу? Как, чёрт возьми, ты улучшила формулу, если она стандартная?»       Они немного поспорили. Потом снова поспорили и пришли к выводу, что числа действительно стоит заменить на те, что предложил Тео. Они снова немного поспорили и как бы говорила-то одна Гермиона, но это не мешало ей спорить с Тео.       Конечно, Тео пытался увести её подальше от своего замечания насчёт трёх томов Старгрудса, но его попытка потерпела крах после того, как Гермиона… обиделась на него? Или… в общем, Тео принял решение, что пока они находятся здесь вместе, он не в силах выдержать подобный взгляд и такую выразительную обиду на лице Гермионы. Нет серьёзно, он на секунду даже представил, что она могла расплакаться. Из-за этого у него по рукам побежали мурашки. А потом Гермиона извинилась, сказала, что немного не в себе, она очень эмоционально вскинула руки, будто бы имея в виду всё вокруг.       Он подумал, что она забавная.       Пока Гермиона снимала заклинание удерживания формул, Тео сходил за первыми двумя томами «Проклятых» и остановился перед столом. Он не торопился ставить книги, потому что его взгляд зацепился за уютный диван, а после — за нервно ожидающую девушку рядом, которая сидела на подлокотнике и болтала ногой туда-сюда.       Тео повертел сережку в ухе между указательным и большим пальцем, чувствуя холод, исходящий от металлической оправы, в которую заточен камень. И он так, так сильно хотел спросить: это нормально? Тебе будет спокойно, если мы посидим здесь, перед камином, позовём Гиби, и он сделает нам свой неповторимый чай? Тебе и правда хочется находиться рядом со мной, и ты чувствуешь себя так же, мать его, комфортно, как и я?       Но вместо этого он просто протянул ей первый том книги, а сам повернул стул возле стола в сторону Гермионы и сел, раскрывая книгу на первых страницах. Он приготовил лист бумаги, положил на него правую руку с зажатым пером. И слава Салазару, что здесь были незасыхающие чернила. Надо будет принести сюда более удобные предметы письма, подумал он, делая очередную заметку.       Они и правда позвали Гиби, точнее, Гиб появился сам, предложив им перекусить. Когда Тео обратил внимание на время, понял, что они провели здесь уже три часа. Гермиона периодически обращалась к нему с вопросами, не требующими развёрнутых ответов, поэтому он либо кивал, либо вёл головой из стороны в сторону.       Гермиона очень, очень сильно погрузилась в книгу. Тео пришлось коснуться её плеча, чтобы привлечь внимание и указать на чай, её кофе и сладости, оставленные Гибидрионом.       — Ох, точно… — она смотрела на своё плечо. На руку Тео на своём плече.       Он поспешно убрал ладонь и отвёл взгляд. Между ними возникла слабая неловкость и в какой-то степени Тео недоумевал: почему? Он буквально не мог по-другому взаимодействовать с людьми, и Гермиона вроде бы не реагировала так раньше. Она в принципе не выражала никакого сопротивления.       И справедливости ради — они трогали друг друга буквально пару дней назад. Да, прикосновения не были прям уж откровенными, но… но они были.       Тео встал, чтобы пододвинуть второй стул к столу и против воли немного опустил голову, не смотря на Гермиону, предложил ей сесть.       — Благодарю, — громко сказала она. Тео пододвинул её кофе, такой чёрный, что у него от одного вида заскрипели зубы. Себе подлил в чай молоко и схватил засахаренный кокос розового цвета. Довольно промычав, зажмурившись, он с улыбкой посмотрел на девушку, которая с особой придирчивостью водила десертной ложкой по кофе.       Что ты делаешь?, — вопрос вырывался из его горла, но остался не озвучен. Не выдержав — а прошло уже больше минуты — он прочистил горло, чтобы привлечь её внимание. Как только они закончат трапезничать, он спросит у неё, не против ли Гермиона, чтобы он… ну иногда трогал её или ему не стоит этого делать.       Когда Гермиона посмотрела на него, он указал подбородком на её чашку. Она будто бы не понимала, о чём он. Устало вздохнув — Тео надеялся, что она понимает, что его недовольство направлено не на неё — он потянулся за пером.       — Я, кажется, поняла. Хм, это привычка, — Гермиона постучала ложкой по ободку чашки. — Пузыри, — раздражённо и тихо ответила она, будто это должно что-то объяснить. Гермиона цокнула, не увидев выражения понимания на его лице. — Сверху кофе всегда есть маленькие пузырьки, понимаешь?       Тео всё же не выдержал и, прежде чем выдать широкую улыбку, всё же быстро и почти неразборчиво сделал ещё одну запись.       «Пузырьки, Грейнджер? Ты так морщишься из-за пузырьков?»       Гермиону вопрос ни капли не удивил.       — Именно, — Тео простонал в кулак. — Они противные, Нотт! Я чувствую их, — она поднесла руку к лицу и напрягла пальцы, указывая на рот, — на нёбе, когда делаю глоток. Так что, — Гермиона отвернулась от него и продолжила вылавливать пузыри, а какие-то лопать прямо в чашке дном ложки. — Я просто избавляюсь от них, вот и всё.       Чтобы сгладить ситуацию, Тео открыл пиалу с кубиками сахара и, пододвинувшись, всё-таки рискнул коснуться её бедра коленом.       Сколько? — он приподнял брови.       — Три, пожалуйста.       Следующие часы прошли в тишине. Гермиона не говорила, не высказывалась и не восклицала слишком удивлённо. Она просто перестала как-либо взаимодействовать с Тео. И пока его взгляд бегал по буквам, а перо скребло пергамент, исписывая его полезными, по мнению Тео, заметками, он всё никак не мог понять, должен ли что-то сделать? Вероятно, Грейнджер стало не по себе от какого-то его действия. Или она просто слишком погрузилась в литературу…       В любом случае он чувствовал какую-то неполноценность. Будто в какой-то момент движение Земли остановилось и он застрял на месте, словно приклеился к стулу. Мысли не складывались в одну картину. Он хотел курить.       Точно, — воскликнул Тео мысленно. Он просто хотел курить, а утром Драко слишком сильно торопил его, потому что сам опаздывал к Вилмару.       Драко был непривычно взволнован из-за терапии. Тео догадывался, что дело заключалось в выбросе магии, о котором никто, кроме них троих, не знал.       Стоило Тео подумать о состоянии Драко и о том, чем тот мог заниматься, как дверь в библиотеку открылась.       Драко выглядел неплохо. Мерлин, да он буквально сиял своей этой слишком широкой, странной улыбкой.       Рёбра Тео сжались. Что Малфоя могло так порадовать? Как давно в последний раз он видел его улыбающимся, не считая тех случаев, когда он слышал что-то смешное.       — Привет, — он остановился рядом с Тео, положив ему руку на плечо. — Как пчёлы, да? Всё трудитесь.       Гермиона, видимо, только поняла, что они больше не одни. В один миг её руки, сжимающие книгу, напряглись, и она взглянула на Драко.       — Что читаете? — Не обращая внимание на Гермиону, Драко выдвинул стул, поставил его рядом с Тео, наклонился и прочитал название книги. Он вытянул ноги вперёд, сложил пальцы в замок, положив их на живот.       — Почему ты не предупредил меня о родовой магии? Почему не сказал, что без твоего присутствия я ничего не узнаю? — Гермиона почти захлопнула книгу, как цокнула, схватила одну из многочисленных записок Тео и положила вместо закладки.       — Ты ей сказал? — Драко немного нагнулся к Тео. Он оставил на его шее горячее дыхание, пахнувшее ягодами. Тео покачал головой, посмотрев на Гермиону. — О, ну тогда… — Драко, ухмыляясь, откинулся на спинку стула. Пачка сигарет выглядывала из его кармана и Нотт, оставив книгу на столе, без задней мысли поддел дно пальцем и вытащил сигареты из брюк Драко под его нахмуренным взглядом.       — Малфой?       — Да? — Он прочистил горло, возвращая своё внимание на Гермиону. — Так что скажешь, Грейнджер? — Продолжил он, придавая тону веселье. — Как тебе Теодор в качестве помощника?       Гермиона поднялась. Выражение абсолютного спокойствия на её лице не вселяло доверия. Она оставила книгу на диване, сложила руки на груди и отвлеклась на чиркающий звук зажигалки, от которой прикуривал Тео. Он прикрыл глаза от первой затяжки. Просто потрясающе.       — Тео — прекрасный, — его глаза резко распахнулись от искренности тона Гермионы. — Прекрасный помощник в отличие от тебя! Ты хоть понимаешь, что мы должны торопиться? Ты представляешь, сколько всего мы могли успеть сделать? Представляешь себе, что…       А Тео словно не слышал. Вся эта раздражённость, которую Грейнджер выливала сейчас на Драко, копилась в ней, блять, на протяжении всего дня? Из-за того, что от него было мало толку? Но, ведь… она увлекалась. Они нашли много интересного, много полезных теорий и записей, даже два описания старых ритуалов, про которые она не слышала.       Неужели это всё потому что он не мог больше ничего сделать? Он ведь пытался. Пытался быть полезным, разве нет?       Неприятно. Что-то очень-очень, блять, неприятное сковало мышцы и сердце забилось быстрее. В его воспоминаниях до сих пор всплывала ссора с Драко, та, где он говорил о том, что ему необходимо сблизиться с Гермионой.       Но дело было не в том. Тео действительно хотелось провести с ней время, потому что этого хотел он. Ну и Драко он не мог подвести, не сейчас, когда друг в нём нуждался.       Пока Тео пытался прорваться через рой своих мыслей, он пропустил момент, когда Драко поднялся и стоял так близко к Грейнджер, что Тео показалось, что либо она его сейчас ударит, либо он её.       — Ты даже не дослушала меня, твою мать, Грейнджер, что за хрень с тобой сегодня происходит?!       — А что я должна слушать, скажи на милость, а? — Она указала куда-то в сторону двери. — Чем ты занимался весь день? Драко, — она заметно старалась взять себя в руки. — У нас действительно проблемы, — она выделила слово «нас», словно сомневалась, что Драко отреагирует на него нормально. — Ты же обещал. У меня есть два твоих обещания. Ты сказал мне, что если я…       Гермиона запнулась и оглянулась: сначала на Тео, потом на выход из библиотеки. Её зрачки бегали туда-сюда, будто она не знала, на какой из своих мыслей остановиться.       — Библиотека самое безопасное место в мэноре, — продолжил Драко и вот его тон не терпел возражений. Вся игривость и веселье пропало. — Ты можешь говорить, что пожелаешь.       — Ты сказал мне, что если я сохраню твой секрет, ты поможешь спасти это место и наших друзей.       Драко фыркнул.       — Я, по-твоему, на грёбаном курорте был? Грейнджер, мои мозги буквально час назад поджаривали! Ты хотя бы имеешь представление о том, как это блядски больно, а? — Он наступал, тыча пальцем ей в грудь. — Ты говоришь, что мы должны спасти это место, наших друзей, но тем не менее плевать ты хотела на то, что чувствуют другие. Вот тебе грёбаная правда!       Гермиона замерла с открытым ртом и быстро заморгала, будто не ожидала услышать обвинение в свой адрес.       Их лица, красные, словно они провели много времени под солнцем, а грудь обоих слишком часто вздымалась. Драко смахнул пятернёй светлую чёлку, а Гермиона убрала за уши выбившиеся пряди.       Красиво, — глупая мысль, но такая правильная, что Тео захотелось подумать так ещё раз. Произнести про себя это слово, словно это было секретом.       Красивые.       — Мне не плевать на других… — слегка неуверенно заговорила Грейнджер, делая шаг назад. Драко прикоснулся с своему бедру, к карману, Тео подумал, что тот ищет сигареты. Драко сжал челюсть, быстро закатал рукав водолазки и тревожно почесал свою метку. Словно не мог сдержаться. Глаза Тео расширились, когда он… Мерлин, твою мать. Она… череп шевельнулся? — Мне не плевать, я просто…       — Ты хочешь убраться отсюда, — Драко отмахнулся от неё. — Ну, не у одной тебя имеется подобное желание. — Теперь, если ты, конечно, не против…       Тео кашлянул, Драко на него посмотрел и заметил выставленный на обозрение лист бумаги с надписью:       «Ты не хочешь немного посидеть? Вы оба не хотите успокоиться для начала?»       Тео не хотелось смотреть так пристально на предплечье Драко, но глаза против воли опускались. Он спросит его, обязательно спросит, когда они вернутся в их комнату.       Для убедительности Тео улыбнулся, постучал пачкой сигарет об стол, приглашая присоединиться. Сам он вытащил вторую, хотя на самом деле не хотелось так быстро закуривать следующую. Ему просто хотелось успокоить их обоих. Ну и свои мысли, если уж по-честному.       Пусть Драко покурит, а Грейнджер займётся своим любимым делом — подышит, раз ей так нравится сигаретный дым.       Гермиона, опустив подбородок, подошла и села на подлокотник дивана, положив руки на колени. Тео обратив внимание на свои и её пальцы, прикидывая, какими большими его руки казались на фоне её ладоней.       Драко громко сел на стул, закинув ногу на ногу.       — А ты, — Малфой указал на Нотта, — не имеешь права так мило прерывать нашу ссору. Слишком мило и совершенно бестактно.       У Тео глаза чуть ли не выпали на стол, а Гермиона, казалось, вообще перестала дышать.       Тон Драко упал, когда он затянулся и выдохнул дым в сторону. Тео всё же ждал ответа на вопрос, читающийся на его лице: «Какого хрена это было?»       — Ох, ну извини, — язвительно проговорил он и развёл руки в стороны. — Мой мозг сейчас не в состоянии сгенерировать оскорбления на вас двоих сразу. — Драко прикрыл глаза. Одна затяжка, вторая, третья. Они сидели в тишине, пока он не решился вновь заговорить. — Давай, кудряшка. Спрашивай, пока мы снова не стали делать все эти вещи. У меня на самом деле нет настроения ругаться сегодня.       — Извини, — Гермиона не отводила глаз от Драко. — Правда, извини. И ты, Тео, тоже. — Тео сглотнул, когда Гермиона и на него посмотрела. Салазар… он утонет в этих глазах. — Просто я переживаю.       — Сильно, видимо.       — Сильно, Малфой. Ты видел время?       Драко нахмурился и почти зарычал, когда заговорил снова:       — Не вздумай даже начинать.       Гермиона вздёрнула подбородок. Такая настроенная на деловой тон, такая вспыльчивая и отходчивая одновременно.       Драко потянулся за пепельницей и взяв её, наклонил голову набок, касаясь плеча Тео, волосы Драко пощекотали его щеку.       — Ну, пойдём, — Драко поднялся и бросил взгляд на Тео. — Не забудь взять…       Тео кивнул и открыл ящик стола, чтобы достать стилет.       — Это ещё зачем? — Гермиона тоже поднялась, отскакивая от подошедшего к ней Драко.       — Этим я буду тебя пытать, — будничным тоном сказал он, удерживая губами сигарету. — Итальянская заточка лезвия, игла настолько острая, что ты даже не заметишь, как металл проткнёт твою грудную клетку…       Гермиона ударила его в плечо.       — Я тебя ненавижу, ты знаешь?       Драко улыбнулся и указал на самый дальний проход между секциями.       — Это так чертовски взаимно, милая.       Драко обернулся, чтобы подмигнуть Тео, и трусцой подбежал к Гермионе, которая ринулась вперёд. Он продолжил подначивать её, а сам держался на расстоянии шага, пока Грейнджер засыпала его вопросами и с опаской оборачивалась на Тео.       А Теодор всё смотрел и смотрел, пока они не скрылись за стеллажами. Он, наконец, набрал воздуха в лёгкие и позволил ещё раз прозвучать голосу в голове, сладкому и тягучему:       Красивые. Красивые. Красивые.       Слишком красивые.