Я дремлю, откинувшись на подголовник. Звонок мобильного заставляет встрепенуться.
— Кар, у тебя всё хорошо? Ты уже пару часов в аэропорту, но не берёшь клиентов. И что это была за хрень с программой?
Фостер снова включил детектива, мне приходится быстро придумывать оправдание для босса.
— Всё ок, Бэн. Жду прилёт старого друга, скоро поеду. А с каких это пор ты следишь за мной?
— С тех самых, как ты начала себя странно вести. То говоришь не ставить тебя в Марриотт, то сама приложение ломаешь… И, дело не моё, конечно, но у меня такое ощущение, что пару раз ты забывала включать счётчик.
— Ты правильно сказал — дело не твоё. И вообще, у меня такое ощущение, что ты позабыл, кто постоянно чистит твой ноут от порнушных баннеров, так что полегче, папуля. Хватит подглядывать. Я катаюсь на своей машине, куда хочу.
— Ты невыносима! — вздыхает мужчина. — И к твоему сведению, я давным-давно оформил нормальную подписку…
— Меня это не интересует, Бэн. Пока-пока-а!
— Стой, Кара.
— Ну чего тебе?
— Береги себя, девочка. Я правда переживаю.
— Ой, всё. Абонент вне зоны доступа, бип-бип-бип…
Бросаю трубку.
Мне и правда нехорошо. Саднит ожог на предплечье. В глазах песок. Общий упадок сил. Надеясь, что меня приободрит кофе, веду машину в ближайший Старбакс. Капучино там дрянной, но сэндвич с тунцом ничего. Перекусив с громкой музыкой в ушах, решаюсь позвонить сестре — она давно просила заехать. А тут так кстати запланирован заказ рядом с ней.
— Старушка, ты сегодня дома?
— Да. И если вдруг соизволишь заехать, купи где-то по пути ножницы, Марта испортила очередные своими хреновыми поделками.
— Ок. Что-то ещё?
— Я бы попросила водки, но ты на работе, судя по всему. А одной пить не комильфо. Так что просто приезжай, заберешь наконец коробку…
Еду в Торренс — старшая живёт в пригороде. Уже несколько недель я собираюсь забрать у неё банки с красками — давно хочу расписать стену в квартире — да всё не получается попасть то в графики работы, то в настроение. Приезжать к ней сейчас было отвратительной идеей. Я отчего-то надеялась, что племянница ещё в школе, но сегодня Марта закончила пораньше. И она ещё более невыносима, чем обычно. Пока её мама варганит что-то на кухне, девочка показывает мне тысячу фото и видео с концерта, на котором была два дня назад. Пересказывает, кто из парней что делал и говорил. Описывает в красках, какие невероятные эмоции пережила. Конечно, я люблю её, но снова и снова видеть того, кого старательно пытаюсь выкинуть из головы, раздражает до скрипа зубов.
— А вот эта часть самая убойная! Щ-щас они такое будут вытворять! — девчушка пихает телефон мне в лицо.
Начинаю смотреть из вежливости, но непроизвольно ищу глазами только одну цветастую макушку. Парни на сцене синхронно скачут прямо с микрофонами в руках. Музыка замирает всего на мгновение, вместе с яркой вспышкой они взмывают над сценой в прыжке и приземляются точно в момент, когда громкое «Бам!» разносится по арене. Это действительно выглядит невероятно круто, чем-то напоминая мне супергеройское приземление. Из-за адских криков фанаток на видео не слышно, что песня продолжается, и вот уже они разбегаются в разные стороны, взмахивают руками и ногами, вырисовывая причудливые фигуры, словно ведут незримый бой. Хотя я слушаю совершенно другую музыку, ритмичная мелодия застревает в голове. А неприкрыто-честные эмоции на Его лице словно прожигают дыру где-то в самой моей душе — он отдаёт всего себя этому выступлению.
— М-м, миленько. Что за песня?
— О-о-о-о, сейчас скину тебе! — племяшка чуть ли не до потолка подскакивает от радости.
Чёрт меня дёрнул показать заинтересованность, теперь Марта охотно рассказывает, как в конце шоу фанаты закидали сцену игрушками и бумажными самолетиками с посланиями группе. А потом «…кто-то из парней нашёл среди подарков блёстки, и они все поперемазались ими, так что даже с задних рядов было видно!»
Тяжко.
Блёстки на Его щеках я видела ближе, чем кто бы то ни был. Мне хочется одновременно сбежать от этой пытки, и в то же время продолжать подглядывать, узнавая парня с той стороны, которую я ещё не видела. Но это нужно прекратить. Нужно же, правда?
— Так ладно, хватит на сегодня кей-попа. Расскажи лучше, как ты умудрилась ножницы сломать?
— Я лучше покажу, — хихикает мелкая и убегает к себе.
А потом возвращается с картонным айдолом в полный рост. Мне остаётся только закатить глаза. По крайней мере это не…
— Теперь он живёт у меня в комнате! Ы-ы-ы! Мой баяс.
— Кто-кто?!
— Ну тот, кто больше всех в группе нравится. Я подумываю вообще всех распечатать, но мама меня прибьет, наверное.
— Мартышка… В следующий раз пользуйся канцелярским ножом. И будь осторожна.
— Ладно, тëть.
— Я же просила…
— Ой, ну да. Прости, Кара.
— ТАК! Еще раз я увижу ЭТО здесь, и будешь лишена карманных денег на год. Марш в комнату и приберись наконец! — Лара входит в комнату грозной тучей, перемазанная в муке после готовки. Проводив дочь глазами, сестра не скупится на эпитеты.
— Заебали эти корейцы, если честно. Знаешь, сколько стоил билет на концерт? Со всеми плюшками-хернюшками почти триста баксов! Долбанёшься! Я тут подсчитала, сколько предки потратили на наши детские увлечения и насчитала примерно нихрена. Мы сами экономили на обедах неделями, чтоб позволить себе выбор между фишками или наклейками! А уж найти в журнале плакат Тимберлейка или Backstreet boys было невероятным счастьем. А что сейчас? Даю ей всё, но эта задница даже кровать не хочет заправлять, мол, все равно вечером она будет в беспорядке!
Ухмыляюсь мгновенно вспыхнувшим воспоминаниям. Может, от этого сейчас все проблемы? И не было бы всей этой хреновой истории, если бы я в подростковом возрасте переболела сладкими мальчиками? Когда старшая фанатела по бойзбендам, я восхищалась мрачным Мэнсоном и Nine Inch Nails. Именно с той поры в моем гардеробе перестали появляться цветные вещи, остались только черные и белые. Иногда — серые. И жизнь моя стала черно-белой, ведь с той же поры между мной и родителями начала разрастаться непреодолимая пропасть.
— Эй, ты чего залипла, мелкая? — теребит меня сестра. — И что с рукой?
— Да так. Обожглась, — я опускаю рукав рубахи.
— Вечно ты вляпываешься в какое-то дерьмо.
Не то слово.
Лара уходит и скоро возвращается с какой-то мазью. Она работает медсестрой, так что аптечка у неё всегда наготове. Даже не удивляюсь, как она заметила след ожога на татуированной коже, но мысленно благодарю её за принесенное лекарством облегчение.
— Давно предки звонили? — я разбавляю тишину неудобным вопросом.
— На прошлой неделе. У них все норм. Во Флориде сейчас. У отца скоро день рождения. — Передать привет, когда буду звонить?
— Как хочешь.
— Передам, — вздыхает сестра.
Я не общалась с ними примерно с того момента, как решила выйти замуж за Сэма. Они не одобрили мой выбор, назвав парня бессовестным и бесперспективным мужланом, который однажды разобьёт мне сердце. И, конечно, оказались правы. Только вот их правота желания общаться мне не прибавила, слишком уж хорошо я помнила их крики с пеной у рта и проклятья, летящие в спину. В общем, поэтому сестра уже лет как десять смиренно служила нам передатчиком.
Мы сидим в гостиной около получаса, болтаем с ней о всякой ерунде, но меня всё сильнее клонит в сон из-за раннего подъёма. Когда на часах всплывает уведомление — пора двигать на вызов — я ругаю сама себя за то, что вчера набрала поздние выезды.
— Ладно, мне пора.
— Что, даже не перекусишь? Пирог как раз готов.
— Нет, уже опаздываю. В другой раз.
— Погоди, сис, коробка! — напоминает старшая.
Погрузив ящик с краской в багажник, я обещаю ей как-нибудь заехать с водкой и с неохотой качу к клиенту. Заканчиваю работать так рано, как могу. Оказавшись дома, сразу плетусь в кровать и мгновенно засыпаю. Просыпаюсь в 4 утра от боли в желудке. Я совсем забыла поесть днём. Мечтаю о любимом бургере, зевая, одеваюсь и качу в тот самый круглосуточный дайнер на окраине, чтобы не ждать доставку. Как бы ни старалась не думать о Ван’е. Все. Вокруг. О нём.
«Сама виновата, дура, нечего было таскать его по любимым местам».
Н-да, проебалась я знатно.
Утолив голод в пустой кафешке, качу обратно домой, захватив с собой пакет с чизбургерами и картошкой — я планирую весь день сидеть дома и покрасить наконец стену. От ремонта у сестры остались зелёная, бежевая, золотая и серебряная краски — неудобно, но за один заход тащу и еду, и ящик с этими банками в дом. Хотя ещё не рассвело, и я пыталась снова уснуть, мозг упрямо не хочет отключаться. Я встаю с кровати и начинаю освобождать одну из поверхностей для работы. Стелю на пол пленку, закрываю комод и шкаф, чтоб не заляпать, отделяю рабочую зону малярным скотчем, достаю из кладовой кисти и встаю перед чёрной стеной.
Ещё пару дней назад я хотела нарисовать огромное дерево, но сейчас в голове такой сумбур, что хочется чего-то совершенно абстрактного.
«Если не понравится, то всегда смогу закрасить», — утешаю себя и бесстрашно взмахиваю кистью. А затем повторяю в другом направлении ещё пару-тройку раз, и вот уже из серых капель складывается паутина. Может, подсознание так намекает мне на то, что я увязла?
И отчего-то сопротивляться этой затягивающей пучине мне совсем не хочется. Я включаю на стерео трек, который скинула Марта, и продолжаю работу, не жалея соседние стены, пока слегка знакомую мелодию автоматом сменяют другие Их песни. Некоторые треки звучат сопливо-уныло, под некоторые хочется танцевать, что-то хочется поскорее промотать, а несколько песен я со странным довольством добавляю в плейлист. Когда альбом заканчивается, Spotify советует мне другие корейские группы, но я остервенело переключаю обратно — не готова ещё погружаться в этот адский омут. Я же пока ещё нормальная.
Или уже нет?
Закончив обезображивать комнату, ловлю себя на мысли, что Человеку-пауку моё жилище пришлось бы по нраву. И тут же прыскаю от осознания, что я невольно даже собственные стены измазала так, как понравилось бы Ему.
Злясь на себя, я выключаю музыку. Грязную кисть кидаю прямо в мусорное ведро, а банки с краской ставлю в кладовку. Открываю нараспашку все окна в комнате и запираюсь в спальне. Прыгаю под одеяло и сминаю подушку, словно хочу задушить в объятиях.
Объятья, чёрт бы их...
После его мягких и тёплых прикосновений, мне нестерпимо холодно и неуютно даже в собственной постели. Как мог этот мальчишка знать, чего мне так не хватало? А может… Ну, точно — я же сама натолкнула его на всё это, просто обняв тогда на закате. Думала, что это нужно было ему, но горько ошиблась.
Это было нужно мне. После стольких лет страданий, вынужденного одиночества и безуспешных свиданий мне просто нужно было кого-то честно обнять. Но для этого я выбрала самую неподходящую жертву из всех возможных.
Мне хочется биться головой о стену, ведь эта странная привязанность к мальчишке, которого я знала два дня — результат моих собственных ошибок. И от внезапной боли осознания на глазах проступают слезы, только вот их некому утереть, кроме меня самой. Я с сожалением признаю, что отлично знаю, отчего мне станет немного легче. Если я снова увижу его, будет не так паршиво валяться в соплях и апатии, потому я захожу на Youtube. Вывожу несколько букв, и алгоритм выдает мне их последний клип в первой же строке. А потом записи с концерта. Интервью. Влоги. Даже смешную рекламу. Весь этот видео-фастфуд я поглощаю с приятным ощущением где-то в грудной клетке. Тоска и правда отпускает. Но лишь на время.
Весь день я маюсь ерундой. Ем, сплю, смотрю ютуб и так по кругу. Искренне верю, что время всё расставит на свои места, и это чёртово наваждение пройдёт. Должно же мне когда-то надоесть маяться хернёй? Наверное, не сегодня. Но, может, завтра?
Однако новый день, как и все последующие, я встречаю уже полностью зависимой от контента с Ним. Вместо работы с психологом, смешные видео и картинки становятся моей терапией. Теперь я понимаю большую часть странных слов, типа макне, сасен, оппа или там… хён. Отыскиваю транскрипцию текстов песен и их перевод. Заучиваю слова, чтобы подпевать.
Его голос на моём будильнике и мелодии звонка. Со мной в машине на работе. В наушниках во время тренировок и прогулок. И, конечно, Он на заставке телефона. Всего лишь безобидная картинка
его силуэта в свете софитов, которая не вызвала бы ни у кого вопросов, но я ставлю её с каким-то сакральным содроганием, словно признаю тем самым — я действительно немножечко свихнулась. Хотя нет, конечно, нет. Всё со мной нормально, это просто красивая картинка.
Ну, конечно, нет.
Сумасшествие, которое я упорно отказываюсь признавать, является проблемой, о которой никому не расскажешь. Я правда хотела сходить провериться. Честно. Но стоило мне только задуматься об этом, и сразу возникло множество аргументов против. Конечно, мозгоправ обязан хранить тайны пациентов в секрете, но чёрт его знает, чем для парня может обернуться моё откровение с терапевтом, даже анонимным. А уж если пойти к своему, то… Так и представляю, как захожу на приём к Уорнеру и: «Знаешь, я тут переспала с айдолом, он предложил мне отношения, но я отказалась, а когда он уехал, я заскучала и помешалась на нём. Пропиши мне каких-нибудь антидепрессантов что ли…» Нет уж, с этим меня скорее запихнут в психушку, чем помогут. Потому в своём сумасшествии я с мазохистским удовольствием варюсь одна.
И оттого существование моё превращается в хренов день сурка. После редких встреч с друзьями, я спешу домой, чтобы посмотреть очередное глупое видео. А уж если группа начинает трансляцию, то и вовсе могу оставить все дела и глупо пялиться в экран, даже не понимая, что они болтают по-корейски. Просто смотрю на него, радуюсь, когда он улыбается, и хмурюсь, если он задумчив или серьёзен. Время от времени он заговаривает на английском, и тогда я чуть ли не пищу от радости, что могу понимать его. А уж если под видео есть субтитры, то я жадно проглатываю всë, что льётся из его рта. В основном это добрые пожелания и подбадривания, которые я наивно воспринимаю на свой счет, или безобидная ерунда вроде: «Сегодня я позавтракал бургером. Мы с парнями сходили в парк аттракционов. Буду счастлив видеть вас на концерте в Токио», — глупости, но я рада и этому.
Сумасшедшая.
Иногда среди ночи мой истерический хохот разлетается на всю квартиру: наткнувшись на очередное смешное видео или мем, я не сдерживаю эмоций. Потому что мне правда смешно. Потому что так немного легче. Потому что из-за него я хотя бы иногда улыбаюсь — других поводов в моей нынешней жизни почему-то нет: только бесконечный поток видео на ютубе, обновление официальных страниц в твиттере и инстаграме имеют смысл. С соцсетями кажется, что так я рядом. Что так легче. Но ни черта не легче, нет. Я просто ощущаю себя одним из миллионов подписчиков, которые тоже сходят с ума. Совру, если скажу, что не пыталась остановиться. Пыталась, продержалась полдня, а после — в очередной раз лезла в инстаграм и тыкалась в поиске, безуспешно вспоминая ник его личной страницы, куда он выкладывал сделанное мной фото.
С каждым днём Бен волнуется всё больше, а к концу ноября босс переживает уже всерьёз: обычно за месяц я зарабатывала около двадцати-тридцати тысяч, в этом месяце едва набралось пятнадцать.
— Так, дорогуша, это уже перерастает в проблему, — говорит он строго на очередном техосмотре. — На носу самый прибыльный месяц, а ты…
— Кстати, насчет этого. Я возьму отпуск в конце декабря.
— Ты что?!
— Отпуск, папуль. Знаешь такое слово? — фыркаю я.
— Но ты никогда…
— Вот именно, Бэн. Три года как я катаю клиентов даже в Рождество и Новый год. Я затрахалась, мне нужна пара недель на эти праздники, чтобы
разлагаться под кей-поп видео восстановиться.
— И что ты будешь делать?
— Блять, ты серьёзно? Отдохну наконец.
— Н-но теперь ты и так работаешь через день!
— Прямо как прописано в графике моего трудового договора.
— А раньше могла неделями без перерыва…
— Я и сейчас могу, но не хочу. Короче, Фостер. Ты подпишешь мне отпуск, или мне уволиться, чтоб прекратить этот тупой спор?
Начальник проглатывает язык. Терять свой самый ценный кадр ему не хочется.
— Подпишу.
— Вот и отлично. Беру с двадцать первого по тридцать первое, а Рождество и Новый год сделай бонусом. Сколько дней у меня ещё останется?
Бэн шокировано открывает рот и тут же закрывает. Он утыкается в экран своего компа и что-то печатает, нервно кликает мышкой, поглядывая на меня исподлобья.
— Двадцать девять.
— Чудесно.
— А… Я надеюсь, ты не собираешься брать их все?
— Посмотрим, — я веду плечами и утыкаюсь в экран телефона, безуспешно обновляя ленты соцсетей. Группа молчит, и я недовольно кривлю губы.
С боссом расстаемся в неловком молчании, после того как я подписываю заявление на десятидневный оплачиваемый отпуск — редкое для Америки дело. Фостер не перестаёт думать, что за херня со мной происходит. А я думаю… Тоже думаю, что за херня со мной происходит. Если б мне еще месяц назад сказали, что я буду пускать слюни на мальчика-корейца, я бы эти самые слюни сплюнула тому человеку в лицо. Но жизнь — лучший комик, и подъебала она меня знатно.
В начале декабря меня вдруг осеняет неприятная мысль: у меня задержка в две недели. Первым делом делаю тест и отсекаю вероятность беременности, хотя ни с кем не спала с того самого дня. Дождавшись отрицательного результата, записываюсь к врачу и пару дней жду согласование от страховой. На приём приезжаю в перерыве между вызовами. Меня осматривают, берут мазки и отправляют на УЗИ, по итогу которого выносят вердикт:
— С виду всё в порядке. Похоже, у вас просто стресс… — гундосит немолодая врач.
«Спасибо, блять, очень полезная информация».
— …пропейте эти витамины и вот эти успокоительные, — она споро печатает рецепт в компьютере, — и старайтесь меньше волноваться. Так как вы уже
в возрасте, я взяла обязательные анализы на инфекции и цитологию, по ним расшифровку получите на следующей неделе. По страховке с вас будет триста семьдесят долларов, можете оплатить на рецепции.
«Ага… Надо думать, с такими ценами мои переживания испарятся».
Оплатив грабительский приём, я бреду к машине и негодую. Откуда бы взяться хренову стрессу, если я только и делаю, что живу свою лучшую жизнь?! Работаю день через день, получая столько же, вкусно кушаю любимый фастуд, не поправляясь, и хожу на безотказные свидания со своим корейцем на ютубе. Изредка мастурбирую, насмотревшись на его особо горячие хореографии, но вибратор и рядом не стоял с тем удовольствием, которое мне подарил реальный человек, так что я всё чаще игнорирую пластик. Как и пошлые сообщения от коллеги Джейка, с которым у нас иногда бывал секс по дружбе…
Подумаешь, всего-то ощущаю себя разбитой на кусочки с того самого дня, как самолёт унёс мою персональную звезду в следующий по графику город. Подумаешь, реву ночами от накатившего одиночества. Подумаешь, отдираю себя от кровати, давая себе вполне ощутимые пощечины, чтобы хоть как-то очнуться для работы. Разве не все так живут?
Все. А у многих бывают проблемы и похуже, так что диагноз «стресс» я считаю полной лажей, тем более что предстоящая пара недель валяния в кровати на праздники видятся мне чудесной возможностью зарасти коробками от доставки под прослушивание особо слёзных треков теперь уже любимой группы. Любимого Его. О чëм ещё можно мечтать?
На полупустой парковке больницы я вдруг замираю и ловлю себя на внезапной и очень-очень глупой мысли. Она давно мельтешила в голове, но каждый раз я одëргивала себя и запрещала всерьёз рассматривать этот вариант. Теперь же просто захожу на официальный сайт, перехожу с него по нужной ссылке и беру билет на большой рождественский концерт, быстро выбирая не самое хреновое место из тех, что остались в наличии, предварительно потрахавшись несколько долгих минут со странной платёжной системой. Отъезжающая машина сигналит мне, но я, не отвлекаясь от экрана, показываю водиле фак и продолжаю стоять посередине дороги — бронирую перелёт до Сеула, не глядя на цену. Потом еду домой.
Вот так просто.
Дни до вылета проходят в тумане, видимо, из-за прописанных седативных. Кажется, я работала все дни, а может, и нет — в бесконечно однообразной рутине не разобраться. За пару дней до отъезда перестаю накачиваться успокоительным, чтобы в ясном сознании оформить электронное заявление на въезд в Корею и проверить все брони. Гуглю погоду и выбираю самые тёплые вещи из тех, что у меня есть — предстоит из калифорнийских +15 отправиться в сеульские -5. В день отлёта просыпаюсь рано и хожу как на иголках. Проверяю небольшой багаж десять раз: одежда, паспорт, кошелек, зарядки, распечатки билетов и подтверждение отеля — всё равно мне кажется, что я что-то забыла.
Голову?
Выезжаю в LAX за пять часов, потому что нервно сидеть дома уже не могу. Я пользуюсь привилегией работодателя и оставляю своё авто на парковке аэропорта. Распечатываю посадочный, прохожу паспортный контроль, заполняю миграционную карту и заглядываю в duty free, чтобы набрать алкогольных шотов с собой — нужно забыться и успокоиться перед тринадцатичасовым полётом. После многих дней относительного затворничества толпы людей вокруг раздражают меня. Приходится пихнуть airpods поглубже в уши и найти укромное местечко в кафе рядом с моим выходом на посадку. Но спрятаться от шума не получается, потому что здесь же ждëт вылета на родину множество азиатов, для которых, кажется, смысл жизни заключается в том, чтобы постоянно издавать какие-то звуки. Взрослые хлюпают едой и чавкают, а малые дети визжат так, что я слышу их через вакуумные наушники, только подростки, как и я, в большинстве своём тихо листают соцсети, дожидаясь рейса. И такого контраста поколений я не понимаю. Ван, по крайней мере со мной, был тихим, спокойным, не по годам мудрым что ли.
От нечего делать гуглю хоть что-то про страну, в которую так беспечно собралась лететь без какой-либо особой подготовки. Оказывается, корейцы те ещё двойственые ребята: в работе тихие и скромные, но стоит им выпить после — и они могут шумно гулять до самого утра. Что до старшего поколения, те вообще чувствуют себя хозяевами жизни и о личных границах младших не имеют никакого представления. Острая еда, хорошая косметика, культы айдолопоклонничества и очень быстрый интернет — основные фишки Южной Кореи. Не то чтобы поток новой информации сильно меня пугал, только перед заходом в самолёт я прохожусь по зоне ожидания и отыскиваю в автомате полётный набор: надувную подушку, маску, беруши — без него, судя по просмотренным видео, попутчиков-корейцев я вряд ли вынесу.
Наконец бортпроводники рейса подходят к стойке у гейта, и перед ними мгновенно вырастает длинная очередь. Я подхожу одной из последних, чтобы не ошиваться в толпе, и ловлю неприятный взгляд одной из стюардесс-азиаток на свои татуированные руки. Назло ей специально закатываю рукава выше и прохожу в коридор нарочито медленно.
К месту у окна протискиваюсь мимо старой супружеской пары азиатов. Когда все расселись, и самолёт начинает рулить на взлетную полосу, бортпроводники проводят инструктаж техники безопасности; рассказывают про спасательные жилеты под сиденьем, масках с кислородом и том, что во время взлёта и приземления нужно открыть шторку иллюминатора, убрать столики, быть пристегнутым. Меня вдруг охватывает странное волнение, будто я еду на самое важное свидание в своей жизни, и даже презрительно глядящая на меня стюардесса вызывает только ироничную улыбку.
Оставив, вопреки технике безопасности, один работающий наушник, утыкаюсь в окно и провожаю взглядом родную, теплую даже зимой Калифорнию. И вылетаю к тому, чей голос мелодично ласкает мне ухо. Тому, кто наверняка забыл меня на следующий же день, но о ком я никак не могу перестать думать с того самого момента. И странные чувства мои мечутся из крайности в крайность: от невообразимой радости до нестерпимой тоски. Я решаю, что страдать — хреновый вариант начать свой отдых, так что позволяю себе немного помечтать о хорошем.
Однако, когда самолет набирает высоту, а внутри стихает голос эйфории, я ловлю себя на мысли, что не люблю перелёты: от гула и вибрации двигателей мне некомфортно. Пассажиры тоже шумят. Хотя в спинке сидения передо мной расположен экран, на котором можно выбрать фильм из последних новинок, мне не хочется коротать свой путь так. Я вообще перестала смотреть кино, когда в моей жизни появился кей-поп, и это немного…
пугает, потому что у меня начинается ломка по видеоконтенту с Ваном. Только теперь я отчётливо осознаю, что после Его отлёта перестала жить.
Дорога выматывает, высасывает силы, от постоянного сидения затекает задница, изредка самолëт потряхивает, а моё кресло то и дело шатает сидящий сзади пассажир, каждый раз убирая и складывая столик, чтобы поесть, попить кофе, поработать за ноутбуком. Я стараюсь не раздражаться, ведь я впервые за пять лет лечу в нормальный отпуск, чтобы
отдохнуть, но на четвёртом часу тряски не выдерживаю и делаю этому, как оказалось, мужику замечание. Он недовольно отвечает мне что-то на корейском, но всё, что я могу сделать — злобно сощуриться в ответ, однако слово берёт мой сосед по ряду. Дедулька что-то бросает через плечо, после чего мужик позади меня начинает вести себя аккуратнее. Я благодарю своего спасителя поклоном, не зная, на каком языке лучше сказать «спасибо». Пару раз хожу в туалет и быстро проглатываю там алкогольные шоты. Апероль совсем немного успокаивает, но я продолжаю маяться: то подслушиваю непонятное воркование парочки по соседству, то включаю кино, но не могу сосредоточиться на сюжете, то пялюсь в окно, то пытаюсь уснуть на надувной подушке, то ем полётную еду, которую разносят бортпроводники.
Бургер и кимчи, кто бы сомневался…
Спустя вечность (и мою квадратную от сидения задницу) зажигается табло
[пристегните ремни], а капитан рассказывает о том, что «самолёт приступает к снижению и будет готов к посадке через двадцать минут». Я прилипаю к окну, но из-за плотного слоя облаков сперва не вижу внизу ничего. Когда мы сильно снижаемся, серые окраины Сеула становятся видны как на ладони: вышка, сотни многоэтажек, тысячи домов поменьше, дороги, парки, широкая змея реки. Аэропорт находится на острове поодаль, и на подлёте к нему воздушное судно крутится по спирали.
Я очень медленно прохожу миграционную проверку, жду штампы в карточке так долго, что начинается выдача багажа. Наконец освободившись из досмотровой и получив свою сумку, иду в туалет и оглядываю себя. Вид измотанный, но где-то в глубине зрачков искрит странная надежда. Наверное, из-за изматывающей дороги во мне нет ни какой-либо эйфории, ни сил на радость, а ведь я так мечтала оказаться с Ним в одном городе.
Будто от этого Он стал более досигаем…
С горем пополам выбрав из трех мобильных операторов, покупаю местную симку с пакетом интернета и вожусь с айфоном, переставляя карточки. Теперь телефон показывает на дисплее два времени: по Анахайму и Сеулу. Из-за разницы во времени здесь около пяти вечера следующего дня, а по калифорнийскому времени час ночи, самое время ложиться спать. Наконец, вызвав Uber через приложение, я напяливаю кожанку поверх длинной кофты и, медленно оглядываясь по сторонам, иду к выходу. С высоты Инчхон был похож на странную сороконожку, внутри такой же, как и любой другой аэропорт из стекла и металлической арматуры с кучей магазинчиков и кафе, снаружи — стекло и тот самый легендарный вид, знакомый каждому фанату, наблюдавшему трансляции отлётов айдолов. А ещё на улице нереально холодно. Пока я жду такси, влажный мороз пробирается под кожу и заставляет дрожать, ветер треплет шарф, который я наскоро выуживаю из багажа, а свитер под толстой кожаной курткой не спасает. Я выпиваю последний шот, оставшийся в сумке, но горечь на языке совсем не греет.
Одетый в нормальный пуховик водитель делает вид, что не понимает моей просьбы включить обогреватель, так я и еду, кутаясь в бесполезный шарф и зажимая продрогшие ладони между колен, чтоб хоть немного согреть их. Холод прогоняет сон, и к моменту, как я добираюсь до отеля, спать мне уже не хочется. Мне хочется убивать. Однако я с широкой улыбкой на уставшем лице говорю таксисту «аньён» и только хлопаю дверцей погромче. Немного помаявшись с документами, заселяюсь в шестиэтажное светлое здание с вывеской Cocomo, зажатое между небольшим магазинчиком и многоэтажкой. В номере первым делом иду в ванную и лью на себя самую горячую воду, которую только может выдавить душевой кран. Только после этого позволяю себе поспать несколько часов.
Просыпаюсь такой же разбитой и замученной, но в груди горит ясное желание покорять ночной Сеул. Я роюсь в вещах и надеваю на себя всё, что хоть немного может согреть. Гуглю лучшее место для прогулки и выдвигаюсь на ночной рынок, надеясь убить двух зайцев сразу. Сдуру выбираю добираться автобусом, ведь остановка в нескольких метрах от здания гостиницы, но путаюсь в номерах, уезжаю не туда, однако вовремя соображаю об этом по своей удаляющейся от точки назначения метке на google-карте. Чтобы вкусить все блага общественного транспорта Кореи и не окоченеть до смерти, проезжаю оставшиеся две станции на метро, мысленно матерясь толпам и не вполне понятной навигации.
Давненько я не ощущала себя такой глупой и такой потерянной. Оказавшись в итоге на нужной оживленной улице, я вливаюсь в веселый поток людей и бреду среди пестрой многонациональной толпы и неоновых вывесок. Несмотря на обилие народа всех рас и расцветок, на меня постоянно пялятся, а ещё, что удивительно, почти никто из продавцов не понимает или стесняется говорить по-английски. В итоге своих недолгих метаний по многочисленным магазинчикам я нахожу длинную чёрную парку и выкладываю за неё почти двести баксов — эта глупая поездка дорого мне обходится. С другой стороны, куда ещё мне тратить деньги, кроме как на впечатления? Я только коплю их и коплю, но уже давно ничему не радуюсь, будто считаю себя недостойной весёлой жизни.
Немного согревшись в объятьях новой куртки, я выплываю на людную улочку и тащусь с пакетом, где лежит моя кожанка, в поисках места для ужина. Чувствую себя очень глупо, расхаживая одна: в основном все передвигаются парочками либо большими компаниями, а остальные редкие одинокие проходимцы либо ждут кого-то, либо спешат купить подарки к Рождеству. Устав выбирать заведения, забегаю в первую попавушуюся не слишком традиционную кафешку и из многообразия непонятного меню выбираю, тыкая на красивую картинку лапши, прошу «нот спайси» и капучино. Наевшись до боли в желудке гигантской порцией горячего рамёна, плетусь на выход и петляю по людным улочкам меж разноцветных домов. А потом, завернув куда-то не туда, углубляюсь в центр с офисными зданиями. Обратно в отель возвращаюсь на такси.
Утром следующего дня приходит сообщение от сестры: «Ты на рождество у нас?» — и я запоздало соображаю, что о поездке моей в курсе разве что маникюрщица, у которой я делала ногти перед вылетом. Приходится выпутываться.
[10:22]
сорри, в этот раз без меня.
[Lara 18:23]
и на кого ты променяла любимую сестричку? (
[10:23]
на Сеул
https://goo.gl/maps/81FBw9jF1B6L1guM7
[Lara 18:23]
ээээээ
О_О
малая, ты совсем ёбнулась?
ааа, я поняла…
ну и приколы у тебя
но засчитываю, кейпоп троллинг удался
Отвечать на это я не буду, пусть пока думает, что это шутка. Всё равно придумать для Лары адекватное обоснование своей поездки я не смогу, так что проще промолчать и выпутываться позже по факту.
Весь день я брожу по городу, делаю тысячу фотографий разных локаций, но какими бы высокими ни были мои ожидания, Сеул отчего-то мне ни капельки не нравится. Жители будто шугаются иностранцев, ведут себя тихо и смущённо, стоит только обратиться к ним, а между собой они шумные, нетерпеливые, резкие — к вечеру количество пьяных балагуров зашкаливает. Здесь меня не то что не ждет, не понимает практически никто: даже ресепшионист в отеле по-английски говорит нехотя, словно стесняется. А ещё повсюду эти зелёные стекла. В окнах домов, торговых центрах, магазинчиках — все отсвечивают зеленцой и придают дневному городу на фоне пасмурного неба какой-то потусторонний, болезненный оттенок.
В странной агонии я шагаю от Гёнбокгуна до Согуна, а, перекусив у королевского дворца, направляюсь к Сеульской башне и кружу по парку Намсан. Никак не могу понять свои ощущения. Хорошо мне здесь или…
Нет, на самом деле город не так плох. В парках тихо и спокойно. Дорожки ухожены, повсеместно ощущается… безопасность? И удобство. Но мне плохо. Морально давит ощущение собственной ничтожности, грудь сжимает одиночество, а в голове удивительная пустота. Я сбежала сюда, ожидая поймать хоть каплю рождественской магии, но попала в незнакомый город без грамма снега и какой бы то ни было компании. И ничего не поменялось, ведь вместе с собой я привезла в Сеул багаж грусти и тоски, ощущающийся лишь безнадежнее и острее.
Я не запоминаю места, в которых была, но понимаю, что пора остановиться, когда ноги гудят от боли. Засев к вечеру в безлюдном тихом кафе, где меня наконец легко понимают, в ожидании еды я листаю галерею сделанных фото. Несмотря на то, что последнее обновление ленты делала полгода назад, решаю выложить несколько самых удачных картинок в инстаграм. А потом начинаю обычную фанатскую рутину: обновляю Их официальную страницу в инсте, твиттере и, прости господи, тиктоке, а также чекаю новые видео на YouTube-канале. Хотя везде включены уведомления, я всё равно с настойчивостью идиота проверяю все соцсети и таки нахожу новое видео — с рекламной интеграцией по линии уходовой косметики. Мой ангел светится там всего пять секунд, но и того достаточно, чтобы широкая пьяная улыбка захватила мои губы. Мне становится легче от одного взгляда на него, хотя отчего-то кажется, что он слишком уж серьёзен на этом видео. На всех последних видео, что я видела. Я пролистываю дальше, просматриваю новые нарезки и эдиты, убеждаюсь в том, что он стал до обидного мало улыбаться, а потом вдруг закрываю глаза и упираю лицо в ладони. И начинаю тихо плакать.
Что я делаю здесь и зачем? Ведь от перемены локации суть не меняется. Я разбита на осколки, что там, дома, что здесь. И никакая мифическая близость и нахождение в том же мегаполисе не то что не даёт мне никакой надежды. Нет, они бьют по голове ещё сильнее, режут острее, кричат о том, какая я невообразимая дура. В расстроенных чувствах и под испуганным взглядом бариста я выметаюсь из кафе и иду, куда глаза глядят. Прихожу на безлюдный, продуваемый ветрами берег Хангана. Потоки воздуха колют холодом мокрые щеки, но живописный вид вечернего города на противоположной стороне заставляет улыбнуться и перестать наматывать сопли на кулак.
«Жизнь не сахар, Кара. Умей радоваться мелочам. Ты увидишь его завтра и хорошо проведëшь время. Чего тебе ещё нужно? Явно не сложные отношения с малолетней звездой из другой вселенной. Ты сама от них отказалась, потому что это несбыточная, приторно сладкая мечта. Просто расслабься и проведи отпуск без ёбаных страданий. Наберись впечатлений, попробуй новые блюда, к культуре приобщись, наконец. Это ведь так просто», — утешаю я сама себя. И вновь вызываю Uber.
Уже отогреваясь в постели своего номера, проверяю инсту вновь. В коротком промо-ролике половина группы поздравляет фанатов с наступающими праздниками и зовёт увидеться на завтрашнем концерте. С грустью произношу в тишину своего номера: «До завтра», — и переключаюсь на входящие уведомления. Под первым же фото с геометкой племянница строчит «??????!????!!!????!». Под вторым Марта перечисляет длинный список того, что любимая тётушка должна, просто обязана привезти в подарок. Джейк пишет: «Так вот почему ты динамишь мои приглашения на свидание?» Маникюрщица Седа спрашивает, как я добралась, и просит выкладывать больше фото местной еды. И красивых корейцев. И, конечно, ей нужно фото моих ногтей на фоне чего-то супер-корейского — чтобы пополнить портфолио. «Это правда ты? В Сеуле?!» — отписывается кто-то с анимешным аватаром на мою сторис, ещё пара незнакомцев ставит лайки и реагирует на фото иероглифами. Я не хочу никому отвечать и просто закрываю приложение. Разморённая долгой прогулкой, засыпаю рано и быстро, но просыпаюсь от звонка в WhatsApp.
— Мелкая, ты что правда ёбнулась?! — возмущается Лара.
— А-э?
— Ты правда в Сеуле? Марта меня с утра затрахала расспросами, а мне и сказать-то ей нечего. Так что… Какого хера ты делаешь в Корее, Кара?!
— Я просто тыкнула в точку на карте и полетела в отпуск, — бурчу я сонным голосом, не разлепляя глаз. — Ничего такого…
— Ты что там, спишь?
— Конечно, здесь, э-э, — я щурю один глаз, поглядывая на экран, — заполночь.
— М-м… Яс-с-сно… Нет, не ясно, Кара, это пиздец… Кто срывается так внезапно и без предупреждения? Я же твой самый близкий человек!
— Знаю я тебя, близкий человек. Ты бы сразу начала драматизировать и сказала бы, что я ёбнулась.
— Именно это я и сказала!
— Ну, видишь, ничего не поменялось, так что забей уже и дай мне поспать.
— М-да… Напиши, как будешь в сознании.
— Лады. Бывай, старушка.
На следующий день я просыпаюсь поздно и с больной головой. Перезванивать сестре не хочу. Где-то в груди тянет томительное ожидание. Двадцать четвертое декабря — день Икс. Я наскоро собираюсь, пихаю в карман кардхолдер, распечатку билета и тащусь есть в Лотте Март, что недалеко концертного зала. Ноги болят еще со вчерашнего дня, но я ловлю странное садистское удовольствие от пеших прогулок по мрачным переходам и дорожным обочинам. В фудкорте торгового центра беру самые безобидные блюда: пиццу и бутылку колы зеро. За едой поглядываю по сторонам и примечаю разномастных фанатов, увешанных яркой символикой любимых групп. Они сидят за столиками большими группками и восторженно щебечут о чём-то своём в предвкушении концерта. А я снисходительно улыбаюсь их милой глупости, хотя не слишком-то от них отличаюсь. Только подумать, до чего докатилась: Сеул, концерт,
Их музыка в наушниках на повторе — осталось только собрать алтарь из фан-стаффа и тату себе набить для полного набора.
Дожёвывая невкусное тесто, ловлю себя на очередной глупой мысли: «А что если… Нет, ну, вдруг он меня заметит? Может же такое быть, ведь они иногда машут фанатам, глядя прямо в глаза…» Ведомая этой странной мыслью, я подрываюсь и бреду по коридорам торгового центра с желанием купить что-нибудь яркое, иначе у него — никаких шансов заметить меня в моём излюбленном чёрном. Я захожу в первый понравившийся магазин одежды — так внезапно в моём гардеробе появляется длинная красная толстовка с капюшоном.
Но она помогает разве что не сдохнуть от мороза, когда я простаиваю длинную очередь на входной лестнице арены Гочёк. Я прохожу несколько процедур досмотра, терпя визг и вздохи расчувствовавшихся школьниц, снующих вокруг. Они всё, абсолютно всё снимают на телефон. Такие маленькие, яркие, наивные и в то же время соответствующие индустрии, что здесь и сейчас я ощущаю себя лишней и ещё более неподходящей обстановке, чем кто-либо из множества странноватых посетителей. А еще эти ёбаные лайтстики, мельтешащие перед глазами, хочется запихнуть фанатам в…
Наконец я оказываюсь в зоне распределения перед огромным куполом. Секьюрити обращаются ко мне исключительно на корейском, и я ни черта не понимаю, приходится объясняться на пальцах и с криво работающим google-переводчиком. В конце концов охранники вынимают бутылку воды из моего рюкзака и вешают на руку заветный бейдж. Я захожу внутрь Sky Dome в тесной толпе и теряюсь, не успев найтись: после дурного осмотра найти нужный гейт тоже становится испытанием. Надписи дублируются на английском лишь на трети указателей, и мне приходится приставать к другим посетителям, но только в четвёртой группке находится храбрая девочка, которая, пусть и с ужасным акцентом, направляет меня к верному проходу.
Я прохожу к своему месту в седьмом ряду с необъяснимым спокойствием, будто не верю, что совсем скоро увижу воочию предмет своей нелепой влюблённости. Концерт начинается ровно в назначенное время с поздравлений ведущих, из которых мне понятно только "аньён" и "Merry Christmas". От воодушевлённых зрителей вокруг шумно, от пёстрых представлений в глазах ярко, громко. Я пялюсь на сцену не мигая, но не вижу всех тех, кто не Они. Всех, кто не
Он. Когда наконец начинается их выступление, я не снимаю на телефон, как все вокруг. Не двигаю губами, хотя прекрасно знаю текст песен. Даже не аплодирую. Только неотрывно смотрю на одного человека, летающего по сцене в свете ослепляющих софитов. Прожигающего тембром своего голоса самоё моё нутро. Он так близко и так недостижимо далеко. И мне безумно помнить, что я держала его в своих объятьях. Смертельно знать, что именно я и оттолкнула его. Для моей души фатально быть здесь.
Три песни заканчиваются до обидного быстро. Что ещё печальнее — на зрителей Ван не смотрит, даже убегая за кулисы. И от тяжёлых мыслей в моей голове мне хочется убежать тоже.
«И на что ты рассчитывала, Кара? Глупая, нет, окончательно поехавшая от одиночества бабëнка. Решила, что тебе светит счастье, и побежала за далёкой звездой? Ну и как разочарование на вкус? Давно не хавала? Что ж, угощайся! А как наешься, перестань игнорировать реальность и страдать хернёй. Думай башкой, в универе ведь неплохо получалось, пока ты не слилась. Попробуй сложить один плюс Один
. И у тебя ничего не получится, потому что вы из разных, мать его, миров. Только глянь на себя. В его мире ты точно лишняя».
Я не жду окончания концерта, пробираюсь сквозь ряд зрителей, подпевающих уже другой группе и недовольных тем, что я мешаю им снимать чёртовы видео. Выбираюсь в проход, бреду на выход по коридорам и лестницам, насильно, настойчиво давя в себе рыдания сжатыми до боли кулаками. В конце концов, слезами делу не поможешь. Поможешь — психотерапией. И этим я всë-таки займусь, вернувшись домой в Калифорнию. Потому что боль снова раскалывает наивную душу, выворачивает наизнанку и не даёт дышать.
Уже в холле на выходе с арены я слышу знакомый голос и резко торможу. Его голос, что теперь узнаю из тысячи, говорит что-то в бесконечность концертного зала, за ним вступают другие айдолы — они поздравляют зрителей с праздником, а затем все исполнители начинают петь вместе. А я плачу, уже не сдерживаясь, и твёрдым шагом выхожу за импровизированные ворота ограждений. Бреду по обочине через автодорожный мост, игнорируя гудки проезжающих машин. Кажется, за такое здесь меня могут арестовать, но сейчас мне абсолютно похер. До отеля дохожу пешком и заваливаюсь в постель прямо в одежде. Лежу, не мигая, глядя в потолок. Опустошенная. Разбитая. Мертвая.
Merry Christmas, дурочка.
Я не помню, как засыпаю. Но просыпаюсь от жажды во рту и боли в голодном желудке. Снова заставляю себя подняться пощёчинами. Через силу отлипаю от кровати и, даже не приводя себя в порядок после сна, плетусь на улицу. Потому что иначе сдохну от тоски прямо в номере отеля.
Рождественский Сеул проглатывает меня. Температура ещё понизилась, и мне чертовски холодно, несмотря на толстовку и парку. И ещё более одиноко, чем все прошлые дни. Я снова осматриваю город, передвигаясь от кофейни к кофейне на автопилоте. Заставляю себя идти, потому что если остановлюсь, кажется, упаду и не встану. Безуспешно заглядываю в несколько галерей и музеев — но из-за праздника всё закрыто. И я не знаю, куда ещё себя приткнуть, чтобы найти хоть какой-то смысл в своих бесцельных блужданиях.
Звонит сестра, но я не беру трубку. Окоченевшими пальцами пишу лживое «я в метро» и поздравляю её семью с Рождеством. Истаптываю торговый район с желанием купить себе рождественский подарок, чтоб порадоваться хоть чему-нибудь, но Ван в магазинах не продаётся. Только его бездушные изображения. А я бы отдала всё, что имею, чтобы снова увидеться с ним и просто поговорить.
Я плюю на последнюю разумную клетку мозга, с умирающей надеждой в груди прихожу к офису его лейбла и пялюсь на многоэтажку так долго, что уже не чувствую пальцев на ногах от холода. Конечно, ему нечего делать здесь в такой день. Наверняка Ван отмечает праздник с семьей или друзьями. Скорее всего отсыпается в тепле и уюте, может, даже уехал за город. Он заслужил отдых, передышку, немного спокойствия и много счастья. А я, кажется, заслуживаю лишь сильных пощёчин, возвращающих в реальность. Влажный ветер выдувает из меня остатки сил, я тру уставшие глаза, так и не увидев никого входящим или выходящим из здания. Замёрзшая до дрожи костей, ловлю такси, сбегаю в отель и снова прямо в одежде залезаю под одеяло. Проваливаюсь в сон.
Просыпаюсь, когда за окном темно. Мне хреново. Ощущаю температуру и першение в горле. Заболеть — то, чего мне не хватало в это одинокое Рождество для полного счастья. Я не могу встать даже за водой и просто лежу в полудреме несколько часов подряд. Стоит позвонить в страховую, но мне не дотянуться до телефона, а когда я нахожу силы — уже поздняя ночь, и никто не отвечает, хотя я выложила немалую сумму за покрытие 24/7. Пробую найти другой контакт, но слезящиеся от света экрана глаза не фокусируются на тексте, и я бессильно бросаю трубку на соседнюю подушку. Снова проваливаюсь в сон, просыпаюсь от болезненного спазма в животе.
Еле различаю на часах 4:57. Я жутко хочу есть, но ресторан при отеле не работает. Разобраться в приложении доставки без знания корейского — что-то на невозможном. Мне приходится напялить ботинки и, вместе с отельным одеялом, проигнорировав возмущенные вопросы сонного менеджера на ресепшене, доковылять до ближайшего круглосуточного магазина.
Я хватаю первую попавшуюся коробку с лапшой, пачку сыра, сосиски и сладкие батончики. Бутылку апельсинового сока и ещё какие-то мятные пастилки. Немного раскинув воспаленным мозгом, набираю в горсть мини-бутылочки с алкоголем и тащусь к кассе. Расплатившись, сажусь здесь же в углу рядом с микроволновкой и термопотом.
Голова и так раскалывается, но мне кажется хорошей идеей проглотить сразу три шота джина на голодный желудок (для дезинфекции) и запить кислым соком (богатым витамином С). Пока я опухшими слезящимися глазами изучаю инструкцию на пачке с рамëном и тихо матерюсь, немолодой продавец одаривает меня и мой супергеройский плащ недоверчивым взглядом, а потом стеснительно спрашивает: «Кен ай херьп?»
— Yes, please, just help me cook it, — сдаюсь я и протягиваю ему пластиковый стакан с надписью «Карбонара».
Желудок сводит болезненный спазм. Пока мужчина возится с кипятком, пакетами специй и микроволновкой, я прикрываю уставшие веки и жую холодные сосиски, завернув в листы сыра. Когда добряк-продавец наконец ставит передо мной готовую лапшу — отвешиваю ему поклон с «камсаамнида» и начинаю есть палочками.
— Oh fuck!
Несколько долгих секунд не могу вздохнуть. Острота рамëна обескураживает, пробивает нос, я закашливаюсь и порываюсь запить адское угощение, но сок не спасает.
— О ноу, тейк милку, милку! Сорриа!— снова подбегает продавец, и у него в руках вырастает пакет молока.
Я жадно пью прямо из пачки.
— Ай-я! Путин хи! Вильби гут!— жестикулирует дядя, а я хочу перевернуть эту чертову «карбонару» на его лысеющую голову.
— You want me to add milk to ramyon?
— Есь. Пут ит ин! Форинирс лавит. Бетта, бетта! Нот спайси. Гуть фою!— и он наливает молоко в мою лапшу без спросу.
Я снова киваю. Бессильно. Мне уже насрать. То ли джин расслабляет мой мозг, то ли просто нет сил противостоять обстоятельствам. Я наматываю длинную макаронину на палку и отправляю в рот. Чуть менее остро, чем было, но теперь по крайней мере не так больно языку.
— Тольд ю! Бетта!— и довольный мужчина возвращается за прилавок.
«Лучше… Не-ет, чтобы мне стало лучше одним молоком не обойтись».
Следующие пару дней перед отлетом я проживаю в забытьи. Так и не дозвонившись до страховой, я отлёживаюсь в номере, вечерами выбираясь в тот самый магазинчик, где бессменный продавец с залысинами (не спит он что ли?) дружелюбно ухаживает за мной, подсказывая какие снеки взять. Я покорно жую всё, что он предлагает мне, набираю какой-то съедобной ерунды с собой и с низким поклоном ухожу в номер, чтобы закопаться в одеяло и не двигаться ещё много часов подряд. Этим и ограничивается моё знакомство с Кореей.
В нужный день до аэропорта я добираюсь на такси, но теперь меня везёт приветливый водитель, и обогрев работает на всю. Из-за боли в глазах я не могу долго смотреть в телефон, потому не зарегистрировалась на рейс заранее, однако очередь проходит быстро, даже миграционные проверки не отвлекают — всё складывается так, словно само проведение жаждет, чтобы я поскорее свалила из Сеула навсегда.
Одиннадцать с лишним часов обратной дороги я провожу в забвенье болезненного сна, изредка выпрашивая у бортпроводника горячий чай с лимоном. Просыпаюсь от вибрации будильника перед самой посадкой. Самолёт приземляется жёстко, будто судьба хочет тряхнуть меня посильнее. Меня мутит от болезни: пока жду багаж, зеленею от тошноты из-за приторного запаха синнабонов, долетающего из зоны выхода в город. Хотя моя машина припаркована у соседнего терминала, я осознаю, что не могу вести. Даже в приложение тыкать нет сил. Дергаю Фостера звонком — обозлившийся от такой наглости босс всё-таки направляет ближайшего из коллег забрать меня. Еду не домой, а в Торренс к сестре.
Старшая с матами и ругательствами отпаивает меня какими-то лекарствами и укладывает в гостевой комнате, спроваживая назойливую племяшку, которой не терпится услышать от меня подробный рассказ про поездку. В ответ я могу лишь хлюпать засопливевшим носом. Проваливаюсь в сон на много часов. Поднимаюсь лишь чтобы сходить в туалет или наполнить термос кипятком. Когда сестра не на смене, она притаскивает еду и заставляет есть насильно, но меня тошнит даже от запаха бульона, и я постоянно ворочу нос от её стряпни. Зато острой лапши хочется нестерпимо.
Спустя пару дней, когда мне становится получше, и глаза снова могут фокусироваться на экране мобильного без боли, я вдруг осознаю, что ещё немного — и волне могла бы скопытиться от горячки в незнакомом городе без медицинской помощи. Связываюсь со страховой лишь из принципа — чтобы поругаться. Мне вежливо поясняют, что звонить я должна была с американской сим-карты, на которую регистрировала страховку. Якобы, они ставят блок от спам-звонков, чтобы линия всегда была доступна только для реальных клиентов, на что я справедливо замечаю, что если человек при смерти, то в страховую всегда должны иметь возможность обратиться его родственники или близкие с любого, мать его, телефона. По итогу спора максимум, что они могут предложить мне в качестве извинений — добавить в базу второй номер и продлить покрытие на будущий год.
«Спасибо, блять, очень бесполезно. Ноги моей в Сеуле больше не будет. С этого момента о Корее и всём корейском я буду стараться забыть, как о страшном сне. Исключение сделаю разве что для огненной лапши. Ну и, быть может, косметики. Но всё остальное… И особенно Он… Пора заканчивать с этим сумасшествием».
Злость берет верх, и в один миг я принимаю насущную необходимость разорвать свою глупую привязанность. Я смело удаляю с мобильника скачанные фотосессии и видео. Убираю плейлист из Spotify. Отписываюсь от их твиттера и ютуба. С глаз долой — долой из сердца.
Наконец я залезаю в инстаграм, чтобы в последний раз проверить их официальный аккаунт, а после — отписаться от него и всех сопутствующих тематических страниц.
Но над значком директа краснеет тринадцать уведомлений, и я отвлекаюсь на их просмотр. Большинство — реакции и реплаи на выложенные фото или смешные видео от друзей, но несколько сообщений от незнакомцев висят ответом на мои сторис как спам. И я снова кляну себя за то, что не закрыла страницу сто лет назад. А потом мгновенно пугаюсь, потому что один особо назойливый юзер оставил сообщение под каждой выложенной мной фотографией.
[FCHL_TSJK 18:32]
Это правда ты? В Сеуле?!
[FCHL_TSJK 18:34]
Ох, я хотел сказать привет!
[FCHL_TSJK 18:37]
Где ты сейчас?
[FCHL_TSJK 18:38]
Можем мы увидеться?
[FCHL_TSJK 18:42]
Я совсем недалеко от тебя.
[FCHL_TSJK 18:46]
*фото*
[FCHL_TSJK 18:46]
Я тоже в парке
[FCHL_TSJK 18:48]
Ответь, пожалуйста
Я сглатываю комок в горле, замечая на ответном снимке вид на Сеульскую вышку с того же ракурса, что и на моём фото. Встретить маньяка-сталкера в Сеуле мне не хватало для полноты картины. Хорошо, что я не видела эти сообщения раньше, иначе вряд ли решилась бы так беспечно шляться по городу в одиночестве. Перетерпев неприятные мурашки по спине, я решительно пытаюсь заблокировать пользователя из диалога, но ничего не выходит, видимо, оттого что он подписался на меня. Мне приходится перейти в чужой профиль, чтобы ограничить спамеру доступ и… Я вдруг перестаю дышать, упираясь взглядом в ночной Анахайм с той самой точки, которую не перепутаю ни с чем.
— Быть этого не может. Не может. Нет… Нет. Нет.
Я пролистываю страницу ниже и нервно, до боли закусываю губу. Я явно не в себе, раз вижу на фото Вана, даже щупаю рукой лоб, чтобы проверить температуру — наверняка у меня снова горячка. Не может же это правда быть…
[me 10:28]
One?
[FCHL_TSJK 02:29]
Да
Привет
🙃
