Аттракция

Когда-нибудь Юдзуру Ханю напишет книгу, где расскажет всю правду о своей жизни, какой бы неприглядной она ни была. Жизни, которую с недавних пор принялся ломать своими же руками. А ещё в красках опишет, насколько он настоящий отличается от того, каким его видит большинство поклонников и не только. Он бы рассказал не только о фигурном катании, о преодолении самого себя, трудностях, с которыми сталкивался с раннего детства, но и о том, что совсем не идеален, что Юдзуру Ханю не просто образ или глянцевая картинка с журнала, что он такой же, как все, и испытывает те же эмоции, что и все другие. Вероятно, он бы просто облек в слова очевидные вещи, но иногда даже в этом была серьезная необходимость. Он с этим постоянно сталкивался и всякий раз учился справляться заново, потому что доконавшее его «ты ко всему привыкнешь» ни разу не срабатывало. В Пекине, например, на него обрушилось сразу всё: разочарование, обида, боль, опустошение, вслед за которыми плавно пришло понимание: я нужен. Именно таким, неидеальным, едва нашедшим в себе силы выйти на произвольную, зная заранее, что любой исход не в его пользу, зная, что уже проиграл, даже таким ― нужен. В этом он тоже нашел искреннее счастье ― другое, не в привычном понимании слова, смешанное с переполнявшей его благодарностью. Да, он не сдерживал слезы, стоя перед журналистами после проката, хоть и отворачивался в попытках взять себя в руки; да, нога болела по-прежнему несмотря на убойную дозу обезболивающих; но он прекрасно понимал, что это последняя для него олимпиада, последнее соревнование и ему просто хотелось это запомнить. Запомнить себя в ней, не как проигравшего, а как того, кто решительно бросил вызов акселю и до последнего отголоска бивы на арене показывал смелость и силу духа. Квинтэссенция проигранного сражения. Тогда он в полной мере ощутил сходство с Кэнсином, который перед самой смертью сказал: «Ни раем, ни адом меня уже не смутить, и в лунном сиянье стою непоколебим…». Поэтому Юдзуру выходил на тренировки с особенными чувствами, которые хотел передать каждому, кто был с ним рядом ― неважно, с новисов вы с ним, Сочи, Пхенчхана или даже Пекина. Заново оживлял старые программы ― его малыши* всегда были с ним, и каждого он любил по-своему. Он не хотел разделять с кем-то боль, потому что она только для него ― глухая, ноющая под кожей, но благодаря ей он мог чувствовать, что все еще жив. Спустя столько лет воспоминания были свежи по-прежнему, как будто только вчера он стоял перед толпой журналистов, раздираемый на части этой тупой болью. Сидя в своей квартире в Торонто, отгородившись буквально от всех, даже от матери, которой написал короткое: «Мне нужно, чтобы пару дней меня никто не беспокоил. Со мной все в порядке», он снова ее почувствовал. Как иронично, что именно Нейтан был к ней причастен, на этот раз — напрямую, не как семь лет назад, когда пик его триумфа, а потом и церемония награждения прошли мимо Юдзуру. Нейтан, который не должен был его целовать. Юдзуру не должен был отвечать. Это же просто! Как сходить за кофе в Старбакс через дорогу ― ничего сложного. А получилось так, что ты внезапно оказался на оживленной улице, где метет снег и завывает пронизывающий ветер, тебя едва не сбило такси, а Старбакс, к которому ты непривычно долго шел, уже закрылся. Мысли терзали, как сумасшедшие, всякий раз подбрасывая новые образы, фантазия уводила всё дальше от реальности, чтобы в какой-то момент резко оборваться, и вот уже Юдзуру вновь сидел на кухне, разглядывая незамысловатый узор на чашке, вновь и вновь возвращаясь взглядом к экрану смартфона. Каким же гребаным сюрреализмом обернулась его жизнь за последние пару недель! «Извини, но я не смогу прилететь. Надеюсь, шоу пройдет наилучшим образом» ― не исправлять, отправить, закрыть чат. Не станет же он писать, что всего-то пару дней назад он испытал настолько сильное влечение к другому, что ни о чем больше думать не получалось. Возможно, все дело в том, кто конкретно это был. Это считается ложью? Стоило ли вообще начинать подобный разговор, находясь в тысячах километрах друг от друга? Стоило ли придавать такое значение поцелую? Ну поцеловал его Нейтан, что дальше. Они не были друзьями, чтобы их «дружба» как-то пошатнулась и испортилась из-за этого. Они не были врагами, чтобы хвататься за голову и быть в ужасе от произошедшего. Они никем друг другу не были. «Мне ужасно жаль, что все так вышло. Пожалуйста, мы можем встретиться и поговорить?». Когда прошло уже два часа, а ему так и не ответили, Юдзуру снова написал: «Нейтан, если для тебя это ничего не значит, скажи мне сразу. Я имею право знать». Каждое сообщение было прочитано, но ни на одно ответа он не дождался. Как будто с ним резко решили оборвать любые связи и выкинуть из жизни. Удобная позиция, но Юдзуру привык решать проблемы не игнорированием, а потому хотел хотя бы попробовать поговорить. Словами. Как бы сложно ни было ему самому. В конце концов, всегда можно сказать, что это никогда не повторится, что виновато копившееся все время напряжение, что Юдзуру в какой-то степени сам его спровоцировал, не ответив на звонок. Никто не собирался давить на Нейтана с дурацкими вопросами ориентации. Юдзуру часто замечал на себе восхищенные взгляды тех парней, у которых имелись не просто подруги, но и жены, и даже дети, так что Нейтан явно не исключение, если испытал естественное сексуальное желание. Боже, в какой момент он вообще начал думать о Нейтане как о том, кому он может понравиться? Хотя сейчас необязательно было даже знать имя, чтобы переспать с кем-то. В этом смысле у них с Нейтаном была богатая история взаимоотношений, начиная от неловкого, сумбурного знакомства, его первой победы и заканчивая официальным приглашением принять участие в шоу Юдзуру пять лет назад. Кто бы сомневался, что засранец в первый раз откажется, сославшись на плохую форму, старую травму и что-то там еще: короткое видеообращение до сих пор можно было найти на его странице. «Ты вообще жив?» ― звучало по-идиотски, но можно было хотя бы дать знать, что с ним все в порядке. Юдзуру с тяжелым вздохом перевернулся, поправил подушку и снова постарался заснуть. Неудивительно, что именно ночью всё обострялось, как никогда: в голове проносились какие-то бредовые идеи и сценарии, которые пугали самим фактом своего «появления», находились «правильные», подходящие ответы на любой вопрос в любой ситуации. «Лестничное остроумие», конечно, не то, к чему он когда-либо стремился. Он вообще не хотел вести диалог с собой на эту тему и все равно проигрывал. ― Ты должен сказать мне остановиться. Вот, что он услышал. Ему не показалось, и Нейтан выразился совершенно четко. Даже мысленно Юдзуру пристыженно замолчал: он вполне догадывался, почему было сказано так, а не иначе. Он снова просмотрел уведомления. Ничего не поменялось. Раздраженно отбросив телефон на пол, он отвернулся на другой бок, подавил в себе желание позвонить и принялся перебирать в голове элементы новой программы. Раньше это здорово отвлекало от повседневной суеты. Но когда в голове набатом стучит: если это снова повторится, ты сможешь уйти? сможешь сказать «нет» и вспомнить, что у тебя есть партнер? ― а тело предательски начинает дрожать, как от холода, и учащается дыхание, довольно трудно на что-либо отвлечься. Он не должен вспоминать ― вот, в чем проблема. Вот, что было ненормальным. Можно ли представить ситуацию абсурднее, в которой тебе нужно приложить максимум усилий, чтобы просто вспомнить о своем партнере? Когда стрелка часов перевалила за полночь, Юдзуру прекратил делать вид, что у него получится заснуть, если он просто закроет глаза, подобрал телефон и, ни секунды не колеблясь, написал: «Мне понравилось. Просто хочу, чтобы ты знал».

***

― Можно? Не дождавшись разрешения, Нейтан вошел в тренажерный зал. Его сразу же наградили холодным взглядом исподлобья. ― Юзу, прости, ― снова попытался он. С планом «окончательно определиться…» сразу все пошло наперекосяк, потому что проблема была и в нем самом тоже. Скорее всего, даже в большей степени. Юдзуру внимательно на него посмотрел. ― Нравится, когда тебя игнорируют? Каким бы ожидаемым вопрос ни был, Нейтан не смог к нему подготовиться. Он порывался, много раз, ответить, но его постоянно останавливало понимание, что ничего на этом не закончится. А продолжать общение исключительно в мессенджерах на расстоянии само по себе звучало фальшиво и несерьезно. Зато такой диалог давал прекрасную возможность тщательно продумывать ответ в отличие от того, что происходило сейчас. В темных глазах Юдзуру не читалось ничего, кроме явного осуждения и разочарования. ― Мне нужно было время. Юзу, тебе, возможно, трудно будет в это поверить, но меня, правда, застало врасплох наше… Всё, что ты должен знать: я бы не ограничился поцелуем. Тем более, когда ты… ― Нейтан снова замолчал и сделал несколько осторожных шагов поближе. Он уже успел переодеться в привычную черную толстовку, в карман которой сейчас прятал похолодевшие руки, бежевые джоггеры и кроссовки. Оставалось только кепку надеть, чтобы окончательно замаскироваться и остаться незамеченным особо назойливыми фанатами. ― Окей, я, наверное, должен извиниться за поцелуй. Ты это от меня хочешь услышать? ― Ты невыносим, ― наконец, припечатал Юдзуру и встал, отложив фиксатор в сторону. Ему казалось, что еще немного и он пройдет точку невозврата, за которой сплошная неопределенность и пустота. А, может, он уже прошел и даже не заметил, с размаху, на полной скорости влетев в осознание, что он хочет «упасть» в эту неизвестность, не боясь показаться глупым, безответственным, отчаянно безрассудным. Раньше он хотя бы умел себя контролировать, и это не раз его выручало. Только Нейтану плевать было на все эти выставленные «красные флажки-предупреждения», и так всегда было. Не Нейтан подстраивался под Юдзуру, каждый раз все происходило наоборот. ― Если бы я был один, ты бы остановился? Юдзуру не смог сказать: «если бы мое сердце было свободно», потому что от одной только мысли, что так оно и есть на самом деле, его разрывало, а в горле стоял ком. Никто не заслуживал такого отношения. Юдзуру старался это в себе менять ― с переменным успехом. Можно ли научить себя кого-то любить? Сколько нужно приложить усилий и как много времени должно пройти, чтобы до смерти надоевшие ему сомнения оставили его, наконец, в покое? Нейтан долго не отвечал, но смотрел так внимательно, что, казалось, он в принципе не верит в то, что слышит. Часы за его спиной на стене пробили ровно полночь. Юдзуру даже ухмыльнулся про себя: самое подходящее время для тренировок и выяснения отношений. ― Нет, ― получилось тихо на полувыдохе. ― Я бы не смог. По крайней мере, Юдзуру получил ответ на мучивший его вопрос. ― Но ты ведь не один, ― уже более твердым голосом добавил Нейтан. Вид у него был крайне напряженный. ― Так что какая к черту разница, если ничего не поменялось? Мне нельзя, тебе тоже, какой тогда в этом смысл? Он вытащил руку из кармана, помахав телефоном, и с таким же раздражением сунул обратно. То, как он нервничал, но старался этого не показывать, одновременно и восхищало Юдзуру, и с такой же силой бесило. Плюнув на предрассудки, он в пару шагов сократил расстояние между ними и заставил, наконец, на себя посмотреть. ― Я хочу, чтобы ты, ― его голос дрогнул, и после секундной паузы он продолжил: ― Чтобы ты меня поцеловал. Сейчас. Произнести это было несложно, гораздо труднее выдержать пронизывающий, недоверчивый взгляд. Так он Нейта еще не провоцировал. Смешанные ощущения. ― Ты сейчас… Ты хочешь… ― Я думал, с английским только у меня проблемы, ― перебил Юдзуру, чуть склонив голову вбок. Он даже знать не хотел, накроет ли его с новой силой, если ему сейчас откажут. Немыслимо, что он вообще об этом просил, чего никогда раньше не делал. Обычно это его хотели и им восхищались, он так привык и крайне неприятно было думать, что не всем есть до тебя дело. Это всегда больно бьет по самооценке, а он вроде как в силу возраста и опыта должен ко всему привыкнуть. ― Тебе на китайском ответить? ― огрызнулся Нейтан. ― Ты не знаешь китайского. ― Ты тоже. Это уже превращалось в наваждение и какую-то извращенную привычку: позволять себя целовать и так по-собственнически хватать за талию. Юдзуру с тихим стоном закрыл глаза, когда его плавно подтолкнули назад, к стенке. Он сдался. Под грохот собственных разрушенных принципов и сумасшедший стук сердца ― окончательно. Потому что бесполезно отрицать то, как сильно он хочет, и то, как одновременно сильно хотят его. Потому что никто и никогда прежде так его не целовал, и то, что это делал именно Нейтан, кружило голову и выключало любые отголоски здравого смысла. ― Если это ты называешь дружбой… ― Закрой рот. Это и было их собственной динамикой. Каждое неосторожно брошенное слово, каждый острый взгляд и неловкое движение ― всё меркло и переставало иметь значение. Как бы сильно Юдзуру после ни сожалел, как бы ни старался не думать об этом, ну невозможно было вырезать эти моменты из памяти. Он прекрасно понимал, что его «отношения» рушатся на глазах: нельзя задыхаться в объятиях одного и продолжать встречаться с другим. Даже если для Нейтана это просто будет классным развлечением, не более. ― Нейт, ― голос дрожал, как и в прошлый раз. ― Нейт, ты можешь… дотронуться? Пожалуйста. Послышался судорожный вздох. Нейтан немного отстранился, чтобы на секунду зажмуриться, уткнувшись лбом ему в плечо. Отзывчивость и прямота Юдзуру не просто его поражала, она будила в нем какие-то самые низменные, первобытные желания. ― Боже, ты на самом деле такой всегда, ― тихо пробормотал он. Юдзуру не разобрал, что было дальше, просто отдавшись чувствам, захлестывающим с головой. Нейтан, наконец, перестал себя сдерживать: целовал исступленно, жадно, выцеловывал линию челюсти и медленно скользнул рукой вниз, накрыв ладонью твердый член через ткань. Юдзуру откинулся назад, выгнулся, вжался в него и тихо застонал. Уже не мешал ни яркий, слепящий свет потолочных ламп, ни незапертая дверь, как возможность быть замеченными кем-то из персонала, задержавшимся допоздна. Что бы они сказали тогда? Какие придумали оправдания? Что, если и Джейсон еще не ушел? Все вопросы вылетели из головы, как только Нейтан задрал его толстовку повыше и провел рукой по голой коже вниз, под резинку белья ― обхватил полностью вставший член, вырвав сдавленный стон. А вот их как раз приходилось сдерживать, иначе бы кто-то обязательно услышал. Мало ли какому работнику вздумается в полночь подняться на второй этаж, чтобы лицезреть такое непотребство. Юдзуру открыл глаза, с трудом сфокусировав взгляд. Никакого замешательства на его лице он не заметил ― только желание. Запретное, ненасытное, дикое желание. Таких потемневших, почти черных глаз он никогда у него не видел. Вьющаяся челка сбилась, спадая на покрытый испариной лоб; губы припухли, покрасневшие ― такой Нейтан был до безумия красив. Красивы были даже эти властные движения, которыми он его прижимал к себе. Внезапно он наклонился чуть ниже, с усмешкой выдохнув на ухо: ― Ты как будто ждешь, что мне будет неприятно. Я прав? Теперь он просто накрыл член ладонью и остановился. Юдзуру двинул бедрами вперед ― ему нужен был этот контакт, нужно было трение, да боже, он просто хотел кончить, а не останавливаться на полпути. ― Юзу, мне нужен ответ. Какого ответа он ждал, когда тут же, закончив говорить, прихватил губами мочку уха и облизал, вырвав уже не просто стон, а хныканье и тихий всхлип. В таком состоянии мало кто мог здраво соображать. ― Что ты хочешь услышать? Ты же только с девушками встречался, откуда мне знать, как ты на это отреагируешь, ― на одном дыхании проговорил Юдзуру, накрыл его руку своей и чуть надавил. Нетерпеливый. Нейтан провел носом по щеке с родинками и прошептал: ― Но сейчас-то я с тобой. Нащупав его ладонь своей, Нейтан переплел пальцы и несильно сжал. Я рядом с тобой. ― Нейт, пожалуйста, двигайся, мне уже больно, ― с трудом выдавил Юдзуру, запуская пальцы в растрепанную челку, в эти жесткие вьющиеся волосы, и даже немного жалея, что на затылке этот недоумок решил все срезать. Он еще выскажет ему это позже. Так и не отпустив его руку, Нейтан нарочито медленно провел ладонью от темно-розовой головки, где смазки выделилось уже так много, вниз прямо до основания. И обратно, с той же скоростью, от которой у Юдзуру уже крыша ехала, а перед глазами расплывались огромные яркие круги ― он весь взмок, волосы прилипли ко лбу, а во рту пересохло. Но даже с закрытыми глазами он знал, что Нейтан смотрел. Отмечал каждую реакцию, каждый взмах ресниц и прикусывание губ. Юдзуру не собирался его разочаровывать, поэтому также неторопливо провел языком по пересохшим губам, с удовлетворением услышав, как тот тихо зашипел, сбившись с ритма. Секундой позже он почувствовал чужое горячее дыхание на лице, прежде чем его губы накрыли жадным, собственническим поцелуем, словно говоря «в эту игру могут играть двое». Круговыми движениями Нейтан проводил ладонью только по головке, полностью перепачкавшись в смазке ― так, как нравилось ему самому, постепенно ускоряя движения, подушечками пальцев лаская уздечку, где ощущения были намного острее, и с удовольствием услышал, как Юдзуру вскрикнул, дернулся и мелко задрожал, кончив и выплеснувшись ему в руку. Нейтан нежно обхватил его нижнюю губу своими, не углубляя поцелуй и позволяя элементарно отдышаться. Чёрт побери, их шумное дыхание было таким неприлично громким. Прошло довольно много времени, прежде чем все еще возбужденный Нейтан отступил. Юдзуру осоловело посмотрел на него, перевел взгляд вниз и, чуть съехав вбок по стене, дотянулся до сумки, вытаскивая салфетницу. ― Он смотрит на меня слишком осуждающе. Юдзуру вяло посмотрел в сторону Пуха и одним движением развернул к стене. Поправил штаны, толстовку и притянул Нейтана снова к себе. ― Помочь? Прости, я был слишком поглощен таким… Тобой, ― не сразу нашелся он. Нейтан слабо улыбнулся, но мягко покачал головой. ― Могу я считать, что ты теперь мой должник? Как бы ужасно это ни звучало. ― Не звучит, ― успокоил его Юдзуру. Как же было бы здорово не мучить себя в ближайшем невеселом будущем тревожными, депрессивными мыслями, от которых никуда нельзя было деться. Как было бы замечательно не корить себя за то, что дал волю чувствам и позволил увидеть себя таким. Эту ночь он явно проведет не сомкнув глаз. Он снова посмотрел на Нейтана: тот стоял со странным выражением лица, что-то среднее между «какого черта я делаю?» и желанием продолжать. Так и хотелось сказать: влечение к человеку своего пола ― это нормально. Сомневаться в правильности своих действий ― тоже. Юдзуру давно пришел к выводу, что у каждого свой путь и у всех есть право на ошибки. Это не менее ценный опыт, чем всегда пытаться следовать правилам. ― Останешься здесь? ― донеслось до него, как сквозь толщу воды. Он вздохнул, окинул придирчивым взглядом разбросанные вещи из наполовину выпотрошенного рюкзака и вдруг понял, что не хочет. Нет, он совсем не устал, после того, чем они занимались, энергии, скорее, прибавилось ― он просто не хотел оставаться. Юдзуру помотал головой, аккуратно высвободил руку из крепкой хватки и принялся собирать вещи. Хорошо хоть коньки не взял. ― Ты сорвал мою тренировку, ― безапеляционно заявил Юдзуру, двинувшись к выходу. ― Немыслимо, что это удалось сделать тебе, а не кому-то другому. Хотя чему я вообще удивляюсь, у меня с тобой всегда так. ― Ты говоришь это вслух, ― поддел Нейтан. Они уже почти дошли до дверей, как вдруг Юдзуру резко развернулся, полностью посерьезнев, и крепко стиснул лямки рюкзака на плечах. ― Если хочешь поцеловать, целуй сейчас. Растерянно-ошарашенное лицо Нейтана того стоило, конечно. Секунды две он пялился на Юзу с широко раскрытыми глазами, выискивая какой-то подвох, прежде чем негромко выругаться сквозь зубы и приникнуть к горячим, припухлым губам в долгом, голодном поцелуе. Юдзуру даже закрыл глаза от удовольствия, чувствуя легкие всполохи зарождающегося возбуждения. Он же хотел всего лишь проверить, он даже не стал… Все членораздельные мысли рассыпались в бесформенные обрывки фраз, слогов, звуков из причудливой смеси японского и английского в голове, как только Нейтан невыносимо медленно и нежно провел языком по губам, слегка прикусил нижнюю и отстранился. ― Мы так никогда не уйдем, ― хрипло пробормотал он, дернув за дверную ручку и пропуская Юдзуру вперед. Юдзуру, которого била дрожь и у которого подкашивались колени. В коридоре ожидаемо никого не было. Губы у него беспощадно горели, а сердце билось так сильно, что в какой-то момент показалось, оно просто достигнет пика и остановится. Какая нелепая вышла бы смерть. Винни-Пух, выглядывавший из рюкзака, очевидно, разделял его мысли и смотрел на них по-прежнему осуждающе.