Нить судьбы сияет алым

      В небольшой харчевне сейчас пусто, столы чисто прибраны, скамейки застелены циновками, у сцены для артистов никого нет, никто не играет на пипе или флейте, никто не поёт. Не слышно вечно гудящих голосов посетителей, сегодня в харчевне никого нет.       Только аромат душистого бульона наполняет помещение. На кухне кипит работа, повара стараются успеть приготовить всё к вечеру, когда начнётся наплыв гостей, уставших после длительных работ в поле.       Хозяйка харчевни скучающе сидит за одним из столиков, перед ней стоит чашка с тыквенными семечками, которые она лениво лузгает, думая о своём и глядя на открытую дверь своего заведения. Перед ней стоит поднос с чайником, греющимся на углях, и две чашки, она ждёт гостя.       И её личный сборщик информации, а в простонародье просто сплетник, не заставляет себя долго ждать.       В двери харчевни, кряхтя и переваливаясь, заходит старушка Ли, и хозяйка едальни, бабушка Чхве, тут же оживает, отодвигая семечки в дальний угол стола.       — Ох, что я тебе расскажу! — Начинает старушка Ли, грузно усаживаясь напротив подруги.       И с этой её фразы начинается любая новость. Женщина была уже в возрасте, а потому, даже будучи запертой в клетке душой, она не могла помогать остальным с тяжёлыми работами. Постоянно жаловалась на то, что у неё болит спина, нога, голова, глаза. Но только не язык, которым она могла чесать весь день, зная всё и про всех в городе проклятых душ.       — Снова про молодого господина из поместья Его Величества? — Усмехается бабушка Чхве, но сама уже приготовилась слушать, немедля начиная чайную церемонию, чтобы добавить атмосферы их посиделки.       — Молодого господина зовут Чон Чонгук, — поправляет подругу старушка Ли.       — Он здесь уже третий день, все это знают. — Замечает хозяйка Чхве.       Старушка Ли отмахивается от явного сарказма, быстро осушает чашку с чаем и принимается тараторить:       — Так вот, встретила я сегодня старика Мо утром и спрашиваю у него: мол, когда новый господин начнёт строить себе дом? Выбрали ли уже место? Всё-таки не может же он вечно жить у Его Величества. А старик мне говорит, что молодой господин к нему даже с этой просьбой не обращался! А Его Величество сказал, что новой душе дом не нужен, потому как надолго он здесь не задержится.       Старик Мо был местным управляющим, старостой так сказать. Следил за порядком, закрывал на ночь ворота в город, организовывал сбор урожая и помогал в строительстве жилища для новых душ. Он был надёжным источником информации, однако:       — Старуха, — усмехается хозяйка Чхве, — ты опоздала с этими новостями, все уже знают, что молодой господин попал сюда случайно.       И, честно, души были этим фактом невероятно возбуждены вот уже третьи сутки с появления здесь Чонгука. Раньше к ним никогда и никто по ошибке не попадал, а тут такой случай!       — Ты видела его? — Продолжает хозяйка Чхве, медленно потягивая чай. — Милый, хороший мальчик, сразу понятно, что ему не место среди нас.       — Да погоди ты! — Старуха Ли горит от нетерпения. — Не в этом-то дело. Все ведь знают, какой Его Величество нелюдимый, и старик Мо предложил ему отправить гостя на постоялый двор, да вон даже у тебя наверху много пустых комнат. Его Величество буквально волком посмотрел на старика Мо, тот даже чуть со страху не обделался! И Его Величество сказал, что этот Чонгук будет жить с ним и чтобы эту тему больше не поднимали.       — Хм, и что с того? — Хозяйка Чхве самых чистых помыслов, потому не понимает намёки своей подруги. — Может, мальчик просто ему кого-то напоминает?       — Уж не знаю, — вздыхает старуха Ли, наливая себе ещё чая, — допрашивать Его Величество никто не спешит. — Скорее, никто не осмеливается. — Но и сам молодой господин не торопится выезжать из дома одинокого мужчины.       — Он пришёл из другой эпохи, — бабушка Чхве не понимает никаких намёков, — может, для него это и вовсе нормально. К тому же, рядом с Его Величеством не страшно, что и тьма тебя похитит.       Все в городе знали, что жуткая сила, прячущаяся в лесу, не трогает Ин Линхэ по неизвестной причине. Но при этом голодно завывает под стенами города каждую ночь, желая насытиться душами, что спрятались в своих домах. Пробраться за стену тьма не могла, потому нередко с помощью различных уловок выманивала души ночью за ворота, поглощая их.       Самым спокойным и тихим считалось место у горы, где жил Ин Линхэ. Тьма боялась этого человека и потому никогда не посягала на его территорию. Понятно, почему новенький, ещё не знакомый с ужасами этого места, по наитию потянулся к тому, кто может его защитить.       — Между нами говоря, — старуха Ли поджимает губу, отставляя чашку с чаем на блюдце, — Его Величеству недолго осталось здесь страдать с нами, скоро и он станет лишь горсткой праха.       — Не нагнетай! — Одёрнула подругу хозяйка Чхве. — Никто не знает, за что Его Величество сюда попал, но он здесь старший, и он обо всех заботится. Сколько раз он ночью отправлялся в лес, чтобы вызволить украденные тьмой души?       Старуха Ли кривит губы в улыбке и замечает:       — Хорошие люди сюда не попадают.       Мягкий шорох сапог, раздавшийся с улицы, заставляет обеих женщин замолчать.       На мгновение высокая фигура, показавшаяся в проёме двери, перекрывает свет, струящийся в помещение, но надолго гость на пороге не задерживается, заходит внутрь, низко кланяется, произнося:       — Здравствуйте!       Хозяйка Чхве тут же встаёт со своего места, вежливо приветствуя гостя:       — Здравствуйте, господин Чон! Что вас привело к нам? Желаете выпить чаю или чего-нибудь съесть?       На кухне уже были наполовину готовы многие блюда. Как правило, госпожа Чхве начала бы накрывать на столы с наступлением вечера, когда все вернутся с полей, но сделать исключение для молодого гостя она, несомненно, могла.       Чонгуку на самом деле неудобно за свою просьбу. Он живёт здесь всего три дня и просить у кого-то, но ничего не давать взамен было настолько ненормально для него, что первый день он даже голодал, не осмеливаясь доставлять никому неудобства. В итоге Ин Линхэ чуть ли не за руку протащил его по всему рынку, знакомя с его обитателями и вынуждая поесть у госпожи Чхве.       — Я хотел бы попросить у вас пару лепёшек. Можно?       «Какой хороший ребёнок! Ин Линхэ прав, он случайно сюда попал!» — думает госпожа Чхве, а вслух отвечает:       — Конечно, можно!       И быстро убегает на кухню, возвращаясь уже со свёртком в руках, от которого пахло горячими лепёшками, только снятыми с печи. У Чонгука предательски завыл желудок. Вот вроде бы мёртв, а ничем от живых не отличается!       — Спасибо! — благодарит женщину Чон, грея руки о свёрток с лепёшками.       — Я слышала, — хозяйка Чхве заходит издалека, решая не выдавать свою подругу-сплетницу, — что старик Мо говорил, будто вы хорошо поёте. Не могли бы вы удостоить нас чести и прийти как-нибудь вечерком, чтобы спеть нам всем? После полевых работ так хорошо отдохнуть сердцем и душой, а среди нас так мало людей искусства, было бы здорово привнести в уклад жизни что-то новое.       Чонгук отчаянно не желает покрываться красными пятнами от этих слов, однако ничего с собой поделать не может, ощущая, как заполыхали кончики ушей.       — Да, как-нибудь… да, — проблеял непонятно парень, поблагодарил хозяйку за лепёшки ещё раз и пулей вылетел на свежий воздух, чтобы остудить красное лицо.       Вот дурак, а! Он думал, что поёт достаточно тихо, и никто не услышит. Стены поместья Ин Линхэ высокие, неприступные, но они вовсе не обладают эффектом звукоизоляции. И вот теперь Чонгук попал в щекотливую ситуацию.       Да, он был певцом при жизни и выступал перед людьми, но это вовсе не то, что петь перед двумя сотнями душ. Он всегда стеснялся демонстрировать свой голос; если танцевать и дурачиться на камеру ему было легко, то показывать свои вокальные навыки равнялось открытию души перед десятками неизвестных, кто может потом и плюнуть в неё.       Чонгук прижимает горячие лепёшки ближе к груди и просто надеется, что это забудется. Хотя в этом маленьком городе никто и ничего не забывал, ибо здесь почти ничего не происходило.       Три дня в клетке для душ прошли для Чонгука странно быстро. Он разместился в поместье Ин Линхэ, тот выделил ему целый павильон с прекрасным маленьким прудом из снежных лотосов. Было бы здорово, если бы там обитали разноцветные карпы, но Ин Линхэ сказал, что животных здесь почти не водится. Только насекомые да птицы. Оттого и в рационе не содержалось молока, мяса или яиц, в основном только овощи, фрукты и мучные изделия.       Правда, никто не жаловался, у всех был цветущий вид, про голод здесь не ведали. На полях, расположенных за городом, всегда зрел свежий урожай, а повара и госпожа Чхве, заведующая общественной кухней, постоянно придумывали нечто новое. И другие горожане порой пробовали себя в кулинарии, выставляя свои творения на ночном рынке.       Однако Чонгук уже знал, что у близняшек-сестёр Сун лучше ничего не пробовать, иначе замучают боли в животе. Жена мельника, госпожа Шин, отлично делает слоённое тесто, а старый пьяница старик Чун прекрасно разбирается в вине, периодически придумывая новые его рецепты. Сейчас вот ждёт лучших рисовых зёрен, чтобы поставить на брожение рисовое вино.       За три дня Чонгук неплохо познакомился с местными обитателями и их укладом жизни. Всего здесь было сто девяносто семь душ, вместе с Чонгуком — сто девяносто восемь. Большинство из них занимались разведением культур, как единственной возможностью чем-то себя занять. Другие создавали одежду и украшения, шили сапоги или занимались кулинарией.       Здесь все по какому-то негласному правилу носили платья старой эпохи, причём традиционная одежда Коре мешалась с китайскими ханьфу и японскими кимоно. Да и говорили здесь души на разных языках, но, как правило, все могли поддержать банальный разговор на чужом языке. Как души говорили: «Мы живём здесь не первое столетие, нам было чему научиться друг у друга».       Одной из лучших швей считается госпожа Су, поговаривали, будто она была знакома при жизни с Ин Линхэ. В любом случае, она шила наряды исключительно для него и исключительно чёрно-красного цвета. Женщина была не разговорчивой, и по манерам напоминала придворную даму из исторических дорам.       Самым младшим до Чонгука здесь был «бездарь» Ли Гон, которому не насчитывалось и двух сотен лет. При жизни он был живодёром, торговал шкурами животных, не брезгуя даже самыми жестокими средствами для убийства. Говорили, что, однажды напившись, он рассказал, что в своём доме держал зверей, и когда ему было скучно, заходил в стойла с маленьким ножом, долго их пытая. Боги наказали его душу за невероятную жестокость.       Чонгук видел Ли Гона только один раз. Тот был неприятным типом, необщительным, грубым, к тому же был постоянно пьян. Чон бы пожелал больше никогда с ним не пересекаться по возможности.       Приятным собеседником здесь для Чонгука был Ин Линхэ. Несмотря на то, что все величали мужчину Ваше Величество, он не задирал нос, относился ко всем доброжелательно, всем по возможности помогал и явно не выглядел как грешная душа, проклятая вечность отбывать своё наказание в этой клетке.       Однако Чонгук не спешил с выводами. Он был предан любимым человеком и сейчас не желал быть наивным дурачком. Но именно им и был, неожиданно найдя в Ин Линхэ свою отдушину, некого родного человека, рядом с которым было невероятно спокойно.       Чонгук поправляет рукава своего ханьфу, быстро шагая по широкой улице к большому поместью, развалившемуся у подножия высокой и крутой горы. Обычно в таких местах (в тех же самых дорамах) проживали богатые чиновники, а то и императорские семьи. Здесь всегда было шумно, полный двор слуг: кто-то метёт дорожки, кто-то стирает или готовит еду. В поместье Ин Линхэ не было ни единой души, кроме него самого.       По соседству стоял большой швейный дом госпожи Су, но даже она не была частым гостем у Ин Линхэ. Тот был словно брошенный всеми, сам прибирался, сам стирал вещи и порой даже готовил. Всё сам, а главное без возражений, капризов и скандалов, без попыток подняться в этом месте за счёт других душ. Он не выделял себя среди них, но сами здешние души выделяли его, всегда даря ему свои самые лучшие поделки или сладости, которые приготовили.       Как-то Чонгуку стало интересно, почему местные порой захаживают к Ин Линхэ с мылом собственного производства или с ароматным сливовым вином, принесённым в подарок. Чон даже эгоистично подумал, что души ходят к Ин Линхэ, чтобы посмотреть на самого Чонгука, ведь тот был здесь новеньким. Однако местные ходили не к нему, а к Его Величеству.       Старик Мо, управляющий городом, ответил на вопрос Чона о происходящем так:       — Господин здесь самый старший, он помог многим душам приспособиться к жизни в этом месте. К тому же он не чурается грязной работы и всегда приходит на помощь, даже если нужно пойти ночью в лес, чтобы найти тех, кто опоздал до закрытия ворот.       Тьма, обитающая в лесу, была отдельной темой, которая Чонгука здесь жутко пугала. За эти три дня он не выходил за ворота ещё ни разу, но вчера, прогуливаясь по ночному рынку и знакомясь с местными жителями, он случайно подошёл слишком близко к стене. А за ней змеиные голоса завывали жуткую мелодию, при мыслях о которой у Чонгука на теле волосы дыбом вставали!       Он понимал, что тьма не проберётся через стену, однако всю дорогу до поместья Ин Линхэ нёсся как ужаленный, успокоившись только под взглядом холодных песчаных глаз.       — Ты так крепко задумался, — нежный голос выдирает Чонгука из страшных воспоминаний о вчерашнем дне. — О чём-то важном?       Чон даже не замечает, что давно преодолел лунные ворота, оказавшись в поместье и чуть не налетев на Ин Линхэ.       Сходство мужчины с Тэхеном до сих пор резало острее ножей! Как такое возможно? Разве при реинкарнации внешняя оболочка не переходит другому? Одно такое лицо живёт на земле, так почему другое заперто здесь? Чонгук не силён в мифах загробного мира, но ему впервые становится жаль, что он ничего про это не знает, а в городе отсутствует библиотека.       — Да так, — отмахивается Чонгук и тут же спохватывается, вспоминая, зачем ходил на рынок. — Это тебе, — парень вытаскивает из свёртка большую, ещё тёплую лепёшку, вручая её несколько растерявшемуся Ин Линхэ. — Я заметил, что сегодня утром ты один из первых ушёл на рисовые поля и пропустил завтрак, потому решил принести тебе хотя бы лепёшку.       — Благодарю! — Ин Линхэ улыбается и с поклоном принимает из рук Чонгука лепёшку.       Вообще, его сдержанные, воспитанные манеры до сих пор приводят Чона в некое подобие замешательства. В современном мире, конечно же, принято вести себя уважительно по отношению к другому человеку, однако по отношению к Ин Линхэ эта фраза принимала совсем иное значение. Каждый раз, когда мужчина что-то говорил или делал, в его поведении сквозило неуёмное величие, но при этом глубокое уважение к Чонгуку, который не привык к такому даже от своих фанатов.       Ин Линхэ красивым жестом разламывает лепёшку на две части и отдаёт одну Чону. А тот при всём желании не может отказаться от этой половины, с учётом, что в свёртке у него была ещё одна лепёшка.       Глаза песчаные смотрят в душу, они такие огромные и такие прекрасные, что Чонгук даже засматривается на них, забывая о том, что пялиться — плохо. Ин Линхэ был копией Тэхена, у него были те же глаза, даже морщинки под нижним веком собирались в тот же самый ряд. Но он не был Тэхеном.       Чонгук оставил Тэхена в мире живых. И… тоскует по нему? Он до сих пор не может поверить, что его так легко бросили, что всё, что между ними было, лишь фальшь и попытка хорошо провести время!       Влага щиплет глаза, и Чонгук поспешно отводит взгляд от Ин Линхэ, не желая, чтобы кто-нибудь видел его слёзы.       — Я так на него похож? — Звучит мягкий голос. — На твоего Тэхена.       Парень закусывает губу очень больно, чтобы подавить слёзы. И только после поднимает голову на Ин Линхэ, смотрит на знакомое, но абсолютно чужое лицо и отвечает:       — Вы с ним словно две капли воды. — А потом давит слабую улыбку. — Только характеры разные.       Ин Линхэ улыбается в ответ. Откусывает большой кусок от лепёшки и неспешно плывёт в богатом чёрно-красном одеянии вглубь поместья. Чонгук спешит за ним следом.       — Моё кочосонское имя действительно Тэхен, — через какое-то время говорит Ин Линхэ. Его лицо не выражает ни грамма эмоций, из-за чего сложно понять, о чём он думает и что чувствует.       Вот Чонгук от этих слов медленно округляет глаза, глядя на Ин Линхэ так, словно тот сказал, будто Земля плоская.       — Моя мать была из Кочосона, но она не очень любила меня, потому я не люблю это имя, предпочитая, чтобы меня называли циньским именем Ин Линхэ.       Так всё-таки его зовут Тэхен. Какая ирония, Чонгук умер, чтобы больше никому не доставлять проблем, чтобы больше никогда не видеть свою любовь. И сразу после пробуждения в потустороннем мире встречает Тэхена. Хотя Ин Линхэ и близко не был похож на Кима, лишь внешностью. Однако красота Его Величества способна была затмить любого айдола.       Ин Линхэ не носил косметику. Он умывался каждое утро розовой водой, ни тебе кремов, тоников и прочего. Но кожа его была здоровой, ровной и упругой, ресницы густые чёрные, брови соболиные, губы от природы пухлые алого цвета. А волосы настолько прекрасны нетронутые краской, что Чонгук невольно завидовал.       По всем внешним представлениям перед Чоном стоял сам Император. У Ин Линхэ всегда была прямая осанка, он не горбился и держал голову высоко поднятой. Несмотря на широкие рукава халата, он всегда оставался чистым, даже если занимался грязной работой. Когда он ел, то не ронял ни крошки на стол, ел тихо и размеренно, и такой же тихой и размеренной была его речь. Корейский Ин Линхэ не был хорош, но когда он переключался на китайский, беседуя с душами, пришедшими из Поднебесной, Чонгук так заслушивался, что потом ещё несколько часов краснел, понимая, что пускает слюни на толком незнакомого мужчину.       — Что означает Ин Линхэ? — решает спросить Чонгук.       — Раннее утро у реки, — отвечает мужчина. — Ранним утром мы с тобой прогуляемся до белоснежной реки. Она укрыта шапкой льда и снега, она природа в своём первозданном очаровании. Но почему-то я смотрю только на тебя, ты для меня — красота в её первозданном очаровании.       Уши Чонгука от этих слов нещадно заполыхали. Он тут же спрятал взгляд в белой плитке дорожки под ногами, делая вид, что та безумно интересная. Конечно, Ин Линхэ просто процитировал стихотворение, но почему Чонгук так дико смущается? Из-за мягкого голоса? Из-за глубокого смысла слов? Или из-за чего-то другого?       Чон решает экстренно перевести тему разговора:       — Линхэ, а сколько тебе лет?       — Когда я умер, мне было двадцать один.       Такой молодой! Чонгук жалеет, что задал этот вопрос, но назад уже не повернёшь, а Ин Линхэ продолжает:       — Первое тысячелетие я вёл счёт проведённых здесь лет, но потом это не казалось мне важным.       «Первое тысячелетие»?!       Чонгук аж на месте замирает, глядя на мужчину широко распахнутыми глазами.       — Ты ведь из династии Цинь?       — Моя фамилия Ин, мой предок был великим Императором, объединившем семь враждующих царств.       Учебник по истории со скоростью света проносится в голове Чонгука, он пытается сопоставить факты и вычислить, к какому времени династии Цинь относится Ин Линхэ. Вообще, фамилия Ин была сама по себе большой подсказкой, но разгадка крылась во фразе об объединении семи царств. Этот период в истории назвали «Сражающиеся царства». Фактически, объединённая территория стала самой первой империей в истории Китая. И произошло это… около 220 г. до н.э.       Чонгук не помнит точную дату, однако… однако…       Парень огромными, не верящими глазами смотрит на Ин Линхэ и быстро прикидывает в голове:       — Тебе около двух с лишним тысяч лет!       Не сказать, что Ин Линхэ это хоть немного удивило. Эмоций на его лице не было никаких, потому было не понятно, как он воспринял эту новость: удивился или давно смирился со своей участью гнить в этом месте. Не злился в любом случае из-за этих вопросов.       — Я ведь говорил, что мы заперты здесь на вечность, — Ин Линхэ неспешно продолжает их прерванный путь до своего павильона, — когда наши души окончательно перегниют и, склонив головы, примут в себя тьму, тогда мы освобождаемся, растворяясь в воздухе кучкой праха. Видимо, моё время ещё не пришло.       Чего же такого сделал Ин Линхэ, что оказался запертым здесь на две тысячи лет?! Насколько ужасны его преступления?       — Так… так выход отсюда всё же есть?       — Нет. Я же говорил, что выход — тьма. Она может просто охотиться за тобой, а может неожиданно вспыхнуть в душе и сжечь тело за несколько мгновений. Все старые души так сгорали, тьма переполняла их до краёв и выжигала изнутри, освобождая от страданий.       — Тэхен… прости, я забыл, что тебе не нравится это имя.       — Ничего, — Ин Линхэ улыбается, но глаза остаются неподвижно замёрзшим озером, — ты можешь называть меня так, как тебе больше нравится.       Чонгук кусает губу. Нет, не может. Кто он такой для Ин Линхэ, чтобы получить такой выбор? Он лишь малодушный человек, спрыгнувший с крыши и по ошибке попавший в царство проклятых душ. А Ин Линхэ не нравится его корейское имя, и с чего бы Чонгуку каждый раз обжигать его этими словами?       — Ты ведь сейчас самый старший из душ здесь?       — Да, госпожа Су и староста Мо тоже давно здесь находятся.       — Но ты самый старший? — Уточняет Чонгук, почему-то начиная нервничать.       — Да, — отвечает Ин Линхэ, останавливаясь перед дверьми в свой павильон и оборачиваясь к Чону, — тебя что-то тревожит?       — Если… если души, которые пробыли здесь долго, в итоге сгорают от тьмы внутри себя, то значит и ты… — а договорить не может из-за подкатившего к горлу кома.       Да что такое?! Он знаком с Ин Линхэ всего три дня, но привязанность к нему чувствует не хуже, чем к Тэхену, которого любит до сих пор!       — Это наша судьба, — просто отвечает Ин Линхэ. — Никто ни на земле, ни в подземном царстве не желает нашего перерождения, потому мы по итогу просто сгораем.       — Когда я попаду на свой круг ада, то буду желать твоего перерождения! — заявляет Чонгук, глядя в ледяные глаза напротив. — Буду просить владыку ада, чтобы он дал тебе шанс!       Ин Линхэ улыбается невыразимо грустно:       — Если бы ты знал, за какие грехи я сюда попал, то никогда бы так не сказал. К тому же, когда ошибка разрешится и ты попадёшь на место своего наказания, ты забудешь это место и всех нас. Таков наш удел: свободные души не должны помнить о проклятых.       *****       Целая неделя пролетает незаметно.       Освоиться в новом месте оказывается непросто, однако эта задача и не такая уж и невыполнимая. Разве что Чонгуку скучно без Интернета, онлайн-шоппинга, видео игр и прочих достижений научного прогресса. Ещё он скучает по мясу и рыбе. В свободные часы шатается без дела, не зная, чем себя занять. Здесь не было даже библиотеки, чтобы что-нибудь почитать.       В редкие моменты он поёт, развлекая себя, к счастью, больше никто не просил спеть его на публику. А иногда он слушает тихий скорбный плач флейты.       В особенно тёмные и тяжёлые ночи, когда что-то ест душу, когда тоска накрывает с головой и хочется разорвать грудную клетку, чтобы выдрать сердце и остановить все страдания, рядом всегда звучит тонкая мелодия флейты.       Это играет Ин Линхэ. По обычаю он сидит на ветке высокого дерева, что почти переваливается за городскую стену, тонет во тьме, которая шуршит под городом, взывая к душам, умоляя их опуститься в их объятия. А Ин Линхэ без капли страха сидит прямо над этой чёрной бездной и играет на флейте, позволяя Чонгуку спокойно уснуть, не думая ни о чём.       Чон не понимает почему, и ответ ему не даёт никто в городе, но все знают, что тьма боится Ин Линхэ. Она поедает другие души, но перед мужчиной стелется точно ласковый кот, не смея даже зарычать в его присутствии.       Как-то местная сплетница, старушка Ли, сказала, якобы Ин Линхэ при жизни был ужасным человеком:       — Я слышала от старых душ, что давно сгинули, будто Его Величество вырезал всю свою семью для какого-то кровавого ритуала, даже маленьких детей не пожалел. Вот тьма его и боится!       — В таком случае, она должна передо мной в страхе трястись! — возражает хозяйка Чхве.       И её слова заставляют Чонгука впервые заинтересоваться историями местных душ. Конечно, он не мог подходить к ним и в открытую задавать вопросы, однако некоторые сразу понимали его немой интерес в глазах и рассказывали о себе всё, находя в Чонгуке свободные уши. Кто-то был головорезом, кто-то насильником, кто-то вором… желаний и надежд. И это были не обычные проступки. Если это был убийца, то на его счету имелось больше тысячи жизней, причём каждого второго он убивал с дикой жестокостью, изначально замучив пытками.       Здесь была госпожа Шиан. При жизни она была проституткой, но однажды клиент буквально изнасиловал её, после чего выбросил за городом. Женщина осталась жива и после пошла мстить этому человеку: убила его и всю его семью, прислугу и даже домашних животных. Но даже этого ей было мало. По ночам она сидела в тени публичных домов, вылавливала оттуда мужчин и всех пускала на корм свиньям. Она погибла, когда убегала от погони, упав с высокого обрыва.       — Не надоело ещё бездельничать? — мягкий голос звучит за спиной Чонгука.       Парень как раз дослушивал рассказ госпожи Шиан о своей жизни, когда к нему подкралась высокая чёрная тень, закрывая собой даже само солнце.       Женщина тут же подскакивает на ноги и складывается пополам в поклоне:       — Ваше Величество!       — Выпрямись, это лишне, — говорит Ин Линхэ и смотрит на Чонгука. — Хочешь, чтобы тебя тоже называли бездельником как Ли Гона?       — Ваше Величество, душа просто пытается со всеми нами познакомиться, — Шиан вмешивается в разговор, заступаясь за Чона.       Однако взгляд ледяных глаз ясно давал понять, что она может не утруждать себя этими речами.       — Вскоре его заберут из этого места, он всё равно всё забудет.       Шиан поджимает губу, с поклоном прощаясь с обоими мужчинами. Чонгук тяжело вздыхает и подрывается следом за Ин Линхэ, который без лишних слов разворачивается и уходит. То есть просто пришёл, оторвал их от разговора, ничего не объяснил и уходит?!       — Почему это меня будут называть бездельником? — первое, что спрашивает Чонгук, поравнявшись с Ин Линхэ.       — Потому что ты ничем не помогаешь здесь, — просто отвечает мужчина.       А Чонгук аж дар речи теряет. Да, конечно, Ин Линхэ прав, но его хоть бы кто-нибудь попросил о помощи! Он тут всего неделю живёт, а вдруг сделает что не так? Он не может сам принимать решения, ведь его помощь может обернуться лишними проблемами.       — Но я… ты бы хоть сказал, что моя помощь нужна! — возмущается Чонгук.       — Сейчас говорю, — безапелляционно отвечает Ин Линхэ. — Мы убираем рис, и ещё одна пара рук всегда пригодится. К тому же, ходить в дом к незамужней женщине… тебя могут не так понять.       Чонгук внимательно смотрит в прекрасное лицо Ин Линхэ, но эмоций там снова никаких. Однако то, как он прервал их с Шиан, как после развернулся и пошёл обратно, навело Чонгука на эгоистичную мысль:       — Ты ревнуешь меня?       Ин Линхэ никак не отреагировал на эти слова, хотя если бы посмотрел сейчас на Чона, то мог бы увидеть, как тот светится от счастья.       — Я просто хочу предупредить слухи, — отвечает мужчина. — Некоторые души живут здесь парами — это нормально. И если тебе нравится госпожа Шиан, то ты должен сделать всё по правилам, чтобы не опорочить свою и её честь.       Чон не стал спрашивать про «честь проститутки», его больше забавляло то, что Ин Линхэ, кажется, действительно его приревновал! Он говорил ровным и безэмоциональным голосом, однако что-то в нём неспокойное Чонгук улавливал: будто Ин Линхэ злился. Злился, что Чон был в гостях у женщины.       — Она мне не нравится, — заявляет парень, продолжая пытаться разгадать эмоции на каменном лице, — я просто знакомился.       — Мгм, — отвечает Ин Линхэ. И точно радуется, но эта эмоция даже в глазах не отображается.       Но она заставляет Чонгука улыбаться ярче, совсем забывая о своей нелёгкой судьбе и о месте, в которое он попал по ошибке.       — И я не хочу, чтобы меня называли бездельником или лодырем, — Чон меняет тему разговора, показывая Ин Линхэ свою кроличью улыбку. — Где тут рисовые поля? Сейчас вжух и всё уберу!       *****       "Вжух" однако не получилось.       Чонгук не раз видел по телевизору, как вручную крестьяне убирали рис. Но видеть и делать самому — разные вещи.       Рисовые поля были заболочены, так как данная культура росла только в условиях повышенной влажности почвы. Из-за чего передвигаться по полю было невыносимо тяжело, ноги ехали в глине, вязли, из-за чего приходилось немало сил приложить, чтобы сделать хотя бы пару шагов.       Благо, Ин Линхэ сразу предупредил Чонгука, чтобы он снял сапоги и высоко закатал штаны. Чон, может, и сам бы догадался, но уже после того, как ступил на поле и был бы вымазан в грязи.       Нужно отметить, что посевная территория была немаленькой, здесь с самого утра трудилось около двадцати мужчин, без устали убирая колосья. Женщины собирали срезанный рис при помощи верёвок и грузили на большую телегу, которую уже другие мужчины увозили на мельницу.       Чонгук будто действительно попал в историческую дораму. Правда, его воздушный замок растаял, стоило посмотреть на дальний конец поля. Во-первых, посевная площадь была огромной, и Чонгук не был уверен, что один ряд риса возможно убрать хотя бы до вечера. А во-вторых, в самом конце зияла тёмная пасть леса, откуда на души скалилась тьма, ожидая наступления темноты, когда придёт её время.       Чону вручили соломенную шляпу, чтобы не напекло голову, и острый серп. Парень аккуратно опустился в глину, уже ощущая, как она противно обтекает ноги и хлюпает от каждого шага.       Все работали молча и слаженно, слышался лишь свистящий звук серпа и сразу после шелест созревших стеблей риса опускался в ровную кучку, дабы женщинам было удобнее их перевязывать.       Чонгук неуклюже подбирается к нетронутой полосе неподалёку от Ин Линхэ. Несмотря на свой статус Его Величества, мужчина работал наравне со всеми. Штаны были высоко закатаны, открывая вид на стройные ноги, выпачканные в глине. Он снял свой ханьфу, оставаясь только в одной нижней рубашке чёрного цвета. Рукава закатаны высоко, обнажая невероятной красоты руки. Волосы собраны в высокий хвост, чёлка взмокла и приклеилась ко лбу, щёки покрылись лёгким румянцем от продолжительной работы.       И тут Чонгук себя одёргивает, потому что он непозволительно долго смотрел на Ин Линхэ. А он сюда работать пришёл, да!       Парень покрепче перехватывает серп и резко срезает пару колосьев, хотя такими стараниями он скорее отрезал бы себе пару пальцев! Управляться с серпом оказалось не так просто, как он думал.       Чонгук пробует ещё раз, но в результате просто пилит стебли, обдирая о них свои руки. Неужели серп тупой? Чон пытается им срезать хотя бы пару колосьев, но тот лишь глухо ударяется о стебли и ничего!       Парень хмурится, глядя на серп, как на предателя.       — Ты неправильно им работаешь, — Ин Линхэ уже с добрых пять минут стоял и наблюдал за потугами Чонгука срезать хотя бы пару рисовых колосьев.       — Да он, наверное, затупился! — возмущается Чон, уже весь взмокнув просто от попыток отрезать серпом что-то, кроме пальцев.       Ин Линхэ смеётся.       Стоп, он смеётся? Этот холодный и неприступный человек? Но глаза и слух Чонгука не подводят, потому что мужчина действительно смеётся над ним, прежде чем подойти и показать, как нужно работать серпом.       — Не напрягай руку, иначе быстро устанешь.       — Срезай не прямо, а немного в бок, уводя лезвие на себя.       — Не так, иначе живот себе вспорешь.       — А другой рукой придерживай. Не бери так много стеблей, их тяжело срезать. Пока ты не привык, отделяй их небольшими кучками.       Чонгук честно следовал инструкциям своего наставника в этом нелёгком деле. Однако получалось у него всё равно плохо. На стороне Ин Линхэ всё было срезано гладко и красиво, а у Чонгука… Ледовое побоище и он — главная звезда этого шоу, весь в грязи с ног до головы, хотя пришёл на поле менее часа назад.       Ин Линхэ видит, как у Чона не получается срезать стебли серпом, и он с психу их просто пытается вырвать из земли, но и здесь терпит фиаско, не зная, что корни у риса длинные и прочные.       — Мягче, — Ин Линхэ успокаивающе укладывает руки поверх вмиг застывших ладоней Чонгука.       И снова показывает, как нужно срезать, но уже не на своём примере. Мужчина сжимает руки на ладонях Чонгука, удерживая серп, и ведёт им сам, манипулируя Чоном, точно марионеткой, легко срезая охапку стеблей. Словно учитель, который учит нерадивого ученика, как правильно нужно писать.       — Ещё раз? — мягкий шёпот звучит на ухо.       — М-м-м… д-да, — отвечает Чон, забывая все слова в мире.       От близости Ин Линхэ он просто сходит с ума. Мужчина плотно прижимается к его спине грудью, пока держит за руку, уча работать серпом. Чонгук слышит, как едва различимо бьётся чужое сердце о его рёбра, а собственное начинает свистопляску в груди!       Ин Линхэ неосознанно прижимается губами к уху Чонгука, пока ведет его в новом начинании, неосознанно мягко скользит по руке, сжимающей колосья, показывая, как правильно их держать, чтобы не отрезать себе пальцы.       А Чонгук тёк мороженым. Ин Линхэ что-то говорил ему, слова влетали прямо в ушную раковину, лёгкое дыхание вызывало чувство щекотки, а ещё больше какой-то лавины внутри. Словно все бабочки разом ожили, подбирая осколки разбитого сердца, и бешено заносились в груди, не зная, куда и какой осколок вставить, чтобы сложить пазл.       У Чона предательски краснели мочки ушей после каждого слова Ин Линхэ. Тот его учил, а Чонгук просто в чужих руках умирал от непонятного чувства, что наполняло его до краёв.       И сливы топили в своём аромате. От Ин Линхэ всегда пахло сливами, но сейчас как-то особенно сильно, как-то…       — Чонгук? — зовёт нежный голос. — Чонгук?       Парень хлопает глазами, приходит в себя и понимает, как нелепо он выглядел, развалившись в руках Ин Линхэ и позволяя тому делать с собой всё, что угодно. Теперь уже запылали даже щёки. Но мужчина тактично сделал вид, что это от того, что Чонгук устал.       — Ты всё понял? — спрашивает Ин Линхэ, — или мне показать ещё раз?       — Д-да, — отвечает Чон и хочет отвесить себе подзатыльник, — я всё понял.       А что понял? Пока его учили, он пускал слюни на своего учителя и ничего не запомнил, но не говорить же Ин Линхэ об этом или о том, что он тугодум и после такой, срезанной их общими усилиями кучи рисовых стеблей, так ничего и не запомнил. Опозориться хотелось в последнюю очередь.       — Тогда хорошо, — кивает Ин Линхэ и возвращается к своей полосе, быстро и гладко убирая рис.       А Чонгук смотрит на свои руки, на серп, который спокойно лежит в ладони. А сердце заполошно бьётся в груди. Чон никогда не считал себя влюбчивым, но, может, всё дело просто в том, что Ин Линхэ похож на Тэхена? Наверное, так оно и есть.       Парень успокаивающе вздыхает и принимается за работу. Однако уроки своего наставника он благополучно пропустил, а потому стоило ему занести серп и махнуть им, как он чуть не откромсал себе руку с кистью.       Воровато оглянувшись, Чонгук убедился, что его конфуза никто не заметил. Однако он по-прежнему не знал, как орудовать серпом, а потому не нашёл ничего лучше, чем просто подсмотреть за тем, как работает Ин Линхэ. Ну, в самом деле, не просить же его о повторном уроке!       Нет и нет! Чонгук не вынесет этого близкого контакта ещё раз!       Потому он просто смотрел за мужчиной, за его чёткими и плавными движениями, пробовал сам, резался о серп, но постепенно приноровился им работать. Однако сравниться со скоростью других работников он не мог. В то время как все ушли далеко вперёд, Чонгук еле-еле сдвинулся с первоначальной точки. Но, сжав зубы, упорно продолжал собирать копны риса, не желая прослыть вторым лодырем.       Когда подошло время обеда Чон, наконец, расправился с одной полосой, гордо глядя на плоды своей работы. Хотя любоваться не было чем, потому что его межа состояла из криво срезанных, а порой просто вырванных стеблей риса. Она была уродливым пятном на поле, которое с обеих сторон было идеально скошено.       — Молодой господин, а вы умеете работать! — к Чонгуку спешно шла девушка, держа в руке чашку с водой, которую вручила парню.       Девушку звали Мин ИнНа, насколько Чон был наслышан, она была самой молодой в городе, всего восемнадцать лет. При этом она считалась здесь первой красавицей. Маленькое лицо, аккуратный носик, пухлые губы, большие глаза, стройная фигура и блестящие здоровые волосы. Она была из дворянского рода, но за что попала сюда, никто не знал.       ИнНа протянула Чонгуку чашку с водой, и он с благодарностью её принял, осушив одним махом. Работа под ярким солнцем, да к тому же в поле, сильно изнуряла.       — Я первый раз в жизни убираю рис, —честно признался Чон, возвращая пустую чашку.       — Но у вас хорошо получается! — улыбается девушка. — А где Его Величество? Я хотела и ему дать воды.       — Я здесь, — отвечает Ин Линхэ, появляясь из-за копны рисовых стеблей.       Так он всё это время был здесь! Просто из-за этой горы его не было видно. А Чонгук уже думал, что мужчина давно повернул назад, к противоположной стороне, куда госпожа Чхве принесла работникам воды и закусок. Сам Чон тоже собирался туда идти, в животе выли киты.       — Ваше Величество! — ИнНа расплылась в настолько широкой улыбке при виде Ин Линхэ, что Чонгуку всё стало ясно.       Парень медленно обернулся, чтобы посмотреть на этого похитителя чужих сердец, и так и замер на месте, уже развернув и отдав ему своё.       Вспотев после работы, Ин Линхэ снял с себя рубашку, оставаясь в одних только штанах. Да тут большая половина мужчин так поступила, не в силах терпеть жару, но все глаза невольно скользили к Ин Линхэ. Тот был не просто хорош на лицо, его фигура была просто совершенной. Он был высок, широк в плечах, руки не перекаченные, но мощные, с тугими нитями мышц, живот плоский с чётко выделенными кубиками пресса и косыми мышцами, зазывающе убегающими под кромку штанов, туда же, где скрывалась тонкая линия жёстких чёрных волос.       Чонгук поздно понимает, что, пуская слюни на Ин Линхэ, попадается ему. Правда тот либо не понимает его взгляда, либо слишком воспитан, чтобы дразнить Чона.       — Ваше Величество, я принесла вам воды! — ИнНа протягивает мужчине полную чашку, а сама взгляд отводит, пряча красные щёки, стесняясь такого будоражащего воображение зрелища.       — Спасибо, — Ин Линхэ вежливо улыбается, принимая чашу и так же быстро, как и Чонгук, её осушая.       — Ваше Величество, тётушка Чхве уже принесла еду, идёмте скорее! — ИнНа расцвела пуще прежнего. — Я сварила ваши любимые пельмешки с кабачками и тыквой.       Чонгук мысленно закатывает глаза. Всё очевиднее некуда: девушка влюблена в Ин Линхэ. А тот… вряд ли он понял, судя по тому, что вежливо ей улыбнулся, поблагодарил за старания и просто направился в противоположный конец поля.       Разочарование тёмным пятном отпечаталось на лице ИнНы, зато Чонгук испытал… облегчение. Ему будто даже стало радостно, что Ин Линхэ не оказал девушке никаких знаков внимания.       Боже, только не говорите, что Чонгук ревнует! Это же катастрофа!       Нет-нет-нет! Он не ревнует. Он просто радуется, что даже в таком страшном месте есть любовь и чувства. Это же хорошо, что Ин Линхэ может найти себе подругу. А потом ИнНа срывается за мужчиной следом, крича:       — Ваше Величество, подождите меня! Здесь так скользко! Ой!       И театрально падает в глину, но Ин Линхэ ловко ловит её, не давая девушке испачкаться.       И это — чёрт! Потому что Чонгук мысленно в голосину матерится, неуклюже спеша за Ин Линхэ. Но ноги действительно сильно вязнут в глине и если пойти быстрее, то можно просто навернуться и…       — Аккуратнее, — шепчет Ин Линхэ, удерживая Чона под руку, не давая ему свалиться в грязь.       Песчаные глаза так безумно близко. В них можно разглядеть замёрзшее озеро, без эмоций и души, без желаний. Зато желания прошивают всё тело Чонгука, заставляя его покрыться румянцем и отвести глаза в сторону.       — Спасибо, — мямлит Чон.       — Здесь так скользко, наверное, тяжело вам работать, — тараторит ИнНа, поглядывая на торс Ин Линхэ и тут же краснея.       Чонгук скрежещет зубами.       — А следом ещё нужно собрать яблоки. Я сегодня была в саду, и там вся земля уже усеяна яблоками…       Чонгук не слушает дальше, он сверлит взглядом голую спину Ин Линхэ и становится всё мрачнее и мрачнее. В какой-то момент не выдерживает и восклицает:       — Может, ты уже оденешься!?       Две пары глаз смотрят на него с недоумением. Ну, действительно, чего взбеленился? А Чонгук и сам не может себе пояснить, потому бесится ещё больше.       Ревнует? Он? Да это же невозможно! Просто Ин Линхэ красивый и всё. Ничего более, абсолютно ничего.       — Пойду, сполоснусь к реке, — поспешно удирает Чонгук, так и не объяснив своего поведения.       Ин Линхэ долго смотрит парню в спину, слегка хмурится, размышляя о чём-то своём, но по итогу не думает останавливать Чона.       А вечером Чонгук так и не возвращается в город. Староста Мо закрывает ворота, тьма крупными клубами стелется у подхода к городу, но Чонгук так и не появляется.       Более того, Ин Линхэ тоже исчез.