***
Через несколько часов — вероятно, он же не видит солнца — Сокка оживляется, почувствовав на полу своей камеры вибрации несущихся шагов. Весь день он осматривал свою тюрьму — дважды — на потенциальные слабые стороны и пришлось заключить, что наиболее реалистичный способ выбраться отсюда только если кто-то откроет проклятую дверь. Когда мозговой штурм на тему того, как убедить кого-то — обычно Зуко — открыть дверь камеры, стали… непродуктивными, Сокка смирился с днём скуки. Он мог бы позаниматься, но тогда одежда пропиталась бы потом и было бы противно. Впрочем, вдруг они позволят ему искупаться? Это может сработать. Или с такой же вероятностью откажут ему и доведётся сидеть с высохшим на теле потом до вызволения отсюда. Возможно, Сокке понадобится попросить книгу. Интересно, заглянет ли генерал Айро для ещё одной игры в пай-шо или то было разовое событие? Его день также может скрасить ещё одно странноватое посещение шумного принца, сжигающего стирку. Сокка прислушивается к приближающемуся топоту, предвидя, как дверь распахнется в привычной манере. Он задерживает дыхание, подсев на самый край футона, когда шаги достигают его камеры и резко останавливаются. Дверь не открывается. Разве он не собирался… — Лейтенант Джи. Хриплый голос принца отчётливо слышен через дверь, необыкновенно отражаясь от стен, но не настолько, чтобы скрыть жёсткость его слов. — Сэр. Совершенно невозмутимый голос смутно знаком и звучит скупо. Повисшая в коридоре тишина кажется громкой. — Не задерживаю вас от выполнения ваших обязанностей. — Да, сэр. Короткое молчание. — Обычно обязанности дежурного офицера на палубе, лейтенант. Сокка так и видит хмурое выражение лица Зуко и как прищуривается здоровый глаз, сочетаясь с повреждённым. Следует более длительная тишина, из-за которой Сокка неуютно сдвигается на месте — очевидно, что никто не ушёл на палубу. — Обычно, — в конечном итоге отвечает голос — Джи, — у нас на корабле нет пленников. — Наличие пленника не отменят обязанность офицера присутствовать на палубе во время дежурства. — Рычание принца рассерженное. — Я надеялся, что вы знакомы с кодексом поведения относительно заключённых, лейтенант. Избыток остроты в этих словах. «О, — понимает Сокка. — У них что-то произошло». — Лично я знаком с кодексом поведения, сэр, — отвечает лейтенант, и Сокке становится интересно: это акустика придала его голосу особое ударение? — Непосредственно с восьмым пунктом четвёртого раздела. — Восьмым пун… Слова принца Народа Огня вдруг обрываются, и Сокка не до конца уверен, чудится ли ему исходящий из коридора тёплый воздух или нет. — Четвёртого раздела. — Более злобно. — Сэр, — подтверждает Джи. У Сокки отвисает челюсть — он ещё не слышал, чтобы один слог звучал так вызывающе и пренебрежительно. «А, — с запозданием осознаёт Сокка. — Джи хочет поджариться». — Я бы не… да как вы смеете… лейтенант Джи!.. — Как дежурный офицер, — продолжает Джи, словно наследный принц перед ним не потерял дар речи от ярости, — я несу ответственность за здоровье и благополучие всех людей на моём попечении, что распространяется и на… — Я знаком с кодексом! Крик Зуко эхом отражается в напряжённой тишине после этого. — Тогда вы понимаете, сэр, почему мой долг как дежурного офицера требует моего присутствия. — Голос Джи настолько безразличен, что им можно ранить. — Возвращайтесь на палубу, лейтенант, — ощетинивается принц. — Я не буду соблюдать надлежащие обязанности, если… — Здесь для вас нет никаких обязанностей, — шипит Зуко. — И если вам есть что сказать о моей чести… — Я ни слова не сказал о вашей чести, сэр. — Пауза. — Любое применение пунктов к вашему поведению было бы… — Марш на палубу! Сокка вздрагивает от рёва, от яркой вспышки под дверью — кто-то только что выпустил огонь. Затишье в коридоре трещит от едва сдерживаемого гнева и осуждения. Сокка не дышит, пока Джи не изрекает монотонное: — Сэр. Сокка надрывно выдыхает, когда слышит приглушённые удаляющиеся шаги лейтенанта и небольшой мужественный вопль, а потом дверь камеры с грохотом распахивается. В дверном проёме замирает Зуко с часто вздымающейся грудью, дымящимися стиснутыми кулаками и полыхающими глазами. Сокка застывает как черепаховый тюлень перед полярным леопардом. — Ты слышал. — Тихо, смертоносно и едва сдерживаемо. За его зубами чёртово пламя. Сокка облизывает сухие губы, чистым усилием расслабляя мышцы. Успокойся. — Было сложно не услышать, — говорит он поразительно спокойно. — Звук далеко разносится с металлическими стенами. Долгий миг Зуко смотрит на него, затем выдыхает воздух с искрами и полностью входит в комнату. Закрывает дверь с осторожностью, и Сокка почти жалеет, что он не захлопнул её. — Я прошу прощения за то, что ты стал свидетелем всего этого, — выговаривает Зуко с напряжённой челюстью, встряхивая руками и избегая зрительного контакта. — По отношению к тебе было неправильно подвергать тебя… — Что за восьмой пункт? — прерывает его формальности Сокка, приказывая себе оставаться расслабленным, стоит Зуко подскочить к нему с вспыхивающим на ладонях огнём. Сокка сохраняет сдержанное и слегка заинтересованное выражение лица. Не выдыхает до тех пор, пока Зуко не сжимает кулаки, погасив пламя до дыма. — Восьмой пункт, — с вынужденным спокойствием произносит Зуко, однако в голосе кипит скрытая ярость, челюсть напряжена, — включает в себя поведение, связанное со здоровьем и благополучием заключённых. — Так… — При надобности он позволяет дежурному офицеру действовать в обход субординации. С целью удостовериться в текущем здоровье заключенных. — И это значит… Зуко глядит на него так, словно Сокка лично оскорбил его своей неосведомлённостью. Запрокидывает голову, чтобы впериться взглядом в потолок. — Это значит, что лейтенант Джи имеет право оспаривать, отменять приказы или ограничивать действия вышестоящего офицера, если это обеспечивает безопасность и благополучие заключённого. — А вышестоящий офицер… — Мой дядя. — Зуко сцепляет зубы. — Я. — О. — Всё не так возмутительно, — бормочет немного погодя Зуко, скрестив руки и по-прежнему обращаясь к потолку. — Когда кто-то с сомнительным прошлым находится в структуре командования, необходимо убеждаться, что этот человек… будет вести себя должным образом. С честью. Сокка жует губу, мешкая. — Почему оно сомнительное? Зуко опускает на него недоумённый взгляд. — Что? — Ты только что намекнул, что у тебя сомнительное прошлое. — Сокка пожимает плечами с притворной непринуждённостью. — Почему сомнительное? — Я… На короткое мгновение на лице Зуко читается удивление, а потом он закрывается и суживает глаза. — Я не желаю об этом говорить. — Тон голоса острый, предупреждающий. — Хорошо, — помолчав, соглашается Сокка, сохраняя беспечное выражение лица — Зуко с подозрением смотрит на него. Тишина затягивается. Сокка не знает, что делать теперь, и пытается предположить… на самом деле ничего, учитывая, каким взглядом на него смотрит Зуко. Будто выжидает, когда он снова наступит в какую-нибудь ловушку. — Мне пора, — вдруг заявляет Зуко, коротко покачав головой. — Я ещё раз извиняюсь, что тебе пришлось стать свидетелем этого. Офицерам не положено вести себя подобным образом и делать заключённого участником любых аспектов текущих операций корабля. — Спасибо? Зуко напрягается, поэтому Сокка пробует снова: — Я принимаю извинения. А вот это уже успокаивает его. Сокке словно удалось найти волшебный ответ на формальности Зуко, позволивший принцу отнести ситуацию к «грамотно решённой», а не только «очень неловкой». В благодарность Зуко дёргает головой, встречаясь с ним взглядом. Открывает рот, чтобы что-то сказать, но сомневается, трясёт головой и вылетает за дверь. «Так быстро убежал, что даже не топал», — рассеянно подмечает Сокка, озадаченный всем произошедшим. Тут много чего припрятать в ящик «Наблюдения за Народом Огня», но Сокка не знает, с чего начать. С ожесточённой защиты Зуко собственной чести, который вместе с тем назвал её запятнанной? С новости, что у Народа Огня есть свод правил как обращаться с заключённым, что очень не в их стиле? С тем, как принц упорно соблюдает все правила и руководства, словно для того, чтобы… управлять разговорами и избегать вопросов? Невольно Сокка вспоминает Катару в младенчестве, которая подражала за их мамой с чрезмерной неистовой точностью, преисполненная решимости показать, как она выросла, и впадающая в истерику, если люди не воспринимали её серьёзно. Понадобилось несколько месяцев отказов играть с ней при таком поведении, чтобы она прекратила помыкать им в каждой игре. Ему интересно, рассматривал ли Зуко возможность вести себя более… человечно, чтобы понравиться людям, а не дубасить их сводом правил. Вполне возможно, в буквальном смысле.***
У Зуко получается успокоиться и выйти из своей комнаты к ужину. Он примчался в неё прямо из камеры Сокки и не мог заставить себя выйти, пока не уловил стихающий шум «Вани», готовящегося к ужину и сну. Джи посчитал, что Зуко стал бы… по отношению к любому заключённому, но в особенности к Сокке… да ещё и сам Сокка слышал всё… День Зуко провёл за метаниями между гневом, смущением, безысходностью и стыдом без возможности посвятить всего себя ката и выжечь своё потрясение — плечо всё ещё ныло и болело; без возможности сконцентрироваться на чтении с таким бардаком в голове. Упражнения контроля над дыханием заменяют тренировку — такими темпами он станет мастером дыхания. Зуко бесшумно устремляется к камере Сокки с засевшим чувством вины, даже если ни в чём не виноват. Кроме фантазирования о том, что несомненно приведёт к восьмому пункту из четвёртого раздела. Но мысли — не действия, за них не наказывают, покуда они находятся в твоей голове. Всё равно никто не знает о них, за исключением самого Зуко. Таким образом, у Джи не было ни одного повода смотреть на него так, словно он вот-вот неконтролируемо обесчестит весь экипаж. Ни одного. Добравшись до двери, Зуко отмахивается мыслей о Джи, не желая повтора дневного представления. Агни, он был так скручен нервами из-за того, что сгоряча утратил контроль над разговором, как какой-то дилетант. Сейчас он здесь для допроса заключённого, ему надлежит выполнить свою работу. И если при этом он собирает информацию о чём-то другом, несколько отличающимся от погони за Аватаром, то об этом никому нет надобности знать. Встретившая его тишина удивляет. Зуко проскальзывает в комнату Сокки и обнаруживает спящего подростка из Племени Воды с нетронутым ужином у решётки камеры. Тихо прикрывает за собой дверь, не решаясь нарушить его покой. Другой воин выглядит… непреклонно: обняв подушку, он лежит на боку с нахмуренными бровями, будто даже во сне его мысли не успокаиваются. Зуко понимает, что надо обозначить своё присутствие или оставить Сокку отдыхать, но оказывается бессилен перед возможностью наконец-то смотреть и не бояться, что его застанут за подглядыванием. Он осматривает малознакомую одежду Племени Воды, призадумываясь, все ли мужчины его племени одеваются в такой же расслабленной манере. Задерживается на оголённых бицепсах Сокки — вот это точно не типично для Южного Полюса, — рассматривает белые повязки на запястьях и как они переходят на смуглую кожу. Прослеживает взглядом линию плеч, талии, бёдер. Запоминает черты лица. Изучает, как его распущенные волосы смягчают привычную неукротимость, и воображает, каково было бы пропустить их пряди сквозь пальцы. Зуко… не по себе. Вид спящего Сокки кажется чем-то бесценным, подарком, который Зуко невзначай принял от самого себя и теперь обязан бережно хранить его. Он должен чувствовать себя виноватым из-за подсматривания или хотя бы от понимания, что на самом деле ему не стыдно. Для него это необычно, как и видеть мирно спящего Сокку, принимая во внимание кем Зуко приходится ему: магом огня, наследным принцем в изгнании, врагом, таинственным другом. Пора остановиться. Зуко тихо ограниченно выдыхает, ненадолго прикрывает глаза и выстраивает контроль по кусочкам, усмиряя внутреннее пламя. Вновь открывает дверь и закрывает её с неизменным звоном металла, рассчитывая на то, что это всколыхнёт Сокку. В хлопанье дверями на корабле Зуко обладает большим опытом и с точностью знает, как добиться чьего-то не резкого пробуждения.***
Проснувшись, Сокка промаргивается и замечает стоящего по другую сторону решётки Зуко — лицо окрашено румянцем. Одно оторопелое мгновение Сокка не может сказать, проснулся ли он окончательно, разрываемый между золотыми глазами, покрасневшей кожей, теплом и безмятежностью. Потом на него накатывает зевота, и он издаёт непроизвольный приглушённый стон, потягиваясь всем телом. Значит, однозначно проснулся и теперь должен быть начеку, даже когда под видом затянувшихся потягиваний Сокка сбрасывает с себя очарование тем, как Зуко полностью замирает, а после переключает внимание на разглаживание своих и без того ровных манжет. — Сколько времени? — усевшись, интересуется Сокка, смахивая с себя остатки сонливости. Нетерпеливо тянется затянуть волосы обратно в волчий хвост. Соберись, всё по-настоящему. — Двадцать градусов после захода солнца, — отвечает принц, не глядя на него. — …Я не понимаю, что это значит. — М-м. — Он слегка хмурится, дёргая пальцами, словно считает в голове. — Чуть выше нормы песочных часов Царства Земли? Сокка невыразительно смотрит на него. — …Время ужинать? — Теперь понятно. При мысли о еде Сокка оживляется и замечает расположенный перед решёткой поднос. Съезжает на пол со скрещенными ногами и медлит, поближе увидев то, что предлагают: какой-то суп с лапшой, много маленьких мисок с пастой и необычного вида овощи. Это всё надо смешать? Или сначала нужно съесть содержимое маленьких мисок, а потом больших? Или чередовать? На юге суп просто выпивают, но что-то подсказывает ему, что это не одобрено правилами, даже если ложка настолько мала… — Х-холодное? Скорее всего, остыло. Сокка поднимает взгляд на рваные слова и обнаруживает, что Зуко… нервничает? Тот вздрагивает всем телом, и Сокка решает толковать это движение как прерванную попытку схватить его миску, а не подступающий припадок. — Я… Хочешь… могу разогреть для тебя? Как до этого? Сокка понятия не имеет, как быть с тем, что принц Народа Огня надеется оказаться использованным, как живой печкой. Как будто он нестерпимо хочет сделать что-то своими руками. Склонив голову, Сокка опускает взгляд на поднос. — Этому положено быть горячим? Он как-то не уверен насчёт подогревания маринованного имбиря… — Да? Сокка вскидывает брови. — Да, — более уверенно отвечает Зуко и снова вспыхивает. Сокка не может отвести глаз. — В большинство случаев. То есть, ничего страшного, если ты предпочитаешь холодное. Ешь как хочешь. Тут нет правил, очевидно. Сокке не кажется это очевидным, судя по увиденному ранее, но он не говорит этого на случай, если его слова вдруг остановят бессвязное бормотание Зуко. — Просто обычно это едят горячим. Но если на юге существуют определённые обычаи и порядок… Сокка решает сжалиться над ним и пододвигает поднос. Принц запинается и замолкает. — Меня устроит как ты сделал это в прошлый раз. Почему-то он не удивляется, стоит Зуко покраснеть ещё сильнее. Но поражается, когда принц, не заботясь о статусе или положении, без труда со своими доспехами опускается на колени и тянется к подносу. Обхватывает ладонями миску — о, только большую, — и немного опускает голову. С каждым выдохом крупица скованности в его руках развеивается. Сконцентрированный неподвижный принц Зуко очень отличается от неловко замершего или оцепеневшего от ярости принца Зуко. В нём всё равно присутствует напряжение — у Сокки такое ощущение, что оно никогда не исчезает, — но оно сочетается с некоторой степенью спокойствия, словно отсутствие движений добровольное, а всё остальное делается Зуко с неохотой. Сокка переваривает эту мысль. Он может понять, каким образом Зуко заработал обязанности по стирке. — Вот, — после слишком короткой минуты произносит Зуко с небольшой довольной улыбкой на лице и отдаёт миску — такой естественный и открытый жест впервые на памяти Сокки. «Рискованно», — напоминает он себе. — Обычно я смешиваю с менмой и посыпаю фурикакэ, — говорит Зуко, хмуро глядя на поднос. — Паста чили, на мой взгляд, привносит пряность, отличимую от огненных хлопьев. А добавление овощей зависит от личных предпочтений. И-иногда я ем ибмирь отдельно. Зуко кажется явственно смущённым своим признанием и поднимает на него взгляд, который напоминает о времени, когда в детстве Катару поймали за воровством сладостей. Их взгляды пересекаются, не отводятся, и Сокка внезапно вспоминает остров Полумесяца и ненастоящего Зуко из Мира Духов. Он дышит потихоньку, чтобы воздержаться от реакции. — Хочешь… могу я сделать это для тебя? — спрашивает Зуко более хрипловато обычного и теперь словно больше не взирает на Сокку, а смотрит на него из-под ресниц. У Сокки голова идёт кругом. — Конечно, — соглашается он, прочищая горло и передавая миску обратно. Дёргает за волчий хвост, усердно пытаясь прогнать остатки сна и вернуть ясность ума. Ведь именно из-за недосыпа его внимание поглощено не едой — он больше заинтересован в быстрых уверенных руках Зуко и лёгкой нахмуренности его брови. Духи, Сокка знает: надо прекратить таращиться — даже если ему не хочется об этом думать, — но он попросту не может. Тело покалывает осознание, что сейчас они на самом близком расстоянии друг от друга и что раньше у него никогда не было возможности смотреть. Любоваться поджатыми губами Зуко, мягкой тенью тёмных ресниц на светлой коже. Видеть, как твёрдые края брони сменяются хрупко-сильными линиями шеи. Изучить переход неповреждённой кожи в глубокий ожог: шрам выглядит грубым и рваным, сощуривает левый глаз Зуко, искажает ухо, уходит к месту, где находилась бы линия волос, если бы у него не было этой ужасной причёски. Грудь сдавливает, а дыхание спирает, когда Сокка старается представить несчастный случай на тренировке, который сделал бы это с магом огня. Или… или попытку убийства… — Держи. Слабое удовлетворение в голосе возвращает Сокку в реальность. Он торопливо вытирает ладони об штаны и забирает миску — дыхание перехватывает при попытках не коснуться с ним пальцами. Бедные его лёгкие. Ощущая на себе пристальный взгляд, Сокка съедает первый кусок и уголком глаза замечает, как расслабляется Зуко, когда через секунду он бормочет с набитым ртом: — Вкусно. — На чили пасту не всегда получается добыть те же ингредиенты, поэтому порой её вкус отличается, — сообщает Зуко, и Сокка поднимает на него взгляд, показывая, что слушает, хотя понятия не имеет, о чём идёт речь. — Но в некоторых портах колоний мы скупаем огненный перец по хорошей цене, так что эта паста близка по вкусу к той, какой я её запомнил. — Сколько времени прошло с тех пор, как ты пробовал настоящую? — спрашивает Сокка, задумываясь о количестве различных оттенков «остроты». — Три года, — отвечает Зуко, пожав одним плечом и рассеянно глядя на миску Сокки. — Немногие богатые торговцы поставляют её, но что-то делают, чтобы она подольше сохранилась. Вкус похож, но не тот. — Заминка. — Кроме того, меня уже давно не приглашают на обеды. — Обеды? — Когда я только… отправился в путешествие, многие торговцы и местная знать обязательно приглашали меня на обед, если я оказывался в порту. — Он ловит пустой взгляд Сокки. — Некоторые люди постоянно стараются найти способ воспользоваться тобой. — Ещё одно пожатие плечами. — Я вроде как стал новым объектом обозрения. Сокка моргает на совершенную прозаичность в его тоне, сбитый с толку отсутствием вездесущего гнева в той же степени, что и добровольным предоставлением информации. — Почему… О. Настаёт очередь Сокки краснеть, и он непроизвольно смещает взгляд на левую сторону Зуко, на шрам. Зуко замечает. «Небось всегда замечает», — доходит до Сокки. Был ли шрам новым объектом обозрения в то время и для него? С каждой секундой расслабленность вытесняется из тела Зуко, появляется знакомая натянутость поджатых губ. Сокка хватается за первую пришедшую в голову мысль, чтобы оттеснить предстоящий крик. — Так… обычно сложнее найти этот перец по хорошей цене? — …В основном он довольно дорогой, — после небольшого промедления отвечает принц, принимая смену темы с короткой понимающей вспышкой в глазах. — В Царстве Земли непросто добиться правильных условий. Даже если температура подходящая, влажность воздуха безусловно другая. Перец весьма чувствителен к влаге. — Почему бы не выращивать перец Царства Земли? — Сокка хмурится. — Пытаться вырастить что-то, что не приживается здесь — расточительство. — Видимо, люди скучают по вкусу родины. — Тогда им следует вернуться домой, если они собираются преобразовать место, где они сейчас, в то, что они покинули, — ворчит Сокка, всполох воинственности в сознании слишком изменяет восприятие того, где и с кем он. Плечи Зуко напрягаются, взгляд сощуренных в угрюмости глаз устремляется к Сокке. — Не все могут просто «вернуться домой». — Почему нет? Народ Огня никуда не исчез. Всё ещё на том же месте. — Сокка замолкает. — Кроме одного острова, пожалуй. — У всех есть свои причины не возвращаться, — говорит принц, скрещивая руки и игнорируя Сокку. Ну хорошо. Похоже, ситуация усложняется. — Какие? — надавливает Сокка, заслышав резкость в собственном голосе и впервые не пытаясь скрыть реакцию от своего дознавателя. — Теперь у людей в колониях есть семьи, свои жизни. Многие остаются ради другого поколения. Это просто так не бросается. — Как по мне, они изначально оставили свою родину, чтобы стать колонизаторами. — У людей были причины для ухода. — В голосе принца Народа Огня ясно слышится предупреждение. — Алчность? — Сокка решает не обращать на него внимания. — Долг. — Принц хмурится. Вскипает, хоть и сдерживает себя. — Возможность. Шанс изменить всё. Ухватиться за иной вариант будущего, который был бы, останься они дома. — И какая у тебя причина? — усмехается Сокка, сжимая позабытую миску до побелевших костяшек. Зуко смотрит на него пылающим взглядом, а потом тихо и чётко говорит, удивляя своим ответом: — Все. С напряжённой челюстью и прищуренными глазами Сокка позволяет тишине затянуться, отказываясь показывать, насколько быстро этот ответ перенастроил его с воинственности на любопытство. Точно не когда принц Народа Огня застыл от гнева, помимо вырывающихся из его кулаков завитков дыма. — У тебя руки горят, — спешно подмечает Сокка, не в силах отступить, но и не желающий давить дальше. Зуко в изумлении опускает взгляд, палец за пальцем медленно разжимает кулаки — дым рассеивается. Сокка пользуется моментом и глубоко вдыхает, стремясь вернуть ту сонливую безмятежность. — Вот ещё одна причина, почему люди не всегда могут вернуться, — в конце концов проговаривает принц. Его голос тихий, но не ожидавший продолжения Сокка всё равно пугается. Хотя по виду Зуко кажется, что ему проще говорить со своими руками. Сокка сопротивляется порыву проследить за его взглядом вниз и вместо этого пытается сосредоточиться на словах. — …Горящие руки? — Магия огня. В колониях её не рассматривают так же, как в Народе Огня. Принц явно подыскивает подходящие слова. — Дело в том… — Вздох, вспышка чего-то похожего на раздражение. — Смешанная кровь не особо… хорошо воспринимается. — Смешанная кровь, — тупо повторяет Сокка. — В Народе Огня не очень-то много магов огня с зелёными глазами, — говорит принц с жёстким выражением лица, пряча свои собственные яркие как солнце глаза. В голосе вибрирует напряжение. — К ним относятся… менее благосклонно. Расценивают как менее связанными с Агни. — Дерьмово, — откровенно подмечает Сокка. — Не доверять кому-то лишь из-за цвета глаз? Или из-за элемента их магии? — Золотые глаза резко возвращаются к лицу Сокки, взгляд острый. — Разве Племя Воды приветствует магов огня на своих побережьях? — А когда в последний раз маги огня приходили, не ища разрушений? — огрызается Сокка. — Ты не явился со знаменем мира. Принц ворчливо выражает согласие, похоже, уяснив из его слов нечто большее, чем предназначал Сокка, поскольку с выдохом из него исчезает злость. И это бессмыслица какая-то: Сокка не говорил ничего успокаивающего, он по-прежнему задет, сердит и смотрит на расслабленные плечи Зуко с возникшим ощущением, что это именно он омрачает свой ужин неуместной злостью. Чёрт возьми. — Значит, в Народе Огня чистокровность — главное? — спрашивает Сокка, тыкая в свою еду и пытаясь вернуться в прежнюю колею. Кажется важным иметь такие познания о враге, а как задать этот вопрос другу и при этом не оскорбить его Сокка не знает. Впрочем, он может оскорбить и Принца Козлов. Лицо Зуко корчится настолько быстро, что можно было усомниться в действительности произошедшего, если бы Сокка всё время не наблюдал за ним уголком глаза. — Чистокровность… связана с целью. С магией. Требуется одна цель, один замысел, чтобы управлять пламенем. Нельзя ошибаться, сомневаться или отвлекаться, иначе огонь ускользнёт из-под контроля. Взгляд Сокки снова переметается к его шраму. Зуко снова замечает. — Ты веришь в это? — Сокка старается придать голосу как можно больше безразличия. — …Это… правда по своей сути. Огонь воспользуется любым нарушением концентрации. — Зуко мешкает и бросает взгляд на дверь, который Сокка не может прочесть. — Необходимо соблюдать осторожность. — Звучит как заранее предсказуемая проблема, — указывает Сокка, переводя на себя внимание Зуко, — раз чистокровность так значима, а люди всё равно селятся в другом месте. Если бы Народ Огня был чуть менее непреклонным и не стоял бы лишь на своём, то наверняка не пытался бы переделать всех остальных по своему подобию и… — Думаешь, окончание войны изменит это? — прерывает Зуко с пристальным и не совсем уж злым взглядом. — По словам твоей сестры, именно этого ты хочешь, — добавляет Зуко, когда не следует немедленного ответа. — Закончить всё. Считаешь, после этого что-то изменится? Сердце уходит в пятки, стоит услышать упоминание Катары, её причастность и что он каким-то образом вынудил её говорить. Он всеми силами старается сохранить самообладание в голосе. — Я считаю, что так больше не может продолжаться. Принц выдыхает, что похоже на горький смех над кем-то другим. — Не может. Но вскоре всё изменится. — Аватар меняет дело, — говорит Сокка и не знает, как воспринимать мгновенное согласие принца: — Да. Аватар меняет дело. Он не звучит… огорчённым. — Вот почему ты хочешь поймать его? — решается спросить Сокка. — Чтобы окончить войну? Зуко почти кивает, а потом замирает, отводя от него взгляд. — Чтобы я мог вернуться домой, — наконец признаёт он, угрюмо взирая на свои руки. — Но… У Сокки создаётся впечатление, словно он разглядывает головоломку, чьи частички складывают вместе бессмысленную картину. — Таким было условие, — бормочет принц, так и не подняв взгляда. — Это мой долг. И возможность. Если я справлюсь… тогда смогу всё наладить. Наверное. Его объяснение туманное, но у Сокки так или иначе получается выделить достаточно. — Три года назад ты покинул дом, потому что тебя отправили захватить Аватара. Неспешное утверждение осознания, не вопрос, но Зуко всё равно кивает. — Но три года назад Аватара не видели более столетия. Пылающие глаза Зуко взлетают, напряжение сковывает его тело. Сокка озадаченно втягивает воздух от ожесточённой реакции, от внезапного возращения к гневу. Почему он недоумевает? Он не должен удивляться. — Мне посчастливилось получить такую возможность, — цедит принц, всем видом бросая вызов оспорить. — Это путь учения, который не каждому дозволено пройти. Мне повезло. Ответ застревает в горле, когда Сокку ошеломляет внезапная волна дежавю. «Это то, о чём не говорят, — понимает Сокка. — Какая-то демонстрация силы у знати». Испытывающие и выжидательные золотые глаза устремлены на него, и Сокка только в состоянии смотреть в ответ, не уверенный, что надо делать дальше. Тягостный и хрупкий момент на грани чего-то растягивается. Тихое открытие двери настигает их обоих как удар. Принц вскакивает на ноги: лицо непроницаемое, тело излучает привычное напряжение, руки уже сжимаются в кулаки. Из-за бурного движения Сокка вздрагивает и в суматохе отшатывается от решётки камеры. Смотрит вниз, пряча глаза, и пытается восстановить дыхание — ощущение, словно что-то испаряется до того, как он успевает осознать, что это было. — …Добрый вечер, племянник, Сокка, — после тяжкого молчания произносит генерал Айро и входит в комнату, блуждая взглядом между ними. — Дядя. Айро поджимает губы, расслабленно удерживая доску пай-шо и останавливаясь оценивающим взглядом на своём племяннике. — Становится поздно, принц Зуко. День выдался долгим. Возможно, настало время посетить целителя? Принц открывает рот в, Сокка абсолютно уверен, намерении возразить. — Он продлит свою смену до вашего прихода, конечно же. А это было неплохо. Принц колеблется, с хмуростью закрывает рот. — Ладно. — Он бросает беглый взгляд в сторону Сокки, снова непроницаемый и в кои-то веки не краснеющий, и направляется к выходу. — Я… Ладно. — Он ранен? — спрашивает Сокка, когда Зуко уносится из поля зрения, и слышит… приглушённое топанье — по-видимому, в знак уважения к позднему времени. Он не выглядел страдающим от боли в какой-то определённой части тела… С тяжёлым вздохом генерал Айро усаживается на пол и занимает себя размещением доски пай-шо. Сокка пододвигается обратно к решётке и своему ужину, уже привыкнув к вдумчивому молчанию Айро перед ответами и ожидая. — Мой племянник вывихнул плечо во время шторма. Спасая жизнь члена экипажа и подвергая себя большому риску. — О, — тупо выговаривает Сокка. Опасно. Он воспроизводит слова Айро, пытаясь понять их значимость. Не может отделаться от чувства, что упускает большую часть сказанного, потому что не умеет разбирать эти нейтральные, но многозначительные тона, которыми пользуются все в Народе Огня, за исключением их принца. — Не желаешь ли сделать первый ход? — интересуется Айро, указав на доску, и Сокка старается переключиться на то, что перед ним, а не на том, кто только что вышел за дверь. Тянется к первой фишке, мысленно надеясь, что этим вечером Айро будет давать советы насчёт пай-шо. Вряд ли он выдержит ещё больше пикантных новостей о Зуко. Если только не хочет думать о принце как о неловком, напряжённом, неуверенном и… неохотно заботливом человеке, вместо крикливого, высокомерного и устрашающего парня, каким хотел бы видеть его Сокка.***
Сокка рывком просыпается с отголосками кошмаров и колотящимся сердце. В тусклом свете масляной лампы широко раскрытые глаза выискивают то, что выдернуло его из сна. — Что… Он снова дёргается, когда слышит это: эхом отдающееся по металлическим коридорам, яростное, отчаянное и резко прерванное. С учащённым сердцебиением Сокка настороженно ложится в постель, прислушиваясь к тишине. На корабле из металла хорошая слышимость, он уже усвоил это, особенно вечером. Он задаётся вопросом, кто же кричал и что заставило его прекратить. Ещё долго Сокка не может погрузиться в тревожный сон.