Нить судьбы сияет алым

      У Чонгука была достаточно банальная, но при этом насыщенная событиями жизнь.       Начнём с того, что он родился в семье шаманов. Его мать, известная на восточную часть Сеула шаманка, зарабатывала на жизнь проведением ритуалов приворота, снятия порчи или делала талисманы на привлечение удачи или прибыли. Клиентов у неё было не то чтобы много, но на жизнь хватало.       Отец тоже был из «этой сферы» — он помогал людям изгонять призраков и создавать благоприятный Фэн-шуй.       Вот в такой семье рос Чонгук. И если ещё в детстве он верил, что его родители обладают магическими силами, то с возрастом осознал, что они просто шарлатаны.       Чонгук же не пожелал идти по стопам родителей, с рождения ему нравилось выступать, танцевать и петь. Чонгук собирался стать айдолом, и, даже не так, он стал айдолом.       В средней школе он принимал участие в конкурсе талантов, исполняя грустную, но красивую песню, там его и заметили агенты из музыкальной индустрии. Пять лет слёз, пота и крови на выматывающих тренировках, и вот он — горячая звезда нового поколения.       Что же пошло не так?       Чонгук влюбился в парня из музыкальной группы, в которой состоял, в одного из мемберов, в своего друга.       Кошмар и позор! Если бы хоть одна живая душа узнала о том, что он, публичная личность и звезда, полюбил в этом далеко не толерантном мире парня, то его жизнь превратилась бы в ад! Потому он любил тайно, тихо, просто вздыхая на образ друга.       А как Тэхена можно было не любить? Чонгук был младшим в группе, но чувствовал на себе ответственность и потому никогда не пользовался всеми «ништяками» для своего возраста. Зато Тэхен вёл себя точно как макнэ — постоянно творил несуразную дичь, в общежитии не давал никому покоя, лез с обнимашками и предложениями поиграть в приставку.       У Чонгука от вида хёна мороженым в жару таяло сердце. Если тот хотел поиграть, Чон всегда соглашался, если предлагал поесть в два ночи, Чонгук тут же забывал про свою диету.       Они постоянно были вместе. Тэхен шутил, обнимался и вёл себя с Чоном не так как с остальными, называл его Кроляш и периодически баловал, покупая втайне от старших разные вкусности. А Чонгук, даром что молодой и глупый, влюбился.       Да так влюбился, что на месяц впал в дикую депрессию, он не дурак, он понимал, что между ними ничего не может быть. Они друзья, Тэхен любит девочек, уж Чонгук-то знает. Да и что скажут в компании? Что скажет общество? Однополые отношения неприемлемы.       Так Чонгук проводит целый месяц, занимаясь самокопанием и пытаясь унять свои чувства. Он ведь может любить на расстоянии, может просто наблюдать. А затем гормоны остынут и чувства пройдут.       Так он думал. Но затем сам же и не смог сдержать в себе этот ураган.       Напился после одного удачного концерта, зажал Тэхена в своей комнате и пьяно шептал в чужие губы:       — Тэхен, я люблю тебя! Очень сильно люблю. Всегда люблю.       И на его поцелуи отвечали. Чонгук хорошо это помнит, он много выпил, но помнит все свои безумства, что творил под градусом.       Наутро было стыдно, было страшно открывать глаза. Чонгук помнил всё, что натворил! Тряпка! Не выдержал, сдался, признался! Это была катастрофа! Теперь ему не видать даже дружбы с Тэхеном!       Но Ким обнаруживается спящим рядом с ним на кровати. Никуда не сбежал и даже не пытался, когда проснулся.       Чонгук шепчет ему:       — Люблю тебя.       Тэхен отвечает:       — И я тебя, Кроляш!       Так они с Тэхеном начали встречаться. Их страсть граничила с безумием. Из-за плотного графика группы у них было мало времени друг для друга, потому они пользовались каждой свободной минутой. Зажимались в подсобках, в гримёрке, когда никого не было, в машине или даже в туалете.       И, конечно же, однажды попались. Если бы менеджеру или кому-то из группы, было бы не страшно, информация бы не утекла. Но их сфотографировал журналист, и на следующий день они проснулись, погрязшие в болоте скандала.       На фото их отлично было видно, видно было, как они целовались. Здесь не помогли бы никакие объяснения. В Интернете их некогда поклонники теперь люто их ненавидели, поливая грязью и проклиная.       Чонгук думает, что вместе они могут справиться, вместе им всё нипочём. Но его ожидания разбиваются о суровую реальность.       На YouTube-канале их компании выходит видео, и вся жизнь Чонгука после просмотра этого видео летит в ад. Послание оставил Тэхен, в нём он приносил извинения перед фанатами и просто объяснял случившееся тем, что перебрал, ничего интимного у них с Чонгуком нет, они даже почти не общаются за пределами группы.       Чон бы понял Тэхена, если бы тот пытался их спасти, но дальнейшие события просто не складывались в эту реальность.       Тэхен предлагает им расстаться и забыть всё, что между ними было. Нет, он разрывает их отношения быстро, болезненно и очень холодно.       — Чонгук, наши отношения были ошибкой. Видишь, к какому скандалу всё привело? И моё, и твоё будущее под угрозой. Нам нужно расстаться и восстановить свои репутации как можно скорее. Не смотри в мою сторону, не упоминай меня и даже не пиши мне, мы должны поскорее забыть друг друга.       А Чонгук уже успел рассказать родителям о своей ориентации, о своём парне, о своей любви. Отец орал на него и с ненавистью гнал из дома, мать сидела в глубоком потрясении и не смотрела ему даже в глаза. А Тэхен так просто с ним порвал?       Дальше хуже. Потому что Чонгука просят уйти из компании и покинуть группу. В Интернете хейт только набирает обороты, Тэхена уже меньше поливают грязью, благодаря тому видео, но злые языки обратились к Чонгуку, желая сжить его со свету.       Он теряет всё: поклонников, работу, дом, любимое занятие и даже любовь. Боль накатывает волнами и душит в себе, не даёт вздохнуть, не даёт даже просто пытаться бороться.       Стоять на крыше высотки, ощущая лёгкие порывы ночного ветра, оказывается легко. Он не оставляет предсмертных записок, глупых посланий. Он уже высказал этому миру всё, что хотел, больше нечего.       Один шаг, и Чонгук летит в пустоту. Он где-то читал, что мозг человека при падении с большой высоты умирает до столкновения с землёй. Чтобы тело не ощутило боли, мозг просто сам отсоединяет себя от сети питания. Нет, на самом деле, отсоединяет себя Чон от этого мира, летит в объятия ада, закрывая глаза, и ждёт свою смерть.       Время тянется, а удара всё не происходит. Чонгук хмурится и открывает глаза, обнаруживая себя в совершенно другом мире.       В голове сразу всплывают истории о попаданцах, но быстро сменяются осознанием: «Я мёртв».       Вокруг на многие метры тянется густой тёмно-изумрудный лес, красивый. Ветер нежно поёт в богатой кроне деревьев, где-то высоко свою мелодию заводят птицы, а в высокой траве тянут ноты цикады.       Небо голубое, лёгкое, весёлое. Солнце светит ярко, почти жарит, только густой лес от жары и спасает, даруя чарующую прохладу.       Это определённо не центр Сеула. Чонгук поднимается в положение сидя и несколько истерично осматривает свою белую рубашку, но не обнаруживает на ней ни капельки крови, только несколько прилипших палых листьев и веточек. Да и не болит у него ничего, несмотря на то, что он спрыгнул с крыши двадцатиэтажки.       Итак, при падении с такой высоты точно нельзя было выжить. Значит, вывод один: Чонгук мёртв.       При жизни он смотрел много фильмов про загробный мир, да и книг прочёл не мало, и ад везде выглядит как ад, а не как зелёный обычный лес. Не мог же он попасть в рай! Не мог. Самоубийцам не положено купаться в наслаждениях, лишь страдать от сдирания кожи или чего-то ещё менее приятного.       Но если это не ад (как его привык понимать Чонгук) и не рай, то где он? Неужели, это и есть другая сторона? Так выглядит Царство Мёртвых? В таком случае, не должен ли ангел или демон прийти за ним и отвести куда-то? Переправить через Стикс или… что? Неужели другая сторона выглядит вот так?       Парень медленно поднимается на ноги, осматриваясь повторно. Но вокруг ни души, только приятное тепло летнего леса, запах мускуса и немного сырости. Не слышно голосов, криков или завывания душ, да и не должно быть всего этого в таком жизнерадостном и красивом лесу.       Чонгук вздыхает, отряхивает одежду от грязи и принимает решение исследовать место, в которое попал. Не может ведь он оказаться здесь один; если это потусторонний мир, то и другие души должны быть здесь.       В любом случае, он мёртв, значит, хуже уже не будет.       На самом деле, Чонгук рассчитывал и почти молился, чтобы жизни после смерти не существовало. Он уже настрадался, его душа гнилыми мёртвыми цветками валяется у его ног, и он сам её топчет, и другие люди её истоптали. Тэхен истоптал, измолол и выплюнул. Чонгук надеялся просто умереть и исчезнуть, закончить все страдания быстро.       Но вдруг оказался в совершенно неожиданном мире, который на данный момент ничем особо не отличался от того, из которого Чон пришёл. Может, все его страдания и боль были всего лишь сном? Может, он какой-нибудь заблудившийся в лесу турист или крестьянин, случайно ударившийся головой, забывший своё прошлое, но проживший в коме не лучшую жизнь? А что? Чонгук читал о таком.       Лес оказывается большим и густым, но не мешает продвижению вперёд, он всё такой же яркий и весёлый. Но стоит парню покинуть полянку, на которой он очнулся, и неведомое доселе чувство ледяного страха охватывает его клещами.       Птицы смолкают, цикады тихо прячутся в траве, и даже словно ветер боится колыхать крону деревьев. Ещё мгновение назад всё было нормально, и тут лес резко погрузилсяся в тишину.       Парню всё кажется, будто за ним кто-то следит. Вы поймите, он при жизни, будучи звездой, не был параноиком, наверное, потому и попался папарацци по неосторожности. А тут его буквально ледяной страх окутывает, будто за высокими деревьями или густой травой скрывается нечто ужасное, выжидающее, когда Чонгук подойдёт ближе, чтобы на него напасть.       Вязкий ком с трудом продвигается по горлу, падая в пищевод. Чон списывает свой страх на то, что оказался в незнакомом месте сразу после смерти. Плюс, при жизни он не часто был в лесу, почти никогда, а потому это может быть банальный страх заблудиться. И разве мёртвому не должно быть всё равно?!       Но Чонгуку отчего-то не всё равно. Он не испугался прыгнуть с крыши двадцатиэтажки, не испугался смерти, а тут просто какое-то параноидальное чувство заставляет его дрожать от страха? Что за бред?!       Чонгук сжимает руки в кулаки, делает несколько глубоких, успокаивающих вздохов. И, чтобы окончательно не поддаться панике, начинает тихо напевать песню, которую написал сам, надеялся включить её в следующий альбом группы, однако не получилось. А он ведь даже черновиков с мелодией не сохранил, её так и не найдут, о ней так и не узнают.       То, что своим пением он может обратить на себя внимание чего-то действительно жуткого (например, за ним явится сам Дьявол), Чонгук понимает слишком поздно. Но странным становится то, что чем дольше он пел, тем быстрее слабела жуткая аура, вдруг накрывшая лес.       Через какое-то время и вовсе пропадает ощущение сотен следящих за ним глаз. Солнце снова доброе и тёплое, лес доброжелательный. А Чонгук пришёл на ту самую полянку, откуда ушёл.       Браво. Заблудиться в подземном царстве это, конечно, самое дно его везучести.       — У тебя красивый голос.       Чонгук как ошпаренный подпрыгивает на месте, услышав эти слова. Он искренне верил, что здесь, кроме него, никого нет. Ну и ещё нечто жуткое наблюдало за ним, но Чон лично не встречался с этим «нечто» (Дьяволом ли, Богом), а потому звук чужого голоса прозвучал для него как гром среди ясного неба.       Позади Чонгука стоял… Тэхен. Это точно был он! Те же огромные глаза цвета песчаного берега, та же родинка на кончике носа, пухлые губы и острый подбородок, о который можно порезаться. Разве что сейчас он выглядел несколько моложе, но может это из-за того, что они находились в лесу, и свет пробивался сюда через густые кроны деревьев тонкими полосками.       — Тэхен? — Чонгук сглатывает ком, подкативший к горлу. — Что ты здесь делаешь?       В глазах дрожат предательские слёзы. Как наяву перед взором картинка, где Тэхен жёстко и бесстрастно бросает ему: «Нам нужно расстаться. Я тебя больше не люблю». А Чонгук любил, даже после всего этого он продолжал любить, гнал от себя это уничтожающее чувство, но оно его не желало покидать, убивая изнутри.       Как же сильно он любил Тэхена! До беспамятства, до безрассудства!       Поэтому, когда Чонгук принял решение покончить с собой, не оставил ни посланий, ни записок. Он не хотел, чтобы Тэхен винил себя в его смерти. Это был выбор Чона — покинуть тот мир. Но при этом он никак не ожидал, что в Царстве Мёртвых встретит ещё и Тэхена. Неужели тот тоже?.. Неужели и он наложил на себя руки?!       — Я не Тэхен, — отвечает незнакомец, чем окончательно выбивает Чонгука из колеи.       Потому что внешне перед ним стоял точно Тэхен, абсолютная его копия. Только сейчас Чон замечает, что у этого парня длинные тёмно-каштановые волосы. Часть их забрана в высокий хвост, украшенный венцом, другая же просто ниспадает на плечи густым водопадом. И одежда незнакомца явно оказывается не из эпохи Чонгука и родом далеко не из Кореи.       Богатое чёрно-красное ханьфу с длинными, широкими рукавами могло принадлежать только одной стране, и, когда незнакомец добавляет:       — Меня зовут Ин Линхэ.       Картинка быстро достраивается.       Значит, Чонгук умер и попал не в ад или рай, он попал в другую эпоху?! Н-но… н-но… Чон быстро берёт себя в руки и снова разглядывает этого «не Тэхена», который Ин Линхэ. Нужно сразу отметить, что у парня был заметный акцент в языке, то есть он говорил по-корейски, но было понятно, что это не его родной язык.       — Это… — Чонгук прочищает горло и пробует второй раз, — мы сейчас в Китае?       Ин Линхэ улыбается, и Чон понимает, что эта не та квадратная, вечно радостная улыбка Тэхена. Это сдержанная и отчасти грустная улыбка, в которой отражается столько тяжести и скрытой истории, что, наверное, узнай Чонгук всю подноготную, не смог бы её вынести.       — Это не Китай.       — В смысле, вы из Китая? — ну, потому что сам-то Чонгук из Кореи.       — Я родом из империи Цинь, —терпеливо поясняет Ин Линхэ.       О боже! Точно! Точно Чонгук попал в другую эпоху! Божечки-кошечки, ну он же просто хотел умереть!       Видимо, что-то отражается на его лице, потому что Ин Линхэ красиво, но сдержанно улыбается и поясняет:       — Если ты думаешь, что попал во времена династии Цинь, то это не так. Это, — парень красиво обводит рукой окружающий их лес, — клетка для умерших душ.       Наверное, попасть в другую эпоху было лучшим вариантом. Что за «клетка для умерших душ»? Чонгука коробит просто от названия, будто за ним скрывается нечто похуже смерти.       — Погодите, что это значит? Я умер, разве я не должен был просто попасть в ад?       — Попасть в ад, значит, приблизиться к кругу перерождения, а такие проклятые души, как мы с тобой, не достойны подобной участи,— поясняет Ин Линхэ. — Поэтому мы вечность торчим в этой клетке.       Ах да, Чонгук ведь покончил с собой, отринул божью благодать и вот так эгоистично растоптал подарок — жизнь. Правда, он думал, что в преисподней для самоубийц приготовлен отдельный котёл, где его бы мучили за страшный грех. Может, в этой боли он забыл бы про свои душевные страдания и разбитое на тысячу осколков сердце.       Но, видимо, ад для таких преступников выглядит вот так — ещё одна возможность жить и продолжать свои страдания. Хуже участи и не придумать.       — Видимо, ты сделал нечто, что разозлило Богов, раз попал сюда,— добавляет Ин Линхэ, следя за тем, как на лице Чонгука со скоростью света проносятся самые разные эмоции.       — Я покончил с собой,— честно признаётся парень.       — Из-за того Тэхена?       Чонгук смотрит на Ин Линхэ. Какое до боли знакомое лицо, любимое, но одновременно с тем чужое. Это не Тэхен, этот парень лишь внешне похож на него, но его манера говорить, держаться и смотреть прямо в душу никак не вязалась с вечно легкомысленным и весёлым Тэхеном.       — Не совсем,— уклончиво отвечает Чонгук.       — Странно,— Ин Линхэ хмурится, задумываясь. — За такие мелкие прегрешения души сюда не отправляют. Если ты не предатель, не убийца и не демон во плоти, то тебе здесь не место, у самоубийц есть свой круг ада. Здесь только те, чьего перерождения никто не желает.       Насколько же должны быть ужасными преступления душ, которые попали в эту ловушку? Что нужно было сделать такого, чтобы лишиться даже шанса на перерождение?       Тем временем Ин Линхэ мысль заканчивает:       — Кажется, ты попал сюда по ошибке.       Видимо, даже у работы Царства Мёртвых бывают сбои в системе. В любом случае, Чонгука не особо волновало, попал он сюда за тяжкий грех или его случайно отправили к душам, обречённым на вечную жизнь в клетке. Он сделал свой выбор, когда прыгнул с крыши высотки.       — Значит, это не ад? — решает уточнить Чонгук.       — Нет, не ад,— у Ин Линхэ манера говорить медленная, тягучая, отчасти ленивая. В представлении Чона именно так говорили в древние времена. — Это просто клетка для умерших душ, здесь нас держат отрезанными от остальных. У нас есть много свободного времени, возможность делать всё, что захотим, никаких испытаний или пыток. Но мы заперты здесь навечно и никогда не покинем пределы этого места, никогда не переродимся.       Хм, на первый взгляд жизнь здесь действительно выглядела как подарок, а не наказание, особенно если всё так, как говорит Ин Линхэ. Продолжай жить дальше в прекрасном тёплом лесу, развлекайся, если сможешь найти себе занятие. Но где-то здесь скрывался подвох, которого Чонгук пока ещё не заметил.       Тем временем Ин Линхэ замечает:       — Темнеет.       Солнце, и правда, уплывало к горизонту, а тьма выпускала своё царство с цепей, поглощая в объятия ночи весь мир. А в лесу сумерки наступали раньше, темнело быстрее. Вроде бы казалось, что ещё светло, но достаточно было моргнуть, чтобы мир вокруг начал терять свои краски, становясь грязно-чёрным.       Ин Линхэ хмурится ещё сильнее, взмахивает широким рукавом и добавляет:       — Ночью в лесу небезопасно, они уже вылезают на охоту, нужно уходить.       Кто «они»? Какая охота? Кто этот Ин Линхэ, вообще, такой? Зачем пришёл? Помочь или?.. У Чонгука на самом деле в голове триллиард вопросов, но все они выветриваются, и остаётся лишь один, самый глупый:       — Куда?       Чон, наверное, настоящее наивное посмешище, его раз предали, а он всё никак не научится быть осторожнее. Но Ин Линхэ не кажется ему опасным, более того, Чонгуку думается, что та тьма, что вылезла из леса, когда он здесь бродил, вдруг отступила именно потому, что пришёл Ин Линхэ.       Судя по его наряду, манерам и поведению парень должен быть родом из Древнего Китая, а, значит, он уже сидит в этой клетке очень давно.       — Как тебя зовут? — спрашивает Ин Линхэ.       — Чон Чонгук.       Парень улыбается, будто ему назвали не обычное имя, а обещали исполнить любое желание! Только глаза цвета светлого песчаного берега почему-то остаются очень грустными, этот маленький огонёк на их дне — всё, что делает их живыми.       — Чонгук, — Ин Линхэ пробует новое имя на вкус и определённо остаётся им доволен, — не хочешь выпить со мной вина?       Неожиданное предложение! Но раз Чонгук мёртв, то почему он должен себе в чём-то отказывать?       — Эм… да, наверное.       — Тогда пойдём!       Парень не протягивает ему руку, не поясняет, куда они идут, но Чонгук уже сам спешит за незнакомцем, чувствуя, как спину ему прожигают злые и жадные глаза самой тьмы.       *****       — Наверное, ты голоден,— первое, что говорит Ин Линхэ, когда они выходят из леса и попадают… в город.       На самом деле, Чонгук почти-почти верит, что попал в дораму с историческими декорациями!       Город был окружён высокой стеной со смотровыми башнями, а вход в него вёл через массивные двухстворчатые ворота. Разве что по стене никто не ходил, ворота никто не охранял, и стражи здесь вообще не было.       В город они вошли беспрепятственно. И на Чонгука тут же обрушился гвалт голосов и шума. Он привык к этим звукам ещё с момента, как стал айдолом, фанаты на концертах кричали так, что порой звук пробирался даже под наушники. Но этот гомон был родом из огромного жужжащего как улей базара, переполненного людьми.       Хотя на самом деле людей здесь было не так уж и много.       Большая базарная площадь была заставлена лавочками с самыми разными товарами. Здесь были украшения и одежда, готовая еда или свежие овощи, специи и сладости, глиняная посуда и поделки из дерева. По всей площади горели фонари, создавая особую чувственную атмосферу. А люди, лениво гуляющие туда-сюда, только создавали большую видимость того, что Чонгук попал в историческую дораму.       Потому что все здесь были одеты как Ин Линхэ в костюмы старой эпохи, и Чон здесь выглядел… как белая ворона, грязная ворона. В белых вещах, запачканных грязью.       Но внешний вид его волновал не так сильно, как происходящее вокруг. Ладно, он уже понял, что это место ловушка для проклятых, грешных душ, но почему тогда всё это похоже не на смерть и пытки, а на обычную жизнь?! Вот вам и город, и базар, и, хочешь, еда, новые одежды, украшения. Не похоже на искупление.       — Ин Линхэ, — Чонгук во все глаза смотрит по сторонам, не думая, что это не прилично, ведь на него смотрели с неменьшим любопытством, — почему все так смотрят на меня?       — Здесь очень давно не было новеньких, — поясняет парень.       — Ваше Величество! — из ближайшей винной лавки выходит мужчина, уже знатно набравшийся. — Неужели вы впервые привели друга? И кто этот молодой господин, что удостоился такой чести?       — Я… меня зовут Чонгук,— парень кланяется несколько застенчиво, ощущая, как замер весь рынок, слушая его. — Я только сегодня сюда попал.       — Мы желаем выпить, — вмешивается Ин Линхэ, чем сразу прерывает поток возможных вопросов в сторону Чонгука.       Местные, видимо, уважают Ин Линхэ, потому что шум на площади возобновляется, все снова неспешно приступают к своим делам, будто и не они только что пытались подслушать разговор. Как бы ни интересно было душам узнать про новенького, злить или переходить дорогу Ин Линхэ никто не собирался.       Это заставляет Чонгука задаться вопросом о личности Ин Линхэ. И ещё более волнующий вопрос: почему он так похож на Тэхена? Они буквально братья-близнецы! Только один — живой, жизнерадостный и заводной, а второй — сдержанный, величественный и несколько отстранённый.       Тем временем хозяин лавки уже вовсю раскланивался перед Ин Линхэ, пропуская обоих парней внутрь.       — Конечно-конечно, Ваше Величество, проходите!       Чонгук хмурит брови, переспрашивая:       — Ваше Величество?       Ин Линхэ приглашает его первым сесть за стол, после чего мягко отвечает с улыбкой на губах:       — Не обращай внимания, они просто дурачатся.       А дурачатся ли? Чонгук жил в современном мире, где каждый знал, что Императоры не были божествами и даже они совершали страшные ошибки. Но насколько должны быть ужасны поступки Ин Линхэ, чтобы попасть сюда? И если всё же Ин Линхэ был Императором, то почему Чонгук ничего о нём не слышал? Или же он не был Императором? Запутанно.       — Линхэ, — Чон пробует позвать нового знакомого по имени, проверяя, не обидится ли тот на такой фамильярный тон, — объясни мне, пожалуйста, что это за место? Почему это… город?       Ин Линхэ никак не отреагировал на то, что Чонгук перешёл на личное обращение. В любом случае, Чон в этих покрытых льдом глазах не увидел ни намёка на недовольство. Вообще, хоть что-то прочесть по лицу Ин Линхэ было невозможно, даже когда он улыбался, его глаза оставались замёрзшим озером. Оставалось только догадываться о его истинных чувствах.       — Я уже говорил, что это клетка для душ, — мягким голосом поясняет Ин Линхэ, красивым движением откидывая назад длинные рукава своих одежд. — Мы можем спокойно передвигаться по всему городу, здесь бывает только один сезон — лето, но ночь сменяется днём. Можно спать и есть, здесь есть всё необходимое для жизни. Даже если ты думаешь, что голодая, сможешь выбраться из этой ловушки, то нет, подобное здесь не сработает. Повторно умереть мы не можем.       А жаль, у Чонгука как раз зрела подобная мысль!       — Город окружает лес, — продолжает Ин Линхэ. — В лес ходить нельзя, в особенности ночью. Ночью лучше не выходить за пределы стен, в лесу рыскает тьма и поедает души, которые встречаются ей. Говорят, что став частью тьмы, мы не только лишаемся шанса на перерождение, но и становимся безумными версиями себя, попадаем в мир живых и до смерти мучаем тех, кого любили. После этого боги развеивают наши души, лишая нас навсегда права жить.       У Чонгука появляется желание передёрнуть плечами. Этот мир был устроен куда сложнее, чем он себе представлял, беспощаднее.       Хозяин винной лавки с низким поклоном подходит к их столику, выставляя кувшин с вином и две маленькие чарки. Он делает всё медленно, несколько лениво, потому что желает погреть уши.       И Чонгука это осознание заставляет улыбнуться. Пусть здесь и клетка для проклятых душ, а они ничем особо не отличаются от обычных людей. Разве только что все мертвы. Но ведь и Чонгук тоже.       — Когда я был в лесу, — вспоминает Чон, глядя в песчаного цвета глаза, — мне показалось, что кто-то за мной следит.       — Это была тьма, — отвечает Ин Линхэ. Он придерживает одной рукой рукав другой, пока берёт кувшин с вином, откупоривает его лёгким движением и по-хозяйски разливает душистый напиток по чаркам. — Время приближалось к сумеркам, и она начала вылезать на свободу. Случается и такое, что её можно встретить и при свете дня, она прячется под кочками и в самых глухих чащах.       У Чонгука холодок страха пробегается по спине. Да они не просто заперты в этой клетке, у них ещё есть страж, который всегда начеку и не простит ни одного беглеца.       Однако:       — Но почему она не напала на меня, если она такая злая?       Хозяин лавки усмехается и, обращаясь к Чонгуку, отвечает:       — Потому что она боится Его Величества!       Взглядом Ин Линхэ в этот момент можно было весь город превратить в ледяное царство. Старик тут же согнулся в низком поклоне и затараторил:       — Извиняюсь-извиняюсь! — поспешно удаляясь.       Чонгук смотрит на Ин Линхэ и его подозрения насчёт прекрасного незнакомца только крепнут. Он явно здесь не обычная застрявшая душа, Чонгук некогда был айдолом, но кто такой певец, развлекающий людей за деньги, и сам Император, некогда властвующий над людьми? Сразу понятно, в сторону кого склоняется чаша весов.       Ин Линхэ неспешно наливает две чарки с вином, отдавая одну из них Чонгуку. От напитка мягко пахнет сливой, чудесный аромат.       Наверное, если бы Чон не был таким наивным дураком, то подумал бы о том, что, возможно, ему нельзя здесь ничего есть или пить. Но он об этом не думает.       Ин Линхэ снова улыбается одними губами и чокается с чаркой Чона. Не произносит ни тоста, ни хвалебной или подбадривающей речи, просто залпом осушает свою чарку, всё так же не меняясь в лице.       — У каждой души здесь есть своё жилище, — продолжает рассказ Ин Линхэ. — Если ты захочешь построить себе дом, то можешь смело просить других о помощи, как правило, мы здесь все помогаем друг другу. Мы живём сплочённо и дружно, у нас у всех одинаковая судьба, потому мы не обижаем других и не оскорбляем их. Всё, что ты видел на рынке, ты можешь взять абсолютно бесплатно. Нам не нужен обмен валют, мы делимся тем, что можем сделать или вырастить. Затем, если ты решишь вырезать по дереву или делать украшения, то так же сможешь выставить свой товар на рынок, и души будут брать его, если им понравится.       Абсолютно бесплатно? Да это же настоящий экономический кошмар мира, из которого Чонгук явился! Если бы на Земле всё происходило так же, то, наверное, многих проблем и преступлений можно было избежать. Но Чонгук не специалист в этом деле, потому точно судить ни о чём не может.       Однако для этой клетки подобное решение кажется правильным. Зачем им горы состояния, если за стенами города их сторожит тьма, желающая их сожрать?       — Эм, а откуда здесь появляется еда? — решает спросить Чонгук более насущный вопрос, пока пьет свою чарку с вином.       Он думал, что после смерти ничего не ощутит, но оказалось, что это вовсе не так. Напиток приятно уколол кончик языка, пробежался крепкой, но сладкой волной по нёбу, и утёк в пищевод, обжигая внутренности и заставляя щёки заалеть в ту же минуту. Вино было крепким, но Чонгука никто об этом не предупредил, наверное, здесь все привыкли пить его.       — За городом есть поля, окружённые стеной, — отвечает Ин Линхэ, — где души возделывают землю и выращивают культуры.       Мужчина наливает Чонгуку ещё, а тот думает, что ещё пара чарок и его развезёт, как снег весной.       — А откуда здесь взялись семена? — всё допытывается Чон.       — Этого никто уже не помнит, — Ин Линхэ на все вопросы отвечает одинаково доброжелательным тоном, — когда старейшие попали сюда, то жизнь уже текла неспешным ручьём. Ах, да! — вспоминает мужчина.       Он поворачивается чуть полубоком, чтобы видеть раскрытую дверь винной лавки. Изящная рука показывается из-под длинных рукавов, когда Ин Линхэ указывает сложенными вместе пальцами куда-то вдаль, за пределы дверей лавки, в темноту ночи, явно пытаясь что-то показать Чонгуку.       Чон пытается честно разглядеть, на что указывает Ин Линхэ, но даже освещённый сотнями фонарей город слишком погружён во тьму, чтобы Чонгук с его не лучшим зрением мог разглядеть хоть что-то.       — Я живу у той горы, — ага, значит, Чонгуку пытались показать гору (а слона-то я и не заметил), — у меня во дворе есть горячий источник, если тебе нужно помыться, то ты можешь прийти.       Это приглашение в гости? Или? А чёрт поймёт, потому что по лицу Ин Линхэ ничего нельзя прочесть!       Чонгук что-то сам себе кивает и осушает очередную чарку, чувствуя, как его начинает немного вести. Пить на голодный желудок было плохим решением.       Немного посидев, Чон решает спросить:       — Эм, а отсюда кто-нибудь выбирался?       — Да, — кивает Ин Линхэ, — кого-то съедала тьма, были те, кто получил благословение и их душу призвали.       Радужная перспектива.       — Призвали?       — Это магический ритуал, — просто поясняет Ин Линхэ, видимо, не догадываясь, что в мире Чонгука магия считается частью жизни шарлатанов. — Шаман призывает душу умершего в тело, и тот снова может жить. Но, как правило, призывают душу, чтобы она свершила ради кого-то месть. После такого боги не смогут простить грешника, к старым преступлениям навешиваются новые, и душу, в конце концов, ждёт сожжение, без возможности переродиться. Не переживай, — улыбается Ин Линхэ, увидев, как страх мелькнул в карих глазах Чонгука, — твоя душа оказалась здесь по ошибке, если ты мне не соврал и действительно не сделал ничего плохого, скоро твоя душа попадёт в нужное место.       — Такие случаи были?       — Ты — первый.       Чонгук усмехается совсем безрадостно:       — Тогда откуда вы знаете, что моя судьба — не отбывать здесь искупление?       — Мы не искупаем здесь свою вину, — поправляет Чона Ин Линхэ, продолжая распивать вино и не пьянеть, — мы просто заперты, как стадо овец, живём и живём, страдаем по-своему, а после от нашей души остаётся только прах. Насчёт того, что ты попал сюда случайно — в этом я не могу ошибаться. Ты сказал, что твой грех в том, что ты покончил с собой — это не повод, чтобы страдать здесь. Если в мире живых есть хоть одна душа, что жаждет твоего скорого перерождения, то это место не для тебя, здесь мы все — чей-то кошмар, мы прокляты чужим желанием, чтобы у нас никогда не было шанса на перерождение.       Видимо, на лице Чонгука отражалось замешательство и неверие, потому что Ин Линхэ продолжил, опуская пустую чарку на стол:       — Скажи, у тебя есть семья? Они тебя любят?       Семья?       «— Я тебя ненавижу! Как только мог воспитать такого гнусного сына! Всю нашу семью хочешь опозорить?!».       Она была у Чонгука, но есть ли сейчас? В смысле, нужен ли он им сейчас? Он ведь опозорил и себя, и их. Толпы папарацци топтались у дома его родителей, не давая им даже шагу ступить! Они точно его ненавидят, никто не будет оплакивать его тело и скорбеть по нему. Наверное, эта клетка — идеальное для него место.       — Есть, но не думаю, что после того, как я сказал им… — Чонгук отводит взгляд в сторону, вдруг понимая, что был у него один грех, за который он мог сюда попасть — однополая любовь. — Не думаю, что они хотят, чтобы я продолжал быть их сыном.       Ин Линхэ снова улыбается, загадочно и неописуемо грустно.       — Родители — самые непонятные люди, — говорит мужчина. — Они могут кричать на тебя и наказывать, но они всегда тебя любят и никогда не пожелают тебе такой участи, что здесь.       Чонгук хотел бы в это верить. Он хотел бы знать, что на самом деле его мама и папа любят его, что они просто на мгновение разозлились тогда. Однако теперь он не сможет узнать даже этой малости.       — Посмотри на свой мизинец, — неожиданно просит Ин Линхэ.       Чонгук несколько недоумённо моргает, но просьбу выполняет, ахая от удивления.       На мизинце правой руки красовалась призрачная золотая нить, повязанная красивым бантиком. Она пульсировала золотым светом, словно в такт дыханию или сердцебиению, Чонгук никак не разберёт, и не это сейчас важно.       — Что это? — Чон поднимает круглые от удивления глаза на Ин Линхэ.       — Золотая нить, — с улыбкой отвечает мужчина.       Ну как бы Чонгук это понял, спасибо, не тупой, но что это?!       Новая усмешка расцветает на пухлых губах Ин Линхэ, но снова же и близко не касается замёрзших озёр глаз.       — Это золотая нить. Она будет гореть, пока в мире живых останется хоть кто-то, кто тебя помнит и желает твоего перерождения. Это означает, что ты попал сюда по ошибке.       «Хоть кто-то, кто тебя помнит и желает твоего перерождения». Неужели у преданного всем миром Чонгука остался хоть кто-то, кто скорбит сейчас по нему? Кто-то, кто любит? Кто-то, кто ждёт его возвращения? Неужели родители на самом деле любят его?!       У Чонгука на глазах щиплет влага, из-за чего ему приходится отвести взгляд и сделать вид, что пьёт крепкое вино, от которого глаза и покраснели.       Пока он успокаивает сам себя, ненароком смотрит на длинные красивые пальцы Тэх… Ин Линхэ. На мизинце у него не было золотой нити. Всё-таки если он был Императором династии Цинь, то сейчас не осталось в живых уже никого, кто ждал бы его.       Но на безымянном пальце правой руки у Ин Линхэ повязана, словно увядшая, нить тёмно-бордового цвета, почти чёрного. Достаточно жуткое зрелище, будто мужчину заклеймили или связали каким-то тёмным проклятием.       — Тэх… Линхэ, а что у тебя за нить на руке? — Чонгук не сдерживается и спрашивает, уже ожидая, что его просто пошлют.       Но Ин Линхэ лишь поднимает изящную кисть, давая Чону возможность полностью рассмотреть уродливую нить, и легко отвечает, будто это не стоит ему ничего:       — Алая нить, что связывает любящие души. Только моя любовь давно мертва.