Близкие люди

Аято ждал его в комнате и, когда Тома закрыл за собой, тут же вжал его в стену, целуя. Тома ответил моментально — разве мог он отреагировать как-то иначе? Аято целовал его, сжимал в своих руках, мял ягодицы, вылизывал послушно подставленный рот. Тома плавился от удовольствия и предвкушения, млел в его объятиях и чувствовал себя если не самым счастливым человеком, то точно где-то близко к этому, потому что Аято всегда минимумом действий заставлял Тому забывать обо всем. Все теряло свое значение, и оставались только прикосновения и близость, ласка и обжигающая страсть. Тома не мог не подчиниться ему. Аято действовал так уверенно и так правильно, задевал внутри что-то такое, отчего не получалось сопротивляться — и даже не хотелось сопротивляться, потому что Тома знал, что дальше последует только удовольствие — острое, яркое, насыщенное, что перепутает все мысли и выгнет тело под немыслимым, но таким желанным углом. Стена упиралась в лопатки почти до боли — Аято вдавливал Тому с силой и желанием — но Тома на это внимания не обращал. Гораздо важнее было то, что язык Аято скользил по его шее влажно и жарко, и в штанах уже становилось тесно. Иногда Томе было даже немного неловко за то, как быстро он заводился в его руках, но хватало пары слов или движений рук, чтобы забыть о всяком стеснении. Пальцы Аято ловко расстегнули пуговицы на рубашке, огладили подтянутое тело и замерли на поясе брюк. Аято чуть отстранился, а потом зашептал на ухо: — Хочу, чтобы ты был сегодня сверху. Хорошо? Сделаешь все сам, а я буду наблюдать, как тебе хорошо. Тома тяжело сглотнул. Он бы, может, и подумал, что сегодня принимающей стороной будет Аято, но он слишком хорошо знал их отношения — в постельном аспекте, поэтому такой мысли не возникло. Значит, Аято хотел, чтобы он его... оседлал. О боже. Тома сглотнул еще раз и выдавил: — Хорошо. Аято одобрительно улыбнулся. — Нужно тебя подготовить? Или ты все сделал сам? — Я... уже. В глазах Аято мелькнуло что-то темное, манящее, и Тома почувствовал, как по спине побежали мурашки. — Хороший мальчик, — похвалил Аято и поцеловал снова, на этот раз утягивая Тому за собой на кровать. Он лег на спину, и Тома послушно устроился у него на коленях. Целоваться было, конечно, до жути приятно, но хотелось большего — Тома ведь не просто так пришел. Не то чтобы его интересовал только секс, но рядом с Аято — вот так, наедине, — мысли постоянно сводились к одному. Отвлекаться получалось только на работу, но сейчас ситуация была другой. Тома поерзал, усаживаясь удобнее. Член стоял, неприятно упираясь в ширинку, и Тома чувствовал, что у Аято стояло тоже. От этого всегда становилось до неловкого приятно — что Аято так реагировал на него и на его тело. Это было... удивительно и каждый раз по-прежнему непривычно, словно они не были знакомы уже большую часть жизни. Аято опустил ладони на ягодицы Томы и прижал к себе, чуть вскинув бедра. Тома едва слышно простонал ему в губы, толкнулся навстречу сам, а потом принялся за его рубашку. Раздевать Аято ему всегда нравилось — касаться пальцами горячей кожи, чувствовать крепкие мышцы, возбуждаться еще сильнее от одного взгляда на четко очерченный рельеф. И сходить с ума от того, что можно себе все это позволить и получить в награду тихий, судорожный выдох. Тома сполз пониже, повторяя губами и языком проведенные руками линии. Аято задышал чаще, потянул Тому за волосы, направляя, и Тома повиновался, следуя безмолвному приказу: расстегнул пояс на брюках, пуговицу и ширинку, вытащил член, сдвинув белье, и прижался к головке ртом, чувствуя вкус выступившей смазки. Рот тут же заполнился слюной. Тома лизнул головку, потом еще раз и еще, а потом обхватил член губами, сразу впуская так глубоко, как мог. Аято застонал, сильнее сжал руку в волосах, но дальше не толкнулся, давая время привыкнуть. Тома задвигался быстрее, то принимая почти полностью, то выпуская член совсем, обводил языком выступающие венки, кружил кончиком по головке и старался двигать рукой в том же ритме. Ему правда нравилось доставлять удовольствие Аято — слушать его тихие стоны, чувствовать, как он едва сдерживается, чтобы не вставить до конца, дразнить, касаясь самых чувствительных мест. Он никогда не хотел власти, но то, как Аято расслаблялся от его ласк, опьяняло слишком сильно. Настолько, что Тома усерднее работал языком, позволял толкаться в открытый рот и, взяв полностью, поднимал глаза на Аято, видя в ответ темный, жадный, обжигающий взгляд голубых глаз. От него внутри все сжималось в тугой комок из удовольствия и желания, собственный член пульсировал, натягивая ширинку, и очень хотелось прикоснуться к себе, но Тома терпел, не смея убирать руки. Аято потянул его за волосы, заставляя выпустить член изо рта. — Раздевайся. Тома кивнул и слез с кровати. Разделся, аккуратно уложив вещи на спинку кресла, и замер, наблюдая за тем, как обнажается Аято. Господи. Томе невероятно повезло, что этот человек когда-то выбрал его. Потому что от одного взгляда на него дыхание перехватывало, а вся кровь устремлялась прямо вниз живота. У Томы просто не было выбора. Тома не знал, как его не хотеть. Аято лег обратно и указал на тумбу, где хранилась смазка и презервативы. Тома спешно достал все необходимое и снова сел Аято на колени. Щелкнула крышка бутылька со смазкой, и Тома почувствовал сразу два пальца внутри. Аято одобрительно хмыкнул. — Мне так нравится, что ты всегда приходишь ко мне готовый, — произнес он. Щеки обожгло румянцем. Тома смущенно улыбнулся. — Это заводит. — Он толкнулся пальцами сильнее, вставляя глубже, и Тома захлебнулся стоном, подаваясь назад. Аято не растягивал его — трахал пальцами так, что Тома мог только стонать и вздрагивать от каждого нового толчка. Член стоял так, что пачкал смазкой живот. У Аято стояло тоже, и Тома двинул бедрами, проезжаясь по его члену своим. Аято усмехнулся, выдохнув, и другой рукой обхватил оба члена. Мир резко сузился до одной точки — той, где удовольствие бурлило внутри и неслось по венам с бешеной скоростью, заставляя стонать, выгибаться и почти умолять о большем. Это была настолько сладкая пытка, что Тома метался между желанием поскорее кончить и не прекращать все это вообще никогда. Но Аято вытащил пальцы и легко похлопал Тому по бедру. Томе пришлось проморгаться пару мгновений, чтобы хоть немного прийти в себя. Он потянулся к презервативу, надорвал фольгу и аккуратно раскатал его по члену Аято, задержав руку на пару секунд дольше необходимого. Потом приподнялся на бедрах, переступил повыше и, заведя руку за спину, медленно опустился на член. Это было слишком хорошо — не столько физически, сколько от осознания близости. Член распирал изнутри. Тома замер, привыкая к ощущениям. Аято положил руки ему на бедра, поглаживая кожу большими пальцами. — Какой же ты замечательный, — проговорил он. Тома улыбнулся, польщенный, и приподнялся. — Не торопись. Я же не хочу, чтобы тебе было больно. Тома кивнул, устроился поудобнее, уперевшись руками по обе стороны от Аято, и начал двигаться, насаживаясь до конца и слезая почти полностью. Аято не двигался, только придерживал Тому за бедро, не давя и не направляя. Член внутри ощущался просто замечательно, но самому двигаться так, как обычно вбивался Аято, не получалось — выходило слишком медленно, слишком не так, как делал Аято, и то, что этого было недостаточно, сводило с ума. Каждое движение словно дразнило сильнее, распаляло так, что хотелось только беспорядочно подниматься и опускаться на член, наслаждаясь его ощущением внутри. Ноги дрожали. С каждым толчком узел в животе сжимался все сильнее. А потом Аято сжал бедра Томы сильнее и вскинул бедра, подаваясь вверх, и Тома вскрикнул от пронзившего все тело удовольствия. Вот так было хорошо. Вот так было просто потрясающе. Аято толкнулся снова, резче, и Тома послушно замер, чуть приподнявшись, чтобы Аято мог двигаться. Это было невыносимо приятно. Хотелось кончить — до скулежа, вырывающегося вместо стонов, особенно когда Аято ускорился, каждый раз загоняя до самого конца. Тома сорвался на стоны, такие громкие, что было даже немного стыдно, но прямо сейчас это его нисколько не волновало. Он потерялся во времени, растворился в ощущениях и возбуждении, что накрывало с головой, и не сразу почувствовал, что Аято остановился. — Давай сам, — хрипло произнес он, несильно шлепнув по ягодице. Тома застонал, закусив губу, и двинул бедрами. Ноги дрожали все сильнее с каждой секундой. От того, как член двигался внутри, по телу бежали мурашки и волнами растекалось горячее желание. Хотелось быстрее, глубже, еще ближе и сильнее, но Тома только стонал и насаживался сам, снова теряясь в ощущениях. Было хорошо до мурашек, до звезд под зажмуренными веками, до путающихся мыслей, до бесконечных почти унизительных звуков, срывающихся с губ. И этого было мало. Так отвратительно мало, что Тома сам не понял, когда проскулил: — Пожалуйста-а. Аято надавил на бедра, заставляя опуститься до конца. Тома вздрогнул. — Что «пожалуйста»? — издевательски спокойным тоном спросил Аято, и Тома в который раз позавидовал тому, как он умел контролировать ситуацию и собственные эмоции. Ему ведь нравилось не меньше, чем Томе, но тем не менее он почти никогда не терял контроль, держа себя в руках. — Я бы мог перевернуть тебя и взять так же, как обычно, но сегодня я хочу не этого. Тома молчал, часто дыша и пытаясь выдавить хоть слово, чтобы сказать, что именно он хочет. Аято хмыкнул. — Так что «пожалуйста», Тома? — повторил он. — Хочешь кончить? Хочешь, чтобы я двигался сам? Скажи мне. Он протянул одну руку и обхватил ей Тому за шею, заставляя наклониться ниже. — Я не буду делать ничего, пока ты не скажешь, что именно ты хочешь, — прошептал он на ухо, и Тома вздрогнул снова, уже представляя, как это будет происходить, но не думая ни о чем конкретном. — Я... — Тома запнулся. Язык не слушался, и слова путались, никак не желая складываться в предложения. — Хочу, чтобы двигались вы. Аято толкнулся бедрами одни раз и снова замер. — Как именно? — уточнил он. — Быстро, — выдохнул Тома. — Быстрее, чем я сам. Аято кивнул. — А дальше? Говори, Тома, — твердо сказал он. — Я хочу кончить вот так, от ваших движений внутри, — пробормотал Тома, надеясь, что это прозвучало достаточно уверенно. — Без рук. Просто от того, как вы будете толкаться в меня, а я... я буду стонать от каждого толчка. Господи, пожалуйста, господин Аято, пожалуйста, двигайтесь, пож-ахх! Договорить Тома не успел — Аято обхватил его поперек спины, не позволяя распрямиться, и начал двигаться быстро, резко — именно так, как Тома и хотел. — Вот так? — выдохнул Аято, тяжело дыша. Тома кивнул. — Говори, когда я тебя спрашиваю. Тома вдохнул поглубже, но дыхания все равно не хватало. — Д-да, да, вот так, вот т-ах!-так, — сбивчиво произнес он. Говорить не получалось — с губ срывались только стоны и вскрики, перед глазами все плыло, и в голове все путалось от невероятного удовольствия, что растекалось лавой внутри от каждого касания. Вот так было слишком хорошо. Настолько, что Тома уже был очень близко — все внутри напряглось, сжалось, готовое вот-вот выплеснуться наружу. А потом Аято вплел пальцы ему в волосы, прижал к себе и впился зубами в шею, и Тома кончил, захлебываясь собственным криком и вздрогнув всем телом. Аято хватило еще нескольких толчков, чтобы кончить тоже с длинным, протяжным стоном. В ушах шумело. Ноги по-прежнему дрожали и отказывались держать даже так, сидя. Тома медленно, пошатываясь, слез с колен и безвольно растекся рядом, закрыв глаза. Аято, повернувшись, неспешно поглаживал его по голове и что-то говорил, но Тома не слышал за оглушающим стуком сердца. — Люблю, когда ты такой послушный, — произнес Аято совсем близко. Открыв глаза, Тома увидел, что он наклонился ближе. — Невозможно остановиться, когда ты так стонешь и умоляешь взять тебя быстрее. Если бы щеки не горели от неловкости, Тома бы точно покраснел от его слов. Но сил хватило только на то, чтобы смущенно улыбнуться и произнести: — Мне просто... нравится делать вам хорошо. Аято улыбнулся — тепло и ласково — и легко поцеловал Тому в волосы. — И я очень это ценю. Ты замечательный. Сердце сжалось от накатившей нежности. Тома подумал, что когда-нибудь он сойдет с ума оттого, как много всего он чувствует к Аято. Но пока Аято позволял ему любить его, все было в порядке.