Введение в энтомологию для юного лорда

Врата проехали ночью, тогда, когда Жан уже спал в отведённом ему одному вагоне. Только красноватые отблески электрических огней мелькнули за окнами, обозначая рубеж цивилизованного мира. Дальше, за башней аванпоста начиналась бескрайняя снежная пустошь, в тумане которой, словно призраки, вставали стены заводских укреплений. Вампир разглядел их силуэты на горизонте, когда подъезжали к последнему городу. Поезд встал тяжело, звеня колесами и пуская искры в закопченный снег. Его тошнило. За трое суток у него было время, чтобы смириться с собственной участью, но все же оказаться здесь вновь, спустя двадцать лет было практически невыносимо. Фридер зашел через полчаса после того, как Жан проснулся. В роскошной песцовой шубе и с тростью, он походил на самого Императора, разве что только глаза были полны истинно человеческого нервного недовольства. Герцог заглянул в окно и, поежившись, сел в кресло напротив кровати. — Вы мерзнете? — поднял бровь Жан, почти насмешливо. — Вам, как я погляжу, очень весело. — Я дома, если можно так выразиться, — тот моргнул единственным глазом, — и чувствую себя соответственно. — Ну да, ну да, — рассеянно покивал его собеседник, — конечно, вам, вампирам, даже такой мороз ни по чем. Минус сорок три, кажется. — Тепло, — рассмеялся Жан, — к северу упадет. — Одевайтесь быстрее, — поморщился Фридер, — нас ждут в ратуше. Вот, вам приготовили. — Мундир? — Вы посланник Императора, — раздраженно бросил тот, — привыкайте носить нормальную одежду. И… повязку не забудьте, ни к чему этот натурализм. — Проще было бы подарить мне новый глаз. — оскалился Жан, но тотчас же сник под пристальным взглядом герцога. — Не советую вам скалиться на руку, которая мало того что кормит, так еще и держит вас над пропастью. Если вдруг вы решили, что у вас появилась власть — напрасно, у вас ее нет. Вы лишь выполняете свои условия договора, в обмен на жизнь. Он кивнул, не желая больше спорить. Повязка не шла ему совершенно, превращая не то в бандита, не то в уродливого пирата. Много лучше, по мнению самого Жана, было просто закрывать глазницу тканью или волосами, чем столь очевидным способом демонстрировать увечье. Черный мундир тоже не сидел — вампир был слишком худым для этого. Он был бы счастлив идти в своем стареньком сюртуке, но его не было, так же как и всех остальных его вещей. Если бы он мог, то с радостью бы разбил зеркало, смевшее показывать его таким жалким уродцем. Но вместо этого он лишь набрал воздуха в грудь и криво улыбнулся, обнажая клыки. Из поезда вампир вновь вышел под конвоем, но уже сплошь из белых шуб. Императорский батальон, холеные офицеры в высоких шапках из короткого черного меха, в котором утопают золотые кокарды-солнца. Лица напряженные, полные скрытого непонимания. Каждый из них счастлив был бы оказаться теперь на юге, в самой гуще битвы, средь дыма, пороха и огня, за которым проглядываются башни южных городов. И Жан понимал их, понимал, как никто другой. Город вставал из льда на фоне фиолетовых сумерек, стылых и промозглых от ветра. Полярная ночь наползала на него с севера, принося пахнущий разрядами молний воздух. Никто не чувствовал этой тончайшей примеси… никто, кроме вампиров. Их здесь было много, и все они чем-то походили на Жана. С красноватой, грубой кожей, выстуженной на морозе, с косами и хвостами бордовых волос, и глазами, почти черными в это время года. Они были чуть ниже, чем он их запомнил. Среди них были и женщины, и дети, почти не одетые, по сравнению с людьми. Мимо, с ужасом оглядываясь на него, прошли несколько рабочих в форме сталелитейщиков — грязные и оборванные, они смотрели на Жанвеля в мундире как на живого бога. Герцог поморщился, но приказывать ничего не стал, позволяя тем вдоволь насладиться зрелищем. Ратуша, высокое обледенелое сооружение из толстого камня возвышалось на широкой площади. Редкие фонари освещал все подходы к ней и немногочисленные жилые дома местных баронов, предпринимателей и госслужащих. Глядя в золотые и теплые окна, вампир вдруг почувствовал неприятную, ноющую боль в груди. Ему вспомнилась вся прошлая жизнь, и он ощутил неизбывную тоску по тем редким мгновениям, когда ним все еще пребывала иллюзия собственного благополучия. Когда он сидел у окна в своем маленьком кабинете, пока маленький Дэймос играл в саду, среди буйно цветущих роз… … Чернила кончались и нужно было открывать новую банку. Жанвель откинулся на спинку кресла и оглядел свои труды. Да, это было чудесно — работать в разгар летнего дня, когда дом хранит приятную прохладу. Маленькая капустница залетела к нему и села на перо, медленно хлопая крылышками. — Жан! Жан! Услышав детский голос, он высунулся в окно и махнул рукой. Дэймос стоял внизу и держал что-то в руках. — Я поймал птицу! — Отпустите ее, мой лорд! Зачем она вам? — Я хочу поиграть! Пусть живет у нас! Птица оказалась свиристелем с подбитым крылом. Не выдержав допроса, наследник Кастанель признался, что сам подбил его из рогатки, но потом пожалел и решил оставить у себя. Вампир лишь вздохнул, с трудом отбирая у ребенка живую игрушку. — Вы не в меру жестоки, мой лорд. Не слишком хорошее качество для будущего десницы. — А я не буду десницей, — парировал тот, — я буду пиратом, дурак. А пираты не хнычут по пустякам. — Разве вам было бы не больно ломать руку? — Я — другое дело! Я человек, а это птица! Она неживая! У нее нет души! Это как сорвать цветок, или муху прихлопнуть! И вообще, как бы я ее тогда поймал? — А зачем вам понадобилось ловить эту птицу? — Чтобы она жила у меня в клетке и пела для меня. Синие глаза, огромные, чистые, как сапфиры, уставились на него, и Жанвелю было нечего им противопоставить. Беспроигрышный ультиматум, выставленный штыком — требование любви, безоговорочное и отчаянное. — Птица не будет любить того, кто сломал ей крыло и посадил в клетку. И, боюсь, петь для вас она точно не будет. — Нет! — фыркнул Дэймос, чуть не плача. — Будет! Будет! Будет! Я лорд, я приказываю ей! Я хочу, чтобы она пела для меня! — Так вы лорд или пират, уважаемый наследник Кастанель? — Я… Да ты дурак! Тот растерялся от поставленного вопроса и, шмыгая носом, выбежал из его каморки. Жан прислушался к звукам, и услышал, как чирикает птица — видимо, тот все-таки отпустил ее. «Сломал и выбросил. Человеческое дитя…» Он обернулся к герцогу. Старый, по серкам людей, сухой разочаровавшийся во всем. Внутри него такой же мальчишка, который тоже долго кричал о своих желаниях, до хрипоты, но в конце концов устал и замолчал навсегда. Человек чужой воли и железного стержня. Опасный человек. В ратушу он вошел со страхом. Даже спустя двадцать лет вышколенный страх перед господским ломом работал, как часы, включаясь, когда требуется. Опустив голову, он прошел по дорогим коврам в главную залу на третьем этаже, сопровождаемый де Рейном. Удивительно, но встретили их не то чтобы официально. У большого камина, спинами к нему, вдоль длинного стола сидели люди в шубах и мундирах, курили, пили вино и передвигали флажки на карте северной части Империи. — О, вы как раз вовремя, герцог. — Майзель, как всегда, полон острот! — тот усмехнулся. — Позвольте представить вам исключение из правил — наше чудо, господин Жанвель Камю, выходец из пятого округа. — Шахты! — выкрикнул кто-то. — Да-да, именно, оттуда. Он-то и поможет нам, господа. — Говорить-то хоть умеет? — с сомнением протянул человек с пышными бакенбардами. — Вполне, благородные господа. — Жан постарался улыбнуться так, чтобы клыков не было видно. — Хм. Но я до сих пор не уверен в этом, Фридер. Не подумай, я вовсе не желаю оспорить Высочайшую волю, но… не кажется ли это слишком… опасным? Это все равно, что посылать раба утихомирить таких же рабов, как он. Они или сожрут его, или он примкнет к ним. — Господин Камю знает все риски, но готов служить Империи даже на таких условиях. Герцог подвинул стул и тоже сел за стол, подпаливая сигару. — Позвольте узнать, какая у меня программа? — спросил Жан после некоторого молчания. — Это будет зависеть от округа, который вы посетите первым… Собрание Жанвель покинул уже под вечер — глубокой северной ночью. Ему выдали все распоряжения, тексты, еще раз напомнили его место, и отправили под конвоем во второй округ — самый «тихий» из всех, чтобы посмотреть на реакцию. Так начался его иллюзорный путь… Ночи севера долги и утомительны, для людей, по крайней мере. Вампиры же видят особое очарование в том, что мир так надолго предстает перед космической бездной нагим, без дымки солнца и тумана. Свет звезд и их музыка, камертоном танцующая по струнам где-то в глубине души — вот что значит ночь для вампира. Жанвель начал ловить себя на мысли, что теряет память. Двадцать лет, проведенные среди людей, практически стерлись за три месяца его пребывания дома. Он забрался так высоко, как не забирался еще ни один из вампиров и… был абсолютно счастлив. В распахнутом мундире, снятом с плеча одного из мертвых конвоиров, он стоял в дверях своего нынешнего дома, в котором поселился три дня назад, перед самым восстанием, и пил вампирскую кровь. Мораль растворилась для него в тот момент, когда он предал себя и добровольно продал из-за страха исчезнуть, поэтому теперь для не существовало границ вообще. Жанвель ежедневно глядел, как убивают таких, как он, и не чувствовал практически ничего. Только … опустошительную свободу и невыносимый жар в груди. — Господин Камю, мы схватили семерых бунтовщиков! Трое вампиров, прикормленные и такие же слабые духом, как он, примчались к порогу и криво склонились, подражая человеческим слугам. Жан зевнул и клацнул зубами. — Сейчас приду. Будем проводить исповедь, так? — А нам что-нибудь достанется? — по глазам видно — голодные. — Конечно. Мне сердце, вам — все остальное. Во славу Императора! — Во славу Императора! — хором повторили те. Жанвель вернулся в комнату и, поставив бокал на пыльный деревянный стол, вытащил револьвер из кобуры, висевшей на стуле. Проверил наличие пуль. Вздохнул. Придется писать еще одно письмо герцогу, чтобы выслал оружия… и солдат. Месяц обещал выдаться непростым. — Где они? — В складах южной части города! С ними два офицера и десять солдат Императора! — А, ясно. Пешком бежали? — Нет, — вампир замотал головой, — автомобиль… — Украли? — Нет! — Да ладно, украли так украли, на место вернуть не забудьте. Но пока он нам нужен. Где он? Автомобиль оказался припаркован за углом того небольшого жилого комплекса, рассчитанного для людей. Трехэтажный дом, с трудом смахивающий на особняк, был, к удивлению, единственным приличным зданием в этой точке. Жан покинул его и вскоре уже наслаждался ледяным ветром, бьющим его колким снегом прямо по лицу. Крыши у автомобиля не было, и он только мог догадываться о том, что с ней случилось по дороге. Его привезли к складам сырья, которое должно было отправляться в соседний округ, на сборку, но это было временно невозможно по причине восстания. Огромные листы металла, ящики с отлитыми деталями, стоявшие, словно гигантские пирамиды под металлическими клепаными сводами… А на полу, под тусклым желтоватым светом ламп — связанные и побитые вампиры. Кивнув серым шинелям, он подошел к ним и, присев на корточки, потянул одного из мятежников за волосы. — Все кончено. Вы проиграли и пролили много чужой крови. Не раскаиваетесь? — С… с чег-го бы мне раскаиваться, людская подстилка?! К…как ты вообще мог?! Ты же … — Вампир? — Жан вздохнул. — Ну я же не идиот. Это не взаимосвязанные вещи. Предлагаю вам сдаться и отказаться от дальнейшего сопротивления. Выйти к народу, и… — И объявить о том, что мы засунули голову в жопу, как ты, урод?! Подавись, сука! — Вам сократят срок, если сдадитесь. — Нет! Лучше сдохнуть, чем прогибаться под этих тварей! Люди не привыкли, чтобы их называли «этими тварями», поэтому один из офицеров, не дожидаясь приказа, выстрелил в вампира. Остальные задергались. — Вот. О чем я говорил, — устало вздохнул Жан, — вам бы хотелось, чтобы мир был другим, но он таков, каков есть. А вы… вы не сможете ничего изменить. Так не проще ли отказаться от борьбы? Но ответа не было. Они ненавидели его так же, как и тех, кому вынуждены были служить. И он не мог их осуждать. Наоборот, он бы с великим удовольствием присоединился к ним, если бы дуло винтовки не утыкалось прямо ему в затылок. Поэтому все, что ему оставалось — успокоительная ложь в первую очередь для самого себя. — Убейте их всех… — тихо закончил Жанвель, поднимаясь, — завтра выйдем с их головами на трибуны и я снова расскажу им условия. — Что-то это не очень действенно! — рыкнул офицер, но вампир проигнорировал его. Они очень устали за три месяца, но все же… …это были лучшие три месяца в его жизни. «Глупые создания. Они борются за свободу, хотя знают, что это не приведет ни к чему, кроме смерти. Но, может, они просто не видят другого выхода?» Жан глядел на полуночный город, выхваченный из мрака редкими вспышками фонарей, и думал о том, что, когда все это закончится, он попросит оставить его здесь. Хотя, возможно, его захотят вернуть на юг, но он сам не захочет. Потому, что эти месяцы борьбы, стонов и боли дали ему ясное понимание того, что в человеческом мире вампиру делать нечего. Их пути не должны пересекаться, и то, что однажды ему удалось всех обмануть, было не более, чем иллюзией. Он сел в автомобиль, отдав последние распоряжения насчет бунтовщиков. Его целью было сохранить как можно больше вампиров, чтобы быстрее возобновить работу предприятий. Следовало еще послать герцогу и совету баронов севера отчеты с просьбой выслать подкрепление — люди слишком быстро ломались в таких условиях. Жан решил ехать один. Разговоры с мятежными собратьями действовали на него угнетающе, так, что после этого ему хотелось надолго уединиться. Он неспешно полз, тарахтя мотором в морозной тиши остановившегося города-завода, состоявшего сплошь из бараков и объединенных предприятий. Как вдруг на его пути возникла странная укутанная фигура, появившаяся буквально из ниоткуда. Он привычным движением перезарядил револьвер и, выйдя из машины, подошел к незнакомцу. Его уже семь раз пытались убить, и все тщетно — опыт жизни с в столице делал из него опасного противника, так как вампиры не привыкли ожидать друг от друга подлости и мухлежа. — Кто ты? — Жан… Такой странно знакомый голос… Охрипший немного, донесшийся из толщи тумана… …Розы, упоительно пахнущие розы, свет бликов на окнах, теплый хлеб, чернила и маленькие бабочки, садившиеся на кончики перьев. Мягкая игривая улыбка из-под черных локонов и требовательные прикосновения. Его увлекают для поцелуя, и он не может сопротивляться ему нисколько… Его маленький капризный лорд… Может быть, только ради него он бы захотел вернуться? Жанвель застыл, пытаясь привести мысли в порядок. Конечно, ему послышалось. Откуда бы здесь, на крайнем севере, там, где радужные огни скоро запляшут над трубами, взяться такому хрупкому и нежному созданию, как… Впрочем, сначала следовало проверить. Он быстро наклонился и, не убирая револьвера, заглянул в лицо того, кто так опрометчиво завладел его вниманием. И в тот же миг на него уставились огромные, болезненно-горящие сапфировые глаза на изможденном лице, тронутом обморожением. Синие губы дернулись в истерической ухмылке, и Жан, справившись с оцепенением, тотчас же их поцеловал. Это был Дэймос. Тот самый Дэймос, юный лорд Кастанель.