Эти написанные слова

      Сокка не знает название найденной для ночлега деревни в Царстве Земли, но догадывается, что им не всегда будет удаваться сбегать незамеченными. Следующим утром, когда Сокка едва успевает окончательно проснуться, в сарай врывается Катара. Она кричит со слезами в глазах, руки рассекают воздух, лицо искажается тревогой, виной и гневом. Сокка думает: «Дерьмо». Они определённо выбьются из графика.       — Катара, успокойся, — прерывает её Сокка, пробуя говорить ровным, твёрдым и командующим голосом, пускай внутри всё переворачивается, стоит расслышать «мама», «Народ Огня» и «они пришли ночью». — Что случилось?       — Они забрали Хару! — кричит Катара, утихомирив ярость и обратив на Сокку взгляд. — Это я виновата!       — Что? — с ужасом восклицает Аанг и, как только взгляд Катары перескакивает на него, отступает на неуверенные полшага назад.       — Я сказала…       — Ладно, давай-ка… — Сокка делает сознательный шаг вперёд с поднятыми руками и ждёт, пока Катара не перестанет теребить свои косички и не положит ладони в его руки. Она повторяет за ним глубокий вдох. — Давай начнём с самого начала. Что произошло?       — Там был старик, — рассказывает она уже более тихо, голос подрагивает, и Сокка задумывается, какая часть её криков была злостью, а какая — нежеланием плакать. — Мы с Хару были в лесу и наткнулись на застрявшего старика. Я хотела помочь ему, но Хару отказывался. Я… Я заставила его использовать магию земли и помочь. Он не хотел, а я… — Прерывистый вдох. — Он был прав. Старик сдал Хару солдатам Народа Огня. — Снова вспышка ярости, глаза прищуриваются. — Теперь он в какой-то тюрьме, и во всём виновата я.       Сокке не нравится видеть свою младшую сестру такой угрюмой.       — Когда это произошло?       Утро ясное, должны были остаться следы. Если они поторопятся…       — Мама Хару сказала, что его забрали в полночь.       Чёрт.       — Значит, искать его уже поздно, — подмечает Сокка. — Если только мы не знаем направления?       — Нам не нужно его искать, — заявляет Катара, лицо озаряется решимостью, когда она сжимает ладонь Сокки, а затем отступает к своему рюкзаку. — Люди Огня сами отведут меня к Хару.       Сокка и Аанг в замешательстве переглядываются.       — Катара, а зачем им это делать? — осторожно спрашивает Аанг, приближаясь, словно хочет предложить утешение, но недостаточно уверен каким образом.       — Затем, что они арестуют меня за магию земли, — отвечает она так обыденно, что Сокка сперва кивает и только потом соображает, что…       — Стой, что?

***

      — Поверить не могу, что мы делаем это, — пыхтит Сокка, пока они с Катарой толкают валун на позицию. — Уверена, что не сошла с ума? Это же безумие, правда? Мы можем просто не делать этого и не быть чокнутыми.       — Если я сошла с ума, тогда и ты тоже, — парирует она, совершая последний рывок, чтобы разместить валун на необходимом месте. — Твой ведь план, в конце концов.       — Ага. Я эксперт по планам.       И у Сокки хорошее предчувствие касательно его плана, даже если тот безусловно бредовый. Он точно сработает. У мамы Хару было очень много полезных познаний о горных работах на этой территории, а на вчерашней разведке Сокка осмотрел все вентиляционные шахты. Он нутром чует, что в теории это отличная идея. Просто Сокка не так уж уверен в превосходности своего плана, если в нём рассчитывать надо на Аанга, который пару минут назад буквально гонялся за шмелемухой. И уж тем более Сокке не по душе факт, что план заключается в добровольном отправлении его младшей сестры в тюрьму.       Что ж, Сокка теперь не может изменить замысел плана, но у него хотя бы получится малость увеличить вероятность успеха.       — Аанг, ты помнишь, что тебе предстоит сделать?       — Конечно, я справлюсь, — следует бодрый ответ. Уже летают две шмелемухи.       — И ты запомнил свой сигнал?       — Ещё бы!       Три шмелемухи.       — А ты…       — Сокка, расслабься, — вздыхает Аанг, оставляя шмелемух в покое, чтобы вспорхнуть на ноги со свойственной ему улыбкой. — Ты лишаешь всего веселья.       Сокка моргает.       — Я лишаю всего «веселья» умышленное пленение армией безжалостных магов огня? — На этом его голос слегка повышается. Всего лишь на октаву или две.       — Точно! — улыбается Аанг. — Именно это и произошло со мной на Южном Полюсе, когда принц Зуко захватил меня. Это так весело!       Сокка фыркает себе под нос и уходит. Пускай Аанг веселится со своими шмелемухами, а ему надо дважды всё перепроверить. Если его младшая сестра отправляется в тюрьму, он удостоверится, что она сделает это правильно.

***

      — Не переживай, — успокаивает Аанг. — Она хорошо держалась. Катара знает, что делает.       Сокка понимает это. Несколько часов назад он сказал то же самое Аангу, так что тот в курсе, что он понимает. Но за прошедшее время его убеждённость в плане пошатнулась, в сердце прокралось беспокойство, и сейчас у него очень незаметно возникают опасения.       С момента пленения Катары, обговорённого спасения из тюрьмы и построения фигурок из песка на пляже от безделья Сокка начал обдумывать возможные способы того, как захват Народом Огня включает в себя «веселье». И сейчас он осознаёт, что основная часть его плана заключается в солдатах Народа Огня, которые посмотрят на Катару и увидят ребёнка, а не… веселье.       Сокка знает, что Катара сможет постоять за себя — она же заключённый на корабле маг воды, ради всего святого. Но Катара не предусматривает некоторых деталей, и Сокка не уверен, поймёт ли она, что ситуация выходит из-под контроля, пока не станет слишком поздно. Того единственного письма, написанного скучающим по своей матери безымянным солдатом Народа Огня, мало, чтобы перевесить любой другой пережитый опыт с врагом.       «Она не одна, — напоминает он себе. — С ней там целая куча магов земли и Хару. Она смышлёная и сильная, с ней всё будет хорошо».       — Она поступает правильно, — говорит непривычно серьёзным голосом Аанг. — Она спасёт Хару.       — Знаю, — вздыхает Сокка, надавливая основанием ладоней на веки. — Просто… Я хочу, чтобы она была цела.       — С ней всё будет в порядке, — уверяет Аанг, возвращаясь к приподнятому настроению. — Вокруг неё повсюду вода!       — Знаю, — повторяет Сокка, уронив руки и посмотрев на тюремную башню. — Но что, если это не в её силах? Вдруг начнётся бунт, восстание или ещё что-то? Потом не будет иметь значения, насколько она уверена в своих действиях. Никто из заключённых не знает, что они делают в тюрьме.       — Катара знает, — заявляет Аанг с малость пугающим уровнем убеждённости. — Она всегда знает, что делать.       — Конечно, — через секунду отвечает Сокка, решив не затрагивать эту глубоко укоренившуюся веру. — Я… пойду прогуляюсь. Или займусь чем-нибудь. Ну, понимаешь, чтобы оставаться в движении. Разомнусь. Разведаю территорию.       Сокка знает, что Катара позаботится о себе. Под кипящим клубком нервов он гордится ею. Но это его задача старшего брата — волноваться о ней и следить за тем, чтобы она была в безопасности. За многие годы впервые столько времени Сокка проводит вдали от неё, и понимание, что она целенаправленно заключила себя в оковы Народа Огня…       Возможно, Сокка не в самом лучшем расположении духа для разведки территории. Этой же причиной он оправдывает сорвавшийся со рта задушенный истошный рёв, когда от граничащего с пляжем леса вдруг отделяется тень и пикирует к его голове.       — Аргх! — мужественно вопит Сокка, лихорадочно выискивая бумеранг и бросаясь на песок. Впервые в жизни он так нуждается в своём оружии. Почему он не может достать его, почему он не может достать его, почему. Сокка не может подвергнуться нападению, он должен вызволить Катару, он должен, должен. Бумеранг наконец-то высвобождается, и Сокка переворачивается на колени, готовый к броску. Оскал искажает его лицо, и он…       Видит почтового ястреба, восседающего на камне и наблюдающего за его потугами.       — …Соколик?       Ястреб склоняет голову набок, складывая крылья. Одно из них однозначно выглядит слегка неровно — именно так, как обычно выглядело крыло Соколика. Сокка не подвергается атаке, на него не нападают.       Пальцы трясутся, когда он выпускает бумеранг и заваливается на спину, прижимая руки к лицу. Чёрт. Ему всего лишь требуется немного времени оттеснить момент невыносимого ужаса и понять, что всё в полном порядке.       Сокка бранится, пока его небольшой срыв не прерывается опустившимся на живот весом — тяжелее, чем должно быть. С приглушённым «оуф» он опускает руки и глядит на Соколика.       — Я думал, мы были друзьями, — ворчит Сокка, запрокидывая голову, чтобы посмотреть на небо. — Друзья не пикируют на друзей. — Он коротко задумывается об Аанге и его планере. — Не так пугающе.       Ястреб издаёт клёкот, перемещает вес, и Сокка наконец садится, потому что ну правда, почему эта птица такая тяжёлая, разве она не должна быть лёгкой как пёрышко?       — Почему ты вернулся, приятель? — бормочет Сокка. — Не смог найти свою семью?       Но шлея Соколика совершенно не покрыта метками от нападения, как в прошлый раз. Она новая.       — У тебя… есть письмо для меня?       Ястреб снова издаёт тихий щебет, прикипев к нему выжидающим взглядом тёмно-жёлтого глаза. Озадаченный Сокка отсоединяет тубу. Ему остаётся только удивлённо фыркнуть, когда он осознаёт, что внутри действительно лежит скрученный свиток, который вовсе не похож на бумагу из журнала Катары.       Сокка разворачивает свиток — знак, который Соколик воспринимает как сигнал отправиться на охоту; он в самом деле по душе Сокке — и усмехается, когда моментально узнаёт почерк.       ПОВЕРИТЬ НЕ МОГУ, ЧТО ТЫ ОТВЕТИЛ НА МОЁ ПИСЬМО. Ты сказал, что твоя мама умерла, а не что у тебя её никогда не было. Разве она тебя не учили, что грубо открывать давать понять, что ты открыл не предназначенное тебе письмо? Надеюсь, своей сестре ты не дал его прочесть. Позора, что один малограмотный вор увидел его, более чем достаточно.       НЕ СМЕЙ говорить о моей матери. Или сравнивать с собственной, или делать вид, словно понимаешь меня, потому что нашёл УКРАЛ МОЁ ПИСЬМО. Мне жаль, что это случилось с тобой, но ситуации НЕ ПОХОЖИ. Я не желаю нуждаюсь в твоём сочувствии, жизнеутверждающих афоризмах или чего бы ты ни пытался добиться. Уже предостаточно получаю всё это от дяди. Мне не нужно, чтобы ещё и какой-то незнакомец вмешивался и советовал поговорить с моей сестрой, как будто ты имеешь хоть малейшее представление о том, что происходит.       Спасибо за помощь моему ястребу. Я признателен за то, что он вернулся твоё содействие. Я высоко ценю его возвращение. Пожалуйста, не читай моё письменное обращение снова. И в этот раз немедленно верни его.       Сокка не знает, смеяться ему, возмущаться или просто утомиться от автора послания. Он достаёт первое письмо, до сих пор хранившееся в кармане, и прикидывает, каковая вероятность, что искренняя личность, написавшая письмо своей пропавшей матери, — тот же колкий придурок, обвинивший его в краже.       — Тебе надо остаться с нами, Соколик, — приговаривает Сокка, всматриваясь во вторую записку. — Твой владелец настоящий козёл.       За исключением последнего абзаца. Вот это было вежливо. И, скорее всего, именно из-за противоречивости Сокка не в силах перестать переводить взгляд с одного письма на другое, перечитывая новое и выводя вычеркнутые символы на песке в попытке разобрать слова.       Разъярённые каракули в первых двух абзацах и опрятный организованный почерк под конец. Праведное защитное недовольство и затем педантичные манеры. Разочарование, что Сокка… признал факт прочтения письма? Не из-за того, что он именно прочитал его? Чем дольше он думает об этом, тем сильнее понимает. Он более чем знаком с тугим неприятным покалыванием от позора и тем, как стыд вынуждает оборонительно и упреждающе набрасываться на кого-то, словно срыв на другого человека поможет вернуть обратно частичный контроль.       Неужели дядя солдата увидел записку и заставил его добавить последнюю часть? Или он всего лишь оказался поражён внезапной неготовностью грубить своему новому безымянному другу по переписке? Быть может, солдат на самом деле моложе, чем Сокка изначально предположил. Второе письмо больше походит на написанное зелёным новобранцем, нежели измученным утомленным ветераном.       Когда свет начинает меняться, Сокка приходит в движение. Смотрит на солнце и испытывает облегчение, заметив, что уже почти обед — потом наступит время для последних приготовлений, а вскоре последует спасение из тюрьмы. Сокка прячет оба письма, ощущая благодарность за такое отличное отвлечение от беспокойства о Катаре. В венах начинает гудеть воодушевление, он перепроверяет оружие, предвкушая хорошо выполненный план.

***

      Побег не происходит как было запланировано. Сокка должен был предусмотреть непредвиденные обстоятельства на этот случай, потому что, конечно же, Катара попытается поднять бунт, о котором он так тревожился. А потом, когда Сокка придумает кое-что на ходу, конечно же она всё равно не будет следовать плану. Какой вообще в нём смысл, если не собираешься...       Как бы то ни было, план срабатывает. Только это имеет значение.

***

      В следующую ночь Сокка не может заснуть. Он всё ещё на взводе, хотя они в одном дне полёта от того места, где оставили Хару и других магов земли отвоёвывать свою деревню. Чем дальше они улетают от тюремной вышки, тем больше внимание Сокки переключается на плотный страх по поводу всего, что могло пойти не так.       Не это должно быть важно, ведь Катара невредима — каким-то образом все невредимы, — но Сокка не в состоянии перестать озабоченно проверять её снова и снова, чтобы удостовериться, что она не пострадала и сейчас в безопасности. Теперь его глаза, закрывающиеся в полудрёме, постоянно распахиваются в испуге; он успокаивает себя тем, что она рядом. Следит за размеренным подъемом и опаданием её спального мешка, означающими, что его младшей сестре спится спокойно.       Если Катара способна выглядеть так умиротворённо, пусть даже её ладонь обхватывает оголённое горло там, где раньше висело ожерелье их матери — и это причиняет боль сильнее, чем он мог подумать про украшение, — тогда и Сокка может заставить себя в конце-то концов расслабиться. Возможно, вместо опасений стоит сосредоточиться на гордости за неё.       Сокка играется с краями двух писем в кармане, всматриваясь в потрескивающий костёр. Соколик где-то неподалёку, он уверен. Видел чуть раньше пятно красновато-коричневых перьев напротив облаков, следующего за Аппой, и слышал знакомый охотничий стрёкот, когда они ужинали. Что произойдёт, если он напишет ответ? Второе письмо было таким оскорбительным. Но кто бы ни отправил его, он всё же отправил письмо обратно. Если бы незнакомец по-настоящему не желал, чтобы Сокка снова читал его «письменное обращение» — Сокка сдавленно фыркает на этой смехотворной фразе, — тогда он бы вообще ничего не отправлял.       Насколько продуманно то второе письмо? Его начало представляет собой гневные небрежные закорючки, конец же обдуман, с аккуратным чётким почерком. Запал сошёл, когда автор заговорил о своём письменном обращении. Это предназначенное Сокке письмо. Разве тогда оно не будет обращением ему?       Сокка чувствует медленно зарождающуюся на лице злобную усмешку, бесшумно роясь в рюкзаке Катары и доставая из него письменные принадлежности. Аанг и Катара довольно истощены событиями прошедшего дня, чтобы вскинуться от малейшего шума.       Если это письменное обращение для Сокки, тогда он может читать и отвечать на все получаемые письма от любых незнакомых друзей по переписке. Сокка понимает, что раздумывал над ответом часами напролёт — неосознанно на пляже и более осознанно с момента, как Аппа взмыл в воздух и появилось ощущение, что они в самом деле выберутся из этой заварухи.       Во-первых, я не КРАЛ твоё письмо, козёл. Оно было прикреплено к твоему почтовому ястребу, которого я спас и выхаживал. Поверь мне, больше всего меня заботит именно ястреб. Последнее письмо было прикреплено к нему и отправлено мне, поэтому я полагаю, что оно предназначено для прочтения мной.       Я не хотел обидеть тебя, извини за это. И я не пытался сказать, что в точности знаю, через что ты проходишь только потому, что сам был на твоём месте и пережил это. Твоё письмо напомнило меня самого. Моя мама умерла, отец ушёл два года назад с основной частью мужчин деревни. Бывает, я испытываю облегчение, потому что знаю, что моей мамы больше нет. Не приходится терзаться мыслями, вернётся ли она, почему ещё не сделала этого. Или раздумывать, будет ли она гордиться мной или кем я стал. Или бояться, что она не вернётся.       Жаль дома у нас нет почтовых ястребов. Наверное, я бы всё время писал отцу. Не представлял, что они умеют находить людей, а не только места. Тогда было бы гораздо проще попросить у отца совет, когда я стараюсь быть лидером, взрослею и чувствую себя совершенно не в своей тарелке. Я бы всё отдал, чтобы в этом путешествии рядом был мой дядя, но он тоже умер. Так что есть только моя сестра, наш друг и я, следящий за тем, чтобы мы не съели все наши припасы или случайно не наткнулись на войско.       Но раз наши ситуации так отличаются, возможно, и ты не понимаешь этого чувства? Может, это всего лишь я нахожусь не в своей тарелке и не желаю признавать этого. В любом случае, не надо благодарить за помощь ястребу. Мне было в радость оказать её. И я всячески приветствую прочтение и ответы на все мои будущие письменные обращения. Надеюсь, в этот раз будет своевременное возвращение по твоим меркам.       Соколик так великолепен в лунном свете, размышляет Сокка, наблюдая, как почтовый ястреб облетает поляну по кругу, а потом взлетает в ночное небо. Он слабо улыбается, возвращается к костру и своему спальному мешку. Он счастлив, что Соколик нашёл своего хозяина и всё равно вернулся к Сокке. У него складывается ощущение, что этой ночью он всё же сможет заснуть и спокойно поспать — его мысли немного утихли.

***

      Покой Сокки перетекает и на утро. Он никогда не признает, но ему кажется, что он начинает понимать увлечение Катары вести журнал. Через слова подтверждать, что временами Сокка не отказался бы от небольшой чёртовой помощи, по-странному успокаивает. Когда Момо крадёт часть его завтрака, он ограничивается лишь вздохом. Решительно оставляет без внимания насмешки Катары по поводу его карт и графиков. Один или два раза он ворчит на частоту их привалов для справления нужды, разминки ног и плескания во всех привлекательных водопадах, мимо которых они пролетают.       Состояние безмятежности длится на протяжении всего дня и остаётся во время установки лагеря вскоре после полудня, хотя в графике ясно сказано, что им следует продолжать путь ещё как минимум несколько часов. Но Сокка пребывает в умиротворении, так что всё в порядке. Ему остаётся только быть спокойным и благодарным тому, что Катара может быть права; к тому же, приятно выделить время на стирку одежды и купание.       Отрадно поплавать в тихих водах, собирающихся в маленькой излучине реки. Поначалу Сокка всего-навсего наслаждается ощущением удивительно тёплой воды, поддерживающей его на поверхности. Но затем он концентрируется на том, как вода обволакивает его бёдра, щекочет рёбра, как брызги ласково оседают на лице, словно поцелуй. Дуновение ветра по коже посылает дрожь вдоль позвоночника, вниз по конечностям, и член начинает твердеть.       Чем-то таким он никогда не позволял себе заниматься дома — Сокка понятия не имеет, возможно ли вообще возбудиться в ледяной воде. Он упивается этой необыкновенностью: плавное покачивание воды держит его наверху, жар полуденного солнца касается лица, груди, пресса, бёдер. Приходится оставаться напряжённым и сосредоточенным, чтобы не уйти ко дну.       Он постепенно возбуждается под ритм воды, сталкивающейся с его телом, давящей на основание члена и соски, когда он чересчур сильно выгибается и погружается глубже. Его затруднённое дыхание громкое в частично затопленных ушах, и Сокка представляет, что это пальцы задевают его бока вместо воды, это язык увлажняет член, чья-то чужая ладонь на его…       Сокка кончает с отрывистым хрипом, мышцы сокращаются, бедра толкаются вперёд один, два раза. На секунду он весь напрягается, удерживая это ощущение, после чего с тяжёлым выдохом позволяет себе расслабиться, опускаясь под гладь воды. От удовольствия кружится голова, он чувствует себя невесомым под водой.       Пожалуй, этот ранний привал — не самое худшее решение.       Сокка поджимает под себя ноги и всплывает на поверхность, замирает в вертикальном положении, убирая с лица влажные волосы, открывает глаза и встречается со знакомым пронзительным взглядом.       — Чёрт… — вскрикивает Сокка, теряя равновесие и падая обратно в воду. — Чёрт возьми, — заканчивает он, неуклюже вставая обратно на ноги, но для приличия приседая на корточки. — Духи, Соколик, давно ты там сидишь? Как… как много ты видел?       В ответ Соколик лишь складывает свои крылья, поворачивает голову, чтобы посмотреть на Сокку другим глазом.       — Ты что, наблюдал за мной? — шипит Сокка, шокированный, возмущённый и уголком разума задумывающийся над тем, не проецирует ли он слишком многое на эту птицу.       Сокка пытается изобразить старшего брата, воина-лидера, поглядывая на почтового ястреба испытующим взглядом, но бесстрастная мордочка Соколика безупречна. Сокка хмурится, первым отводя взгляд, бормоча себе под нос о частной жизни, уважении и неподходящем времени, пока выбирается из воды.       — Постой, почему ты так быстро вернулся? — Сокка замирает с наполовину натянутыми штанами.       Соколик издаёт тихий щебет, словно он наконец-то сосредоточился на главном, и слетает с насеста, приближаясь с очевидным намерением опуститься на руку Сокки —Духи, ему надо будет побольше заниматься тренировками верхней части тела, раз эта птица собирается ошиваться поблизости. Если письма продолжат приходить так быстро, Сокке непросто будет подавлять дрожь в руке каждый раз, как Соколик захочет приземлиться на неё.       В спешке Сокка натягивает штаны на бёдра и возится со шлеёй Соколика. Достав свиток, он аккуратно подбрасывает своего приятеля в воздух, и Соколик вяло пролетает над рекой. Такой бесподобный. Читая, Сокка подставляет влажную спину под лучи полуденного солнца.       Прости, я не имел в виду Приношу свои извинения за нанесение оскорбления. С моей стороны было неправильно предположить, что ты мог украсть моё письменное обращение, и назвать тебя безграмотным. Я не планировал Я обидел тебя. Поступать так было недостойно. И я принимаю твоё раскаяние. Спасибо, что выразил его, несмотря на мои слова.       Сокка снова фыркает при виде этого слова — кто в самом деле говорит «письменное обращение» всерьёз?       Я не просил тебя делиться своей историей, но поскольку ты сделал это, полагаю, я вынужден рассказать часть своей — и мы квиты. В детстве мы с мамой были близки. Жизнь сейчас тогда была нелёгкой. Она уберегала меня. Одним утром она исчезла. Кажется, приходила в мою комнату попрощаться, но я мог вообразить себе это или всего лишь увидеть сон. Отец и сестра никогда не хотели говорить о ней. Из-за того, что все притворяются, будто её никогда и не было, я иногда чувствую себя спятившим. Если её не существовало, откуда же я взялся? Если бы моя сестра услышала это, она бы посмеялась надо мной.       Признаюсь, я рад компании дяди. Как ты сказал, приятно иметь семью советчика. Даже если обычно я не нуждаюсь в советах. Наверное, он и сам знает.       Представить себе не могу путешествие с сестрой и её друзьями, необходимость быть во главе. Не думаю, что я мы выдержали бы. Сочувствую тебе. Я понимаю, каково это, когда тебя воспринимают как лидера, а ты не уверен в себе. В таких случаях я просто притворяюсь самоуверенным и стараюсь совершенствоваться. В самом начале мне многое было не известно о снабжении. Я изучал военную тактику и сельскохозяйственный экспорт, но никто не объяснил, что если моя армия не может получить двадцать мешков риса по стоимости пяти медных монет за мешок, тогда она не будет сражаться, потому что уйдёт грабить ферму в поисках еды.       Так или иначе, спасибо за своевременный ответ. Приемлемые мерки своевременности соблюдены.       Сокка смеётся на последнем предложении, наспех нацарапанному по сравнению с изящными символами всего письма. Он усмехается, представляя попытки своего друга по переписке быть учтивым, вдумчивым и восстановить некоторую формальную дистанцию после долгой болтовни.       Сокка перечитывает письмо более медленно, чувствуя… облегчение, пока натягивает на себя одежду. Поразительно хорошо иметь кого-то, кто разделяет твои чувства, даже если этот кто-то — неизвестный случайный солдат, по всей видимости выросший без обсуждений неудобств. Как вообще исправить подобное, если не проговариваешь вслух? Но всё равно приятно знать, что где-то там есть ещё кто-то, разбирающийся с теми же проблемами и испытывающий те же чувства.

***

      Сокка не может перестать думать о письме и мешках риса, когда через несколько часов наблюдает за готовящей ужин Катарой. Разве безымянным незнакомым солдатам требуется думать о снабжении целой армии едой? Неужели всех в Народе Огня учат военной тактике и экспорту, или ему попался сын влиятельного человека? А какой богатенький ребёнок проводит так много времени вдали от своей семьи? Может, он служит старшине и должен знать о таких делах?       — Почему ты такой молчаливый? — Голос Катары отвлекает Сокку от созерцания огня. — Ты ещё не доел ужин. Аанг ждёт не менее трёх твоих идиотских шуточек…       — Эй!       — …а ты так ничего и не произнёс. — Она хмурится. — Ты болен?       — Не болен, — возражает Сокка, уклоняясь от руки, которую она хочет приложить к его лбу. — Просто размышляю. Составляю планы. — Он использует официозный тон. — Иногда человеку нужно помозговать кое о чём, понимаешь?       — Для тебя это огромный труд, — усмехается Катара, расслабляясь. — Я знаю, что тебе непросто думать одновременно о нескольких вещах.       Сокка смеряет её сердитым взглядом, Аанг сдержанно хихикает.       — К твоему сведению, я думаю о многих вещах. Постоянно. Эксперт по планам прямо перед тобой, если ты вдруг забыла.       — Нам никогда не забыть, — убедительно заверяет Аанг.       — Как об этом забудешь, если ты напоминаешь как минимум раз в день? — добавляет Катара.       — Что поделать, если я хорошо себя знаю? — Сокка вздёргивает подбородок, разыгрывая высокомерность. — Некоторые из нас отлично разбираются в себе. А я…       — Саркастичный парень и любитель мяса, мы в курсе, — заканчивает Катара, закатывая глаза. — Тебе надо мечтать о чём-то большем.       — Я обычный парень с обычными потребностями. — Сокка пожимает плечами, размахивая своей миской. — Зачем менять хорошее?       — Монахи всегда выступали против земных желаний и привязанностей, — говорит Аанг.       — Видишь? Я похож на монахов, Катара. — Сокка ухмыляется, опираясь на локоть с беззаботным видом, который, он уверен, подействует ей на нервы, и наконец принимается за ужин. — Всего лишь живу более просветлённую жизнь.       — Отказавшись от земных желаний и привязанностей? — Катара вскидывает бровь. — Не забывай, кто стирает твоё бельё.       От возмущения Сокка давится едой, что совсем не способствует его образу лидера, но поднимает настроение Катаре и Аангу. Он задирает нос и говорит самому себе, что хороший лидер жертвует ради морального духа отряда, даже если это означает быть чрезмерно опозоренным младшей сестрой.

***

      Лицо Сокки всё ещё горит тем же вечером, когда он сбегает от костра к реке, где плавал днём. Привычная тяжесть письменных принадлежностей Катары заправлена за пояс, три письма аккуратно сложены в свёрток под туникой. Иметь письменное обращение, которое он носит с собой, так захватывающе — ощущается так значительно и официально.       Соколик ждёт его там же, где наблюдал за ним ранее. Сокка решил простить его за грубое вторжение в свою частную жизнь. Почему-то нет ничего удивительного в том, что Соколик сидит на том же месте, хотя должно быть. Словно тот знает правила, как если бы между ним и Соккой существовал распорядок, и это тоже кажется значительным и официальным.       Сокка не особо задумывается над тем, что собирается написать в ответ — вполне возможно, он уже думал об этом весь вечер, — и даёт словам выход, изредка посматривая на письмо друга по переписке, чтобы убедиться, не забыл ли что-то из того, что намеревался сказать. Он хочет выложить всё как на духу. Ему не помешала бы бывалая безмятежность после того, как Катара основательно уничтожила его спокойствие за ужином.       Спасибо за извинения. Очень мило. Отлично написано. И я рад слышать, что соответствую твоим стандартам своевременности возвращения почтового ястреба. Живу ради этого.       Должно быть, очень тяжело, когда все делают вид, будто твоей мамы никогда не существовало. Моя младшая сестра почти не помнит нашу, из-за этого я иногда чувствую себя особенно потерянным. Но я могу делиться с ней счастливыми моментами, а это всё равно что заново создавать новое воспоминание. Может, попробуешь то же самое с кем-то из своей семьи.       И такое может показаться не совсем положительным, но ты хотя бы успел попрощаться. Моя мама погибла во время захвата. Я даже не задумался пойти проверить как она, пока не стало слишком поздно. Её нашла сестра, и по этой причине порой я чувствую себя виноватым. Мне часто снится, как она плачет.       Извини, если загрузил тебя. Обычно во мне больше сарказма и любви к охоте. Откуда ты так много знаешь о военных делах, экспорте и снабжении? По поводу чего твой дядя даёт тебе советы? Судя по твоему рассказу, ты живёшь с ним, а не с отцом? А твоя сестра? Представить не могу жизнь вдали от своей. Только ей не говори. За ужином она до смерти опозорила меня перед нашим другом, и я до сих пор не уверен, прощу ли ей это.       Сокка тихо воркует Соколику, засовывая письмо в тубу, дважды перепроверив прочность и удобство шлеи. По правде говоря, ему стало лучше после сказанного Катарой. Хватило поделиться произошедшим, пускай косвенно, на бумаге и преподнести как забавную историю вместо озвучивания настоящей причины, из-за которой Сокка не мог встретиться взглядом с Катарой оставшуюся часть вечера.       Он надеется на ответную забавную историю от своего друга по переписке или какую-нибудь мудрость доброго дяди, которая поможет изменить видение мира Сокки. Оба варианта довольно неплохие. Особенно если их обмен письмами продолжит придерживаться минимально приемлемых стандартов своевременности.