Плен, превратившийся в удовольствие.

Рокэ раздумывал над превратностями судьбы и понимал, как до смешного быстро все рушится. Совсем недавно они жили в другом мире и занимались милой ерундой. Она даже казалась важной. Сейчас… Сейчас быстрая карета с наглухо забранными оконцами везла его из столицы в Надор, куда вскорости должен был прибыть и его хозяин, и, по чести сказать, Алву это радовало. Он, всю взрослую жизнь проживший в столице, со становлением Олларии Раканой был не против покинуть ставший ненавистным город. А заодно — и дом Окделла, который хотя и казался после Багерлее прекрасным замком, но все же оставался тюрьмой. Это глупо, — сказал он себе. — Меня везут из одной тюрьмы в другую, так какая разница? Впрочем, в другой тюрьме должно было быть больше свежего воздуха, а заодно там поблизости не находился трижды проклятый Альдо Ракан, человек, сломавший и искалечивший всю его жизнь. Именно Альдо, угрожая побежденному королю Фердинанду, заставил Алву дать клятву на крови, что он никогда и никак не попытается навредить Раканам и их близким. А уж то, как поступил сам Фердинанд… Когда-то Алва, Первый Маршал, поклялся ему в верности. И его клятва была искренней. «Моя кровь и моя жизнь принадлежат Талигу и его королю…» Опираясь на нее, трусливый и жалкий король буквально подарил его, Повелителя Ветра, маршала и война, избранника стихий, победителю, чтобы спасти свою жалкую жизнь. Рокэ прикрыл глаза, стараясь выбросить из головы роковые слова Фердинанда. «Отныне свобода и жизнь Рокэ Алвы принадлежат Альдо Ракану». Он не сразу понял глубину бездны, в которой оказался. Свободы у него в Багерлее и так не было, и поначалу для него, узника, ничего вроде бы не поменялось. Дошел до него смысл сотворенной низости, лишь когда он вырвал у скота-короля, Ракана, оружие и приставил острие к его поганому грязному сердцу. И не смог ничего совершить — вырванная пусть и под угрозой кровная клятва не дала навредить ненавистному врагу. Он бессильно опустил оружие, понимая — ему намеренно позволили им завладеть. Чтобы унизить. Чтобы растоптать. Тогда же Альдо впервые изнасиловал его — страшно, зверски жестоко. И ушел, швырнув ему как подачку нож. И Алва окончательно осознал, что с ним сотворили, едва придя в себя и сразу попытавшись закончить свое жалкое существование. Он не смог. Ему не оставили права на смерть, подарив его жизнь королю-насильнику. Да и бежать бы он не смог, даже появись у него такая возможность — Альдо принадлежала и его жизнь, и его свобода. Пока он не подарил его вместе с тем и другим своему ближайшему соратнику, Ричарду Окделлу. Сколько раз потом он пытался убить себя — и не счесть. Заморить себя голодом, разбить голову об стену… Раз за разом подвергаясь насилию, переживая нечеловеческое унижение, вынося пытки и лишения, он мог лишь мечтать о смерти. Не выходило. Чем ближе была связь Повелителя с самой сутью магии, в которую мало кто верил, тем сильнее держали его данные клятвы. Так он стал рабом — сначала Альдо, потом Окделла. И не мог не признавать, что Окделл был гораздо честнее и человечнее, чем новый король. Да, он сходу предупредил Рокэ, что его ждет, и не намеревался претворяться, что не планирует регулярно иметь свою собственность в свое удовольствие. Но вот то, что он делал, сложно было назвать насилием в полном смысле слова — по крайней мере после того, что творил Ракан и те, кого ему приходило в голову притащить помучить раздавленного врага. Их Алва толком не помнил, да и не хотел вспоминать. А Ричард дарил тепло. С ним было… легче. Он обходился с Рокэ пусть не как с равным, но все же не как с безответной подстилкой, безропотной собственностью господина. Холил и лелеял, говорил, как говорил бы с дворянином, имел, как имел бы любовника. На все моменты, когда приходилось смиряться и подчиняться прихотям Окделла, Рокэ закрывал глаза — так было проще сохранить рассудок. Отдавая дань справедливости своему хозяину, он признавал, что большинство людей на его месте вели бы себя далеко не так благородно.

***

По прибытии в Надор он узнал, что ему выделили весьма приличные покои рядом с теми, где должен был проживать сам Ричард, нагнавший его в родовом имении буквально к вечеру того же дня. Это было приятно — как и принять ванну с дороги, переодеться в чистое, уложить и аккуратно собрать отросшие до нормальной длины волосы. За это он тоже был благодарен своему хозяину. Ричард зашел до заката, коснулся губами губ, требуя поцелуя. Рокэ ответил так, как Ричард любил — нежно, отзывчиво, податливо. Тот улыбнулся пленнику. — Пойдем, сокровище мое, хочу тебе кое-что показать. Они шли по длинным, извилистым коридорам замка, и Рокэ признавал, что в северной архитектуре есть своя прелесть. По крайней мере для холодных мест такого рода постройки — суровые, сдержанные и массивные, как сами скалы, чьи Повелители тут жили, — были оптимальны. Надор его неожиданно впечатлил, хотя, конечно, не понравился. Ну, во всяком случае, ровно до тех пор, пока Ричард не привел его на открытую площадку, образованную скалами прямо над замком. Это было поросшее травой и низким густым кустарником горное плато, с которого открывался потрясающий закат. Такого Рокэ никогда нигде не видел, и вообще не представлял, что солнце в северных горах может смотреться так удивительно и величественно. Ричард был здесь настоящим хозяином, и смотрелся уместно и… правильно, как никогда не выглядел в столице. Уселся прямо на землю, холодную и твердую, подстелив для обоих специально выделанную шкуру. Рокэ устроился рядом, не отрывая взгляда от горизонта. Невольно наклонился, просто чтобы коснуться травы. Он и не подозревал, как отвык от таких обычных вещей: вдохнуть свежий ветер полной грудью, приласкать траву и живые листья, увидеть закат. Сердце больно толкнулось в груди — он и не замечал, что по-настоящему утрачивал человечность, привыкая благодарить за ласку, отсутствие боли и пыток, достаток еды, чистую воду и теплую постель. И не думал просить о большем. Но Ричард позволил, подарил эти минуты без всяких просьб. Показал, что мир все еще велик. И пусть это причиняло Рокэ, который чувствовал в этот момент всю глубину своего падения, всю горечь рабских оков, связавших его магией и клятвами сильнее всяких прочих оков и уз, едва стерпимую боль — он впитывал эту боль с глубоким наслаждением, ощущая себя живым. — Ты можешь бывать здесь когда захочешь. И гулять по окрестностям замка тоже, — известил тем временем Ричард. — Не отдаляйся только дальше размеченной призамковой территории. Ты увидишь все вешки, расставленные для моих людей, и не спутаешь границы. Рокэ обернулся к нему. Ричард улыбался, расслабленно опираясь на руки, и глядел вдаль. Спокойный уверенный зверь, хозяин своих владений. — Я могу просто так гулять один?.. — Конечно. В столице это было опасно и могло вызвать лишние проблемы, смутить умы некоторых людей. А здесь все преданы мне, миру на этих землях ничего не грозит, и я не вижу причин держать тебя взаперти, — пояснил Окделл. — Это было бы напрасной жестокостью, тем более что сам я не всегда буду в Надоре, хотя сейчас у меня дела именно тут. Кроме прекрасной природы в замке есть богатая библиотека, так что ты вряд ли заскучаешь. Рокэ вновь глянул на садящееся солнце. Что ж, при таких условиях Надор казался пленнику лучшим местом на земле.

***

Несколько дней Окделл разъезжал по родовым землям, наведался к соседям, и, судя по тому, что смог понять Алва, наводил мосты и обеспечивал связи своему королю. Рокэ в очередной раз оценил то, какими людьми сумел окружить себя ненавистный Ракан: Окделл и правда был очень полезен Альдо. Сам Рокэ бродил по парку, окружающему замок и скорее напоминавшему первозданный лес, и поначалу просто с тоской обнимал деревья, вжимался пальцами и перебирал в ладонях комья черной, жирной земли, наслаждался запахами хвои и зелени — и одиночеством. А по вечером ждал Ричарда, который возвращался усталым, выпивал вина, не рискуя портить сон бодрящим шадди, сгребал Рокэ по-хозяйски в охапку, и спал с ним, как с подушкой или грелкой. Впрочем, через пару недель Ричард наконец целый день отсыпался, а вечером смотрел на Рокэ так недвусмысленно, что тот не сомневался — этой ночью Окделл спать ему не даст. Не хотелось себе признаваться, но Рокэ был этому рад. Он соскучился по ласкам и требовательной страсти Дикона. Решив подождать, когда господин позовет его, Рокэ коротал вечер с книгой, когда Дикон, оторвавшись от заполнения бумаг, вдруг предложил: — Сокровище мое, хочешь поиграть? — М?.. — недоуменно откликнулся Рокэ. — Предлагаю игру. Ты же любишь игры, правда? Вытягиваем по одной карте. У кого карта выше, тот получает соперника в свое полное распоряжение на одну ночь. Можно делать что угодно — проигравший обязуется беспрекословно выполнять требования победителя. — Зачем? — не понял Рокэ. — Ты и так можешь… — Хватит, — оборвал Ричард. — Ты же знаешь, я не собираюсь тебя заставлять делать то, что ты не выносишь. Это просто игра, Рокэ. Это же весело. Может, я хочу посмотреть, как ты будешь послушно делать непривычные вещи, и хочу слегка тебя помучить. А может, мне интересно, что будешь делать ты, если выиграешь. В конце концов — это мой выбор. Я так хочу, разве этого недостаточно? Рокэ усмехнулся. Ему не понравились слова про «помучить», но… Но мучить его Ричард мог бы и так, если бы хотел. Так что он ничего не терял, разве что, если бы проиграл, пришлось бы быть еще старательнее и услужливее обычного — но это едва ли считалось. А вот выигрыш… Впрочем, он не особо задумывался, что бы сделал, если бы выиграл. — Почему бы и нет, — кивнул он хозяину. — Колода где-то на книгах, там, на полке, — довольно отозвался Окделл. — Тяни карты. И себе, и мне, в любом порядке, который выберешь. — А ты сам не будешь тянуть? — удивился Рокэ. — Зачем? Я занят бумагами и вполне тебе доверяю. Рокэ нашел старую, заигранную и засаленную, но очень красивую и нарядную колоду там, где и сказал Ричард. Полюбовался картами. Перетасовал и вытянул не глядя две, загадав, что первая будет его картой, а вторая — Дикона. Первой выпала пиковая дама, и Рокэ удивленно вскинул бровь. Впрочем, дама была высокой картой, и шансов на победу у него было много. Вторым он вытащил червонного короля. Король, подери его Леворукий, был отрисован в цветах и стиле дома Окделлов, и уверенно покрывал черную даму. Рокэ сжал губы — неожиданно колода его унизила, указала ему его место. — Ты победил, — процедил он. — А какие карты выпали? Рокэ перетасовал колоду. — Не важно. — Рокэ, — предупреждающе позвал Окделл. Рокэ глянул на хозяина и опустил взгляд. — Прости. Я… Прости. Красивая колода, я засмотрелся. Тебе выпал король. Видно, что колоду делали под твои родовые знаки. — А, червонный. Да, красивая карта, — улыбнулся Дикон. — А тебе? Рокэ, успевший мельком просмотреть картинки, хваля колоду, соврал: — Валет треф. Он перебрал колоду, нашел того самого валета, протянул Ричарду, словно в подтверждение. Ричард глянул на карту, кивнул, и Рокэ осторожно выдохнул, успокоившись. — Что ж, иди пока в спальню, сокровище мое. Подготовься. Я скоро буду — только закончу с бумагами. — Ричард… — Рокэ замялся. — Ты… — Не бойся, моя жемчужина. Мои игры не предполагают боли. Обещаю, — легко отозвался Окделл. Рокэ почувствовал, как полыхнуло лицо. Неужели он был так жалок, что Ричард считывал его страх без всяких слов? Он развернулся и утек в спальню, желая хотя бы на время отгородиться от хозяина — не из-за страха, а скорее от стыда за собственную ничтожность.