Благоприятная среда

      «Три дня небольшого дискомфорта» ещё не начались, а Кэйл уже готов лезть на стену — на четвёртый день после начала предтечки тело горело, а внизу живота всё переворачивалось, и укутаться полностью в хановы вещи почти не помогало.       За последние два дня Кэйл вообще почти не выходил из спальни. Ведущая на первый этаж длинная лестница для расплывающегося взгляда и подкашивающихся ног стала очень сложнопреодолимым препятствием, что, возможно, даже к лучшему — увидеть Чхве Хана тянуло до трясучки, и, возможно, именно к нему бы Кэйл и рванул, стоило бы ему оказаться в непосредственной близости от альфьего запаха, который, несмотря на отсутствие мечника, еще не успел выветриться с первого этажа.       Неимоверное усилие — приподняться на кровати на локтях, чтобы дотянуться до графина с водой и обнаружить, что он совершенно пуст. Чёрт.       Кэйл рухнул обратно в гнездо, и тут же глухо заскулил — за последние дни кожа, в особенности на груди, стала мучительно-чувствительной, и даже простого трения об одежду — достаточно, чтобы стало больно. Лучше вообще не шевелиться, но боли в животе просто не давали лежать спокойно, только тщетно ёрзать; казалось, что течка уже началась, и только невыносимее знать, что дальше — хуже.       Неподъёмный аппетит первых дней сошёл полностью на нет. Кэйл не мог заставить себя съесть и ложки супа, только ворочаться в постели и пить воду литрами, пока во рту, как и сейчас, бесконечно сушило.       Рывком он дотянулся до колокольчика на тумбочке, и всего два дзыня спустя ноздри обжёг запах Рона.       Дворецкий заменил пустой графин на полный, и Кэйл стремительными глотками осушил его наполовину. Немного воды попало мимо, и он зашёлся в кашле.       — Не спешите, молодой господин. — Рон погладил его по влажным от пота волосам. — Я налью ещё.       — Позови Чхве Хана, — только и проскулил Кэйл, тянущийся к прикосновению, — пожалуйста.       — Вы знаете, что это плохая идея. — несмотря на ласковый тон, рука на голове, к неудовольствию Кэйла, замерла, а в голосе прозвенела сталь. Рон ни за что не пустил бы к Кэйлу альфу.       Гон Чхве Хана — последнее, что им сейчас нужно, а он точно бы вспыхнул, окажись рядом течная омега. Им вообще крайне повезло, что этого ещё не произошло.       Чхве Хан с этим согласился, а потому сам вызвался на время течки Кэйла отправиться в деревню Харрис, заглядывая на виллу лишь рано утром и совсем ненадолго, просто чтобы убедиться — инстинкт альфы — что с Кэйлом всё в порядке. На расстоянии этажа, чтобы не спровоцировать гон, ведь Рон не пускал его даже на лестницу.       Розалин отправилась туда же. Хоть её альфьи инстинкты и выражены куда слабее, чем у Чхве Хана, перед течной омегой без пары все равны. Из альф в доме остался только Рон, который, так и не отказавшись за все эти годы от своей первой пары, не реагировал на феромоны других омег.       — Я н-не могу, Рон, мне нужно… — Кэйл всхлипнул на полуслове, почти не чувствуя, как рука дворецкого в попытке успокоить нежно массирует голову.       — Вам нужен покой, молодой господин, — Рон завернул дрожащего Кэйла в плед, из которого он выпутался в процессе своих метаний по кровати. — Поспите ещё.       Запах Рона совершенно не облегчал его состояния. Тмин только дразнил ноздри, ставя омегу в Кэйле перед фактом — это всё, что ты получишь. Кедр и хвоя словно совсем исчезли, хоть это и представлялось невозможным, учитывая, что гнездо состояло из вещей Чхве Хана более чем наполовину.       В попытке найти облегчение, он зарылся носом в плащ Чхве Хана, но запах лишь на мгновение успокоил, пройдясь тёплой расслабляющей волной по телу, и тут же тело снова напряглось — альфы рядом нет. Почему бросил? Неужели Кэйл недостаточно…       Его пробила крупная дрожь, и он глухо заскулил.       — Рон, — прошептал Кэйл, под пледом скрючившись в позу эмбриона, пока по бёдрам стекало горячее, — Н-н…       Рон стёр пот с его лба, сел на кровати и стал медленно поглаживать по спине и утирать начавшие собираться в уголках глаз слёзы.       Течка началась.       Сквозь спутанное сознание Кэйл прогнал Рона. Хотя запах близкого альфы и мог немного облегчить его нелёгкую участь, его влияние не настолько значительно, чтобы пересилить нежелание быть увиденным в течной горячке.       Всего через четверть часа смазка образовала под бёдрами лужу. Кэйл, в тщетной попытке ослабить жар внутри, без труда вгонял в себя по три пальца разом, по самые костяшки, но это вызывало только слёзы разочарования — подобное только дразнило, распаляло, и ощутить внутри вместо пальцев горячий распирающий узел хотелось почти до боли.       Следующие часы Кэйл только и мог, что метаться по кровати и плакать, пока тело словно выворачивало наизнанку, тщетно звать Чхве Хана и жалобно скулить, вслушиваясь иногда в глухое, не приносящее облегчения урчание Рона. Он не спал — бессильно падал в подушки, желая потерять сознание и не чувствовать внутри ноющей пустоты — лишь иногда, по ощущениям, пару минут дремал, но вскоре просыпался, даже сквозь сон чувствуя, как бесконтрольно напрягаются мышцы.       Кэйл проснулся в очередной раз. Не без труда разлепив зудящие опухшие от слёз глаза, смог разглядеть время на часах. Около полуночи.       Он попытался приподняться на локтях, но всё тело тут же пробило спазмом. Минимальной смены положения хватило, чтобы задница дёрнулась, и по бёдрам полило.       — Ч-чёрт, — всхлипнул Кэйл, тут же падая обратно на подушки. Слёз не осталось, но плакать всё равно хотелось — слишком мокро, слишком горячо; всего так слишком.       И ещё хотелось пить. Что неудивительно, учитывая, сколько жидкости за последние часы он потерял…       Поднять себя с кровати казалось непосильным испытанием, но в нём осталось достаточно гордости, чтобы не будить Рона для такой мелочи. Завёрнутый в белую шёлковую простынь, Кэйл напрягся. Рывком принял сидячее положение, чтобы дотянуться до графина с водой, но только поразился тому, что смог сделать это без лишних потрясений для организма и взял графин в руки, как тело вновь сжалось.       Ткань тут же насквозь промокла от новой волны хлынувшей смазки, а графин выпал из слабой хватки. Треск разбитого стекла заставил содрогнуться снова. Хлынули злые слёзы, и впору в голос разрыдаться — если бы только он не страдал от обезвоживания.       И, блять, нет, он не будет звать Рона. Течка — всего лишь течка. Она не делает его беспомощным. Однажды, в первый день в новом теле, Кэйл уже переживал её, и ничего. То, что эта немного сильнее, не означает, что он ничего не может сам.       Конечности, однако, попросту не двигались, как задумано. Мир шатался, и стоило хоть участку кожи оказаться на воздухе, как пробивал озноб, а при попытке завернуться в простынь плотнее ткань — гладкий шёлк! и всё равно — словно царапала чувствительную кожу, причиняя боль при малейшем трении.       Но может, от воды станет легче…       Попытка сделать шаг увенчалась некоторым успехом — хотя его, шатающегося, и впечатало в тумбочку, на ногах он устоял, хоть те и тряслись, как у новорожденного оленя.       Кэйл не нашёл в себе достаточно координации, чтобы обуть тапочки, и пошёл босиком, только чудом обогнув все осколки разбитого графина. Лишённый ковра пол в коридоре ощущался льдом, но действующий на ноги холод отрезвил, немного успокоил внутренний жар, позволяя дойти до лестницы без падений.       До лестницы. Которую он тысячи раз проходил. Которую он сможет пройти и сейчас, ну же, он десятки раз был в состояниях куда хуже.       Словно конфликтуя с мыслями, на третьей ступеньке собственное тело предательски покачнулось. Кэйл в последний момент успел сместить центр тяжести и упасть в бок, а не вперёд, и, чуть проскользив, уронить себя на перила.       Его тут же чуть не стошнило — хотя было бы чем — от резко хлынувшего в чувствительный нос запаха крови. При скольжении Кэйл умудрился ободрать предплечье, и теперь оно нещадно горело. Он вцепился в дерево до побеления пальцев, пока боль немного привела голову в порядок, а осознание падения помогло понять, что спускаться по лестнице дальше — не очень хорошая идея.       Кэйл попытался позвать Рона, но тело словно парализовало. Звук застрял в горле.       Чувствительный нос сперва почуял запах. Аромат кедра, сопровождавший его по пути ещё от комнаты, до этого слабый, вдруг сгустился, почувствовался на языке. Мышцы расслабились, ноги сами собой подогнулись, и Кэйл рухнул на ступеньки, руками всё ещё цепляясь за перила и осоловело моргая.       Входная дверь, на которую выходила лестница, со скрипом распахнулась, являя взору знакомую фигуру. Кэйл с секунду растерянно смотрел на такого же неподвижного, как и он, Чхве Хана; на то, как потемнели его глаза; и как яростно раздувались крылья носа.       — …Чхве Хан, — сипло позвал Кэйл, но на Чхве Хана даже такой тихий оклик подействовал, как спусковой крючок: он тут же подорвался с места, его запах накрыл с головой, и Кэйл не удержал удовлетворённого вздоха. Чхве Хан не пытался что-то сказать — лишь утробно урчал, и этот звук заставлял Кэйла только сильнее растечься по ступенькам, уронить руки с перил окончательно, и простынь немного сползла, оголяя плечо. Чхве Хан низко рыкнул, и в этот момент Кэйл почувствовал проскочившее в запахе альфы отчётливое беспокойство, а потом — как мир сместился, когда его подняли над лестницей сильные руки.       Не отдавая себе отчёта в том, что делает, Кэйл зажмурился, бездумно вжался носом ему в шею, где находились феромонные железы; тёрся об неё своей, жадно покрывая себя чужим запахом. Чхве Хан от этого вздрогнул, попытался отстраниться, но Кэйл, чувствуя это, тут же всхлипнул, и тот прекратил свои попытки, вместо этого крепче сжимая в руках и тоже жадно вдыхая. Разум затуманился, превращая Чхве Хан в размытое чёрное пятно.       А потому Кэйл пропустил, как над головой просвистел нож.       Чхве Хан, однако, нет, и потому его напрягшееся тело и злой рык заставили Кэйла испуганно вскинуть голову. Альфа тут же вернулся к размеренному тихому урчанию, и только когда успокоившийся Кэйл снова зажмурился у его шеи позволил себе, с трудом сдерживая рычание, кинуть злобный взгляд на стоявшего на вершине лестницы Рона Молана.       Тот ответил точно таким же. Двое альф с трудом сдерживали ярость в своём запахе, чтобы не потревожить чувствительного к ним Кэйла, но это не мешало им сверлить друг друга глазами.       Снова бросать нож в опасной близости от молодого господина Рон не рискнул, а потому мог только в бессильной ярости смотреть, как этот самодовольный сопляк держит Кэйла на руках.       — Только дёрнись. — прошипел Рон голосом, каким можно резать сталь.       Чхве Хан, бестолочь, даже не имел достаточно контроля, чтобы ответить — зарычал, как зверь, коим он и являлся, и, полностью проигнорировав предупреждение Рона, прижал Кэйла покрепче к груди и рванул по ступенькам вниз.       Рон метнулся за ним, но даже профессиональному убийце не под силу угнаться за мастером меча.       Он нагнал их в коридоре, у входа в комнату Чхве Хана. Юный господин, вжатый в стену, доверчиво прижимался, подставлял беззащитную шею, и сопляк об неё тёрся, мурлыча, как большой кот, держал его одной рукой под бедрами, а другой придерживал запястье, пока вылизывал на предплечье ссадину от падения. Оторвавшись от раны, поправил на Кэйле сползшую простыню, как будто не собирался сходить с ума из-за течной омеги в своих руках, как сошёл бы любой альфа.       Рон замер и прищурился. Сопляк повернул к нему голову, посмотрел спокойно, хотя от острого взора не скрылись чёрные озёра расширенных зрачков, и замолк.       Стоило ему это сделать, как Кэйл захныкал, и сопляк тут же отвёл немигающий взгляд от Рона, нежно посмотрел на молодого господина и продолжил урчать.       Рон прищурился.       — Покажи клыки.       Сопляк, к удивлению, подчинился, и когда он обнажил зубы, стали заметны совершенно нормальные клыки — не удлинённые, как это бывает у альф, желавших оставить на омеге метку.       Чхве Хан — неуважительный дерзкий остолоп, но запах не мог соврать — мёд и яблоки в аромате Кэйла стали слаще, и из него почти пропала горечь, сопровождавшая его с начала течки. Рядом с сопляком он чувствовал себя комфортно, а запах альфы, хоть и окутывал его, не смешивался, не претендовал на право обладать.       Рон отступил на шаг, и глаза сопляка распахнулись в удивлении.       — Про метку и думать не смей. — рыкнул, сдаваясь, потому что без кровопролития — а оно явно бы не облегчило состояния молодого господина — заставить альфу отцепиться от течной омеги вряд ли бы получилось.       — Я его не трону. — серьёзно пообещал сопляк. В его глазах не было ни капли сомнения, и Рон, может, на самую малость, ему поверил.       Он коротко кивнул. И исчез.

***

      Чхве Хан неверяще моргал. Он готов был без шуток сражаться за Кэйла с его дворецким, зная, что выпустить из рук не сможет, и не мог поверить своему счастью.       Без давления другого альфы мышцы расслабились, и Чхве Хан опрометчиво вдохнул полной грудью. Столь с трудом удерживаемый рассудок тут же затуманился, стоило прочувствовать запах Кэйла, который, впрочем, только набирал обороты.       И если вначале горечь в нём, свидетельствовавшая о дискомфорте и боли, побуждала защитить, забрать на свою территорию и изнежить, то сейчас, исчезнув, она оставила только свойственную ему сладость яблок — какими Кэйл пах всегда, только сейчас в десятки раз сильнее — и проявившийся из-за течки мёд. И его, конечно, всё ещё хотелось оградить от мира, но ещё сильнее — оставить метку, смешать их запахи, чтобы никто другой и близко не подумал о возможности…       Чхве Хан яростно помотал головой. Тут никого больше нет. На Кэйла никто не претендует и желание, диктуемое инстинктом альфы, лишено смысла.       — Ха-ан, — словно проверяя его на прочность, проскулил Кэйл, и как будто бы стал пахнуть ещё сильнее, ещё ярче. — Холодно.       Чхве Хан тут же подорвался к двери. Свободной рукой дёрнул ручку, вырывая её из двери с мясом; Кэйл от хруста вздрогнул, и Чхве Хан издал скулящий извиняющийся звук.       Ногой захлопнул за собой дверь, будто той мало досталось, и аккуратно уложил Кэйла на свою кровать. Тот сразу сжался, вцепился руками в одеяло. Здесь, в комнате Чхве Хана, всё пропахло им, и Кэйл удовлетворённо застонал. От этого звука альфа внутри Чхве Хана голодно облизнулся, и что-то, пожалуй, в нём надломилось, когда он усилием воли укротил в себе немедленное желание выпить этот стон с чужих закусанных губ.       Поцеловал вместо этого мимо — в уголок глаза, чувствуя на губах соль от слёз; в влажный от пота висок; в горячую шею, где бешено пульсировала артерия, и, скользнув по ней чуть ниже, уткнулся носом в место расположения феромонных желез, с урчанием покрывая себя родным запахом. Локтем одной руки он упирался в матрас сбоку от красноволосой макушки, чтобы не придавить Кэйла, а другой, лишь бы хоть как-то удержаться от того, чтобы, кхм, начать откровенно лапать его, приобнимал-держался за талию.       — Перестань. — надсадно всхлипнул Кэйл, не в силах больше выдерживать прикосновений к чувствительной шее, хотя омежья сущность и велела сказать совсем другое: попросить метку, попросить узел, который, может, заполнил бы эту невыносимую до слёз пустоту внутри.       И Кэйл правда снова заплакал, когда Чхве Хан послушно перестал целовать его шею и смиренно уткнулся, урча, в висок, стискивая в горячих объятиях. Его руки не двигались.       Они вот так лежали как будто вечность. Отчаянно колотящееся сердце понемногу успокоилось, и желание стало больше напоминать, скорее, зуд от ожога крапивой, нежели ощущение лавы в венах.       Тогда Чхве Хан вдруг вздрогнул всем телом. Он сморгнул, резко отстранился и окинул Кэйла нахмуренным взглядом. Кэйл вздрогнул тоже — наполовину от волнения, что с ним, вероятно, что-то не так, а наполовину от потери тёплого тела над собой.       — Извини меня, прости, пожалуйста, я забыл, — зашептал Чхве Хан, и Кэйл не успел осознать, за что тот извиняется, как его яросто завернули в злополучную простынь, которая, на минуточку, являлась единственным, что отделяло его от полного оголения. Стоило ему это осознать, как захотелось заплакать снова — в этот раз от смущения, но он не успел сделать и этого: следом за простынью на нём запахнули одеяло.       Кэйл непонимающе моргнул.       — Тебе же холодно! — выпалил Чхве Хан, и на его лице и в запахе читался искренний испуг.       — А, — растерянно ответил Кэйл, но когда после этого Чхве Хан в страхе застыл, быстро добавил: — Так лучше.       Чхве Хан тут же просиял, и его запах забурлил, отдалённо напоминая Кэйлу о том, как иногда собаки радостно машут хвостом.       — Как ты себя чувствуешь? Тебе всё ещё больно?       У Кэйла ёкнуло сердце от этого «всё ещё». Насколько же сильно собственный запах отражает его состояние?       — Порядок, — сглотнул Кэйл, и Чхве Хан снова нахмурился.       — Ты уверен? Я знаю, что… — он вдруг замялся и отвёл взгляд в сторону, почёсывая щёку, — омеги во время течек, м-м… Теряют много жидкости. Хочешь пить?       Кэйл непонимающе моргнул, а спустя пару секунд, когда воспалённый от жара течки мозг обработал смысл сказанного, закрыл лицо руками (от этого трогательного жеста Чхве Хан голодно сглотнул) и едва сдержал стыдный скулёж.       Конечно, Чхве Хан держал его на руках, пока из него лило, как с ебучего водопада. У Чхве Хана, блять, мокрые перчатки.       Нет. Он не хотел об этом говорить. Просто нет.       Кэйл, не отрывая рук от лица, молча кивнул. Чхве Хан тут же, пыхтя, перекатился и сел на край кровати, но только матрас скрипнул от его попытки подняться, как он замер. Обернулся, чтобы увидеть, что Кэйл вцепился рукой в его рубашку.       — Не уходи. — выпалил Кэйл, тут же внутренне коря себя за глупость: как Чхве Хан смог бы уйти за водой, собственно, не уходя? Но омежья сущность сжалась, стоило Чхве Хану засобираться, и Кэйл не мог заставить себя разжать руку.       Чхве Хан если и испытал замешательство, то ничем его не выдал — просто начал расстёгивать рубашку, чтобы она, стоило пасть последней пуговице, тут же оказалась загребена Кэйлом, оставляя Чхве Хана в одной тонкой водолазке.       — Я скоро. — пообещал Чхве Хан, у которого что-то во внутренностях вскипело и забулькало, стоило ему увидеть, как Кэйл, жмурясь, прижимает к себе рубашку. Поэтому он встал и вылетел из комнаты как можно быстрее, чтобы не совершить… Чего-нибудь.       Лишённую ручки дверь он прикрыл аккуратно и тихо, чтобы не доломать её окончательно, потому что мышцы пылали и, казалось, тронь он что — оно разлетится в пыль и щепки. Очень, очень тесными ощущались штаны, и Чхве Хан, не сделав и шага в сторону кухни, сменил курс — потому что вода срочно понадобилась и ему тоже. Очень много холодной воды в самое лицо, а в идеале вообще ледяной душ со льдом и добавкой изо льда.       Поэтому, прежде чем дойти до кухни, он завернул в ванную. Дрожащими руками запер дверь и приложился лбом к холодной поверхности зеркала.       Брызнуть ледяной водой в лицо совершенно не помогло — перед глазами всё ещё ясно стояла картина разложенного под ним Кэйла, обычное холодное спокойствие которого в жаре течки растаяло; его опухшие заплаканные глаза, которые в присутствии Чхве Хана расслабленно прикрылись; жар его покрытой румянцем кожи; и этот запах.       Запах натурально сводил с ума, и альфа в Чхве Хане бился в агонии от того, что ему не позволяют взять своё — бросить омегу на подушки, и, когда глубоко внутри набухнет узел, сжать зубы на загривке, смешать запахи меткой. Объявить парой.       Чхве Хан зарычал. Мысли, которые он так старался отогнать, в одиночестве только пошли в разгул, и возвращаться с ними к Кэйлу — вообще не вариант. Чхве Хан не верил, что, вновь увидев его, сможет удержать себя в руках.       Мечник облизнул пересохшие губы. Зубами стянул с правой руки перчатку, пока левой расстёгивал штаны — и замер от неожиданного сладкого вкуса на языке.       Потребовалось несколько секунд на осознание: бёдра Кэйла были влажными от смазки, и пока Чхве Хан нёс его, он успел невзначай собрать немного на перчатки. И он, как бы, только что попробовал её на вкус.       Чхве Хан стиснул перчатку в руке до побеления пальцев. Он не будет жевать перчатку со смазкой своего сюзерена. Неа. Он выше этого.       Гораздо лучшее решение — вернуться и просто вылизать Кэйла изнутри…       Чхве Хан с остервенением бросил перчатку за спину и, едва не вырвав ящик из тумбочки, достал из него крем для рук. Сжал его в кулаке, выдавив на руку почти половину содержимого, и принялся яростно надрачивать давно стоящий пунцовый член. Узел набух тут же, и Чхве Хан мог только удариться головой о плитку на стене, представляя, как в сцепке его обхватывали бы горячие стенки Кэйла.       Он кончил быстро, с рыком, неосмотрительно забрызгав спермой кафель. Помогло лишь немного — налитый кровью узел чувствовался свинцовым, но разум как будто бы немного очистился. По крайней мере, теперь Чхве Хан мог думать.       Например о том, как Кэйл сейчас лежит в его комнате совершенно один, с незапертой дверью. Беззащитный и обезвоженный.       Это заставило Чхве Хана тут же, наспех смыв со стены следы своих деяний, вылететь из ванной.       На кухне он, слишком паникующий, полностью сконцентрировался на поиске кувшина с водой, а потому не сразу заметил, что оный находился в руках у Бикроса.       — Не это ищешь? — оклинул его повар, и лишь тогда Чхве Хан его заметил. Бикрос, встретив его взгляд, поморщился: — Воняешь.       Чхве Хан только зарычал, но не ответил, не видя смысла тратить время на перепалку с бетой, пока в комнате его ждал Кэйл. Он молча вырвал кувшин из несопротивляющихся рук Бикроса и тут же развернулся, но замер, когда его окликнули снова:       — Я слышу это в твоём запахе. Жаждешь течной омеги? — выплюнул он, не скрывая отвращения.       — Ни к черту твоё обоняние, — огрызнулся Чхве Хан, не оборачиваясь, и не узнал собственный голос: до того он пронизан льдом. — Кэйл-ним — всё для меня. Я никогда не поступил бы с ним… как бы ты там ни придумал. И твой отец тоже это знает.       Бикрос ничего на это не ответил, но Чхве Хан не собирался его ждать — стремительно вышел из кухни, не срываясь на бег только ради того, чтобы не расплескать воду. На подходе в комнату он замедлился, пока совсем не замер у самой двери. Запах течки стал ещё слаще, распространился на весь коридор, и Чхве Хан мог только представить, как может снести голову аромат непосредственно внутри. На всякий случай он задержал дыхание, словно перед нырком, и зашёл в комнату.       Он оказался не готов увидеть, как Кэйл, вжавшись лицом в его рубашку, трахает себя пальцами — мог только заворожённо смотреть, как с влажным звуком дёргаются при каждом толчке его бёдра, как стекают по тонким запястьям вязкие прозрачные капли.       Чхве Хан тут же оказался у постели, бесцеремонно хватая ахнувшего Кэйла за запястье, вырывая из истекающего входа его пальцы, и вместо них скользнул тремя своими — без каких-либо усилий и сразу до основания, чувствительно проехавшись по простате. Более крупные, чем у Кэйла, руки, шершавые от шрамов и мозолей пальцы заставили Кэйла подавиться вздохом, прогнуться в пояснице, пытаясь насадиться на них сильнее.       Чхве Хан другой рукой поднял кувшин, и отхлебнул от него прямо так, из горла — чтобы сразу после приподнять затылок Кэйла и смочить его сухие закусанные губы, влить воду в рот. Кэйл тут же жадно прильнул, мыча в поцелуй, вылизывая рот Чхве Хана, и разочарованный стон вырвался из него, когда Чхве Хан отстранился за следующим глотком. Пальцы другой руки всё еще растягивали и гладили глубоко у Кэйла в заднице— и он жадно двигал бёдрами, пытаясь принять глубже, больше.       — Хан!.. — охрипшим голосом позвал Кэйл, когда Чхве Хан отстранился — только ради того, чтобы сразу поцеловать снова. Его рубашка за ненадобностью оказалась отброшена на пол, и Кэйл обвил освободившимися руками шею.       — Узел, — жарко выдохнул Кэйл, когда Чхве Хан отстранился. — Повяжи меня, пожалуйста, я не могу…       Сердце Чхве Хана пропустило удар. Перевернуть Кэйла на подушки и вбиться глубоко внутрь, заткнуть истекающий смазкой вход узлом — он мыслил картинками, несвязными яркими вспышками, будто ещё немного — и потеряет рассудок.       — Хочу твой узел, — Кэйл продолжал умолять, цепляясь за его водолазку и всхлипывая, — Прошу… Хан, пожалуйста…       — Тише, — голос Чхве Хана звенел от напряжения. Он прижал Кэйла к себе, зарылся носом в волосы на виске, глубоко вдыхая омежий запах, в котором понемногу снова появлялась горечь от неудовлетворенного желания, — Кэйл-ним, я не могу.       — Ты ушёл, — сипел Кэйл, не слушая, — Тебя так долго не было…       — Я…       — Я не нравлюсь тебе? — у Чхве Хана от этих слов сердце ухнуло вниз, — Ты не хочешь меня?       Кэйл всхлипнул, и альфа Чхве Хана внутри взревел.       Он довел, блять, свою омегу до слёз.       Всё терпение мира сосредоточилось в нём, когда он молча вытащил пальцы, лёг рядом и крепко прижал плачущего Кэйла к себе, поцеловал в висок, и ничего, кроме этого поцелуя, себе не позволил.       Кэйл цеплялся за водолазку, вжимался носом в шею, тёрся и ёрзал, сводил Чхве Хана с ума, но, уставший и измученный, окружённый запахом альфы, постепенно затих. Казалось, что уснул, но Чхве Хан не поставил бы на это.       Его ждала очень длинная ночь.

***

      Утренние лучи мягко освещали обтянутую в водолазку мускулистую грудь Чхве Хана — первое, что Кэйл увидел, когда проснулся. Не то, чтобы он хотел после событий этой ночи.       Он помнил каждую секунду даже без Записи, и вот бы за каждую из них на месте сгореть со стыда — или повторить, ведь жар течки никуда не пропал. Ровный запах альфы за ночь, может, и чуть смерил непомерную жажду, но вскоре она обязательно нахлынет второй волной.       Если подумать… он, запах, будто стал гуще.       Простынь под бёдрами промокла насквозь, и глаза от стыда заслезились, когда Кэйл неосознанно дёрнулся и по бёдрам полило снова. Он попытался отодвинуться от Чхве Хана, в которого практически вжался, но стоило ему это сделать, как рука, лежавшая на талии, крепче прижала его к себе.       Кэйл от испуга позорно пискнул и поднял взгляд. Чхве Хан не спал, и, по всей видимости, давно: под налитыми кровью глазами темнели мешки, а всё его тело, Кэйл чувствовал, было напряжено. Он медленно моргнул.       Кэйл молчал. Потому что бесконечно стыдно… и, в равной степени, потому что открыть рот означало бы снова начать умолять об узле. О пульсирующем, горячем, крепком узле альфы глубоко внутри, наверняка, судя по тому, что Кэйл видел у Чхве Хана в штанах вчера, огромном…       — Утра, — низким хриплым голосом сказал Чхве Хан, и Кэйл закончился.       Он закрыл глаза и, заскулив, вжался Чхве Хану в грудь. Тот успокаивающе заурчал, поглаживая его по спине — но прикосновения ощущались раскалёнными углями и вызывали разве что желание прыгнуть в ближайшее озеро.       — Что хочешь? — спросил Чхве Хан чуть потише, но его голос даже так вызывал у Кэйла дрожь по позвоночнику.       «Твой член» — хотелось ответить, — «Твои зубы у меня на шее»       — Воды, — прохрипел Кэйл ему в ключицу.