Близкие люди

Снег, выпавший той ночью, растаял уже к утру, оставив после себя лишь изморозь на пожухлой траве да иней на голых ветвях деревьев. Улицы постепенно обрастали украшениями, гирлянды и разноцветные праздничные вывески радостно светились с витрин магазинов и киосков. Город активно готовился к приближающемуся празднику. Тома наблюдал за этим с привычным безразличием. Когда-то в детстве, наверное, они с родителями отмечали Рождество, дарили друг другу милые подарки и грелись в объятиях у семейного очага. Наверное. Тома не помнил точно, и почему-то внутри от этих мыслей ничего не отзывалось, не вспыхивало чем-то забытым, но приносящим счастье и теплую грусть. А с Аято Рождество они никогда не праздновали — не было ни праздничного ужина, ни подарков, ни чего-то еще, непременно связанного с этим днем. Да и Томе не сильно-то хотелось. Раньше он думал, что Рождество — праздник семейный, а клан Камисато он тогда семьей еще не считал. Теперь же менять привычные устои казалось чем-то странным, поэтому он никогда ничего у Аято не спрашивал. И Аято ничего не предлагал. Может, в их семье это было не принято — собираться за одним столом в какой-то определенный день. Но случалось так, что они ужинали вместе — Тома, Аято и Аяка — просто так, без причин. Собирались вечером на кухне, Аяка что-то обсуждала с Аято — Тома никогда не вслушивался, — потом они в два голоса принимались расспрашивать Тому о чем-нибудь и кивали на его ответы так, будто им действительно было до этого дело. Может, и было, Тома не всегда понимал мотивы их поступков. В этом же году и вовсе было не до Рождества. Мысли Томы занимало противостояние Сары и Аято. Хотя противостоянием это назвать получалось с трудом. Вся ситуация напоминала Томе собачью площадку, где маленькая, но непременно злая собачонка изо всех сил кидается, тявкая, на спокойного пса, больше нее раз в десять. Пыжится, подпрыгивает от невыраженной агрессии, аж трясется от злости, а пес реагирует лишь громким фырканьем и переваливается на другой бок. Все понимают, что если она окончательно достанет его — от нее не останется ничего, кроме обглоданного скелета, потому что пес перекусит собачонку пополам, едва двинув челюстью, и даже, наверное, собачонка это понимает, она ведь кидается на него и тут же отскакивает, боясь, что ее прижмут к земле тяжеленной лапой. Так же и Сара — совершала ошибку за ошибкой, видимо, надеясь, что у нее все получится, хотя все знали, что это лишь вопрос времени — когда Аято перейдет к более решительным действиям, чем простые налеты на ее точки. Тома ждал. Аято по-прежнему не поручал ему никаких выездных заданий, а на все вопросы отвечал, что ему стоит поберечь свою руку. Тома только хмурился — от ранения остался шрам, но все заживало хорошо, даже Кокоми перестала беспокоиться за него. В чем же дело? Неужели Аято перестал ему доверять? Это из-за того, что Тома не смог защитить его в тот раз? Точнее, защитить-то смог — но вот предотвратить не сумел. Поэтому Аято теперь давал ему только возиться с бумажками? Тома прокручивал тот день в памяти постоянно. Пытался понять, что он мог сделать еще лучше, где он допустил ошибку. Своей вины он не чувствовал, осознавая, что в тот день никто из них к подобному не готовился. Возможно, они действительно слишком потеряли бдительность, как Сара того и хотела. Но вопрос о том, почему никто из приставленных следить за ней ничего не сказал, оставался открытым. Она подкупила их? Попыталась переманить на свою сторону и предать Аято? Они об этом не говорили — Тома не спрашивал, Аято не рассказывал. За те три недели, что длился своеобразный отпуск Томы, они виделись лишь раз, когда... Тома до сих пор краснел, вспоминая ту ночь. И продолжал мучиться от вопросов, мучиться от ожидания, мучиться от желания поскорее узнать развязку этой истории. И честно, никакое Рождество его уже не волновало. Хотя город, несомненно, преобразился, и смотреть на него из окна или прогуливаться по причудливо украшенным улицам было приятно.

~ ~ ~

Тома проснулся от телефонного звонка. Часы на тумбе у кровати показывали пять утра. Тома попытался вспомнить, не было ли у никаких важных дел, не должен ли он был куда-то приехать или что-то забрать, но сонный разум работал медленно, больше путая, чем помогая. На экране светилось имя Аято. Тома тут же выпрямился на кровати, просыпаясь окончательно. Аято звонил редко и только по очень важным вопросам. А уж звонок от него в такой ранний час и вовсе означал что-то просто фантастической важности. — Да, господин Аято? — Тома приложил все усилия, чтобы голос звучал как можно бодрее. Понятно, что Аято и без этого понимал, что Тома спал, но это была привычка, выработанная годами и выклеймленная в памяти — делать все для того, чтобы не разочаровать Аято. — Доброе утро, — раздался смешок Аято. — Помнишь склад, где была последняя сделка с Кудзе? Приезжай сюда как можно быстрее. — Хорошо, — ответил Тома, уже направляясь в ванную. — Мне нужно взять что-то с собой? — Только себя, — Аято снова усмехнулся и тут же уже серьезно добавил: — Жду, — и отключился. Тома быстро умылся, привел себя в порядок и поспешил к машине. Улицы еще спали, только гирлянды сияли вокруг и впереди, словно путеводные звезды. Тома судорожно пытался придумать, зачем же Аято вызвал его на склад. Некстати вспомнилась та самая сделка, и ладони снова обожгло фантомным ощущением чужой крови и внутренностей. Тома сжал руки на руле, кривясь. Он был уверен, что в тот раз сделал все возможное, да и прошло уже довольно много времени, склад очистили на следующий день, что он мог сделать не так? Или... Тома остановился на светофоре, чуть щурясь от яркого красного сигнала, бьющего по глазам. Могло ли это быть связано с Сарой? Но тогда почему Аято сказал ему ехать на их склад? Загорелся зеленый. Тома продолжил путь, и с каждым метром внутри нарастало чувство тревоги, заставляя сердце стучать чаще. Что-то было не так. Неизвестность сводила с ума. Аято, конечно, нечасто рассказывал Томе о своих планах и намерениях, но иногда все же делился подробностями или рассуждал вслух, раздумывая о следующем шаге. На этот раз Тома не знал ничего и мог только гадать о том, что ждет его на складе. Что там могло быть? Если это было как-то связано с Сарой, то Томе, наверное, стоило взять с собой пистолет? Или у Аято был какой-то план? Нет. Не так. План у Аято точно был — просто Тому он в него не посвятил, и от этого теперь Тома ощущал, как собственное сердце бьется где-то в горле. За этими мыслями он не заметил, как доехал до пункта назначения. У склада обнаружилось еще несколько знакомых машин — то есть о том, что там сейчас происходит, знали все, кроме Томы? На мгновение стало обидно, но Тома постарался избавиться от этого ощущения. У Аято было свое мнение о том, что рассказывать ему, а что — нет, и Тома не имел права подвергать его решения сомнению или же как-то это комментировать. Если Аято сделал так, то у него явно были какие-то причины. Понять бы только, какие... Припарковавшись, Тома вылез из машины, кивнул ребятам, не видя их за тонированными окнами, но чувствуя их взгляды на себе, и открыл дверь склада. Свет — непривычно яркий для этого места — яростно впился в глаза. Тома поморщился, щелкнул замком и только потом посмотрел вперед. И замер. На складе не было никого, кроме Аято, стоявшего около стула, к которому была прикована Сара. Выглядела она в разы хуже, чем в последний раз, когда Тома ее видел: щека покраснела, видимо, от пощечины, с правого уголка губы текла струйка крови, пачкая подбородок. Она кривила губы от боли и невысказанных обид, и смотрела на Аято так, что взгляд ее янтарных глаз казался злым и отчаянным. Так, словно, если бы у нее не были связаны руки, она бы уже убила его со всей жестокостью, на которую только была способна. Потом она повернулась к Томе. — А этот здесь зачем? — презрительно спросила она, обращаясь к Аято. Тома так и не решался сделать шаг от двери. — Что, ничего без своей сучки не можешь? Раздалась звонкая пощечина. Голова Сары дернулась, запрокидываясь. Сара сплюнула кровь, неловко обтерев подбородком плечо. Тома почувствовал, что дрожит. Он так и не осмеливался посмотреть на Аято, но точно знал, что тот сейчас был в ярости. Аято никогда и никому не спускал с рук оскорбления близких людей. Себя, конечно, тоже, но на них он всегда реагировал спокойнее. Про то, что его и Тому связывают какие-то необычные отношения, выходящие за рамки простого «начальник-подчиненный», не знал никто, кроме Аяки. Саре повезло, что она ткнула пальцем в небо и угадала? Или она имела в виду совсем другое, то, что Тома был всегда рядом и выполнял любые поручения? — Неужели ты еще не все сказала? — раздался спокойный голос Аято. Тома, наконец, перевел взгляд за него. Воздух встал поперек горла. Аято выглядел собранным, но по тому, как дрожала жилка на шее, Тома понял, что он едва сдерживается. Аято не любил решать все своими руками — у него, в конце концов, имелось достаточно людей, чтобы делать всю грязную работу. Но если Аято брался за что-то сам, то хорошим это обычно не заканчивалось — для человека, который умудрился вывести его из себя настолько. — Тома, — обратился к нему Аято, — молодец, что приехал. Тома кивнул, так и не двигаясь с места. У него был только один вопрос: он здесь за тем, чтобы убить ее? Потому что в том, что Сара живой отсюда не выйдет, Тома даже не сомневался. Но у него не было с собой пистолета, у него не было с собой ничего. Что же задумал Аято? — И что ты собираешься делать? — снова подала голос Сара. Тома подумал, что отчаяние играет с ней злую шутку, развязывая язык. Было очевидно, что Аято собирается сделать, и если она еще этого не поняла, то зачем вообще во все это полезла? Правда думала, что, в случае ошибки, с ней ничего не случится? — Убьешь меня? Но это ведь ничего не изменит! Аято тихо рассмеялся. Томе стало не по себе от его смеха — ровного, безжизненного, холодного. Он редко видел Аято таким — может, потому, что и таких ситуаций раньше с ними не случалось. Логики Сары Тома не понимал до сих пор. Она ведь буквально каждым словом просто подписывала себе смертный приговор, который и без того уже был подписан и с минуты на минуту будет приведен в исполнение. Зачем она продолжала играть с огнем? Хотела умереть в мучениях? — Ты ведь всегда была умной девочкой, — протянул Аято задумчиво. — И ты прекрасно знаешь, что твой отец сам нарвался. Хочешь мне отомстить? Но ты же понимаешь, к чему это приведет. Думаю, вот так, сидя прикованной на складе в доках, где нет никого, ты это как никогда ясно осознаешь. Сара молчала, продолжая исподлобья сверлить Аято взглядом. На того это совершенно не действовало. Он говорил спокойно и сдержанно — слишком спокойно и слишком сдержанно, потому что от его тона по спине бежали неприятные, липкие мурашки. Тома поежился, нервно дернув плечом. Он не понимал, зачем он здесь. Аято хочет, чтобы Тома убил ее? Или чтобы Тома смотрел на то, как Аято будет ее убивать? — Ты ведь не только себя подставила, — продолжил Аято, приблизившись к Саре и наклонившись к ней так близко, что почти коснулся ее лба своим. — Ты умрешь, и Тисато отправится следом. Присоединитесь к тем, кто уже и так кормит рыбок своими никчемными телами, — тем, кого тебе пришло в голову подкупить, чтобы провернуть все за моей спиной. Правда думала, что я ни о чем не узнаю? Сара презрительно сплюнула в сторону. Аято усмехнулся и отошел от нее, обходя стул по кругу. — Ты же боишься меня. Но упорно пытаешься кому-то доказать, что это не так. Почему ты тогда не довела все до конца? Почему не убила меня, когда была возможность? — Аято остановился за спинкой стула, а потом резко дернул Сару на себя. Стул опасно закачался на двух ножках. Сара напряглась — сильнее, чем была напряжена до этого. — Потому что у тебя кишка тонка. Испугалась того, что может с тобой случиться, если все пройдет успешно? Идиотка. Аято скривился и оттолкнул ее от себя. Стул, потеряв равновесие, завалился назад, и по складу разнесся глухой звук удара затылком о пол. — Говоришь, тебе не нравится то, как я веду дела? Так ты не лучше, дурочка. — Аято присел рядом с ней и повернул Сару лицом к себе, крепко ухватив за щеки. Та зашипела, дернулась, но ничего сделать она не могла. — Не нравится, что я стараюсь лишний раз своих не подставлять? И что ты сделала? Влезла в то, на что ума тебе не хватает, потеряла половину своих людей и ничего не добилась. Так, по-твоему, нужно вести дела? Тома стоял, не зная, что делать и должен ли он что-то делать вообще. Он только сейчас заметил, что у Аято за пояс брюк был заткнут пистолет. Не то чтобы это удивляло — нет, конечно, Тома ведь понимал, зачем они здесь. Но почему-то именно эта деталь вывела его из странного транса, заставив приблизиться к центру комнаты. Аято отвернулся от Сары, переводя взгляд на Тому. Улыбнулся ему — неожиданно тепло — и кивнул. Что это значило, Тома не понял. — Ты слабачка, — Аято снова обратился к Саре. Отпустил ее, и она безвольно опустила голову. — И только лишний раз это доказала. — Нет! — неожиданно вскрикнула Сара, забившись в попытках не то перевернуться на бок, не то просто сделать хоть что-нибудь, чтобы не валяться унизительно у ног Аято. — Я хотела доказать, что наш клан не слабый, как ты всегда думал. И отомстить тебе за отца. Ты ведь убил его за одну ошибку! Аято вздохнул и снова с силой вцепился пальцами в ее подбородок, вынуждая посмотреть на него. — Слушай меня внимательно, — жестко произнес он, сжимая пальцы так, что Сара застонала от боли. — Твой отец — идиот. Никто не просил его начинать палить по нам, когда мы договорились о сделке. Но он решил на старости лет вспомнить, как дела решались раньше, и сильно это ему помогло? Между кланами есть договоренность — и ты должна о ней знать. Мы никогда не вмешиваемся в дела друг друга, пока кто-то не переходит границы или не влезает на чужую территорию. Твой отец знал, на что идет, и знал, что его ждет в случае провала. И ты хочешь сказать, что это моя вина? Тома покачал головой, глядя на все это. Сара, казалось, окончательно поддалась страху и несла полную чушь. Аято был прав — Сара сделала хуже не только себе, но и всему клану, причем ее же стараниями клан Хийраги тоже пострадал. Хотя, конечно, в их ошибках была виновата не только Сара, но вряд ли бы они в одиночку на такое решились. А теперь она отчаянно пыталась доказать, что хотела как лучше — конечно, как лучше, вот только кому? И зачем? Неужели желание отомстить за отца ослепило ее настолько сильно? При том, что всем было понятно, что Такаюки сам виноват в том, что его убили — он нарвался и заслуженно получил по заслугам. Так почему теперь Сара пыталась всю вину сложить на плечи Аято, когда не он развязал всю эту бессмысленную бойню? — Н-нет... — слабо выдохнула Сара, еле ворочая языком из-за стальной хватки Аято. Аято кивнул. Встал, оттряхнувшись, хотя грязи на нем не было видно, и подошел к Томе, но ничего не сказал ему. Вместо этого он обратился к Саре: — Рад, что ты поняла это хотя бы перед смертью, — улыбнулся он. В следующий момент он уже достал пистолет из-за пояса и выпустил две пули — в голову и в сердце — в по-прежнему лежащую на спине Сару. Та не успела даже пискнуть. На складе было тихо, но звук выстрелов звенел у Томы в ушах. Он почувствовал прикосновение к своей руке, опустил взгляд вниз и увидел, что Аято медленно поглаживает его ладонь пальцами. — Поехали домой, — произнес он. Тома тряхнул головой, встрепенулся, взбодрился, пытаясь прийти в себя. Получилось так себе, но все равно он чувствовал себя уже лучше, чем до этого. — Хорошо, я отвезу вас. — Тома кивнул и первым пошел к выходу. Он не понимал, почему так отреагировал. Он ведь даже не вздрогнул, когда Аято спустил курок — знал, что он все равно это сделает, и уж тем более не собирался его останавливать. Сара заслужила свое наказание, да и Тома никогда не лез в его дела без спроса. Но почему-то в этот раз все ощущалось иначе. Словно... словно в этом убийстве было что-то показательное, нарочитое. Словно Аято хотел, чтобы Тома это увидел. Зачем? Они молча вышли со склада. Тома увидел, как туда тут же отправилось несколько человек из припаркованных рядом машин — видимо, они ждали, пока Аято закончит, чтобы потом привести помещение в порядок. Так же молча Тома дошел до машины. Открыл дверь, сначала запуская Аято, потом сел сам. Но не успел он повернуть ключ в замке зажигания, как Аято накрыл его ладонь своей и сжал, потянув к себе. — Все хорошо? — спросил он. Тома неопределенно дернул плечом, но все же собрался с мыслями. — Зачем? — выдавил он, повернувшись к Аято. — Что зачем? — тот нахмурился. — Зачем я приехал? Аято рассеянно погладил его ладонь, выводя абстрактные узоры на коже. От этого места тут же поползли приятные мурашки, поднялись вверх по руке и замерли где-то под сердцем. — Я хотел, чтобы ты это увидел, — сказал Аято. — Не просто знал как факт то, что она мертва, а видел это собственными глазами. — Почему? — снова спросил Тома. Он правда не понимал. Ему нужны были ответы. Единственная догадка казалась слишком абсурдной, чтобы быть правдой. — Мне нужно, чтобы ты знал, что я никому не позволю причинить тебе вред. Тома замер, напрягся, вжавшись в водительское кресло. Потом посмотрел в окно. На горизонте уже занимался рассвет — судя по серости неба, сегодня будет пасмурно. — Но ведь... меня никто не трогал, — неверяще выдохнул Тома. — Ты прикрывал меня, и тебя ранили. — Аято сжал его руку чуть сильнее, вынуждая посмотреть на него. — Я знаю, что такое случалось и до этого. Но в этот раз... Это было личное. Поэтому мне было важно, чтобы ты знал это. Тома кивнул, чувствуя, как в груди становится тесно от затопившего внутренности тепла. То есть Аято действительно за него переживал? То есть... Эта мысль в голове никак не укладывалась. — Но это же моя работа — защищать вас. Я не мог поступить по-другому. — И я очень это ценю. — Аято вдруг поднес их переплетенные ладони к губам и на мгновение прижался к коже. Тома вздрогнул — это было слишком непривычно и приятно. — Но не думай, что это как-то освободит тебя от твоих обязанностей, — продолжил он уже привычным серьезным тоном. — Ты важен для меня, и я правда не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Ты достаточно отдохнул, но сам знаешь, в нашей, скажем так, работе никто не застрахован от непредвиденных ситуаций. Тома кивнул. — Конечно. И я приложу все усилия, чтобы таких ситуаций было как можно меньше, — горячо заверил его Тома. Аято усмехнулся — тепло и по-доброму. И Тома, наконец, почувствовал, что его отпускает. Тревога, до этого ощущаемая каждой клеточкой тела, отступила, сменившись глубокой привязанностью и нежностью. Боже. Тома так сильно его любил. И теперь, казалось, полюбил еще сильнее, услышав такие слова. Аято вдруг повернулся к нему всем телом и, наклонив голову набок, хитро спросил, так и не выпуская ладонь Томы из своей: — Отсосешь мне? Тома замер. Он, конечно, был готов ради Аято на все — буквально на все — и не раз это доказывал. Но сейчас он не был уверен в том, что справится хорошо. Да, тревога отступила, но ему все еще было немного не по себе от самой ситуации: Аято вышел из себя из-за того, что Тому задело пулей, предзначавшейся для него, и такая реакция казалась Томе непривычной. Странной. Незнакомой. Он не привык к тому, что Аято переживает за него. И уж тем более к тому, что это может толкнуть Аято на такое показательное убийство — пусть и свидетель у этого был только один. Тома вдохнул, набираясь смелости. Он никогда не отказывал Аято, хоть тот и говорил, что ему важно, чтобы Тома подставлялся добровольно. — Господин Аято, — тихо начал он. — Я не уверен, что сейчас смогу все сделать хорошо. Мы можем сделать это дома? Обещаю, я постараюсь изо всех сил. Аято покачал головой. — Тома, — вздохнул он, — мне нужно, чтобы ты понимал — я не буду тебя насиловать. Никогда. Ты всегда можешь сказать «нет», и я ничего тебе за это не сделаю. — Тома молчал. — Разумеется, я говорю именно про секс. В работе неподчинения я не потерплю. — Я понимаю, — еще тише произнес Тома. Отказывать Аято было страшно, и то, что тот так спокойно ответил, было... неожиданно. Аято действительно никогда не принуждал его к сексу, Тома доверял ему всего себя целиком и полностью, но все равно он не хотел подвести его или разочаровать. — Иди сюда, — Аято приобнял его за плечо и притянул к себе. Рычаг коробки передач неприятно уперся в ребра, но Тома не обратил на это внимания, потому что Аято обнимал его — просто, не целуя и ничего больше не делая. Только поглаживал по плечу и что-то говорил о том, какой Тома хороший. Тома честно не разобрал слов — от удивления и радости кровь шумела в ушах почти так же, как обычно бывало во время самых страстных ночей. Аято отпустил его через несколько минут, когда Тома наконец смог дышать нормально, а не на грани позорных всхлипов. — Поехали домой. — Аято откинулся на спинку пассажирского кресла и пристегнулся, отворачиваясь к окну. — Хорошо, — отозвался Тома. Он тоже пристегнулся, завел машину и осторожно вырулил на дорогу. Подъезжая к дому, Тома увидел, что Аято спит, привалившись к окну. Сердце снова предательски сжалось, а потом забилось быстро-быстро, разгоняя по телу нежность вместе с кровью. Тома вдруг понял совершенно ясно и отчетливо: Аято доверял ему. Доверял свою жизнь и важные задания. Слушал его и позволял быть собой. Все это громче любых слов говорило о том, что Аято его любил. Тома зажмурился на мгновение, думая о том, что он тоже его любит. Так сильно и так давно, что даже не представляет свою жизнь без него. И, наверное, даже хорошо, что они никогда не говорили об этом вслух — потому что в их мире слова теряли свою цену слишком легко, оставаясь всего лишь набором когда-то произнесенных звуков, и только поступки вплетались в нить истории крепко и навсегда.