Введение в энтомологию для юного лорда

… сырое дождливое утро заволокло город туманом. Стылый воздух был настолько влажным, что от долгого пребывания на улице волосы у прохожих становились совершенно мокрыми. Холод пробирался под отяжелевшую одежду и сковывал, заставая безуспешно кутаться в пальто и плащи. Вампир шел по сверкающей из-за луж мостовой. Его одинокий силуэт растворялся в мягком свете газовых фонарей, чтобы вскоре вновь исчезнуть, скрывшись в плотной пелене. Он шел быстро, стараясь занимать мысли чем-нибудь сложным. Это был хороший способ не ощущать сырого холода, от которого болезненно сводило суставы, и не думать о голоде, преследовавшем его вот уже три недели. У него кончились деньги на концентраты, и поэтому последний месяц ему пришлось питаться исключительно хлебом и каким-то отвратительно дешевым вином, от которого его тошнило и выворачивало. Он сильно похудел и начал часто впадать в странное нервное помешательство, но при этом продолжал ходить в университет. Тот был его главной мечтой, главным смыслом всей его никчемной жизни, и вампир вовсе не был готов проиграть такому незначительному явлению, как сводящий с ума голод и отвратительнейшие условия. Ему было все равно. Это все еще было лучше, чем угольные шахты на крайнем севере, и поэтому он даже не позволял себе жаловаться, перемалывая все лезвия, которыми его пичкала жизнь. У него кружилась голова, не то от голода, не то от долгого недосыпа. Перед экзаменом мысли в голове смешивались в единую кашу и его потряхивало от звенящего в нервах напряжения. Он не видел ничего вокруг себя, ни людей, ни спешащие экипажи. Бормоча конспекты по метафизике, вампир свернул в сторону и попытался перебежать дорогу… - КУДА ПРЕШЬ, ПСИНА ПЛЕШИВАЯ?! Лошадь встала на дыбы, испуганная внезапно возникшим на ее пути студентом. Мгновение – и вампир оказался сначала под копытами, а затем под колесами кэба. Послышались крики, ругань, свист жандармского свистка, но вампир почти ничего из этого не слышал. Он почувствовал только, как колесо проехалось по его ноге и как хрустнули раздавленные кости… Жан медленно открыл глаза. Внезапное воспоминание эфемерным облаком просочилось в настоящее, пугая своей реальностью. Это было почти двадцать лет назад. Голод. Усталость. Боль. Сломанная нога. Разорванные конспекты. Раскрошенные пальцы. Это случилось. И это прошло. А теперь он лежал в кровати своего воспитанника, с которым всю прошлую ночь занимался тем, о чем еще несколько месяцев назад даже не смел подумать. Смирение пришло неожиданно быстро, и теперь Жанвель пытался понять, что делать дальше. До тех пор, пока за ним не прибыли имперские солдаты, ему, по всей видимости, придется продолжать делать свою работу. Впрочем, это виделось ему чем-то совершенно безнадежным и бессмысленным. Дэймос был кем угодно, но только не мыслителем. Вампир мог бы назвать его разве что эстетом, уповая на его любовь к красоте, но для наследника лорда в этом было немного проку. Ему требовалось воспитать из юноши если не воина, то политика, а ни к одному из этих занятий воспитанник его не имел ни малейшей склонности. «Но, в конце концов, нельзя только и делать, что развлекаться», - подумал Жан, медленно переводя взгляд на спутанные черные волосы. Стоило признать, что тот и впрямь был хорошеньким. Вампир не был в курсе собственных предпочтений, и поэтому опирался на общепринятые стандарты. Дэймос, однако, в них не вписывался. Он не занимался фехтованием, поэтому у него были тонкие руки, он мало ел и много пил, поэтому был тощим, в нем совершенно не было даже капли мужеской стати, которой должно было уже проявиться в мягких чертах его лица. Лорд был сущим ребенком, и это настолько бросалось в глаза, что Жан до сих пор не мог связать его образ со всеми происходящими событиями. - Уже утро, милорд, - сухо прокомментировал вампир, - вы намерены встать? - Оставь меня… Убирайся прочь… Я буду спать… - Не будете. Это вредно, в первую очередь для вашего обучения. Прошу, поднимайтесь. - Нет… Я не хочу… - Тогда мне придется вас наказывать. Должен же я хоть чем-то вас стимулировать? - Ты бы мог мне что-нибудь пообещать… - Вы и без того имеете все, что можно пожелать. Поэтому я счел более разумным использовать умеренное наказание. - И что? – тот сонно потер глаза. – Сошлешь меня куда-нибудь еще, как мой отец? Запрешь дома? А, нет, погоди, я ведь уже заперт в этой глуши! Ну? Что ты еще придумал? - Вы не любите, когда я бью вас линейкой, - вампир хищно оскалился, - но у меня есть еще и трость. - Ты прекрасно шутишь… - Дэймос рассмеялся, переворачиваясь, - а я почти испугался… Жан, это отвратительно. - Вовсе нет. С этими словами он слез с кровати и, накинув на себя сюртук, вышел из комнаты. Юноша проводил его неприятным взглядом и пробормотал: - Старый вонючий козел… Когда-то это была великолепная трость. Не самая дорогая, но сделанная с большим мастерством, она стала незаменимым инструментом после того, как его ногу раздробило колесом экипажа. Много месяцев ушло на восстановление и еще три года после этого он не расставался со своей тростью. Лак в некоторых местах пошел трещинами, простой деревянный набалдашник немного истерся от постоянного использования. Жанвель искренне любил ее и очень дорожил ею, как и всем тем немногим, что у него было. Проведя пальцами по ней, он коротко вздохнул. Вампир выждал несколько минут, давая воспитаннику возможность самостоятельно прийти к некоторому умозаключению, после чего вновь вернулся в спальню. Тот, впрочем, ожиданий не оправдал. Дэймос лежал, положив руки под голову и обрисовывая глазами узор с обратной стороны балдахина. - Мой лорд, - кашлянул Жан, ехидно выставляя вперед свое «оружие», - не изволите ли встать на колени? - Что? Эй, в своем ли ты уме? Или ты совсем потерял рассудок? Ты что, забыл, кто я такой? Я – Лорд! И как смеешь ты угрожать мне столь… столь дешевыми фокусами? Да я прикажу, и тебя повесят на ближайшем столбе! - Безусловно, вы лорд, - согласился Жан, неотвратимо приближаясь, - но так же вы избалованный и несносный ребенок, который нуждается в должном воспитании и твердой руке. После всего, что вы сделали, вам бы следовало наконец уяснить, что можно делать, а что нельзя. И… вы сами пожелали перейти эту грань. Так что… Одним довольно сильным рывком наследника извлекли из постели и заставили сесть на пол. Тот тут же замахал руками, протестуя против наказания. - Не смей! Не смей, слышишь?! - Раз! Трость просвистела над самой головой юноши и резким, довольно болезненным щелчком заставила его выпрямить спину. - Мне больно! – Дэймос скривился и напрягся, стараясь не зареветь. - Что ж, поверьте, мне очень жаль. Но это необходимо, мой юный лорд. - Не хочу! - Два! Дерево чуть коснулось обнаженной спины, но юноша все равно вздрогнул. Сжав губы, он, насупившись, готовился вытерпеть все, просто из принципа, чтобы затем встать и лично сломать ненавистную трость. - Три! - Ай! – Дэймос скривился и зашмыгал носом, пытаясь остановить слезы. – Прекрати! - Прошу прощения, мой лорд, - как можно мягче произнес Жан, - но сейчас я не могу последовать вашему приказу. Возможно, однажды вы захотите поблагодарить мою могилу за это. - Я скорее прокляну твой прах! Ой! Больно! - Иногда требуется перетерпеть боль, чтобы достигнуть чего-то великого. Людям, вроде вас, необходима твердость духа, чтобы нести бремя власти. - Что ты вообще несешь! – юноша вывернул руку, хватая трость. – Думаешь, я буду тебя слушать?! - Во всяком случае, я надеюсь на это, - сухо процедил вампир, - иначе какой смысл был бы мне здесь находиться? Дэймос замер, глядя ему в глаза. Зрачки дергались, словно бы он никак не мог решить, смотреть ли ему на гувернера, или же в сторону. Наконец, юный лорд Кастанель, поджав губы от обиды, вырвал трость и сломал о бортик кровати. Дерево расщепилось с громким треском, осыпаясь на ковер маленькими частичками старого лака. - Прекрати меня воспитывать! Я не ребенок! И я делаю только то, что мне нравится, понял?! - Понял, – тихо произнес Жанвель, разглядывая обломки трости, которые воспитанник сжимал в руке, - вы очень доходчиво объяснили, Ваше Сиятельство. Смысл происходящего дошел до Дэймоса лишь тогда, когда дверь бесшумно захлопнулась, отрезая его от вампира. Тот молча подобрал остатки своих вещей и вышел, никак не прокомментировав свой внезапный уход. Лорд Кастанель немного отдышался и жалобно простонал: - Но это же всего лишь какой-то старый хлам! И вообще, мне больно! Как… как он вообще посмел… Но отчего-то ему стало неуютно. То ли от того, что вампир вновь был на него зол, то ли от того, что на мгновение, всего на пару секунд что-то шевельнулось в юношеской груди, что-то, почти похожее на стыд. Он успел позабыть это чувство вовсе и поэтому теперь отмахнулся от него так же легко, как и от многих других. - Что ж, он сам во всем виноват, - рассудил юный лорд, успокаивая себя, - в конце концов, я его хозяин, а он всего лишь мой слуга. И слуги должны знать свое место… У Жана кончалось терпение. Он решительно не понимал дальнейшего смысла всех своих стараний. Его жизнь, которую он с таким тщанием собирал по крупицам, хрупко балансировала на самом краю пропасти и назад, он твердо знал это, дороги уже не было. Вампир и сам не до конца понимал, зачем пытается выполнять свою работу после всего, что произошло. Вероятно, это было лишь силой многолетней привычки, заставлявшей его с особым тщанием подходить к решению любой задачи. Но с каждым разом он все яснее понимал, насколько непосильной оказалась эта ноша и что все его усилия, в сущности, бессмысленны. Юный лорд был не просто избалован и капризен – он готов был сражаться насмерть за свое право продолжать оставаться таким, и Жанвель искренне не понимал, почему ему стоит вмешиваться. В конце концов тот уже сделал свой выбор, и, по всей видимости, не собирался его менять. Ребенок был разрушителен в своих желаниях. Вампиру уже начинало казаться, что тому попросту нравится ломать чужие жизни лишь потому, что его собственная не пришлась ему по душе. Жанвель вышел в сад, чтобы остудить голову. Воздух дышал сырой прохладой, предвещая скорую осень. Розы уже отцветали и теперь их сладостный аромат сменился горьковато-бархатным шлейфом. Вампир искренне любил это место и, рассеянно оглядывая его, думал о том, как сложно будет прощаться. Даже если ему повезет и казнь минует его буйную голову, он никогда больше не увидит ничего подобного, потому что на крайнем севере не растут розы. Там нет ничего, кроме тьмы, сквозь которую с трудом пробивается свет газовых фонарей, и глубоких, на сотни миль уходящих вглубь тверди шахт. Он прикрыл глаза, стараясь как можно точнее запомнить окружавшую его картину. Раскидистые дубы, розы, пионы и лилии, маленький пруд с кувшинками и окна особняка, в которых иногда видны силуэты прислуги… Вечером он пошел в библиотеку. Книги всегда успокаивали его и дарили свободу, которой у него никогда не было. Засев с собранием сочинений по астрономии, Жанвель не заметил, как закатное зарево сначала сменилось сумерками, а затем и густой, непроглядной пеленой ночи. С тех пор, как он стал пить кровь, его зрение улучшилось и поэтому вампир мог спокойно читать в кромешной тьме – света его алых глаз для этого вполне хватало. Из мира небесных светил его вырвал тихий звук шагов. Осторожно, стараясь не шуметь, воспитанник крался мимо шкафов к самому темному углу, где, словно маленькие фонари, мерцали два красных огонька. - Жан… - позвал Дэймос. - Да, мой лорд? – спокойно произнес он, перелистывая страницу. - Почему ты не пришел ужинать со мной? - А вы разве хотели, чтобы я пришел? - Да. - Тогда почему вы за мной не послали? - Я… я хотел, чтобы ты сам пришел. - Вот как? И как же я должен был узнать это? Понять, что вам стало скучно, и вам хочется сломать что-нибудь еще? - Прекрати! Ты… я не понимаю! Это же… это какой-то старый хлам, что с того, что она сломалась?! - Ваше Сиятельство, этот «хлам» был мне очень дорог, - процедил Жанвель, - но я рад, что вам он помог успокоиться. Несколько раз в темноте юноша фыркнул, засопел, послышался шорох сюртука, после чего Дэймос пробормотал, старательно скрывая дрожащий голос: - Наказывай меня, если ты так этого хочешь. - Нет. Вы опять будете ныть, как ребенок. - Не буду! – горячо зашептал он. – Клянусь, не буду! - Могу ли я верить вашей клятве? Лорд замер, чувствуя, как взгляд сияющих алых глаз прожигает его насквозь. Отвернувшись, он медленно ответил: - Можете. Долгое время длилась тишина, прерываясь лишь стуком человеческого сердца и горячим дыханием. Жан ощущал старательно сдерживаемую истерику внутри того, кто привык получать все по первому требованию. Она пахла почти так же, как его страх, и, в конце концов, вампир сдался ей, перешагнув через собственную гордость. - Прекратите дышать так, словно вас уже убивают, - холодно прошептал он, прижимая Дэймоса к застекленному шкафу, - это не очень полезно. Для вас. - Я дышу, как обычно… - возразил тот, вздрагивая от прикосновения, - что ты… что ты собрался делать? - Наказывать вас. Но для начала мне нужно кое-что сделать. Юноша почувствовал, как длинные пальцы снимают с него шелковый галстук-платок и как вскоре его запястья оказываются накрепко связанными за спиной. - У вас отвратительная привычка махать руками, мой лорд. - Ты что, хочешь, чтобы я был совсем беспомощным? - Никто не сделает вас таковым, пока вы сами этого не захотите. Но мне не нужны ваши попытки сломать мне еще что-нибудь. Подойдя к камину, Жан достал из маленькой шкатулки спичку и зажег свечу. На мгновение золотой лепесток пламени высветил его лицо – мрачное и довольно жуткое. - Почему ты такой страшный? – поморщившись, шепнул лорд Кастанель. - Это лишь игры света. - Неправда. Ты - страшная темная тварь… - О, вы только теперь приняли это к сведению? – ехидно спросил он, приближаясь. – Встаньте на колени. - Зачем? - Вставайте. Дэймос, поведя плечами в попытках высвободить руки, неуклюже опустился на пол. Поставив свечу на стол, Жан приблизился к воспитаннику и принялся расстегивать на нем сюртук. Дойдя до сорочки, он разорвал ее от горла вниз, игнорируя возмущения юноши. Затем, заставив его упасть на спину, он снял с него туфли и рывком стянул штаны, оголяя бледное тело. - Холодно… - зашипел тот, поджимая ноги. - Сейчас согреетесь, - цинично оскалился вампир, - сядьте прямо. И не смейте издавать громких звуков. Иначе мне придется причинить вам еще больше боли. - Хорошо… Я… я согласен. Начинай. Свеча была большая, немного оплавившаяся, поэтому ее хватило бы надолго. Жанвель взял ее одной рукой и, поднеся к самой груди Дэймоса, немного наклонил. Горячий воск полился из нее прямо на сосок, и юноша, стараясь не закричать, с усилием сжал губы. Но он чувствовал, как участилось его дыхание, и продолжил, заставляя воспитанника вздрагивать от каждой капли. - Мне… мне больно… - прошептал тот, давясь слезами. - Но ваши слова расходятся с тем, что видят мои глаза. Или вам нравится чувствовать боль, мой лорд? Раскаленный воск полился по ложбинке меж ключиц и Дэймос, закрыв глаза, медленно, тяжело выдохнул. Однако его член, ничем не прикрытый, слишком явно намекал на особые предпочтения лорда. Свободной рукой обхватив его, вампир легонько сжал пальцы. - А-ах… - юноша попытался наклониться вперед, но пламя четко очертило границу, - я не могу стоять так ровно… - А вы попытайтесь. Еще несколько капель. Чуть ниже ребер, на бледной тонкой коже живота. Словно маленькие мерцающие сколы янтаря, они переливались отблесками свечи. - Так и впрямь… хорошо… Дэймос облизнул тонкие губы и чуть раздвинул ноги, позволяя чужой руке проникнуть дальше. - Я хочу еще, - он повел плечами, - я хочу, чтобы ты снова свихнулся со мной. - Вы противоречите сами себе, - Жан сильнее сжал его член, - вы ненавидите меня за то, что я причиняю вам боль, но затем просите, чтобы я делал это снова? - Да! Да, я… я хочу… я приказываю тебе, понял? Вампир замер, разглядывая наследника. Пламя выхватывало из мрака мягкие черты разгоряченного тела, и здесь, в тишине библиотеки, все это больше походило на странный сон. Дэймос возбужденно дышал, и Жанвель внезапно понял, что хочет сделать. - Я выполняю ваш приказ, мой лорд. Задув пламя свечи, он отбросил ее в сторону. В темноте было проще отвлечься от мыслей и голоса совести, рефреном бьющим по мозгам. Мрак позволял спрятать лицо – ту очеловеченную маску, которую он так старательно вылепливал тридцать лет, и просто быть тем чудовищем, которым он когда-то посмел родиться. Волосы были мягкие. Жан запустил в них руку и ощутил, как черные кудри текут сквозь пальцы гладкой прохладой. И тем больше удовольствия доставляло ему резко дергать пряди вверх, молча приказывая жертве приподняться. - Разве вас не мучает совесть? – удрученно спросил он на всякий случай, поглаживая его подбородок. - Избавь меня от этих заумных разговоров… - юноша поморщился, - меня сейчас стошнит. Трогать мягкую, теплую и чуть влажную от испарины кожу было одним удовольствием. Вампир с наслаждением прикасался к воспитаннику, и от осознания неправильности и противоестественности происходящего, в нем вновь просыпался тот жадный до плоти дух, который он с таким тщанием пытался забыть. - Мне страшно… Почему так темно, Жан? Зажги свет, прошу! – зашептал Дэймос, дрожа не то от возбуждения, не то от дуновения холодного воздуха. - Без света вы так обворожительно беспомощны, мой лорд, ваша корона вдруг становится столь хрупкой, что я не хочу отказывать себе в удовольствии сломать ее. Или вас… - Жан? – он почувствовал, как воспитанник провел языком по его ладони. – Жан, ты ведь шутишь? Жан? - Нет. Жилистые пальцы обвились вокруг нежной шеи и сдавили ее так сильно, что Дэймос попросту начал задыхаться. Из его горла вырвались рваные хрипы, прерываемые неразборчивым шепотом гувернера. - Как же я вас ненавижу… Как я хочу, чтобы вы исчезли, чтобы вы уже перестали быть таким отвратительным несносным ребенком, я бы отдал все, чтобы хоть на один вы оказались там, откуда я с таким трудом выбрался, чтобы в конце концов потерять все из-за капризов избалованного лорденыша! Пощечина. Жесткая, грубая, лишенная напрочь любовной страсти. Только чистая горечь и обида, вырвавшиеся в неожиданном жесте. - Кричите… Кричите громче! Чтобы ваши рабы услышали, и у вас наконец-то появился повод избавиться от меня! Кричите! Рыдайте! Угрожайте мне смертью! Да сколько угодно, думаете, я ее боюсь?! Я боюсь смерти?! Я жизни боюсь, той самой, от которой я бежал все эти годы, и которая не являлась вам даже в самом отвратительном кошмаре! Еще один удар. Дэймос упал на ковер, но вампир рывком заставил его поднять голову и заглянуть в полыхающие алыми отсветами глаза. - Вы не знаете, с чем играете, вам скучно, и кроме этого для вас не существует ничего! Скучно! Скучно! Скучно! Маленькому лорду скучно, давайте убьем всех, чтобы ему наконец-то стало весело! Ярость охватила его, затуманивая разум. Быть может, он пытался отомстить этому глупому ребенку за всю свою адскую жизнь – Жанвель не знал этого, только продолжал крепко сжимать тонкое плечо, все еще теплое и дрожащее. - Скажи, ты боишься меня?! - Нет… - простонал тот сквозь слезы, - ты же не убьешь м-меня? Д-да? Да? Да?! - А почему бы мне этого и не сделать? – прошептал вампир, опускаясь на колени рядом с ним. – Ты отказываешься проживать подаренную, принесенную тебе отцом на блюдечке жизнь, и выбираешь проклинать все, что причиняет тебе хоть малейший дискомфорт! Почему тебе позволено это, скажи? Потому что ты лорд? Потому что ты человек? Что в тебе такого, что делает тебя неприкосновенным в глазах тысяч таких же, как я?! Ну! - Жанвель, прекрати… Я все понял! Я… я больше не буду! Я не буду долго л-лежать в кров-вати и… - Как насчет «долго полежать в гробу»? Голос вампира изменился до неузнаваемости. Спокойная усталость исчезла из него, оставив только дикую, немного безумную злость. Пальцы больно впивались в кожу и дыхание, сильно отдающее кровью, обжигало юношеское лицо. Дэймосу было страшно. Но вместе с тем он чувствовал, что возбуждение никуда не ушло. Горячий влажный член убирался ему в бедро и от каждого удара по лицу вздрагивал, пытаясь освободиться от напряжения. Это было похоже на взрыв. Волны давящего ужаса и паники перемежались с жаром невысказанного желания, которое он даже не мог выразить ничем, кроме как словами. Крепко связанные руки превращали его в совершенно зависимое от чужой воли создание, и уязвленная в первые минуты гордость сменилась теперь отчаянным вожделением. Когда гувернер – впрочем, Дэймос не был уверен, можно ли его еще так называть – наклонился чуть ниже, чтобы сказать что-то ядовито-колкое, юноша выгнулся и отрывисто его поцеловал. Трепещущие губы ударились о клыки, но он не отпрянул, а напротив, постарался задержаться в этом положении как можно дольше, чтобы не рушить хрупкую связь, установившуюся между ними. - И даже теперь ты продолжаешь упорствовать? – прохрипел Жанвель, надавливая ему на грудь. – Ты или невероятно глуп, или просто-напросто безумен! - А разве это важно? – только и успел пискнуть лорд перед тем, как его рот вновь оказался занят чужим языком. Он хотел этого. Хотел вновь ощутить, как в него входят, как к нему прикасаются и как клыки вспарывают тонкую кожу на предплечье. Дэймос разорвал поцелуй, но лишь затем, чтобы подставиться под новый удар. - О, я смотрю вам нравится чувствовать боль? Очень возбуждает, правда? - Жан… - простонал он, - возьми меня… Я… я не могу больше… Вампир провел пальцами по его ребрам, наслаждаясь тем, как тот вздрагивает от волн удовольствия, разрядом пробегающим по телу. Он чувствовал его нетерпение, ощущал дурманящий, словно наркотик, запах, и это сводило с ума. Жанвель перевернул Дэймоса и заставил поднять бедра повыше. - Ммм… - тот выдохнул, морщась от прикосновения коврового ворса к лицу, - у-укуси м-меня… Повиноваться этой просьбе было легко и приятно. Все смешалось в нем в единое чувство – ненависть, злость, страсть, обида и обыкновенное плотское желание. Жану потребовалось несколько секунд, чтобы расстегнуть пуговицы на брюках и, достав томившийся в них член, провести им по теплым юношеским ягодицам. - Ах… я… Дэймосу было неудобно лежать так, с завязанными руками, но вместе с тем в этом дискомфорте ощущалось нечто совершенно новое, то, чего он не испытывал ни с одним из своих любовников. В этом было что-то дикое и совершенно нечеловечески искреннее, отчего у юного лорда кружилась голова, а ноги подкашивались, с трудом держа его в нужном положении. Вдруг он почувствовал, как что-то горячее входит в него, раздвигая плоть. Юноша застонал, закрыв глаза и стараясь податься назад, чтобы принять больше этого огня. Он готов был сгореть в нем до конца, лишь бы не отпускать и не терять, потому что холод внутренней пустоты был намного страшнее смерти. Клыки вампира вонзились в его плечо и он застонал от удовольствия. Вот оно. Стыд. Страх. Чувство вины перед собственной гордостью за то, что он теперь так слаб и так наивно счастлив от этого, совсем как в тот раз… За то что готов подчиниться и забыть самого себя ради безумной игры на выживание с тем, кого он привык не замечать вовсе. Волна жара захлестнула его с головой. Затем еще одна, и еще, и он уже не мог устоять в такой позе, так, что Жану пришлось приподнять его и усадить прямо на свой член. Обхватив талию вампира дрожащими коленями, юноша поцеловал его, слизывая свою кровь. Это пьянило сильнее любого вина и кружило голову лучше любых трав, которые он обыкновенно курил вместе с теми, кто охотился за деньгами его отца. Больше его это не пугало. Он смирился с фактом того, что его сжирали заживо, и был готов продолжать до тех пор, пока от него не останется ничего, кроме костей. - Ах… Жан… - с языка срывались хриплые стоны, в которых он тонул и растворялся, не способный сопротивляться желанию. Вампир входил в него глубоко, не давая расслабиться ни на мгновение. Кровь заливала сюртук и разорванную сорочку, текла по груди с застывшими каплями воска. Дэймосу казалось, что он вот-вот потеряет сознание от напряжения и невозможности помочь себе. - Жан… Жан, а… ах… Жан, умоляю… коснись меня… Ладонь гувернера легла на его пульсирующий от каждого прилива крови член, и юноша дернулся всем телом, не в силах унять озноб, сменяющийся лихорадочным жаром. Это не было его мечтой, и уж тем более он к этому никогда не стремился. Повестись на дешевые ребячьи провокации лишь потому, что у него не хватило силы воли сопротивляться голоду – так глупо. В глубине души все еще горел стыд за то, что он делал с собой и с ним. Но в то же время это было так невыносимо прекрасно, что Жанвель не мог найти в себе сил, чтобы остановиться. Он ненавидел его. Ненавидел этого избалованного ублюдка, заставившего его потерять рассудок. Он хотел причинить ему столько боли, сколько сам бы не пережил, но тот, вместо того, чтобы просить о прощении, умолял продолжать и становиться злее с каждым вздохом. И теперь вампиру казалось, что это не он, а его сейчас наказывают, порабощают с каждым омерзительно сладостным стоном и заставляют склониться еще ниже под гнетом проклятой власти. Он не сдался цепям, не сдался промозглому ветру, не сдался страху и миру, который использовал его, не желая принять. Кровь… Кровь все испортила. Этот яд, от которого зависело все, и которого у него теперь было столько, что хватило бы до самого конца. Дэймос терял сознание. Нервы не выдерживали, затухая после ярких взрывов наслаждения. Юноша давно уже кончил и теперь с трудом хватался за тончайшую грань реальности, страшась провалиться во тьму… и больше не вернуться. - Жан… - одними бледными губами выговорил он, закрывая глаза, - я… я не хотел… Тело было все еще очень горячим и упоительно живым. Кровь, от которой не несет смертью и скотным двором – лучший из всех запретных плодов. Жанвель не останавливался. Придерживая Дэймоса двумя руками, он входил в него, чувствуя, как сжимаются мышцы вокруг его члена. Оргазм был упоительным. Упав на пол, он накрыл собой юношу и поцеловал, пытаясь заставить влажные губы ответить. Но те не двигались. Хрипло выдохнув, он втянул ноздрями теплый воздух. Его воспитанник, а теперь и любовник, был жив. Кровь уже перестала течь из раны, хотя вампир все еще чувствовал ее запах. Он привстал, пытаясь привести мысли в порядок. Перед ним лежало обмякшее тело юного лорда, слабое дыхание которого еле пробивалось из окровавленной груди. Жанвель замер. Ему не хотелось его спасать. Чувство вины давило на сердце, но ему вполне успешно противостояло желание избавиться от главной проблемы. «Быть может, оставить его так?» - рассеянно подумал он. Но что-то его остановило. Возможно, остатки благородства, которые все еще жили в нем. Возможно, что-то, отдаленно напоминающее привязанность. В конце концов, эта маленькая человеческая тварь успела стать его тварью, за которую он был в ответе. Внезапные воспоминания нахлынули на него, и у Жана попросту не хватило душевных сил им сопротивляться. … дом, в котором он служил. Ему двенадцать. И он по уши влюблен в человеческую женщину. Родители отдали ее за владельца трех прибыльных шахт, в надежде, что маленькая баронесса из разорившейся семьи не умрет с голоду на севере. Она ходила по тускло освещенному, холодному поместью, куталась в шубы из песцового меха, и плакала, стоило ей только увидеть за окном ледяную пустошь вместо цветущих садов родного дома. Черные кудри оттеняли ее бледное, часто печальное лицо, и Жанвель считал ее самой красивой женщиной в мире. Он пытался ее развлекать, но единственное, что ему удавалось – так это вызывать у нее насмешку своим неумением читать и писать. - Госпожа, а красиво ли на юге? – спрашивал он, принося ей горячее вино. - Очень, - тихо отвечала она, с ногами забравшись в кресло у камина и прячась в мехах, - так, как тебе и не снилось, маленькое чудовище. Она называла его так – беззлобно, печально, больше от беспомощности, чем от желания обидеть. Он понимал это. Но вместе с тем что-то внутри него каждый раз переворачивалось, заставляя его вспоминать о том, что они из слишком разных миров. - Там цветут розы, и деревья высокие… Мы с моей няней так любили читать под раскидистыми ветвями дуба в нашем саду! В этот момент в ее темных глазах вспыхивало что-то очень теплое, чего он практически никогда не видел в глазах собственной матери. Это чувство она называла любовью, и Жан верил ей, верил так, как не верил больше никому. Однажды из ее книги выпала бабочка. Засохшее цветное создание, попавшее туда случайно вместе с бутоном цветка. Жанвель увидел ее и еще долго думал, что это тоже цветок – только без листьев и стебелька. Она объяснила «маленькому уродцу», что это не растение, а такое маленькое прекрасное существо, обитающее на юге. - Я никогда не видел такого, - ответил он, любуясь яркими крылышками. - Конечно же, ты их не видел. Здесь слишком холодно даже для деревьев. Бабочки и насекомые живут там, где тепло. Намного теплее, чем здесь… За те два года, что он провел в их доме в качестве прислуги, Жанвель успел узнать многое об Империи и о внешнем мире. Он мечтал вновь показать ей его, мечтал привезти ей столько этих чудных волшебных существ, сколько не поместилось бы ни в одной книге. И тогда он сбежал, в надежде однажды вырасти и вернуться. Тогда он еще не знал, что через три года она умрет, воткнув себе нож в сердце. - Бабочки не выживают на севере, маленькое чудовище… И эта не выжила. Не дождавшись первого луча солнца, который вновь растопит лед, она просто замерзла, оставшись в одиночестве на краю мира… Жавель глядел на Дэймоса. Слабый хрупкий человек. Такой же хрупкий, как и вся его энтомологическая коллекция. Вампир укусил себя за запястье и, подождав, когда густая, невидимая во мраке кровь медленно поползет из раны, приложил руку к остывающим губам. - Пейте, мой лорд, пейте. Вам это сейчас нужнее. Растолкав его, гувернер заставил Дэймоса глотать. Тот не совсем понимал, что происходит, и сначала пытался отпереться, но, поняв, что рядом находится его горе-учитель, успокоился. - Я хочу спать, Жан… - прошептал он, утыкаясь лбом в его плечо. - Конечно, мой лорд, - тихо ответил тот, - сейчас. Он развязал его руки и, подхватив воспитанника, прижал к себе. Тот снова закрыл глаза и почти перестал дышать. Жанвель слушал его сердцебиение, пока нес наследника до спальни. Уложив его на кровать, он переодел его в ночную сорочку. Вампир собирался уходить. Он вовсе не хотел оставлять в библиотеке следы их бурной ночи, но юноша, по всей видимости, имел на него свои планы. Слабо ухватившись пальцами за его запястье, Дэймос потянул на себя. - Не уходи… Мне страшно… И… и очень холодно. «Потому что вы потеряли много крови», - мысленно ответил вампир. Но все же подчинился. Осторожно подвинув его, он забрался под одеяло и мягко обнял. Тот вздохнул и чуть приоткрыл рот, тяжело дыша. «Начнется лихорадка, - вновь подумал Жан, с тоской думая о последствиях, - и если не отравится моей кровью, то будет жить…»