***
Сокка не проводит оставшуюся часть вечера дуясь, вернувшись с охоты со свино-курицей и подобрав к приготовленному из неё блюду идеальный соус. Свино-курица распространена в этой местности. Этот вид соуса подходит ко многой еде. Это ничего не значит. Сокка не дуется. Он размышляет. Планирует. Избегает самодовольных улыбочек Катары. Он засыпает со всё ещё стиснутыми зубами.***
Настроение Сокки не улучшается с отдыхом. Ему не верится, что Катара настаивает остаться здесь на ещё один день, чтобы снова узнать свою судьбу. О чём она до сих пор не расспросила? Она уже давилась папайей на завтрак по совету тёти Ву. Словно решила заменить своё мнение и выбор суждениями тёти Ву, и это… даже как-то пугает. Прогуливаясь по деревне с Соколиком этим утром — нет, он не пожелал присоединиться к Катаре с Аангом на очередное посещение в Замок Мошенничества, и да, он захотел взять с собой Соколика, единственного, кто не предал его в этой мистической белиберде, спасибо большое, — Сокка задумывается, сколько ещё людей ждут, когда тётя Ву скажет, какие решения, существенные или пустяковые, им стоит принимать. Менее чем за два дня побудить кого-то столь волевого, как Катара, добровольно съесть на завтрак её самую нелюбимую еду, очень устрашающая способность. Интересно, что ещё тётя Ву сможет убедить эту деревню преданных последователей сделать, просто называя это предсказаниями. Так ли выглядит умелый манипулятор? Мы к этому сегодня не возвращаемся. И в другой день тоже. Это жутко. Тётя Ву везде, куда бы Сокка ни пошёл в деревне. Люди разодеваются в нелепые наряды по её указаниям и беспрерывно изучают своё окружение, выискивая какую бы форму ни приняло их будущее по словам тёти Ву. На многолюдном рынке и деревенской площади повсюду находятся её приспешники, развевающие сомнения, вселяющие убеждения и наблюдающие за Соккой зоркими глазами. Стоит ему заметить непрерывные взгляды, постоянно следующие за ним с таким выжидательным выражением, как спина начинает зудеть от ощущения, что за ним наблюдают. Ну да, вчера Сокка весь день стремился публично подорвать репутацию тёти Ву любому, кто стоял достаточно долго для заверений. Но эта степень контроля, или чем бы оно ни было, всё равно необоснованна, по его мнению. Он испытывает порыв сочувствия к Зуко, неловкому и краснеющему под его непрерывным взглядом. «Нет, — напоминает он себе. — Не сегодня». Но, Духи, объём застенчивости, который он внезапно ощущает по поводу того, на что он смотрит, как стоит, что делают его руки при ходьбе, невыносим. Сокка вдруг приходит к выводу, что сегодня ему не требуется отвлечение, если оно будет в таком виде. Ему необходимо пространство и тишина. Хорошее местечко для размышлений без посторонних взглядов. Может, какая-нибудь комната, чтобы потренироваться с бумерангом, если мысли слишком уж выйдут из-под контроля, а в груди снова начнёт болеть. То, что нужно. Только вот куда бы Сокка ни повернулся, везде возникает одна из последовательниц. Стоит с нарочитой непринуждённостью в переулке, который позволил бы ему ускользнуть в лес, и смотрит, словно хочет попробовать… завязать беседу, а Сокке этого чрезвычайно не хочется. Другая вовлечена в разговор посреди улицы, по которой можно было бы вернуться в гостиницу. Третья с пристальным взглядом неспешно идёт к нему через толпу и машет в его направлении. Сердцебиение ускоряется, Соколик смещает вес от его волнения. В венах начинает гудеть «борись или беги». Его загнали в угол. Он не может просто взять и подраться со сборищем невооружённых женщин и девочек. Что он скажет, что они не прекращали смотреть на него? Он больше не ребёнок, делящий заднее место на каноэ с Катарой. Остаётся бежать, вот только единственный открытый ими путь ведёт его… Чёрт. …к Храму Высшей Жуткости тёти Ву. Ладно. Ладно. Но Сокка не собирается быть загнанным туда, точно корова-бегемот. Если тётя Ву так горячо желает увидеть его, тогда Сокка придёт к ней сам. Помимо того, он обнаружил кое-что, что хочет лично сказать ей. Сокка несётся к Дому Наивных Идиотов тёти Ву, всю дорогу ворча себе под нос и репетируя что намеревается сказать ей, как разоблачит её ложь и примет похвалу селян, а Катара с Аангом поразятся и преисполнятся благоговением, когда он раскроет её шарлатанскую натуру. Девчушка, которой нравятся все с большими ушами, Мэнг, стоит перед дверью и наблюдает за приближением Сокки с безмятежно сложенными в рукава платья руками. Шоу начинается. — Ну хватит уже! — взрывается Сокка — Мэнг просто стоит, словно все её друзья не вынудили его прийти сюда. Он немного отклонился от сценария, но всё ещё может действовать и с таким началом. Мэнг продолжает невозмутимо смотреть на него. — Ладно, — буркает он. — Давай покончим с этим. — Мы ожидали тебя, — распахивая дверь, деланно проговаривает Мэнг, словно Сокка уже не был здесь и его приветствуют тем же образом. — Как же, вы преследовали меня. — Он закатывает глаза и плетётся внутрь. Мэнг не обращает на него внимания — что неудивительно, и ему нужно угомониться, его схватка не с ней — и сопровождает Сокку через комнату ожидания в длинный коридор одинаковых дверей. Все они заперты, и Сокка отказывается считать это пугающим, отказывается не позволять себе задаться вопросом, не промывает ли тётя Ву мозги своим приспешницам в этих комнатах и не готовится ли наброситься на него. Без единого слова Мэнг оставляет его в пустом помещении в конце коридора и довольно демонстративно закрывает за собой дверь. Сокка замечает отсутствие тёти Ву и раздражённо фыркает. Как-то грубо заставлять своих людей приводить в свой дом человека и не быть готовой встретить его. Сокка проходится по периметру, обходя две подушки по обе стороны от кострища в центре комнаты. Он рассеянно трогает вазы, анализирует расположение местных цветов, пытается осмыслить очень малопонятную скульптуру, рассматривает равномерно висящие картины. Сокка сосредоточен на поэзии — каллиграфия настолько детализирована, что почти сама по себе является искусством, — когда улавливает шаги за собой. Слишком поздно разворачивается и хмурится, увидев тётю Ву в комнате. Не верится, что этой леди во всём своём предсказательском прикиде каким-то образом удалось войти незамеченной. — Нравится? — спрашивает тётя Ву, не озаботившись раздражением и сердитым взглядом Сокки. — Поэзия? — Он оглядывается на декоративно вывешенные свитки, вдруг осознавая, что любой вопрос здесь может оказаться ловушкой, которую она разместила в надежде убедить его в своём даре. — Неплохие свитки. Она задумчиво глядит на них поверх его плеча. — Какому из четырёх ты отдаёшь предпочтение? — Это своего рода проверка? — спрашивает он, сощурив глаза в подозрении. — Не проверка. — Под своей серьёзной манерой поведения она кажется позабавленной. — Обычный вопрос. — Третьему, — отвечает Сокка, стараясь предоставить ей по возможности как можно меньше информации для работы. Она приподнимает бровь в безмолвном «почему», выжидательно взирает, а он так устал от людей в этой деревне, смотрящих на него тем же взглядом. Ладно. — В нём образы лучше: горные вершины и небо, — уступает он. — Первый с огненной лилией тоже хорош, но больше выбивается из рифмы. — Хм. Интересно. — Что именно? — хмурится Сокка, сжимая низ туники, чтобы удержаться от стискивания бумеранга. — Ничего. — Вы вроде обязаны оглашать ответы, а не загадочно уклоняться от вопросов, — огрызается Сокка. Тётя Ву улыбается, медленно приподняв уголки губ. — Быть загадочной моя работа. — Ха! Так вы признаёте! — Сокка обвинительно указывает пальцем. — Я знал, что всё это предсказание будущего — чушь полная. — Я такого не говорила, — спокойно произносит тётя Ву, пригвоздив его взглядом, от которого он поспешно опускает руку. — Более того, я не считаю, что ты нуждаешься в предсказаниях как человек, тесно связанный с Миром Духов. Сокка поражённо вздрагивает. — Откуда… — Аватар упомянул, — бесстрастно поясняет тётя Ву со смеющимся взглядом, словно знает, что Сокка немного разочарован тем, что она не попыталась применить к нему свою белиберду. — Давай присядем. Она движется к подушкам в центре помещения с таким беспечным повелением, что Сокка невольно делает несколько шагов вперёд и потом осознаёт это. Но он уже устремился и не может просто… встать посреди комнаты, словно боится её, пока она сидит. Он неохотно опускается напротив неё, намеренно скрещивая ноги вместо подражания её изящной строгой позе на коленях. Дерьмо, даже из этого она может что-то узнать о нём, из его упрямства или как он решает сидеть? Наверное, стоило старательнее пытаться выбраться из деревни. — Расслабься, Сокка, — после долгого момента его суетливости говорит тётя Ву беспристрастным и потешенным тоном. — Это не редкость, когда сидящие на этих подушках нервничают. Он с недовольством смотрит, тут же заставляя себя сидеть смирно. Он здесь не для предсказаний и не платит деньги, чтобы ему сказали то, что он хочет услышать. Она лишь усмехается. — Я наслышана о твоих высказываниях в деревне. — Поехали. — Похоже, ты мнишь себя проницательным человеком, сведущим в наблюдении? Я считаю себя такой же. Сыграем в игру восприятия? Хорошо, Сокка не планировал этого, но может приспособиться. — Ладно, — настороженно отвечает он, неспособный сидеть в тишине с направленным на него взглядом ярко-зелёных глаз. — Превосходно. — Её лицо даже не дрогнуло, будто она не сомневалась в его согласии. — Скажи мне, что ты здесь видишь, Сокка. Сокка моргает. — В смысле… в этой комнате? Тётя Ву элегантно пожимает плечами. — В этом доме, в этой комнате. Скажи мне, что ты видишь. — Ладно… — Он осматривается. — Здесь древесина и бумажные ширмы. Геометрические узоры. Акцент на золотом и красном. Не очень много естественного освещения. Она вскидывает бровь, но жестом велит продолжать. — Э-э, в доме немало комнат. Зал ожидания. Уборная. В общих помещениях убранства мало, но в этой комнате его сполна. Все эти… — он обводит рукой периметр, — безделушки и картины. Поэзия, рассказывающая об огненных лилиях и вулканах. Всё это выглядит весьма дорогим. Он снова принимает угрюмый вид, но тётя Ву кажется незатронутой его мнением по поводу того, что она обирает деревню идиотов ради личной выгоды. — У вас жёлтая мантия, красный лак на ногтях, золотой головной убор, удерживающий вашу причёску… Сокка захлопывает рот и мгновение тупо смотрит на неё, прежде чем оглянуться на комнату позади себя. Красные колонны, золотая филигрань, ключевая роль кострища. Духи, насколько же он тупой? После заточения он до сих пор так слеп к западне Народа Огня? Чёрт, где Катара, где Аанг? Они пришли сюда утром, всё ли в порядке… — Расслабься, — сухо говорит тётя Ву со своего места, где стоит на коленях перед ним так же безупречно, как всегда стоял Зуко. — Сделай глубокий вдох, прежде чем зайдёшь так далеко в своих выводах, что навредишь себе. Оторопелый Сокка таращится на неё, затем делает затруднённый вдох, который помогает с внезапным головокружением. Он зависает на полпути между сидением и метанием через всю комнату, чувствуя себя нелепо, но под таким её взглядом не может выбрать, чего хочет. Очень жутко. Глаза тёти Ву смеются, когда становится очевидно, что он собирается остаться в том же положении — замершим. — Рассказать, что вижу я, когда смотрю на тебя? — Я могу остановить вас? — не подумав, интересуется Сокка, поморщившись от того, что раздражает предполагаемого врага. Её улыбка сообразительная, слова достаточно точные, чтобы ранить. — Я вижу парня, по непонятным причинам привязавшего себя к Аватару. Умеющего читать письмена Народа Огня в имперском стиле. Имеющего удобный предлог в виде охоты, чтобы побыть в одиночестве. Разгуливающего по округе с почтовым ястребом Народа Огня на плече. — Что? — бестолково говорит Сокка, падая обратно на подушку, почувствовав себя онемевшим. Что… неужели она… так дело в затейливом почерке Зуко? Дело в Зуко, а не в досадной каллиграфии школы Народа Огня? И дерьмо, вот на чём разум Сокки решает зацепиться в этот момент? — В годы моей юности я росла среди них, — спустя мгновение заговаривает тётя Ву, и Сокка чувствует себя пришпиленным её пронизывающим взглядом. — Я помню, как выглядит царский ястреб. Воистину величественный вид, не так ли? — Сокка тупо кивает. — Беззаветно преданный. Чью внешность не забываешь. — Стойте. Что… но… — В горле пересыхает, язык становится вялым, пока он подыскивает слова, стараясь придать смысл тому, на что, как ему кажется, намекает тётя Ву. О нет, нет, нет. — Моя мама была гадалкой предыдущего Хозяина Огня, — говорит она, когда выясняется, что Сокке больше нечего сказать. — У приспешников Агни всегда имелось уважение к судьбе, предназначению и высшим силам. В то время дела обстояли несколько иначе. Я сопровождала её, мы жили поблизости дворца, а потом придворные ветры переменились. Одно время Хозяина Огня Азулона весьма тревожила чистокровность королевской четы. — Она до сих пор кажется довольно значимой для них, — наконец произносит Сокка, прочистив горло. Что происходит? Сейчас тётя Ву раскрывает себя или угрожает ему? Или пытается сблизиться, поговорить с парнем… что? — Так и есть, — соглашается она. — Вижу, кто-то уже объяснил тебе это, да? Это не похоже на вопрос, поэтому Сокка молча смотрит на неё, желая знать, что теперь делать, что тут творится. Задумываясь, стоит ли беспокоиться об Аанге с Катарой или о самом себе. Интересуясь, что же победит между обвинениями тёти Ву и твёрдостью Катары не сомневаться вновь. — Обычно люди приходят ко мне с вопросами. — Голос тёти Ву мягок, отчётлив. — Однако вместо этого почему бы мне не задать тебе вопрос? — Ладно… Вот как чувствует себя арктический тюлень, плывя в отверстие во льду и не зная, поджидает ли охотник по другую сторону? — Ты стрекоза, притворяющаяся обычной лаской-змеёй? Сокка моргает. Что за… — Что? — Воробей, получающий любовь и доверие, только чтобы вырасти в вороньего орла? Звучит зловеще, но: — Я не понимаю… — Ты шпион Народа Огня? — прямо и резко, как разбившееся стекло, говорит тётя Ву. — Потому как я не допущу этого в деревне. — Нет! — От сковавшего горло ужаса Сокка почти не может говорить, паника заглушает слова, что не делает его более заслуживающим доверия, из-за чего паника подскакивает выше. — Зачем… Нет… Я не шпион! Я бы… вы… никогда! — Хм. — Тётя Ву наблюдает за его усилиями, спокойная как никогда. — И всё же. Ястреб. Сокка открывает рот сказать «охота», что вчера они с Соколиком отправились на охоту… — Шлея. Сокка захлопывает рот. — Твоё… свободное владение имперскими письменами. — Я не безграмотный, — огрызается Сокка, после чего вспыхивает, потому что ну правда, из всего, что можно опровергнуть, это задело его для обретения слов? — Нет. — Тётя Ву улыбается без тени юмора. — Но у большинства людей возникают трудности с имперским стилем, пока они не привыкают к его тонкостям. — Она приподнимает бровь. — Ты прочёл все четыре поэмы за то время, что многим требуется для прочтения половины одной. — Я не… это не… это ничего не значит, — возражает Сокка. Но на самом деле значит, верно? Если сказанное ею правда, тогда у него вдоволь опыта с имперским написанием. Он ночи напролёт рассеяно прослеживал контуры символов, чтобы запомнить их кожей. — Ты же понимаешь, почему твоему слову трудно поверить. — Я… всё не так! — Сокка почти кричит в недовольстве и страхе. Может, он не знал, что было между ним и Зуко, но Сокка убеждён, что никогда не был добровольным шпионом. Разве что-то меняется, если ты был вынужденным шпионом? — Неужели? — Тётя Ву недоверчиво поднимает бровь, принимая во внимания его ужас с заминками. — Тогда поведай мне. Что же это такое? — Это… это просто… — сбивается Сокка, стремясь подобрать слова для описания желания и страха, защитного жара на спине и мелькающего бурлящего пламени над головой, разъярённых взглядов и взглядов из-под тёмных ресниц. — Я не хотел, чтобы так получилось, — наконец шепчет он первую безоговорочную правду, которую может сказать. — Я лишь… Ястреб был ранен, и я не мог оставить его, но я не… и потом он написал ответ, и было… было здорово и безобидно, как я думал, просто… разговаривать с каким-то незнакомым человеком. И я не знал, кто это был, правда! Он был… он был другом. Кем-то, кто понимал, поддерживал и не был моей сестрой. И я думал… я… я не знал! — Только дружба? — осторожно спрашивает тётя Ву, словно проверяя, как слова почувствуются во рту. Это вопрос, но не совсем. — Была, — утверждает Сокка отчасти безнадёжно, отчасти отчаянно. — А теперь? Сокка не в силах взглянуть на неё, он чувствует себя таким обнажённым. Он хочет, чтобы она поверила ему. Но лгать ей не может, не сейчас. Не тому, кто уже доказал, что слишком отчётливо видит его насквозь. Довольно давно Сокка не может искренне сказать, что это была только дружба. Даже если бы это был не Зуко, он всё равно считал бы так ещё раньше. Можно попробовать объяснить ей это, но сама мысль открыться тёте Ву, оголить всё своё безрассудство и недостижимую жажду, в то время как от них всё ещё сводит внутренности… у него не получится. — Я не шпион, — слабо шепчет Сокка, сдерживая жгучее покалывание за глазами. — Но сейчас ты знаешь, кто на той стороне. Сокка удивлённо вскидывает взгляд, резко вытирая глаза. — Ты сказал, что не знал. В прошедшем времени. — Её голос мягче, но выражение лица по-прежнему непреклонное. — Но сейчас знаешь. — Я… — Сокка глубоко прерывисто вдыхает. — Да. Я… да. Уже… несколько дней. Дольше, наверное, но я просто… — Не хотел признавать самому себе? — Ага, — соглашается Сокка с глухим смешком. — Очень в духе Народа Огня, — замечает тётя Ву. — Думаю, скорее очень в духе человека, — вздыхает Сокка, вдруг изнурившись всем этим. Она задумчиво мычит, изучая его. — Да, мы очень человечны, если сравнивать. Из них всех принц Зуко может оказаться наиболее близким к человечности, но даже он ярко пылает светом Агни. Меня не удивляет, что тебя завлекло. — Сокка вздрагивает от звука имени Зуко, а она лишь улыбается, печально и сухо. — Помимо юного принца, вариантов не так уж и много, Сокка. Сомневаюсь, что генерал Айро был бы настолько глуп. — Нет. — Сокка издаёт более искренний смех. — Это точно не Айро. Он не выражает несогласие относительно подтекста, что они с Зуко глупцы. Только не когда говорил себе это днями. Растянувшаяся между ними тишина менее тревожная и враждебная, но всё ещё переполненная весом их мыслей. Сокка избегает взгляда тёти Ву, остро понимая, сколько у неё права осуждать и критиковать его. Происходящее он едва способен объяснить даже самому себе и уже винит себя. Он не может рассчитывать, что другие поймут и не используют это против него. — Ты положишь этому конец? — в итоге спрашивает она таким нейтральным и одновременно нет голосом, что Сокка не верит, как он не заметил её связь с Народом Огня. — Мне стоит, — признаёт Сокка, перебирая пальцами. — Но? — Я не знаю как, — сознаётся он, прикрыв глаза, и слышит, что собственный голос обнажён от желания. — Ты должен найти способ, — кротко, но твёрдо говорит тётя Ву. — Они потомки Агни. Дети солнца. В их жилах течёт кровь бессмертных. Они не для нас. Сокка открывает рот возразить, и она быстрым резким жестом призывает к молчанию. Голос становится совершенно неуступчивым. — Они сияют ярко, Сокка, а мы ослеплены. Они пылают жарко, а мы благодарим их за боль. Они обольстительны и манипулятивны, а мы соблазнены и просим больше оков. Сокка трясёт головой, возражая, гадая, понимает ли она. Звучит так, словно понимает, но откуда? Если только… всё так и обстоит? Не у одного Сокки, но и у всех? Нельзя думать об этом, не здесь, не когда слова тёти Ву становятся более жесткими, более бескомпромиссными. — Их сияние не подходит никому из нас. Мы можем лишь греться в нём до тех пор, пока его не отберут у нас, и мы останемся в холодной тьме, одни. А они не поймут. Им никогда не понять. — От её безжалостного голоса, от безусловной убеждённости в глазах перехватывает дыхание. — Потому что огонь, благословение Агни, всегда внутри них. Этот дар, наполняющий светом, у них в крови. И всё, что мы можем сделать — гнаться за их светом. — Её взгляд смягчается сочувствием. — Тебе не мешало бы помнить, что мотылька влечёт к пламени, не наоборот. Пламя просто безоглядно горит. Сокка не знает, как оспорить её слова, даже если всё в нём желает воспротивиться. Пламя — это ещё и подогретый до подходящей температуры завтрак, тёплые ванны, оставленный в темноте свет, защитный жар на спине. И когда дело касается Сокки, Зуко всегда понимает — больше, чем кто-либо. С самого начала в этом и заключалась проблема. — Это не… он не такой, — произносит Сокка, более испуганный её словами, чем хочет признавать. Сильно встревоженный её уверенностью и своим бессилием, чтобы по-настоящему прислушаться к предостережению, как ему следовало бы. — Всё не так. — Нет? — Теперь её голос ласковый, понимающий и полный жалости, и Сокка ненавидит это. — И всё же ты не хотел, чтобы так получилось, но вот он ты со всем случившимся. Ты видишь опасность, но не можешь оторваться от пламени, даже когда оно сжигает тебя. Сокка отметает факт, что её слова правдивее, чем она осознаёт — во многих смыслах, которые он очень сильно никогда не хотел бы обсуждать. — Просто… всё не кажется таковым. — Он знает, что его слова жалкие, пустые. — То, что вы сказали, не кажется правильным. — Может быть, пока нет. — Сокка морщится от этого «пока». — Полагаю, ты знаешь принца Зуко лучше меня. И ради твоего же блага, я надеюсь, что ты прав. Но помни: они логово драконов, а не семьи. Они не такие, как мы с тобой. «Нет, — думает Сокка. — Нет, всё не… он очень хорошо понимает меня. Он такой же, как я». Но её слова громко звучат в ушах, потому что у Зуко нет настоящей семьи, исходя из наблюдений Сокки за дядей, который чрезмерно заботится о нём и не может пробиться через колючую оборону. Оборону, никого к себе не подпускающую — но чем это обернётся для человека, если никто не придумает как прорваться через неё? — Вижу, ты не веришь мне, — спустя мгновение говорит тётя Ву, качая головой. — Поэтому я пожелаю тебе наилучшего результата. Не стану говорить быть осторожным — ты упустил момент. Но гляди в оба. Не позволяй себе быть ослеплённым. Твоё будущее полно борьбы и страданий. Большую часть ты причинишь себе сам. — Я не просил пророчества, — раздражается Сокка, задетый тем, что она озвучила мысли, которые он твердил себе. Огорчённый, что после всего не может опровергнуть ничего из сказанного. — Но всё равно получил его. — Тётя Ву плавно поднимается на ноги. — Обдумай его в дороге. — Что? — Сокка с трудом встаёт. — То, чем ты занимаешься, опасно. Здесь, в этой деревне, мы этого не потерпим. Я не дозволю. Вы уйдёте завтра. — Ладно, — озлобленно чеканит Сокка, поскольку он хочет уйти, хотел этого с момента, как они оказались здесь, но теперь, когда тётя Ву высказалась на этот счёт… угх. Проще злиться, чем размышлять обо всём остальном.***
Сокка сердится всё больше и больше по мере того, как всё дальше уходит от Дома Осуждений тёти Ву. Когда он выскакивает через парадную дверь, горожане понятливо кивают и ведут себя так, словно понимают, хотя это не так, они даже не догадываются. Последователи продолжают наблюдать за ним с расслабленными и счастливыми лицами, но взгляды теперь кажутся недружелюбными, пока они следят за ним по всей деревне, больше не загораживая путь торопящегося обратно в гостиницу Сокки. Какое же это всё дерьмо страусовой лошади. То, что тётя Ву насквозь разоблачила его лишь посредством разговора. Что Сокка поверил её лжи и перестал противодействовать, чтобы игнорировать правдивость её слов. Что она навязала ему предсказание, которого он не желал, да ещё и чертовски бесполезное. Сокка знает, что должен быть менее огорчён этим и более взвинчен тем, что кто-то посчитал его шпионом Народа Огня. Духи, что он вообще поставил себя в такое положение, где его могут обвинить. Но что злит его больше всего, что он никак не способен выбросить из головы, какими бы напрасными не были мысли об этом, так это то, что Катара получает счастливый брак, правнуков и счастливые дни, а Сокка — лишь борьбу и страдания. От этого в горле возникает кислый привкус: он должен позволить своему сердцу обратиться в пепел, в то время как все другие могут носить грёбаные красные туфли, пока к ним не прискочит их судьба. И об этом ему не следует беспокоиться, учитывая другие имеющиеся у него волнения, но ему не всё равно, и это сильно злит его. Это неблагоразумно и нелогично, и он просто… не в силах остановить себя. Сокка резко тормозит посреди их пустой комнаты и зарывается руками в волосы, стараясь придушить то, что вздымается в груди, пытаясь успокоиться. Тётя Ву шарлатанка. Сокка знает это. Именно так она зарабатывает на жизнь: убедительно говорит то, что может оказаться правдой, наблюдает за тобой и обращается к твоим надеждам и страхам, и её слова останутся с тобой и вынудят думать «может быть». Но она ошибается, должна ошибаться, и Сокка совершенно взбешён тем, что она заставила его сомневаться. Конечно, она могла озвучить парочку вещей, о которых он уже сам думал, но всё равно сказала то, что казалось неправильным. Её характеристика Зуко и то, что между ними с Соккой… всё не так, нет никакой загадочной ерунды о влекомом мотыльке и пламени. Зуко не бессмертный, недоступный бог или бессердечный недосягаемый принц, как бы его ни описывала тётя Ву. Он неловкий, застенчивый, чуткий, искренний и одинокий, и если Сокку влечёт, тогда это потому что он и сам может быть таким же. Потому что даже когда они оба недовольны и в оборонительных позициях, они всё также понимают друг друга. И если его влечёт к пламени Зуко, к его силе и мысли, что всё это направленная на него концентрация внимания? Что ж, это вина не Зуко, а его. Зуко даже не знает. Пожалуйста, Духи, пусть Зуко не узнает. Чёрт, правда хочется развернуться и пойти накричать на тётю Ву. Он пытался найти какой-нибудь способ отвернуться от происходящего с Зуко, и вот где он оказался — вместо этого мысленно отстаивает его. Ещё один повод для злости. Сокка и без того был в принципе рассержен на Зуко, а сейчас, в довершение ко всему, он недоволен обнаружить себя на позиции неверия в пророчества и всё ещё быть неспособным отмахнуться от тревожного страха, когда думает о словах тёти Ву. Сокка видел, как её предсказания реализуются сами собой. Неужели им суждено осуществиться лишь благодаря тому, что он просто пытается бороться с ними? Достаточно ли её слов, чтобы он выискивал самоповреждённую натуру всего, что происходит не так в его жизни? Возможно, это возмездие, расплата за то, что он привёл в её деревню ястреба Народа Огня и рисковал привлечь их внимание к её дому. Она прогнала его жить с постоянными сомнениями, домыслами и виной. Сокка принимается мерить шагами маленькую комнату с необходимостью перенаправить кипящие эмоции в активность, иначе он закричит, что в самом деле подорвёт уже хрупкую репутацию науки и оснований в этом сообществе. Может, стоит самому предсказать чёртово будущее и причинить себе страдания по собственному желанию. Последние два дня он старался оттолкнуть Зуко, забыть своего друга, пренебречь всем и просто быть сосредоточенным на детальных планах саркастичным парнем и не более. И к чему это его привело? К борьбе и страданиям, которые он причинил себе сам. К чёрту всё, Сокка хочет счастья. Он хочет смеха, поддразниваний и дружбы. Хочет чувствовать прилив страсти и не стыдиться его. Хочет заботиться и чтобы заботились о нём. Хочет кого-то, к кому можно обратиться в моменты неуверенности, кто прикроет его тыл, кто не станет сомневаться в нём, когда возникнут сложности. И у него всё это было, разве нет? Если можно поверить, что оно было настоящим. Сокка останавливается перед их рюкзаками, бездумно глядит в окно, судорожно сжимает руки. Правда ли будет хуже, чем сейчас, если он смотря в оба прыгнет и упадёт? Когда есть вариант продолжить вот так, с попытками отступить с «а что, если», неизменно причитающим под поверхностью его мыслей? Итак. Сокка эксперт по планам. Он придумает чёртов план. Устремится к счастью, потому как ему позволено быть счастливым, и к чёрту тётю Ву и всех, кто говорит обратное. Сокка сыт по горло этим несчастьем, которое он причиняет себе сам. Если он поранится, то пусть это будет хотя бы чистая боль знания, а не грязное мучение неуверенности и бесплодных догадок. Сокка не позволяет себе думать, когда достаёт из сумки Катары письменные принадлежности и выбегает из гостиницы. Ему надо просто… выпустить всё наружу, излить шаткую сердитую надежду на бумагу и молиться, что написанное обретёт смысл. Раньше Зуко всегда понимал его. Остаётся только верить, что если какая-нибудь часть всего этого была настоящей, то Зуко поймёт его и сейчас. По правде говоря, я не собирался отвечать. Не знал, что сказать. До сих пор не знаю. Мне показалось, что ситуация вышла из-под контроля. Но потом я решил: к чёрту всё, я не позволю ожиданиям и предсказаниям других сковывать меня. Ты говорил, что мы сами выбираем, так? Поэтому я намерен выбрать достичь счастья, и плевать на других и их мнение. Они не знают