***
— Осторожно, вот так. Сперва помогший Акико взобраться на нижние ступени сломанной лестницы, Ацуши осторожно поднимает руки. Крошка Кёка в обрамлении светлой шерсти со следами крови выглядит как жрица из старых легенд. Йосано мягко подхватывает её и устраивает на полу возле себя. Накаджима вцепляется когтями в остаток ступени и коротким прыжком преодолевает расстояние наверх, чтобы приземлиться рядом. Следом за ним, оплетая путами посеревшей ткани остатки железных штырей, поднимается Рюноске. Кенджи тянется следом за ним, безвольно повиснув в простыни как в колыбели. — Если Дазай-сан пойдёт этим путём, то не заберётся сюда, — хрипло роняет Акутагава. — И Накахара ему не поможет из-за Исповеди. — Они могут выйти по другой лестнице через этаж, — говорит Йосано, прощупывая пульс на шее Изуми. Он ровный и пока ещё слабый, но лицо девочки уже перестало быть мертвецки бледным. — Изначально мы собирались пойти по ней, но часть зоны обрушена. С даром Чуи пробиться через неё будет несложно. Она поднимает взгляд и добавляет спокойно: — Хватит трястись за Дазая. Он все эти дни в одиночку шатался по этажам, чтобы наладить связь между нами, так что так просто не сдастся. Лицо Рюноске — почти белое и безэмоциональное — хмурится. — Акутагава… — Не разговаривай со мной, — отзывается тот, и Ацуши сжимает до побеления губы. — Тебе обязательно быть таким ублюдком? — обиженно спрашивает Накаджима и дёргается в сторону, когда одна из качающихся лент Расёмона как бы невзначай рассекает воздух прямо над его макушкой. — Эй! — Твой голос раздражает. — Прекращайте, вы оба! — Йосано поднимается на ноги и бездумно отряхивает безнадёжно испорченные штаны. Вздохнув и устало покачав головой, она указывает на Кёку. — Поднимай её, только аккуратно. Ацуши, явно готовый ляпнуть что-то ещё, пристыженно осекается и подбирает на руки девичье тело, стараясь не задеть хрупкие плечи когтями. Нестройной группой они переступают наверх по лестнице, прислушиваясь. Вой сирены, уже знакомый и ставший практически фоновым шумом, отступает на задний план — гораздо больше пугают взрывы в том месте, куда они направляются, и отдалённые человеческие крики. Акико сглатывает и закусывает губу: их единственный вариант — сразу же попасть на Дзуйхицу тем же путём, которым её сюда привёл Дазай, по возможности, не столкнувшись ни с кем на Ёмихоне. Защищать детей в глубоком сне придётся Ацуши и Рюноске, которые в лучшем случае не поубивают друг друга и… — Йосано. — Что? — она, вздрогнув, оборачивается, не дойдя нескольких шагов до открытой нараспашку двери. — Что случилось? Окликнувший её Акутагава дёргает плечами и указывает взглядом наверх, где над его головой парит окутанное тканью тело Кенджи. — Он начал шевелиться, Расёмон чувствует его. Облегчённо вздохнув и улыбнувшись, она поспешно машет ладонью, взбегая по ступеням на площадку. — Давай, положи его сюда. Они обступают Миязаву по кругу, когда Акико склоняется над мальчиком и мягко прикасается к его лбу. На полупрозрачном лице Кенджи бледность медленно, но верно сменяется живым румянцем, а сухие губы чуть приоткрываются. Грудная клетка дёргается, поднимаясь выше на глубоком вдохе. — Кенджи, слышишь меня? — ласково зовёт его Акико, убирая в сторону спутанные светлые пряди. — Открой глаза. Её застывшая улыбка не успевает полностью исчезнуть, когда до мозга уже добирается истеричный импульс, полыхающий алым, как знак угрозы. За мгновение до того, как вокруг талии Йосано обвивается лента ткани, оттаскивающая её назад, она успевает увидеть это: за трепещущими ресницами Кенджи появляются белки глаз без намёка на зрачок. — Назад! Нечеловеческий, животный рёв вырывается изо рта Кенджи, и бетонная площадка под его телом идёт гигантскими трещинами. Ацуши с Кёкой на руках и тащащий за собой Йосано Акутагава едва успевают спрыгнуть с настила прямо в коридор этажа — и пол рядом с ними с чудовищным хрустом проваливается вниз, утягивая за собой выгнувшееся тело Миязавы. — Кенджи, нет! Акико отчаянно кричит и вырывается вперёд. В живот впивается тугая лента Расёмона, удерживающая её прямо над образовавшейся пропастью, но она едва ли замечает боль: в голове истерично и оглушительно вопит животный ужас и безумный страх. Она хватается за путы на своём теле, свисая вниз, и пытается вглядеться в пыльную темноту. За брызнувшими из глаз слезами это сделать почти невозможно, всё расплывается до густого блюра, а сердце колотится так бешено, что едва не вырывается наружу. — Кенджи! На мгновения она перестаёт слышать даже сирену и далёкие взрывы: в повисшей на уровне сознания тишине Акико силится уловить только одно — хоть какой-то ответ. В воздухе спокойно и медленно, как снег, падает серая пыль, а внизу, во тьме, не видно никакого шевеления. Она успевает только испуганно вдохнуть, когда из глубины рухнувшей лестницы раздаётся рык, а в следующую секунду оттуда же стрелой вылетает чужое тело. Кенджи зависает в воздухе всего на секунду — с перекошенным от ярости и абсолютно нечеловеческих эмоций лицом, распахнутым в немом крике ртом и сжатыми в кулаки пальцами. И в следующий же момент они обрушиваются на тело Йосано, вырывая её тело из хватки Акутагавы и отбрасывая назад. Разделённый на двоих — Ацуши и Рюноске — безумный крик она уже не слышит. Время застывает и перестаёт существовать для неё в то же мгновение, когда осколки сломанных ударом костей вскрывают лёгкие и сердце, пробивают насквозь ткани и сухожилия. Она приоткрывает губы, из которых плещет кровь, и немо ахает, широко распахнув глаза. Вместо потолка перед ними — теперь чёрное звёздное небо со вспыхивающими и потухающими точками галактик. Среди них, как лента киноплёнки, струятся полоски воспоминаний, чьи-то улыбки и горькие слёзы, глубокая тьма склеральных линз и пряди седых волос, отблески света на очках в тонкой оправе и поделенное надвое смеющееся лицо, крошечное тело с раскрытыми лезвиями в спине и мягкая тигриная шерсть, сгорбленная спина в толстом одеяле и просвечивающие через кожу мышцы. В плеяде затёртых фотографий всего одна цветная — маленькая девочка с пышным каре чёрных волос и дрожащими губами, в платьице не по размеру. Её маленькие ладошки раскрываются перед Йосано, и между пальчиками пролетает бабочка-махаон. И ещё одна. И ещё. И ещё. Они несутся единой живой стаей вперёд, и девочку за ними больше не видно. Шум бесконечных крыльев и сладкий запах пыльцы настигает Акико в ту же секунду, когда разбитое и окровавленное сердце в раздробленной груди затихает навсегда. Йосано приземляется на пол и делает глубокий вдох: тёплая сиреневая волна стекает с её тела вниз, возвращая на место порванные артерии, сращивая кости, запуская заново кровоток. — Госпожа Йосано! Она хрипло стонет и качает головой: использовать дар на самой себе никогда не было просто. Поймать точное мгновение между жизнью и смертью, ухватить ускользающее сознание за крыло и вернуть на место — Акико только рада, что ей приходится делать это не так часто. — Я в порядке, — отзывается она и поднимает взгляд. Замерший рядом Ацуши с Кёкой на руках выглядит так, будто сам только что погиб и воскрес: напугано и растеряно. Но затем он кивает и возвращает себе собранность. — Что с Кенджи? Вместо Накаджимы ей отвечает чужой рёв: замерший за его спиной Рюноске вскидывает ладонь, и серые ленты простыни взмывают в воздух, рассекая летящий в их сторону осколок стены. Её куски с грохотом падают не землю, но Кенджи этого даже не замечает. Бугрящиеся под полупрозрачной кожей мышцы напрягаются, когда он хватается пальцами за то, что осталось от перегородки между этажами. Толстые трещины бегут паутиной до самого потолка до тех пор, пока в руках Миязавы не оказывается новый снаряд. — Что с ним? — Акутагава не звучит ни удивлённо, ни зло: он следит бегающим взглядом за тем, как Кенджи швыряет обломок в обратную от них сторону, в один из разрушенных проходов Ёмихона. — Не знаю, — говорит Йосано и невольно вскрикивает, когда обернувшийся Рюноске хватает её за руку и ныряет кувырком в сторону, а следом за ним — и Ацуши. На месте, где только что была её голова, теперь дыра размером с валун. — Кенджи, прекрати! Миязава на её голос не оборачивается. Он сейчас напоминает больше всего разъярённого медведя. Из растянутого в зверином оскале рта брызжет слюна, а глаза навыкате бешено дёргаются в черепе. Куда именно он смотрит не понять, и, возможно, сам ребёнок едва ли видит хоть что-то: он швыряется подобранными и вновь вырванными кусками стены вокруг себя, тяжело ступает, оставляя под собой кратеры в полу. Йосано не имеет понятия, что послужило толчком к этому: миролюбивый и солнечный Кенджи никогда не применял свою силу кому-то во вред, пока кто-то не нападал на него первым, и даже тогда он не убивал — только сдерживал. Возможно, что-то из препаратов Югэна довело его до безумия, в котором он не помнит ни себя, ни других. Чуя в своём эксперименте выгибался словно хлёсткая ветвь ивы, изящный и лёгкий — кости Кенджи хрустят с каждым ломаным движением, которыми он передвигается по крошечному пространству. Он припадает к земле, вцепляется кровящими ногтями в камни, бьёт кулаком по полу до тех пор, пока от бетона не остаётся крошево. Когда он рушится камнем вниз и разъярённо, нечеловечески кричит, пытаясь схватиться за воздух, Акико бездумно сжимает в своей ладони холодные пальцы Акутагавы. — Кенджи! — зовёт замерший рядом с ней Ацуши и ахает, когда Миязава резко вскидывается и ударяет ладонью по земле: вибрация молниеносно доходит до Накаджимы и заставляет его отшатнуться. — Госпожа Йосано, как его остановить?! — Я не… Акико захлёбывается собственными словами и успевает только вскинуть голову: разветвившиеся трещины стен дошли до потолка. Секунды промедления, в которых всё застывает — и крупная плита с кривыми краями хрустит и проваливается вниз. Инстинкты велят Йосано прикрыться руками и закрыть глаза, когда многотонный обломок, как в замедленной съёмке, рушится на них сверху, и она это делает, в последний момент ужаснувшись тому, что случится с ними всеми. — Ах! За коротким вскриком Ацуши вдруг раздаётся звон, какой издают столкнувшиеся металлические палочки «музыки ветра». По коже Акико мягким ветром стекает прохлада и скользит что-то безумно мягкое, почти невесомое. Она опускает дрожащие ладони, чтобы взглянуть наверх и увидеть, как прямо над ними огромная сияющая фигура в кимоно упирается руками в потолочную плиту и держит её на весу. — Снежный Демон, — осознав произошедшее, шепчет Йосано и поспешно оборачивается. Прижавшийся спиной к остатку стены Ацуши держится за плечо, из которого стекает тёмная кровь, а прямо перед ним, дрожа и хрипло дыша, лежит Кёка с широко распахнутыми глазами. Из её груди, покачиваясь, торчит длинный и тонкий стилет с бордовыми пятнами на лезвии. Секунда — и он, как змея, гнётся и врастает назад в дёрнувшееся конвульсивно тело, оставив после себя только порванную ткань робы. Демоница в маске с тёмными провалами на месте глаз легко, словно пушинку, отбрасывает от себя обломок и выхлёстывает из ножен сверкающую катану. Кенджи не замирает и на секунду: он мечется по комнате, врезаясь в оставшиеся стены, проламывает их всем своим весом и больше не издаёт звуков — только безумно скалится. Из треснувшей губы ему на подбородок стекает красная струйка. — Не надо, Кёка! — кричит Ацуши, когда Снежный Демон замахивается катаной, длины которой хватит, чтобы достать до горла Миязавы. — Он не в себе! Они вновь дёргаются в сторону: Кёка и схвативший её за робу Накаджима, Йосано и прикрывший их спины Рюноске. Он только покачнулся, когда новый обломок камня врезался в завесу Расёмона и осыпался на землю. — Проще его убить, — роняет он так тихо, что за шумом его едва ли можно расслышать, но звериный слух Ацуши ловит каждое слово безошибочно. — Ты спятил?! — Кто тут точно с ума сошёл, так это ваш приятель, — Акутагава жмурится и сдавленно шипит: в живую ткань простыни, которой он накрыл их, словно куполом, впиваются острые куски бетона. — Если оставим его здесь, Дазай-сан и остальные не пройдут на следующий этаж. Кроме того, он может обрушить весь комплекс, потолок долго не продержится. Они замолкают. Кёка, до сих пор тихая, осоловелая и бледная, бездумно шевелит пальцами, между которых скользит едва заметный бордовый туман. — Его можно усыпить, — вдруг шепчет она. Тонкий сиплый голосок похож на шелест осенних листьев. — Пока не придумаем что-то другое. — Кёка… — Как ты сама? — поспешно спрашивает Йосано. Её ладони дрожат в желании приобнять крошечную фигурку, отвести с лица хотя бы густые чёрные волосы и заглянуть в потухшие глаза. Но она чувствует это: то, как вокруг Изуми эфемерно дёргается и искажается пространство. Любое лишнее движение — и их всех перемелют живые лезвия. Кёка слабо качает головой и отвечает так же тихо: — Не важно. Я в порядке. — Чем ты собралась его усыплять, девочка? — цедит сквозь зубы Рюноске. По его виску стекает капля пота, призрачный потолок Расёмона над ними изгибается, но не рвётся, когда на него обрушиваются новые удары. — Споёшь колыбельную? — Не разговаривай так с ней! — Твоего мнения здесь никто не спрашивал, ошмёток тигриной шерсти. — Хватит! — рявкает Йосано и поспешно продолжает, пока ей не ответили: — На этом этаже есть лаборатория, где проводили опыты. Я была там несколько раз и могу найти нужные препараты. — Я пойду с Вами, — Кёка, всё ещё не глядя на них, поднимает ладошку, с которой струится завивающийся кольцами туман. — Мой дар может навредить, а Ацуши и этот человек смогут его сдержать. И Снежный Демон поможет остановить охрану, если на Вас нападут. Она не говорит больше ничего, но Йосано понимает, что именно скрывается за этими словами. Кёка всегда сторонилась всех, однако её не так пугало общение с самой Акико или Накаджимой. Они оба способны восстановить свои тела, если неконтролируемые лезвия попытаются их изрешетить. Ни у кого в школе детективов не было способностей к регенерации, и Изуми больше всего на свете боялась убить кого-то близкого. Сердце Йосано сжимается, во рту становится горько от осознания этого. — Акутагава, — вдруг произносит Рюноске, внимательно разглядывая Кёку, которая наконец посмотрела на него в ответ. — Меня так зовут. Губы девочки приоткрываются, а в глазах появляется наконец-то первая эмоция: трогательное детское удивление. — Я… Я Кёка. — Я знаю. Идите. Мы будем сдерживать его так долго, как получится. Он выпрямляет сгорбленную спину и откидывает край полотна. Рядом с ними тут же падают обломки, но Расёмон сдвигает их в сторону. Больше не говоря ни слова, Акико поднимается на ноги и выскальзывает из укрытия. Рядом с ней, чуть шатаясь от долгого сна, оказывается Кёка. Они обе ныряют в алое марево коридоров, где по-прежнему сверкают аварийные лампы, те, что остались: по полу рассыпано стекло и расколотые светильники. — Ты что, правда вместе со мной будешь сражаться? — Ацуши не скрывает своего удивления. — Да. — Ты точно Акутагава? — Да. — Что ты ел на ужин? Рюноске оборачивается всего на секунду, и его лицо больше не похоже на маску: на нём отчётливо проступает отвращение напополам с сочувствием. — То же, что и ты, Тигр. В тюрьме всех кормят одинаково.***
Бежать по разрушенному этажу безумно тяжело. Йосано помнит эти коридоры и проходы, тупики и двери, ведущие в итоге к нужному месту. Она никогда не выпадала из собственного сознания, пока её тащили в лабораторию спасать умирающих. Попытки запомнить хотя бы приблизительно карту местности были машинальными и откладывались в памяти с каждым разом всё сильнее. Но сейчас это не спокойный и чистый путь в сиянии встроенных ламп. Это настоящее поле боя, усеянное телами и разбитое до каменной крошки. Коридор, который раньше вёл к главной лаборатории со стороны Дзуйхицу, теперь завален обломками стены, обугленными, будто рядом взорвался баллон с горючим. Из-под толстого куска камня торчит чья-то рука, рядом — безбожно сломанная винтовка и лужа крови, в которой отражается аварийный свет. Прислонённое рядом тело ещё слабо дышит, хотя на нём нет живого места: ниже живота у безымянного охранника рваная чёрная пустота и ошмётки кожи, между которыми слабо блестит перебитый кишечник. В воздухе сверкает клинок: в дёрнувшейся последний раз груди военного оказывается кончик меча Снежного Демона и тут же пропадает, когда безвольное тело перестаёт мучиться. Йосано хочет сказать, чтобы Кёка не смотрела, машинально схватить её и прижать к себе, пряча в робе чужое бледное лицо. Но вместо этого она только стискивает крепче кулаки и тихо, давя в себе жалость, говорит: — Демоница сможет разобрать часть завала? Это самый короткий путь. Кажется, что в нескольких метрах от них, теперь уже за слабой преградой в виде стен, идёт бойня. По всему комплексу, но особенно здесь, на Ёмихоне, раздаются взрывы и крики. Пол трясётся, на нём едва ли можно прямо стоять, а хвататься за камни опасно, иначе и её, Акико, под ними похоронит, как этих людей. Охранников не жалко, даже с человеческого — отрешённого — взгляда: у них, возможно, есть семьи и друзья, обычная жизнь за пределами тюрьмы, но… Но у всех одарённых, которых здесь держали всё это время, она тоже была когда-то. Будет ли она теперь у Дазая, который сейчас больше всего напоминает ходячий труп? Будет ли она у рыжего Накахары, на котором ставили бесконечные опыты, калечащие тело? Будет ли она у Кенджи, который, не помня себя, нападает на тех, кого звал семьёй? И будет ли она у Кёки, которая прямо сейчас, молча и методично, убирает руками Снежного Демона почерневшие куски тел, разорванные бомбами? Под ноги Йосано падает отброшенная в сторону голова с закатившимися глазами и высунутым распухшим языком. — Потолок слабый, убирать камни дальше нельзя, они подпирают его, — говорит Изуми, чуть повысив голос, и Акико отмирает: она явно повторила фразу, которую не вышло расслышать за бесконечным грохотом и всё ещё кричащей сиреной. — Если пойдём здесь, то нужно делать это осторожно. Её дар в струящемся белом кимоно отбрасывает светлые блики на камни и остатки тел, когда поднимается выше и упирается спиной в пошедшее трещинами покрытие. Кёка, замолчав, хватается за края обломков и взбирается по ним наверх, протискиваясь в щель между щерящимися осколками бетона и потолком. Йосано следует за ней, как можно громче взывая к своему рассудку: она видела смерти так много раз, что должна была привыкнуть к этому, и смотреть на раны больше не страшно. Внутри всё холодеет от того, насколько спокойно мимо них движется Кёка. По коже приятным ветром, пахнущим цветочной водой, скользят волосы демоницы, когда Акико пробирается по завалу сверху и оказывается по другую его сторону. Здесь картина ничуть не лучше: на остатках пробитых стен, как выстиранное бельё, повисли мёртвые с неестественно выгнутыми позвоночниками. Остатки бордового тумана, который по-прежнему попадается Йосано на пути, слабо бежит по полу, уже не скрывая кровавых луж. В душном пространстве стоит густой металлический запах, вызывающий приступ тошноты и головокружение. — Идём, — хрипит Йосано и как можно ровнее шагает вперёд, стараясь удержаться на вибрирующей земле. Близкие крики и взрывы больше не пугают, и смерть кажется нормальной. Ворота лаборатории распахнуты настежь. Их створки искрят порванной проводкой, толстые провода, как змеи, валяются на полу в окружении стекла и камня. Ещё десяток часов назад Йосано шла по чистому холодному коридору с серыми заслонами и бездушным светом. Здесь быстро шныряли люди в халатах и форме, готовые к новому эксперименту, который должен был вот-вот начаться. Сейчас же Акико может только предполагать, кому из них принадлежит туловище без головы и конечностей, встречающее их прямо на входе в лабораторный холл. Здесь не так сильно слышно умирающих людей, и на фоне прошедшего часа это кажется почти блаженной тишиной. Сирена воспринимается как что-то обычное, так, будто этот звон всегда стоял в ушах. Тёмные комнаты усыпаны железными коробками оборудования, разбитыми пробирками и сломанными штативами. Они хрустят под подошвой, как кости, но, возможно, среди них и правда есть чьи-то останки. Йосано давит их без сожаления и смотрит только вперёд. — Я попытаюсь найти хранилище препаратов, — говорит она, обернувшись к Кёке. — Не ух… Спокойное лицо Изуми без единой эмоции резко меняется: глаза широко распахиваются, а рот приоткрывается в изумлении. В следующую секунду Снежный Демон за её спиной взмывает вверх и срывается с места, задев макушку Йосано краем кимоно. Раздаётся звон лезвия. — Впереди! — кричит Кёка. — Найдите лекарство! — Кёка, стой! Но Изуми не отвечает: она исчезает в багровом свете лаборатории так же быстро, как и её дар, и дальше Йосано слышит только оглушительный вопль. Взвизгивает автоматная очередь и свистит клинок демоницы, хрустят и падают на пол чьи-то тела. За секунды правая часть лаборатории, скрытая от глаз Акико многочисленными перегородками и громоздкой техникой, превращается в новое поле боя. — Да что же это… Йосано позволяет себе секунды слабости: бездумно хватается за отросшие пряди своих волос и кричит в пустоту так громко, как только может. Но за чудовищными звуками войны её все равно никто не услышит, и когда из глаз брызжут слёзы, а в горле начинает раздирать от сухости, она задушено стонет. Шаг сменяется бегом — стоя на месте, она не поможет ни себе, ни всем остальным. Где-то здесь должны оставаться препараты, которые спасут хотя бы Кенджи.***
Бесконечная рать, как будто созданная дешёвой копировальной машиной, вываливается из каждого прохода, ведущего к лаборатории. Они одинаково чёрные, громоздкие великаны с угрожающе вскинутыми винтовками, все как один — направляющие злые глаза и злые сердца в сторону Кёки. Она видела такие взгляды прежде и таких людей тоже, а потому взмахивает недрогнувшей рукой. Снежный Демон описывает клинком полукруг — и первая линия обороны падает замертво, всё ещё одинаковые: с раскроенными поперёк грудными клетками. Ей приходится рвануть в сторону и спрятаться за гигантским прибором, похожим на инопланетную капсулу, когда следующая цепочка военных нажимает на курки. Они без всякого промедления переступают через мёртвые тела и обрушивают на укрытие Кёки автоматные очереди. Металл за её спиной нагревается и дрожит, оглушительно звенят пули, одна из которых свистит совсем рядом. За ней тянется жаркий шлейф, опаливший плечо, и Изуми сцепляет зубы. В голове почему-то пусто и спокойно, никак, но сердце заходится в бешеном ритме и не даёт нормально дышать. Среди грохота отстреленных патронов и сирены раздаются стройные шаги: кордон приближается к аппарату, превратившемуся в решето. Кёка сглатывает, считает до трёх про себя и снова ведёт пальцами в сторону. Плеск крови по полу звучит как подарок, когда Снежный Демон наносит точный удар. Лезвие катаны бросает на залитый бордовым пол блики и быстро рассекает воздух, продолжая резать, пронзать, уничтожать бесконечную охрану. На секунду стрельба прекращается, и это заставляет Кёку действительно почувствовать душащий горло страх: тишина не означает ничего хорошего. Она не рискует выглянуть и только прислушивается. Следующая армия военных шумит в коридоре. По полу что-то катится. Дзинь. Дзинь. Дзинь. Кёка вскрикивает и срывается с места, успевая пробежать лишь несколько шагов, когда ставший линией обороны аппарат взрывается, подорванный гранатой. В спину летят острые осколки и обжигающий жар пламени, импульс отбрасывает тело вперёд и протаскивает его по земле несколько метров, пока Кёка не врезается в чудом уцелевшей шкаф. Кожа под робой горит и разрывается от боли, на голову сыплются какие-то пустые склянки. Оглушённая взрывом и дезориентированная, Изуми чувствует, как и без того слабый контроль исчезает, а вместе с ним — и призрак демоницы в кимоно, вспыхнувший белым. — Добейте её! — рявкает кто-то совсем близко. Кёка приоткрывает веки, залитые кровью из разбитого лба и занавешенные слипшимися прядями волос. Красные вспышки ламп загораживает высокий мужчина в чёрных берцах. Выше взгляд не поднимается, но вернувшийся слух даёт понять: в патронник загоняют следующую пулю. Дефект реагирует мгновенно, и тело перед ней ломано дёргается, когда в него вонзается длинный и острый стилет, вырвавшийся из груди Кёки. Лезвие дрожит, насквозь прошив чужой живот, но крика нет. Они всегда кричат. Они кричат, когда умирают. Изуми поднимается на ослабевших руках, чтобы посмотреть выше, и замирает: из горла мужчины торчит кончик блестящей золотым катаны. Но это не оружие Снежного Демона. Военный заваливается в сторону, отброшенный чужими руками, и перед Кёкой предстаёт фигура, безумно похожая на её дар, но всё же отличающаяся несколькими деталями. И не она действительно удивляет, а тот, кто стоит за ней. Обращённое к Изуми лицо молодой женщины с густыми красными волосами и бледной, заляпанной кровью, кожей очень знакомо. — Вы… — Ты в порядке, Кёка? — нежно спрашивает женщина, и её голос — грудной, тёплый — заставляет воспоминания в голове пронестись калейдоскопом. — Коё-сан… Ей улыбаются — трогательно и как-то по-матерински, так, словно Озаки Коё действительно растрогана тем, что её помнят. Её демон взмывает в воздух и обрушивается за спину одарённой, чтобы схватиться с вновь прибывшей охраной, а Коё протягивает раскрытую ладонь. — Не бойся, Кёка, — она мягко качает головой, когда Изуми инстинктивно отшатывается. Стилет исчезает в её груди, но остаётся внутри, опасно дрожа. — Твой дар не навредит мне, обещаю. Это звучит так просто и в то же время так ласково, правильно, честно. Кёка чувствует, как в уголках глаз собираются непрошенные слёзы. Когда-то давно и уже кажется, что в прошлой жизни, эта женщина вела её и Ацуши по залитым дождём улицам Йокогамы. Была холодная ночь, за их спинами, бесшумно скользя по лужам, двигался молчаливый Акутагава. Ацуши не произносил ни слова, только постоянно оборачивался на спутника, пока тёплая ладонь Коё лежала на плече Кёки. Они шли вдоль дороги с редко проезжающими машинами, мимо потухших стёкол магазинов и слабо горящих фонарей. Кёке сказали, что её отведут в хорошее место, и Дазай, смотрящий в тот момент на неё, не вызывал доверия. Но один раз он уже спас их с Ацуши, а потом приставил в качестве сопровождения женщину с горячими руками и красивым лицом. От неё пахло цветами, и её улыбка была такой искренней, понимающей. Когда Кёка отворачивалась, чтобы посмотреть вдаль тёмной улицы, она всё равно продолжала чувствовать то, как по её телу бежит чужая дрожь. Красивая и цветочная Озаки Коё улыбалась и почему-то горько плакала. Она, кажется, плакала бы и сейчас, но Кёка больше не идёт по улице в незнакомое место. Она дошла до него месяцами ранее и нашла там свою семью, в которой всё равно не хватает Коё. Её хочется по-детски обнять и попросить забрать с собой в другое место. И Озаки бы, возможно, согласилась, какая бы причина этому ни послужила. На это нет времени. Кёка хватается за тёплую руку и позволяет поднять себя с пола. Она даже не дёргает веком, хотя застрявшее в опаленной спине битое стекло вызывает чудовищную боль. — Я помогу… — Нет, нет, не переживай об этом, — Коё вновь качает головой и мягко прижимает её к шкафу позади, давая схватиться за опору. — Просто будь здесь, хорошо? Она дожидается кивка и отворачивается. Изуми заворожённо смотрит на водопад красных волос. Не кровь, а лепестки бордового пиона. Теперь лица Озаки не видно, но её плечи напряжены, а изящные руки вскинуты. Золотой Демон прекращает беспощадно и монотонно разрубать тела перед собой, вместо этого устремляясь наверх, чтобы обрушиться вновь разящим клинком. Тело Коё качается в стороны, следуя за движением её ладоней, и демоница подчиняется ей беспрекословно. Тела всё падают и падают, как в медленной перемотке, но ни одна из выпущенных пуль не достигает Кёки. Они увязают в стенах и полу, когда умирающие военные промахиваются. И несмотря на шум, металлический душный воздух и крики, Кёка чувствует себя в безопасности за чужой спиной. В одно мгновение Озаки вдруг перестаёт быть такой же собранной. Её пальцы странно сгибаются и дёргаются, а всё тело вздрагивает. Кёка задушено хрипит, когда объятая золотым демоница в воздухе рассыпается на сияющие звёзды и исчезает. — Госпожа Коё! — Всё… В порядке… — голос Коё, вопреки её словам, дрожит и ломается на последних звуках. Она смотрит перед собой в непонимании и опускает взгляд ниже, кладя на живот ладонь. В ней, вытащенный из тела, оказывается дротик с почти пустой ампулой, внутри которой слабо блестит голубым прозрачная жидкость. В теле не чувствуется и следа дара, только мёртвый холод, обволакивающий органы и покрывающий их ледяной коркой. Сердце пропускает удар, в лёгких застывает колющий мороз. Озаки хрипло вздыхает и поднимает голову, чтобы увидеть, как мужчина со странным пистолетом в руках отходит назад и пропускает вперёд солдат с обычными винтовками. — Кёка… Бежим! С губ срывается только сиплый выдох. Обернувшись и схватив за плечо Кёку, Коё срывается с места и понимает, что уже поздно. Когда позади раздаётся автоматная очередь, она последним растерянным жестом обнимает дрожащую Кёку и рушится вместе с ней на пол. Перед глазами Изуми — тёмный бесконечный потолок в красных лампах. И тонкие, едва заметные в таком свете бордовые пряди. Она тихо выдыхает сжавшийся в груди воздух и непонимающе глядит перед собой несколько мгновений, пока не случается вспышка белого: в голове и наяву. Что-то ужасное, неправильное, очень больное и горькое слепит её, в горле поселяется странное и режущее, в грохоте вокруг слышится чей-то страшный крик, и Кёка не сразу понимает, что кричит она сама. Снежный Демон, выросший из-под земли как проявление всего, что осталось внутри Кёки, вскидывает катану, и за доли секунды от оставшихся в лаборатории охранников не остаётся ничего, кроме груды мёртвых тел. Упавшее на пол оружие перестаёт звенеть, и остаётся только сирена, которую Изуми больше не слышит. — Госпожа Коё… Она поднимает ладошки и замирает, боясь опустить их до конца, но всё же делает это. Под пальцами — разорванная ткань робы и горячее, мокрое, густое. Кёка дрожит и зовёт, задыхаясь слезами: — Госпожа Коё, пожалуйста… Тело над ней не шевелится, оставаясь тёплым, непримиримым щитом. Но почему-то совсем, совсем не дышащим. Силы на то, чтобы сдвинуть его в сторону, берутся из ниоткуда, но Кёка хватается за них с отчаянием, которое ни разу прежде не испытывала. Она держится за чужие плечи и опускает их на пол, чтобы с надеждой заглянуть в чужое лицо. Оно всё такое же красивое. Обрамлённое волосами цвета бордовых пионов и светлое, с печатью улыбки на приоткрытых губах, из которой тонкой струйкой стекает кровь. — Госпожа Коё, Вы слышите меня?.. Пожалуйста, скажите что-нибудь… Кёка убирает с чужого мокрого лба пряди и ведёт пальцами ниже, пытаясь почувствовать под ними хоть какой-то ответ. Падает вниз, прижимаясь ухом к груди. Под ней совсем тихо. Так неправильно, не про неё, не про Озаки Коё, которая должна быть живой и смотреть на неё так, словно Кёка — кто-то очень близкий, нужный, родной. В голове вспыхивает и гаснет что-то, но за этим почему-то пусто. Спокойно. Мысли куда-то делись и потерялись, всё внутри перевернулось и застыло. Из неизвестного, скрытого в груди, вырвалась неоправданная уверенность: всё можно исправить, нужно только найти госпожу Йосано, она знает, что делать, она поможет, всё не закончится вот так, ни за что, Кёка умеет спасать, не только убивать, она отыщет способ сделать это. — Госпожа Коё, дождитесь меня, я вернусь!.. В горле сухо, от этого голос становится похож на мышиный писк, но Кёке плевать сейчас на собственные интонации. Она с трудом, но всё же отпускает чужие плечи, поднимается и бежит по разбитому полу. Сирена вокруг продолжает грохотать, но сердце бьётся намного громче. Йосано должна быть где-то впереди, она должна быть, она искала препараты… — Госпожа Йосано! Пожалуйста, Вы слышите меня?! В лаборатории совсем пусто. Ей никто не отвечает, и Изуми пробует ещё раз, кричит громче, кричит ещё раз, не чувствуя, как жгучие слёзы режут глаза — только перед ними всё расплывается до неразличимых картинок, и когда впереди вдруг появляется движение, Кёка оступается. Чьи-то руки подхватывают её, а незнакомый голос что-то говорит на ухо, но Изуми задыхается, захлёбывается рыданиями, не может понять ничего. Под веками — бордовый цвет и бледное мёртвое лицо. Не мёртвое, нет, нет… — Тихо, тихо! Эй! Ты в порядке?! — Кто-то плачет, — это говорит другой голос, очень юный, удивлённый. — Да, тут… Эй! Кёка хрипит и вырывается из хватки, чтобы задрать наверх голову и попытаться посмотреть перед собой. Молодой юноша с копной медных встрёпанных волос и кожей, блестящей металлом, ей совсем незнаком, но Изуми всё равно держится за его руки и шепчет как можно отчётливее: — Пожалуйста, помоги мне, мне нужно найти госпожу Йосано, она сможет помочь, умоляю… — Ты ране… — Не я! — из рта вырывается крик, смешанный напополам с рыданием. — Там!.. Там госпожа Коё! Они стреляли, и она… Она закрыла меня собой! Она ранена, ей нужна помощь! Этот юноша должен отреагировать. Он должен схватить её за руку прямо сейчас и отвести к госпоже Йосано, чтобы она помогла. Он обязан, сейчас, вот сейчас его лицо исказится пониманием и решимостью, он возьмёт её испачканную чужой кровью ладонь и… — О боже, — срывается вдруг с его серебристых губ. — Она… Они попали в неё, да? — Да, как ты не понимаешь, она ранена! Она не дышит! Кёка кричит в его лицо и не может держаться больше за возникшее ранее спокойствие, оно растворяется внутри с каждой секундой, с каждой вспышкой красного света под потолком, с каждым движением чужих широко распахнутых глаз, в которых отражается что-то… Что-то… Что-то похожее на скорбное смирение. Ещё одна пара рук — маленьких — трогает Кёку за край порванной рубашки, и она опускает взгляд, чтобы столкнуться им с зашитыми веками и грустно опущенными уголками рта. — Когда они стреляют, — тихо говорит незнакомый ребёнок, — то могут убить. В сознании разрывается бомба, и всё, что остаётся в Кёке, кричит и умирает вместе с той, кого она едва знала, но в кого очень сильно поверила.