Эрвин Чарграфф, 1792
1
— Ребята, как всё… Я грохнула дверью и, прихрамывая, устремилась из узенького коридорчика через маленькую общую комнату — к себе. Оуэн вошёл следом, непривычно мрачный. За ним нашу террасу порошила метель. — …прошло, — закончила Клэр и поджала губы. Я от души шарахнула дверью уже в мою спальню. Кажется, весь маленький домик содрогнулся от моего гнева, возмущения и бессилия. Надо бы не так яростно, Мейзи, иначе развалишь нахер эту лачугу. За стеной было тихо. Родители переговаривались шёпотом. Я прошлась взад-вперёд, сорвала с себя куртку и швырнула её на кровать. В груди росла и царапалась бессильная злоба: я снова ничего не сделала, снова была бессильной и снова упустила ублюдка, обокравшего ИнДжин. И не за их имущество я так радела. Просто он уже наделал много дерьма. А что будет теперь? Когда мы знаем, что в прериях Нью-Мехико живёт такая смертельно опасная тварь — и я не про грёбаного Косту говорю. Я посмотрела в мутное стеклянное окошко, которое отделяло обе комнаты друг от друга и было обычно занавешено клетчатой сопливой шторой. Шагнула ближе, прильнула к нему так, что оставила пар от дыхания. Хотелось, чтобы на кончиках пальцах была не пустота. В гостиной Оуэн кинул кобуру на диван и развёл руками. — И что ты будешь делать? — в вопросе Клэр было больше сочувствия, чем желания взаправду узнать, что предпримет Оуэн. Она подошла к нему, чтобы крепко обнять. Странное чувство заставило меня прижать разбитые локти к бокам. Царапнуть стену, обшитую вагонкой, пальцами с короткими ногтями. Такое болезненное, такое странно саднящее чувство в груди нарастало и усиливалось каждый раз, когда я смотрела на них. А они обнимались в центре комнаты, и Клэр совсем не обращала внимания на шкворчащую в масле кукурузу. Я понимала в чём дело, да; понимала, потому что дурой никогда не была. Но принять и признать — две такие разные вещи! И сказать себе честно — ты безобразно одинока, Мейзи Локвуд, и страдаешь от этого, было трудно. Здесь я свободна и заперта одновременно. Единственная в своём роде клонированная девчонка, рождённая и выросшая практически в неволе. Про меня можно было легко сказать — жила с рождения в золотой клетке. У меня было всё, чего бы я ни пожелала. Дедушка часто говорил — я денег не жалею, и добавлял: — Знаешь, Мейзи. Это любимая фраза моего лучшего друга, Джона Хаммонда. Умнейшего человека, а главное — мечтателя, каких не сыскать. Но мой лучший друг, Иен Малкольм, говорил совсем иначе: опасные мечты приводят в одинокие дали, откуда хорошо наблюдать за тем, как медленно человечество, поражённое плодами твоей мечты, как заразой, проживает дни угасающей эпохи своего существования. Тут Оуэн прервал мои мысли: — Всё было, как тогда, Клэр. Он нас едва не сожрал; не знаю, каким чудом мы к тебе вернулись. Но то, что произошло, меня чертовски беспокоит. — Мы думали, Гэсс продал его в Европу… — прошептала Клэр. Оуэн задумчиво отвёл в сторону рыжий локон от её лица. Покачал головой: — Мы ошибались. — Он до дьявола алчный, паршивый мерзавец. Как и все инджиновские ублюдки. Мы не могли ошибиться! — Но мы ошиблись. — Да как же… — она бессильно поджала губы. — Яйцо индораптора стоило кучу денег; может, их было больше, чем одно? И он не успел продать это? — Не знаю. Не знаю, как всё было! Документы потеряны, у нас нет точного списка эмбрионов и разработанных проектов ИнДжин. Зато — поздравь нас — по Нью-Мехико разгуливает теперь эта жуткая тварь. — Поздравляю, — кисло ответила Клэр. — Кстати, надо накрыть на стол. Кукуруза сварилась. Оуэн снял куртку и повесил её на крючок у двери. — И меня прям бесит это говорить, — он энергично прошёл к нашей маленькой кухонке, — но, если бы не Гэсс… Клэр вскинула брови. Оуэн кивнул. — Это Гэсс не дал ей сожрать нас с Мейзи. Он может как-то влиять на эту тварь. Командовать. — Ты шутишь? — Нет. Они замолчали. Потом Оуэн сказал гораздо тише: — Он с ней говорил. Даже по имени звал. Я… правда, забыл… — он поморщился. — Чёрт возьми, как же оно звучало? Что-то географическое, есть ещё такой город на западе. — Таллахасси? Даллас? — Чёрт, нет. — Такома, — я показалась в дверях и неловко привалилась к широкому косяку. Оуэн и Клэр замерли, будто с поличным пойманные школьники, которых учитель застукал с поцелуями в кладовке. Я же прошла в комнату и упала в старое продавленное кресло, вытянув на ковёр раненую ногу. — Он назвал его Такомой.2
Початки кукурузы парили в воздух сладковатым ароматом и брызгали прозрачными каплями, когда мы в них вгрызались. Я была сейчас сама чертовски голодной, не хуже индораптора. Клэр ещё приготовила курицу в рукаве и пюре. После наших приключений простой обед в кругу семьи был чем-то фантастическим. Мы собрались вместе, только чтобы набить желудок вкусностями, когда за окном метёт снег, хотя Клэр вообще-то должна была уехать Бостон — вот это класс. Но очень скоро, когда первый голод прошёл, в голове заворочались шестерёнки. Из ума не выходило всё, что случилось этим утром в индейской резервации. И его я тоже не могла прогнать из мыслей. Раз за разом очень ясно видела его перед собой. У него длинное чёрное тело. У него кератиновые когти и зубы в ряд, как у крокодила выступающие наружу из пасти. На голове, над надбровными дугами, торчат, словно шипы, протоперья. И взгляд. У индораптора дьявольски умный взгляд. Я захрустела кукурузой, стараясь отвлечься и не думать о нём. Но не получалось. Мы ели почти молча, обмениваясь только фразами по типу «передай соус» или «я больше люблю курицу на кости, ты в курсе?». Конечно, очень важная информация. Никто не хотел вспоминать о делах, хотя о них забыть было невозможно. К тому же, Оуэн и Клэр не говорили о работе, когда сидели за столом. Это у них было правило такое. Наконец, курица была обглодана, кукуруза съедена, а метель снаружи превратилась в настоящий буран. Снег сыпал блёстками в прозрачном солнечном свете. Когда солнце и метёт одновременно, значит, мороз ударил нешуточный. — Ну, — бодро откликнулся Оуэн, прекрасно чувствуя, что настроение у нас с Клэр сейчас не очень, — посмотрим, что в мире творится? Он подошёл к телику и взял от него пульт, а потом включил новостной канал. Это был эфир CNN. С плоского небольшого экрана нашего старенького зомбоящика на нас злобно глядел пернатый археоптерикс. — Чёрт, — разочарованно протянула Клэр. — И здесь динозавры. Её тонкую иронию мы оценили, но ничего не сказали. Диктор вещал с полуфразы: — …в противостоянии между людьми и древними ящерами, чей генетический код был восстановлен и дополнен учёными компании «ИнДжин». В частности — представшим перед судом в Гааге доктором Генри Ву. Сбоку в маленьком окошечке всплыла фотография моего давнего знакомого. Генри Ву за последние несколько лет стал выглядеть гораздо лучше прежнего, хотя заметно постарел. Он больше отдыхал и, кажется, ему отставка от всех дел «ИнДжин» и «Биокорп» пошла на пользу. Сейчас он трудился в одной упряжке с доктором Сеттлер в Бостонском университете, изучая доисторических насекомых и мутацию современных особей из-за со-влияния на природу динозавров. — Он отмечал в своих интервью не раз, что учёные корпораций создавали не точные копии динозавров, существовавших миллионы лет до нас, а фактически генетических чудовищ, чьи ДНК были дополнены ДНК современных существ — от земноводных и амфибий до теплокровных млекопитающих… — Подонок, — равнодушно откликнулся Оуэн. — Эй! — Чего? — он медленно посмотрел на Клэр. — Я не буду лизать жопу этому гаду, если вы сейчас типа не враждуете. Я никогда с ним не мирился. — Он только учёный, — заметила я. — И делал то, что всегда делают учёные. — И что же? — Совершал открытия. Оуэн покачал указательным пальцем. Я эти альфа-замашки терпеть не могла, но снисходительно улыбнулась ему. — Он зарабатывал огромные деньги, и ему платили за то, что буквально издевался над самой сутью всего живого. Дёргал за ниточки и думал, сможет сделать удовлетворяющее его больному воображению пугало для слюняво-восторженных клиентов парка. — Кто-то сказал бы иначе, — возразила Клэр и нахмурилась. — Не будем об этом. — Конечно, не будем, — я отодвинулась от стола. — Это ведь не у нас под боком в соседнем штате бегает машина для убийств. Это ведь не у нас каждый день случается какая-то хрень, и людей жрут, как семечки, прям на улицах. — Ты про индораптора забудь, — сказал Оуэн. — А зачем тогда меня взял с собой, если не хотел, чтобы я о нём знала? — парировала я. Оуэн не нашёлся, что ответить. А я задумалась. Действительно, вопрос хороший. — Тебе пора собираться, между прочим, — Клэр быстро взглянула на Оуэна. Да будто я не вижу эту вашу игру в гляделки, чёрт! — Ты рюкзак сложила? — Уже неделю как. — Так не терпится смотаться отсюда? — ухмыльнулся Оуэн. — Вообще-то, да. Я ему совсем не врала. Вместе с Клэр уехать в Бостон и навестить Элли и Генри было просто чудесной идеей! И ладно ещё параноик Оуэн согласился с Клэр, что мне периодически нужно куда-то выбираться, а вместе с ней поехать будет вполовину не так опасно, как одной. Завтра ночью у нас самолёт: я ждала рейса, как Рождества, и знала одно. Я нисколько не пожалею о своей поездке. Всё пройдёт чудесно. Я проведу целый уик-энд в компании близких, динозавровых костей и экспонатов Бостонского университета, и никто, и ничто не посмеет испортить мне удовольствие.3
Нью-Мехико, округ Берналило, город Рио-Ранчо
Прошло полторы недели с тех пор, как он уехал из Лос-Лунас и старался больше там не появляться. Валил густой снег. Белыми мухами садился на плечи, сыпал как бешеный на поля ковбойской шляпы. Снега выпало очень много в этом году. Прям даже непривычно много. Интересно, что об этом скажут учёные? Он уже видел много статей в «Нью-Мехико Ивнинг» и «Мехико Трэвеллерс» крупными заголовками типа «Апокалиптическая погода», «Мексиканцы шокированы выпавшими осадками», «Самая снежная зима в Санта-Фе с 1961 года». Ну приедет потом целая делегация метеорологов, ну посмотрит на снег с дождём, на град со льдинами размером с индюшачье яйцо. А потом разведёт руками и скажет — это природа, чего вы хотели. Неудачники, кормящиеся задарма. Ещё бы добавили: на всё воля Господа. Коста Гэсс закинул ботинок себе на колено, развалившись в большом оранжевом кресле самым непринуждённым образом. Стол был расположен очень удачно, за пальмовой кадкой, в самом углу кафе со стенами закатного цвета. Если бы не дорогая мебель тёмного дерева, у него бы рябило в глазах. Сам он любил места поспокойнее и попроще. Но мало кто пялился бы на него здесь: место, как ни крути, Росс выбрал идеальное. Кругом полно туристов, и никто думать не думал, что в центре Рио-Ранчо можно было спокойно поговорить о биоинженерии с таким человеком, как Траск, и встретиться с членом официально разорившейся компании ИнДжин, где кредиторами выступали крупные японские консорциумы, очень солидные, со стабильным финансовым источником. Коста жалел только, что здесь нельзя было курить. Чёртовы правила. Раньше было не так. Раньше было лучше. «Рассуждаешь, как старик» — подумал он, но знал, что был прав. Мир в его молодости — когда ему было восемнадцать или двадцать — казался проще, пусть и жёстче. В нём не было щадящих дебильных законов для беззубых, в нём никто не рад был видеть двух педиков, целующихся взасос, или мужика, размалёванного, как баба. На эту хрень теперь можно было смотреть всем и всюду. Детям младше тринадцати нельзя ходить на фильмы с кровавыми сценами, поэтому все ужастики и триллеры стали пресными, как гнилая брюква, и убивали в них или дебильно, или за кадром. Но даже сраный Дисней выпускал фильмы и мультики со всей этой толерантной хернёй, которую Коста на дух не переваривал, и теряли берега в вопросах добра и зла. Когда всё серое, трудно определиться в выборе своей палитры. Он видел этот современный, новый мир — миром неопределившихся, утративших себя людей, позабывших о принципах. Все перестали по правде уважать друг друга. Все перестали быть собой, потому что можно было стать, кем угодно. — Ебаная страна ебаных возможностей, — процедил Коста и поморщился, когда официантка поднесла ему чёртов американо. Вот опять. Эти улыбки, притворная фальшь, всё насквозь ложь. Всё кругом — чёртова подстава. Такие люди, как он, уже сами будто динозавры. Реликты прошлого. Он смотрел на тех немногочисленных посетителей кафе с глубокой неприязнью, но не выражал её никак — только если заглянуть в глаза. Теперь же в глаза никто не смотрит, и Коста мог быть спокоен. Его ненависть никто не заметил бы. Да, раньше жить было опасно. Он помнил времена, когда приехал в Лос-Анджелес на приработок — и там трое чёрных затащили его в подворотню и пырнули ножом просто потому, что он был индейцем и свободно гулял по их району. Это, типа, было не по правилам. Нельзя там было появляться никому, кроме чёрных! Чёрный же, как патока на Хэллоуин и как самая безлунная ночь, патрульный коп, к которому Коста сам приполз с пером в боку, отвёз его на машине с мигалкой в больницу. Там его с недовольными рожами, но зашили. Теперь же он просидел бы в стерильном коридоре в очереди с музыкой, ожидая, когда вежливый врач примет и резюмирует — вашей страховки на лечение не хватит, мистер Гэсс, просим извинения, что отняли ваше время. Коста хотел бы, чтобы всё это сгинуло в огне. Чтоб Господь, если он есть, шарахнул в эту землю молнией, священным огнём, саранчой или потопом. Миру потреблядства не хотелось желать жизни и не хотелось служить. Вкус его потерялся в химозных усилителях. Даже кофе был каким-то пластиковым. И все стали — мать их — размякшими слюнтяями, боящимися собственной тени и чужого осуждения. В двери за стеклом показались две мужские тени, Коста тихо улыбнулся себе в чашку. Он подождал, пока те войдут и отряхнут снег со своих новеньких горнолыжных курток нараспашку, какие обычно носят на дорогих курортах. Они сразу увидели Гэсса — это ленивое тёмно-коричневое здоровенное пятно в прозрачном утреннем спокойствии. — Приветствую, — хмуро сказал Росс. Он был Косте по подбородок и уже давно страдал алопецией. Он провёл по лысому затылку рукой и сел напротив. Коста прищурился и пожал руку ему, потом — второму. С Эдвардом Траском он был не знаком, поэтому им представили друг друга. Без должностей, без лишних фамилий. — Будете кофе? — предложил Коста и улыбнулся. — Он здесь как раз мерзкий. Траск что-то промычал и посмотрел на Косту поверх тонких очков. — Да, пожалуй, — Росс считал меню с помощью смартфона. Коста снова с весёлой издёвкой сморщил нос, совсем как турист, на глазах которого с аппетитом едят шашлык из сверчков. — Вот поэтому, — заметил он, — я и взял только американо. — Да, — невпопад согласился Траск. — А погодка у вас… — Не фарт, ага. Но местным нормально. Джипы вполне спокойно проедут к каньону, а там уже — считай, самый сезон. И фигурный покос туристического бабла. — Сезон чего? — Росс поднял глаза от экрана телефона и меню. Коста откинулся на спинку стула и положил на неё руку. В его чёрном непроницаемом взгляде что-то переливчато блеснуло. — Сезона спаривания апатозавров, конечно. — Зимой? — удивился Росс. Коста усмехнулся. — Ваша компания воссоздала динозавров из тлена бытия и нихрена, и вы не знаете сами, когда и как они размножаются? — Знаете, мы не учёные… — Да это ясно, что не учёные. — Коста отпил кофе. — У апатозавров яйца зреют две или три недели до откладывания. Потом в кладке они лежат до трёх месяцев. — До трёх месяцев?! — Вы так удивляетесь, словно ваша жена по-тараканьи детишек рожала, — сказал Коста, расширив глаза. — Чтоб сразу из себя орду выплюнуть, и чтоб они тут же по делам побежали. Кайма и ресничный край у него были такими тёмными, что казалось — он подкрашивался. Но просто этому засранцу с лучистыми морщинками от улыбок повезло в генетической лотерее. Росс и Траск слушали его с непонимающими лицами. — Поэтому динозавры и вымерли, или вы тоже не в курсе этого? Птицы и крокодилы — любые — в наши дни откладывают яйца от нескольких недель до трёх месяцев. Но динозавры ждали и дольше, до полугода, и это в условиях крайне жёсткого, сурового климата сыграло с ними плохую шутку. Потом ваши учёные намешали у них в ДНК какую-то бурду, и опля! — наши зверюги вылупляются уже три месяца спустя. Людям бы так же… Но не суть. Апатозавры! У них очень красивые ухаживания. Ревут, пачкаются в грязи, шатаются туда-сюда, самоудовлетворяются, в общем, всё, как у людей. В долине Рио-Гранде есть большое, но мелкое озеро, Кабеса-де-Вака. Туда всю воду стягивает с дельты Большой Рио. Так вот, эти гиганты там обосновались. Вроде как стадом. Место живописное, туристы едут туда толпами — а сейчас, в гон, апатозавры начнут подниматься из воды. — Секс всегда продавал хорошо, — пожал плечами Росс и улыбнулся. — Только там же холодно. Как они… — Близ Мексики теплее. Озеро не заледенело, так что все, кто здесь торчат, ждут автобуса на Рио. А апатозаврам до чёртиков плевать, в какой обстановке размножаться. — И потом что? — Траск поднял руку и щёлкнул пальцами, чтобы к нему подошли. Он выглядел немолодо, но моложаво, и спортивно вдобавок. Это был мужик-паркетник, не мужик-внедорожник. Его мускулы оттачивались в спортзалах, а не на тренировках в армии, на охоте, в работе или при других естественных условиях. И Коста подумал, что он бы с удовольствием сломал ему шею. Даже за бесплатно. Он медленно побарабанил пальцами по спинке стула. — Потом — всё зависит от того, что вам нужно, — ровно ответил он. Росс оценивающе посмотрел на него. — Есть проблема. — М? — Центр в Мексике. Южнее границы. Траск очень внимательно следил за мимикой Косты, но тот был вселенски спокоен. Лицо его, вспаханное мелкими морщинками и помеченное неровной картинкой широких пор и немолодой уже кожи, ничего не выражало. Длинные чёрные волосы, прямые, как вода, падали на предплечья и на спину. Он был как чёртова рок-звезда, случайно забредшая в семейное кафе, в своём небрежно наброшенном тёмно-зелёном пальто, похожем на армейскую шинель, с серыми отворотами на широких рукавах. Тяжёлая челюсть и широкие скулы придавали весомости выражению его лица, и было в нём что-то дьявольское и по-индейски хитрое. Такому человеку Траск не доверил бы даже кофе до стола донести — отравит или плюнет. Но Росс твердил, что лучше специалиста не сыскать. — Называется — Сангре-де-Лага. Мы выкупили у мексиканцев землю, считай, там закрытая территория, местных не будет. — Местные туда и не сунутся, — усмехнулся Гэсс. — Южнее границы? Там сейчас настоящий ад. Власти закрыли те территории. Это же близ Тодас-Сантос? Траск кивнул. — Хорошее было место, — вздохнул Коста. — Называлось — «волшебный городок». Там были пляжи и церкви, и больше ничего. — Наш центр мы разместили в лесу Сьерра-Ла-Лагуна. — Мексиканцы продали вам свой природный заповедник? — Коста улыбнулся. — Ну, скажем, сдали в аренду. По документам всё нормально. — Сказал Траск. — Три часа назад дрон засёк нашего человека. Он проехал на джипе отметку в пол-мили и остановился в мотеле «Грация», ну, это в муниципалитете Ла-Пас, там ещё живут люди. — Это был Росс. — Пока их не съели — живут, — невозмутимо сказал Гэсс. Траск резко снял свои очки и протёр их рваным жестом. Затем посмотрел в сторону. — Где эта чёртова официантка… — Наш человек должен был остаться там до нашего приезда. Но хозяйка мотеля сообщила, что он собрался съехать через час и уточняет у местных дорогу до леса. — Отчаянный малый. Я б туда даром не поехал. — А за деньги? — Смотря за какие деньги. — Глаза у Косты странно блеснули. — И, конечно, он хочет взглянуть на красоты природы не там, где разрешено? Росс медленно кивнул. — М, занятно. А своей охраны у вас там нет? Вы всегда бежите на личную встречу с простым наёмником типа меня? — Говорят, вы лучший в этих местах, — сказал Траск. — Правильно говорят, — кивнул Коста и допил залпом кофе. — Охрана есть, но рассредоточена по периметру. На территорию никто не заходит. — Что так? Боятся, что им ваши питомцы ручки-ножки пооткусывают? — Да, — твёрдо сказал Росс. — У нас токовое ограждение на семьдесят восемь футов. — Наверное, там живут самые добрые динозавры в мире, — пробормотал Коста. — Мы дадим вам всё необходимое: оборудование, людей, технику. — Сказал Траск. Наконец, им принесли кофе. Мужчины смолкли, пока девушка ставила чашки против них. — Вы хотели бы заказать ещё кофе или что-то другое? — вежливо спросила она у Косты. — Нет, кофе гадкий на редкость, — сказал он улыбчиво. — За свои-то деньги. — Но… у нас вторая чашка идёт бесплатно. Коста просиял. — Тогда, конечно, не откажусь! Росс сделал глоток и поморщился. — Горечи многовато. И зерно плохо перемололи. — Да вообще это пойло для скота за семь долларов, обдираловка. — Коста прищурился. — Так что, мы остановились на самом приятном. Вы мне — тачку, оружие, людей, деньги… — Сколько вы хотите получить за свою работу, мистер Гэсс? — это был Траск. Он уже знал, что этот до чёртиков алчный субъект возьмётся за дело. Да, заломит цену, но кто не заломил бы? В те места предпочитали не соваться. Там обитало слишком много существ, встреча с которыми не сулила ничего, кроме летального исхода. — Чтобы перехватить дурачка и выписать ему билет на тот свет? — Коста прищурился. — Я чего-то не понимаю, но, если хотите, чтобы он максимально быстро исчез с радаров, достаточно просто пошире открыть ворота — и пусть едет в последний путь. Живым он оттуда не выберется. — Проблема в другом. Нам как раз надо, чтобы выбрался, — сказал Росс. — Это наш человек, и вернуть его на базу следует в целости и сохранности. — Занятно! А почему не можете перехватить его до вторжения в ваши частные владения? У вас охрана страдает полной рабочей импотенцией? У них бессрочные отпуска или забастовка? — Он… — Траск тяжело вздохнул и переглянулся с Россом. — Он глушит наши сигналы. Мы не можем связаться с охраной. — Сказал тот. — Вся система связи у него под контролем. Все станция не в курсе происходящего. — Вообще зашибись! — Да. Охрана хорошо знает, что это наш сотрудник с уровнем доступа, позволяющим проехать за стену с вооружённым отрядом. — Он вас и тут поимел?! Однако, он мне нравится. Как его зовут? Траск лёг локтями на стол. Очень тихо ответил: — Генри. — Молодец, Генри, — заметил Коста и предал глаза долу с таким торжествующим выражением, что Траск сразу захотел ему врезать. Этот жадный, язвительный, надоедливый засранец его раздражал. — Так вот. Чтобы вернуть гениального самоубийцу Генри вам, мне понадобится восемьдесят тысяч и всё, что вы перечислили выше. И впридачу — нужно будет доставить туда кое-кого… но об этом потом. — Почему так много? — А вы думали, я прокачусь за бесплатно? — ухмыльнулся Коста. — Нет, спасибо. Аттракционов с хищниками мне и дома хватает, а у вас там всякой дряни полно, от карнотавров до велоцирапторов. — Рапторов больше нет, уже давно, года два, — машинально поправил Росс. — Куда же они делись? Росс будто бы замялся. Его спортивный коллега с усмешкой облокотился о стол. — Что такое? Почему стесняетесь? Чем ещё хотите меня порадовать? — небрежно спросил Коста. — Их съели, — с большим удовольствием сказал Траск. — Аллозавры.