Близкие люди

На удивление после убийства Сары в рядах мафии особых волнений не наблюдалось. Тисато, как Аято и обещал, тоже долго не протянула — Тома не знал, когда именно, но ее убрали гораздо тише и незаметнее, чем это было с Сарой. Кланы Кудзе и Хийраги распались, слившись с другими — некоторых их членов Аято даже взял к себе, заставив пройти жесткую проверку на верность. Тома в это уже не вникал — у него просто не было времени, потому что отпуск действительно закончился, он вернулся к своим обязанностям, и снова потянулась череда сделок, принятия грузов и прочих привычных дел. Тома правда скучал по этому, от бумажной работы уже начинало подташнивать, и как же было замечательно вернуться к привычным обязанностям. Через пару недель последние шепотки о произошедшем сошли на нет. Все успокоилось, и можно было спокойно выдохнуть хотя бы на короткое мгновение, ведь, как известно, нет покоя нечестивым. Праздники приближались неумолимо. Город с каждым днем становился все ярче и наряднее. Гирлянды сияли с крон деревьев и витрин кафе и магазинов, из проезжающих по улице машин доносились рождественские мелодии. Прилавки ломились от обилия подарков и праздничной символики. Тома подмечал все это мельком, не сильно вникая. Работы, конечно, убавилось после того, как с Сарой все решилось, но у него все еще было полно дел. И вот сейчас, в канун Рождества, он шел в зал для совещаний после того, как Аято вызвал его туда. Тома не помнил, были ли у них какие-то встречи сегодня — наверное, раз в памяти это не отложилось, то ничего не планировалось. Он привычно постучал в дверь и вошел через пару мгновений. Внутри не было никого, кроме Аято и Аяки. Они сидели на разных концах длинного стола, за которым обычно собирались все, кто присутствовал на совещаниях. Тома замер на пороге. — Что-то случилось? — встревоженно спросил он. Раньше они никогда не обсуждали что-то втроем здесь, в зале для совещаний. Обычно Аято вызывал Тому в свой кабинет, и все разговоры велись уже там. — Закрой дверь и садись, — вместо ответа сказал Аято. Тома щелкнул замком и привычно занял место ближе к нему, по правую руку, и напрягся в ожидании. Что произошло? Почему так срочно? Почему Аяка тоже здесь? Повисла тишина, и она нервировала так, что, казалось, каждая клеточка тела дрожит от тревоги. Что-то было не так. Что-то определенно было не так, но Тома не мог сказать, что именно. Почему-то затопило совершенно иррациональным ощущением, что вот-вот случится что-то непоправимое. Тома ненавидел такие предчувствия. — Тома, — начала Аяка, и Тома повернулся, смотря на нее. — Мы с Аято долго обсуждали сложившуюся ситуацию, — она неопределенно махнула рукой, — и пришли к выводу, что не знаем, как нам быть. Тома нахмурился. Какую ситуацию? Почему его мнение могло как-то повлиять на решение, которое зависело только от них? И о каком вообще решении шла речь? — Я не понимаю, о чем вы, — тихо и виновато произнес Тома. Аято усмехнулся, и Тома перевел взгляд уже на него. — Мы не можем тебя поделить. — Он сказал это так просто, словно они говорили не о живом человеке — не о Томе, а о чем-то другом, чем-то неживом. Тома поежился. Наверное, подсознательно он и так догадывался об этом: в конце концов, Аято позволял Аяке забирать Тому едва ли не на целый день, а после никогда не спрашивал, чем именно они были заняты. Вероятно, он знал обо всем, что происходило между ними, и все равно никак этому не препятствовал. Значило ли это, что Аяке Тома тоже был дорог? Значило ли это, что для Аято Тома был важен не так сильно, как хотелось? Что это вообще значило. — Ты слишком хороший, — снова заговорила Аяка. — Поэтому мы не можем отдать тебя кому-то из нас просто так. Да, с Аято ты проводишь больше времени, — поспешила добавить она, — но мы сейчас не о работе. Мы о том, с кем ты будешь спать. По спине пробежали липкие, пугающие мурашки. — И из-за этого, — вступил Аято, — мы решили, что ты должен выбрать сам. Томе показалось, что землю выбили из-под ног и теперь он летит куда-то в пропасть. В самую глубокую бездну. Как он мог выбрать? Он любил Аято и научился любить Аяку. Он наслаждался близостью с ними обоими так долго, что совершенно забыл о том, что у него мог быть выбор. И поэтому вопрос — приказ? — сейчас поставил его в тупик. — Я не могу, — по-прежнему тихо произнес Тома. — Я не... не понимаю. Аято снова усмехнулся и встал, отодвинув стул. Приблизился к Томе со спины, обнял его, вынуждая подняться тоже, а потом развернул и поцеловал — с привычным напором и жадностью. Тома расслабился в его руках на мгновение, но оно длилось недолго, потому что он почувствовал на талии другие руки. Руки Аяки. Они хотели?.. Тома замер. Сердце от испуга и непонимания стучало где-то в горле. — Не волнуйся, — успокоил Аято, поглаживая Тому по щеке. — Мы не причиним тебе вреда и сделаем так, чтобы тебе понравилось. Аяка позади едва слышно рассмеялась. — Но выбирать все равно придется, — сказала она и прижалась губами к шее Томы. И в ту же секунду с другой стороны прикоснулся Аято. Тома понял, что земля ушла из-под ног не когда его попросили выбрать, а сейчас, в этот самый момент, когда они ласкали его вдвоем. Он чувствовал их руки на своем теле: пальцы Аято, торопливо расстегивающие пуговицы рубашки, пальцы Аяки, скользящие по краю пояса брюк, тепло их ладоней, обжигающее даже через ткань. Тома не был уверен, что выйдет отсюда в своем уме — все происходящее было до странного приятным и... многообещающим. Будоражащим. Возбуждающим. Аято впился в шею сильнее, почти кусая изгиб плеча, и Тома застонал, сжимая губы, чтобы не получилось слишком громко. Но было поздно — Аято услышал и продолжил покрывать кожу укусами. Аяка же продолжала выцеловывать его шею, скользя губами от мочки уха и почти до самого плеча, сдвинув рукав в сторону. Кто снял с него рубашку, Тома не понял. Он терялся в ощущениях, пытался различить их прикосновения между собой, и иногда даже казалось, что ему это удается, но уже в следующий момент они словно менялись местами — там, где только что знакомо царапали ноготки Аяки, ощущались широкие, теплые ладони Аято и наоборот. Тома путался, Тома понятия не имел, что он должен сделать. Он не привык — вот так, чтобы удовольствие получал только он. Такое случилось лишь однажды, в ту ночь, когда Аято предложил ему попробовать что-то новое и отшлепал его так, что Тома кончил без рук, сжимаясь вокруг его пальцев внутри. Но это было просто исключение, подтверждающее правило. Чьи-то ловкие пальцы расправились с ширинкой, скользнули за пояс и плотно, неумолимо обхватили член. Тома закусил губу, сдерживая стоны. Он не хотел выбирать, потому что не знал, чего ждать потом. Разозлится ли Аято, если он решит выбрать Аяку? Что сделает Аяка, если Тома решит остаться с Аято? Господи. Как Тома вообще оказался в такой ситуации? Пальцы снова прошлись по члену, чьи-то руки потянули штаны с бельем вниз. Тома боялся двигаться, боялся даже дышать слишком громко, потому что все это казалось помешательством, сумасшедшим сном, после которого он проснется в ужасе и возбуждении. Они ласкали его в четыре руки, и Тома не мог даже потянуться за чьим-то прикосновением — у него не получалось угадать, где же его коснутся в следующий раз и коснутся ли вообще. Они заводили его, пытая крохами удовольствия, и кровь приливала то к щекам, то к стоящему члену, и Тома метался вместе с ней, зажатый между телами. А потом все закончилось. Так же резко, как началось. Стало непривычно неуютно и холодно. Тома нервно попятился, уперся поясницей в стол и выдохнул, не решаясь поднять взгляд. Скрипнули стулья. Тома осмелился развернуться. Аяка и Аято сидели по разные стороны от него, но рядом, на одной стороне стола. — Готов дать ответ? — спросил Аято и облизнулся так хищно, так хитро, что у Томы все внутри сжалось в тугой, болезненно-приятный узел. Тома выдохнул. — Господин Аято... — начал он, но сбился с мысли. Потом постарался продолжить: — Госпожа Аяка... — и снова слова не шли. Сознание металось, пытаясь предугадать, к какой реакции стоит готовиться, чего следует ожидать сразу после того, как прозвучит его решение. Но проблема была в другом — решения не было. Его не существовало, прямо как и правильного ответа. Он не мог выбрать кого-то одного. Может быть, потому, что когда-то давно ему этого выбора не дали, а после он его и не хотел. Может быть, потому, что он не умел выбирать, полагаясь на кого-то другого — исключительно в вопросах отношений. Даже Аято иногда говорил, что Тома с ним наедине и Тома, занятый очередным заданием, — два совершенно разных человека. И да, да, возможно, именно в этом было дело. Тома не знал. Прямо сейчас он ничего не знал. — Извините, — отчаянно выдохнул Тома. — Я не могу. Это... слишком сложно. Признание прозвучало как приговор. Тома зажмурился, ожидая, пока Аято или Аяка скажут что-нибудь в ответ, но те молчали. Тишина сводила с ума. Нет, Тома отсюда правда в своем уме не выйдет. Здравый смысл помашет ему ручкой и будет прав. А потом он услышал смех Аято — искренний, не наигранный. Настоящий. Тома нахмурился и открыл глаза. Посмотрел на Аято. Тот действительно улыбался, глядя на него с чем-то совершенно странным во взгляде — Тома не понимал, что это. — Тогда нам остается только одно, — сказал он, снова поднимаясь со своего места. Тома напрягся, ожидая удара или чего-то такого, хотя Аято никогда не бил его без его желания. Аяка тоже усмехнулась и вновь подошла ближе. — Не будем тебя ограничивать, — эту фразу она выдохнула Томе на ухо, чуть приподнявшись, и каждое слово отозвалось дрожью в теле и усилившейся тяжестью в яйцах. Он хотел переспросить: они не будут ограничивать его? Но не успел, потому что Аято уже прижался к его губам с неожиданно ласковым поцелуем, а потом развернул его лицом к Аяке, усевшейся на стол. Она тут же притянула его к себе и поцеловала, а Аято обнял со спины, ведя руками от груди до члена. У Томы стояло до неприличия крепко. Томе было неловко за такую реакцию, но врать себе не получалось — он хотел всего, что происходило сейчас. Тем более, если они так откровенно это предлагали и привычно вели Тому за собой. Может быть, даже хорошо, что они не смогли его поделить. Аяка целовала нетерпеливо и жадно, прикусывала губы, гладила своим языком его, отстранялась и целовала снова. Аято гладил неожиданно неспешно и неторопливо, касался почти невесомо, только кончиками пальцев. Когда он обхватил член, Тома простонал Аяке в губы, толкаясь вперед, но Аято удержал его, впившись пальцами в бедро и потянув на себя. Двигал рукой он так же медленно, распаляя сильнее с каждой секундой. Аяка вдруг обвила их ногами, и Аято прижался к Томе со спины — Тома почувствовал, как его член твердеет в штанах и упирается ему в ягодицы, а сам он оказался зажат между прикосновениями Аято и бедрами Аяки. Ткань юбки щекотала обнаженный живот и задевала и без того возбужденный член. Тома осмелился дотронуться до Аяки, скользнул ладонями по ее плечам, цепляя воротник блузки, приник губами к ее шее, и Аяка в ответ застонала тихо, но довольно, потянула за волосы, направляя. А другую руку она опустила ниже, и Тома ощутил, как ее пальцы и пальцы Аято переплетаются на его члене. Господи. Боже. Кончить хотелось уже просто от осознания происходящего. Может, ему это снилось? Не могло такое происходить взаправду. Но он посмотрел вниз, увидел тонкие пальцы с острыми ноготками рядом с другими, чуть более широкими и длинными, и внутри все свело от удовольствия, обожгло наслаждением. Тома выдохнул, на мгновение зажмурившись. Даже этого уже было слишком много, а ведь он понимал, что они точно собираются зайти еще дальше. Потому что Аято убрал руку с члена и потянул брюки Томы вниз, а Аяка положила его ладони себе на грудь, пока сама расстегивала блузку. Потом она легко оттолкнула его и заставила развернуться к Аято. — Его тоже нужно раздеть, — шепнула она на ухо. — Х-хорошо, — выдавил Тома и принялся за рубашку Аято, торопливо вытаскивая пуговицы из петель. Аято следил за ним пристально, смотрел так жадно и так горячо, что дыхание застревало в горле каждый раз, как Тома поднимал на него взгляд. Он не понимал его взгляд, но и сосредоточиться на этой мысли, обдумать ее не мог тоже, потому что сзади Аяка ненавязчиво царапала его спину — несильно, но ощутимо, — и сам Аято поглаживал его по щеке, ласково касаясь подушечкой большого пальца. Ситуация была непривычной. Тома не знал, как стоит себя вести — как уделить внимание всем и сразу, чтобы не казалось, что он увлекся кем-то одним. Но Аято решил все его сомнения одной фразой: — Не задумывайся ни о чем. Мы хотим доставить тебе удовольствие. И нам самим будет хорошо от мысли, что тебе все нравится. Расслабься. Понял? — он обхватил лицом Томы крепче и заставил посмотреть ему в глаза. — Понял, — кивнул Тома. — Но я не знаю, что мне нужно делать. — То же, что и обычно, — улыбнулся Аято. — Будь нашим самым хорошим мальчиком. Щеки залило румянцем еще сильнее, но Тома не успел об этом задуматься — Аято поцеловал его и опустил его руку на свой член, сжимая сквозь ткань. Тома понятливо принялся за ширинку, потянул брюки вниз и обхватил член уже по-настоящему, чувствуя под пальцами горячую, твердую плоть. Аято выдохнул ему в губы, Аяка снова заскользила по шее языком. Через мгновение Тому развернули снова, чтобы он помог Аяке с оставшейся на ней одеждой, и она, раздевшись, раздвинула ноги, притягивая Тому к себе. Головка члена ткнулась совсем рядом, мазнула по уже влажным губам. Тома судорожно вздохнул, а затем между его ягодиц толкнулся влажный палец, и он немного наклонился вперед упершись руками в край стола, облегчая Аято доступ. Аяка гладила Тому по плечам и целовала, пока Аято медленно и осторожно растягивал его. Тома понятия не имел, была ли у него здесь смазка или он принес ее с собой, но это было последним, что его сейчас волновало, потому что через несколько минут внутрь толкались уже три пальца и все, что Тома мог, — это только подаваться назад, пытаясь насадиться сильнее, и отвечать на поцелуи Аяки. Еще через пару минут послышался шелест фольги, а потом ко входу прижалась головка члена, и Тома расслабился, впуская ее в себя. Аято вошел полностью, прижавшись к бедрам, и подтолкнул Тому вперед, раскатав по его члену презерватив и направляя его в Аяку. Томе показалось, что мир вокруг взорвался — с такой силой его пронзило удовольствием. Ему было жарко и замечательно до мурашек. Аяка застонала на выдохе, откинувшись назад и оперевшись локтями о стол, Аято хрипло выдохнул на ухо, а Тома потерялся в затопивших его ощущениях. Аято повел бедрами назад, толкнулся вперед — и Тому вжало в Аяку так, что он вошел еще глубже. И все, что до этого еще имело какое-то значение, в эту секунду перестало значить хоть что-то в принципе. Потому что остались только прикосновения рук и губ к телу и жаркая теснота вокруг члена. Потому что Аято брал его сзади и каждый толчок ощущался так правильно и хорошо, что в ответ получалось только стонать. Потому что Тома не мог ни на чем сосредоточиться, кроме как на растущем с каждым мгновением наслаждением, почти кипящем в крови. В голове шумело, сердце стучало так громко, что заглушало почти все остальные звуки, но Тома все равно слышал и тихие стоны Аяки, и сдержанные — Аято. Про свои он старался не думать, чтобы не смущаться еще сильнее. Все смешалось, приобретя причудливые, но размытые формы. Тому ласкали в четыре руки, Аято вбивался то быстро, то медленно, не давая привыкнуть к одному темпу, а сам Тома двигаться не мог, лишь краем сознания думая о том, что Аяке обычно нравилось совсем-по-другому — резче, глубже, ритмичнее. Но Тома ничего не контролировал, подчиняясь, подставляясь и получая удовольствие, как от него и хотели. Аято задвигался быстрее, с каждым толчком загоняя так, что слышались шлепки кожи о кожу. Аяка стонала все громче и громче, уже просто улегшись на спину, хватала Тому за руки, закусывала губы, но с них все равно срывались яркие, нетерпеливые звуки. Тома и сам чувствовал, что уже на грани — внизу живота все горело, плавилось, растекалось по всему телу колючим удовольствием. Но Аято вдруг остановился. Тома заметил недовольный взгляд Аяки и обернулся, но Аято одной рукой заставил его повернуться обратно, а другой — взял его ладонь и прижал его пальцы к клитору Аяки. И начал толкаться снова. Тома посмотрел вниз, и от увиденного его накрыло оргазмом так сильно, словно внутри взорвалась сверхновая — перед глазами все поплыло, в голове оглушительно зашумело, а тело пронзило сильной, крупной дрожью. Он успел только ухватиться за бедро Аяки свободной рукой, чтобы не упасть, а потом мир рассыпался, раздробился осколками, приятно впиваясь в ребра и в самое сердце. Он не помнил, как кончила Аяка — в памяти это не отложилось, вымещенное собственными ощущениями. Этого было слишком много. Его переполняло странным, почти эйфорическим счастьем и восторгом, по-прежнему бурлящим в крови. Он с трудом осознавал, где находится и что сейчас произошло. Аято ласково потрепал его по волосам, легко поцеловал в плечо и вышел из него, придержав Тому за бедро. Аяка слезла с члена сама и уже натягивала блузку, сложив ногу на ногу. — Не представляю, — произнесла она, едва заметно тяжело дыша, — как можно тебя поделить. Это же невозможно. Аято рассмеялся где-то сбоку. Тома повернулся на голос — он уже застегнул брюки и потянулся за своей рубашкой. Томе стало неловко, и он заозирался в поисках своей одежды. Аято рассмеялся громче. — Стесняешься? — весело спросил он. — Оставь так, дай полюбоваться. Тома покраснел, но наконец отыскал свою рубашку и надел ее, прячась от обжигающе-ласкающих взглядов. — Презерватив можешь выкинуть в мусорку под столом, — Аято махнул рукой в сторону. Потом задумался на мгновение, глядя на Тому. — Хочешь что-то спросить? Тома покачал головой. — Нет. Не знаю. Просто... странно. — Что именно? — усмехнулась Аяка. — То, что мы оба тебя любим? Вот уж тоже мне, странность. Было бы хуже, если бы все было наоборот. Ты сам прекрасно знаешь, что бывает с теми, кто нам не нравится. Тома поежился. О да. Он прекрасно знал и никогда не хотел почувствовать это на своей шкуре. Одевались они в тишине. Тома правда чувствовал себя странно после произошедшего. Его все еще не покидало ощущение, что он вот-вот проснется и поймет, что все это ему просто приснилось. Он даже незаметно щипнул себя за запястье, но ничего не изменилось — только руку ужалило едва заметной болью. Тома не знал, как себя вести. Стоит ли ему уйти прямо сейчас или нужно чего-то ждать? Захотят ли они сказать что-нибудь еще или они уже все обсудили? И что будет дальше? Как они будут существовать теперь? — Тома, — вздохнул Аято, открывая окно, — ты так громко думаешь, что я слышу тебя с другого конца комнаты. Аяка рассмеялась и снова села на стол, оживленно болтая ногами. — Ты, наверное, гадаешь, что будет дальше. Я прав? — спросил Аято. — Да, — признался Тома. — Ничего не изменится, — спокойно произнес Аято. — Все будет так же, как было раньше, только теперь нас — иногда, — выделил он интонацией, — будет трое. Если ты этого хочешь. Я понимаю, что ты, возможно, боишься сказать, что ты чувствуешь на самом деле. И нам, конечно, хотелось бы на тебя надавить, но это должно быть только твое решение. Тома неловко замер, опершись о спинку стула рядом с Аякой. Та успокаивающе погладила его по волосам. — Если ты думаешь, что мы тебе что-то сделаем за то, что ты откажешься участвовать в этом, — она неопределенно махнула рукой, будто описывая ситуацию, — то ты ошибаешься. Все будет в порядке. Я, конечно, расстроюсь, — усмехнулась она, — но не буду тебя ни к чему принуждать. В этот раз, — она подмигнула ему и рассмеялась. — Боже, Аято, чем ты так его запугал? Аято хмуро покачал головой. — Думаю, это, скорее, твоя заслуга. Аяка рассмеялась громче. Тома задумался, переваривая услышанное. Они хотели узнать его мнение. Они хотели, чтобы он сам выбрал, что будет дальше. И даже если он выберет кого-то одного, все останется так же, как было, лишь с небольшими изменениями. Тома тряхнул головой, собираясь с силами. — Я согласен, — решительно произнес он. Смех Аяки резко оборвался. Аято пристально посмотрел на него, словно выискивая признаки сомнений и того, что это решение было вынужденным. — Точно? — спросил он, подходя ближе. — Да. Я хочу быть... с вами. Обоими. Аято непривычно порывисто обнял его, прижимая к себе, а с другой стороны тут же почувствовалось тепло Аяки. Они обнимали его вдвоем, и Тома как никогда чувствовал себя на своем месте. Никто не знал, что будет завтра. Их жизнь не вписывалась в привычные рамки, и, наверное, именно поэтому их отношения тоже не могли быть обычными. Их мир не делился на черное и белое, краски смешивались, образуя иногда совершенно неожиданные сочетания. И они втроем были именно таким сочетанием. Но Тома чувствовал, что, впервые в жизни сделав выбор, принял правильное решение, даже если в этой ситуации не существовало верного и неверного ответа. Ему было хорошо в этих объятиях, и он знал, что эти люди любят его, пусть и никогда больше об этом не скажут. Это было неважно. Они будут рядом столько, сколько получится, а может, даже дольше. И все остальное не имело никакого значения. fin.