Близкие люди

Тома всегда был благодарен Аято за проявленную доброту. Он плохо помнил свое детство — только то, что было плохо, больно и холодно. Жить приходилось на улице, ночевал он иногда буквально под открытым небом. Лица родителей стерлись из памяти. Тома уже забыл, почему же все так сложилось — почему он оказался на улице в столь юном возрасте. Наверное, случилось что-то серьезное. А может, произошла нелепая случайность. Они жили не в самом благополучном районе, полном постоянно дебоширящих пьянчуг. Может, его родители просто оказались не в том месте и не в то время, и поэтому жизнь выбросила Тому на холодные, жестокие улицы, не знающие пощады. Сейчас Тома не брался гадать. Прошлого не изменить, да и ему, если честно, этого не хотелось, ведь теперь у него был Аято. А то, что так он оказался пожизненно связан с мафией, — это уже лирика. Аято он встретил одним промозглым, противно-дождливым вечером. Уже начинало темнеть, дождь лил с самого утра и не думал заканчиваться, и Тома слонялся от козырька к козырьку, пытаясь придумать, где провести эту ночь так, чтобы не проснуться в луже, натекшей с водосточной трубы, и не простыть. Простуда означала только одно — смерть. Беспризорные дети никому не были нужны. Тома не помнил, о чем он еще думал тогда, — дни сводились к отчаянным попыткам выжить, найти ночлег и, если повезет, раздобыть еду, украв ее или деньги на хотя бы вчерашнюю черствую булочку. Такая жизнь ему не нравилась, но выбора у него не было — он был сиротой, и должен был зубами выгрызать свое право не сдохнуть в ближайшей канаве. В тот вечер, выбегая с одного крылечка и направляясь к другому, побольше, Тома врезался в незнакомого мальчика. Он выглядел не в пример лучше самого Томы: опрятный, ухоженный, лицо сияло чистотой, светлая куртка, словно маяк, светила среди непроглядной тьмы и грязи, окружавших Тому. Кроме того, рядом с мальчиком возвышался представительного вида мужчина, держа над ним зонт. — Аято, пойдем, — поторопил мужчина. Мальчик — Аято — пристально смотрел на Тому. Тома привычно напрягся, ощетинился, готовый огрызаться и защищать себя. Но ничего не произошло. — Давай заберем его себе? — сказал Аято. Тома удивленно уставился на него, забыв про то, что стоит под проливным дождем и холодная вода затекает под воротник потертой, местами дырявой, выцветшей толстовки. — Сколько раз говорил, что нельзя тащить в дом с улицы все подряд, — вздохнул мужчина. Тома понял — он, наверное, его отец. — Но он красивый! — возмутился Аято. Эмоции на детском, гладком личике казались странными, словно ему не шло так откровенно злиться. — Отмоем, накормим его. Пап, пожалуйста! Мужчина снова вздохнул. Тома молча наблюдал за ними, не понимая, чего ему ожидать. Он что, бродячий пес какой-то, чтобы можно было его подобрать вот так? Отмыть, накормить... а дальше что? Нацепить на шею ошейник и посадить на цепь? Тома фыркнул. Внезапно поднявшийся ветер развеял безрадостные мысли, впившись колким холодом в и без того продрогшее тело. Правда заключалась в том, что он и был бродячим псом — выброшенной на улицу собакой, которой не нашлось места больше нигде. Жить вот так, перебиваясь подачками неожиданно добрых людей и украденными деньгами и едой, могло привести только к одному — к голодной смерти где-нибудь в переулке. Тома не питал радостных надежд на свое будущее, но он готов был бороться до последнего. — У него и взгляд, вон, видишь, какой уверенный? — Тома снова услышал голос Аято. — Я готов взять за него всю ответственность. Буду кормить и ухаживать за ним. — Еще скажи, что выгуливать будешь, — сорвалось с губ Томы, и он замер, зажмурившись и ожидая удара. Но его не последовало. — А если скажу? — Аято хитро прищурился, подойдя ближе и не обращая внимания на то, что дождь тут же яростно обрушился на его аккуратно уложенные волосы и опрятную одежду. — Будешь слушаться? Тома задумался, но больше для вида — ответ был очевиден. Другого шанса ему больше не представится. Но он все равно спросил: — Мне погавкать? Аято нахмурился. Его отец прокашлялся так многозначительно, что Тома тут же отбросил свою браваду. — Извините, господин, за мое недостойное поведение, — он склонил голову, смотря в землю. Лужи под ногами дрожали под натиском дождя. — Обещаю, что не доставлю вам проблем. Тома не спешил поднять взгляд и не видел выражений лиц Аято и его отца. А потом почувствовал на затылке теплую ладонь. Он распрямился — Аято ерошил его волосы легким движением. — Пойдем, собачка, — улыбнулся он. — Обещай, что будешь хорошим мальчиком. Тома из вредности хотел погавкать в ответ, но сдержался, только кивнув. — Под твою ответственность, Аято, — мрачно произнес его отец. Аято кивнул. — Не разбалуй его. Аято взял его за руку — в его чистой, бледной ладони грязная рука Томы смотрелась неуместно, и Тома попытался отдернуть руку, чтобы не запачкать его, но Аято сжал пальцы сильнее, почти до боли. — Веди себя смирно, — неожиданно жестко для ребенка произнес он, — и все будет хорошо. Обещаю. Тома кивнул и послушно шагнул под широкий зонт. Может быть, если бы он тогда знал больше, он бы не согласился. Может быть, его бы насторожило то, с какой легкостью они подобрали его с улицы, как побитую псину, и то, как Аято относился к нему с самого начала. Может быть, ему действительно стоило отказаться от такого предложения, но он сделал свой выбор в тот дождливый вечер — и, если честно, еще ни разу об этом не жалел. То, что Аято оказался наследником главы мафии, Тому удивило, но не так сильно, чтобы он ошалел от этой новости. Тома догадывался — в доме Аято часто собирались люди, напоминавшие солдат. Широкоплечие, подтянутые, с мрачным видом и пронзительным, злым взглядом. Тома достаточно насмотрелся на таких, когда жил на улице, но здесь они не представляли для него угрозы, потому что подчинялись отцу Аято, а тот, хоть и относился к Томе с легким презрением, в обиду его никогда не давал. Хотя особого расположения Томе тоже не выказывал. Тома старательно отрабатывал каждую минуту, проведенную под крышей дома: бегал по всем поручениям, которые ему могли доверить, помогал служанкам со стиркой и готовкой, изучал домашнее хозяйство, занимался уборкой и во всем беспрекословно слушался Аято, понимая, что одна ошибка — и он снова окажется на улице, и ему крупно повезет, если все его руки и ноги при этом будут целы. В доме было тепло. Тому кормили с общего стола, ему покупали вещи — не в избытке, но так, чтобы хватало для жизни, и даже подарили телефон, чтобы он был на связи. Служанкам он нравился, они постоянно тискали его за щеки и говорили, что за такие глаза любая девушка будет любить его всем сердцем. Вечерами, когда Тома рассматривал себя в зеркале, стоя в своей небольшой комнатке на чердаке, он не понимал, что же такого они видели в его глазах. Обычные, зеленые, может, чересчур большие для мальчика. Но в этом ведь не было ничего такого? Уже потом Аято сказал, что ему сразу понравились его глаза. И много после он не раз говорил, что нет ничего красивее, чем Тома, стоящий на коленях с блестящими от слез глазами и принимающий его член в рот. Аято часто приходил в его комнату, обычно, поздно вечером. Он учил его читать и писать, рассказывал истории, заставлял обсуждать прочитанные книги, которые Тома читал по его же указу. Тома сначала раздражался от того, что Аято считал его милой игрушкой, домашним песиком, готовым на все, лишь бы хозяин заметил и похвалил, но потом понял, что такой теперь его жизнь и будет — он должен быть до конца своих дней благодарен Аято за то, что тот заметил его и подобрал с улицы, привел в дом своего отца, кормил, одевал и обучал, проводил с ним время и искренне интересовался тем, насколько Томе здесь хорошо. Тома потихоньку привыкал к происходящему. Со своим положением он смирился быстро, понадобилось всего лишь пару месяцев. Тома решил, что так даже лучше — все, что угодно, лучше, чем шататься по улицам и мечтать о крыше над головой.

~ ~ ~

Шло время, Тома взрослел под присмотром Аято, обучался по его учебникам, изучал что-то новое и тянулся к знаниям, с благодарностью принимая все, что ему давали. А потом, когда Аято стукнуло восемнадцать, отец Аято умер, и ему пришлось взять руководство на себя. На его плечах осталась младшая сестра — Аяка, и больная мать, и Аято поначалу не справлялся с навалившейся ответственностью. Мафию разрывало изнутри и снаружи, было неспокойно, ситуация становилась нестабильнее с каждым днем. Все рушилось, империя, построенная на костях и крови, норовила развалиться и рассыпаться прахом. Тома никогда не хотел в это вникать — он понимал, что теперь он навсегда повязан с мафией и никуда не сможет от этого деться, но до последнего старался не лезть в этот вопрос. Аято не раз предлагал ему научиться стрелять и заняться боевыми искусствами, но Тома согласился только на посещение спортзала. Аято лишь качал головой и говорил, что однажды Тома попросит об этом сам. Время настало — Тома пришел к Аято, неловко постучавшись в его кабинет. За дверью послышался его голос, разрешающий войти, и Тома прошел внутрь. — Зачем пришел? — грубовато спросил Аято, не отрываясь от раскиданных по столу бумаг. Он выглядел бледным и уставшим, словно не выходил отсюда уже пару дней, и у Томы сжалось сердце — Аято не шел такой вид. — Хочу спросить, в силе ли еще ваше предложение. — Тома остановился на пороге, робко переминаясь с ноги на ногу. — О том, чтобы обучить меня боевым искусствам и научить стрелять. Аято резко оторвался и пристально посмотрел на Тому. — Ты правда этого хочешь? — спросил он. Тома кивнул. — Я хочу помочь вам. Может, я не имею на это права, но правда хочу быть полезен не только дома. Аято смерил его сомневающимся взглядом. — Тебе пятнадцать. Чем ты можешь быть полезен? — Научусь стрелять, — уверенно произнес Тома. — Выучу какие-нибудь тактики. — Аято выглядел совершенно не впечатленным. — Позвольте помочь вам, пожалуйста. Когда-то вы спасли мне жизнь, и я хочу сделать все, что в моих силах, чтобы вы не пожалели о своем решении. Аято встал из-за стола и подошел к нему вплотную, подцепил пальцами подбородок и заставил поднять голову. Повертел ее из стороны в сторону и отпустил, отходя обратно к столу и опираясь об него бедрами. — Ты понимаешь, на что подписываешься? Обратного пути не будет. Никто тебя живым не отпустит, если ты вдруг поймешь, что это не для тебя. Мафия — это не только похищения и торговля оружием. Тома часто закивал. — То же самое вы сказали мне семь лет назад. — Аято недоумевающе нахмурился. Тома поспешил пояснить: — О том, что пути назад не будет. Я помню, и я правда готов. Я хочу быть полезен вам. Аято кивнул. — Хорошо, — сказал он, снова садясь за стол. — Я надеялся, что ты это скажешь. Тому обдало холодом. Аято это... предвидел? — Не смотри на меня так, — Аято поморщился. — Рано или поздно все равно пришлось бы возвращать долг. А сейчас такое время, что момента лучше, чтобы доказать свою верность мне, не придумаешь. И теперь, раз уж ты согласился, я никуда тебя не отпущу. Только по частям. Аято улыбнулся ему, и от этой улыбки внутри все неприятно сжалось — она не сулила ничего хорошего. — Тренировки начнешь с завтрашнего дня. Домашними обязанностями впредь ты заниматься не будешь. Обо всех успехах и неудачах сообщать мне лично, понял? — Тома тяжело сглотнул и кивнул, не до конца понимая, на что именно он подписывается. — Замечательно. Хороший мальчик. А теперь иди, у меня еще много работы. — Вам... — Тома замялся, не зная, стоит ли ему продолжать. — Если хочешь что-то сказать, говори. — Вам нужно что-нибудь сейчас? Я могу принести кофе или, может, еще что... Вы сегодня даже не ужинали. Аято нахмурился, задумчиво жуя кончик ручки. А потом кивнул. — Да. Посиди со мной. Тома непонимающе уставился на него. — Ну сколько можно так смотреть, — Аято вздохнул и похлопал по столу. — Сядь сюда и сиди молча, если действительно хочешь помочь. Тома неловко подошел к нему и сел у стола прямо на пол, спиной оперевшись о ящики и согнув ноги в коленях. Сложил руки перед собой. Аято кивнул и снова вернулся к бумагам. Происходящее казалось странным. Тома ждал, что Аято попросит принести ему еды или кофе, может, откажется от его помощи вовсе, а все обернулось вот так, и Тома даже не знал, что про это думать. Может, Аято не доверял ему и это было проверкой? Хотя нет, странная проверка. Тома был уверен, что однажды ему придется доказать свою верность, но точно не сегодня и не прямо сейчас. И уж точно не таким образом. Тогда что же происходило? Почему все было таким... непонятным? Аято шевельнулся, что-то пробормотал, но Тома не разобрал слов. И вдруг почувствовал его руку в своих волосах. Щеки залило жаром таким сильным, что обожгло даже кончики ушей. Тома замер, не решаясь даже вдохнуть. Аято перебирал его волосы медленно, почти лениво, гладил по голове и снова ерошил. По спине побежали мурашки. Тома расслабился под его ладонью, задышал снова, понимая, что действительно невольно задержал дыхание. А потом до него дошло: Аято гладил его, как собаку. Вот же ж... Он трепал его по волосам, словно мягкого, послушного песика. На мгновение от этой мысли стало обидно: неужели он был для Аято всего лишь игрушкой? Послушным зверьком, прилежно исполняющим команды? В глазах встали слезы. Это правда было обидно. Тома осторожно вытер глаза рукой, стараясь не двигаться и не выдавать то, что он едва не разревелся тут. Рука Аято замерла, а потом скользнула ниже, пальцы пробежали по ушной раковине и погладили за ухом. Тома вздрогнул, но промолчал. Хорошо. Он понимал, что не имеет права говорить что-то против. Наверное, это все-таки была проверка — на то, как далеко он готов зайти в своей помощи. Оказалось, что далеко. Даже неожиданно для самого себя. Аято снова почесал за ухом и взъерошил волосы широким жестом. — Тома, — позвал он. Тома поднял на него взгляд, надеясь, что слезы уже высохли. — Ты молодец. А теперь иди спать. Тренировка начнется рано утром, опоздаешь — и лучше тебе не знать, что я с тобой сделаю. Тома кивнул и поднялся, разминая успевшие затечь ноги. Он только дошел до двери, как Аято снова окликнул его: — И не плачь больше. Если что-то не нравится, говори. Не обещаю, что исправлюсь, но, — он махнул рукой, — что-нибудь придумаем. — Хорошо. — Тома вышел за дверь, закрыв ее за собой, и съехал на пол, утыкаясь лбом в колени. Он ничего не понимал, абсолютно ничего. Мысли в голове путались, все было, как в тумане, и никак не желало проясняться. Четко осознавал он только две вещи: Аято гладил его по голове, и Томе понравилось.

~ ~ ~

С того дня Тома посвятил всего себя тренировкам. Он учился держать пистолет в руках, разбирать и собирать его, чистить детали от несгоревшего пороха, осевшего в дуле. Он изучал виды оружия, занимался рукопашным боем и посещал спортзал, чтобы привести тело в порядок и поддерживать его в форме. Дни сменялись один за другим, наполненные множеством событий. Через пару лет и волнения поутихли. Тома не знал, как Аято удалось этого добиться, но он искренне восхищался его силой воли и умением вывернуть ситуацию в свою пользу. По вечерам он отчитывался перед Аято о том, чем занимался сегодня на тренировках и что запомнил из вчерашних занятий. Аято давал ему образование, даже приглашал учителей, и Тома жадно изучал все новое и углублял старые знания. Он хотел, чтобы Аято ни на секунду не пожалел о принятом решении. Он хотел, чтобы Аято ему доверял. Аято иногда показывал ему торговые отчеты, объяснял, как именно считается то или иное значение, от чего зависит прибыль и как можно ее увеличить. Он говорил так спокойно и уверенно, со знанием дела, что Тома с удивлением понял: Аято с детства готовили к тому, что он займет это место. Конечно, никто не планировал, что это случится так скоро, но тем не менее — Аято не просто так сейчас находился у власти несмотря на то, что ему совсем недавно только исполнился двадцать один год. И Аято это... шло. Ему шла эта власть, шла эта темнота и решимость во взгляде, хитрость в ухмылке. Он умело менял маски, подбирая подходящую для той или иной ситуации. Тома наблюдал за ним с искренним обожанием и безмерным уважением. Аято был сильным, сильнее Томы, и такому человеку хотелось подчиниться. От такого человека хотелось получить похвалу, услышать, что он молодец и со всем справляется. Поэтому Тома изо всех сил выкладывался на тренировках и в учебе, рассказывал Аято о своих успехах и всегда с радостью соглашался, когда Аято снова просил посидеть с ним просто так, в тишине. Аято гладил его по голове, перебирая волосы, а Тому вело от его прикосновений. В свои восемнадцать он впервые понял, что хочет его поцеловать. Понял и ужаснулся, потому что этого делать было нельзя. Такой поступок стал бы непростительной ошибкой, за которую его вышвырнули бы, как непутевого, нагадившего щенка, на улицу, не давая право на возвращение. Тома понимал, что это неправильно, знал, что не может себе позволить даже такие мысли, но ничего не мог с собой поделать. Мысли путались от каждого его прикосновения, губы горели от неслучившихся поцелуев, щеки пылали от стыда и желания. Каждый вечер с Аято наедине — вот такой, когда Тома послушно сидел у его ног, — превращался в пытку. Тома не планировал что-либо с этим делать. Надеялся, что пройдет само так же, как и появилось, но Аято все решил за него. И разговор случился совершенно неожиданно. Тома привычно сидел на полу у стола, разбирал и собирал пистолет, стараясь отточить движения. Внутри все горело и скручивалось от прикосновений Аято, сладко замирало от того, как его пальцы ласково перебирали волосы и иногда трогали за ухом или зачесывали челку назад, пропуская пряди сквозь пальцы. Тома старался дышать ровно и не отвлекаться от лежащего перед ним пистолета. Неожиданно Аято резко, но не больно дернул Тому, заставляя поднять взгляд. Тома послушно посмотрел на него. — Тома, — тихо начал Аято. — Хочешь меня поцеловать? Тома вздрогнул и отвел взгляд, чувствуя, что краснеет. — Не отворачивайся. Смотри на меня. — Аято снова потянул его за волосы, не позволяя отстраниться. — И ответь на мой вопрос. Тома кивнул, понимая, что бежать ему некуда. Рано или поздно это все равно, наверное, всплыло бы и Томе пришлось бы отвечать за каждую крамольную мысль в своей голове. Пусть уж лучше рано. — Отвечай словами. — Да, — выдохнул Тома. — Да, хочу. Аято усмехнулся и махнул рукой, показывая Томе, чтобы тот встал. Тома поднялся на ноги и неловко остановился перед ним, сдвинув не до конца собранный пистолет ногой в сторону. Аято тоже встал, обхватил его лицо ладонями и ткнулся губами в щеку. — Так? Тома молчал. — Тома, говори со мной, когда я тебя спрашиваю, — жестко произнес Аято. — Еще раз. Так? — Нет, — выдавил из себя Тома. Аято откровенно издевался над ним, и от этого внутри все тоскливо сжималось. Он знал, что не должен был этого хотеть, Аято не надо было наказывать его за это — Тома и сам все прекрасно понимал. Тогда зачем это все было? — Хм-м, — протянул Аято и поцеловал снова, на этот раз коснувшись губами лба. — Так? — Нет, — снова произнес Тома. Ситуация становилась страннее с каждой секундой. Сейчас Аято решит, что хватит с него, и вышвырнет Тому за шкирку подальше отсюда. И будет прав: Тома не оправдал его доверия, допустив такие мысли. Аято ухмыльнулся и прежде, чем Тома успел опомниться, прижался губами к его губам, целуя настойчиво и требовательно. Тома вздрогнул, вздохнул от удивления, и в рот тут же скользнул юркий, влажный язык. Тело обдало незнакомым жаром. Перед глазами поплыло. Голова закружилась от этой близости, и Тома сумел только схватиться за плечо Аято, чтобы колени не подкосились окончательно. Аято не отстранился, не дернулся — продолжил целовать его так, будто это было самым важным занятием на свете. Даже важнее кипы неразобранных бумаг на столе. Тома отвечал на поцелуй неумело и неловко, смущенно позволял языку Аято ласкать свой, его губам — прихватывать свои. Ощущения были необычными — Тома до этого никогда и ни с кем не целовался, ему не с чем было сравнивать, но и от этого было сладко, до мурашек приятно и жарко. Ему казалось, что еще мгновение, и у него позорно встанет от одного лишь поцелуя. Но Аято отстранился как раз за секунду до, будто почувствовав его стыд. — Так? — спросил он, часто дыша. Тома даже не сразу понял вопрос, выплывая из окутавшего мысли тумана. — Так поцеловать? Тома кивнул, а потом спохватился и сказал: — Да. Да, вот так. Аято погладил его по щеке, ласково коснувшись подушечкой пальца. — Хорошо. Так можно, — улыбнулся он. Тома не поверил в то, что услышал. — Только целовать тебя буду я. Понял? — Понял, — подтвердил Тома, тоже улыбаясь. Это не было похоже на признания, о которых пишут в книгах, но и они были не героями классического романа. Это ничего между ними не меняло — Тома по-прежнему должен был подчиняться ему и следовать за каждым его словом, не задавать вопросов и не делать того, о чем его не просили. Все просто. Правила оставались неизменны. Но для Томы это меняло все. — Только никому про это не говори. — Я же не дурак, — буркнул Тома тихо, но Аято все равно услышал и рассмеялся. — Нет. Ты хороший мальчик. Но даже хорошим мальчикам иногда нужно напоминать о правилах. Тома кивнул. Он все прекрасно понимал. Аято улыбнулся и снова поцеловал его, прижимая к себе. Тома был счастлив, даже если теперь между ними все устраннилось до невозможности.

~ ~ ~

Через некоторое время после того поцелуя Аято обратился к нему с просьбой. — Мне нужно, чтобы ты нашел на этого человека все, что сможешь откопать, — сказал он, протягивая ему папку. Тома с удивлением увидел внутри фотографию Хиротатсу. — На всякий случай уточню, что ему говорить ничего не нужно. Веди себя, как обычно. Тома закрыл папку. — Можно задать вопрос? — Аято кивнул. — Зачем? — А-а, — протянул Аято, хитро улыбаясь. — Такой вопрос — нельзя. Тома поморщился, но больше ничего не сказал. — Если справишься с заданием, все тебе расскажу. — А если не справлюсь? — Тома, ты думаешь, у тебя есть выбор? — вздохнул Аято. — Извини, если тебе так показалось. Ты должен справиться с этим заданием, и чем быстрее, тем лучше. Тома кивнул и встал из-за стола. — Тогда я пойду? Начну сразу, раз дело срочное. Аято подошел к нему, замерев совсем рядом. Тома напрягся, но Аято поцеловал его, нежно коснувшись губ, тут же отстраняясь. — Это твоя мотивация, — усмехнулся он. — Справишься — получишь больше. Не подведи меня. Тома робко улыбнулся и покинул кабинет. Он потихоньку обживался в новой, непривычной для себя роли. Ходил на сделки, следя за всем со стороны и подмечая важные детали, тренировался со всеми остальными, учился пользоваться каналами связей, находить нужную информацию и необходимых для этого людей. Даже несколько раз участвовал в зачистках, но пока никого не убил. Не то чтобы он торопился это сделать, но ему везло и все складывалось иначе. Хиротатсу его немного недолюбливал. Говорил, что ему здесь не место, что он еще зеленый юнец, который пороху не нюхал. Тома только кивал и делал по-своему, продолжая идти к своей цели. На последней зачистке случилось так, что он прикрыл Хиротатсу спину, отвлек противника на себя, а затем его убил кто-то из их отряда. После этого Хиротатсу смотрел на него если не с уважением, то хотя бы без прежней неприязни. Теперь же Тома ничего не понимал. Зачем Аято понадобилось его проверять? Для чего все это было нужно? И кого он проверял на самом деле — Хиротатсу или самого Тому и его преданность? Пытался узнать, на что Тома готов пойти? Томе казалось, что это они выяснили еще в прошлый раз, три года назад. Но, наверное, у Аято были свои причины так поступать, и не в правилах Томы было обсуждать логику его поступков. Надо — значит, надо. Значит, Тому ждет бессонная ночь перед монитором в попытке получить необходимую информацию. Он заперся в своей комнате и принялся за работу, налив себе кофе. Давно, как только он согласился на тренировки, Аято сразу же выделил ему другую комнату, а не тот закуток на чердаке, в котором он жил с первого дня пребывания в доме. Эта комната была просторнее и светлее, здесь часто гостило солнце, проглядывающее через окна. У него появилась своя ванная, небольшой уголок у входа, где стояла кофемашина и холодильник, в котором хранилась вода и прочие съедобные мелочи. Томе здесь нравилось, потому что эта комната была уютнее и теплее. И больше походила на дом. Тома открыл папку, пробегаясь взглядом по уже собранной информации. Дата рождения, адрес проживания, срок службы в мафии — все это уже было написано здесь, а еще пароли от его почтовых ящиков, номер машины, телефонный номер, распечатка звонков за последний месяц и адрес другой квартиры, которую он, наверное, хотел от всех скрыть. Тома усмехнулся. Аято ненавидел ложь. У него были лучшие специалисты, лучшие хакеры, которые могли взломать все, что угодно, имелись свои люди в верхушках власти и в полиции. Если Хиротатсу надумал его обмануть, то он был совсем дурак и собственной рукой подписал себе смертный приговор. Тома отпил кофе и зашел во все почтовые ящики, принимаясь за изучение его переписок. К утру, достаточно проанализировав всю имеющуюся на руках информацию, Тома понял, что Хиротатсу не дурак, а смертник. Смертник, которому осталось жить максимум несколько дней, потому что он даже не пытался скрыть свои косяки. То есть, конечно, пытался: неизвестная квартира, запасная сим-карта, переписки с левых мейлов, но этого было мало, и любой, у кого была голова на плечах, знал об этом. Они все были под наблюдением — про это тоже было известно. Аято проверял их переписки при малейшем подозрении, периодически устраивал проверки, о которых под страхом смерти нельзя было ничего говорить. И зная все это, Хиротатсу решил слить информацию на сторону. Смертник, точно смертник, не иначе. Так топорно замести следы — надо же было догадаться. Даже Тома, еще не слишком разбирающийся во всех тонкостях политики в мафии, быстро сложил два и два и получил совершенно неутешительный ответ. Если бы Аято занялся этим сам, Хиротатсу был бы мертв уже через пару часов. Тома лег спать только с рассветом. Поспать удалось от силы четыре часа, потому что, как он понял из переписки, у Хиротатсу с утра была назначена встреча с кем-то, кому он собирался рассказать «кое-что интересное», и Томе нужно было увидеть все это своими глазами, чтобы затем доложить обо всем Аято. Уже сидя в машине, Тома набрал ему смс: «Поехал за Хиротатсу. Судя по всему, он собирается что-то кому-то слить. Сообщить еще кому-то или вы сами все решите? Адрес скину в следующем сообщении». Ответ пришел до того, как Тома успел отправить координаты. «Убей его». Тома опешил, глядя на телефон. «Это твое новое задание». Тома крепче сжал руль в руках. Вздохнул, побарабанив по нему пальцами. Черт. Черт. Он вдохнул и выдохнул. Все к этому шло, и это очередной был этап. Теперь Тома не сомневался — Аято проверял его. Что ж. Он пройдет проверку и докажет, что он достоин доверия. Тома проверил пистолет в бардачке, убедился, что у него есть запасные патроны, и выехал к месту встречи. Он специально хотел приехать пораньше, а теперь это ему было жизненно необходимо — Хиротатсу нужно убрать до того, как он выдаст какую-то информацию. Его машину Тома увидел издалека — такой джип не заметить сложно. Он усмехнулся и припарковался чуть поодаль, на другой стороне дороги, нарушив правила. Это его сейчас мало заботило. До встречи оставалось еще полчаса, поэтому Хиротатсу сидел в машине, Тома увидел его в зеркало заднего вида. Он что-то набирал в телефоне, судя по всему, и нервничал, постоянно оглядываясь. Тому спасало то, что свою машину он светил нечасто, и тонировка на окнах тоже делала свое дело. На него Хиротатсу внимания не обращал. Тома понаблюдал за ним какое-то время, собираясь с мыслями, выдохнул, приоткрыл окно ровно настолько, чтобы могла пролететь пуля, и снял пистолет с предохранителя. Взвел затвор, загоняя патрон в патронник. Знакомые, привычные действия успокаивали, позволяя сосредоточиться на этом, а не на том, что произойдет дальше. Тома прицелился, наведя пистолет на Хиротатсу. Теперь тот улыбался, глядя в телефон, и Тома некстати вспомнил, что у Хиротатсу была любимая девушка. Звали ее, вроде бы, Хиратсука, и он даже хотел на ней жениться (так он писал другу в сообщениях). Тома вздрогнул, поудобнее перехватил пистолет, продолжая держать его на мушке. Он должен был пройти проверку Аято. Хиротатсу собирался слить информацию о планирующихся сделках мафии кому-то на стороне. Неважно, кто его убьет — Тома или кто-то другой, Хиротатсу все равно не жилец. Но Тома может сделать все быстро и без лишних раздумий. Рано или поздно он все равно кого-нибудь убьет. В мафии не бывает пацифистов. Тома огляделся по сторонам. Район этот находился почти на окраине, машин на дороге не было, редкие прохожие виднелись в конце улицы. Момента лучше не придумаешь. Он выдохнул и нажал на курок. Выстрел раздался оглушительно громко. Тома опустил пистолет, понимая, что у него дрожат руки. Хиротатсу лежал головой на руле, по виску текла кровь. При желании это даже можно было бы выставить за самоубийство. Хм-м. Наверное, это стоило бы уточнить у Аято. «Есть разница, как именно он умрет?», — напечатал Тома. Ответ пришел почти мгновенно. «Нет. Просто убей его. Можешь даже с особой жестокостью». Тома убрал телефон обратно в карман. С особой жестокостью — когда-нибудь потом, может быть. Сейчас нужно было замести следы. Он подобрал гильзу с пола, натянув рукав рубашки на пальцы, чтобы не оставить отпечатки. Затем разрядил пистолет и убрал оставшуюся обойму обратно в бардачок. Тома вышел из машины и ринулся к Хиротатсу, открыл дверь с пассажирской стороны, проскальзывая внутрь. Так странно — еще пару минут назад он дышал и переписывался, улыбаясь в телефон, а вот сейчас лежит и истекает кровью. На мгновение стало грустно, но Тома отогнал эту мысль от себя: он с детства знал, что за все нужно было платить. Цена за ошибки всегда была вдвое выше. Тома снова натянул рубашку на пальцы и вложил пистолет Хиротатсу в руку, подушечкой его пальца огладил гильзу, чтобы остатки пороха остались на коже, а затем бросил гильзу на пол, прикинув, куда она могла бы упасть. Вот и все. Скорее всего, полиция заподозрит, почему пистолет был в правой руке, а пулевое отверстие — в левой, но только если им будет не лень и кто-то решит всерьез заняться обыкновеннейшим, на первый взгляд, суицидом. Искать Хиротатсу, Тома знал, никто не станет, кроме, пожалуй, Хиратсуки, но убитая горем девушка может не обратить внимание на такие детали. Тома напоследок окинул взглядом машину, посмотрел на Хиротатсу и поспешил обратно. Его трясло. Происходящее казалось страшным сном. Но мысль о том, что он прошел проверку Аято, радовала. Тома снова достал телефон и набрал сообщение о том, что все готово. «Пришли фото». Тома поморщился, но послушно навел камеру на Хиротатсу и приблизил так, чтобы было видно кровоточащий висок. Отправил снимок Аято. «Хороший мальчик», — получил в ответ. Тома горько усмехнулся и завел машину, аккуратно выезжая на проезжую часть. Дорогу обратно он запомнил плохо. В голове все еще звенел звук выстрела, перед глазами стояло улыбающееся лицо Хиротатсу. Выйдя из машины, Тома уперся лбом в крышу, зажмурившись. Нельзя было поддаваться этим мыслям. Если он собирался стать тем, кому Аято сможет доверять, ему стоило свыкнуться с этим как можно скорее. Это ведь было не последнее убийство, Тома знал об этом. Аято мог бы устроить новую проверку в любой момент, и Тома бы подчинился беспрекословно. Когда он поднялся к Аято, из его кабинета как раз выходили ребята, с которыми они были на последней зачистке. — Ты какой-то бледный, Тома, — рассмеялись они, хлопая его по плечу. Тома натянул улыбку почти через силу. — Плохо спал, — ответил он. — Господин Аято у себя? — Ага. И он в очень хорошем настроении. Тома удивленно выгнул бровь, но ничего не сказал, только кивнув им на прощание. Он постучал в дверь и, дождавшись ответа, вошел. Аято смотрел на него со странным удивлением, будто до последнего не верил, что Тома способен на убийство. Тома до недавнего времени в это тоже не верил, но теперь — уже окончательно и бесповоротно — у него точно не было пути назад. На его руках была кровь другого человека, и он никогда не сможет от нее отмыться. Аято встал из-за стола и подошел к Томе вплотную, тут же крепко обнимая и прижимая к себе. — Ты молодец, — прошептал он Томе в макушку, ласково гладя по голове. — Ты замечательно со всем справился. Я отправил туда ребят, чтобы все прибрали скорее. Тома тихо рассмеялся. — Значит, зря я обставил все как суицид. Аято на мгновение отстранился, в его взгляде мелькнуло что-то, похожее на восхищение, но Тома не смог уцепиться за эту мысль — в руках Аято его разморило так сильно, словно все часы, которые он недоспал, вгрызлись в него с неведомой силой. Аято снова притянул его ближе, зашептал что-то о том, какой Тома хороший мальчик и как здорово он справился с этим заданием. Тома слышал его слова будто сквозь толщу воды. В ушах шумело, в глазах было болезненно сухо, словно ему хотелось заплакать, но он никак не мог этого сделать. — Поздравляю, — вдруг услышал он отчетливо. Он нахмурился и посмотрел на Аято, чуть отодвинувшись. — Ты прошел проверку. Добро пожаловать в мафию. И Аято поцеловал его, не давая ничего ответить. Он целовал его неожиданно медленно и неспешно, смаковал этот момент, и с каждой секундой мыслей в голове у Томы становилось все меньше. Адреналин сходил на нет, он успокаивался, чувствуя прикосновения рук и губ Аято, подавался навстречу, отвечая на поцелуи, и если ради такого нужно было кого-то убить, то плевать. Тома был готов. — У меня есть для тебя подарок, — сказал Аято, наконец отпустив Тому. Ноги подкашивались, и Тома тяжело опустился на ближайший стул. — Подарок? — переспросил он. — Не думаю, что я з... — Тома, — резко перебил Аято, — если я сказал, что у меня для тебя подарок, значит, ты молча его принимаешь. Понял? Тома кивнул, рассеянно качнув головой. В таком состоянии он был готов принять все, что угодно. Наверное, Аято это понимал. — Да, понял, — спешно добавил Тома, вспомнив, что Аято любит, когда на его вопросы отвечают словами. — Молодец. — Аято взъерошил его волосы. — Я хочу, чтобы ты набил татуировку в честь того, какой важный этап начинается в твоей жизни. Тома нахмурился, обдумывая его слова. В мафии татуировок избегали, одинаковых — тем более, чтобы в случае чего по ней нельзя было определить, что человек из их числа. Он сказал об этом Аято. — Да, но эта татуировка — не знак принадлежности мафии — ответил Аято. — Считай это знаком принадлежности мне. Тома почувствовал, что краснеет, и поспешно отвернулся, смотря в другую сторону. Он никогда не задумывался о том, хочет ли татуировку или нет. Он знал, что у некоторых мафиози они были — их личное желание, никак не относящееся к мафии. И у самого Аято она была — небольшая, по его словам, змейка, кобра с высунутым языком. Тома тогда ее еще не видел своими глазами, но всегда хотел посмотреть — сначала просто из любопытства, а потом потому, что был влюблен. Он не знал, что ответить Аято. Было ли это очередной проверкой? Был ли у него выбор на самом деле? «Если я сказал, что у меня для тебя подарок, значит, ты молча его принимаешь». Тома покачал головой — Аято уже все решил, и Тома не имел права ему отказать. Наверное, Тома и не хотел ему отказывать. — А место и рисунок я могу выбрать сам? — уточнил он. Аято кивнул. — Тогда рисунок я, если можно, выберу завтра, а тату пусть будет здесь. — Тома провел рукой по левой лопатке и вперед, по плечу и груди. Аято смерил его взглядом так, что Тому обдало жаром — Аято словно раздевал его глазами, примеряя, как будет смотреться рисунок на его руках. — Хороший выбор. Уже жду не дождусь, когда ее увижу, — с улыбкой произнес Аято. Тома замер. Что бы это значило? Аято хотел, чтобы они?.. — Иди к себе, — Аято сел за стол. — Завтра у тебя выходной от всего, я перенес твои тренировки. Выспись и как следует отдохни. А послезавтра поедешь к мастеру. Тома кивнул и молча поднялся. Дошел до дверей и замер, обернувшись. Аято смотрел на него с вопросом в глазах. — Что-то еще? — Спасибо, — произнес Тома. — За что? — удивился Аято. — За то, что дали мне шанс, — тихо пояснил Тома. — И за то, что позволили стать частью мафии. Обещаю, я не подведу. Аято тихо рассмеялся, качая головой. — Я знаю. Ты будешь самым хорошим мальчиком, верно? — Да. — А теперь иди спать. На тебя и правда смотреть страшно. Тома покинул кабинет и вернулся в свою комнату. Принял душ, двигаясь почти на автомате. Мыслей не было, в голове пистолетным выстрелом звенела пустота. В то, что он убил Хиротатсу, до сих пор верилось с трудом, хотя Тома отчетливо помнил и ощущение пистолета в руке, и стук упавшей на пол машины гильзы. Он помнил и лицо Хиротатсу за мгновение до выстрела. Сейчас Томе не было грустно — он просто все никак не мог уложить это в голове. Он убил человека. Он сделал это ради Аято и понимал, что, если Аято попросит, сделает это снова. Это пугало больше всего — его привязанность к Аято, к этому дому, к этим людям. Наверное, те, кто с детства рос в мафии, в итоге оказывались самыми верными ее псами. Тома усмехнулся. Да уж, Аято выдрессировал его на славу, кто угодно позавидует такому послушному песику. Он постарался переключить мысли на что-нибудь другое, подумал о татуировке и том, как много она будет для него значить. Ему уже не терпелось поскорее отправиться к мастеру, хоть он и знал, что приятно не будет. Будет больно, машинка тонкой иглой проткнет кожу, загоняя под нее чернила, но Тома хотел этой боли. Может быть, для того, чтобы понимать, что даже после убийства он все еще был человеком. А может, чтобы просто в очередной раз доказать Аято, что он справится с любыми его проверками. Тома лег спать, продолжая вариться в своих мыслях, но уснул на удивление быстро, хотя за окном еще стоял солнечный день. Ему ничего не снилось — только звенящая, гулкая пустота.

~ ~ ~

Проспал Тома долго, до утра следующего дня. Тело казалось слабым, в голове был туман, и думалось спросонья с трудом. Тома просыпался пару раз ночью, но его хватало лишь на то, чтобы перевернуться на другой бок и уснуть снова. О произошедшем вчера он вспомнил с дрожью, но поспешил отогнать эти мысли. Прошлого не вернуть. Он знал, на что шел. Нет смысла теперь оплакивать собственный выбор. Он мог отказаться — да, последствия были бы неприятными и даже смертельными, но все равно, он мог сказать «нет» и не идти на убийство. Но он не сказал, он хотел этой проверки — он подсознательно был готов к ней еще с того дня, как согласился тренироваться ради Аято. Глупо было теперь жаловаться на судьбу и жалеть себя. Он сам этого хотел, а значит — нужно было смотреть правде в глаза смело и не отворачиваясь. К тому же, можно было малодушно успокоиться мыслью, что Хиротатсу все равно жить оставалось недолго — предателей никто не любил. День тянулся противно долго. Тома привык к тому, что у него всегда было много дел: тренировки, занятия, мелкие поручения. Он не знал, что делать с неожиданно свалившимся на голову свободным временем. Спать он больше не хотел, лежать, плюя в потолок от безделья, тоже. Он полистал интернет, прочитал последние новости, нашел эскиз татуировки, который ему понравился. Хотелось показать его Аято, но Тома знал, что тот не любил, когда его отвлекали от работы. Тома рассматривал рисунок и думал о том, насколько будет больно. Они уложатся за день или придется добивать в другой раз? Насколько тяжело будет ухаживать за тату? Вытерпит ли Тома все это? Тома покачал головой. Конечно, вытерпит. Он хотел эту татуировку, и даже не потому, что это был подарок за успешно пройденную проверку. Нет. Он хотел ее, потому что так Аято решил обозначить принадлежность Томы ему, и от этой мысли внутри все предательски теплело от странного удовольствия. Томе нравился такой подход. Наверное, он действительно хотел принадлежать ему и знать, что это не только на словах, а вот так, на коже. Метка, которая не сотрется временем, не пройдет на утро, как случайно поставленный, едва заметный засос. Метка, о которой будут знать только они вдвоем. Вечером Аято пришел к нему сам, постучался в дверь и вошел, не дожидаясь ответа. — Волнуешься? — спросил он, присаживаясь в кресло у стола. Тома, отвернувшись от монитора, покачал головой. — Скорее, в предвкушении. Аято улыбнулся. — Что именно тебя так радует? Сама татуировка? — Н-нет, — Тома запнулся, не зная, может ли он произнести вслух все то, о чем думал днем. Было ли у него на это право? Мог ли он позволить себе такие вольности? — Мне нравится ее значение. Аято хмыкнул и покачал головой. — Не стесняйся, — сказал он серьезным тоном, и звучало это почти как приказ. По спине пробежали мурашки. Томе нравилось, когда Аято был таким уверенным и непоколебимым. За ним хотелось идти, его хотелось слушаться. Ему хотелось принадлежать. — Покажешь эскиз? — Аято подошел к нему, развернул к монитору вместе с креслом и уперся локтем в его плечо. Тома послушно открыл картинку. — Дракон, значит. Интересно. Место то же? — Да. Мне показалось, что там будет хорошо смотреться. Что думаете? Аято молчал. Тома успел подумать о том, что задал неверный вопрос, а может, сделал еще что-то не то, но Аято вдруг прижался к его уху губами и зашептал: — Думаю, что тату будет прекрасно смотреться на любой части твоего тела. И жду не дождусь, когда она заживет и я смогу провести по ней губами. Тебе бы такое понравилось, да? Хочешь, чтобы я проследил каждый контур рисунка языком, а потом медленно бы взял тебя, вжимая в кровать? Стон сорвался с губ неожиданно, Тома замер, чувствуя, как внутри все дрожит от возбуждения. Черт. Аято умел говорить такие вещи вот так просто, словно они ничего не значили, а Тому разрывало от них напополам, до мурашек и звезд под веками. Конечно, он хотел. Он хотел всего, что Аято мог ему предложить. — Или, может, позволить тебе оседлать меня? — продолжил Аято. Тома зажмурился, представляя все то, о чем говорил Аято. — Ты будешь двигаться, а я смотреть, как ты принимаешь мой член, стонешь от удовольствия и умоляешь двигаться быстрее. Я бы дразнил тебя, менял темп, то быстрее, то медленнее, а ты бы сходил с ума от того, что хочешь больше. Тома молчал, кусая губы. Это было слишком хорошо. Он легко представил себе все это, и член заинтересованно дернулся в штанах. — Ты хочешь этого, Тома? — спросил Аято и скользнул языком по уху, тронул мочку и обвел раковину по самому краю. — Д-да, — сбивчиво ответил Тома, чуть наклоняя голову и давая Аято больший простор. — Да, хочу. Очень. Аято хмыкнул и прикусил мочку уха, сжал ее зубами, и Тома застонал громче, сдерживаясь, чтобы не сжать член сквозь штаны. — Тогда будь хорошим мальчиком, — с улыбкой проговорил Аято. Тома повернулся к нему, но Аято уже вернулся в кресло, сел в него, положив ногу на ногу, и улыбался совершенно невинной улыбкой. О господи. — Обязательно, — кивнул Тома. Он зажмурился на мгновение, выдохнул сквозь зубы. Очень хотелось потрогать себя и кончить, представляя в голове все то, о чем говорил Аято. Но еще сильнее хотелось ощутить его руки и губы на себе и чтобы он сделал то, что пообещал. Но Тома сдерживался, стараясь даже не шевелиться лишний раз. Аято вдруг посмотрел на него как-то странно, на мгновение закусил кончик пальца, а потом тихо, приказным тоном спросил: — Хочешь кончить? Тома подавился воздухом, хрипло выдохнул «да». — Подрочи, а я посмотрю, — предложил он. — Согласен? Мог ли Тома отказать ему? Мог ли он, в таком-то состоянии, ответить, что это слишком? Конечно, нет. Он почувствовал, как краснеет, и дрожащими руками потянулся к ширинке на брюках. Спустил штаны, приподняв бедра, облизнул ладонь и обхватил ею член. Выдохнул, открыв рот. Своих прикосновений было мало, но Аято смотрел на него — Тома ощущал его взгляд так, словно кто-то невесомо касался его горячими, мягкими пальцами. Было немного стыдно, но желание становилось с каждой секундой все сильнее, топило в себе с головой, разрывало мысли и требовало выхода. Тома медленно двинул рукой по члену, затем снова сплюнул на ладонь, размазал слюну по члену и задвигал рукой быстрее. — Смотри на меня, — требовательно произнес Аято. Тома осмелился поднять на него взгляд. Щеки обожгло новой, жаркой волной стыда, а потом эта волна стремительно хлынула вниз, прямо к члену, и Тома вскинул бедра, толкаясь в руку. — Смотри на меня и думай о том, что я тебе сказал. Тома послушно представил все то, что говорил Аято. Его губы и язык на контурах еще не набитой татуировки. Его пальцы на своем члене и в себе, растягивающие и ласкающие изнутри. Его руки на своем теле, грубо сжимающие и вместе с тем ласково обнимающие его. — Знал бы ты, что я хочу с тобой сделать, — хрипло проговорил Аято. Тома не отводил от него взгляд, но мыслями он был очень далеко. — Сначала я бы растянул тебя, долго и медленно, чтобы ты молил о том, чтобы я поскорее тебя трахнул. — Тома простонал, двигая рукой быстрее. Такими темпами он рисковал кончить позорно быстро. — Может быть, даже отсосал бы тебе, так, чтобы в твоей голове осталось только мое имя и ничего больше. Искусал бы тебя всего, живого места бы не оставил на коже, а потом бы зализывал особенно яркие укусы. Низ живота горел, Томе казалось, что он плавится в своей похоти, распадается на части только от слов Аято. А что же с ним будет, когда все это случится по-настоящему? Он умрет, не справившись с собственными эмоциями? — Не отвлекайся, — жестко сказал Аято. Тома вынырнул из своих мыслей, ускорил темп, скользя по члену рукой и чуть задерживаясь на головке. Внутри все пульсировало от невыносимого, отчаянного желания кончить. — Потом я бы взял тебя так, чтобы видеть твое лицо, то, как ты кусаешь губы, чтобы не стонать слишком громко, отводишь взгляд, стесняясь. Я бы вбивался в тебя сначала медленно, чтобы ты привык, а потом быстро и резко, и ты бы уже не думал ни о каком стеснении, а только просил о большем, умолял бы дать тебе кончить. Томе казалось, что он уже сейчас был готов умолять. Он не знал, о чем именно, просто почему-то думалось, что так будет правильнее — сорваться на тихое, протяжное «пожалуйста, господин Аято, пожалуйста-а-ах!». Что именно «пожалуйста», ему было неизвестно, но мольба рвалась с губ сама вместе со стонами. — А потом ты бы кончил только от моего члена, не прикасаясь к себе. Ты бы смог так? Конечно, смог бы. Ты же у меня такой хороший, такой послушный, и сделаешь все, что я скажу, верно? — Д-да-а, — простонал Тома, быстрее двигая рукой. Кончить хотелось невероятно, почти болезненно. — Да, я сделаю все, о чем вы — ах — попросите. Аято резко встал с кресла, подошел к Томе и выдохнул ему в губы: — Тогда кончай. И поцеловал, сразу же проскальзывая языком в рот. Томе хватило пары движений, и он с громким, заглушенным поцелуем стоном кончил, едва успев накрыть головку другой рукой, чтобы не запачкать одежду Аято. В голове шумело, тело ощущалось чужим. Еще никогда в жизни от простой дрочки Тома не кончал так ярко. Аято отстранился, погладил его по голове мягко, ласково, а потом взял испачканную спермой ладонь и старательно облизал каждый палец. Тома до этого момента думал, что еще сильнее покраснеть он не сможет, но с Аято он всегда выходил за пределы своих возможностей. Аято улыбнулся ему, скользнул языком по губам и двинулся к выходу. — Завтра утром я зайду за тобой, поедем вместе. Спокойной ночи, — произнес он напоследок и вышел, не дождавшись ответа. Тома покачал головой и поплелся в душ. Как ночь может быть спокойной после такого?

~ ~ ~

На следующий день они действительно вместе отправились в тату-салон. Тома нервничал, но старался этого не показывать. Вчера он прочитал десяток статей о том, что нужно делать до и после сеанса и как вести себя на сеансе непосредственно, но он все равно волновался. Вдруг ему будет слишком больно? Вдруг он не выдержит долгих часов жжения от того, как маленькие иголочки прокалывают кожу, оставляя в ней чернила? Он не мог — и не хотел — расстроить Аято, но волнение росло с каждой секундой. Ехали они в тишине. В машине было прохладно от кондиционера и приторно пахло искусственной ванилью от ароматизатора. Тома поморщился. Аято повернулся к нему и, смерив внимательным взглядом, взял его за руку, переплетая пальцы. — Выдыхай, — требовательно сказал он. — Если будет слишком больно, разобьем на несколько сеансов. Но ты у нас парень крепкий. Думаю, все будет в порядке. Тома хотел бы быть таким же уверенным сейчас, хотел бы отбросить свое беспокойство и думать о том, что все получится. Но неизвестность пугала, даже несмотря на то, как сильно он доверял выбору Аято. В тату-салоне оказалось на удивление светло и зелено от висящих на стенах растений. Не то чтобы Тома ожидал мрачного подвала, но... ладно, ожидал и был приятно удивлен увиденным. Их встретила милая улыбчивая девушка, представилась Еимией и проводила Тому за соседнюю дверь. Аято остался в холле. — Покажи эскиз, пожалуйста, — попросила Еимия. — Обычно я прошу, чтобы мне заранее скидывали эскизы, чтобы можно было подумать, что-то добавить или убрать, но Аято сказал, что мы все решим на месте. Тома отправил картинку на продиктованный мейл. — Ух ты! — воскликнула Еимия, рассматривая изображение на экране компьютера. — Эскиз обалденный! Может, хочешь что-то изменить в нем? Добавить цвета или еще что? Тома задумался, но покачал головой. — Нет, давай оставим так. Мне нравится то, как он сейчас выглядит. — Хорошо, — Еимия кивнула, села за стол, что-то набирая на клавиатуре. — Сейчас я подгоню размер, прикинем, как лучше расположить. Покажи еще раз, куда ты хочешь ее набить? Тома указал на желаемое место. Еимия задумалась и погрузилась в работу, щелкая мышкой. Тома разглядывал студию, думая о том, что здесь очень красиво. На стенах висели горшки с цветами, между ними вились абстрактные цветные узоры — видимо, тоже рисунки Еимии. Здесь было ярко и красочно, но при этом все стояло на своих местах и лишние детали не отвлекали взгляд, гармонично дополняя интерьер. Еимия отвлекла его, позвав к столу. — Посмотри, — она протянула ему распечатанные листы с эскизом, — если все нормально, то сейчас перенесем на кожу сначала одну часть, потом вторую, чтобы она в процессе не стерлась. Тома еще раз внимательно оглядел рисунок, убедился, что ему по-прежнему все нравится, и отдал листы обратно. — Да, все хорошо. Скажи, как сесть, чтобы тебе было удобнее. — А, ну, ложись на спину. Начнем с мордашки дракона. Еимия намазала ему руку прозрачным гелем, прижала лист к коже. Затем сказала, что он может ложиться. Она включила музыку, подвинула ближе тумбу с чернилами и салфетками, надела перчатки и включила машинку. Грудь обожгло болью, но не так сильно, как Тома ожидал. Да и в принципе больно не было — скорее, неприятно и немного щекотно, хотелось почесать это место, но он двигался, не шевелясь. Еимия работала быстро и уверенно: обводила контуры, стирала салфеткой выступившую сукровицу и излишки краски, снова проходясь по линиям рисунка машинкой. Монотонность действий успокаивала и усыпляла. Тома плавал на грани сна и яви, в странной дремоте, слушал жужжание машинки над ухом и старался не думать о неприятных ощущениях. Закончили они только к вечеру, зато сумели уложиться в один сеанс. Пару раз они прерывались, чтобы передохнуть, поправить поплывший контур и попить чай с бутербродами, которые Тома с утра закинул с собой в рюкзак. Аято терпеливо ждал его, не вмешиваясь в работу и вообще не напоминая о своем присутствии. Тома думал, что он уедет — какой смысл ему сидеть в одиночестве в холле и ждать, пока они закончат? Но Аято остался до самого конца, и вечером они вновь ехали вместе, но уже домой. Тома рассеянно касался татуировки, спрятанной под пленкой и одеждой. Он постоянно вспоминал слова Аято, они отдавались в ушах в такт стуку сердца. Это было просто невыносимо, это сводило с ума, и Тома ждал, когда же он окончательно сгорит вместе со своими постыдными мыслями. Но Аято рядом понимающе улыбался, в его глазах плескалось что-то темное и голодное, а у Томы все внутри ныло от почти жизненно важной необходимости ощутить его руки на себе. — Сколько ты будешь носить пленку? — спросил Аято, когда они уже почти добрались до дома. — Четыре дня, — Тома вспомнил слова Еимии. — На пятый сниму. Мне, наверное, понадобится помощь, потому что я не дотянусь до спины. — Хм-м, — протянул Аято. — Четыре дня, значит. Продержишься? — он усмехнулся, и в его голосе слышался намек. Тома покраснел. — Обязательно, — выдавил он. — Молодец. А с пленкой я тебе помогу. Тома тихо поблагодарил его, и машина подъехала к дому. За эти четыре дня до их следующей встречи Тома, занимаясь в основном бумажной работой, успел пройти путь от отчаяния до воодушевления несколько раз. Он побывал в аптеке, купил все необходимое, прочитал несколько статей о первом анальном сексе и даже попробовал коснуться себя пальцами там, но ему стало так неловко, что он бросил эту затею и решил сосредоточиться на работе — то, что он временно не участвовал в выездных операциях, не освобождало его от обязанностей. На пятый день Аято снова пришел к нему вечером. Тома ждал его, уже успев вымыться и теперь беспокойно измеряя шагами комнату: десять — вдоль, пять — поперек. Аято зашел, как раз когда он на седьмой раз шагал от стены к стене. — Что ты делаешь? — недоуменно спросил Аято, закрывая за собой дверь на замок. Тихий щелчок отозвался у Томы дрожью по всему телу. Наверное, он слишком сильно волновался. — Да просто... не могу спокойно сидеть, — признался Тома. — Так сильно ждешь, когда мы снимем пленку? — невинно уточнил Аято, но в его глазах Тома видел, что он прекрасно понимал причины нервозности Томы. — Расслабься. Я не собираюсь тебя насиловать. Тома хотел сказать, что об этом он даже не думал, но слова застряли в горле. Тома тяжело сглотнул. — Тома, — Аято подошел к нему и ласково погладил по щеке, заставляя чуть поднять голову, — я сделаю все так, что тебе понравится. Но если ты не готов или не хочешь, лучше откажи сейчас. Мысль об отказе отозвалась странной радостью, но буквально тут же сменилась щемящей тоской: это был, возможно, единственный шанс настолько сблизиться с Аято, и Тома не мог себе позволить его упустить. — Нет, — Тома замотал головой. — Я хочу, честно, очень хочу. Просто немного боюсь, потому что это первый раз и... Аято его перебил: — Я понял. Я буду очень осторожен, хорошо? — он аккуратно поцеловал его в щеку и отошел. — Раздевайся, сначала нужно снять пленку и промыть тату. Тома снял рубашку под его пристальным взглядом. Тату под пленкой заплыло от выступившей сукровицы и лимфы, почти не проглядывалось под потекшими чернилами. Еимия говорила, что так и должно быть, если все заживает правильно. Аято развернул его к себе и аккуратно подцепил уже чуть отходящий край пленки. Тома зажмурился — кожа неприятно потянулась следом. Аято осторожно снимал пленку, пальцами прижав кожу рядом, чтобы доставить меньше дискомфорта. Томе это прикосновение вдруг показалось интимнее всего того, что они уже делали. Аято относился к нему бережно, не хотел причинить лишней боли, и это приятно грело внутри. Словно Тома действительно был ему дорог. Наконец, спустя томительных несколько минут, Аято полностью избавился от пленки и невесомо скользнул по татуировке пальцами. — Тебе очень идет, — тихо произнес он. — Она тебе подходит. Тома растекался под его касаниями. Аято гладил контуры рисунка так нежно и осторожно, что все сжималось внутри от почти болезненной привязанности. Томе вдруг подумалось, что у него никогда не было и шанса избежать его обаяния. И Тома об этом не жалел. — Пойдем, нужно ее промыть и намазать увлажняющим кремом. Он взял Тому за руку и повел за собой в ванную, там по-хозяйски заставил его наклониться над ванной, настроил воду и, взяв в руки душ, направил его на татуировку. Теплая вода приятно растеклась по коже, капли щекотно заскользили в стороны, по позвоночнику вниз. Тома неловко дернул плечом. — Стой спокойно. Тома замер, наблюдая за тем, как Аято выдавил гель для душа на руки, а затем намылил его плечо. От его близости было жарко, а может, это был пар от горячей воды, но голова кружилась и следом за каплями по коже бежали мурашки. Аято касался осторожно, почти невесомо, мылил гель и гладил ладонью, то и дело проводя пальцами по контурам. Наверное, татуировка нравилась ему даже больше, чем самому Томе, и это льстило — Тома очень хотел ему нравиться. Аято смыл гель, потянулся за полотенцем. Тома так и стоял, нагнувшись, и ждал, пока Аято промокнет лишнюю влагу. Потом распрямился, чтобы взять с полки приготовленный заранее крем, но Аято его опередил. — Я сам, стой спокойно. Тома послушно убрал руки. Аято выдавил крем на пальцы и размазал его по татуировке. Томе на мгновение показалось, что все это — странная прелюдия, потому что у него уже стояло от одних только прикосновений. Это было неловко и немного стыдно — не хотелось, чтобы Аято знал, как именно он на него влияет. Но Аято, наверное, и так все прекрасно понимал и пользовался этим, потому что иначе Тома не мог объяснить, почему же он так медленно втирал крем в кожу, почему задерживал ладони дольше, чем нужно. Аято сводил его с ума и делал это намеренно и искусно, явно наслаждаясь происходящим. Его рука неожиданно скользнула ниже, по подтянутому животу, и сжала член Томы через штаны. Тома выдохнул сквозь зубы. — Очень рад, что ты так на меня реагируешь, — усмехнулся Аято, сжимая руку снова. Тома закусил губу. — Мне нравится, что ты так отзывчиво принимаешь все, что я с тобой делаю. Тома хотел сказать, что он не может — не умеет по-другому, но он промолчал. — Интересно, а там внизу ты такой же податливый? Щеки залило румянцем, и внутри все сжалось от накатившего возбуждения. — Н-не знаю, — выдавил Тома. — Ты не трогал себя? — Пытался, но ничего не получилось. Слишком... неловко. Аято выдохнул и прижался ко лбу Томы своим. — Господи, ну почему же ты такой... — он не закончил, впиваясь в губы Томы яростным, жадным поцелуем. Тома подался навстречу, осторожно обхватил Аято за шею, прижимаясь ближе, и ответил на поцелуй. Из ванной они вышли, так и не отстранившись друг от друга. Аято целовал его так, словно не мог напиться в жаркий день — отпускал лишь на короткое мгновение, давая вдохнуть, а после снова терзал губы зубами и языком. Тома млел и таял в его руках, его вело и тащило от его настойчивости и требовательности. Мысли путались и разбивались, так и не складываясь в единое целое. Той ночью Аято был нежен с ним так, будто действительно боялся сломать. Он долго растягивал его, пока Тома уже не начал скулить, почти умоляя взять его поскорее, а затем так же медленно трахал его, сначала вжимая лицом в постель, а после, перевернув, приказал не отводить взгляд и смотреть только на него. Тома горел от этой близости, от этой властности, горел и рассыпался пеплом оттого, насколько ему было хорошо. Аято двигался осторожно, неторопливо, а Томе хотелось большего, хотелось быстрее, глубже, еще ближе и откровеннее. Он не помнил, в какой момент с губ вместе со стонами начали слетать развязные, сбивчивые мольбы сделать хоть что-нибудь, чтобы эта сладкая пытка закончилась. Мир разбился, рассеялся звездной пылью вокруг и сомкнулся лишь на ощущении члена Аято внутри и его жадных рук и губ на собственном теле. Вокруг больше ничего не существовало, все исчезло, растворилось в небытие, остались лишь его громкие стоны, тихие выдохи и похвала Аято, и смущающий скрип кровати. Кончая, Тома видел под зажмуренными веками и звезды, и само зарождение вселенной, не иначе, потому что ему было невыносимо хорошо и отчаянно приятно, и довольная улыбка на зацелованных, алеющих губах Аято ощущалась даже лучше, чем долгожданный оргазм. То, что было дальше, Тома помнил плохо. Утром он проснулся один, тело ныло от вчерашнего, а на коже краснели следы зубов и едва заметные засосы. Тома провел пальцами по контурам татуировки, ощущая неровность кожи. Теперь он был его. Теперь он и душой, и телом принадлежал Аято, безраздельно и безоговорочно. От этой мысли все внутри приятно сжалось, и Тома улыбнулся, понимая, что сейчас он был на своем месте.