Вход в Облачные Глубины открыт для демонов и небожителей

      — Ай, — всхлипнула Ши шидзе, прижимая раненую руку к груди. Ее глаза наполнились слезами, что были прозрачны, будто роса на лепестках персиковых цветов, и делали лицо еще уязвимее и прелестнее. Пальцы девушки быстро возвращались к привычному виду, однако боль, отразившаяся в ее чертах, не давала решить, будто то было легкое ранение: несмотря на скорое заживление, получать раны все еще было ужасно неприятно.       Хэ Сюань устало выдохнула.       — Дуреха, — покачала девушка головой, не отпуская, однако, плечей Ши шидзе из своих объятий. — Цинсюань, я же говорила следить за силами.       — Я растерялась, просто не привыкла еще ко всему этому… — пробормотала девушка и только потом подняла виноватый взгляд на Лянь-Ляня. Юноша не мог подобрать слов, чтобы выразить то, что творилось в его душе, но вот Шэнь Цзю подобным не страдал. Он тоже оказался за порогом храма и сейчас, приблизившись к выходу, внимательно осмотрел печать, что заметила ранее Хэ шидзе.       Юноша взмахнул веером и сказал:       — Печать, изгоняющая зло. Ни одна темная сущность, пока печать здесь, не сможет войти в храм, или покинуть его.       — Это не простая печать, — ответила Хэ Сюань. Она протянула руку ко входу и в нескольких чи от невидимого барьера воздух начал искриться золотыми и зелеными всполохами. Девушка убрала руку и покачала головой. — Она написана особой кровью и лишь ее владелец может распоряжаться силами барьера. Кроме того эта кровь… сильна. Тот, кто оставил печать не простой человек и не простой демон, — Хэ Сюань подняла взгляд на Лянь-Ляня и продолжила. — Нам срочно нужно уходить отсюда.       — Можем ли мы доверять вашим словам? — вместо Лянь-Ляня отозвался Шэнь Цзю. За барьером он явно чувствовал себя смелее и в его тоне не осталось былой почтительности. — Вы говорите, что печать оставило какое-то сильное существо, но вдруг оно хочет не поймать кого-то, а что-то защитить?       — Зачем нам врать Лянь-Ляню, — примирительно улыбнулась Ши шидзе, на что Шэнь Цзю раздраженно взмахнул веером.       — Даже не знаю. А зачем было врать о его кангах и печати?       Обе девушки замерли, не зная, что теперь сказать. Лянь-Лянь, не отрываясь, смотрел на них, но на его лице не было никакого выражения. Он будто хотел услышать объяснения и оправдания, но шидзе не могли ничего сказать. Хэ Сюань выдохнула:       — Мы можем обсудить это позже, но из этого места стоит уйти.       — Может быть там что-то важное, раз вы так против пустить нас дальше? — задумчиво спросил Гу гунзцы.       Хэ Сюань злилась. Откуда взялась рядом с Лянь-Лянем очередная раздражающая парочка, стремящаяся все испортить? Лишь он может находить себе подобных друзей.       — Так и знала, что все это обучение было плохой идеей, — еле слышно бросила Хэ Сюань, но Лянь-Лянь услышал ее. Для него эта резкая фраза прозвучала как еще одно подтверждение тому, что от него истово хотят что-то скрыть и стала очередным безжалостным ударом. Не замечая изменившегося лица юноши, Хэ шидзе, уже громче, продолжила: — Да, мы не сказали о собственной природе, но это не значит, что кто-то заботился о тебе неискренне. Тут может быть опасно и тебе лучше уйти.       — А чего вы не сказали еще? — холодно спросил Лянь-Лянь. — Настоящие ли вообще это лица, настоящий ли храм и мое обучение?       Девушки замолчали, потому что все это действительно было лишь игрой и за оправданиями являлось обманом. Однако обманом, направленным на защиту Лянь-Ляня, поэтому Ши шидзе попыталась объяснить:       — Действительность может выглядеть несколько иначе, когда знаешь все причины происходящего. Раз уж ты узнал о печати, мы постараемся все объяснить, но сначала давай все же уйдем в более мирное место. Послушай…       — Я не хочу ничего слушать, я хочу увидеть правду своими глазами, — отозвался Лянь-Лянь, грубо прерывая девушку.       — Да нет в этом заброшенном храме никакой правды, только непонятная опасная тварь, — раздраженно бросила Хэ Сюань, но Лянь-Ляня ее слова только сильнее задели.       — Вот и проверим, — вскинув подбородок, сказал он. — А вы пока можете придумать новую, более складную, ложь.       И, развернувшись и взмахнув подолом своих красных одежд, Лянь-Лянь решительно направился в глубь храма, а за ним тихо последовали друзья. Хэ Сюань, не сдержавшись, бросила вслед удаляющейся фигуре:       — Капризное маленькое Высочество!       — Уверена, ему будет очень стыдно, когда он придет в себя, — задумчиво сказала Ши Цинсюань, но тут же в ее голосе появились взволнованные нотки. — Что теперь делать? Мы не войдем вовнутрь и я по-прежнему не чувствую ничьего присутствия, но не может же все это быть просто так. Кстати, почему ты не можешь войти? Какая-то печать сильнее Непревзойденного?       — Она нарисована кровью божества этого храма, — хмуро отозвалась Хэ Сюань. — На его территории, его кровь — без его позволения никто не сможет приблизиться.       — Значит, Лянь-Ляню войти позволили? — Ши Цинсюань огляделась. — А чей это храм? Вроде, территория Его Превосходительства Циина, но архитектура и строение совсем не те.       — Не знаю, но, вероятно, то божество давно мертво. Кто-то мог найти его артефакты или… — Хэ Сюань тряхнула головой, будто отгоняя лишние мысли, и тут же сосредоточилась. Духовная сила темным туманом, что напоминал более потоки мутной воды, чем дым, на мгновение окутала ее с головы до пят и вот перед дверьми старого храма замер высокий юноша в изящных черных одеждах. Ши Цинсюань восхищенно выдохнула. В этой форме человеческая оболочка больше не сдерживала сил Непревзойденного, а потому, взяв за запястье Ши Цинсюань, Хэ Сюань потащил ее к пристройке, в которую их перенесло сжатие тысячи ли. Начиная рисовать на потертой двери новый узор, демон пояснил: — Мы тут ничего не сделаем, пытались. Позовем Хуа Чэна: пусть сам разбирается со своим божеством.       — Отличная идея, Хэ-сюн! — щедро похвалила Ши Цинсюань. По нервно сжатым плечам и вееру, что она достала из складок одежд и сейчас тревожно крутила в руках, можно было угадать ее переживания. — Поспешим, вокруг как-то слишком тихо.

εїз εїз εїз

      Комната, что виднелась от входа в храм, оказалась всего лишь проходной, но даже по прошествии многих лет изящество ее убранства ничуть не померкло. Высокие потолки подпирали темные колонны с умелым тиснением, у стен замерли резные канделябры на сотни палочек благовоний, а пол из крепкой древесины еще хранил в иных местах следы массивных ковров, что когда-то покрывали его. На низком алтаре в центре, тоже предназначенном для возжжения благовоний, осталась лишь груда мусора и листьев, а ящики для пожертвований рядом были грубо перевернуты, но даже в таком виде можно было ярко представить, каким величественным храм был когда-то.       В полной тишине, перемежаемой лишь звуком аккуратных шагов, юноши прошли первый зал, не обратив более внимания на засохшую темную лужу на входе, и оказались во внутреннем дворе храма. Дорожки белого камня давно рассыпались и проросли травой, лунные ворота, ведущие во внутренние помещения, были глухо закрыты, и лишь в центре, будто не замечая разрухи вокруг, высился старый клен. Ствол древнего дерева не смогла бы обхватить и дюжина взрослых мужчин, его ветки раскинулись, укрывая собой целый двор, а кора в иных местах сморщилась и потрескалась, словно земля степи в засуху. Однако ветви дерева все еще были полны живительной силы и мясистые зеленые листья шумели в такт ветру жутко, но бодро.       И в дополнение этой мрачной картины по внутреннему двору сновали неясные фигуры темных духов. Словно оглушенные чем-то, сущности не обращали внимания на пришедших молодых людей, лишь отклоняясь в сторону, стоило подойти слишком близко. Это были те духи, что не успели покинуть храм и отправиться в мир людей и теперь оказались заперты в барьере.       Шэнь Цзю радостно сказал, убирая веер за пояс:       — Добыча сама плывет к нам в руки! Их тут столько, что каждый поймает не меньше пяти десятков меньше, чем за шень!       Лянь-Лянь хотел было возразить, что ловить духов тут не совсем честно по отношению к заданию и товарищам, что остались в городе, но сил говорить не было. Вся его злость и горячность остались у порога храма и теперь юноша растерянно озирался в своей душе, решая, как поступить. Он не осматривал храм и к духам отнесся очень ровно, потому, желая подбодрить, Шэнь Цзю положил руку на плечо юноши и чуть встряхнул его.       — Разве не славно, что все решится очень скоро? — спросил он, заглядывая Лянь-Ляню в лицо. — Больше не будет волнений, когда ты узнаешь правду о своем храме.       — Да, но сам этот момент как же волнителен, — натянуто улыбнулся Лянь-Лянь. Он пытался взять себя в руки, но мысли в его голове метались словно стая пуганых птиц и юноша не мог по-настоящему сосредоточиться ни на происходящем вокруг, ни на жаре в животе, что становился все явственнее с каждым мгновением. К сожалению, ночная тьма подло скрывала лицо Лянь-Ляня и никто не заметил тяжелой тени, что появилась в его глазах. Месяц больше не появлялся за грозовыми тучами, что стали плотнее, собираясь вокруг старого храма, будто стая стервятников.       — Представь, что все это лишь сон, — пожав плечами, легко предложил Шэнь Цзю. — Позже ты сможешь попереживать и тщательно обдумать произошедшее, а сейчас относись к нему легче.       — Как можно относиться к такому легко? — спросил Лянь-Лянь, но в тоне его не было раздражения, лишь просьба действительно объяснить. Его ум был в смятении, а душа разрывалась от понимания обмана самых близких людей, что был по-странному знаком.       Шэнь Цзю улыбнулся Лянь-Ляню, смотря на него, словно на неразумное дитя. Его голос звучал словно чистый горный родник, весело бегущий в свете полуденного солнца, но воды оставались смертельно холодны.       — А что достойно, чтобы к нему относились со всей серьезностью? Ничто в мире не вечно, ни одно чувство ни живет слишком долго, даже ненависть. То, что заставляет тебя расстраиваться сегодня, завтра станет лишь смешным воспоминанием, так что есть ли смысл тратить силы на переживания и слезы? — Шэнь Цзю отпустил плечо Лянь-Ляня и указал за дерево, где виднелся вход в святилище храма. — Сейчас мы посмотрим, что там, а затем вернемся и поймаем так много духов, как сможем. К утру мы покинем храм и ты переговоришь со своими шидзе. Смогут они объяснить происходящее, или нет, но уже к вечеру мы вернемся в Облачные Глубины, а следующим утром отправимся на занятия к учителю Вэю. По окончании обучения ты отправишься в храм и обсудишь все со своим шисюном, и уже от его ответов станет зависеть останешься ты, или уйдешь — но все это будет еще очень нескоро, так есть ли смысл переживать сейчас?       — Наверное, ты прав, — неуверенно сказал Лянь-Лянь и Шэнь Цзю засмеялся:       — Конечно прав, я бы не говорил так уверенно, не испытав чего-то подобного на своей шкуре.       — Кажется, там горит свет, — подал голос Гу гунзцы, до этого вслушивающийся в разговор в стороне.       — Давайте пока сосредоточимся на этом, — тут же азартно отозвался Шэнь Цзю, но прежде, чем он последовал в святилище, Лянь-Лянь сказал:       — Спасибо.       Оба юноши замерли, переведя на друга непонимающий взгляд. Лянь-Лянь не привык смущаться своих чувств, а потому гордо поднял голову и повторил:       — Спасибо, что вы здесь со мной. Мне действительно повезло познакомиться с вами и другими ребятами.       — Искренние благодарности принимаются в виде «Улыбки Императора», — отмахнулся Шэнь Цзю, а Гу гунзцы неожиданно улыбнулся. Лянь-Лянь знал его как тихого молодого человека, который не привык много говорить и понять которого было не просто, а потому он впервые видел на лице Гу гунзцы такую искреннюю, широкую улыбку. Юноша не смог сдержаться, чтобы не улыбнуться в ответ и наконец пошел за друзьями в святилище.       Из его широкой двери действительно лился мягкий мерцающий свет, словно комнату освещало пламя свечи, но цвет этого пламени был лазурно-зеленым. Лянь-Лянь был очарован этим оттенком, потому без страха вступил вовнутрь. Первым, что бросилось ему в глаза, стал божественный алтарь, под которым неопрятно валялись осколки разбитой статуи. Куски белого нефрита были расколоты на мелкие части, а в иных местах по виду и принесенной грязи — еще и растоптаны, будто кто-то уничтожал божественное изваяние в гневном исступлении. На остатки фигуры лился холодный лазурный свет с изящного фонаря, замершего на постаменте. Черная крышка, изящно изогнутая, словно крыша храма, была украшена тонкими золотыми подвесками, а по поддерживающему кольцу у дна вился узор из переплетенных зверей, скалящих зубастые пасти.       Работа была так хороша, а яркий свет фонаря так манил, что Лянь-Лянь невольно сделал шаг вперед, но тут же замер, почувствовав легкий толчок и новое тепло в животе. Юноша опустил взгляд и увидел, как острие клинка, обагренное кровью, выглядывает из его алых одежд.