In Fine Mundi

Ровно через два часа после послания в двери щёлкает. С таким звуком она открывается, когда к Дазаю приходит охрана. Глотнув напоследок воды из бутылки, Осаму поднимается с постели и медленно приближается к выходу. Вдохнув поглубже, он толкает дверь и выглядывает через крошечную щель в коридор. В нём пусто, только где-то очень далеко слышен тонкий писк какого-то прибора. Надавив плечом на тяжёлый заслон, Дазай делает шаг за пределы камеры содержания — впервые в одиночестве. — Ха… Он осторожно прикрывает дверь за собой, пока в косяке не остаётся полоска толщиной в тетрадь. Так будет шанс открыть её снова. Переступая по полу практически бесшумно, Дазай бредёт по коридору в сторону, где, он помнит, находится та самая лестница, ведущая на этаж с лабораторией. Теперь, когда возле него не маячит дуэт охраны, Осаму может озираться безбоязненно. В десяти шагах от его камеры находится ещё одна дверь, идентичная той, что запирает комнату Дазая. Ещё дальше — поворот, за которым тянется коридор, конец которого пропадает где-то вдалеке. — Три справа. Два слева. Он считает дверные проёмы и проходит мимо поворота. Останавливается и прислушивается: тихо, только прежний писк раздаётся откуда-то слева. За эмблемой с глазом нужно идти правее, пока не упрёшься в стену. Свернуть налево, спуститься по трём ступенькам ниже и продолжать идти мимо дверей. Дазай прислоняется плечом возле угла, за котором должен быть небольшой холл с лестничным пролётом. Он прислушивается вновь и дёргает веком, когда понимает, что писк стал различимее. Прежде, когда его вела охрана, едва заметный перелив звука скрывался за тяжёлыми шагами тюремщиков и треском их раций. Сейчас, когда этаж почему-то пустует, становится чётче перезвон. Дазай одним глазом выглядывает в холл. Пусто. Так не должно быть. Куда пропал патруль, который ходил по этажу раньше? Это никак не может быть ловушкой. Югэну нет смысла пытаться его выманить и заставить гулять в коридорах без надзора, тем более после неудачного эксперимента с И-34. Значит, кому-то было нужно, чтобы Дазай обогнул всю охрану и проник на лабораторный этаж. Возможно, это был эспер со своим «Извини», и тогда это всё интереснее. Есть кто-то, желающий помочь, и пока его мотивы не ясны, но не воспользоваться таким подарком было бы глупо. Лестница, ведущая наверх, ничуть не изменилась за несколько часов, и даже отсюда видно, как мигает раздражающая лампочка. Осаму останавливается у подножия и поднимает голову. Как он и думал, зрачок камеры видеонаблюдения таращится прямо на него, но зелёный огонёк застыл не мигая. Значит, отдел безопасности его не видит, и только загадочный пособник наблюдает. — Ты подождёшь? — спрашивает у безмолвной камеры Дазай и тут же кивает. — Подождёшь. Он разворачивается и быстрым шагом бредёт на звук писка за следующим от лестницы поворотом. Ни разу его не водили на эту сторону этажа, и сперва она кажется абсолютно идентичной той, откуда Дазай пришёл. Серые скучные стены, однообразные металлические двери с крошечными окошками, лампы за крепкими железными решётками. Осаму останавливается на входе в коридор и присматривается. — Раз. Два. Молодец. Камера, как раз направленная в его сторону, перестаёт мигать. Пока шуршащие шаги Дазая раздаются в коридоре, а писк становится отчётливее, он думает, что во всём происходящем мало логики. Кто может управлять видеонаблюдением так свободно и быстро, реагируя буквально на каждое передвижение? Охрана. Но в том, чтобы располагать отдел безопасности на одном этаже с лабораторией, нет смысла: слишком велик шанс подорвать весь этаж, если что-то пойдёт не так в оружейной или хранилище химикатов. Кто-то из верхушки ищет способ связаться с Осаму? Тоже нет, иначе бы к нему просто пришли лично, сославшись на желание пообщаться с ценным заключённым. Дазай замирает и озирается. Он как раз оказался возле одной из дверей, судя по внешнему виду — очередная комната для содержания заключённых. — Ты знаешь, что я хочу сделать, — говорит Дазай, подняв голову, чтобы взглянуть на камеру. Он подносит ладонь к панели для ввода кодовых чисел, но не успевает прикоснуться к кнопкам: вместо цифр на узком экране сами по себе выбиваются иероглифы. — «Нет»? Я так и думал. Кто-то, управляющий техникой на том уровне, когда даже крошечные части компьютерного оснащения на этаже подчиняются дару. Не было смысла в том, чтобы звать кого-то подобного на опыты, чтобы спасать умирающего Осаму. Их двое? Компьютерщик и некто с талантами к медицине. Что-то очень знакомое. Дёрнув уголком губ в улыбке, Дазай преодолевает длину коридора, чтобы упереться взглядом в железные ворота, похожие на те, что вели в лабораторию. Как раз за ними звучит тонкий писк, и Осаму разглядывает мигающие датчики и панель, горящую красным. Снова кодовый замок: либо числами, либо картой доступа. И всё же кое-что интересное в этой двери есть. Железная прямоугольная табличка сообщает, что Осаму стоит перед входом в зону «Артефактов». Больше здесь делать нечего, и Дазай разворачивается, чтобы направиться назад к лестницам. «Артефакты», да? Югэн — эта бывшая тюрьма, перестроенная в фонд содержания одарённых — предназначена только для тех, кто так или иначе имеет особые таланты. Или, как минимум, проявленные дефекты от них. Если есть зона, как эта, значит, фанатичные учёные прибрали к рукам и тех, кто пользуется предметами для раскрытия даров. Из ближайших знакомых Дазая есть один нетривиальный ребёнок, подходящий под подобное описание, и сейчас ему всего девять. Думать о том, что даже это бесноватое дитя держат где-то здесь и таскают на опыты, омерзительно. Он возвращается к лестнице, и первое подспудное желание — заглянуть на пролёт ниже, но Дазай одёргивает себя. Это уже слишком далеко за пределами инструкций. Ступеньки под ногами почти заканчиваются, когда Осаму пригибается к ним ниже и выглядывает наверх, тут же пряча голову назад. Прямо мимо него, шурша халатами, проходят двое негромко переговаривающихся врачей. — Это был худший день за последнее время, — говорит один из них. Дазай прислушивается, хмурясь. — Демоническое отродье едва не убило меня, и посмотри, что с моей одеждой! — Ты про… — тянет другой, но его перебивают. — Про кофемашину в комнате отдыха! Конечно, какое дело до техники, которая не отвечает за охрану объекта, плевать, что эта хрень едва ли работает, да ещё и плюётся в тебя кофейными сгустками! — Ты слишком бурно реагируешь. — Бурно?! Посмотри на мой халат, чёрт побери, это же третий за месяц! — Ты можешь кипятить воду в чайнике и заливать… — Сам пей эту разжиженную бурду! Господи боже, когда я работаю со сраными объектами и их сраными способностями, я хочу иметь возможность после этого выпить чашку хорошего кофе, а не получить струю в лицо! Это место дрянь, просто дрянь… Кстати, об объектах. Дазай тянется вперёд, но голоса становятся тише, когда учёные удаляются от лестниц. Чёрт. Почему в фильмах всё намного проще? Не то чтобы он так много их смотрел, но где же знаменитый «рояль в кустах», когда он так нужен? Тот самый: необходимая информация достаётся герою самым случайным образом, из диалога удачно встреченных по пути учёных. Но вместо толики полезного Дазай только что выслушал жалобы какого-то идиота в халате о том, как его раздражает кофемашина. Интересно, не раздражает ли его тот факт, что он пытает живых людей в лаборатории. Раскладывая по полкам нервно роящиеся мысли, Осаму, на всякий случай пригнувшись, ступает на этаж. «Правый коридор от лестницы. 105. Осторожно». Учёные ушли в другую сторону, и Дазай с облегчением сворачивает в указанный коридор. Он лишь ненадолго замирает у очередной гигантской двери, помеченной «Архив», и спешит мимо неё, прислоняясь к повороту и выглядывая. Вдалеке у противоположной стены видно движение, судя по одежде, — кого-то из охраны. Сначала проходят двое, затем ещё четверо. Дазай всматривается в единственные железные ворота, доступные его взору, и тихо выдыхает. Табличка с номером «105» радует его сейчас сильнее, чем большинство вещей в этой жизни. Дождавшись, пока тюремщики на том конце коридора перестанут шастать туда-сюда, Осаму поднимает голову на камеру видеонаблюдения над собой. — Не облажайся, — просит он одними губами и в несколько быстрых прыжков приближается к сто пятой комнате, замирая у ворот. Сразу за этим внутри замков что-то щёлкает, и створки медленно разъезжаются перед Дазаем, который тут же ныряет внутрь и шагает вправо, прижимаясь спиной к стене. Ворота перестают двигаться, издав скрежет, а затем так же небыстро схлопываются назад, оставляя Осаму возможность оглядеться. Он ожидал разного и не особенно задумывался, что увидит. Открывшаяся картина не поражает воображение: всё, что находится в тёмном небольшом зале, — странный и тихо гудящий железный короб с цилиндром посередине и светящейся панелью перед ним. Всё одинаковое и блестящее серебром, никаких картотек, как в лаборатории, письменных столов или медицинских приблуд. Это всё больше похоже на какую-то бойлерную с единственным аппаратом в центре, и Дазай, почти разочаровавшись, вздыхает. Приблизившись к цилиндру, он поднимает голову. В ровной металлической полоске видна узкая щель, через которую слабо блестит свет. Дазай ковыряет створку ногтем и следит взглядом за тем, куда убегает сияние: в ящик под потолком, из которого растут десятки и сотни тонких проводов, трубочек и стяжек. Монитор продолжает сверкать. Наверное, он работает, но чёрт его разберёт: всё, что видит Дазай, — белый экран без каких-либо кнопок или… «Рад, что ты добрался» Символы появляются один за другим, печатаемые невидимыми пальцами. Осаму моргает и негромко уточняет: — Ты отключил видеонаблюдение? Прежняя фраза остаётся на мониторе недолго: быстро исчезает иероглиф за иероглифом, чтобы смениться другой. «Опасно. Зациклил часть изображений, с другой стёр тебя. Мне нужно больше времени, чтобы усовершенствовать свой подход» — Я правильно понял, ты ведь Катай Таяма? Символы исчезают ещё скорее, чем в прошлый раз. Новые испещряют мелким шрифтом монитор сверху донизу, и Осаму едва поспевает за ними. «Я не удивлён, что ты догадался. Это я. Помещён сюда вместе с другими членами дома Фукузавы Юкичи. Нас забрали двадцать шесть дней назад, как и вас. Материалы о поимке составил человек по имени Очи Фукучи, член совета безопасности фонда» — Знакомое имя, — произносит Дазай, впиваясь пальцами в панель экрана. — Его упоминал Мори. «На данный момент, — продолжает печатать Катай, — в фонде содержатся девятнадцать эсперов, включая тебя и меня. Девять на этаже Дзуйхицу» — Это класс опасности, — припоминает слова учёного-педиатра Осаму. «Да. Ты один из них, условно безопасный класс, чьи способности можно сдерживать и контролировать с минимальными усилиями и защитой камеры. Ещё трое — на этаже ниже этого, камеры Ёмихон. Остальные шестеро — последний этаж, содержание эсперов повышенной опасности, Моногатари» — Сколько этажей в Югэне? Катай стирает написанное и какие-то мгновения не пишет ничего. Тонкая полоска курсора мигает в начале экране, а потом пропадает, когда появляется новый текст: «Не знаю. Я подключён к доступу трёх этажей содержания, технической зоны, где ты сейчас находишься, и отдельным комнатам этажа охраны над нами. Дальше моя связь не тянется» — Откуда у тебя вообще доступ? — спрашивает Дазай. — Если вас сдали, они не могли не знать про твой дар. «Они не нашли дефект» Осаму ждёт и смотрит в экран, но Катай не продолжает. Курсор мигает в конце его слов пять секунд, десять и не бежит ни назад, ни вперёд. — Не хочешь — не говори, — наконец произносит Осаму, и последняя фраза Таямы исчезает с монитора. — Зачем тебе это всё? «Помоги им сбежать. Никто из нас не заслужил участи быть подопытными объектами» Дазай перечитывает текст дважды и, не сдержавшись, беззвучно смеётся. Его губы растягиваются всё шире, когда он отходит от монитора и хватается за голову, пропуская пряди волос сквозь пальцы. — Так-так, у нас тут игра в эти глупости из книжек. С чего ты взял, что я буду это делать? — тишина комнаты неприятно давит на уши, и Осаму понимающе угукает, вернувшись к экрану и склонившись над ним. — Зачем? «Ты не сбежишь один. Без моей помощи и боевой поддержки остальных это невозможно» — Это и так понятно, но не то чтобы я собирался сбегать. Знаешь, у меня в камере есть раковина, на которой можно повеситься, если мне надоест. «Ты этого не сделал до сих пор» Осёкшись, Осаму поводит плечами. Он не особенно вглядывался в потолок, но уверен, что под панелями наверху спрятаны камеры наблюдения и Катай может видеть его. «Твоё тело останется им» — И что с того? Они не смогут выкачать Исповедь. «Попытаются. До вас здесь содержались одарённые, чьи дары были извлечены» Глаза Дазая расширяются удивлённо. Это невозможно. То, о чём говорит Катай, — это за гранью всего. Со смертью эсперов их дары растворяются в небытие, нет никакой возможности отделить способность от тела, неважно, убив или сохранив носителю жизнь. «Они мертвы, — продолжает Катай, игнорируя заминку Осаму, — но были живы, когда их дары отделялись. Способности живы, и их используют прямо сейчас» — Кто эти эсперы? Как их звали? «Артюр Рэмбо и Поль Верлен» Имена ему незнакомы. Дазай честно перебирает в уме всевозможную документацию, заметки, газетные некрологи и обрывки диалогов — что угодно, где фигурировали иностранцы, но ни одной зацепки не припоминается. Проморгавшись, Осаму кривится и качает головой. — Ладно, даже если так. Какое мне дело, если мой дар используют после смерти? Катай не отвечает ему какое-то время, и Дазай использует этот момент тишины, чтобы спросить себя: а много ли резона в его словах? Ему нет дела до чужого горя. Однажды Элиза, перебирая оставленные ей Мори бумаги и раскладывая их по коробкам, сказала, что в больнице становится всё больше людей. — Нам нужно какое-нибудь броское название. Знаешь, Осаму, как в фильмах? Она была единственной, кто звал его по имени, и каждый раз такой оклик заставлял Дазая вздрагивать от удивления. Отложив выдернутую с полки книгу, он поднял взгляд на улыбающуюся девушку и спросил: — Зачем? — Как зачем? Чтобы когда мы изменили закон, про нас говорили что-то вроде «эти Бешеные Псы подарили свободу Йокогаме». Нет, плохо звучит. Может, «Борцы за Справедливость»? Дазай вяло рассмеялся. — Мы кто угодно, но не борцы за справедливость. Элиза надула губы. Выглянув в окно, за которым блестела река и заходили к побережью небольшие грузовые танкеры, она вдруг улыбнулась и произнесла: — Как насчёт «Портовой мафии»? Мори не возражал, а остальным было всё равно, но как будто Элиза оказалась права. Тогда у них появилось имя, за которым стояли люди, объединённые под крылом Огая. Дазай не чувствовал себя частью этой стайки, но в какие-то моменты, разглядывая корабли на реке во время ночных прогулок, он думал, что «Портовая мафия» звучит по крайней мере неплохо. Теперь никакой мафии нет. Её члены рассованы по крошечным коробкам метр на метр из-за того, что чьей-то заднице не сиделось в утрированной семейке эсперов. Чья-то задница хотела безопасности и большего комфорта, чем старая больница и затравленные взгляды новых знакомых. О, Осаму абсолютно точно может его понять с прагматической точки зрения. Он не может понять себя, почему теперь от мысли обо всём этом становится гаже, чем было до встречи с Мори Огаем. Вздохнув, он смотрит в экран монитора и говорит: — Это невозможно, Катай-сан. Даже если ты знаешь доступ к каждой камере этого места, даже если сможешь открыть двери всем заключённым, что потом? У тебя и на этот случай есть план? «Нет, — отвечают иероглифы, — я могу помочь немногим. Дать тебе возможность пройти в камеры Дзуйхицу и Ёмихон, моё вмешательство в Моногатари сразу поставит всё под угрозу» — Тогда… «Но, — настойчиво продолжает строчить Катай, — если ты включишь свои мозги и найдёшь способ поговорить с другими, вы можете хотя бы попытаться всё сделать правильно» Дазай со щелчком закрывает рот и хмурит брови. — Мори Огай ведь тоже здесь? Ты можешь отправить ему послание? «Да, но не выпустить его. Чем больше отметок на пульте охраны об открывающихся дверях, тем больше вероятности, что они решат проверить всё. Если в камере не найдут тебя, то отправятся на поиски и вернут живым, пока не придумают, как извлечь Исповедь. Они пытаются делать это сейчас, но не могут. Как только справятся с ней — от тебя избавятся. Большинство из остальных…» Катай прекращает печатать, но даже когда он возвращается к тексту, Осаму уже знает, что будет написано. — Не нужны для опытов, их здесь держат просто в тюрьме, чтобы потом использовать для чего-то другого или убить, если не придумают резонной причины содержать, — говорит Дазай и смотрит, как исчезают с монитора иероглифы. — Разумно. Тогда ты не можешь их отпускать сейчас. Как я могу зайти в камеры? «Цифровой код на каждой двери меняется раз в час. Охрана и учёные активнее перемещаются по комплексу утром и днём, к вечеру их становится меньше. Завтра, когда тебе принесут ужин, я отправлю тебе на камеру видеонаблюдения код доступа к камере Мори Огая. Она находится в конце твоего коридора» — Мы всё это время сидели настолько рядом, — криво усмехается Дазай. «Ты ближе к ним всем, чем думаешь. Не трать время, которое у тебя будет. Твои ошибки могут похоронить нас всех» — Чувство ответственности, какая гадость. «На твоём этаже, — иероглифы вдруг начинают бежать по экрану быстрее, — есть комната, к которой у меня нет доступа, номер 234. Её дверь заперта, и я не вижу код от неё» — Особенный эспер? — бормочет Дазай и добавляет: — Или камера старая настолько, что к ней не стали подключать систему? «Я думаю, и то, и другое. Не знаю о ней больше, но, если там содержат того, кто здесь сидит дольше нашего, он может что-то знать» — Да-да, я уже понял, к чему ты клонишь. «Запомни, — продолжает поспешно печатать Катай, — как только ты откроешь чью-то камеру, у тебя будет не больше часа. Пульт охраны получит сообщение о том, что зона содержания нарушена, я смогу его блокировать, но только пока не обновится код доступа на панели. Не закрывай дверь за собой до конца, иначе не сможешь открыть её изнутри, и стой как можно ближе к ней: у видеонаблюдения слепое пятно в этом месте» — Открой мою камеру завтра через полчаса после того, как отправишь код для двери Мори. И в следующий раз через трое суток, тоже во время ужина и с кодом для камеры Огая, — просит Осаму. «Тебе пора идти, в коридоре сейчас мало охраны, двое в западном коридоре, трое сразу за лабораторией. Удачи» Не дожидаясь, пока Катай отключится, Дазай разворачивается к воротам. Их створки разъезжаются, и Осаму выскальзывает наружу, оглядевшись. Тихо переступая по полу, он спешит в сторону лестниц, не зная, что безмолвный Таяма бросил вслед ещё одно предупреждение. Ступеньки под ногами заканчиваются, и Дазай вновь оказывается на своём этаже. Теперь он знает — его называют «Дзуйхицу», здесь сидит Мори Огай, возможно, кто-то ещё из их маленькой «мафии». И кто-то из дома Фукузавы Юкичи, которого Осаму никогда не видел, но знает о нём достаточно много, чтобы понимать: те, кто жил под крылом старого друга подпольного врача, неплохие люди. Дазай лично отправил к ним двух детей, которых нашёл на улице каких-то полгода назад. «Ч» писал, что это очень благородный поступок и он не ожидал подобного от кого-то вроде Дазая. Сам же Осаму прекрасно понимал, что это вопрос безопасности: дети были неуправляемы. А значит они, по всей видимости, находятся на этаже Моногатари, самом опасном во всём Югэне. Если с ними не справятся, то просто убьют. Как и всех остальных. Дазай не был уверен, что один здесь, но настоящие масштабы ему не по душе. Он крутит в голове наставления Катая, цепочки собственных воспоминаний, вяжет их друг с другом и отрезает ненужное, тянет нитки мыслительного процесса всё дальше и дальше, пока едва не спотыкается прямо на повороте в свой коридор. Он шуршит подошвой больничных тапочек и прислоняется к стене, задержав дыхание, когда слышит голос. — Прекращай писать объектам всякое. Ещё раз увижу — сообщу куда нужно, — незнакомый бас прерывается щелчками. — Чёрт, карточка. Пост, это пятьдесят первый. Код доступа камеры 211, Йосано Акико. Дазай тяжело сглатывает. Он не ошибся. Вот кто был «извиняющимся» эспером. Он напрягает слух. Клик-клик-клик: цифровая панель на соседней с его, двухсот десятой камерой, издаёт звуки разной тональности, от высокого к низкому, снова к высокому, опять, низкий, ещё раз низкий. Когда щелчки прекращаются и хрустят петли открытой двери, Осаму пятится по коридору назад, нырнув в нишу около трёхступенчатой лестницы. Шаги охранника раздаются безумно близко, когда он проходит мимо задержавшего дыхание Дазая, а потом удаляются в сторону холла. Осаму дожидается, пока они совсем не стихнут, и выдыхает через сжатые зубы. Чёртов Катай, об этом он не предупреждал. Если бы тюремщик пошёл в обратном направлении и двигался мимо всё ещё приоткрытой камеры Дазая, вся история закончилась бы плачевно. Выйдя назад в коридор, Осаму приближается к запертой камере с табличкой 211. Он мельком оглядывается и стучит по цифровой панели, вслушиваясь в тональность. Тройка. Нет. Стирает. Четвёрка? Да, затем девятка. Двойка. Единица. Шестёрка. Нет. Восьмёрка. Семёрка. Красная лампочка на двери мигает и становится зелёной, а в замке щёлкает. Дазай, не сдержавшись, улыбается и тянет на себя ручку. Камера 211, принадлежащая Йосано Акико, абсолютно идентична той, в которой содержат Осаму. Всё, вплоть до узкой полки и плохо покрашенных бетонных стен, одинаковое. У раковины-моллюска, на которой было бы удобно повеситься, стоит молодая женщина в светло-серой тюремной робе Югэна. Каре чёрных волос по плечи намокло от воды: Йосано как раз поднесла ладони к крану, чтобы растереть ими покрасневшие от слёз глаза. Подняв голову на звук, Акико изумлённо приоткрывает губы. Она красива даже в таком разбитом состоянии. Дазай надеется, что она настолько же умна, насколько поразительно прекрасна. Он спешно прикладывает палец к своему рту, затем поднимает его наверх, указывая на видеонаблюдение, а потом описывает в воздухе круг ладонью и опускает её. Йосано отворачивается от раковины, выключает воду и медленно проходит к своей постели, опускаясь спиной к Дазаю. Тот облегчённо вздыхает и прикрывает за собой дверь, не захлопывая её до конца. Сейчас он может только рассчитывать, что Катай всё видит и останавливает сигнал открытой двери, не давая ему дойти до пульта охраны. — У меня мало времени, — тихо произносит Осаму. — Ты писала мне извинения. — Я рада видеть тебя живым, — отзывается Акико шёпотом и ложится на кровать, устроив голову на подушку. — Ты в слепом пятне? — Да. Кого ты видела на опытах? — Немногих, они мало кого приводят для испытаний. Или я не всё знаю, потому что меня туда тащат только если эспер при смерти. На тебе не работает мой дар, но они хотели убедиться в этом. Я спасла женщину с красными волосами, когда её накачали какой-то седативной дрянью. Озаки, понимает Дазай. У него дёргается веко. — Кто ещё? — Кенджи Миязава и Кёка Изуми, они жили с нами у Фукузавы-доно. Оба в коме, меня приводят туда, когда добавляют дозы лекарств, чтобы они не проснулись. Я проверяю, живы ли дети. Ты Дазай Осаму? Работаешь с Мори? — Да. Я говорил с Катаем. Ты знаешь его? — Да. Эта быстрая и точная словесная пикировка заставляет что-то внутри Дазая сладко заурчать. В крови подскакивает адреналин, и Осаму почти ведёт от осознания, насколько опасность ситуации и осторожный разговор с талантливой и очевидно понятливой женщиной тащит его ко дну. Нужная информация сыплется к нему в руки сама по себе, Дазай считает по собственному пульсу секунды, которые у него остаются, вытягивает из клубка мыслей необходимые, чтобы передать кончик нитки Йосано. Она дёргает за неё в ответ. — Я придумаю что-нибудь. Что ты слышала на опытах? — Ничего, — шепчет Акико, повернувшись на другой бок. Для камеры видеонаблюдения это обычные движения человека, который пытается уснуть, но теперь Йосано может смотреть из-под густой чёлки на застывшего в проёме Осаму. — Мне закрывают рот и уши, ничего не слышу и говорить не могу. Ты хочешь помочь нам сбежать? — Нет. Сейчас я просто просчитываю варианты, — отвечает Дазай. Когда Акико едва заметно кивает, он добавляет: — Ты сказала, что двое ваших в отключке. Ты знаешь, как их можно привести в чувство? Он мало что знает о Кенджи Миязаве. Только то, что было сказано о нём в записях Мори, которые тот вёл, собирая информацию об эсперах. Сверхсильный ребёнок, та самая боевая мощь. А Кёка… Она особенный случай. Разумнее, чтобы эти дети оставались в коме, конечно. — Да. Капельницы с физраствором и диуретики. Я не смогу их вернуть в сознание, но процесс восстановления значительно ускорится. Ты видел кого-то ещё из наших? Они живы? — Не знаю, — честно отвечает Дазай. — Вас сдал Очи Фукучи? Йосано, не сдержавшись, мелко вздрагивает. Её плечи заметно напрягаются, а голос наполняется глухой яростью, от которой улыбка Осаму становится шире. — Да. Нас забрали ночью. Они знали о каждой способности, обезвредили всех. — Именно? — Фукузава-доно, я, Кенджи, Кёка, Ацуши, Куникида, Танизаки, Катай. Ранпо. Мысли Дазая на секунду спотыкаются об имя Накаджимы, а потом стопорятся резче на последнем. — Эдогава? Я слышал о нём. У него же нет способности. Йосано издаёт странный смешок. Она поворачивается на спину и вытягивается на кровати, скосив глаза вниз. Глядя на Дазая, она едва заметно улыбается. — Он считает, что есть, и убеждает в этом всех. Его забрали тоже, хотя он мог сбежать. Глупо для кого-то с его мозгами. И красиво. Дазай бы остановился на «глупо», не давая такую лестную оценку. Он знает об Эдогаве Ранпо оттуда же, откуда и обо всех остальных пёсиках Фукузавы Юкичи. Мори держал у себе записи о них до тех пор, пока вся Портовая мафия не выучила назубок информацию. Листы Огай предусмотрительно сжёг, оставив в памяти каждого данные, которые в будущем могли бы понадобиться им всем. Никто не спрашивал, почему Мори и его друг Юкичи не работают вместе, но все подсознательно знали, что когда-нибудь наступит день, и им придётся это делать. Дазай к этому относился с присущим себе скепсисом, а теперь… Теперь другая ситуация. Он мельком задаётся вопросом, а были ли подобные записи о мафии Мори у Фукузавы? В отличие от Юкичи, Огай своих приспешников старался не держать постоянно в одном месте, в больнице, чтобы не привлекать много внимания. Поэтому Дазай не так часто в жизни видел Рюноске Акутагаву, а с «Ч»… — Когда ты была на опытах, видела парня моего возраста? У него рыжие волосы и детский рост. Он спрашивает это абсолютно ровным голосом и честно верит, что в ожидании ответа где-то на уровне живота не сжимается болезненный ком. — Да, — отвечает Акико тихо, и ком в животе резко ухает вниз. Дазай сжимает губы до побеления. — Я не понимаю, что с его способностью не так, но мне дважды приходилось его вытаскивать с того света. Из-за дефекта моего дара я принимаю на себя все раны и болезни человека, которого лечу. У этого рыжего мальчишки ад внутри. Осаму втягивает воздух через зубы и коротко встряхивает головой. — Мне пора, — произносит он и делает шаг назад, аккуратно толкая дверь. — Спасибо за информацию. — Береги себя, Дазай. И спасибо за всё, — шепчет ему вдогонку Акико. — Ещё не за что. Лицо Йосано — всё ещё влажное от воды и слёз, но полное какого-то внутреннего света — мерещится перед глазами, даже когда Дазай закрывает дверь её камеры и спешно продвигается к своей. Просунув пальцы в тонкую щель и потянув металлический заслон на себя, Осаму просачивается внутрь. Он вновь остаётся в полной тишине и одиночестве. Делает бездумно несколько шагов вперёд и падает на устланную постельным бельём полку спиной, глядя на горящий зелёным огонёк видеонаблюдения. Тот всё ещё мёртв несколько мгновений, а затем начинает мигать так же ровно, как делал это раньше. Запись снова работает. Дазай сглатывает кислую слюну во рту и таращится в потолок, сложив ладони на животе. Вот оно как получается. «Привет, чёртов Дазай. Я в порядке, уже оправился. Ненавижу признавать такое, но, кажется, твоя гадкая задница была права: они попытались меня убить. Ты говорил, что они однажды испугаются ответственности перед законом. Я был уверен, что ты просто идиот, который не верит в дружбу. Идиотом оказался я в итоге, поделом, наверное. Сейчас я прячусь, примелькался в последнее время. В вашу больницу не сунусь, не переживай, это была бы такая подстава. Когда ты получишь это, я перемещусь уже в другое место. Захочешь — оставь мне записку там, где кто-то нарисовал на опоре моста за парком Ямасита член с дредами, больные ублюдки. Дай знать, что ты жив. Чуя»