Плен, превратившийся в удовольствие.

Редкая тварь без шерсти и перьев выглядит пристойно, а с него, глупого Ворона, попавшего в клеть, давно содрали перья — местами вместе с кожей, а заодно верой в себя и былой гордостью. Так что пристойно выглядеть он и не надеялся, особенно выползая из кровати своего нового хозяина, да еще почти к полудню. И все же в зеркале — Леворукий и все его твари, когда он вообще последний раз смотрелся в зеркала? — он казался себе вполне привычным, пусть и исхудал. Он боялся, что в посеребренном стекле отразится кто-то… другой. Потасканная шлюха, жалкий уродец с бегающим взглядом, дешевка — негде пробы ставить. Однако, судя по тому, что видели его глаза, все было совсем иначе. Да, обкромсанные волосы портили общий вид. Но сухие искусанные губы были скорее привычны бывшему Повелителю Ветра, а синяки, ссадины и прочие уродливые отметина за время пребывания у Окделла сошли. Новых же тот, на удивление, не оставил. О прошедшей ночи — и тем паче о предстоящей — Алве думать не хотелось. Однако он сам любил повторять, что отложенная неприятность — это две неприятности. Прячась от реальности ее не изменишь. А реальность была такова, что он не представлял, чего от него хотел его новый владелец. С Альдо все было просто. Страшно, позорно, безысходно — но просто. Он хотел, чтобы Рокэ страдал. Точка. Чего хотел Окделл, которого, как оказалось, Рокэ совсем не знал, оставалось тайной за всеми печатями разом. Так что же это было? Алва не мог не признать: Окделл ему пока ни разу не соврал. Честно предупредил, что намерен использовать в постели. Разъяснил правила. Пообещал не мучить — и сдержал обещание. Но к чему ему была эта странная, непонятная игра?.. Поверить, что у правой руки нового — всеми закатными тварями проклятого — короля не нашлось любовника или любовницы поинтереснее потасканного пленника как-то не верилось. Но и всерьез считать, что Окделл просто сводит с ним таким образом счеты, никак не удавалось. Начать месть с… «Да скажи уже прямо», — одернул себя Алва. С орального секса. С фелляции, Рокэ. С отсоса. Да, вот так и скажи, и повторяй себе эти слова, пока не перестанешь запинаться мысленно о каждое из них! Так вот, начинать месть с отсоса врагу бессмысленно. Так не поступают. Даже чтобы враг расслабился и потерял бдительность. Даже чтобы было больнее падать. Ну не ведет себя так тот, кто владеет твоей жизнью и твоим телом на правах хозяина. Незачем ему так поступать. Так не мстят. Даже сумасшедшие — а Окделл, как бы странно ни поступал, сумасшедшим не был. А зачем вообще размышлять о его мотивах, если повлиять на них все равно не получится, — честно спросил себя Алва. Да потому, что размышлять о Ричарде проще, чем о себе, — пришлось признать ему. О себе думать было совсем тяжело. Особенно о том, как было сладко, когда горячий рот Окделла ласкал его плоть. Как было хорошо. Как откликалось измученное тело на такую нежданную, но умелую и желанную ласку. У Алвы не было мужчин. Он знал, что многие его однокорытники в Лаике, как наверняка и в любом другом подобном закрытом заведении, не брезговали совместным друг с другом времяпровождением в плане близости не только духовной, но и вполне физической, но сам никогда даже не думал о подобном. Нет, даже не брезговал, просто не представлял себя снизу, а сверху… Он искренне верил, что те, кто сверху, просто используют тех, кто снизу, как вещь, как подстилку. И не хотел так поступать ни с кем. И то, что творил проклятый Ракан, вполне соответствовало его представлениям о тех, кто норовит трахнуть ближнего своего в задницу. Но то, что делал с ним Окделл… С подстилками такого не делают. Нет, опять ничего не складывалось. Да еще и это пожелание Окделла. Что значит — кончить без рук и без стимуляции? Как Ричард вообще себе такую ересь представлял? У Рокэ бывали, конечно, в подростковом возрасте поллюции, как у всех юношей, но ведь Окделл явно не это имел в виду. От чего же тут кончать? От мыслей о хозяине, что ли? Рокэ тихо рассмеялся, одеваясь и приводя себя в порядок. И лишь затянув завязки на жилете понял, что смеялся так легко и искренне впервые с момента пленения. «Да ну их к Леворукому, эти мысли», — решил он. Изменить он все равно ничего не властен, остается набраться терпения, копить силы, попытаться разжиться оружием и ждать. И надеяться, что Ричард сдержит слово и не станет его мучить. А главное — не провоцировать своего нового владельца на что-то недоброе. И не сопротивляться… Алва вздохнул. Не сопротивляться насилию будет трудно, но выбора нет. Это его единственный шанс прийти в форму и начать искать выход. Если же он разозлит Окделла, и тот сменит милость на гнев… Если начнет вести себя как Альдо… Ему, Рокэ, конец. Долго он не продержится — это просто не в человеческих силах. А умирать пока все равно не хотелось. *** Он провел остаток дня у себя. Принял ванну. О, за возможность нормально мыться, отмокать в горячей, душистой воде, и потом надевать чистую, приятно пахнувшую одежду он готов был без всяких шуток целовать Окделлу руки — после вонючей мерзкой камеры в Багерлее и того, как его, использованного, швыряли на прохудившийся грязный матрац и оставляли преть в крови и нечистотах, он научился ценить доброе отношение более чем высоко. Освежившись, он обнаружил, что в его комнате прибавилось книг. Это также было новшеством — как и сама комната, и вкусная, приятная и разнообразная пища. И вино. Что ж, даже если Окделл так с ним играл — стоило благословить его за эти игры. Зачитавшись историческими мемуарами, он очнулся ближе к ночи, когда слуга известил, что его требует к себе хозяин. Сердце все равно сжалось, а руки мгновенно похолодели. Он уже не думал, как вчера, что ему не светит ничего кроме пыток, но и реагировать иначе пока не привык. Мельком пригладив волосы и оправив одежду, Рокэ отправился к Ричарду. Тот ждал его в ярко освещенном парой светильников кругу, с бритвой в руках. Сердце ухнуло в пятки, а слова растерялись где-то по пути, застряв в горле. Ричард тем временем приветливо кивнул. — Рокэ. Я успел соскучиться. Присаживайся. Ах да, они же перешли на «ты», когда… Так, стоп, об этом не думать, — приказал себе Алва, послушно устраиваясь на стуле. Он честно старался не коситься на бритву в руках Окделла, чтобы не унижаться перед ним еще сильнее. Ричард провел ладонью по его волосам. — Я обратил вчера внимание… Очень жаль, что в тюрьме испортили твои прекрасные волосы. Разреши за тобой поухаживать. Я постараюсь сохранить длину. Рокэ растерянно уставился на Окделла. — Что, прости?.. — Твои волосы, — пояснил тот. — Обещаю, я не испорчу ситуацию. В юности я всегда плел косы сестрам, ровнял им кудри. Они мне доверяли, а уж девушки — сам знаешь, какие модницы. Ты позволишь? Окделл, его хозяин, на полном серьезе спрашивал у него разрешения. Только сейчас Рокэ приметил на комоде рядом еще и ножницы, какую-то емкость с водой, пару расчесок. Он молча кивнул, так и не найдя слов. Ричард цепко его оглядывал, словно примеряясь. Мелькнула бритва — справа от лица, потом слева. Рокэ прикрыл глаза, чтобы не следить за ее росчерками. Что-то звякнуло, чиркнули ножницы. По волосам прошлась расческа. И еще, и еще — аккуратно, бережно. Он поймал себя на том, что ежится от легкой щекотки. По коже головы побежали мурашки, стекли ниже — по шее, по спине. Это было… приятно. Определенно приятно. Ричард действительно умел касаться его волос так, чтобы это нравилось. — Готово. — Окделл осматривал его придирчиво, но вроде вполне довольно. Обмахнул его платком, стряхнув на пол срезанные волосы. — Я сейчас велю тут убрать. Когда слуги вычистили пол и унесли приборы, Ричард кивнул на зеркало. — Оценишь? Рокэ нерешительно шагнул к темному стеклу. Теперь на него смотрел кто-то еще более знакомый, чем утром. Волосы, пусть и короче привычного, смотрелись ухоженно, аккуратно. — Как… как ты это сделал? Я видел с утра — было… Они же были короче! — Да ничего подобного, просто неровно откромсаны. Я подровнял зрительно и подрезал кончики так, чтобы скрыть, что не все на одном уровне. Когда отрастут сильнее — надо будет повторить. Но смотрится лучше. — Намного. Спасибо… эр Окделл, — тихо произнес Рокэ, пораженно разглядывая свое отражение. — Пожалуйста, эр Алва, — легко отозвался Ричард, кладя ладони ему на плечи. Рокэ вздрогнул, едва успев заставить себя стоять смирно и не шарахаться от рук хозяина. В конце концов, ничего плохого не произошло, наоборот. Ричард вздохнул, прижался к его спине. — Ты дрожишь… Мне так жаль, что тебе столько пришлось вынести, раз любое прикосновение вызывает такую реакцию. Пойдем в кровать. Я согрею тебя. Рокэ прикрыл на миг глаза. Отвернулся от зеркала. С волосами или нет, он оставался собственность. Постельной игрушкой. Окделл словно угадал его мысли. Осторожно потянул за руку. — Я всегда забочусь о дорогих гостях. Поверь, тебе понравится. — И много их у тебя было? — спросил Алва, просто чтобы что-то сказать. — Не ревнуй. — Ричард принялся освобождать его от одежды. — Таких бесценных, желанных, уникальных, как ты, мое сокровище, не было, нет и не будет. Ты единственный. Алва уставился на Окделла, окончательно утратив дар речи. Тот словно цель себе поставил — каждым поступком, каждым движением, каждым словом вгонять его все глубже в ступор. Так и не найдя что ответить, Рокэ позволил уложить себя на подушки. Невольно дернулся, когда руки Ричарда скользнули по обнаженному телу, задержавшись внизу живота. — Не бойся. Я обещаю быть очень осторожным, слышишь? Ты же видел — ничего ужасного не происходит. Вчера же все было нормально, правда? — успокаивал Окделл. — Вчера… Вчера ты пообещал, что не будешь… Не станешь, ну… внутри, — выдавил Рокэ. — О, сегодня я не стану тебе этого обещать, — усмехнулся Ричард. В груди разлился холод. Вот и все. Сегодня Окделл не станет с ним миндальничать. Рокэ прикрыл глаза, закусил губу. Он не будет мешать. Будет держать себя в руках и не станет сопротивляться. Может, тогда будет не так больно. Окделл осторожно оглаживал его, приник губами к шее, заставив запрокинуть голову. Спустился к груди, накрыл ласковым ртом сосок, вызывая тягучее, острое чувство тяжести где-то внизу живота. Поиграв и вторым соском, и уделив ему тоже должное внимание, стек к низу живота, зарылся носом в мягкие кудри волос. — Ты потрясающе пахнешь, хороший мой. Рокэ даже не пытался отвечать — да и что тут ответишь. Хозяин брал свое — и, слава Создателю, пока не торопился насадить его на член. Может, за время ласк Рокэ сможет хоть немного расслабиться, и его хотя бы не порвут… Он честно старался, и понемногу каменная зажатость мышц пропадала под теплыми руками Ричарда. — Вот так, хороший мой, радость моя. Молодец, мое сокровище, — приговаривал Окделл, вылизывая, выцеловывая, выглаживая медленно теплеющую кожу Алвы. — Вот так. Доверься мне. Но стоило ему скользнуть пальцами по промежности, и пленник вновь рефлекторно сжался. — Рокэ, — протянул Ричард. — Ну я же просил. — Прости. Прости, я сейчас. — Алва и сам услышал в собственном голосе панику. Он снова чувствовал себя жалким, и честно пытался сделать так, как хотел Ричард, чтобы не злить того, пока у него было хорошее настроение, и не нарываться на наказание. — Ничего. Я понимаю. Боишься боли? — мягко спросил Окделл. Рокэ молча кивнул, сглотнул ком в горле. — Больно не будет, хороший мой. Я просто приласкаю тебя там, хорошо? Просто поглажу внутри. — Он подтянулся выше, заглянул в лицо Рокэ. Судя по тому, как изменился его взгляд, он что-то для себя прочел в глазах своего пленника. Секунду помолчал, потом ласково предложил: — Тебе будет легче, если я пообещаю не брать тебя сегодня? Не хочу, чтобы ты боялся. Я приласкаю тебя там, внутри, познакомлюсь с тобой. Но овладевать не стану. Хорошо? — Почему? — прямо спросил Рокэ. Каким бы жалким он себя не чувствовал, принимать милостыню от насильника и униженно за нее благодарить было слишком нестерпимо. — Почему нет? Ты же хочешь… удовольствия? Для этого ты меня и купил? Так почему просто не сделаешь, как Альдо, не возьмешь свое? К чему это все? — Это мой выбор, — так же мягко, без всякого недовольства его взбрыком ответил Окделл. — Мой выбор — делать удовольствие обоюдным. Твой — принять это, или воспротивиться, и превратить то, что происходит, в изнасилование. Ты это выберешь, Рокэ? — Нет. Нет, не это, — Алва устало прикрыл глаза. Короткая вспышка отняла неожиданно много сил, и он с горечью вновь ощутил глубину своей слабости и изможденности. Багерлее не проходит даром никому, а его не щадили. — Не это, эр Окделл. Я… Спасибо, если можно — я… Давай так, как ты предложил, хорошо? — Так трудно это сказать? — тихо спросил Ричард. — Это так невыносимо — попросить «не входи сегодня, я не привык к тебе, дай мне время»? Мне можно так говорить, Рокэ. Я всегда готов тебя услышать. Так мечтаешь, чтобы я унижался и умолял, нравится вытирать об меня ноги? — хотелось спросить Рокэ, но он лишь дернул плечом. Окделл не настаивал, и на том спасибо. На этот раз Рокэ сумел не зажаться, пустив пальцы Окделла в промежность. Как ни странно, обещание не впихивать в него член подействовало. Пальцы он как-то перетерпит. Такого с ним не было, но палец не так велик, как треклятый член, и Рокэ надеялся, что будет терпимее. Уже знакомый цветочный запах почему-то вызвал странную мысль, что Окделл хотя бы чистюля и эстет. Альдо, если вообще удосуживался капнуть масла, использовал первую попавшуюся дрянь. Рокэ провел ладонью по лицу, прогоняя воспоминания. Ну их к закатным тварям, не время. Маслянистые пальцы тем временем осторожно его изучали. Смирившись, Рокэ развел ноги, согнул колени, раскрываясь. Чем быстрее Окделл получит свое, тем быстрее все кончится. — Алва, — выдохнул вдруг Ричард странным тоном. — Алва… тебя вообще готовили, перед тем как?.. Рокэ не понял вопроса, пожал плечами. — Иногда было масло. — Иногда?.. Тебя что, даже не растягивали нормально? — Что?.. — Рокэ привскочил на кровати. — Растягивали? Создатель, Окделл, что ты собрался со мной делать?! Ричард выглядел непривычно бледным, губы сжались в узкую полосу. — Ляг, Рокэ, — твердо приказал он, и Алва не посмел ослушаться. — Раздвинь ноги. И не вздумай бояться, понял? Из груди Рокэ вырвался нервный смешок. — А ты гаркни на меня еще погромче и позлее, тогда я точно успокоюсь, — это же именно так работает, — выдал он, не успев поймать себя за язык. На его счастье, Окделл и не думал сердиться. Растерянно взглянул на него, неуверенно улыбнулся. — Прости, я вовсе не думал на тебя кричать. И злюсь совсем не на тебя. Рокэ, к сексу партнеров надо подготавливать. Осторожно, бережно растягивать, смазывать, расслаблять, готовить впустить в себя чужую плоть. Нет, я не отказываюсь от своего обещания — сегодня я не стану входить в тебя по-настоящему. Просто покажу, что внутри может быть… приятно. И совсем не так, как было в Багерлее. Я просто не знал, что тебя настолько… У тебя тут шрам. — Ричард коснулся судорожно сжавшегося входа справа. Рокэ помнил — именно там его порвали первый раз. Он вновь пожал плечами, едко выдал: — Я и не ждал, что в плену меня будут гладить по головке. Хотя ты, наверное, думаешь, что мне просто стоило вежливо попросить не делать так, или, как ты там сказал, дать мне время, да? — А ты разве не просил? — тихо спросил Ричард. От этого мягкого, участливого голоса вдруг стало нестерпимо где-то внутри. Боль и страх, усталость и напряжение последних месяцев нахлынули разом, словно прорвав плотину его бесконечной выдержки. Сдерживаемые рыдания перехватили горло, но он удержался, не дав себе пасть столько низко, чтобы лить слезы перед врагом. — Почему же, просил, — прохрипел Рокэ. — Ты это хотел услышать? Конечно просил, умолял, и не раз. Я человек, понимаешь, не камень, не бревно, не бесчувственный обрубок! А люди ломаются, Окделл! Ты этого ждешь? Чтобы я сказал, что меня сломали? Что готов умолять — тебя, Ракана, или кого там еще, кто захочет потешиться с бывшим маршалом Талига, превращенным в подстилку, хотя понимаю, что плевать вам всем на просьбы и мольбы? Ему и самому уже было плевать — мир рушился, его мир необратимо рушился, погребая его под обломками, он был в плену у давнего бывшего врага, а потом почти друга, и тот творил какую-то лютую ересь, а Рокэ ничего не мог в этом всем изменить. Его трясло, трясло так, что застучали зубы, он даже пытался зачем-то отбиваться, когда Окделл сгреб его в объятия, но, конечно, это ничего не дало. А потом стало легче. Потому что сопротивляться было бесполезно, Окделл держал крепко, уверенно, и можно было просто подчиниться, позволить обнимать себя, греть, нести какую-то ласковую чушь на ухо. И ни о чем не думать.