Of Dust & Dæmons | Часть 1

Василий Курагин собирался свести Элен с ума. Поначалу она сопротивлялась всей этой затее с Лавровым, горько, угрюмо, вызывающе, с такой яростью, какую никогда не вкладывала в разногласия с Василием, так же как и в свою помолвку с Пьером. Тогда это ни к чему не привело. Не помогло и теперь. Она действительно любила Василия, по-своему смущенно, неловко, но еще больше она боялась его. Обожание и отвращение спутались в ее голове, как две оборванные нити. Она завидовала Анатолю, в котором не было места для чего-то большего по отношению к их отцу, чем испуганное почтение. И при всей своей жестокости Василий по большей части оставлял Анатоля в покое. В том, чтобы быть наименее любимым ребенком, явно есть что-то хорошее. Что касается Элен, то все, что заставило ее согласиться на этот фарс, — это жалкий разговор за чаем с Анной Павловной Шерер, несколько ночей, проведенных в своей комнате, и ужасное, тонущее осознание того, что ей некуда идти. «Возможно, на этот раз все будет не так плохо», — сказал Даганян из-под тщеславия. Элен слегка провела ногтями по противоположной ладони — нервный тик, который, должно быть, появился у нее за последний час. Ее отражение в зеркале сияло, свежевымытые волосы были уложены в пучок, глаза подведены тонкой подводкой, на щеках румянец. И это ужасное ожерелье, которое подарил ей Василий, слишком тяжелое на ее горле. Она не хотела думать об этом сейчас. «Это полная чушь, и ты это знаешь», — огрызнулась она. «Ты не знаешь», — упрямо сказал он. «Кто знает, получится ли что-нибудь из этой ночи?» Помолвка состоялась бы, если бы Василий добился своего. Элен содрогнулась при этой мысли. «Возможно, и нет», — сказала она. «Но это не значит, что он перестанет пытаться». Даханян только открыл рот, чтобы ответить, как дверь спальни со скрипом открылась. Элен поднялась на ноги, когда вошла Анна Павловна Шерер, пахнущая сиреневыми духами, одетая в лавандовый шелк, который ужасно контрастировал с оранжевым цветом крыльев ее деймона. Элен не могла винить ее за то, что было не в ее власти, но порыв был сильным, почти таким же сильным, как духи. И все же она выглядела довольно мило. Как более молодая и стройная версия Алины. Чем больше Элен смотрела, тем больше замечала сходство. Их волосы были почти одинакового светлого оттенка, телосложение — одинаково легким, черты лица — нежными и птичьими. Иллюзию разрушали глаза. У Алины они были голубые, голубые, как у Анатоля, голубые, как васильки. У Анны — серые, как металл. И такие же холодные. «Мадам Шерер», — сказала Элен. «Как приятно видеть вас». Анна рассмеялась и пренебрежительно махнула рукой. «Нет необходимости в таких формальностях, Элен, дорогая. Мы с вами старые друзья, не так ли?». Эти слова, которые Элен не так давно и так же искренне сказала Наташе Ростовой, прозвучали как пощечина. «Вы выглядите еще прекраснее, чем когда были замужем. Невзгоды вам очень идут». «Вы слишком добры», — сказала она. Анна тяжело вздохнула, подавшись вперед. Шелк ее юбки раздувался, как от ветра. «Если бы только трудности были так же добры ко всем нам. Вы не представляете, через какое испытание я только что прошла. Я взяла княгиню Болконскую в свои подопечные. Честно говоря, Елена, я не думаю, что когда-либо встречал более несчастное существо. Но ведь это наш удел в жизни, не так ли? Заботиться о менее удачливых по доброте наших христианских сердец». Она заискивающе улыбнулась. Элен боролась с желанием закатить глаза. «Конечно. Вы слишком хороши, Анна Павловна». «Я думаю, что городской гламур перегрузил эту дорогую штучку. Но скоро она должна вернуться в эту мрачную усадьбу». «О?» «У меня есть предчувствие, что ее удача скоро изменится. Вы скоро увидите, во всяком случае. А ты сегодня встречаешься со своим кавалером! Ты, должно быть, так взволнована». «Да, наверное, да», — неопределенно ответила она. Даханян фыркнул. Анна подошла к креслу, в котором сидела Элен, и встала позади нее, обхватив руками спинку. В ее глазах блеснул тихий смех. «Я всегда считала, что зеленый цвет тебе очень идет», — сказала она. «Но твои волосы слишком строгие, дорогая. Тебе следует распустить их». «Я слишком стара, чтобы носить волосы распущенными», — сказала Элен. «Ах, но мы же не хотим, чтобы месье Лавров подумал неправильно. Только обесчещенные женщины носят волосы поднятыми». Элен, не найдя что сказать в свое оправдание, скорчила гримасу. Анна начала выдергивать шпильки из ее волос, возможно, несколько более грубо, чем нужно. «Ужасная вещь — быть запертой в браке без любви», — продолжала она. «Я уверена, что вы справлялись с этим как могли, но у всех нас есть свои потребности». Элен поморщилась, когда заколка зацепилась за локон и не поддавалась. «Я уверена, что не понимаю, что вы имеете в виду». Анна хмыкнула и взяла щетку для волос. Элен видела, как она закатывает глаза в отражении зеркала, когда принималась за прическу. «Мы все хотим любви, дорогая. Дружбы. Романтики. Если бы ты была моей дочерью, я бы нашла тебе кого-нибудь получше, чем этот жалкий отшельник. Возможно, капитана пехоты. Или мужчину благородного происхождения». Она подложила одну руку под подбородок Элен и наклонила ее вперед. «Но что я знаю? Такая старая, незамужняя женщина, как я? «Да, по крайней мере, у меня был Анатоль, чтобы составить мне компанию», — прохладно сказала она. «Я уверена, что его присутствие рядом сделало ваш брак гораздо более терпимым». И затем, как будто они поделились внутренней шуткой: «Человек делает то, что должен, чтобы выжить в таких ситуациях, дорогая. Разве не так?» В идеальном мире Элен ударила бы ее по лицу за то, что она даже предположила подобное. Все слухи, которые она когда-либо распускала, все инсинуации, которые она когда-либо произносила, а теперь у нее хватает наглости выпытывать еще что-то. Расскажите мне все свои секреты, Элен, — практически умоляла она. Сплетни в Петербурге иссякли, и вы следующая в меню. «Да, — сказала она сдержанно, — он был хорошим гостем. Боюсь, без него мне было бы ужасно одиноко». «А как насчет вашего солдата из оперы? Капитан Долохов? Не будете ли вы по нему ужасно скучать?». «Он в Петербурге, чтобы повидаться с семьей». «Какая прелесть. Вы, должно быть, переписываетесь, да?» «Конечно. Мы же знакомые, в конце концов». Глаза Анны озорно блеснули. «Только знакомые?» У Элен дернулась губа, хотя она пыталась это скрыть. Она почувствовала, как Даханян заерзал у ее ног, и сложила руки на коленях, чтобы не дать ему забраться на стул вместе с ней. «Да.» Анна отложила кисть в сторону. Выражение ее лица было не иначе как злобным. «О, дорогой, тебе не нужно быть таким скованным рядом со мной. У тебя есть глаза. Тебе можно смотреть. А капитан очень красив. Разве ты не согласна?» «Я действительно не могу сказать», — проворчала Элен. «В конце концов, я была замужем, когда мы познакомились». Анна продолжала, как будто она вообще ничего не говорила. «И такой лихой! Все слышали о его подвигах на Кавказе. Жаль, что твой отец не свел тебя с таким человеком, как он. Смелый. Суровый. Лихой. Тебе нужно немного острых ощущений в жизни, такой утонченной женщине, как ты. Нам всем нужно». Элен одарила ее деревянной улыбкой. «Не такого рода волнение». Анна рассмеялась и потрепала один из локонов Элен, потянув его за скулу. «Ты действительно дочь своего отца. Такая скрытная». Она наклонилась, ухмыляясь. «Обещаю, дорогая, ты можешь рассказать мне все. Это будет наш маленький секрет». То, что Элен сказала дальше, было произнесено без колебаний и без малейшего смысла, но со всей силой ее раздражения. «Уверяю вас, Анна, мое отношение к капитану Долохову такое же, как его к Анатолю». Анна вскинула брови. Элен закрыла рот, сердце опустилось в желудок, когда выражение лица Анны сменилось от шока к самодовольству. Ей не следовало этого говорить. Ей действительно не следовало этого говорить. Пальцы Анны вернулись к перебиранию локонов, обрамляющих щеки и лоб Элен. Элен повернулась к зеркалу, стараясь не сжимать руки в кулаки, и почувствовала, как шерсть Даханиана встала дыбом у нее на ноге, словно ее только что неправильно расчесали. «Как мило», — сказала Анна. Ее деймон вспорхнул и улегся на ее запястье. «Не обращай внимания», — быстро сказала Элен, ее лицо пылало, ей хотелось отвлечься. «Скажи мне, Аннет, что наденет княгиня Болконская сегодня вечером?»

***

Однажды тоскливым рождественским вечером, когда Анатолю было лет десять или около того, они с Элен и Ипполитом украли из кухни бутылку вина и удрали в подвал, чтобы выпить ее там, где их не найдут. Когда все основательно напились, Данали и Даханян устроили игру, кто из них сможет стать самым уродливым существом, и провели вечер, весело хихикая и перевоплощаясь, причем каждый раз в более нелепую форму, чем предыдущий. Илария, которая несколько лет назад превратилась в оцелота, наблюдала за всем этим с плохо скрываемой завистью. В конце концов Данали победила, изобразив голую кротовую крысу. Сейчас, когда Анатоль уже наполовину выпил припрятанную в кармане фляжку водки, они с Данали стремительно приближались к тому же уровню опьянения. Это было не так приятно, как вино, но если ему придется страдать на протяжении всего этого вечера, что становилось все более вероятным, то у него не было ни малейшей надежды сделать это трезвым. Данали, которая уже с трудом удерживала равновесие на его плече, хихикнула и прошептала: «Ты видел своего отца в этом жилете?». Анатоль фыркнул. Видел, до того как Василий ушел официально приветствовать гостей. «В последнее время он выглядит немного мягким в середине, не так ли? Думаю, Безухов начал тенденцию». Данали прикоснулась кончиком носа к фляжке. «Через несколько лет ты станешь таким же, если будешь продолжать в том же духе». Анатоль потрепал ее по голове. «Не груби». «Может, мы уже уйдем?» «Мы должны дождаться Лену». Данали что-то раздраженно сказала себе под нос и забралась в его рубашку, чтобы устроиться в его кармане. «Мы будем ждать, пока не умрем». «Это не должно быть слишком далеко. Нет, если я не смогу найти еще одну бутылку». Данали снова хихикнула. Анатоль прислонился спиной к лестнице, опираясь на локти. Мрамор не очень-то располагал к комфортному сидению, а его задница постепенно немела, но он не был уверен, что достаточно доверяет своему равновесию, чтобы пройти через весь холл к шезлонгу. Даже если в заднем фойе было холодно, водки, горевшей в груди, было достаточно, чтобы согреть его. Этого пока хватит. «Как ты думаешь, какова вероятность того, что она не придет?» — спросил он. «Зная твоего отца?» — ответил Данали. «Невелика». «Два слова, которые я бы не стал произносить в одном предложении». «В этот раз мы легко отделались, не так ли?» Анатоль поджал губы. Он уклонялся от ухажеров более или менее с восемнадцати лет, от целого ряда скучных дворянок, большинство из которых были безымянными и все невыносимо непривлекательными, и ничего до сих пор не завязалось. Не могло же все так сильно измениться. Но сейчас ему было не до этих мыслей. Он задумчиво рассматривал флягу, взвешивая ее в руках, и с удовольствием понял, что у него еще осталось по крайней мере несколько глотков. «Полегче», — сказал Данали из кармана. «Тише, ты», — сказал он и снова поднес стакан к губам. Дальше по коридору он увидел отблеск света, похожий на осколок льда. Но когда он приблизился, то увидел, что это всего лишь цепочка с бриллиантами, висевшая на шее Элен. Уродливая, скорее ошейник, чем украшение. Уж точно не то, что она выбрала бы для себя. Между ней и Даханианом он затруднился бы сказать, кто из них был в более скверном настроении. Анатоль быстро убрал флягу в карман. Если она увидит, что он пьет, его попросят поделиться, а его щедрость и так была невелика. «Рад тебя видеть, Лена», — сказал он, выпрямляя позвоночник до хруста. «Вы прекрасно выглядите сегодня вечером». Комплимент был искренним, несмотря на сарказм в его тоне. Элен уложила волосы, темные локоны были расчесаны и уложены в лакированное совершенство, а платье было из зеленого шелка — достаточно изысканное, как он полагал, но несколько более скромное, чем предполагал ее обычный вкус. А вот ожерелье было ужасным. Ничто не могло это исправить. «Я давно не видел вас в таком приличном виде», — добавил он. «А я не видела тебя таким унылым с тех пор, как мама одевала тебя в эти матросские костюмчики», — резко ответила она. Анатоль отмахнулся от оскорбления, не пропустив ни одного удара. «Где ты нашла это чудесное ожерелье?» «Папа подарил мне его», — сказала она. «А Шерер уговорил меня его надеть». «Очаровательно. Я подумываю о том, чтобы купить себе такое же. Что-то более показное, понимаешь? Просто чтобы немного украсить свой внешний вид». Когда это не вызвало у него даже улыбки, он изобразил, что его дергают за воротник рубашки. Элен шлепнула его по плечу и прошипела: «Прекрати!». Он опустил руки. «Я думал, это смешно». «Это не так». «Это была всего лишь шутка, Лена». Она покачала головой и отвернулась. «Еще слишком рано шутить об этом». Ох. Ох. Это было глупо с его стороны. «Я не имел в виду…» начал он. «Забудь об этом». Анатоль вздохнул и скрестил ноги. Если он и чувствовал что-то близкое к вине, то был слишком пьян, чтобы осознать это, а он никогда не был хорош в том, чтобы долго носить в себе какую-то одну эмоцию. «Трудно поверить, что мы вернулись, не так ли?» — сказал он. Элен поправила юбки и села рядом с ним на нижнюю ступеньку, что он воспринял как предложение мира и подвинулся, чтобы освободить для нее место. Даханян положил голову ей на колени. «Все это так несправедливо. Я выгляжу нелепо». «Ну что ж. В какой-то момент мы все должны выставить себя дураками. Как я выгляжу?» Из уголка ее рта: «Морской — не твой цвет». Пожимание плечами. «Как и девственно-белый. Я подумала, что это будет более уместно». «Не дай маме услышать это от тебя». «Она не хочет выдавать меня замуж, ты же знаешь. Я еще могу выкрутиться. Не могу сказать того же о тебе». «Закрой свой чертов рот». Он наклонился к ней, резко жестикулируя одной рукой, и сказал: «Я уже представляю себе вашего месье Лаврова. Лысый. Или лысеющего, по крайней мере. Небольшое пузо. Редеющая козлиная бородка. И он должен быть старым, если вы — вторая жена. Не смотри так угрюмо, Лена. Чем быстрее он сдохнет, тем быстрее оставит тебе наследство». Нос Даханяна дернулся. «Ты не сможешь выходить из этого вечно, ты же знаешь», — сказала Элен. «Может быть, и нет», — согласился он. «Но мама не позволила бы ему сделать из меня плохую партию». Элен сложила руки на коленях. «Я бы не была так уверена в этом, Толя. Я слышала, что папа хотел официально познакомить тебя с Марьей Дмитриевной». У Анатоля опустилось нутро, а вместе с ним и рука. Ужасный дракон, хранивший в комоде заряженный револьвер, чей деймон однажды посмотрел на Данали с таким открытым, убийственным презрением, что она потом целую неделю пряталась у него в кармане, чью крестницу он соблазнил, нарушил табу и спугнул — и все это в одну ночь. Затем лицо Элен расплылось в ухмылке, и Анатоль, все еще слегка подташнивая от ужаса и злясь, что его провели, провел рукой по волосам и сказал: «Не шути так». «Знаете, — продолжала она, и ее ухмылка приобрела явно злобный оттенок, — я слышала, что княгиня Болконская в Петербурге. По-моему, она тоже еще не вышла замуж». Это было не намного лучше. Он познакомился с княгиней во время пасхальной литургии, когда ему было десять лет, а ей четырнадцать или пятнадцать, с лицом, усеянным прыщами, и в застегнутом до подбородка сером платье. Он назвал ее принцессой Черчмаус, и это неудачное прозвище принесло ему такую сильную пощечину, что ему пришлось лежать почти полчаса. Но хуже всего было то, что на этот раз Элен не очень-то походила на шутку. Анатоль издал мертвый, полый звук в горле, который нельзя было назвать смехом. «О, ты смешная, Лена. Принцесса Черчмаус. Que Dieu nous aide. Я бы скорее отрубил себе ногу». «Она достаточно богата. А ты уже не совсем ценный товар, Тото». Он надменно фыркнул. «Если папа не покупает мне бриллианты, это не значит, что я не «драгоценный товар». Элен внезапно сузила глаза. «Ты пил». Анатоль вздохнул, уже потянувшись в карман. «Что тебя выдало?» «Это глупое выражение твоего лица. Давай сюда». «Надеюсь, вы понимаете, насколько это милосердно с моей стороны». Она выхватила бутылку из его рук, прежде чем он успел полностью раскрутить пробку. «Не будь жадиной! Я не ожидала, что буду делиться». «Если папа поймает тебя…» «Не поймает. Он не захочет меня проверять». Элен подняла бровь, делая длинный глоток. Когда она закончила, она вытерла рот тыльной стороной ладони и сказала: «Я бы не была так уверена в этом. Он сегодня не в духе». «А в России зимой холодно». Элен вздохнула и вернула фляжку. «Только не провоцируй его». «Никаких обещаний, милая сестра». Анатоль только успел опрокинуть флягу обратно, как Элен сильно топнула ногой. Водка попала ему в горло, обжигая его. Он начал задыхаться. «Лена…», — прохрипел он. «Это папа», — шипела Элен. Анатоль бросил взгляд на верхнюю площадку лестницы, где стояла Астерия, желтоглазая и страшная. Водка грозила снова появиться. Он ударил себя ладонью в грудь и попытался прикрыть кашель рукавом, сунув флягу в карман и поднявшись на ноги. «А, вот и вы двое», — сказал Василий, появляясь на лестничной площадке позади Астерии. При повторном взгляде жилет не выглядел менее нелестным. Его пиджак был имперского зеленого цвета, украшенный большим количеством медалей, чем, по мнению Анатоля, полагалось для кабинетной работы, но под ним ширина его плеч была очевидна. Черты лица были такими же, как у Ипполита — темные и строгие, римский нос и гордые, тяжелые брови, хотя и немного более изящно очерченные, чем Анатоль когда-либо видел у своего брата, но каркас был совершенно неправильным. Ипполит был длинный и стройный, как сам Анатоль; Василий был сложен как пехотинец. И не менее грозен. «Здравствуй, папа», — сказала Элен. «Папа», — ответил Анатоль, мгновение спустя, горло обжигало. Василий спустился по лестнице медленными, плавными шагами и поцеловал Элен в щеку. «Елена, моя любимая, ты выглядишь совершенно сияющей». «Merci.» «Ах, помни, дорогая, никакого французского». Улыбка Элен увяла. Когда же она вернулась, то была еще более откровенно фальшивой, чем прежде. «Конечно», — сказала она. «Иди и найди свою мать. Она ждет в фойе с дворецким. Я бы хотела поговорить с Анатолем». Дыхание Анатоля затихло. Оставшийся призрак водки снова горел в его горле. Элен поймала его взгляд и улыбнулась, как он предполагал, ободряющей улыбкой. Ее рука сжала его руку, три быстрых импульса в быстрой последовательности. «Что-то случилось, папа?» — спросила она. «Конечно, нет, mon ange. Беги сейчас же. Я не задержусь ни на минуту». Элен выглядела неуверенно, но подобрала юбки и вышла в коридор. Анатоль смотрел ей вслед, тщетно пытаясь унять нервы. «Анатоль, — раздался строгий голос отца. Анатоль вскинул голову. Василий выглядел еще более разочарованным, чем обычно, то есть очень расстроенным. «Что, ради всего святого, ты сделал со своими волосами?» Анатоль нахмурился. «Я ничего с ними не делал». Астерия обратила на него свой холодный желтый взгляд. Анатоль опустил глаза в пол. Он услышал шаги Василия, а затем почувствовал руку под подбородком, наклонившую его вертикально. Его глаза были темными, как у Элен, нечитаемыми, как у Элен, но в них не было ее тепла. Анатоль вздрогнул, словно от холода. «Похоже, ты только что проснулся», — сказал наконец Василий. «Я не…» «В остальном ты выглядишь хорошо». Анатоль был настолько ошеломлен тем, что отец только что сделал ему комплимент, что едва заметил, как Василий провел руками по его волосам, укладывая их в нечто менее катастрофическое. «Этого будет достаточно», — пробурчал Василий. «Очень важно, чтобы ты произвел хорошее впечатление сегодня вечером. Княгиня Болконская очень хочет…» Анатоль был благодарен, что у него не осталось водки, только за то, что он бы ею поперхнулся. «Княгиня Болконская?» «У вас какие-то проблемы с княгиней Болконской?» — холодно сказал Василий. Анатоль вспомнил Пасху, княгиню Церковникову, укус ладони Василия. Что ж, с горечью подумал он, в этом есть смысл — после смерти Николая Болконского и отсутствия наследников мужского пола княжна Мери могла унаследовать значительное состояние. Но если итогом трех лет супружеской жизни для Элен стали полузадохнувшийся брат, вывих запястья и три билета на поезд из Москвы в Санкт-Петербург, то Анатоль с содроганием представил, чем обернется брак с Марией Болконской. Возможно, приданое. И зная свою удачу, которая с недавних пор пошла прахом — обморожение на Лысых горах. Элен не шутила. Будь она проклята. «Нет, сэр», — сказал он. «Я хочу, чтобы ты хорошенько подумал, прежде чем сказать какую-нибудь глупость», — продолжал Василий. «Принцесса все еще оплакивает своего отца и брата. Я советую тебе принять это во внимание в разговоре с ней». «Брат?» «Андрей Николаевич. Вы с ним уже встречались». Захмелевшему от водки Анатолию потребовалось несколько секунд, чтобы собрать все воедино. Андрей Болконский. Мертвый Андрей Болконский. Суровый, вздорный, отстраненный Андрей Болконский. Тот, у которого был сумасшедший отец. Тот, который ушел на войну и оставил свою невесту. Его невесту, Наташу Ростову. Черт, подумал он и остановил свой язык, едва не доведя его до конца. «О», — красноречиво сказал он вместо этого. «Ей и без тебя сейчас нелегко… Ты пил?» Ноги Анатоля застыли на полу, глаза расширились. «Нет», — сказал он инстинктивно. Рука на его руке сжалась. «Не лгите мне, молодой человек». «Это было совсем немного». Василий свободной рукой дал ему подзатыльник. «Ты хочешь, чтобы княгиня думала, что я дам ей в мужья пьяницу?» «Нет, господин». «Если я поймаю тебя с бокалом шампанского…» Василий так и не закончил предложение, но Астерия издала низкий рык, глаза сузились, губы скривились в недовольной гримасе, и этого было достаточно. Анатоль сглотнул. «Да, сэр». «Очаруй ее сегодня вечером. Это твой последний шанс. Понятно?» Он жестко кивнул, его шея все еще болела от удара. «У тебя есть язык, молодой человек», — огрызнулся Василий. «Отвечай, когда я с тобой говорю». «Да, сэр». Все еще держа его за локоть, Василий провел Анатоля через дверь в фойе и в бальный зал. Свет был ослепительным. Голова Анатоля, уже затуманенная водкой, пульсировала в знак протеста. Все поверхности сверкали отблесками жгуче-розового сияния, в широкой комнате со стеклянными окнами витал закат и пузырилось шампанское. Он чувствовал море духов, сигарный дым, пьянящие ароматы шоколада, кофе и жареной свинины из кухни. И там, в углу, невысокая блондинка в лавандовом шелке стояла рядом с более высокой девушкой, одетой в голубое. Мадам Шерер. И, предположительно, принцесса Мария. Анатоль был не прочь притопнуть каблуками, когда они приблизились. «Аннет», — сказал Василий, отпуская руку Анатоля. «Очень рад тебя видеть». Мадам Шерер выглядела как всегда раздражающе собранной и самодовольной. Анатолю потребовалось мгновение, чтобы разглядеть Парване, таким маленьким он был, но вот он, прячется в ее волосах, декоративный оранжево-черный цветок. «Мне очень приятно, Васька», — промурлыкала она. В памяти всплыло еще одно неудачное детское прозвище: Лошадиная морда. Но и это ему не хватило ума произнести в слух. Василий подтолкнул его вперед резким толчком в плечо. «Не будь невежливым, Анатоль». «Мадам Шерер», — сказал он, склонив голову. Мадам Шерер со снисходительным видом обмахнулась веером, как будто ему было четыре года, а не двадцать четыре, и сказала: «Вы только посмотрите на себя, Толенька. Какой красивый молодой человек». Анатоль вздрогнул от этого уменьшительного. «Ты ничуть не изменился», — сказал он. «Я был в Москве всего несколько месяцев назад. Вы даже не поздоровались со мной!» «Мои извинения, мадам», — сказал он. «Если бы была возможность, я бы обязательно это сделал». В ее глазах появился необычный блеск, когда она ответила: «Я была на приеме у вашей сестры. Хотя, полагаю, вы были заняты». Анатоль снова подумал о Наташе. Его желудок тревожно сжался. «Вы прекрасно выглядите, княгиня», — спокойно сказал Василий и повернулся к княжне Мери, которая была так неподвижна и молчалива, что Анатоль почти совсем забыл о ней. «Позвольте представить вам моего сына». Марья сжалась в комок. Она действительно была очень красивой, мрачно подумал он. Ее тонкие губы были выпячены, казалось, в непреднамеренной хмурой гримасе, а на фоне ужасного пудрово-синего цвета платья ее кожа была смертельно бледной. Казалось, мадам Шерер пыталась завить ее волосы, но колечки были вялыми и уже выпадали. Глаза у нее были очень красивые. Серые, почти серебряные, окаймленные длинными бледными ресницами. Казалось неправильным, что такая прелесть растрачивается на такое скучное создание. И этот ее деймон. Землеройка. Однополый деймон. Давненько он таких не видел. Мадам Шерер заметила его взгляд. Он быстро отвел глаза и решил отложить эти мысли на потом, когда протрезвеет. «Принцесса», — сказал он, плавно поклонившись, и поцеловал ее руку. Это было похоже на поцелуй статуи. «Пожалуйста, зовите меня Мэри», — сказала она. «Рад познакомиться с вами», — сказал он. «Могу я пригласить вас на танец?» С явной нерешительностью Мэри положила руки ему на плечи. Одна из них почти касалась Данали. Анатоль застыл в ужасе от такого вторжения; Мэри отпрянула назад в ужасе. «Мне так жаль», — прошептала она. «Я не хотела…» «Все в порядке», — крепко сказал Анатоль, взяв ее руку в свою. Шерсть Данали встала дыбом, когда она залезла в его карман, чтобы надуться. Оркестр уже доиграл вальс, но мысль о том, чтобы стоять на месте и обмениваться более неприятными любезностями, была невыносима. Наконец, мадам Шерер и Василий, видимо, убедились, что эти двое не бросятся к дверям в ту же секунду, как на них взглянут, потому что они ушли в другой конец бального зала, чтобы оставить их в покое. «Как вам нравится Петербург?» спросил Анатоль, отчаянно пытаясь заполнить тишину. Мэри слабо улыбнулась. «О, он прекрасен. Я так давно его не видела. Я не помню, чтобы он был таким красивым». Он молча молился, чтобы это было не единственное, чего она не помнила о Петербурге. «Да, — сказал он неопределенно, — это очень красивый город. Красивее, чем Москва». «Да», — сказала она, кивнув в знак согласия. «Намного красивее, чем Москва». Анатоль подавил разочарованный вздох. Это было все равно, что пытаться вести светскую беседу с кирпичной стеной. Если бы он танцевал с кем-то вроде мадам Шерер, разговор был бы интересным, хотя бы из-за оскорблений. Это, конечно, было бы лучше, чем сейчас. Уныло он вспомнил, что должен найти способ очаровать ее, даже если она не сможет поддержать разговор. Интересно, так ли чувствовала себя Элен во время ухаживания за Пьером? Безвольной ведущей слепого, глухого и немого? «Вы прекрасно выглядите сегодня вечером, принцесса», — сказал он без всякого вдохновения. Глаза Мэри расширились. Ее бледное лицо раскраснелось. «Вы прекрасны», — промолвила она. Анатоль поднял бровь. Не столько от удивления тем, что она сказала, — Бог знал, что он слышал это достаточно, — сколько от ее тона, который больше подошел бы для описания картины маслом или мраморной статуи. «Спасибо?» — сказал он. Мэри явно пожалела о своем выборе слов. «Мне жаль», — быстро сказала она. «Я не хотела обидеть. Если это обидело вас, я имею в виду. Я просто… неопытна в этих делах. Папа никогда не позволял женихам заходить в дом. Он их просто отпугивал, когда у него случались приступы. В прошлом году Николай Ильич зашел в гости, а папа вошел в салон в трусах, кричал о войне и угрожал ему ружьем, пока он не убежал». Это было не то, что он имел в виду под интересным разговором. «Ох», — сказал Анатоль, чувствуя себя неловко. К счастью, Мэри больше нечего было сказать на это. Снова воцарилось молчание, еще более отчаянно неловкое, чем прежде. Наконец, Анатоль прочистил горло. «Знаете, княгиня, — осторожно сказал он, — я понимаю, что вы можете испытывать опасения по поводу этого соглашения». Мэри подняла брови. «Простите?» «Ну, вы ведь уже не совсем дебютантка, не так ли?» Глаза Мэри метнулись в сторону комнаты, где стояла мадам Шерер, и так же быстро вернулись к нему. Она плотно сжала губы. «Все в порядке. Меня это не беспокоит, честно говоря». «Не беспокоит?» «Нет». Ее щеки покраснели. «А тебя это беспокоит?» «Не могу сказать, что я в восторге от этого». «О.» «Сколько тебе лет, еще раз?» «Двадцать девять». «Ах. Немного… эээ… близко к разрезу, не так ли?» Лицо Мэри покраснело еще больше. «Тогда, полагаю, я должна считать, что мне повезло. Что мадам Шерер смогла организовать нашу встречу. Она мне многое о вас рассказала». «Что она вам рассказала?» «Что вы искусный музыкант. И прекрасный танцор. И очень красив». «Это было мило с ее стороны», — сказал он безразлично. Она, казалось, не решалась спросить. «Что твой отец рассказывал тебе обо мне?» «Ничего». Мэри выглядела совершенно подавленной. Усики ее деймона поникли. «О.» Они вернулись к танцу в тишине. Анатоль чуть не споткнулся о собственные ноги, когда они завернули за угол. Он был немного более подтянутым, чем предполагал. На самом деле, гораздо лучше. Экосез уже закончился, но комната все еще вращалась медленными, зыбкими кругами, и он чувствовал приближающуюся головную боль, стучащую в висках. Мэри все еще прижималась к нему, хотя пространство между ними постепенно увеличивалось, и с каждым неуклюжим шагом, который они делали, он все ближе и ближе подходил к тому, чтобы забыть обо всем этом и броситься бежать. Но потом, через ее плечо, он снова увидел стальные глаза мадам Шерер и внутренне вздохнул, смирившись с обществом Мэри. Это будет долгая ночь.