Arctic Monkeys — 505
Не отрывая руку с зажатой в ладони палочкой от постели, Гермиона перемещала по воздуху мерцающие волшебством цифры и руны, которые постепенно складывались в формулы. Блокнот для записей лежал раскрытым на груди, карандаш находился в неизвестном направлении. Она давно перестала переносить мысли на бумагу, потому что обычные, рабочие заметки переросли в личные высказывания и вопросы. Её дыхание было медленным и поверхностным. Если бы кто-то увидел её сейчас, подумал бы, что она спит с открытыми глазами. Но Гермиона не спала, не могла спать. Она явно находилась не в здравом уме, когда согласилась остаться здесь, в поместье. — Вот же… чёрт возьми, — хрипло ругнулась, когда одна из формул рассыпалась перед глазами. Ису, Райдо и Кано — снова стала вычерчивать с помощью потока волшебства Гермиона. Удерживая вязь из рун, она переключила внимание на диаграмму, состоящую из цифр. Три четвёрки, два по три и три по… — Снова вы! — прошипела Грейнджер под звуки треска магии, увидев проклятые единицы, которые словно назло, будто издеваясь, снова и снова складывались в ряд и светились, ослепляя ярче остальных чисел. Она взмахнула рукой и развеяла формулы, погрузив комнату в полумрак. Проще плюнуть на это бесполезное занятие, которое ей, в общем-то, раньше помогало привести голову в порядок, разложить по полочкам и приоритетности каждый вопрос и проблему. Только сейчас, почему-то, это действие больше раздражало, чем облегчало задачу. Гермиона со смешком выпустила воздух из груди. На лице нет и намёка на улыбку, но что-то в её груди трепетало. Что-то там, внутри неё — кипело, и жар бил по щекам, шее, спускался в кончики пальцев и покалывал, покалывал, покалывал, будто в подушечки вводили десятки игл. Тепло распространялось слишком медленно, позволяя прочувствовать на каждом дюйме кожи закипающее волнение. Словно Гермиона томилась в ванной, вода в которой постепенно нагревалась. Вот-вот и появятся пузыри, а после — боль от ожогов, пронзающая тело. Она выпустила палочку из рук, оставив её возле бедра, и закрыла лицо ладонями, надавив на глаза. Господи, подумала она, что за нелепость? До рассвета пара часов. Почему конкретно в эту ночь она должна испытать на себе весь спектр абсурда закона Мёрфи? Почему она не могла уснуть, как нормальный человек, чтобы избежать ненужных мыслей? Говоря откровенно, её съедало чувство тоски. Отчего-то именно здесь, в этой комнате, на этой постели, она ощущала себя опустошённой. Словно чего-то не хватало, словно её лишили глаза или руки — вот такое чувство неполноценности. Дело не в Живоглоте, который спал, растягиваясь вдоль её спины, и согревал собой. Дело не в том, что Гермиона очень щепетильно относилась к выбору подушки и одеяла, которые идеально подходили под все манипуляции, проводимые в течение ночи в бессознательном состоянии. Кровать, на которой она сейчас находилась, на самом деле, шикарна. Просто… что-то не так. Что-то тревожное витало рядом с ней, отчего мурашки пробуждались и неслись по рукам, животу и ногам. Комнаты мэнора пропитаны чувством одиночества, чувством утерянной возможности на другую жизнь. Здесь, сейчас настолько печально и уныло, что она буквально чувствовала вкус этих эмоций на языке. Он пресный, без запаха, серого цвета и напоминал по консистенции сваренные в вязкую смесь давно испортившиеся фрукты. Не все комнаты подобны этой, шепнул в сознании мягкий голос. Ну конечно. Как бы Гермиона ни пыталась себя убедить, что сегодня просто-такая-вот-ночь, а до этого был день, наполненный стрессом, ожиданием и изнурительным волнением, она не могла отрицать факта, что ещё пару часов назад ей было спокойно. Когда она принимала решение согласиться с Вилмаром и остаться здесь, то находилась с ними. В комнате у Драко и Тео. Опьянённая запахом книг, объятая теплом, тишиной и звуком сердцебиения Тео, которое слушала на протяжении некоторого времени, она думала, что в порядке. Гермиона думала, что достаточно привыкла к этому месту за, — почти, — полгода работы. Но это не так. Суть в том, что с ними по-другому. Это настолько жестокая ирония, как хорошо и спокойно она чувствовала себя рядом с Драко и Тео, что в голове не укладывалось. Несмотря на страх, несмотря на то, что она знала о них, несмотря на годы вражды, войну, потери — Гермионе действительно хорошо находиться рядом с ними. Работать, разговаривать, видеть, как они коммуницируют друг с другом и наблюдать за тем, как с течением времени их общение меняется. Это похоже на подъем по лестнице, где каждая ступень — это новый уровень, каждая ступень и шаг — новое открытие. Не только они трое вели себя так, словно ничего не произошло. Пэнси, Блейз, Джинни, Грегори — все они никогда не поднимали вопросы прошлого, которое травмировало всех, оставив каждому по уникальному отпечатку. И в то же время эти мысли и воспоминания существовали. Но теперь, казалось, они были лишь напоминанием того, как давно они знали друга и в то же время не знали. С каждым днём Тео, Драко, Гермиона раскрывались друг перед другом с новых сторон, обнажали части себя. Пусть это происходило не сразу и каждому понадобилось определённое количество времени, но это случалось. И это происходило настолько естественно, будто так и должно было быть. Они трое — выросли. Вероятно, они остались с тем же, присущим им, характером, нравом, но их приоритеты изменились. Взгляды — изменились. Представление о жизни — изменилось. У каждого из них, ещё когда они были подростками, что-то отняли. Что-то, из-за чего они стали другими. Возможно, именно это подтолкнуло Гермиону на то, чтобы посмотреть на всех слизеринцев по-другому. Она не представляла, что когда-то начнёт задаваться вопросами, которые относились к Тео и Драко. Когда они стали меняться? До войны или после? Как много отдали себя? В какой момент, они поняли, что перешагнули черту невозврата? Ей было интересно, потому что она переступила эту грань ещё будучи подростком. Ей интересно, как сильно и что изменило их. Гермиона хотела знать, какими они были прежде. Не в толпе, не в коридорах школы. Какими они были, когда оставались наедине с собой или друг с другом, наедине со своими планами, мечтами и мыслями. Если бы не произошедшие события, смогла бы Гермиона узнать о том, что не замёрзнет с Тео? О том, что этот человек мог согреть её одним лишь взглядом, хлопая длинными и безупречно красивыми ресницами. Смогла бы она узнать, что с Тео можно разговаривать, не разговаривая? Он был осведомлён о том, что ей нужно, даже если она молчала. Он давал ей правильные книги, он помогал ей составлять формулы для проклятия, и при этом ни разу Гермиона не видела в глазах Тео боли от того, что она использовала магию при необходимости. Его эмоции — открытая книга. Чувства, волны восторга или негодования — всё это отпечатывалось на загорелых щеках, в виде лёгкого покраснения и выделяющейся ямочки, к которой то и дело хотелось прикоснуться, потому что она казалась ненастоящей. Даже если они оказывались в слишком тесном взаимодействии, Тео никогда не нарушал границы, всегда оставлял Гермиону в её пространстве, если видел, что Гермиона не готова впустить его. Казалось, он замечал всё, что делала Грейнджер. Тео внимательный. Он не был показательно добрым человеком или преисполненным чувством любви ко всему и всем. Он эмоциональный, мягкий, возможно, резкий, и совершенно нетипичный среди знакомых ей мужчин. У всех были тёмные стороны характера, и Тео никогда не скрывал свои. Он был жаден. Он, словно сосуд, который хотел впитать в себя всё необычное, яркое, то, что по его мнению являлось достойным внимания. И он… Мерлин. Он так нравился ей. Так нравился, что становилось страшно. Это пугало. Его тепло — оно пугало и притягивало, словно магнитом. Его открытость, его готовность делиться собой и своими чувствами, искренняя радость её удачам — она наслаждалась этим. Поглощала эту негласную похвалу и несказанные вслух слова: «Ты молодец, ты справляешься, ты умница». Все эти фразы она находила ежедневно на оставленных им заметках и не могла избавиться от улыбки, из-за которой болели уголки губ. Гермионе нравились его глаза и зелёные паутинки, тянущиеся по ореховой радужке. Ей нравились его руки. Стоило ему прикоснуться к ней и в этом месте словно цветы распускались, настолько прикосновения казались нежными и аккуратными. Ей нравился его нестандартный подход к ситуациям. Гермиона испытывала необъяснимое чувство гордости, когда Тео после очередной неудачи с подбором кода для нумерологической формулы, продолжал пытаться. Он зарывался пальцами в кудри на затылке, облокачивался о стол и курил, смотря в окно, а после вздрагивал всем телом и с необъяснимым воодушевлением подхватывал ручку, перечёркивал всё, что писал до этого, и с горящими глазами вкладывал ей в руки заново исписанный цифрами лист. Тео давал ей возможность привыкнуть к себе, и Гермиона говорила ему спасибо. Драко же… Он врывался к ней в пространство, снося собою все установки, все щиты и правила. Если Тео уравновешивал, само его появление несло в себе спокойствие, то Драко, словно шторм, обрушивал всего себя, будто не умел по-другому. Полностью и без шанса выбраться на поверхность. Будто само его появление уже предвестник неизбежного цунами. Но в штиле этого урагана она чувствовала себя в безопасности. Ирония и абсурд зашкаливали, когда дело касалось их взаимоотношений. Драко не обладал терпением, но он и не был импульсивным. Он любил планировать, как и сама Грейнджер. Ему нравилось строить планы, а ещё лучше — иметь в запасе один, другой. Но иногда всё шло наперекосяк, выходило не так, как он хотел. И тогда Драко взрывался. Переворачивал представление о себе за долю секунды. Гермиона могла ожидать от него новой порции агрессии или же показательного недовольства, но в последнее время он вёл себя до странного тихо. Драко был тем человеком, действия которого невозможно предугадать. Когда он спросил, нужно ли им поговорить, Гермиона не знала, что ответить, потому что не ожидала. Она не ожидала того, что он отведёт взгляд в сторону, и его голос будет звучать чуть ли не робко. Её губы до сих пор горели от их поцелуя, когда он назвал это дерьмом, не имеющим никакого значения. Она не знала, почему эти слова её зацепили, ведь понимала, что это и правда не имело значения. Их физическое взаимодействие было импульсивным, необдуманным и слишком эмоциональным. Но всё же она испытала что-то. Не боль, но сдавливающее чувство под ребрами. Гермиона не врала, когда говорила о своих переживаниях насчёт него. Она не знала, расскажет ему Тео или кто-то другой о том, в каком он был состоянии, но омрачающий факт всей этой ситуации в том, что она помнила, каким он был. Она помнила его — отчаянным и сломленным, нуждающимся, чтобы его удержали, не дали упасть и разбиться на крохотные кусочки. Не их поцелуй заставил её плакать, не соприкосновение губами и не вкус крови на языке. Не отпускай меня. Пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста. Именно тогда она ухватилась за него. Именно эти слова засели в голове и свербили, свербили. Именно этот образ человека, чья жизнь висела на волоске, заставил её подняться и действовать. Малфой пробуждал в ней не только положительные эмоции. У него была способность разбить её представления о чём-то, разорвать шаблон, выпустить накопленную злость, бурлящее раздражение и высказать всё о своих неудачах. Он мог сказать — кричи, и она бы закричала. Чтобы показать, что может. Он мог взять её за руку, крепко сжать, показывая таким образом, что он рядом. И она бы сжала его ладонь в ответ, чтобы показать, что тоже может. Она могла зайти в тупик, сесть и прикрыть глаза в раздумьях, а он бы обязательно сел рядом и закурил, потому что был невероятно наблюдательным. Потому что знал, как её успокаивал этот запах. И Гермиона бы вдохнула ягодную смесь прозрачного дыма, позволяя наполнить им свои легкие, показывая, что может не отступать. Грейнджер никогда не была слабой. Но она была девушкой, которой, иногда, хотелось опустить плечи и услышать слова поддержки во время её внезапной усталости. Она хотела увидеть рядом кого-то, кто поощрил бы каплю эгоизма и сел рядом, разделяя с ней этот порок. Гермиона могла позволить себе дать слабину только когда находилась одна. Даже с мальчиками, пока Гарри был жив, она не могла довольствоваться такой роскошью, как расслабиться и отпустить себя. Это напряжение, которым было скованно её тело, держалось с ней, в ней, на её коже, словно слой невидимого бальзама, который не смыть, слишком долго. До войны, во время и после. Сосредоточенность. Тревога. Кошмары. Смерти. Всё это находилось в её голове каждый день. Грейнджер не могла просто избавиться от прошлого, как от использованной салфетки. Поэтому она училась усерднее, оставляла в сутках не больше восьми часов на сон и самые необходимые нужды. Поэтому за время практики она брала так много заданий, сколько способна взять. Гермиона настолько сжилась с этим ритмом, что сейчас с Тео, с Драко она трескалась, будто стекло. Сквозь трещины которого просачивалось что-то, что она держала взаперти слишком долгое время. И сейчас, лёжа в чужой постели, Гермиона подняла руку перед собой, нащупала шрамы, оставшиеся от зубов, пронзивших кожу и, сглатывая горечь, хотела сознаться. Сознаться самой себе, стенам, которые съедала тоска и одиночество. Она хотела, чтобы об этом услышали гобелены, хотела чтобы слова упорхнули сквозь стёкла в окнах и взмыли высоко в небо. Она хотела прошептать тихо, чтобы никто не слышал, чтобы оставить при себе этот секрет как можно дольше. Всё потому, что чувства, которые она испытывала — неправильные. Всё потому, что нельзя хотеть объятий со спины с одним, и острых, не имеющих значения поцелуев, с другим. — Что вы сделали со мной… — обратилась она к темноте, прикрыв глаза и задевая кончиком пальца острый уголок сложенного пополам пергамента. Невербальной магией она подняла защёлку на окне и впустила прохладный воздух. По какой-то причине она боялась шевелиться, по какой-то причине жар, полыхающий в её груди, становился только насыщенней, острей, когда она вспоминала слова, оставленные почерком Тео на бумаге. Спустя некоторое время Гермиона медленно, словно боясь разрушить устоявшееся умиротворение своими движениями, подняла записку и поднесла к лицу. Она вдохнула запах чернил и аромат, который сопровождал их обоих: ягоды, свежесть и ещё один, индивидуальный, который принадлежал Теодору — запах лета и солнца… «В какой-то момент ты разбилась. Твоё сердце раскололось. Я понял это, когда увидел тебя здесь. Ты боишься. И это нормально, в какой-то степени, но знаешь… мне всегда нравилось наблюдать за людьми. В школе, когда ты впервые попала в поле моего зрения, я испытал странное ощущение. Я всё спрашивал себя: «Для чего она выделывается? Кому и что пытается доказать? Почему она вечно пытается прыгнуть выше своей головы? Почему не может успокоиться и наслаждаться тихой жизнью в школе?» Но потом я увидел нечто завораживающее. Ты любыми способами добивалась своего. Добивалась того, чтобы тебя выслушали и услышали. Ты стала показателем упорства. Для меня. Наверное, тогда впервые я испытал уважение к кому-то. И зависть. Раньше, я не мог позволить себе многого. Сейчас, наверное, тоже, но я борюсь с этим каждый день. Правила у меня дома…***
— Советую попробовать эти, — Пэнси подтянула тарелку с выпечкой ближе к себе и, соответственно, Гермионе. — Это, — поджав губы, Грейнджер довольно неловко пыталась отодвинуть от себя выпечку, — слишком… — Так не пойдёт. — Вклинился Мика, который сидел напротив девушек. — Чтобы выпить эту штучку, — он потряс склянкой с зельем, — тебе необходимо съесть хоть что-то. Возьми яблоко. Или, может, грушу? Ягод? — Он с энтузиазмом стал собирать в пиалу вишню, виноград и что-то ещё. Гермиона даже не пыталась уследить за его движениями, настолько концентрация внимания была нулевой. Мика поставил наполненную пиалу фруктов и флакон с зельем рядом с её приборами. — Вот. Ешь и пей, пожалуйста. Парень ударил одну ладонь о другую и, сев обратно на своё место, повернулся к Крису, который что-то настойчиво продолжал рассказывать, периодически окликая Гойла, чтобы тот подтвердил очередным кивком, потому что на большее явно не был способен из-за непрекращающейся зевоты. Которая, кстати, моментально передавалась Гермионе. Она прикрыла рот рукой, пряча последствия бессонной ночи, взяла склянку и слегка потрясла, чтобы увидеть натуральный цвет зелья. Синий, плавно переходящий в ультрамариновый оттенок. Она открыла крышку и поднесла его к лицу. Перечная мята ударила в нос, насыщенный запах полыни заставил содрогнуться. Годрик! Грейнджер несколько раз моргнула из-за жжения в глазах. Как давно она пила его в последний раз, что забыла, каким ядрёным запахом обладало зелье. — Что ты вообще делаешь здесь так рано? — Пэнси забросила в рот кусочек отрезанной сосиски и указала на Микаэля вилкой. — Думала, появишься не раньше обеда. Мика мягко улыбнулся, скорее, даже не осознав, насколько сияющим выглядел, когда смотрел на Пэнси. Было ощущение, что ещё немного и вокруг него магия затрещит, подобно электрическим разрядам; голубые глаза парня блеснули, словно в них щедро насыпали пыльцу фей. — Если бы я знал, что сегодня ты соблаговолишь спуститься на завтрак, появился бы раньше. Не знал, что ты вообще способна поднять себя с постели в половину восьмого утра. Пэнси фыркнула. Гермиона и правда слышала от Джинни, что Паркинсон любила поспать, поэтому практически никогда не завтракала. Также Гермиона не догадывалась, откуда Пэнси прознала, что она осталась в поместье. Было около семи утра, когда Гермиона услышала стук в дверь. Пэнси походила на побитого щенка, если откровенно. На расстоянии нескольких футов можно было безошибочно оценить, сколько соли впитали её губы. Пэнси так часто тёрла глаза, пытаясь привести себя в порядок, что Гермиона в какой-то момент огрызнулась, сказав, что она делает только хуже. Прежде чем Пэнси принялась проделывать что-то с волосами Гермионы, та предложила ей выйти и немного осмотреться, пока остальные спали. Но, стоило им спуститься на первый этаж и перешагнуть дверь заднего выхода из поместья, как они наткнулись на Мика. Во время прогулки по первому этажу Грейнджер думала, что самая настоящая язва, обитающая здесь, это Малфой. Но, количество иронии и сарказма, которые отпускала Пэнси в сторону Микаэля, превзошли все самые грязные разговоры и пессимистичные шутки Драко. Она понимала, что каждый справлялся со стрессом по-своему. Пэнси, например, много ела, говорила, язвила и теребила что-то в руках. Переставляла столовые приборы, перемещала на крохотные расстояния друг от друга и снова обратно, будто пыталась найти для них идеальное положение. И много, очень много разговаривала. Ещё Гермиона заметила, как Мика украдкой следил за её движениями. В какой-то момент их взгляды с Гермионой пересеклись и он крепко сжал губы в тонкую линию, словно ему нелегко наблюдать за действиями Пэнси, но сделать ничего не мог. От этого становилось только тоскливее. Пальцы Гермионы дрогнули, словно в нервном тике. Если она решила, что продолжит принимать участие в этом дне, то ей необходимо скорее влить в себя то, что дал ей ЛеБлан. Задержав дыхание, она опрокинула флакон; зелье защекотало горло. По венам пронеслась волна волшебства, которая одновременно и согревало, и пронзало тело едва ощутимыми уколами. — Слишком много мяты. И полыни, — сказала она себе под нос, не думая, что кто-то способен был услышать тихий шёпот, но Микаэль и Пэнси перестали обмениваться комментариями о вкусовых предпочтениях и оба посмотрели на неё. — Что? — Не много, — с умным видом стал оправдывать себя целитель. — Просто она слишком свежая. Можно сказать, прямо с куста. А настойка полыни обладает не самым приятным запахом, который даже медовая вода перекрыть не в силах. — В любом случае — спасибо, — Гермиона с облегчением повела плечами и головой из стороны в сторону, подмечая, как накопленная усталость и недосып довольно скоро покидали организм. У неё есть как минимум тринадцать часов, пока действие зелья не закончится. Мика улыбнулся, слегка наклонив голову, словно в поклоне и щёлкнул пальцами. С помощью беспалочковой магии склянка из рук Гермионы исчезла. — Кстати, — продолжила она, — если использовать настой вербены, выращенной зимой, то она немного заглушает запах полыни. Вкус, правда, немного кислит. — На самом деле? Знаешь, у меня было превосходно по зельям. — А Грейнджер дралась с Драко за первое место на курсе. — вставила Пэнси и на оскал Гермионы пожала плечами, забрасывая в рот кусочек булочки, смазанный в яичном желтке. — Великий Салазар, если бы я толстела от еды, была бы уже, наверное, размером с бочку. Гермиона согласно кивнула, усмехнувшись и демонстративно осмотрев размер её порции. Сама же Грейнджер никогда не завтракала. Самое большое, что она могла сделать утром — это выпить кофе, а поздний завтрак всегда сопровождался питательным батончиком или сладостью, на калорийности которой она протягивала до обеда. — Приветик! — Выкрикнул Крис, когда дверь в гостиную открылась. — Утречка, — подхватил Гойл, оторвав взгляд от пустой тарелки. — Оу, парни… С вами всё в порядке? — Ш-ш-ш, — услышали они угрожающий шепот от подошедшего Блейза. Он облокотился руками о край стола и заговорил пропитанным жалостью голосом. — Блядский Мерлин… Похороните меня, пожалуйста, в Италии, под лучами солнышка. Обязательно приносите вкусняшки и зелья, потому что если я сейчас умру — а я умру, точно вам говорю — то эта боль будет преследовать меня вечно… — Когда-нибудь ты прекратишь ныть о своей скорой кончине после очередной попойки, Блейзи, — Пэнси повернулась в его сторону, закинув локоть на спинку стула. — Когда-нибудь, но не сегодня. По левую сторону от Гермионы кто-то опустился на стул.The Neighbourhood — Sweater Weather
— Годрик, — выпалила она, удивляясь внешнему виду Тео. Глаза красные и довольно опухшие, флёр алкоголя не перебил аромат геля для душа. Его волосы влажные, как и шея, усыпанная родинками. Несколько, а точнее, две пуговицы на рубашке расстёгнуты. Ключицы напоказ и неглубокая впадина между ними. Гермиона не должна была увидеть, не должна заострять внимание на том, как пульсировала ярёмная вена. Тук, тук, тук. Почему он выглядел так, словно провёл всю ночь за очень-очень важной, требующей мозговой активности, работой? Почему он выглядел так, словно занимался чем-то невообразимо привлекательным? Гермиона, применив достаточно много усилий, отвела взгляд от его шеи; Тео несколько раз моргнул, опуская уголки губ. На его лице отражалась вся гамма того, насколько ему плохо. По крайней мере, Грейнджер видела, что он не преувеличивал. — Чем вы занимались? Вы же… — она обернулась и чуть ли не уткнулась носом в живот Драко, который стоял позади, опершись одной рукой о спинку стула, а второй держась за бок. Тяжело дыша, он посмотрел на неё сверху вниз. — Вы ведь были в порядке, когда я уходила. Лицо Драко перекосило. Он сглотнул, продолжая оставаться на месте некоторое время. Грейнджер думала, что он ответит хоть что-то, но вместо этого Драко неспешным шагом обошёл Пэнси, взял пустую тарелку со свободного места и, держа её в руках, стал перекладывать приборы подруги на место, которое освободил. Когда он схватил её тарелку, наполненную едой, Гермионе показалось, что его щёки слегка раздуло, будто его сейчас стошнит. — И что ты, по-твоему, делаешь, м? — Пэнси замахала ладонью, указывая на всё и ничего одновременно. Драко прочистил горло. — Не заставляй меня отвечать, пока я не выпил хотя бы воды, — прохрипел он. Сильно прохрипел и откашлялся, отодвигая стул для Пэнси и указывая на него рукой. Гермиона резко села прямо. О, Мерлин. Она устремила взгляд перед собой, куда-то за плечо Мика, пытаясь понять, какого чёрта Драко делал? Зачем, зачем, зачем? Гермиона перестала слышать голоса людей, которыми наполнена гостиная. Дыхание перехватило, когда по правую сторону на место, где ранее находилась Пэнси, сел, нет, упал на стул Малфой. Он широко расставил ноги и запрокинул голову назад, открывая вид на длинную шею, на которой висела привычная взгляду цепочка из темного металла, а ниже, посередине груди, выделялся силуэт подвески. Когда Драко делал вдох, его кадык опускался и следом поднимался. От этого движения бледная кожа, — как и нервы Гермионы, — словно натягивалась. Она касалась коленом его бёдра. Драко, скорее всего, даже не обращал на это внимания. В его-то состоянии. Но вот Гермиона… Она замерла. Она боялась, что стук её сердца слышали все, находящиеся рядом. Она, вероятно, покраснела из-за вспыхнувшего огня в груди, который поднимался выше и выше, цепляясь обжигающими языками за шею. О-о… Глупый, глупый трепет. Глупое и бессмысленное смущение, которое она не в силах контролировать, растекалось подобно мёду, устремляясь в каждую клеточку, в каждое нервное окончание. Как она снова оказалась зажатой с двух сторон теми, от кого ей нужно держаться как можно дальше? Гермиона впилась ногтями в ладони и медленно выдохнула. Боковым зрением она видела, как Тео, подперев кулаком подбородок, немигающим взглядом смотрел на её лицо. Сейчас ей совершенно не хватало смелости взглянуть в ответ. Она могла поклясться, что слышала, как он хмыкнул, и уже через мгновение на его губах появилась ухмылка, которая противозаконно ему подходила, которую нужно запретить на законодательном уровне. Ладно, думала Гермиона, стараясь выглядеть достаточно спокойно снаружи, не обращая внимания на грозы внутри. Она достаточно разумна, достаточно рассудительна… На самом деле, она просто чертовски откровенно озадачена собственными эмоциями и реакцией на происходящее. Из-за прилива бодрости Гермиона, вероятно, перестала быть такой заторможенной. Поэтому ощущала всё так… ярко. Сейчас она, как заведённая, из-за недавно выпитого зелья; сейчас Гермиона вела себя, как подросток, проходящий пубертатный период, из-за стресса и событий, что происходили накануне. Это просто парни, которых она видела практически каждый день, с которыми работала бок о бок и проводила много времени. Их просто двое. И они просто сели рядом с ней. Это логично, объяснимо и рационально. Всё просто смешалось в кучу и выбило её из привычной колеи. Так ведь? — Вы совсем не спали? Грейнджер вздрогнула от резкого вопроса Мика. Он будто был готов отчитать парней. — Ух, ладно. Неважно. Надо было антипохмельное брать, — пробурчал он, беспорядочно махнув рукой возле себя, словно пытался отбиться от назойливых вопросов в своей голове и полез в карман брюк. Достав бодрящее зелье, которое до этого приняла Грейнджер, Мика поставил склянку рядом с тарелкой Тео и перевёл твёрдый взгляд на Драко. — Тебя бы наказать за то, что ты пил. Ты в курсе, какие лекарства принимаешь? Они несовместимы с алкоголем! Теперь понятно, почему Гиби мямлил, когда я спросил о вашем состоянии… — Дай сюда уже, — Малфой через стол потянулся и выхватил флакон из его руки. — Займёшься этим позже. — Ну хорошо, — медленно кивнул Мика. — Значит, увидимся после обеда в кабинете. Глаза Драко прояснились. Его передёрнуло от вкуса зелья. Зажав рот рукой, он потянулся за стаканом с водой и осушил его одним большим глотком. — Так и знал, что не стоит ожидать от тебя ничего на безвозмездной основе, — Драко облегчённо выдохнул. Гермиона прочитала по губам, как он беззвучно проговорил «Спасибо», не смотря на Микаэля. — Эй! — Оскорбился целитель. — Да как ты смеешь? Я тут спасаю вас, между прочим. Отдаю из своих личных запасов самое дорогое. — Кхм, — Забини ненавязчиво постучал ЛеБлана по плечу, остановившись позади. Гермиона заметила, что за стол сели все, кроме него. — Может, у тебя завалялся ещё один чудо-эликсир? — Естественно, — Мика закатил глаза и фыркнул, будто Блейз спросил что-то совершенно абсурдное. — Отлично! — Он мигом выпил зелье, взлохматил Крису волосы, за что получил пинок локтём в бедро. Следы усталости с лица Блейза исчезли практически моментально. — Я пойду. Сейчас, только немного тут… — он подхватил тарелку и начал набирать всего понемногу оттого, что находилось на столе. Дверь в гостиную снова открылась. — Доброго всем утра. — Поздоровалась Габриэлла, которая вошла под руку с Муром. Гермиона обернулась на них, подмечая, что женщина выглядела, как обычно: ярко, выразительно на фоне пастельных тонов места, в котором они находились. Другого слова и не подобрать. Ослепительно ярко, она бы сказала, потому что как бы зелье ни помогало организму поддерживать состояние работоспособности, глаза всё ещё были чувствительны к цветам, а вязаная накидка цвета фуксии, едва ли не ослепляла. Вилмар, отодвинув стул для Габриэллы, дождался пока она сядет; он одёрнул рукав облегающего свитера в месте, где за него держалась Лэнгтон.. Желваки на его скулах дёрнулись, будто он… Будто ему стало неприятно. Выражение лица доктора было весьма хмурым. Взгляд не направлен ни на кого из присутствующих. Вилмар очевидно находился не в лучшем расположении духа, поэтому Гермиона ощутила нотку беспокойства, которая пробежала по позвоночнику. Её брови сошлись на переносице. Прежде вспыхнувшее волнение и чёртовски глупый трепет испарились, уступая место озадаченности другого уровня. Им двоим предстояло отправиться к Кингсли. Она потратила много времени на перепроверку отчёта, перечитывала по несколько раз страницу с абзацами доводов, почему им стоит пригласить ещё одного специалиста. Как бы горько, а точнее — как бы сильно это не било по гордости Грейнджер, она признавала, что не справляется. Скорее всего, в глубине души Гермионы до сих пор теплилась надежда на то, что им просто не везёт. Она могла копнуть ещё глубже, она могла уделить расследованию родовой магии ещё больше внимания, она могла проводить больше времени в библиотеке, изучая все возможные артефакты, которые могли в своё время повлиять на зарождение проклятия. Она могла бы… Когда они оказались в ловушке, снова, Грейнджер думала лишь о том, что сделала недостаточно. Её магии было недостаточно. Её упорства было недостаточно. Годрик правый… Она и правда дала слабину. Расслабилась. Позволила отвлекающим факторам — в лице двух слизеринцев, которые находились рядом с ней настолько часто, что это стало неприлично привычным, — подействовать на неё. И попалась. Угодила в ловушку не первостепенных, но таких заманчивых потребностей, что теперь совершенно не догадывалась, как выбраться из пленительного и обволакивающего тепла. Гермиона почувствовала, как что-то коснулось её ладони. Совсем легкое прикосновение, словно кончиком пера. — Что… — она повернула голову в сторону. Тео хлопнул ресницами и поднял бровь, словно спрашивая: «что случилось?». И вот опять. Она непроизвольно прикусила нижнюю губу, сдерживая едкое и громкое: — Вы! Гермиона несколько раз мотнула головой, не зная, как ответить, как себя вести под обеспокоенным и глубоким взглядом Тео, который считывал её эмоции, как свои собственные. Она разорвала зрительный контакт, немного отодвигая руку с того места, где её касался Тео и перевела взгляд на остальных. Кто-то оживлённо беседовал, накладывая еду в тарелки, кто-то молчал, например, Вилмар и сама Гермиона. Даже Малфой отвечал односложными предложениями, когда его втягивали в беседу Габриэлла и Пэнси. Она подметила, что никто не сел во главе столе. Ни с одной стороны, ни с другой стороны. — Я должен… я пойду, — Блейз направился к выходу, удерживая одну тарелку на предплечье, а вторую в ладони; обе забиты под завязку. Вилмар цокнул и Мика следом покачал головой. — Ты должен поесть, — Мур снял очки, положив их на стол, и сжал пальцами переносицу. Он зажмурился, словно пытался избавится от некоего дискомфорта и резко открыв тёмные глаза, глянул на Блейза. — Правда, — мягко заговорил Мика. — Посиди с нами. Десять минут ничего не изменят. Забини потемнел лицом и нахмурил брови. — Но… я… — Блейз, — повторил Вилмар, взяв вилку в руку и всё еще не отводя от парня взгляда. — У тебя сегодня процедура, так? Ты должен поесть. Пренебрегая своим здоровьем, думаешь, помогаешь Джинни? Гермиона уже готовилась к тому, что Блейз сорвётся, хотя он был не из тех, кто беспричинно вступал в споры. Будь на его месте Малфой, то они, скорее всего, уже слышали бы, как тот хлопнул дверью, скрываясь с обратной стороны. Но сейчас выражение лица Блейза было настолько тёмным и отрешённым, словно его лишали возможности сделать что-то очень важное; что-то, что ему действительно необходимо. Его плечи напряглись. Казалось, он разрывался в эту секунду между желанием отправиться к Джинни и остаться здесь, подчиняясь просьбам целителя и лечащего врача. Гермиона опустила руки на бёдра и сжала колени ладонями. Они с Пэнси говорили о том, чтобы заглянуть к Джинни перед тем, как Гермиона отправится в Министерство. Она так сильно хотела увидеть её, что ей до страшного не хотелось портить атмосферу. Она нервничала. Ей ещё не приходилось сталкиваться с психическими проблемами близкого человека лицом к лицу. — Ладно, — сказал Забини, и Гермиона резко втянула воздух, словно у неё открылось второе дыхание. — Хорошо, — он сел рядом с Пэнси и, забросив руку на её стул, ослепительно улыбнулся подруге, словно до этого не он рвался уйти. — Набросай мне что-нибудь вкусненького, Пэнс. — Приятного всем аппетита, — пожелал Мика и все снова погрузились в застольные беседы, смешанные со звоном столовых приборов о керамику. Когда тарелки опустели, а разговоры перешли в повседневные обсуждения предстоящих планов каждого из пациентов, Гермиона испытала неловкость от того, что ничего не съела. Когда прибыл эльф, имени которого она не знала, и забрал посуду, Грейнджер поблагодарила, надеясь, что домовики не станут держать на неё обиду. Не успела она спокойно выдохнуть, как перед ней опустилась маленькая порция десерта. Это был пирог. И пах он замечательно. — Даже не думай, что сможешь отказаться, — прошептал Малфой, немного нагнувшись к Гермионе. Он повернулся так, что их щеки почти соприкасались. Ещё немного и между ними проскочил бы разряд электричества, если бы она не подалась назад. Он качнул головой в сторону Криса, который смотрел на Гермиону большими ярко-зёлеными глазами, словно выжидая. — Это приготовил он. — снова сказал Драко, когда по правую сторону от Гермионы Тео взял один из кофейников, левитированый эльфами и пододвинул её чашку ближе, чтобы налить кофе. — Крис расстроится, если ты не попробуешь. Он так старался, Гермиона, — вкрадчиво произнёс он, подняв правую бровь. — Ты ужасный, ужасный манипулятор, Малфой, — буркнула Грейнджер. — Да ну? — Драко ухмыльнулся и Гермиона выставила указательный палец, предупреждающе направленный на Малфоя, собираясь что-то сказать. Все слова остались на языке, стоило Гермионе ощутить прикосновение горячих пальцев к своему запястью. Тео кивком указал на чашку с кофе, в которую бросил два кусочка сахара. — Спасибо, Тео… — его имя развеялось, превращаясь в еле слышимый шёпот, когда Драко потянулся и собрал десертной ложкой пенку с её кофе и отправил себе в рот. Малфой даже не посмотрел на неё. Он продолжил есть пирог, отламывая вилкой по кусочку, словно делал так всегда. Словно она здесь — сошла с ума, и ей почудилось. Запахло печёными яблоками. — Ты так сильно соскучилась по мне, Грейнджер? — Не выдержав, он всё же повернулся в её сторону. — Никак не можешь насмотреться? Гермиона вспыхнула. — Какой же ты… — Придурок? Привлекательный манипулятор, от которого одна гриффиндорка не в силах отвести свои глазки? — Тео усмехнулся, прикрыв рот тыльной стороной ладони, смотря на то, как с каждым словом Гермиона все сильнее сжимала челюсть. — О, да ладно тебе, Грейнджер… — Я просто… Я не понимаю, какой ты на самом деле, — Гермиона распахнула глаза, когда осознала, что сказала. — Я… я… Она не знала, чем оправдать свои слова. И стоило ли вообще это делать. Тео откинул голову назад, и Драко повторил движение за ним. Они переглянулись за спиной Гермионы. Драко кивнул, а Тео не смог скрыть крохотной улыбки, которая ударила Грейнджер прямо под ребра, когда она, не выдержав, повернулась в его сторону. Поглощённые друг другом, они втроём даже не обратили внимания на то, что за ними наблюдали. Мика смотрел на них, пытаясь заглушить слишком громкие мысли, которые усердно пытались отвлечь его от разворачивающейся перед ним сцены.***
Aaryan Shah — Renegade
Гермиона на мгновение остановилась возле двери, которая вела в комнату Джинни. Она сжала ручку до скрипа кожи о металл, ощущая, как чувство вины, подступающее к горлу, душило, будто медленно затягивающаяся верёвка. С одной стороны Гермиона понимала, что Джинни находилась в той ситуации, когда буквально не могла затаить на неё обиду, но с другой… это странно. Словно человек, которого ты знал немалую часть жизни, вдруг забыл, что вы знакомы. Во время депрессивной фазы, — как ранее сказал Вилмар, — человек о себе думать не в состоянии, не то чтобы о ком-то другом. Проявления депрессии у всех, кто был ей подвергнут, разные. И сейчас Джинни находилась словно в коконе. В него не просачивалась информация снаружи, но также это подобие купола не позволяло выходить и её собственным мыслям. Глубокая депрессия подобна магловскому конвейерному заводу. Каждая мысль, это лист бумаги, за этим листом лежит следующий и все они окрашены в тона негатива. Джинни не разговаривала. Не ела. Не реагировала на других. Не шла на контакт ни с Вилмаром, ни с Микаэлем. Она принимала лекарства только с чьей-то помощью. Неизвестно, о чём она думала и что терзало её сознание. Словно кукла, с которой будто невидимым Таргео убрали всю радость, а печаль, пагубность — оставили. Это несправедливо, — с такой мыслью утром, видя настроение Вилмара, Гермиона приняла решение отложить встречу с подругой на какое-то время. Сказать по правде, она не думала, что они справятся с делами так скоро. Пусть встреча и закончилась не так, как Гермиона планировала изначально, но в итоге всё равно ощутила внутреннее успокоение. Словно глоток воды в засуху — вдохновение хлынуло по венам, позволяя увидеть картину с другого ракурса, найти новые точки опоры. Всё не так плохо, как она думала последние часы. Всё, на самом деле, поправимо. И самое главное, Гермионе всё под силу. Дело в том, что ей и сейчас не терпелось немедленно заняться тем, на чём они сошлись во мнениях. Скорее всего, ей нужен был взгляд людей, косвенно причастных к её работе. Ей нужно было услышать мнения других. Не Драко и не Тео, которые находились рядом и имели возможность наблюдать за процессом. Ещё она чувствовала себя странно отягощенно из-за того, что не говорила Муру о реальном положении дел, связанных с Драко. Сам Вилмар не задавал вопросов и, казалось, совершенно забыл о разговоре, который состоялся у них несколько месяцев назад. А может, она ничем не помогала, поэтому мужчина молчал. В любом случае, Гермиона удивилась активной аргументации в её пользу со стороны Вилмара, когда Кингсли выражал сомнения по поводу того, что им нужен ещё один опытный ликвидатор. Но всё же осталась благодарна за подобную помощь. Хоть она и не понадобилась в итоге. Гермиона позволила появиться улыбке на губах. После произошедшего в крыле она и не надеялась, что так скоро испытает чувство предвкушения, смешанного с неукротимым желанием начать действовать. Тряхнув головой, едва коснувшись костяшками пальцев о дерево, Гермиона тихо постучала. — Джинни? Закрыв за собой дверь, Грейнджер прислонилась к ней спиной, чувствуя, как готова осесть на пол из-за картины, представшей перед глазами. Сидя на постели, опершись об изголовье кровати, Блейз пел. Проникновенный шёпот с хрипотцой разносился по комнате, лаская стены и предметы интерьера. Блейз пел, наклонив голову к плечу; глаза открыты, выражение лица совершенно отличалось от того, каким его привыкла видеть Гермиона. Блейз пел неизвестную Грейнджер песню. Повторяя про себя произнесённые им слова, она понимала, насколько многогранно мог звучать один и тот же текст от разных людей. Гермиона мычала про себя, в то время как Блейз произносил каждое слово, словно оно было волшебным. Будто он и не мыслил остановиться. Продолжать, продолжать и продолжать. До тех пор пока каждая из букв, сорвавшаяся с его губ, не превратится в пластырь и магическим образом не залечит все видимые и невидимые раны Джинни. Голова Джинни — на его бедре; она свернулась в клубок, поджав колени к животу. Пальцы Блейза в её волосах. Он перебирал их, будто расчёсывал, плавно вытягивая, и смотрел, как медленно пряди опускались обратно. Гермиона слушала его голос, ощущая, как воздействие бодрящего зелья теряло свои свойства; как плечи опускались и силы в мышцах растворялась. Казалось, что она подглядывала за слишком личным, интимным моментом между двумя людьми. На лице Блейза нет привычной улыбки, его глаза не блестели. Он ни на секунду не отводил взгляда от Джинни, пока та, в свою очередь, не реагировала на него совершенно никак. Её лицо бледнее, чем обычно. Из-за этого веснушки выделялись сильнее, и даже с расстояния Гермиона видела эти крохотные пятна на переносице. Джинни была похожа на куклу в руках влюблённого в неё человека. Она казалась настолько крошечной, словно ей не больше тринадцати. Гермиона повернула голову в сторону, сглатывая горечь несправедливости. Несправедливо. Она не могла сделать ровным счётом ничего. Несправедливо. Ничего. Ничего, чёрт возьми. Не могла воспользоваться магией, чтобы помочь. У неё нет ни знаний, ни возможности. Всё потому, что психическое состояние — это другое. Это глубже. В этом она бессильна. И это странно. Странно, что она привыкла помогать, привыкла к тому, что решение есть, если искать и копать. Но это ощущение… Чувство несправедливости — грызло, и лишний раз показывало, что не всегда её сил достаточно. Это больно. Это несправедливо по отношению к Джинни. Несправедливо по отношению к той, кто и так отдал войне слишком много. И разве это не трагично? Выиграть одну — жестокую, с потерями, выйти победителем, с кровью на руках и следом начать новую с собственным разумом. Вести войну, в которой бессилен, которая в мыслях, в голове — высшая степень несправедливости. Гермиона не знала, сколько времени уже прошло, пока, наконец, не поняла, что Блейз молчал уже некоторое время. Она рискнула подойти ближе; парень не обращал на неё никакого внимания, полностью сосредоточенный, он смотрел только на Джинни. Гермиона села на край постели. Она протянула руку и аккуратно поддела прядь волос, упавшую на лицо Джинни. Гермиона заправила мягкие волосы за ухо девушки и провела большим пальцем по холодной щеке. Верхняя губа Джинни словно в спазме дернулась. Сердце Гермионы разрывалось от боли за неё. Они с Джинни не всегда были близки. Но всё изменилось на четвёртом курсе. В какой-то из зимних дней Джинни просто взяла её под руку на пути в Хогсмид. Они пили сливочное пиво и Джинни не прекращая что-то рассказывала и рассказывала, будто так было всегда. Будто так и должно было случиться. Будто человек, который был тебе предназначен, наконец нашёл другого, такого же человека, предназначенного ему. С Джинни всегда было легко. Она — именно тот тип людей, который никогда не стал бы скрывать правду, насколько горькой бы она не казалась. Бойкая, огненная и прямая, словно рельс. И сейчас, смотря на бледное лицо, усыпанное рыжими веснушками, Гермиона подавляла желание сжать её плечи, прижать к себе и плакать, плакать, плакать, так громко плакать о том, как ей жаль. Ей чертовски жаль, что Джинни приходится переживать это в одиночку. Ей жаль, что она не узнала раньше. Ей так сильно жаль, что они потеряли так много времени. Гермионе так сильно жаль, что она ничем не могла помочь. Ей так жаль, что не она обнимала её сейчас, перебирая волосы, а человек, который смотрел на неё с такой любовью в глазах, что становилось больно. — Не знала, что ты поёшь, — сказала тихо Грейнджер, думая, что хоть какой-то разговор сделает ситуацию менее тяжёлой. — Ты и не знаешь, — ответил Блейз невозмутимо, на уровне шёпота. — Не знаю? — Ага, — кивнул он, — не знаешь. — Ладно. Тогда — не знаю. Блейз ни на секунду не прекращал прикасаться к Джинни. На прикроватной тумбе горела лампа, освещая лицо девушки и комнату достаточно для того, чтобы видеть, как редко подрагивали её ресницы, поднимались и опускались плечи от замедленного дыхания. Она настолько в безопасности, насколько обстоятельства этого места могут позволить, — думала Гермиона, наблюдая за тем, как пальцы Блейза собирали волосы Джинни с её плеч. Он касался аккуратно, будто боялся лишний раз задеть её свитер, будто боялся, что может сломать её. — Это несправедливо. Гермиона не осознала, что произнесла это вслух. — Она сказала мне однажды, что ненавидит это, — ответил Блейз спустя долгую минуту. — Эту жизнь. Сказала, что не видит смысла просыпаться. — Почему ты здесь? — Гермиона отвела голову в сторону, зажмурилась, сдерживая желание поддаться чувствам и позволить скатиться слезам. — Потому что… — Блейз сжал губы, качнув головой. — Потому что это единственное время, когда она не отталкивает меня. Если я могу сделать что-то в моменты, пока ей ненавистно всё, кроме меня — я сделаю. Сделаю всё, чтобы ей было проще дышать. Я могу встать в эпицентре, принимая на себя удары, лишь бы ей было проще. Все потому, что ей пиздец как страшно. А я не хочу, чтобы она боялась. Гермиона не хотела быть категоричной, но раз Блейз рискнул, пошёл на откровенность с ней, пусть и не поднимая взгляда, то Гермиона могла отплатить ему тем же. — Это не похоже на проявление чего-то здорового. Быть рядом в моменты, когда ты нужен лишь для утешения. — Гермиона посмотрела на его лицо. — Когда… — пришлось сглотнуть. — Если бы у неё… была мания? Тогда… что бы ты делал тогда, Блейз? Забини встретился с ней взглядом. Некоторое время он молчал, а после хмыкнул, погладив плечо Джинни. — А кто из нас здоров, кудряшка? Все мы — больны. Если бы с нами всё было в порядке, мы бы не оказались в месте, которое в магловском мире зовётся психушкой, не так ли? — И всё же, — продолжала она, — ты бы дал… воспользоваться собой? — Гермиона поджала губы, осознав, о чём говорил Драко. — Именно это и произошло, да? Блейз выпустил воздух скозь зубы. — Знаешь, иногда ты такая… Блять, — он потёр ладонью лоб, горько усмехаясь. — Такое чувство, будто передо мной сидит Малфой. Мерлин, да вы даже не представляете, как похожи. Гермиона пожала плечами. Говорить о Драко ей сейчас хотелось в последнюю очередь, потому что оба образа Малфоя — того каким он был за завтраком и того, каким он был прошлой ночью, крутились в её голове слишком долго. — Я впервые вижу тебя таким. — Я тоже многого не замечал в тебе, пока ты здесь не появилась, Грейнджер. — Главное, — Гермиона снова встретилась с ним взглядом, — что ты отдаёшь себе отчёт в том, на что идёшь, что делаешь. — О, знакомые слова, — Блейз глубоко вздохнул. — Когда-нибудь, не дай Мерлин, вы полюбите какую-нибудь занозу в заднице, которая будет держать вас за ебучего таракана. Когда-нибудь, Грейнджер. Не зря же у меня на прорицании было «превосходно». Так что советую запомнить мои слова и больше не волноваться за моё душевно-романтическое состояние. Ладушки? Блейз прав, поэтому Гермиона не утруждала себя ответом. Некоторое время они сидели молча, оба погружённые в свои мысли. В глазах Блейза отражался лунный свет, непрекращающееся движение его ладони стали не единственным звуком в комнате. Будто привыкнув к присутствию Грейнджер, он снова стал мычать себе под нос. Мгновением позже он заговорил тихо, всё те же слова: проникновенные и залечивающие раны. Гермиона всегда знала, что человек способен вынести намного больше, чем думает. Она знала, что Джинни справится. Знала, что ей под силу справиться со своей работой, чего бы ей это не стоило. Знала, что Блейз сделает все возможное, чтобы мысли Джинни оставались в безопасности, пока она крепко спит рядом с ним. Гермиона знала, что у них всё ещё впереди. Они не могли зазря одержать победу в одной войне, чтобы проиграть в другой. Но сколько способно вынести сердце человека, которое сжимали будто в кулаке, это только предстояло узнать.