Ловец орлов

В две тысячи двадцать шестом году — накануне Рождества две тысячи двадцать седьмого — человечество почти смирилось с тем, что отныне оно и динозавры сосуществуют друг с другом. Это далось непросто многим из нас. Мы были вынуждены притираться боками с гигантами из прошлого, мириться с тем, как опасны они могут быть, и держать теперь ухо востро каждый день — ведь хищники и травоядные особи не собирались менять свои привычки и нравы в угоду нашему удобству. Я имею в виду, вам вряд ли понравится убегать от пусть неплотоядного, но разъяренного стегозавра, который своей территорией посчитал место, где вы припарковали машину. А как вам стадо трицератопсов, вышедшее на скоростную магистраль для своих брачных игр? Или игуанодоны, вытоптавшие все фермерские посевы в период миграции? На детские коляски с неба могли напасть орнитоптериксы. Младенцы — лакомая добыча, и летуны не испытывали мук совести, унося в своё гнездо на пожирание трёхлетку с детской площадки. Но какие чувства должны были испытывать родители съеденного ребёнка? Негодование. Оглушительную боль. Ненависть. Всё сразу. Правительства разных стран назначили подконтрольные им органы надзора за динозаврами. Однако гуманный надзор за многотонным ти-рексом, ворвавшимся на Трафальгарскую площадь, полную туристов, невозможен. Скопление людей для хищников — это шведский стол. Но были и те, кто просто убивал динозавров. Ставил на них силки, специально разработанные капканы. Чинил ловушки, чтобы защитить свою собственность от их вторжения. А ещё были те, кто действовал в обход властей. Похищал из природных кладок невылупившиеся яйца, заводил фермы динозавров, торговал ими — живыми и мёртвыми — на чёрном рынке. Я знала, что буду изучать их всю жизнь. Так уж вышло, что с самого детства о динозаврах я знала больше, чем о себе. Я, Мейзи Локвуд девятнадцати лет, очень хотела бы, чтобы всех их отловили и поместили в закрытый охраняемый заповедник — но это невозможно. Подводные гиганты растворились былинками в мировых океанах. Чудовища рассеялись по земле — найди иголку в стоге сена. В маленьких городах и больших мегаполисах было одинаково беспокойно. Люди перестали чувствовать себя в безопасности. Многие винили — вполне справедливо — правительство за всё случившееся, каждая страна — своё, но американское — больше всего. Я не знала, что ждёт нас в будущем, но знала одно: мой друг, Иен Малкольм, выдающийся математик, сторонник теории хаоса, был прав. Два господствующих вида не могут сосуществовать друг с другом. Рано или поздно кто-то должен будет уступить. Если это будем мы, вопрос о прогрессе человечества можно будет считать закрытым. Такие люди, как Оуэн и Клэр, мои названные родители, старались сделать мир лучше. Они принадлежали к тысячам тех, кто своевременно осознал все риски и опасности. Поэтому Коста Гэсс и ему подобные ублюдки были мне ненавистны. Всю работу над общим благом они перечёркивали эгоистичной жаждой наживы и личной корысти, и за то, чтобы этот красный гад не получил бабки и не спустил их в унитаз на любимого себя, нарушив закон, Оуэн из кожи вон лезет. Мы ехали за машиной шерифа. Дорога была ровной, но не накатанной. Трасса здесь не оживлённая, это место явно редко посещают приезжие. Мы были в дороге полчаса, а однотипный зимний пейзаж уже надоел. Серое небо, белая земля, чёрные редкие кустарники, сухие деревца на фоне туч — и серебристое снежное марево между ними. Одним словом, это была типичная прерия ненастным холодным декабрём. Наконец, вдали что-то показалось. Почудилось, в снегопаде выступили тёмные невысокие дома с односкатными крышами. Следом удалось рассмотреть несколько припаркованных машин и ограду, у которой возились люди. Шериф сбавил скорость. Мы поступили так же. — Как считаешь, — я взглянула на Оуэна, — удастся его прищучить? Я спрашивала просто так, поддержки ради. Ясно, как день, что дело может не выгореть. Просто Оуэн ехал таким молчаливым и недовольным, что мне стало его искренне жаль. Я обязана была хоть как-то подбодрить его. Сил нет видеть эту кислую физиономию! — Не знаю, — раздражённо ответил он. — Всё очень непросто. — Тогда мне совсем неясно, зачем мы приехали сюда. Оуэн оставил джип за ограждением, где и шериф — свою машину, и мы вышли на хрустящий свежий снег. Местные заметно напряглись при виде нас, однако здорово держали себя в руках, и очень скоро они стали просто холодны к нам, не обращая совсем никакого внимания. Я поморщилась. Да и к чёрту. — Что это? Токовое ограждение? — удивился Оуэн и потёр щёку. — От кого такое высокое? Оно действительно выглядело солидным: пять или шесть футов в высоту, возведённое на опорных толстых столбах. Периметр охватывал значительную территорию. Каждый дом в резервации. — У нас тут много кого водится, — хмуро сказал шериф, — пройдёмте. Нас пропустили в ворота, которые местные в куртках и парках затягивали леской. Я окинула взглядом ограждение — всю его немалую высоту — и в голову пришла мысль, что в этих краях, видимо, водятся не только игуанодоны, но и кое-кто пострашнее. Люди словно бы торопились, подбадривая друг друга и работая так скоро, как могли. На крыльце ближайшего дома я заметила девочку с чёрными волосами. Она была одета в пижаму и с восторженным интересом смотрела на нас, пока мать не вышла к ней, недовольно зыркнув, и не утащила в дом. — В чём причина такого тёплого приёма? — сразу спросил Оуэн, едва мы поравнялись с шерифом. Тот пожал плечами. — Я говорил, что не стоит приезжать к Косте. Люди здесь не выдадут его и скорее прогонят вас. Оуэн быстро посмотрел на меня. Я знала этот взгляд. Он что-то скрывал до сих пор, но пришло время и мне узнать его тайну. Погодите-ка. У него от меня есть какие-то тайны? В плане, реально важные тайны, а не те, где он хранит свою коллекцию порнухи и заначку на новый спиннинг от Клэр? — Мне нужно только поговорить с ним. — Сказал Оуэн шерифу и тихо добавил. — Наедине. — Это исключено, — не смутился тот. — Почему? — Да потому, что вы меня так подставите, мистер Грэйди! Вы же не слепой, в конце концов. Как думаете, откуда у них деньги на эту стену? Так вот, значит, как. Он грёбаный Робин Гуд? Ловит динозавров, продаёт их на чёрном рынка и вырученные деньги отдаёт соплеменникам? Благородно, сейчас расплачусь. Я прищурилась и заявила: — А вы знаете, чем грозит отлов динозавра — любого, даже травоядного — в неблагонадёжные руки? Шериф устало вздохнул: — Мисс. Пожалуйста. Давайте без нравоучений. — А что, если это хищник? — продолжила я, скрестив руки на груди. Оуэн тем временем достал из поясной сумки смартфон и принялся там что-то искать. — Что, если его готовят для подпольных боёв? Или продадут криминальным структурам? Что, если за ним не смогут уследить и он убьёт кого-то?! Вы готовы взять в том числе на себя эту вину? — Да кто вы такая, чёрт возьми?! — процедил шериф. Глаза у него, кажется, почернели ещё больше. — Уймись, пожалуйста, Мейзи, — посоветовал Оуэн и вдруг посерьёзнел. — А вот и он. Коста Гэсс подъехал с западной стороны, остановил у просторной левады лошадь, сошёл с седла и завёл туда её и игуанодона. Сейчас я присмотрелась к животному получше и поняла, что игуанодон был ещё очень юн: в длину взрослый терапод был не менее тридцати двух футов, а этот достигал пока шестнадцати или девятнадцати футов, не более. У него был большой и правильный узкий череп и блестящий кератиновый клюв. Забавно, но именно у этой особи на носу красовался короткий шип: очевидно, в «ИнДжин» некоторые игуанодоны создавались с шипами на носах, хотя учёные-палеонтологи, находившие такие шипы среди окаменелостей, сумели доказать, что их следовало помещать на большие пальцы для самозащиты от хищников. Цвета он был серовато-голубого, а на животе шкура была окрашена кремовой подпалиной. Из-за того, что у него на задних ногах было всего три пальца, он бегал очень неуклюже. Я перевела взгляд с ящера на охотника, и взгляд из сочувственного стал ненавидящим. Герой. Поймал лёгкую добычу — и горд собой. Коста перелез в брешь в ограждении и отряхнул ладони прежде, чем пожать руку подошедшему мужчине. Затем снял перчатки и направился к нам, как ни в чём не бывало. — Приветики. Я только что доехал. Оуэн уже испепелял его взглядом — таким, что прожёг бы в нём дырку, будь у него в глазах по лазеру. — Погодка там — уф… — Гэсс поёжился и похлопал себя по плечам и рукавам дублёнки. С неё белыми пластами упал снег. — Так вы что, сюда от самого Техаса ехали? — Выходит, что так, — мрачно сказал Оуэн. — Урезонивать меня? — прищурил правый глаз Коста. — Это бесполезно. — Бесполезно делать это с тем наглецом, у которого нет совести. — Холодно заметил Оуэн. — Верно, — спокойно согласился тот. — Тогда — что вам нужно, мистер… как вас там… — Грэйди. — Ага. Грэйди. Он быстро посмотрел на меня. Хмурую, прямую, очень недовольную. — Вопрос важный и приватный. — Не сводил с него глаз Оуэн. — Так что, пожалуй, будет неплохо поболтать наедине. Коста вскинул брови и, насупившись, посмотрел на носки своих ботинок, сунув в карманы руки. К скулам от подбородка прорезались две длинные складки. Выражение лица было самое безразличное, но я видела: это не так. Наше появление заставило его здорово понервничать, хотя виду он не подавал. Так в чём же дело? Вряд ли в аресте за пойманного игуано. Тем более, арестовывать его тоже не собираются. — Что ж, — сказал он и поднял взгляд, мельком, почти неуловимо, переглянувшись с шерифом. Тот слабо кивнул ему, и я отметила это про себя. Так на чьей же стороне шериф? — Пойдёмте ко мне в дом, что ли. Чего зазря морозиться. Тем более, кто-то здесь очень легко одет… На меня намекает? Я презрительно проигнорировала это. Не его собачье дело, во что я одета. Мы направились за ним между домов, по единственной широкой улице. Жители резервации хмуро косились на нас и выглядели очень настороженными. Здесь нам, конечно, никто не был рад. В свежем снегу копалась разновозрастная детвора. Мелкие увлечённо лепили снеговиков, бросались друг в друга комьями снега, смешанного с песчаной землёй и лазали по сложенным друг на друга массивным брёвнам, но, едва завидев нас, застыли и прекратили свои игры. Коста окликнул и свистнул. Вихрастый мальчишка с хвостом и в чёрной свободной толстовке, который выглядел старше остальных, смущённо замер на вершине брёвен. Старший индеец обратился к нему. Пацан ответил на незнакомом мне языке. Судя по виду Оуэна, он тоже не знал, о чём те говорили. Затем Коста щёлкнул языком, будто лошади, и мальчик ловко спрыгнул на землю, вместе с ватагой ребятишек умчавшись куда-то между домов. — Что вы ему сказали? — спокойно спросил Оуэн. — Это допрос? — медленно отвернулся Коста и пошёл дальше. Да, а он не из дружелюбных. Оставляя следы на снегу, мы добрели до небольшого деревянного дома, сложенного из сруба. Близ крыльца были небрежно свалены колотые дрова. К одной из стен примыкал узкий маленький сарай с дверью, замкнутой на тяжёлый замок. С другой стороны к ещё одной стене был подвязан брезентовый тент, натянутый на две другие крепкие опоры. Под ним стоял старый, видавший виды пикап с проржавленными крыльями. Грохоча сапогами по ступенькам, Коста поднялся ко входной двери. Она была незаперта. — Проходите, — бросил он через плечо. — Только снег стряхните. Внутри было аскетично, если не сказать — пустовато. Небольшая печка для обогрева общей комнаты, маленькая походная кухня, невысокий холодильник, полки, прибитые к стене, и посуда на них, а за широкой пёстрой шторой с индейскими геометрическими узорами и спиралями — кровать. Негусто. В центре комнаты кроме старого продавленного дивана с одной сильно погрызенной ножкой, будто об неё точила зубы здоровенная собака, стояли квадратный стол и четыре стула. На окнах были занавески, какие-то вещи хранились в простых картонных белых коробках из долларового магазина, поставленных друг на друга. Вот и вся обстановка. Коста первым делом повесил на крючок свою дублёнку, снял сапоги, поставил их у стены и прошёл к газовой плите, чтобы вскипятить в чайнике воду. Я проследила за ним взглядом и, ёжась от холода в непрогретом доме, сняла джинсовку. Оуэн уже разулся и тоже оставил на крючке свою куртку. Он подошёл ближе к хозяину дома и наконец остановился у него за спиной, возле окна, заглянув за занавеску. Коста делал невозмутимый вид. — Ишь ты, гляди, — кивнул Оуэн. — Ребятня у вас не из пугливых. Там, за стеклом, был целый загон с пятью крупными игуанодонами. Детишки сновали между их ног и под хвостами, веселились и шумно кричали, хлопая ладошками по грубым кожистым коленям и пытаясь погладить динозавров, согнувшихся к кормушкам, по клювам. Коста молча потёр бедро и заметил: — А чего им бояться. Это же почти как лошади или коровы. Ну да, ну да. — И видят они их чаще и лошадей, и коров, н-да, пусть это и ненормально. Но ведь не я тому виной, верно, мистер Грэйди? Оуэн сощурился и медленно ответил: — Верно. Я бесшумно двинулась вдоль стены, рассматривая множество фотографий — чёрно-белых и цветных — где были люди незнакомые, по одиночке и группами, и уже известный мне Коста Гэсс, каждый раз — в чьей-нибудь компании. Белые, мексиканцы, афроамериканцы и индейцы — людей было действительно много, и я нашла даже азиата, подписанного снизу как Хамада, но, сколько ни вглядывалась, не могла найти его, к примеру, с кем-то, кто мог бы выглядеть, как его семья. Разве что тот азиат обнимал его за плечи, а сам он теснил к себе черноволосую европейскую женщину в белом жакете и опрятных брюках. Очевидно, он живёт один. Здесь нет ни женских, ни детских вещей. Мебели тоже минимум. Сколько ему лет? Навскидку, в прерии, показалось, что он — ровесник Оуэна, а здесь я поняла, что не обманулась. Оуэну было сорок три. — Так о чём вы со мной поговорить хотели, м? — он достал с полки три разномастные кружки и поставил их на стол. — Чай или кофе? — Чай, — сказал Оуэн. Я промолчала. Мне не хотелось ничего брать из рук этого человека: я ему не доверяла. Но Коста обернулся и уточнил: — А тебе чего, детка? Как он меня назвал? — Я пас. — Этот мужик делает всё, чтобы вывести меня из себя? — И я вам не детка. Он снял чайник с плиты и плеснул исходящий паром кипяток в кружки, окатив стенки. Во все три. Затем бросил туда чайные пакетики — да уж, в этом доме про хорошую заварку явно никто не знает. — Вы супруги? — уточнил вдруг Коста и поставил перед нами две кружки. — Что?! — хмыкнул Оуэн. — Нет. Маловата она для замужества, не находите? — Ну, — индеец сел напротив нас и быстро опустил взгляд, с усмешкой на губах глядя на столешницу. — Я бы так не сказал… — Это моя дочь. — Сказал Оуэн хмуро. — И если у вас с этим проблемы… Я заметила, что на моей кружке был коричневый ободок по краю. В ней явно побывало столько чая, что со временем эмаль окрасилась. Или её неважно помыли. Пить расхотелось ещё быстрее. — М-м-м. Всё ясно. — Коста понятливо кивнул и шумно отхлебнул свой чай. — Нет, ноль проблем. С правилами этикета он тоже не знаком. Чудесненько. Погляжу, этот человек — буквально олицетворение всего, что обычно в людях меня бесит. — Так что же, — он поставил кружку на стол и прислонил ладони к стенкам, грея их. — Я весь внимание, но ненадолго, уж простите — у меня забот и своих предостаточно. — Тогда к делу. — Оуэн положил локти на стол и уселся удобнее. — С две тысячи седьмого по две тысячи пятнадцатый год, ровно столько, сколько существовал «Мир Юрского Периода», вы работали на «ИнДжин». Коста медленно поднял взгляд на Оуэна. Глаза у него были такого тёмного карего цвета, что казались почти чёрными, а сейчас в них появилось особое выражение, придавшее им холодный блеск. И если до того он был в относительно благодушном настроении, как я заметила, то сейчас, за какую-то секунду, посмотрел на Оуэна, как на врага. — Вы служили в военно-исследовательском отделе и были одним из специалистов в службе безопасности под командованием Вика Хоскинса. Я хорошо знала историю «Мира Юрского Периода», потому что это было наследие Джона Хаммонда — лучшего друга моего дедушки. И знала хорошо, что там происходило, в этом чёртовом военно-исследовательском отделе. Незаконные лабораторные эксперименты привели к массовой человеческой гибели. Многие люди пострадали — тогда на острове оказались заперты вместе с динозаврами двадцать тысяч человек. Поверить, что этот с виду бандит и разгильдяй работал на миллиардера Мазрани, было трудно. Но люди со временем меняются. Кто знает, каким он был? — Да, — не стал отрицать Коста, — это так. — Вы были в его отряде в ту ночь, как сам Хоскинс погиб, а персонал парка и лаборатории эвакуировали? — продолжил Оуэн. Я не понимала, к чему он клонит, но не спрашивала и не встревала в их странный диалог. Хорошо, что Оуэн вообще оставил меня здесь: не в его привычках обычно приплетать меня к сути дел, которые касаются его старой работы. — Да, был. — Тогда, раз вы здесь и живы, сделаю вывод, что именно ваш отряд успешно эвакуировал специалистов, и в частности — доктора Генри Ву? Сильно прищурившись, Коста отхлебнул чай и вдруг чмокнул губами. — М… — он облизнул уголок рта. — Обжёгся. Оуэн внимательно смотрел, как он откинулся на спинку стула и небрежно поморщился, будто вся эта история и весь этот разговор для него ничего не значили. Затем сказал: — Да. Мы были в группе Брава-Кода. И да, я помню вас, мистер Грэйди. — Он хмыкнул. — Человек, который дрессировал рапторов. В прищуренных глазах было что-то недоброе. — У меня хорошая память на лица, Грэйди. И тебя уж я помню. — Я сразу понял, что ты меня узнал, — сказал Оуэн и тряхнул указательным пальцем. Как быстро они отбросили формальный тон. — Я не мог не узнать, — спокойно пожал плечами Коста и снисходительно прикрыл глаза тяжёлыми веками. — Настоящая легенда, как же. Говорящий с динозаврами. Защитник всех животных. Кхм-кхм. Ты всегда протестовал против любых программ «ИнДжин», а Вик был одержим темой дрессировки рапторов в целях программы минимизации военных потерь. — Да, но мы оба помним, что там было дальше. Они растерзали его в фарш, Гэсс. — Я знаю. Видел на камерах наблюдения. — На лице Косты появилась очень неприятная улыбка, и мне стало не по себе. — Ну, с другой стороны, ему всегда нравились твои подопечные… — Но я здесь не за этим. Снаружи послышался какой-то шум. Показалось, будто по стене дома провели наждачкой, а после послышался глухой клокочущий рокот. Коста сел выше на стуле и сдвинул брови, враз посерьёзнев. — Я слушаю, — сказал он и метнул быстрый взгляд на окно. За ним было белое зимнее безмолвие. Ощущение, что снаружи кто-то есть, покинуло меня так же быстро, как появилось. — «ИнДжин» и Генри Ву до того, как покинули остров, кое-что забрали с него. — Оуэн буравил взглядом Косту. — Одну свою разработку. Крайне опасную, и затем имевшую серьёзные последствия. — Все их разработки имеют серьёзные последствия. — Да. И, полагаю, ты понимаешь, о чём я говорю. — Мне показалось, Оуэн специально выдержал паузу, чтобы анализировать, как меняется в лице Гэсс. Но тот был невозмутим и спокоен. — Ты ведь взял с собой что-то в тот вечер, не так ли? — Конечно. То, что было предписано командованием. — Коста медленно, холодно взглянул на Оуэна. — Вверенную документацию и лабораторное оборудование. Но ты лучше меня знаешь, я не смогу даже сейчас назвать тебе точный список. Я скован рамками бессрочного контракта. — Но эти рамки, — Оуэн улыбнулся и налёг грудью на стол, — не помешали тебе кое-что украсть… Воцарилась тишина. Такая, что я буквально слышала, как снег шелестит по стёклам. Бледный свет зимнего дня падал в несколько небольших окон. И меня вдруг охватил давно забытый, странный страх, иррациональный в каждой испытанной секунде. Что бы ни скрывал Коста Гэсс, но он безупречно делал это. Он спокойно смотрел в лицо Оуэну, опустив руки под стол, себе на колени, и наконец первым прервал молчание: — Ты ищешь то, чего здесь нет. — Неужели успел сбыть с рук? — спросил Оуэн. — Быстро же ты. И кому? На чёрный рынок, таким же контрабандистам и продажным тварям? Или в личное пользование наркобарону, мафиози или ещё какой шелупони? О чём, а точнее, о ком он говорит? Коста отодвинул от себя кружку и встал. — Ты задержался у меня дома, Грэйди. Стены скрипнули по-странному, как-то враз. Мы с Оуэном вдруг отметили, что снаружи стало поразительно тихо — не только внутри. Я бросила взгляд в окно и заметила, что людей на улице теперь не было. Где все? Коста опустил взгляд. Оуэн, напротив, откинулся на стуле и посмотрел на потолок. — Что это? Меня охватило дурное предчувствие. Гэсс чуть дёрнул щекой. Теперь я видела, как он заволновался — пусть на долю секунды, но потерял контроль. В этот момент с потолка посыпалась пыль. Мужчины напряжённо переглянулись. — Птица, верно, — издевательски ответил Коста. — Каких же размеров она должна быть? — не сдержалась я. Он сверху вниз посмотрел на меня, с высоты немалого роста, и улыбнулся. — Тут много всякого летает, детка. Но, что бы он ни скрывал, я поняла одно. Этот засранец чертовски меня бесит. Что-то зашуршало по кровле, и за окном в сугроб упали комья снега. Я быстро повернулась туда, буравя взглядом стекло и не понимая, какое предчувствие заставляет сердце так гулко биться. Грэйди молча положил руку себе на ремень. Я знала, что там у него была кобура. — Не двигайся, — угрожающе сказал он. Оба мужчины буравили друг друга глазами, собираясь прожечь по дыре в противнике, и не знаю, чем бы всё кончилось, но… Но мелкий — по сравнению с большими летунами, что водятся в этих местах — крылатый ящер сорвался с карниза и отправился в неровный полёт. Коста очень незаметно вздохнул, медленно убрал руки на стол. Оуэн тоже. Кажется, оба успокоились враз, и оба смотрели друг на друга со странным облегчением. Причин тому я не понимала. Пока что. А затем, кажется, поняла. Оконное стекло, где кухня, брызнуло мелкой серебряной крошкой на пол. Что-то гибкое и чёрное хлестнуло воздух. Потом брякнуло о деревянную раму, и нечто мощным прыжком пересекло скат крыши и грохнуло о другую её сторону. Мы с Оуэном вскочили со своих мест, я случайно перевернула стол. Коста так и остался сидеть, мрачно глядя на нас. Затем сказал угрожающе тихо: — Иногда не нужно искать неприятностей. Потому что поиск может увенчаться ещё большими неприятностями. — Что это? — игнорируя его слова, спросила я. Оуэн уже держал в руках пистолет. Он направил его прямо на Косту, хотя у того не было оружия. Пока не было. — Только шевельнись, — угрожающе процедил он. — Он украл с острова яйцо индораптора, Мейзи. — Что?! О Боже, нет. Мой ночной детский кошмар, который до усрачки напугает даже взрослых. Моё персональное чудовище, что до сих пор снится в самых плохих снах. Чёрный монстр, с которым мне не повезло встретиться у дедушки в особняке, теперь вернулся. Коста издевательски широко улыбнулся. — У вас было много шансов уехать отсюда. — Я не думал, что ты такой идиот, раз держишь у себя особь… — начал Оуэн и вдруг рыкнул. — Руки, ублюдок! Я тебя вижу! Я пошарила взглядом по общей комнате. Самое страшное, что против индораптора мне и Оуэну нечем обороняться. Даже пули ему не так страшны. Я вспомнила ту ночь в далёком детстве — ночь в моей красивой спальне, когда я прыгнула в кровать, надеясь, что под покровом тёплого родного одеяла спасусь от всех призраков и монстров, но один из них прокрался в окно, скользнув с крыши. Как сейчас. Сама не заметила, как руки задрожали. Соберись, Мейзи! Этот гад на тебя смотрит. Я быстро взглянула на Оуэна. Тот был настроен решительно и не спускал с индейца глаз. На короткий миг наступила такая тишина, что в ушах всё зазвенело. — Я тебя тоже вижу, белый ублюдок, — медленно сказал Коста и резко свистнул. Оуэн выстрелил. Коста упал на пол, но я поняла сразу: мой отчим промахнулся, а браконьер оказался достаточно ловким, чтобы увернуться от пули. Он резво вскочил и прыжком бросился на Оуэна, сбивая его с ног. Пистолет он задрал вместе с его рукой наверх, стиснул запястье в стальной хватке. Я взялась за стул и подняла его, чтобы обрушить на загривок Гэсса, пока они с Оуэном сцепились в драке. Но стекло другого окна лопнуло, и в дом в осколках ввалилось огромное чёрное тело, расколовшее собой деревянную кровать. — Мейзи, беги! Это был Оуэн. Коста Гэсс потеснил его к стене и сосредоточенно душил предплечьем, взяв в захват. У Оуэна лицо было набрякшим и багровым, а у Косты выступили и надулись вены на руках, над клетчатой рубашкой с закатанными рукавами. Всё заняло не больше двух секунд. Я перевела взгляд с Оуэна на тварь, копошащуюся на подломившейся кровати — и рванула к двери что есть сил, даже не думая, что делаю. Страх колотился в висках и груди, страх такой, что я не могла соображать. Ловко перевернувшись со спины на лапы, передо мной был он — мой худший кошмар. Индораптор. Чёрное гибкое тело с золотой полосой от верхней челюсти до кончика гибкого хвоста подобралось, как пружина, для прыжка. Всё, что я заметила — он был таким же жутким, как тот, в поместье Локвуд в моём поместье. Но глаза — глаза были слишком яркими и странно-голубыми. Ни у кого и никогда из ящеров я таких глаз не видела, и мне показалось, они были ещё хуже хищно-жёлтых. Они были чудовищно разумными. Огромное чёрное тело. Сколько в нём? Порядка двадцати трёх с лишним футов. А в высоту? Почти десять. В домике Косты ему тесно, и он разнёс всё окно в щепы. Теперь в него задувает ледяной ветер, колышет занавеси. А мне чудится, что подвижная и удивительно живая мимически морда чудовища изобразила страшную улыбку. Почти садистский, убийственный оскал. — Боже… — прошептала я, почти не слыша собственного голоса. Издав яростный короткий вопль и ощетинив торчащие на голове острые, точно иглы, протоперья, индораптор покрыл одним прыжком всю комнату. Я спиной ощутила его дыхание и вовремя упала вбок. Хищник пролетел мимо и врезался в дверь, до которой мне оставалось пробежать всего четыре или пять шагов. В доме ему было тесно. Он был не так поворотлив и манёврен, как я боялась. Оуэн громко булькнул горлом и крепче вцепился в руку душителя: чёртов Коста не выпускал его из цепких смертоносных объятий. Глаза навыкате, весь красный и потный — я видела Оуэна и понимала, что обязана ему помочь. Но кто поможет мне?! Громко завизжав, раптор мотнул тяжёлой башкой и бросился вслед. Я рванула к мужчинам, потеряв голову от страха. Вдруг Коста яростно выкрикнул: — Takoma! Takoma, oneve! Oneve!!! Я снова прыгнула вбок. Раптор — за мной. Мой ход дважды выполнить не удалось, хищник понял, что я хотела сделать. Он подсёк мне ногу когтями, быстрый, как дьявол. Её обожгло глубокой резкой болью, и я с воплем упала на дощатый пол, грохнувшись локтями о половицы. Затем поползла вперёд, даже не думая, что делаю. Издав торжествующий визг, хищник навис надо мной, наступив огромной лапой между ног. Когти стукнули по доскам. Я вспомнила, как он любит играть с добычей прежде, чем её убить. И сжалась на месте, инстинктивно закрыв голову руками, потому что не успела бы встать. А потом кто-то схватил меня за плечи и встряхнул, поднял, прижал к себе и толкнул за спину. — Такома, назад!!! — взревел он. Я вцепилась во что-то в рубашку и вздрогнула, когда чёрная коса упала мне на плечо. Это был Коста. Коста Гэсс бросил Оуэна, зашедшегося душным громким кашлем, прямо на пол, и встал между мной и индораптором. Я ненавидела этого человека, но сейчас он был единственным, что отделяло меня от чудовища. Сжавшись и спрятавшись за ним, я, затаив дыхание, смотрела, как индораптор раскрыл огромную зубастую пасть с влажным, гибким чёрным языком в ней, и издал злобный сип на своего — кого? Хозяина? Или такого же врага, как мы? Из горла раскатом прокатился низкий драконий рык. Зубы, выступающие из пасти, показались ещё больше из медленно раздвинувшихся челюстей — те были точно тиски. Динозавр прыгнул вбок, пытаясь достать меня в обход Косты, но тот был наготове. Он резко развернулся и рявкнул: — Такома! Нельзя! Ещё прыжок, теперь — в другую сторону. Умные глаза у индораптора светились в глубоких глазницах охотничьим интересом, сумеет ли он меня сцапать. Коста угрожающе сжал руки в кулаки. — Только попробуй, засранец. Мгновение раскололо воздух напряжённой тишиной. За него должно было решиться всё, в том числе — что будет дальше. Послушается ли странный динозавр своего ещё более странного хозяина, или инстинкты возобладают в нём, и он подомнёт под своим телом нас обоих? Он огибал нас, выискивая слабое место и секунду, удобную для атаки. У Косты в руках не было никакого оружия, но он встал наизготовку, всем своим набычившимся видом давая понять — он не боится раптора. В отличие от меня! — Такома, — процедил он и прищурился, сделав вперёд шаг. Чёрная тварь хлестнула хвостом, точно бичом, и с громким щелчком он снёс к чертям кухонные полки вместе со всей утварью. Банки, склянки, кружки и прочая дребедень поскакали по полу, прямо под лапы индораптору. Я опустила взгляд на них. На вторых пальцах нервно отстукивали свой, особый, ритм чёрные изогнутые когти. Такими можно было кроить черепа и крошить кости. — Nde iahoia'ténhawe karhá: kon! — яростно выкрикнул Коста. Зверь поджал хвост, вильнул кончиком вбок. Гряда костяного гребня на спине выступила между костлявых лопаток, когда он склонил голову ниже и обнажил зубы, ворча на индейца. Но тот вдруг взмахнул руками и рявкнул. — O: nen! Чёрный дьявол развернулся в мгновение ока. Он рванул к двери и выбил её огромным телом. Я не успела опомниться, но Коста Гэсс уже выскользнул из моих рук и прыгнул вслед за индораптором. Поражённый Оуэн глядел на всё это, сидя у стены и вжавшись в неё плечами, но и он вскочил и выбежал на порог. Чёрное гибкое тело перемахнуло через встревоженных игуанодонов в загоне. Грузно упав на снег, индораптор стремительно помчал на четырёх лапах к темнеющей вдали кромке леса. Спустя секунду из-под тента на джипе, сбивая столбы и срывая на ходу брезент, вылетел и Коста. — Они сбегают! Ч-чёрт! — выругался Оуэн и пнул дверной косяк, разбитый в щепы. Я смотрела вслед машине, нагоняющей жуткую тень, и думала о том, что в этот день смерть прошла мимо меня, едва не забрав с собой.