Вход в Облачные Глубины открыт для демонов и небожителей

      Следующим утром, едва закончились общие занятия, четверо молодых людей отделились от остальных приглашенных адептов, спешащих на завтрак, и устроились в отдаленной беседке, по выкрашенным белой краской балкам которой ползла к резной крыше шелковая повилика. Солнце нового дня весело играло в стеблях бамбука, окружавшего беседку, но внутри атмосфера была тяжелой и тихой.       Ло Бинхэ и Лянь-Лянь уже пересказали Шэням случившееся на ночной охоте и разговор с учителем Вэем, и теперь все четверо напряженно обдумывали произошедшее и по серьезным лицам нельзя было понять истинных мыслей.       — Так Хуа-сюн думает, — протянул Шэнь Цзю, невольно понизив тон голоса. — Что учитель Вэй скрывает о тебе то, что узнал от Старейшины Мэнмо?       — Да, — с тяжелым сердцем кивнул Лянь-Лянь. Эту ночь он практически не спал, обдумывая произошедшее, и не нашел причин, по которым учитель Вэй, всегда бывший открытым и приветливым, стал бы что-то скрывать. Даже если это неприятная правда, разве не стоит раскрыть ее тому, кого она прямо касается? От недосыпа и тревоги лицо Лянь-Ляня было бледнее, чем обычно, а янтарные глаза затуманились каплями утренней росы. Весь его вид выражал растерянность, но и упрямство.       — Что одному из самых сильных заклинателей нашего времени, Старейшине Илин, может быть нужно от ученика маленького храма? — задумчиво спросил Шэнь Юань, постукивая веером по губам.       — Может, и не такого простого ученика, — пожал Шэнь Цзю плечами. — Старейшина Мэнмо говорил, что твои силы сдерживает печать — может, и у нас выйдет рассмотреть ее?       — Я никогда не делал ничего подобного, да и… — начал было Лянь-Лянь, но Шэнь Цзю прервал его:       — Мы лишь посмотрим и проверим кое-что, — деловито сказал он, доставая из рукава чи, что после ночной охоты так и осталась у адепта. — Снимай обувь.       Лянь-Лянь и сам подумал о черных татуировках на лодыжках, но услышав предложение Шэнь Цзю нахмурился. Ранее он утверждал, что эти знаки проверяли его учитель и шисюн, и если сейчас молодые адепты заметят следы печати в черных полосах, будет ли это показателем способностей обучавших Лянь-Ляня людей? Да и разве сама такая проверка не показывает, что выводам учителя Лянь-Лянь не верит?       Юноша был смущен, однако не хотел позволить сомнениям скрыть истину, а потому нахмурил тонкие брови, придав своему лицо серьезное выражение, и без слов принялся снимать обувь и носки. Когда из-за под коротких белых сапожек показались чернильные полосы татуировок, выделяющихся мазками туши на фарфоровой коже, Шэнь Цзю сел ближе, а Шэнь Юань и Ло Бинхэ заинтересованно вытянули шеи.       — После мелодии рисунок должен засветиться? — тихо, будто боясь спугнуть момент, спросил Ло Бинхэ, но Шэнь Цзю тут же одернул его:       — Замолкни, только отвлекаешь.       Шэнь Цзю поднес к губам чи и принялся аккуратно играть, четко выводя ноту за нотой. Его игра была уже куда лучше, чем на первом занятии, и слушать ее могло бы быть приятно — если бы не сдавливающее грудь железными тисками напряжение. Лянь-Лянь не моргая смотрел на собственные лодыжки и не смог сдержать судорожного вдоха, когда вслед за игрой Шэнь Цзю рисунок засветился мягким зеленоватым светом. Юноша не мог оторвать взгляд от этого матового свечения, и, пока играла мелодия, тысяча вопросов проносились к его голове.       — В этой печати есть демоническая энергия, — закончив последнюю ноту, сделал вывод Шэнь Цзю. Его голос звучал строго, но удовлетворенно, как будто он был рад решению давно волновавшей разум загадки.       — Неужели старшие Хуа-сюна не заметили этого? — пораженно спросил Ло Бинхэ, и Шэнь Юань смущенно кашлянул.       — Заклинание, что мы применили, одно из самых простых и даже слабые ученики смогли различить демоническую энергию. Учитель Хуа-сюна не мог этого не заметить.       — Тогда он… соврал?       — Да, такое бывает в мире людей, — кивнул Шэнь Цзю, сделав особенный акцент на последнем слове, услышав которое Ло Бинхэ, хотевший спросить еще что-то, быстро захлопнул рот. — Старейшине Мэнмо не было причин врать, а значит печать — это не что-то случайное, не стоящее даже упоминания. Просто ее наличие скрыли намеренно.       — У учителя должны были быть причины, — твердо сказал Лянь-Лянь, но в его душе не было той уверенности, что в голосе. Некстати стали вспоминаться другие дела: как его не отпускали из храма и на самые легкие задания, как учитель рассказывал о послушании и прилежании, как несмотря на силы живущих там заклинателей, храм никогда не принимал других учеников и не брался за сложные задания.       — Если никто более не хочет говорить прямо, я скажу, — бросив на Лянь-Ляня быстрый взгляд, произнес Шэнь Цзю. Он резким движением раскрыл веер и спрятал за ним половину лица: лишь холодные темные глаза словно кусочки черного мрамора следили за молодыми людьми. — Это все очень напоминает истории о торговле людьми.       — Цзю-гэ! — перебил брата Шэнь Юань, но тот лишь отмахнулся.       — Что я говорю не так? В отдаленном храме, без паломников и иных учеников, растят одного-единственного юношу, большую часть внимания уделяя его физическому развитию. Его силы запечатаны, а с детства прививается любовь и почтение к старшим: после совершеннолетия таких «воспитанников» обычно продают куда-нибудь или вовсе используют для темных ритуалов, — оглядев друзей, лица которых застыли в изумлении, Шэнь Цзю пояснил: — Жертвование тела.       — Мой учитель не поступил бы так, — нахмурился Лянь-Лянь, чувствуя в груди ледяную пустоту. Он мог лишь злиться и спорить, но даже для себя не имел сил придумать хоть один значимый аргумент против.       — Да? А что Хуа-сюн знает о своем учителе? — распалившись, спросил Шэнь Цзю. — В каком ордене он обучался? Какие техники изучал? Кто были его товарищами? Общался ли он с кем-то за пределами храма? Посещал ли встречи и собрания? — видя, что Лянь-Лянь не может найтись с ответом, юноша продолжил: — Все это напоминает историю о демоническом культе, что растит тело для одно из своих павших Князей. А как раз слышал что больше пятнадцати лет назад…       — Сяо Цзю, прекрати, — перебил Шэнь Цзю Ло Бинхэ, заметив, что на Лянь-Ляне нет лица. Юноша нахмурился и сжал губы в узкую полосу, но внимательно слушал каждое слово друга, уверяясь в них все больше и больше. Ло Бинхэ поспешил успокоить его: — В конце концов это лишь наши догадки и никто не может знать наверняка. Если все так, то зачем отпускать тебя на обучение в Гусу?       — Демоническим отродьям слова не давали, — холодно бросил Шэнь Цзю, но его тут же осадил Шэнь Юань.       — Цзю-гэ, выбирай слова.       — Я в чем-то не прав?       — Ты грубишь без дела.       — Грубо сказать, или ласково — смысл от того не изменится, — отмахнулся Шэнь Цзю. Его холодный взгляд скользнул по Ло Бинхэ, жаля, словно колючие снежинки в зимнюю метель. — Демон демоном и останется.       — Бинхэ не демон, — строго сказал Шэнь Юань.       — Половина часть целого: не скажешь же ты, что больной наполовину человек здоров? — ухмыльнулся в ответ юноша. А-Юань только вздохнул:       — Цзю-гэ, мы уже говорили об этом, перестань.       — Перестать что, напоминать тебе об опасности?       — Бинхэ не опасен, — снова упрямо повторил Шэнь Юань. Обсуждаемый юноша замер рядом с ним, опустив голову и уже не пытаясь успокоить Лянь-Ляня. Сейчас он полностью был увлечен своими проблемами.       — Для кого-то может быть. Но ты разве не слышал, что грязную кровь труднее всего контролировать рядом с ненавистными людьми? Стоит ли его врагам бояться? — едко продолжил Шэнь Цзю, явно намекая на себя. Его глаза смотрели только на брата, но тот неожиданно улыбнулся, и в его выражении появился холод.       — Цзю-гэ хочет заставить меня сделать выбор? — спросил он с нехорошей усмешкой. — А ты уверен, что я выберу тебя?       От этих слов Шэнь Цзю дернулся, как от удара. Его лицо сначала побледнело, а затем неожиданно залилось алой краской смущения и злости. Неверие во взгляде граничило с бешеной яростью, когда он зло бросил брату:       — Ну и катись к демонам, ебаный предатель, — и, развернувшись, он почти выбежал из беседки: лишь белые одежды зло развевались за прямой спиной. Лянь-Лянь хотел было пойти следом, переводя растерянный взгляд с одного брата, на другого, но Шэнь Юань остановил его, положив на плечо тонкую руку.       — Дай ему остыть: он сам вернется, — устало сказал он. — Иногда Цзю-гэ нужно покричать и позлиться, чтобы выпустить злую кровь. Пусть лучше срывается на меня.       — Прости, — коротко пробормотал Ло Бинхэ, лишившийся всякого выражения после этой ссоры. Шэнь Юань сложил веер и ласково потрепал его по волосам:       — Причем здесь ты?       — Если действительно нужно выбирать… не надо… я… — подняв слезящиеся глаза, продолжал Ло Бинхэ и А-Юань, бросив на Лянь-Ляня короткий взгляд, вдруг вздохнул и аккуратно поцеловал Бинхэ в щеку. Тот замер и чуть покраснел, перестав говорить всякие глупости, а Лянь-Лянь спешно отвернулся. Шэнь Юань не стал отстраняться, и, сидя так близко, что кожей Ло Бинхэ чувствовал его спокойное дыхание, сказал:       — Цзю-гэ просто бесится, не буду я никого выбирать, в этом нет нужды. Вы оба… — он чуть прервался и, все же отодвинувшись от Ло Бинхэ, продолжил. — …Вы все сразу думаете о самом плохом, а ведь есть и море иных вариантов. Что о Бинхэ, что о Хуа-сюне мы узнали лишь самую малость, но уже надумали ужасных вещей. Нам нужно перестать размышлять о случившемся и чуть расслабиться. Кто знает, может решение и верный ответ придут неожиданно.       Лянь-Лянь согласился с другом, но дурные мысли не шли из его головы до самого вечера. К закату ясное небо затянули пасмурные тучи и пламя заката потухло, словно кто-то вылил грязную воду на угли костра. Холодный ветер неприветливо раскачивал стебли бамбука и резные колокольчики на скатах крыш, но и их мелодичный звон заглушало ворчание грома, что собирался в пушистых тучах на горизонте. Адепты очень быстро разбрелись по своим комнатам после вечерних занятий и Лянь-Лянь тоже ненадолго заглянул в собственный дворик. Ноги привычно поднесли его к низкому столику, за которым он каждый вечер коротко описывал события дня, чтобы отправить шисюну — но сегодня Лянь-Лянь в нерешительности замер.       Конечно, он не был склонен делать выводы быстро, но за целый день так и не смог придумать объяснения действиям своего учителя. А знал ли шисюн о печати? Что он думал о ней? Что он, на самом деле, думал о самом Лянь-Ляне? Даже сами эти мысли казались юноше грязными и предательскими, но разгоревшееся пламя сомнений уже добралось до его пышущего обожанием сердца и вспыхнуло с новой силой. Ему хотелось увидеть шисюна прямо сейчас и расспросить обо всем, посмотреть на выражение его лица и глаз, услышать голос. Письмо бы не передало и части этого, поэтому, промучавшись какое-то время, Лянь-Лянь отложил чистые листы, и вышел на улицу, отправляясь на вечерние занятия к Хангуан-цзюню. Из-за близости со старшими и мягкого характера могло показаться, что Лянь-Лянь — нерешительный человек, но на самом деле он быстро принимал решения, что считал верными.       В учебной комнате, где его ждал Хангуан-цзюнь было тихо и пахло причудливыми благовониями. Лянь-Лянь вдохнул их нежный запах полной грудью и стиснул кулаки, решив, что не станет делать поспешных выводов. Однако дожидаться, пока что-то случится тоже было глупо, и после приветствия, сидя перед Хангуан-цзюнем в правильной позе, Лянь-Лянь глубоко вздохнул и начал:       — Учитель Лань… — голос юноши чуть сел, но он быстро собрался. Меж прямых бровей залегла задумчивая складка, а спина выпрямилась, как у маленького животного, что перед трудностями желало показаться большим и сильным.       — Да? — приоткрыл глаза Хангуан-цзюнь. Во время медитации он следил за духовным потоком Лянь-Ляня, а потому удивился, когда юноша не стал сразу после его позволения приступать к упражнению.       — Я лишь хотел сказать, что благодарен вам за оказанное внимание и помощь и надеюсь, что вы не откажете мне в еще одной эгоистичной просьбе, — твердо сказал Лянь-Лянь, в упор смотря на старшего.       — Чего ты хочешь? — спокойно спросил Хангуан-цзюнь, не меняя выражения лица. Лянь-Лянь вздохнул и решительно ответил: однако щеки его все же окрасились алым в мягком свете свечей:       — Я хочу сменить путь совершенствования.