Плен, превратившийся в удовольствие.

Дышать, пить и есть еще не значит жить — это Рокэ понял в полной мере. Провалявшись пару суток практически без сознания, едва находя в себе силы, чтобы делать по паре глотков разведенного вина из оставленного слугами на прикроватном столике бокала, он, наконец, с трудом выполз из своего убежища под одеялом лишь на третий день. Его ждала теплая ванная и завтрак. Он даже не удивился, что стул, которым он попытался подпереть дверь, не помешал войти никому из слуг. Когда он выбрался из купальни, постель уже перестелили. Устроившись на свежем белье на животе, он, с трудом извернувшись, с ужасом рассматривал собственный зад — лилово-синий от синяков, припухший, болезненный настолько, что было не дотронуться. Ему даже не верилось, что это сделал Окделл — собственными руками. Избил — нет, даже не избил, именно выдрал по заднице, как нерадивого ученика. Наверное, даже избей он его кулаками и ногами, как делал Альдо — было бы менее унизительно. Или отдай для наказания слугам… Впрочем нет, вынести порку от слуг Алва бы точно не хотел. Но Ричард… Ласковый, добрый, терпеливый Ричард собственными руками так отходил его зад, что сейчас Рокэ было больно двигаться, а о том, чтобы сесть, и думать было нечего. А еще Ричард его изнасиловал. Хуже — пренебрег, заставил унизиться, трахать, как подзаборный кобель, самого себя об его обувь. Такого Рокэ не смог бы себе и в страшном сне представить. И за что? За глупо сформулированную фразу? За шаг за границу вешек?.. Или Ричард просто нашел предлог, чтобы наказать его? Просто придумал повод, чтобы вот так над ним покуражиться? Но зачем? Если бы он хотел истязать и мучить Рокэ, ему бы не требовалось предлогов — Алва и так ему принадлежал. Как вещь, как собственность, как раб. Тогда почему, почему он так отреагировал на какую-то ерунду?.. — Почему, Дикон?.. — шептал раз за разом Рокэ, не замечая, как о лицу текут слезы — слезы обиды, страшного разочарования и… утраты.

 

***

Ричард не появлялся. Ни в тот самый третий день, когда Рокэ наконец встал, ни неделей позже. Рокэ не хотел себе в этом признаваться, но отчаянно скучал по своему палачу. Он привык к компании Ричарда, к веселым перепалкам с Ричардом, к ласковым рукам и добрым глазам Ричарда, к поцелуям Ричарда. Ричард, Ричард, Ричард — в его жизни за последние месяцы все хорошее было так или иначе связано с Ричардом. И теперь Алва ненавидел себя за это. Когда наконец, через добрый десяток дней, он решился выползти из комнаты, зад все еще болел, но ходить он уже мог. Прямо у двери его поймал старый слуга. — Простите, монсеньор, хозяин Окделл велел передать вам карту, и сказать, что на ней отмечены границы, куда вам можно. Сейчас принесу. Алва бессильно прислонился плечом к косяку. Ну вот и все. Его тюрьма теперь снова станет совсем крошечной. Слуга вернулся почти сразу, неся на вытянутых руках свернутую карту. Большую, в целый стол. Рокэ как-то видел ее у Ричарда мельком, но тот сразу свернул и убрал ее — и Рокэ понимал, почему. Не стоило показывать пленнику подробную карту окрестностей, даже если тот, связанный с хозяином магией, все равно не смог бы убежать. Но сейчас карта была у него. Рокэ развернул ее на столе, провел пальцами по плотной, словно лакированной ткани. Окрестности замка очерчивала толстая красная линия, рядом с которой предупреждающе алел здоровенный восклицательный знак — видимо, Окделл нарисовал все это, чтобы предельно четко ограничить передвижения своего пленника. На удивление, линия почти точно повторяла контур вешек, держась чуть ближе к замку лишь в паре мест. Считать карту серьезным ограничителем его свободы как-то не получалось, и Рокэ окончательно запутался. — Почему господин Окделл не показал мне ее лично? — спросил он у слуги. — Хозяин покинул замок десять дней назад, под утро, монсеньор, — отозвался слуга. Рокэ вздрогнул. Ричард уехал сразу же после того, что сотворил, и больше не появлялся с тех пор?.. Он заскользил пальцем по карте, найдя те проклятые вешки, прогулка вокруг которых так дорого ему обошлась. Участок за ними был мелко заштрихован. Рокэ почувствовал, как холодеют руки, прочел: «Трясина Алнаана». Он подозвал слугу ближе. — Что такое трясина Алнаана? — О, это гиблое, гиблое место, монсеньор, — отозвался тот. — У нас все о нем знают. Редкое место — что-то вроде болота, но у нас в горах нет болот, не те почвы. А это… Таких мест, говорят, нигде нет, кроме именно этого района Надора — а у нас несколько таких трясин. В болотах бывают хотя бы кочки, что-то еще. А трясина Алнаана — ровное, как доска, зыбучее место, поглощающее все, до чего дотянется. — Почему она не огорожена как должно? — хрипло спросил Ворон. — Так все знают о ней с детства, — пожал плечами слуга, словно для него это было что-то бесконечно очевидное, как то, что по утрам встает солнце. — Туда ни один несмышленый ребенок не сунется, даже скотина обходит стороной. Раньше стоял забор, но потом трясина поглотила его, и тогдашний Повелитель Скал, дед нашего господина, сам установил вешки. Сказал, так трясину удержать вернее — своим словом, приказом Скал. А заборы ставить не велел. Вот как-то так и повелось. Говорят, так и надо, чтобы трясина не ширилась — и с той поры она не разрасталась. Тут еще два таких участка — и их всего три у нас в горах, других нет. Все огорожены вешками и словами Скал. Мы привыкли… Отпустив слугу, Рокэ присел на стул, не чувствуя боли саднящего зада. и уставился на карту. Он вдруг вспомнил, как Ричард посерел и взвился, когда узнал, где именно Рокэ сделал шаг за границы вешек. Вспомнил, как тот тряс его и орал. Как избил. Потому что… Смертельно испугался, что, не относясь к его запрету достаточно серьезно, Рокэ мог погибнуть — страшной, невероятно мучительной смертью. Да, Рокэ не думал, что, гуляя вокруг вешек, нарушает запрет. Но ведь Ричард сказал ему совершенно буквально, что за вешки ступать нельзя. То, что Алве не пришло в голову подчиниться, что его вольнодумие помешало ему воспринять приказ дословно — могло стоить ему жизни. Так вот почему Ричард так озверел. Вот почему совершил то, о чем раньше даже не думал. И вот почему не задумываясь отдал пленнику подробную, полную карту окрестностей, чего сам Алва не сделал бы никогда, если бы речь шла о его собственном пленнике или враге. Он боялся за Рокэ, боялся за его жизнь. Ворон сидел, склонившись над картой, машинально поглаживая пальцами красную линию на ней, морщился от боли, и отрешенно, странно, блаженно улыбался. Он больше не боялся. Рокэ Алва, пленник и собственность Ричарда Окделла, скучал и с нетерпением ждал возвращения своего хозяина.