Близкие люди

На удивление после убийства Сары в рядах мафии особых волнений не наблюдалось. Тисато, как Аято и обещал, тоже долго не протянула — Тома не знал, когда именно, но ее убрали гораздо тише и незаметнее, чем это было с Сарой. Кланы Кудзе и Хийраги распались, слившись с другими — некоторых их членов Аято даже взял к себе, заставив пройти жесткую проверку на верность. Тома в это уже не вникал — у него просто не было времени, потому что отпуск действительно закончился, он вернулся к своим обязанностям, и снова потянулась череда сделок, принятия грузов и прочих привычных дел. Тома правда скучал по этому, от бумажной работы уже начинало подташнивать, и как же было замечательно вернуться к привычной рутине. Через пару недель последние шепотки о произошедшем сошли на нет. Все успокоилось, и можно было спокойно выдохнуть хотя бы на короткое мгновение, ведь, как известно, нет покоя нечестивым. И в момент, когда никаких потрясений уже не ожидалось, новости пришли с совершенно неожиданной стороны. В рождественский вечер Тома с Аякой и Аято собрались в ресторане — Аято решил, что после всего, что произошло, они заслужили хороший отдых, пусть и никак с праздником не связанный. Но Аяка опаздывала уже на десять минут, чего за ней обычно не наблюдалось. За все это время после покушения Тома с ней не виделся в том смысле, в котором привык. Аяка навещала его, но ничего не делала — и Тома не делал тоже, сохраняя дистанцию. Не то чтобы он сильно рвался. Просто он любил Аяку — по-своему, странно, но все равно любил. — О чем думаешь? — спросил Аято, вырывая Тому из своих мыслей. Тома улыбнулся ему и отпил кофе, который они уже успели заказать, чтобы не ждать за пустым столом. — Странно, что госпожа Аяка опаздывает, — сказал он. — Согласен. Она даже не предупредила меня, что задерж... — договорить Аято не успел. — Извините за опоздание, — улыбаясь, Аяка подошла к их столику. — Пришлось задержаться. Аято покачал головой. — Ты могла бы предупредить, что у тебя есть дела, — упрекнул он. Аяка только отмахнулась, повесила пальто и шарф на плечики, висевшие на вешалке, и села напротив. — На самом деле я должна вам кое-что рассказать, — призналась она сразу же. Тома посмотрел на нее удивленно, Аято — он увидел — тоже. — Сейчас только дождемся официанта. Вы уже выбрали, что будете заказывать? Я ненадолго, только кофе с вами выпью и пойду. — Аяка... — начал Аято, но она снова не дала ему договорить. — Не ворчи. Ты еще спасибо мне скажешь. Официант подошел через пару минут, записал все, что они заказали, и удалился, пообещав скоро принести кофе. — Я все еще жду объяснений, — напомнил Аято. Аяка рассмеялась, сжала его руку, лежащую на столе. Тома впервые видел ее такой — немного нервной, но почему-то странно счастливой. С ней произошло что-то хорошее, и она явно хотела этим поделиться. — Понимаете, мальчики, — довольным тоном произнесла она, — я кое-кого встретила. Тома замер, ошеломленно переводя взгляд с нее на Аято и обратно. Новость действительно была... необычной. — В каком смысле? — Аято нахмурился еще сильнее. — В том самом, — Аяка рассмеялась. — Я встретила человека, с которым мне очень-очень хорошо. И мы решили попробовать встречаться. Она покраснела самым милым образом, и Тома в который раз за вечер подивился происходящему. Нет, правда, он никогда не видел Аяку такой. Даже в тот раз — в их самый первый раз — она вела себя уверенно, брала то, что хотела, и не стеснялась своих желаний. Неужели этот человек значил для нее так много, что она даже упоминать его спокойно не могла? — Кто это? — серьезно спросил Аято. Тома улыбнулся. Аяка для Аято всегда была самым дорогим, единственным родным человеком, и поэтому он переживал за нее иногда сильнее, чем требовалось, хоть и давал ей полную свободу действий. Тома знал это по тому, как тот хмурился, если у Аяки что-то не получалось, всегда искренне интересовался тем, как у нее дела, и с готовностью помогал ей с любой просьбой. Понятно, что новость о том, что у Аяки кто-то появился, оказалась для него настолько шокирующей. Хотя, подумал Тома, на его отношения с Аякой он всегда закрывал глаза и никогда эту тему не поднимал. — Вы, наверное, ее знаете. Скорее всего, точно знаете, — Аяка отвлеклась, принимая принесенный ей кофе и кивком головы благодаря официанта. — Это Еимия. Тома думал, что удивиться сильнее он уже не сможет, но Аяка с легкостью раздвигала рамки восприятия. Впрочем, как обычно. Аято же выглядел так, словно случилось что-то непоправимое. — Еимия? — как-то слишком спокойно переспросил он. Аяка кивнула. — Да. И на всякий случай — я не спрашиваю твоего мнение и твоего благословения. Просто ставлю перед фактом. И даже не вздумай ее трогать, — неожиданно решительным тоном добавила она. Аято вдруг рассмеялся и потер переносицу пальцами. Тома молча наблюдал за их разговором, не зная, можно ли вообще что-то сказать в такой ситуации. — Никто не собирался ее трогать, — заверил ее Аято. — Просто это было довольно... неожиданно, скажем так. И как давно вы вместе? — Уже... — Аяка посмотрела на часы на запястье, — уже почти час. Тома не сдержал тихий смешок и поспешил закрыться чашкой кофе. Такое поведение очень сильно отличалось от того, что он привык видеть у Аяки. И, честно говоря, вот такой — живой, улыбчивой, неожиданно неловкой влюбленной девушкой — она нравилась ему гораздо больше, чем избалованной сестрой главы мафиозного клана. Никто ничего не сказал ему из-за такой реакции — Аято и сам тихо смеялся, а Аяка смотрела на них непонимающим взглядом. — Что смешного? — спросила она, недовольно выгнув бровь. — Ты порой очень забавная, — ответил Аято. — Но я рад, если тебе хорошо. — Потом он вдруг посерьезнел и добавил: — Значит, все? Или ты не планируешь прекращать? Тома не понял, о чем идет речь. Он посмотрел на Аято, потом — на Аяку, но та только спокойно глотнула кофе и поставила чашку на стол. — Да, на этом — все. Больше я вас в этом смысле не потревожу, — сказала она и улыбнулась уже знакомо — немного плотоядно и хитро. — Развлекайтесь, мальчики. Аято молча кивнул. А до Томы неожиданно дошло, о чем они говорили. Теперь точно стало понятно, что Аято обо всем знал — возможно, когда-то они даже обсуждали это с Аякой, делили его между собой, как полюбившегося щенка. Не то чтобы Тому сейчас это волновало — раньше он действительно переживал о том, что скажет Аято, но за столько лет привык жить так, как они жили. Не спрашивай — не говори. И всех все устраивало. Теперь же Аяка хотела пойти своей дорогой — и это нисколько не умаляло того, как Тома ее любил. Их отношения, пусть и держались сначала исключительно на недобровольном сексе, все-таки развились во что-то, напоминающее очень странную, местами нелепую дружбу, и поэтому он был счастлив, что Аяка нашла ту, с кем ей хотелось быть по-настоящему — обоюдно, добровольно и к общему удовольствию. Допив кофе, Аяка ушла так же стремительно, как вообще появилась в ресторане. Остаток ужина они провели вдвоем с Аято, и тот пошутил, что вот теперь он точно извинился за то неудавшееся свидание. Томе было неловко — он сам не знал почему, просто неожиданно словно обострилась чувствительность: он чувствовал бедро Аято своим, рассматривал его, будто бы видел впервые, и Аято улыбался ему. Тома даже не запомнил, о чем они разговаривали, и вкуса еды он не запомнил тоже — в мыслях билось только то, что теперь они были вдвоем. И, казалось, теперь он был только его — и от этого знакомое будоражащее тепло растекалось по всему телу, сворачиваясь внизу живота. Тома опомнился, только когда Аято уже расплатился по счету. — Раз уж мы остались вдвоем, предлагаю прогуляться до отеля, — сказал он, протягивая Томе его пальто. — Что скажешь? Что Тома мог сказать? — Конечно, — он кивнул и принялся одеваться. Аято усмехнулся. — Отель — предложение опциональное, если что. Тома замотал головой. — Нет-нет, я хочу, правда, — спешно заверил он. Аято рассмеялся и потрепал его по волосам. Улица встретила их холодным воздухом и мелкими снежинками. Едва они вышли, Аято уверенным шагом двинулся в сторону отеля. Тома послушно шел за ним. Тома чувствовал себя странно. Все это походило на сказочный рождественский сон, который рассеется дымкой с первыми лучами рассвета — верилось с трудом, но хотелось подольше задержаться в этом приятном ощущении. На перекрестке Аято тронул его за руку, видимо, чтобы Тома не задумывался так сильно. Тома тут же покраснел, так сильно, что щеки обожгло жаром. — По пути есть аптека, нужно будет зайти, — сказал он. Тома в который раз удивился тому, как легко Аято говорил такие вещи. Тома был немногим младше него, но все равно у него не получалось так спокойно об этом говорить. Наверное, все дело было в том, насколько разные места в жизни они занимали. И Томе всегда нравился этот контраст. Светофор загорелся зеленым светом, и они перешли дорогу. В аптеку Аято зашел один, Тома ждал на улице, грея ладони дыханием. Вечер выдался на удивление промозглым. Он думал о том, удастся ли в такой день снять номер — все-таки праздник, многие могли проводить его вне дома, это только для них этот день имел совершенно другое значение. Но в отеле неожиданно оказался свободный номер — скорее всего потому, что этот отель принадлежал Аято, но Томе нравилось думать, что это было просто приятное совпадение. Такие мысли казались наивными, но сегодня почему-то хотелось немного отвлечься от привычной стороны их жизни — темной, мрачной, полной крови и выстрелов. Просто подумать о чем-то другом — как нормальные люди — провести вечер в компании любимого человека, провести ночь в его объятиях. Провести жизнь рядом с ним, плечом к плечу, чувствуя, что ты действительно нужен и важен. Тома, зайдя в номер, снял пальто, повесил на плечики в небольшой шкаф у входа и подошел к окну: за полупрозрачным тюлем виднелась празднично украшенная улица, где-то вдалеке слышались рождественские мелодии, но здесь было тихо и... непривычно. Тома чувствовал спиной взгляд Аято, и от него становилось жарко, по коже бежали мурашки, оставляя за собой приятное волнение. Аято подошел к нему сзади — Тома ощутил его руки на талии — положил подбородок на плечо, прижимая Тому к себе. — Ты волнуешься? — спросил он. Тома неопределенно повел плечом. — Не то чтобы, — ответил он. — Просто странно немного... вот так. Как — Тома объяснить не мог и не смог бы, сколько ни спрашивай. Отчего-то казалось, что теперь все иначе. И было ли дело в Аяке или в чем-то еще, Тома не знал. Сегодня он вдруг с неожиданной ясностью осознал, что теперь он окончательно, целиком, полностью, бесповоротно и абсолютно принадлежит Аято, и это осознание билось внутри вместе с пульсом, текло по венам вместе с кровью и разбегалось по коже вместе с мурашками. Тому вело — а ведь Аято еще даже ничего не сделал, только обнимал и ласково гладил по животу. — Вот так — это как? — Тома по голосу слышал, что тот улыбается, и сам улыбнулся тоже. В объятиях Аято было привычно спокойно и тепло, и он завозился, оборачиваясь и тут же попадая в тягучий, медленный и безмерно сладкий поцелуй. Аято целовал его со всей нежностью и любовью, и Тому повело сильнее. Он прижался ближе, обхватил шею Аято руками, отвечая на поцелуй и едва ли не рассыпаясь на мелкие кусочки от нежности прикосновений. Они и раньше так целовались, но сегодня — сегодня все было иначе. Не лучше и не хуже — просто по-другому, и Томе вот так тоже очень, очень нравилось. — Для начала нам нужно сходить в душ, — сказал Аято, чуть отстранившись. — Пойдешь со мной? Тома воодушевленно закивал, хотя и смутился от такого предложения. Единственный раз, когда они были вместе в ванной, был очень давно — в день, когда Аято взял его в первый раз — после того, как они наконец сняли пленку с татуировки. Тома нечасто предавался ностальгии, но иногда ему нравилось вспоминать о том, что тогда было. Как тогда было. От каждого мгновения той ночи внутри все сладко сжималось даже спустя столько лет. — Пойду, — ответил Тома. Аято улыбнулся и поцеловал его снова, только потом отпустив и легко подтолкнув в сторону ванной. Мыться вместе оказалось неожиданно здорово. Аято медленно гладил Тому по плечам и рукам, водил ладонями по спине, вспенивая гель, задерживался на ягодицах и бедрах. Тома млел под его руками и старался не отставать, пользуясь возможностью тоже вот так просто прикоснуться к Аято: почувствовать теплую кожу под ладонями, ощутить крепкие мышцы, провести кончиками пальцев по контурам змейки на бедре. Очень хотелось повторить весь маршрут губами, только начать с бедра, скользнуть языком по контуру, подняться выше, прижаться к полувставшему члену, а потом взять в рот. Тома тяжело сглотнул и потянулся за лейкой душа, чтобы смыть пену. Ему было так хорошо сейчас, мысли путались, внутри с каждой секундой становилось все теплее и теплее, и собственный член заинтересованно дергался в ответ на каждое — случайное или нет — касание. Тома направил лейку на Аято, повел рукой, проверяя, чтобы не осталось ощущения мыльности на коже, а Аято вдруг обхватил его член пальцами, медленно, мучительно неспешно проводя вверх-вниз. Тома выдохнул рвано, вздрогнул, пытаясь не подаваться бедрами навстречу. — Я помню, что нельзя позволять тебе кончать первым, — произнес Аято на ухо, обжигая дыханием. От его близости было жарче, чем от горячей воды. — Постараешься для меня? — Конечно, — выдохнул Тома. Он честно не знал, сможет ли продержаться, но правда хотел постараться сделать так, чтобы Аято понравилось. В том, что ему самому будет хорошо, он не сомневался. Они вытерли друг друга и вышли из ванной, целуясь и прижимаясь друг к другу. Идти так, конечно же, было неудобно, но это сейчас не играло никакой роли — Тома бы ни за что в жизни не отказался от объятий Аято, от его рук на своем теле и от ощущения безопасности рядом с ним. Аято подтолкнул его к кровати и, когда Тома лег на спину, устроился между его разведенных ног, потянувшись к пакетику из аптеки, который Тома до этого не заметил — так был поглощен собственными мыслями. — Я растяну тебя сам, хорошо? — Да, — Тома кивнул и податливо развел ноги еще сильнее. Щелкнула крышечка смазки, а потом между ягодиц толкнулся скользкий палец. Тома постарался расслабиться. Аято ввел один палец осторожно и медленно, провел им по кругу, размазывая смазку внутри, и вытащил, затем добавляя еще. Через некоторое время он вставил уже два пальца, разводя их внутри, потом, добавив еще смазки, вставил третий. И обхватил член Томы другой ладонью. Тома длинно выдохнул, едва сдерживая стон и пытаясь не толкаться на пальцы. Аято растягивал его аккуратно и не торопясь, но каждый раз, когда он задевал простату, хотелось податься на пальцы, попросить его не медлить больше и сделать что-нибудь, чтобы хоть немного ослабить приятное, но невозможно тянущее возбуждение. Наконец Аято вытащил пальцы, огладил Тому по ягодицам — как смог дотянуться — и прижался к нему, проехавшись членом по члену. Тома все-таки застонал — это было слишком хорошо, но одновременно с тем этого было слишком мало. Хотелось большего. Глубже, быстрее, еще ближе, чтобы кожа к коже, тело к телу. Чтобы чувствовать Аято всем собой и внутри, и снаружи. Господи. Тома так сильно хотел его сейчас, что внутренности сводило от желания. Аято толкнулся бедрами вперед и прижался к губам Томы, поцеловал, тут же проскальзывая языком в приоткрытый рот, а одной рукой продолжая ласкать его член так медленно, так невероятно медленно, что хотелось уже умолять его о том, чтобы он действовал быстрее. Но Тома молчал, отвечая на поцелуй и подаваясь бедрами навстречу, обнимая Аято за спину и наслаждаясь весом его тела на своем. Аято снова вставил пальцы — сразу три — до самых костяшек, вдавил их, касаясь простаты, а сам впился губами в шею Томы. Тома сорвался на тихие, протяжные стоны — это было замечательное ощущение, но все равно хотелось большего. Почему Аято медлил? Томы был растянут и готов, но почему Аято по-прежнему не переходил к более... активным действиям? Видимо, нетерпение отразилось на его лице слишком явно и Аято это заметил, оторвавшись от его шеи. Он усмехнулся, провел короткими ногтями по ключицам до самых соском, задел их мимолетно, но Тома все равно выгнулся, насаживаясь на пальцы сильнее. — Аято, пожалуйста, — все-таки взмолился он. Теперь больше не было сил — он хотел Аято в себе так сильно, что думать о чем-то другом совершенно не получалось. — Что пожалуйста? — издевательски переспросил Аято. Пальцы внутри замерли, не двигаясь, рука на теле замерла тоже. Тома тихо кашлянул в сторону, прочищая горло, и произнес уже увереннее: — Пожалуйста. Хочу вас внутри. Аято усмехнулся. Вытащил пальцы, обтер их о постель. — А как именно ты хочешь? Вот так, лицом к лицу, или, может, поставить тебя на колени? А может, хочешь быть сверху сегодня? Я позволю тебе оседлать меня и буду смотреть на то, как ты сам насаживаешься на мой член и удовлетворяешься этим. М-м? Скажи мне, чего ты хочешь? Он говорил спокойно и сдержанно, словно не его член упирался Томе в бедро. И это почему-то только сильнее заводило — такой контраст между тем, как он себя вел, и тем, как его тело реагировало на Тому. Тома выдохнул. — Хочу вас внутри. Лицом к лицу, — решительно сказал он, чувствуя, как краснеют щеки. А потом добавил уже тише: — Без презерватива. Аято удивленно выгнул бровь. — Даже так? — хмыкнул он. — Так сильно меня хочешь? — Тома кивнул. — Мой хороший, какой же ты замечательный. Он снова поцеловал Тому — просто прижался на короткое, возмутительно короткое мгновение, — и легко шлепнул Тому по бедру, заставляя приподняться. Тома послушно прижал ноги к животу, и Аято приставил головку ко входу, наскоро размазав смазку по члену. Тома замер, чувствуя, как Аято медленно входит. Господи. Он готов был кончить только от этого — от ощущения наполненности, от ощущения его члена, от того, как он осторожно толкается внутрь, поджав губы. Потом он вошел до конца и на пробу чуть двинулся назад. Тома застонал. Тело стало таким чувствительным, каждая клеточка отзывалась на действия Аято, и все внутри дрожало от предвкушения и желания. — Не кончай, пока я не разрешу. Хорошо? — твердо сказал Аято. — Х-хорошо, — выдохнул Тома. А потом он окончательно потерялся в ощущениях. Каждый раз с Аято был таким — Тома терял себя, терял чувство времени и реальности, потому что весь мир сжимался до того, как двигался член Аято внутри, как тот прикусывал его плечи и ключицы, как толкался вперед, входя полностью, а потом, сразу же резко — назад, оставляя внутри только головку. Тома разбивался на части, рассыпался в умелых руках Аято, и это было так хорошо, так замечательно — так потрясающе правильно, что никаких других мыслей в голове просто не оставалось. Аято знал его тело наизусть, знал, как нужно коснуться, чтобы стоны превратились в тихие, полные удовольствия вскрики, знал, как нужно поцеловать, чтобы Тома прижал его к себе сильнее, обхватив руками за шею, знал, как нужно двигаться, чтобы он забыл обо всем и полностью отдался всепоглощающему наслаждению. И Тома послушно следовал за ним, принимая и отдавая все, что у него было. Мир рушился, теряя значение. Важным оставались лишь руки Аято, его губы, его тело и то, что этим телом он творил с Томой. Почувствовав, что уже близко, Тома потянулся к члену, но Аято перехватил его ладонь и замер. — Хочешь кончить? — спросил он, тяжело дыша. — Да, — прошептал Тома. — Да, очень. Вместо ответа Аято снова поцеловал его, толкнувшись неожиданно глубоко и сильно. Теперь он двигался быстрее, и на границе сознания Томы билась мысль о том, что он не понимает происходящее. Аято хочет, чтобы он кончил? Аято специально двигается вот так — размашисто, вбиваясь глубоко и сильно? Дыхания не хватало. Сердце билось в ушах, заглушая все остальные звуки, и Тома, словно сквозь толщу воды, слышал свои громкие, несдержанные стоны. Кончить хотелось невероятно, и от каждого толчка Аято это желание только росло, затягиваясь в животе болезненно-приятным узлом. Аято вдруг снова остановился. — Скажи мне, как именно ты хочешь кончить, — выдохнул он. Тома, проморгавшись, посмотрел на него удивленно. Кончить он хотел очень-очень сильно, и что он мог сказать в ответ? Но Аято подсказал ему, продолжив: — Вот так, на моем члене или подрочить тебе? Мурашки волной прокатились по телу. Голова на мгновение закружилась, стоило только представить, как Аято снова коснется его члена своими руками. Но Тома сумел произнести другое: — Без рук. Я смогу... так. Аято довольно улыбнулся и кивнул. — Какой ты у меня хороший, — ласково произнес он, а потом снова начал двигаться. Мир окончательно перестал иметь значение. Перед глазами все расплывалось, комната потеряла очертания, но отвлекаться на что-то не хотелось и не получалось. И было не нужно. Аято вбивался быстро и жестко, Тома успевал только хватать воздух ртом, сбиваясь на беспорядочные громкие стоны, и почти всхлипывал от того, насколько ему было хорошо. Аято держал его за бедра, толкался безжалостно, каждым движением все сильнее подводя Тому к краю. Тот уже не просто млел и таял от наслаждения — его растаскивало на частицы и собирало прямо так, соединяя в нечто странное, переполненное удовольствием и желанием настолько, что не выходило даже представить, каково это — когда все иначе. А потом Тома кончил, вздрогнув всем телом и сорвавшись на особенно громкий стон, почти вскрик, и Аято прижался к бедрам вплотную, войдя еще глубже, и кончил тоже — Тома почувствовал, как внутри становится влажно. О господи. Аято осторожно вышел. Тома просто глупо смотрел в потолок, пытаясь прийти в себя. Сперма на животе ощущалась неприятной липкостью, тело казалось чужим, внутри все продолжало пульсировать и сжиматься, а сердце билось так часто, что почти больно ударялось в ребра, и Тома не знал — то ли это от оргазма, то ли от того, как сильно он любил Аято. Возможно, от всего сразу. — Ты в порядке? — поинтересовался Аято, укладываясь рядом и притягивая Тому к себе, не обращая никакого внимания на то, что тот был потным и перепачканным в сперме. — Да, все хорошо, — хрипло откликнулся Тома, осторожно поворачиваясь набок. — Я просто... еще не здесь. Аято улыбнулся и невесомо погладил его по волосам, взъерошивая и без того торчащие в стороны пряди. — Возвращайся, — произнес он. — Нам снова нужно в душ. А потом мы можем поспать, если хочешь, или, — Аято провел ладонью от плеча Томы до груди, прижал ее к месту, где билось сердце, и усмехнулся, — я поставлю тебя на колени и возьму очень медленно и нежно, чтобы ты умолял поскорее дать тебе кончить. Как тебе? По голосу было понятно — он не ждет какого-то определенного ответа, но Тома все равно осторожно — проверяя границы допустимого — накрыл ладонь Аято своей и сжал слегка, видя, как Аято одобрительно кивает, поощряя. — Сначала я хотел бы в душ, — тихо сказал он. — А потом — все, что пожелаете. У нас ведь вся ночь впереди, верно? Аято с улыбкой покачал головой и легко тронул губы Томы своими. — И не только ночь, — выдохнул Аято ему в губы, а потом поцеловал уже по-настоящему, глубоко и требовательно. Тома подумал, что Аято — как и обычно — был прав. У них впереди была не только вся ночь, но и вся жизнь. И совсем неважно, как она сложится и сколько еще времени им было отведено провести вот так, вдвоем. Могло быть так, что уже завтра Тому зацепит шальной пулей или через пару месяцев кто-нибудь из мафиозных кланов все-таки сумеет избавиться от Аято. Тома не знал ответов на эти вопросы, он не умел предсказывать будущее и тем более никогда не строил планы на жизнь, подчиняясь сначала судьбе, а потом — Аято. Но он был уверен, что у них было все время мира. И пока они любили друг друга — пусть так, с оговорками, никогда не произнося эти слова вслух, — все остальное не имело никакого значения. fin.