Введение в энтомологию для юного лорда

Люди не переставали удивлять Жанвеля. В особенности, его воспитанник. Тот, которого он знал под именем Дэймоса, и тот, кого он теперь отпаивал своей кровью у камина, был одним и тем же человеком. И тем удивительнее было смотреть на то, как он изменился. И дело было даже не в грязных, сальных волосах, и не в шрамах и синяках, во множестве покрывших юное лицо, и не в отмороженных ногах, а в глазах, постаревших на много лет. Это было так странно — казалось, время для них пробежало по разным сторонам, и внезапно свело их в одной точке. Сорокалетнего Дэймоса и семнадцатилетнего Жана. И это было так же немыслимо, как распустившиеся под полярными звездами нежные бутоны роз. У вампира отчего-то тряслись руки. Может быть, от страха. Или еще от каких-то чувств, в которых он не мог разобраться. — Мой лорд… Зачем? Ответьте лишь на один вопрос — зачем? Тот приподнялся в кресле и, разлепляя свинцовые веки, спокойно сказал: — Я искал тебя. Это было не так-то просто, Жан. — Зачем? Я уже покойник. Зачем я вам нужен? Тем более здесь, где вам опасно находиться попросту потому, что вы можете замёрзнуть насмерть, или быть убитым по ошибке. — Я знаю. Но в столице меня ждет то же самое. Сразу после того, как тебя увезли, меня тоже отправили… но в другую сторону. И я знаю зачем. Меня тоже хотят убить. Быть может, я бы испугался, если бы у меня не было цели. А так… я просто сбежал. Совершенно глупым способом. И чтобы добраться сюда, мне пришлось отказаться от своего имени, от своего прошлого и от всего остального, кроме тебя. Можешь избавиться от меня, если хочешь, и отчитаться моему отцу. — Идиот… — горестно усмехнулся вампир, падая на колени перед его креслом, — какой же ты идиот, мой маленький глупый лорд! Знаешь ли, чем я вообще занимаюсь? — Знаю. О тебе много говорили. Ты стал знаменитостью за эти месяцы… особенно среди вампиров. Многие тебя ненавидят и считают продажной шкурой. Я тоже. Мог бы хотя бы сделать вид, что борешься. — Я пью кровь своих собратьев, ем то, что остается от расстрелянных мятежников, заставляю солдат Императора делать за меня грязную работу и даже не раскаиваюсь за это. Ниже падать уже некуда, Дэймос, я опустился на самое дно и наконец-то обрел покой. Тот вдруг расхохотался, так, что из синих глаз брызнули слезы. — Мне кажется, это связано с диетой и сменой климата. Тебе здесь намного лучше. Ты… очень хорошо выглядишь. Даже не похож на труп. — Забавно, да? Но вот тебя потрепала дорога. — Бывает. Впервые мне пришлось столько ходить пешком… Как хорошо, что ты подсадил меня на вампирскую кровь, без этого бы я не выжил. — Всегда пожалуйста. И они замолчали, не зная, о чем еще говорить. Жанвель глядел на Дэймоса, больного и уставшего, с запавшими глазницами, и на свои отливающие здоровым багрянцем руки. Вздохнул. Затем медленно приподнялся и снова поцеловал юношу. — Мой лорд… Как же мне не хватало этого. — Мне тоже. — улыбнулся тот и бесшумно заплакал. В постель они легли вместе. Дэймос все еще мерз, поэтому Жану пришлось покрепче прижать его к себе и беспрерывно целовать. Это не слишком помогало, но в конце концов тот заснул. Вампир же долго лежал без сна, взбудораженный возвращением воспитанника. Впрочем, можно ли было ему его так называть? Тот теперь был лишь одним из людей, одним из многих, ради кого он убивал… Но в происходящее все еще верилось с трудом. Дэймос не был способен на такой подвиг, и уж точно бы не решился на него, если бы с ним не произошло нечто настолько противоестественное, что сломало бы его окончательно, заставив стать чем-то другим. — Прости за то, что я лишил тебя глаза. Тот глядел сквозь полумрак на вампира, и, по-видимому, сожалел. — Ничего, мой лорд, я привык. Мне это почти не мешает. — Не называй меня так больше, Жан, — тот вздохнул, — меня лишили титула и статуса. За все. За тебя, за мои выходки, за… за побег. Я узнал об этом из газет. И за мной уже выслали убийц, я это знаю. И… и я снова сделал это… — Что сделал? — Доставил тебе страдание. Они ведь придут сюда, рано, или поздно… Жан молча вытащил из-под подушки заряженный револьвер и молча же выстрелил в потолок. На них посыпалась штукатурка и пыль. — Я готов. Уже три месяца как. Я каждый день выхожу на трибуны, и каждый день я кого-то убиваю Императорским именем. Мне все равно, Дэймос. — Ты изменился. — Да, наверное. Я ощутил запах свободы перед концом. — Я тоже. — Больше всего не ожидал от тебя… Что у тебя хватит духу дойти до севера. — Как видишь, хватило. И даже не будешь спрашивать, зачем я совершил такую глупость, зачем пришел к тебе? Не хочешь, чтобы тебя оставили в покое? — Нет. Мне незачем охранять тебя как лорда, я больше не являюсь тебе гувернером. Я — оружие, ты — жертва охоты. Все стало намного проще. — Но я все так же раздражаю тебя, разве нет? — На войне это уже не имеет значения. Жанвель склонился над юношей и прижал к себе. Тот закрыл глаза, улыбаясь, и утыкаясь лбом ему в грудь. Вампирская рука скользнула по согревшейся наконец щеке, чуть ниже, и забралась под одежду, касаясь ключиц. — Ты меня убьёшь? — тихо спросил тот. — Нет. Я сытый. — ответил Жан и вновь подарил юному лорду поцелуй. Это было спонтанное действие для обоих, но, вероятно, без этого они не могли до конца узнать друг друга. Слишком сильно они изменились, чтобы поверить в реальность происходящего. Жан впервые не чувствовал туманящих позывов оторвать кусочек от человеческой плоти, Дэймос впервые не боялся. И между ними воцарилась невозможная прежде тишина, ставшая основой. Вампир медленно раздел его, и понял, как тот исхудал. Видимо, не умея позаботиться о себе, юный лорд претерпел весь спектр человеческих страданий, и впервые Жану стало… нет, не жаль его. Он ему сочувствовал, так же, как самому себе. — Ты смотришь на меня с испугом, — рассмеялся тот, запрокидывая голову, — я слишком изменился? — Да. Ты повзрослел. И постарел. Как быстро меняются люди… — И вампиры. Я бы никогда не узнал тебя первым. Вы слишком похожи… — Точно. Ты же не помнишь, как я пахну. — А ты помнишь? — Конечно. Я запомнил твой запах еще в момент нашей первой встречи. И он опустил голову, вдыхая его со впалого живота. Впервые Жан ощутил желание. Чистое, не разбавленное голодом, ненавистью, страхом, а просто желание соединиться с кем-то. «Так вот, как они живут» — подумал он. Дэймос ему поддавался. Но не слишком активно — сил у него попросту не осталось. Однако Жан видел, сколько удовольствия тому причиняет каждое прикосновение, и спускался все ниже, ощупывая губами горячий член. Он немного развел длинные ноги юноши, и опустил голову, слушая, как тот рвано дышит. — Быстрее… — выдохнул он, напрягаясь. — Я-я… я сейчас… Но Жан не дал этому случиться — он приподнялся, и, отвлекая Дэймоса поцелуем, вошел в него, вдавливая запястья в кровать. Это была счастливая ночь для них обоих. Поистине счастливая. Но вместо рассвета Жанвеля разбудил офицер, вошедший прямо в спальню и грубо напомнивший о его обязанностях. — Встаю, Швейн, встаю… — Это кто? — тот указал перчаткой на черные кудри, торчавшие из-под одеяла. — Мой любовник. Доброе утро, ты, как всегда, предельно любезен. — Любовник?! Тот зычно расхохотался, глядя на вампира светлыми глазами, глубоко посаженными в красном от мороза лице. — Что смешного? — Да Горгров мне проспорил пол сотни! Все-таки ты не чахлый девственник! — Понятно теперь, как вы развлекаетесь в свободное время, — фыркнул он, — так… Ставлю вас в известность, что он — человек. Его нужно кормить, желательно не теми помоями, которые едите вы, понятно? И не спаивайте его. Я об этом узнаю. — С чего такие привилегии? — удивился тот. — Нас приставили лично к тебе, и за твоими шлюхами досматривать мы не обязаны. — Ты будешь это делать, — с какой-то особой интонацией произнес вампир, — беспрекословно. — Иначе что? Герцогу нажалуешься? — Нет, — тот усмехнулся, наставляя на офицера револьвер, — иначе… минус один Швейн Зебровски. А герцогу де Рейн я скажу… скажу, что тебя подстрелили мятежники. Тот долго стоял, молча глядя на него, после чего медленно кивнул. — С тобой удивительно легко иметь дело. — хмыкнул Жан. Перевернувшись, он еще раз, напоследок, поцеловал спящего Дэймоса прямо в макушку. — Одевайся. Пора ехать. — Сегодня посетим второй оружейный комплекс? — Вчера там снова вспыхнула стачка. Я запросил подкрепления. — Будем надеяться, что оно подоспеет вовремя. Жан накинул на плечи мундир — сегодня ему было жарко, так что он даже не застегивал его. Зато вот Зебровски, стоило им только выйти из дома на улицу, тотчас же начал дергаться и орать ругательства — минус шестьдесят три сложно было назвать комфортной температурой. Еще трое солдат безуспешно возились в обледенелой машиной — за ночь та вымерзла полностью, и теперь отказывалась заводиться. — И так со всеми! Чем дальше мы едем, тем более бесполезными становятся эти желязяки! — один из них с силой пнул автомобиль, с которого скололся кусок льда. — Нужно нагреть ее. — флегматично заметил Жан. — Нужно было слить из нее масло и бензин прежде, чем бросать ее здесь! Кто был ответственен за это?! Жанвель не желал принимать участия в их разборках, а предпочел потратить время с пользой. Быстрым шагом обойдя округу, он обнаружил в гараже, примыкавшем к особняку, здоровый снегоход на угле. — Я нашел нам замену! — выкрикнул он, разглядывая издалека укутанных в серое солдат, топтавшихся вокруг побелевшей машины. — Только тут кому-то придется поработать кочегаром! Дэймос проснулся поздно, хотя в спальне все еще было темно. Он немного согрелся, омобенно после прошлой ночи, когда… Это было похоже на сон, на один из тех снов, которые преследовали его всю дорогу. Когда он впервые вынужден был спать под открытым небом, и под боком неизвестного ему человека, от которого несло, как от свиньи, потому что иначе он бы просто сдох с голоду… И почему-то именно в такие ночи ярче всего вспоминался вкус шампанского, переплетенный с поцелуями, ласкавшими его под самыми полами кружевной блузы в сонме свечей. Только это помогло ему пережить весь тот ад как один нелепый кошмар, несопоставимый с реальностью. «Однажды мне приснилось, что я отдался первому встречному за хлеб, и однажды меня убили, потому что я лорд…» Эту мысль так сложно принять, что он отодвинул ее в самую глубь сознания и до сих пор не решался доставать, потому что знал — за ней только тьма безумия и горечи от осознания собственного несчастья. Но кое-что все-таки ему удалось, каким бы абсурдом это ни казалось в начале пути. Он нашел своего вампира, и тот даже не прогнал и не оттолкнул его, как можно было ожидать. Вероятно, от этого было страшнее всего. Жанвель изменился так сильно и резко, что от этого становилось не по себе. И то, что тот больше не был тем Жанвелем, к которому он был искренне привязан и которого искал три месяца, наводило на мысли о бессмысленности всего происходящего. Но и из альтернатив у него была только одна — смерть. Дэймос сел в кровати, чувствуя, как тепло покидает тело. На самом деле даже в самом доме было до невозможности холодно, и он практически не чувствовал рук и ног. Но это было таким ничтожным неудобством по сравнению с предыдущими днями, что он даже не заплакал и не пожаловался, а только вздохнул. Забравшись обратно под одеяло, он вообразил себя в своей постели, дома, там, где под окнами цветут розы и где вампир, постукивая мелом по доске, что-то записывает. А он лежит и думает, как было бы чудно сейчас немного сыграть в его любимую игру на оголение, чтобы с него медленно стянули одежду… «Я не должен этого делать, мой лорд… Ничего, я разрешаю. Ты ведь должен заботиться обо мне? Так позаботься!» И тот послушно стягивает с него чулки и расстегивает пуговицы рубашки, открывая белую грудь, целует ключицы, нежно, осторожно… И красные глаза горят рубинами в лучах солнца, в комнате немного душно и пряно, пахнет розами и совсем чуть-чуть — потом. Рука опускается вниз, ласкает член, сжимает его в сдерживаемом предвкушении, и губы шепчут что-то глупое, оправдательное. «Ах, развратный юный лорд соблазнил чопорного гувернера!» Красное вино, терпкое и будоражащее, как соитие душной летней ночью у открытого окна. Он стонет, чувствуя, как в него входят и как сжимается все естество от каждого толчка, как вампир смущенно краснеет, и от этого удовольствие еще сильнее бьет в голову… Чудесный летний сон. И как в конце, на рассвете, тот стоит перед ним на коленях и целует, целует руки взахлеб, словно боится упустить хоть миллиметр мягкой кожи своего маленького лорда. Поднимает свое бледное лицо, такое чистое и суровое, и ему, Дэймосу, так смешно от этой не испорченности во взгляде… Он открыл глаза и увидел Жана в крови, с распоротым плечом и рассеченной губой. Словно поднятый труп, он стоит в серой шинели на плечах над ним, и смотрит так, будто не видит перед собой никого. Дэймос все же уснул и не заметил, как прошел целый день, и его «чопорный гувернер» вернулся, облаченный в запах крови, пороха, дыма и химикатов. От этого его затошнило и юношу чуть не вырвало. Он прикрыл глаза, в надежде, что ужасное видение исчезнет, но в этот миг ледяная рука схватила его за запястье и дернула вверх. — Ай! Мне больно, Жан! — пискнул он, вздрагивая от холода. Тот молчал, страшно и громко дыша. — Отпусти меня! Мне правда больно! Тот словно не слышал, продолжая держать его и смотреть сквозь него. Затем он вдруг заговорил, глухо, словно мертвец из преисподней: — Эта война не кончается, и она ваша, будьте вы все прокляты… Сколько еще ты захочешь, чтобы я убил, прежде, чем ты насытишься? — Я не понимаю! О чем ты говоришь?! — Я говорю о тех, кого размололи в пыль на сталелитейном заводе ради того, чтобы ты трахался на деньги, к которым не имеешь никакого отношения. И о тех, у кого нет права даже смотреть на кого-то вроде тебя, жалкая, бесполезная, глупая тварь. Эти слова, сказанные спокойно, словно бы обращенные вовсе и не к Дэймосу, а к кому-то другому, внезапно открыли ему все то, чего он так упорно не желал замечать. Женвель никогда не был его домашним псом, ласковым и безобидным. Это был волк, и больше того — самый страшный и жестокий из всего волчьего племени. Он мог бы разглядеть эту ненависть гораздо раньше, если бы дал себе труд прислушаться хоть к кому-то, кроме себя, но теперь… теперь было поздно. — П…прости! — защебетал Дэймос, вырываясь и царапаясь. — Я не хотел! Я не виноват в этом! — Все такой же… — вздохнул Жан, отпуская его так резко, что тот упал на холодный, тронутый инеем пол, — глупый, жалкий… человеческий ребенок… Было ли в тебе хоть что-нибудь кроме фарфорового лица, похоти и красивых ног? — Д-да… Да! — вдруг вскрикнул тот, поднимаясь, и с размаху ударяя его по лицу. — РАЗВЕ ТАК СЛОЖНО БЫЛО ХОТЬ РАЗ ПРИТВОРИТЬСЯ, ЧТО ТЫ ЛЮБИШЬ МЕНЯ?! РАЗВЕ Я ВИНОВАТ В ТОМ, ЧТО ПОСМЕЛ ХОТЬ КОГО-ТО ПО-НАСТОЯЩЕМУ ПОЛЮБИТЬ?! РАЗВЕ Я ВИНОВАТ В ТОМ, ЧТО ТЫ ТАКОЕ ЧУДОВИЩЕ?! И тот… рассмеялся. Звонко и легко, словно бы на нем не было ран и крови, и грязной шинели с чужого плеча, и от него не пахло смертью и ужасом, как от развороченной винтовки, а только пылью книг и листков, исписанных тонким пером. Неужели это тот же самый Жанвель, который так старательно клеил бабочек в свои журналы, или с таким тщанием игнорировал все намеки Дэймоса? Неужели все это был один и тот же человек? Вампир? Какая разница? Дэймос готов был расправиться с ними обоими. Поэтому ударил Жана еще раз, и еще, чувствуя, как с каждым ударом становится все легче. А затем, когда тот уже мало походил на нормальное, психически здоровое существо, притянул к себе и поцеловал, чувствуя, как кровь смешивается с порохом на губах. Все произошло очень быстро. Вампир опрокинул его навзничь и задрал вверх шерстяную сорочку. Полы шинели упали вниз, закрывая их обоих грузом обоюдной лжи. Но в этот момент, кажется, ненавидя друг друга всей душой, они были по-настоящему счастливы, и было в этом нечто поистине восхитительное.