***
Для спокойного ожидания Сокка с Катарой ужасно взвинчены, а Аанг заряжается их энергией, хотя им до сих пор не удалось дать ему вполне последовательное объяснение их взволнованности. Чтобы впустить пар, Катара и Аанг для вида тренируют свою магию воды, но Катара заметно отвлечена, а Аанг заметно дурачится. Сокка всё это видит, расхаживая туда-сюда по пляжу, гипотетически выискивая больше следов или зацепок. С такой несущейся по нему тревожностью он не может оставаться на одном месте — и он вовсе не думает о том, что кто-нибудь поймает его на этом. Его разум переполнен догадками и надеждами, называть которые он не осмеливается. В венах бурлит кровь от нервозности при мысли о встрече с одним из мужчин своего племени. Узнают ли его? Согласятся ли с решением покинуть деревню вместе с Катарой? Или разочаруются в нём? Скажут, что он отказался от долга перед своим племенем? Что оставил женщин и детей без защиты, когда они нуждались в этом больше всего? Хотелось бы Сокке верить, что именно его растерянность — причина, по которой он оказался застигнут врасплох, но Соколик заставлял его в панике припадать к земле уже достаточное количество раз, поэтому он не может честно сказать самому себе, что в ином случае заметил бы его и на этот раз. — Зачем ты так делаешь? — бормочет Сокка, поднимаясь на колени и выставляя руку, чтобы на неё приземлился почтовый ястреб, когда Соколик выныривает из пикирования на его голову. Он оглядывается на Аанга с Катарой — кажется, они поглощены соревнованием в том, кто запустит самую большую волну в открытый океан, и это выглядит вроде как весело, по правде сказать. — Тебе не известно понятие незаметности, так ведь, дружок? — вздыхает Сокка, качая головой. Почему Соколику постоянно нужно быть таким броским? Особенно сейчас, когда у Сокки не осталось никакой видимости правдоподобных отмазок. Эта мысль даёт ему достаточную передышку, чтобы перестать размышлять о своём племени, о том, кто может вернуться, когда и в каком состоянии, и начать осмысливать понимание, что Соколик вернулся. С ответом. От Зуко. С первым ответом, где они оба целиком и полностью уверенны в том, кто находится по другую сторону. С первым ответом без анонимности, за которой можно было бы спрятаться. С первым ответом, после которого Сокка больше не сможет найти в себе сил взглянуть в глаза Аангу, Катаре или кому-то другому и сказать «нет», если у него спросят, есть ли нечто большее, чем дружба. Может быть. Из-за неожиданно ослабевших ног Сокка падает на песок. Сердце колотится в горле, пальцы трясутся от нервов и предвкушения, пока он вытаскивает из переноски Соколика свиток. В сравнении с обычными он меньше, гораздо меньше, и Сокка понятия не имеет, хорошо это или плохо. От едва сформированных надежд дыхание шаткое, адреналин бушует в нём от смешанного чувства страха и радости. Перед написанием ответа Зуко не мог подождать ещё немного? Чтобы Сокка прожил чуть больше дней в этом подвешенном состоянии возможности и вероятности, когда последующий шаг зависит не от него? Духи, Сокка даже не уверен, что именно хочет увидеть в письме. Часть него желает, чтобы Зуко разделял его чувства, чтобы так же рвался совершить прыжок. Но всё окажется намного проще, если там будет отказ, осуждение; если Сокка неправильно распознаёт намёки, и Зуко положит всему конец. В этой лёгкости есть определённая привлекательность — быстрый и ясный конец. А вот другая часть него… У Сокки создаётся ощущение, словно он ступает на середину замёрзшего океана и не имеет представления, удержит ли его лёд или треснет, погрузив под воду. Он разворачивает свиток. Сокка. Назови моё имя. Прежде чем написать что-нибудь ещё, я должен увидеть его. Мне так много хочется сказать, но я не могу без полной уверенности. Я не хочу быть притворством для тебя. Я бы предпочёл вернуться к тому, кем я приходился тебе раньше, чем это. Мысль выбора пугающая и огромная, и ты заставляешь меня задуматься, что всё может стать возможным. Но сперва мне необходимо убедиться, что ты знаешь. Долгое мгновение Сокка таращится в письмо. Он переворачивает бумагу, гадая, не пропустил ли что-то на обратной стороне. Разворачивает назад, слабо трясёт на случай, если выпадет ещё один листок. Или что-нибудь другое. Он снова перечитывает, если… пропустил части письма? — Зуко, какого чёрта? — наконец шепчет он, и Соколик издаёт тихий ропот согласия. Сокка невольно, почти истерично посмеивается и заваливается на песок. Духи, вся эта бодрость и предвкушение, а потом… Ты только что желал, чтобы Зуко подождал ещё немного. Желание сбылось, черт бы его побрал. Хотя ключевая часть этого желания заключалась в том, чтобы последующий шаг не зависел от Сокки. Весьма обстоятельно Зуко сплавил ему контроль обратно. Духи, вот чем они теперь занимаются: оба знают обо всём и просят другого стать первым, кто сломается? Нежелающие стать первым, кто признает всё? Но Зуко написал его имя… Сокка переворачивается на живот, снова смотрит на символы, прослеживая их линии в причудливом особенном почерке Зуко. Надо отдать ему должное за то, что подтолкнул их немного вперёд на открытость. — Что мне теперь делать? — спрашивает Сокка у Соколика, всматриваясь в побережье поодаль в сторону Аанга с Катарой и толком не замечая их. Разумеется, он может написать ответ. От него требуется отослать одно слово. Однако Зуко только что вернул ему власть оборвать всё, и Сокке в очередной раз необходимо решить. Только в этот раз без жгучей ярости, которая подпитывала его в деревне тёти Ву. Сокка не может отрицать, что не испытывает трепетного предвкушения, так сильно похожего на облегчение, что Зуко, судя по всему, разделяет его чувства, что не отказал ему и не притворился непонимающим. Но Сокка не в силах не обращать внимания на проникающее к границам его мыслей беспокойство. На что указывает рациональная часть его мозга: написание в состоянии порождённого тётей Ву гнева может быть единоразовой ошибкой, которую необязательно повторять. Что бы ни происходило между ним с Зуко, оно может стать таким серьёзным и запутанным… возможно, для всех будет лучше, если всё просто… окончится. Сокка снова опускает взгляд на письмо, лениво обводя края бумаги. Взгляд раз за разом цепляется за это требование — «назови моё имя». Он представляет, как Зуко вслух произносит эту фразу своим хрипловатым голосом. Может оказаться горячо. Зуко приказывает ему назвать его имя. Весь безупречно одетый в изысканные доспехи, весь правильный, за исключением выражения его лица. Возможно, он смотрел бы на Сокку пылающими глазами, в хрипотцу голоса добавилась бы грубость. Как выясняется, Сокка не имеет ничего против. Настолько, что ему немедленно следует прекратить думать об этом, пока он на открытом просторе пляжа, при дневном свете, в пределах видимости остальных. Сейчас вообще неподходящее время. Но, быть может, позже. Духи, с момента его побега это первый раз, когда он чувствует этот прилив желания, распутанный от напрочь убивающей вожделение тревоги. Мысль эффективна и позволяет ему отгородиться от неуместных раздумий. Сокка безусловно хочет скрыть любые конкретные… действия, которые желает предпринять. Но он не хочет скрывать то, во что всё может превратиться. Не хочет жить с пропитанной виной боязнью, идущей вместе со страхом разоблачения. Не хочет, чтобы происходящее было постыдным, если оно может быть ярким, сияющим и тёплым. Проклятье. Сокка должен найти способ рассказать Катаре. Чем скорее, тем лучше. Он смотрит, как она, зарывшись ногами в песок, со всей решимостью и сосредоточением запускает стену волны от побережья. Она не обрадуется, но… Сокка как-нибудь сможет подобрать слова. Чтобы объяснить, какой Зуко, каким он его знает. Она поймёт. Как только у него получится отыскать правильный способ показать ей. Ему лишь нужен хороший план. Сокка наблюдает за Катарой и Аангом. Мысли мечутся в поисках вариантов, пальцы вновь и вновь отрешённо выводят на песке одно слово, пока он позволяет мозгу приступить к работе.***
Сокка в мгновение ока вскакивает на ноги, когда позже тем же вечером Соколик оживляется: почтовый ястреб поворачивает голову, словно видит сквозь борт лодки, к которой они все прислонены. — Кто здесь? — зовёт Сокка, потянувшись к бумерангу и на всякий случай оставаясь близко к лодке. Повисает долгая тишина. Катара с широко раскрытыми глазами смотрит на него, на лице отражается слабая смесь надежды и страха, которую Сокка чувствует бурлящую внутри себя. А потом наконец-то позади лодки звучит: — …Сокка? Дыхание перехватывает, лицо отзеркаливает проблески зарождающегося восторга в распахнутых глазах Катары. — Бато? И они оба бегут. Сокку чуть не заносит на песке в попытке оббежать лодку, он изо всех сил удерживается на ногах, не сводя взгляда с до боли знакомой фигуры. Синяя одежда Племени Воды, тощее телосложение, поднятые в удивлении суровые брови. Сокка бросается в руки Бато — с правой стороны, на левой повязки, спросишь потом, — воздух вырывается из него со всхлипом и смешком от понимания, что он настоящий. — Сокка! Катара! — Его сестра врезается ему в спину, зажимая его в середине объятий, и это восхитительно, идеально. — Это правда вы? — Да, да, — смеётся Катара, крепче сжимая объятия. — Это мы. — Вы очень выросли, — дивится Бато, отступая на полшага, чтобы осмотреть их с тёплым выражением лица. Сокка ухмыляется ему, поражённый и гордый осознавать, что разница в росте больше не так велика, как раньше. — Что вы здесь делаете? — Где отец? — спрашивает Сокка, сзади следует обнадёженное Катары: — Он здесь? — Мы с Аватаром, — выдержав паузу, добавляет Сокка и оглядывается, замечая, что Аанг стоит в нескольких шагах позади и слабо машет, когда все смотрят на него. — Привет. Меня зовут Аанг, — кланяется он. — Аватар, — шепчет Бато, в неверии качая головой. — Мы не думали, что это может оказаться правдой. — Он отрывает взгляд от Аанга и переводит обратно на брата с сестрой. — Вашего отца сейчас тут нет. Мне жаль. Он должен быть на востоке Царства Земли вместе с остальными. — Тогда почему ты здесь? — спрашивает Сокка и морщится, понимая, что могло прозвучать более обвинительно, чем он рассчитывал. Но Бато только понимающе улыбается, и Сокка не может сдержать ответной усмешки. Даже спустя два года улыбка Бато такая же заразительная, какой её помнит Сокка. — Давайте сначала вернёмся к моему лагерю, — предлагает Бато. — Здесь не место для воссоединения.***
Сокке не верится, насколько правильно ощущается лачуга Бато. Шкуры на стенах, костёр посередине, аккуратно разложенное рядом с рыболовным и охотничьим снаряжением оружие из кости. Катара рядом с ним, суп из морских слив в котле — он словно может закрыть глаза и вообразить, что последних двух лет не было. Они как будто снова дома, делятся историями морозной ночью, пересказывают любимые и придумывают новые приключения. Будто вернулись во времена до того, как война, магия, Аватары и принцы всё изменили. Впрочем, аромат масел и духов из женского монастыря разрушает иллюзию. Может, и к лучшему, учитывая, как деликатно Бато рассказывал о подробностях ранения, из-за которого Хакода оставил его на попечительство сестёр. Исходя из уютности лачуги, Сокка думает, что ранение гораздо серьёзнее, чем хочет заверить их Бато. Он испытал такое сильное облегчение, когда Бато убедил их, что все здоровы, помимо некоторых незначительных травм, но сейчас Сокка глядит на его повязки и задаётся вопросом, что же на самом деле означает «незначительные». Каким-то образом это тоже развевает иллюзию: даже если ему хочется отключить разум и снова почувствовать себя ребёнком, притвориться, что сложнее беспокойства о том, кому первому достанется суп из морских слив, ничего нет, он не может заглушить часть себя, которая нуждается в анализировании, вычислении и планировании. Даже если Бато здесь, такой же знакомый и ласковый к ним, как отец, Сокка не может расслабиться после двухлетней бдительности. Аанг чувствует то же самое? Маг воздуха более замкнутый, чем обычно, нерешительно ковыряется в своей еде и едва пытается принимать участие в разговоре, тогда как всегда очень рвётся познакомиться с новыми людьми. Возможно, Аангу тоже кажется всё немного нереальным, словно это мгновение самообмана вне времени. А может Сокка всего лишь приписывает ему свои переживания. Во всяком случае, Сокка ценит этот момент насколько может, пока он у него есть. Он обхватывает рукой Катару и наслаждается привычным темпом пересказа Бато о приключении с арктическим бегемотом и случае с духом осьминога. Взамен Сокка с Катарой делятся новостями из дома, взрослении и происшествиях на каноэ, в то время казавшиеся ужасающими, но над которыми теперь можно посмеяться. Бато веселит их учинёнными вместе с Хакодой и Каей шалостями из юности, и Сокка улыбается, доедая вторую миску супа из морских слив и погружаясь в полюбившиеся истории своих родителей. Это действительно должно быть всем, что ему нужно: вид и звуки дома, знакомые истории, воссоединение с малым составом их племени. Но часть его сознания не перестаёт вспоминать о прижатом к коже письме, и каждый раз, когда Сокка чувствует его, ему становится интересно, что бы обо всём этом подумал Зуко. Втянулся бы в истории подобно Катаре? Или ему было бы некомфортно, как Аангу? Почти наверняка ему было бы неловко, но слушал бы он истории с тем же беззаботным увлечением, которые они должны вызвать? Или он был бы как Сокка и чувствовал укол тревоги от опасности одной из проделок Бато, слегка скованно посмеиваясь над рассказом об украденной еде, затерявшейся во льдах, после того как деревня оказалась на грани выживания зимой? Сокка поигрывает с пустой миской, зная эти истории наизусть достаточно, чтобы просто наслаждаться звуком их повествования. Раньше именно этого он и хотел. Но… наверное, Сокка не вписывается в место у костра так же хорошо, как прежде. Быть здесь кажется правильным, но ещё… ему в каком-то смысле чего-то не хватает. Сокка хочет разделить это мгновение не только с Катарой и Аангом. И уже думает о том, как опишет это. Но Сокка не способен игнорировать волнение по поводу того, с кем он хочет поделиться. Как остальные отреагировали бы на Зуко и на то, кем он является? Сокке плевать на фрагмент о том, что он парень, но часть о Народе Огня? О принце? Что он всё ещё немного злобный империалист? Сокка пытается представить Зуко по другую сторону костра. Как пламя заставляло бы его золотые глаза словно полыхать, как свет подчеркнул бы острые углы его лица. Взгляд смещается к повязкам Бато, спрятанному под ними ожогу. Рубец точно останется, но невозможно — Сокка надеется, — чтобы с ним случилось что-то настолько же ужасное, как инцидент, оставивший на лице Зуко шрам. Сокка вглядывается в огонь и притягивает Катару ближе к себе, переключаясь на историю Бато и стараясь не замечать зародыш тяготы насчёт того, что он всегда может присоединить Зуко, но лишь до тех пор, пока не пытается добавить кого-то другого к их образу.***
Той же ночью, сидя у входа лачуга Бато, Сокка снова смотрит на звёзды. За спиной жар огня и тихое сопение Катары, и они приятны, даже если мысли всё крутятся и крутятся. Он просто просидит здесь до тех пор, пока Аанг не придёт проверить Аппу. Ещё чуточку дольше. Потом отправит себя в постель, обратно под закрытую крышу и спёртый воздух. Позади него бесшумно выходит Бато и размещается рядом на пороге, после долгого сидения двигаясь немного натянуто в повязках. Его молчание содержательное, вдумчивое, и Сокка слабо улыбается, распознавая чопорность. Кажется, задушевные беседы становятся для него привычкой. — Точно не хочешь подождать посыльного? — наконец спрашивает Бато. — Он должен прибыть в ближайший день или два. Ты можешь пойти со мной. Повидать отца. Сокка уже качает головой, хотя в глубине души это причиняет боль. Сердце так отчаянно хочет пойти, но Бато ведь не приглашает его с Катарой присоединиться к флоту. Только навестить. А потом снова остаться на берегу, когда корабли отплывут. Да и к тому же: — Мы не можем оставить Аанга в одиночку добираться до Северного Полюса. И времени разделяться у нас нет. Бато кивком выражает понимание, нисколько не удивлённый после разговора с ним и Катарой ранее. Сокка не может определить, какое у Бато выражение лица — разочарованное, облегчённое или что-то совершенно другое. — У тебя всё нормально, Сокка? — мягко спрашивает Бато с прямым взглядом. — Вечером ты был очень тихим. — Я в порядке, — автоматически отвечает Сокка, слегка краснея под недоверчивым взглядом Бато. — Многое навалилось в последнее время. Он не знает, как объяснить, что до сих пор привыкает к возможности при желании увидеть небо, что иногда поражается внезапному ветерку. Потому что тогда ему придётся объяснить про пленение, и Бато непременно спросит про время в качестве заключённого. А Сокка с Катарой пришли к молчаливому соглашению, что будут осмотрительно умалчивать о более рискованных моментах их приключений. — Хочешь что-то обсудить? — спрашивает Бато, безмолвно наблюдая за мучениями Сокки. Голос спокойный и непредвзятый, и Сокка не осознавал, что скучал по нему, пока не услышал его вновь. — Даже не знаю, что сказать, — вздыхает Сокка, затягивая волчий хвост. — Приятно было поговорить о былых временах. Но кажется, словно… я не вписываюсь до конца. Не так, как прежде. — Возвращаться к тому, как всё было раньше, нелегко, — медленно и осторожно говорит Бато. — Изменения — часть жизни. Подобно тому, как меняются времена года и деревне приходится по-разному готовиться к каждому из них, люди также меняются. — Наверное, — ворчит Сокка. Звучит подозрительно похоже на абсолютно унизительный «твоё тело по-новому меняется» разговор, который Пра-Пра принудила провести с ним. Бато бросает на него внимательный взгляд. — Знаешь, мы тоже уже не те. Все, кто ушёл. Не один ты меняешься — меняются все. Мы учимся чему-то новому, видим что-то новое. Никто не остаётся незатронутым. Из-за этого естественно хотеть, нуждаться в новом. — Иногда мне кажется, что я больше не знаю, кто я такой, — в спешке выпаливает Сокка, думая о Джете, спрятанных письмах и острой границе между ложью и бездействием, такой чёткой, что можно порезаться об неё. — Это знает меньше людей, чем ты думаешь, — иронично произносит Бато, голос снова смягчается, когда Сокка прикусывает щеку. — Что именно тревожит тебя, Сокка? Основные части, делающие тебя тем, кем ты стал? — Сокка в замешательстве смотрит на него. — Ты перестал любить свою сестру? Заботиться о Племени? Больше не охотишься? Может, узнал, как разбирать что-то и потом собирать обратно в лучшем состоянии, хотя прежде всего трогать это не стоило? От неожиданного поддразнивания Сокка недоумённо смеётся. — Нет. Ничего из этого. — Кое-что не меняется, — серьёзнее проговаривает Бато, обнадёживающе опуская руку на его плечи. — Никто не может застыть на месте навсегда, но некоторые части тебя вплетаются в твою душу. Сокка оставляет разговор по душам без внимания. — Я просто… волнуюсь, наверное. Из-за того, что подумают люди. О моём выборе. Сокка чрезвычайно признателен, что Бато удаётся услышать вопрос, который он на самом деле подразумевает, но не находит в себе сил озвучить. — Сокка, твой отец будет гордиться тобой. — Сокка прикрывает глаза от внезапного облегчения. — Он уже гордится тобой. — Бывают дни, когда я не знаю, чем вообще занимаюсь, — приглушённо и сдавленно признаёт Сокка. — Когда делаю то, что едва могу объяснить самому себе, что уж говорить об остальных. Бато мгновение молчит, рука по-прежнему лежит успокаивающим весом, а потом следует непредсказуемое: — Этот человек делает тебя счастливым? — Что? — Сокка ошеломлённо вскидывает голову, сбитый с толку. — Да. В смысле, наверное? Сделает. Может быть. Возможно. Если… ну. Да. Губы Бато изгибаются, пускай серьёзный взгляд остаётся прикованным к нему. — Тогда этого достаточно. Поверь мне, Сокка. Твой отец желает вам с Катарой счастья. Этого он хочет больше всего на свете. — Даже… даже если, может быть, всё не так, как он думал? — надавливает Сокка, беспокойно скручивая руки. — Даже если это… не тот человек, которого он ожидал? — Счастье — всё, чего родители желают своему ребёнку, — непоколебимо произносит Бато, после чего мешкает, словно не уверен, стоит ли продолжать. Когда он заговаривает снова, тон его голоса отличается, становится более важным. Менее похожим на приёмного родителя, более напоминающим обращение мужчины к другому мужчине. — Сокка, если видишь возможность ухватиться за счастье — не упускай её. Не позволяй чему-то ускользнуть только из-за того, что ты напуган. Руки Сокки замирают, когда он улавливает пронизанную в словах старую боль. Бато говорит по своему опыту. — Мир не будет ждать вечность, пока ты наберёшься смелости и найдёшь подходящий момент. Порой нужно просто сделать прыжок. И надеяться, что другой человек поймает тебя. Другой человек… — Временами меня стыдит то, чего я хочу, — сознаётся Сокка, голос — едва различимый шёпот. Он думает о потрёпанном Зуко в облегающей чёрной одежде. О наследном принце Зуко из Народа Огня с пламенем в руках. О Джете, запрокидывающем его голову, чтобы обнажить горло. О том, как из-за всего этого пульс Сокки сбивается, а внутри всё сжимается. — Не позволяй никому влиять на тебя, — грозно отвечает Бато. — Нет ничего зазорного в том, чего ты хочешь. — Ты даже не знаешь, что это, — указывает Сокка, хотя последнее, чего ему хочется в этом мире — объяснять. Бато лишь качает головой, отметая возражение. — До тех пор, пока все согласны и осознают свои действия, никто не имеет права стыдить тебя. Сокка поднимает голову к небу, опасаясь того, что Бато может разглядеть в его глазах. — Что, если я сам поступаю так с собой? Бато издаёт тихо «ах» спустя слишком большое количество глухих ударов сердца, чтобы Сокка сосчитал. — Это может быть знаком, что ты делаешь что-то, идущее вразрез с твоими ценностями, — в конце концов говорит он. — Но удостоверься, что ценности твои. Не чьи-то другие. Только потому, что деревня, общество или хоть другой человек имеют своё мнение или относятся определённым образом на этот счёт, не значит, что ты должен думать так же. И, Сокка… — Бато ждёт, когда он искоса взглянет на него, — у тебя сильные нравственные ориентиры. Всегда были. — Я… я совершал ошибки. Раньше, — шепчет Сокка, заставляя самообладание вернуться в голос, когда тот дрожит. — Мне повстречался один парень, и он был… ужасен. Но вроде как и не был? И я позволил себе слепо верить ему… а потом… Бато с пониманием мычит, язык тела не меняется, отчего Сокка мысленно валится от облегчения. — У всех есть неудачные отношения в прошлом, Сокка. Поверь мне. Никто не делает идеального выбора, особенно когда речь идёт о любви. Или просто партнёров по кровати. — На это Сокка слегка корчится. — Но одно плохое решение не предопределяет все последующие. — Их было больше одного, — не подумав, отвечает Сокка. Между ними повисает мгновение поражённой тишины, прежде чем Бато взрывается удивлённым смехом, а Сокка осознаёт, на что намекнул, и в ужасе закрывает лицо руками. — Это не то… Я не… Я просто не хочу совершить ту же ошибку снова, — пытается решительно говорить Сокка, щёки горят. Когда Бато отвечает, в голосе всё ещё слышен смех, но слова нешуточные. — Ты чему-то научился? Из предыдущего раза? — Да, — произносит Сокка, слова даются с трудом. Он научился большему, чем Джет изначально собирался научить его. — Тогда ты не повторишь ошибку, — говорит Бато с таким убеждением, что Сокка не может не поверить ему. — Следующий раз может сложиться не очень хорошо. Он почти наверняка не будет идеальным. Но пока ты учишься, всё будет по-другому. Сокка переваривает его слова, переворачивает и присматривает их к своим непрекращающимся мечтам, прежде чем собраться с духом заговорить еле слышимым голосом. — По-моему, этот раз будет хуже. Наверное, я… влюбляюсь в… в самого неподходящего человека. — А он ответно влюбляется в тебя? Сокка вздыхает, проводя ладонями по лицу. — Всё не так просто. — Разве может быть иначе? — Сокка поднимает удивлённый взгляд — обычный вопрос Бато пробивается через увеличивающийся гомон его мыслей. — Люди сумбурны, их трудно понять. Они всегда такие. Тебе никогда не найти кого-то простого. Любой, кто кажется таким, всего лишь пока не показывает тебе беспорядочность. Но ты мастер в этом деле, Сокка. Ты знаешь, что всё сложное по сути своей простое. Всё зависит лишь от того, как ты относишься к этому. — Даже если беспорядочность всё равно остаётся? — спрашивает Сокка, пробуя эту мысль, задумываясь, может ли всё в самом деле быть таким простым. — Даже так, — подтверждает Бато. — Если основа прочная, тогда ты преодолеешь всё остальное, покуда сам желаешь вкладывать свои силы. Но, исходя из своего опыта… — Он ждёт, когда Сокка снова встретится с ним взглядом. Слова весомые. — Не позволяй страху тянуть тебя назад. Сокка кивает, прочищая горло, гадая, собирается ли завести этот мужской разговор слишком далеко. — О, я… меня всегда немного интересовало… Бато улавливает вопрос, который Сокка не может осмелиться озвучить, и не кажется смущённым им, к счастью. — Однажды был кое-кто, — откровенно, но тихо рассказывает он. Почти печально. — Я очень боялся, и оно прошло мимо меня. Я смирился. Не могу сказать, что жалею, ведь кто знает, как бы всё обернулось в ином случае. — Полуулыбка Сокке. — Но я думаю об этом. Не всё время, но… часто. Трудно не думать. — Домыслы нелегко оставлять без внимания, — неуверенно говорит Сокка. Что-то внутри него ослабляется, когда Бато согласно кивает. — Они хуже всего. Поверь старику, который побывал на этом месте. Постоянно предполагать, как всё могло произойти — не самый лёгкий способ проживать свою жизнь. — Спасибо, — через секунду произносит Сокка, и Бато хлопает его по плечу, на мгновение сжимая его. Из солидарности, возможно. Он поднимается на ноги и возвращается внутрь. Однако Сокка остаётся на пороге в ожидании Аанга и смотрит на проплывающие перед звёздами облака. Из полётов на Аппе он узнал, что приобретаемая ими форма зависит от места, с которого ты взираешь на них — можно увидеть страусовую лошадь или морского змея, а можно только облако. Зуко писал о восприятии и силе веры. Говорил о политике и испорченной иерархии Народа Огня, но Сокке кажется, что он понял бы и это тоже. Всё дело в основе того, что между ними, и вкладывании усилий. Может, всё действительно будет таким простым: ему нравится Сокка, он нравится Зуко в ответ. Останется выяснить, в каком направлении двигаться вместе.***
Следующим утром ритуальный знак ещё даже не успевает высохнуть на лбу Сокки, когда вновь обретённое чувство уверенности начинает рушиться вокруг него. Предложение Бато во время завтрака провести плавание между айсбергами целиком застигло его врасплох. После ухода отца Сокка настаивал в племени, что он мужчина согласно достаточно взрослому возрасту, и это было малое пространство для того, чтобы умничать. Но возможность доказать это? Заглушить тихий голосок внутри себя, указывающий, что Сокка официально не проходил обряд достижения совершеннолетия? Что, формально — и законно — говоря, он был самым старшим ребёнком, который когда-либо был в Племени? Сокка вцепился за возможность, и что-то в том, что возле него были Катара с Аангом, ощущалось донельзя правильным — Катара понимала его, судя по её неистовой улыбке против ветра, как только они подняли паруса. Испытание сопровождалось волнением, криками и этим прекрасным чувством знания, что цель будет достигнута ещё до того, как бумеранг покидает его руку. Они легкомысленны от спадающего адреналина и шаткости неверия, что они только что провели лодку над скалами, когда Аанг отходит назад, с огорчённым видом вытирает свой знак, бормочет что-то о доверии и в конце концов вытаскивает из рукава смятый комок бумаги. Сердце замирает, когда Сокка узнаёт карту. Он знает, что Аанг не разбирается в ней, ему незачем держать её при себе. Сокка ещё не успел научить его. — Гонец велел передать это Бато, — вполголоса сконфуженно признаёт Аанг с умоляющим взглядом. — Вы должны понять, я боялся… — Это карта к нашему отцу, — шепчет Катара с бледным лицом, выхватив из его рук бумагу. — Аанг. — Её голос раненый, преданный. — Как ты мог утаить её от нас? — спрашивает Сокка как будто издалека, слыша, как повышается голос, но не в силах остановиться. — Как ты мог не сказать нам? Как мог взять и спрятать… — Простите меня, — умоляет Аанг. — Я переживал и боялся, и я не хотел скрывать! Но потом чем дольше ждал, не знал, что сказать! — Ты должен был сказать хоть что-то. — Голос Катары тихий, жёсткий. — В первую очередь ты не должен был ждать, — срывается Сокка намного громче. Аанг вздрагивает от тона Катары, затем возмущённо набрасывается на Сокку. — Я не должен был ждать? Кто бы говорил! — Заткнись, — огрызается Сокка. Голос вдруг соответствует тону Катары, костяшки белеют, когда руки сжимаются в кулаки. — Речь не об этом. Глаза Катары мечутся между ними. — Не о чём? Что он имеет в виду? — Ничего, Катара. — Взглядом Сокка вызывает Аанга сказать обратное. — Он ничего не имеет в виду. В смешанном со злостью расстройстве Аанг стискивает ладонями планер. — Ты не можешь быть единственным, кто скрывает письма! — Заткнись. — Он сердито смотрит на Аанга, нахмурившегося в ответ. Оба пропускают мимо ушей настороженность Катары и негромкое предупреждение Бато. — Уходим, — выдавливает Сокка, отворачиваясь от мага воздуха. — Я буду искать отца. Катара, ты идёшь? Катара медлит, посматривает на каждого из них, и у него случается момент дежавю: отчётливое ложное воспоминание, как на Южном Полюсе Катара выбрала Аанга и оставила Сокку. — Пойдём, — в конечном итоге соглашается она тягостным голосом, потупив взгляд. Они идут по пляжу мимо молчаливого Бато, который выглядит так, словно едва сдерживает в себе то, что хочет сказать про внезапный распад их маленькой команды. Сокка не смотрит на него, решительно избегая взгляда Бато и лишая его возможности прокомментировать, спросить или дать совет. Вместо этого он вперяет глаза в землю, песок, траву, грязь и неизменную тень Соколика. Очертания почтового ястреба всегда на шаг или два впереди него, показывают дорогу.***
Пошло оно всё к чёрту. Чем дальше они уходят, тем хуже чувствует себя Сокка. Рюкзак на спине тяжёлый, дыхание громко отдаётся в ушах, почти заглушая звук поступи Катары рядом с ним и Бато впереди. С каждым шагом Сокка всё сильнее сожалеет о том, как они расстались с Аангом. Да, Аанг не должен был скрывать от них послание, особенно если причастны Бато и большой флот, а не только они трое. Да, ему стоило сказать что-нибудь как можно скорее. Но насчёт него самого Аанг не ошибся — Сокка хранил свои собственные тайны. Гораздо большие, чем у Аанга, и значительно дольше. И хотя ситуация другая — он не утаивает информацию, предназначенную для Аанга и Катары, лишь… скрывает от них положение дел, — Сокка обеспокоен злобностью своего ответа на обвинение Аанга. Не таким человеком он хочет быть: кем-то, кто умышленно срывается, кто запугивает друга, чтобы заткнуть его. Именно так бы Сокка отреагировал, если бы не страшился рассказать Катаре, если бы не побоялся в открытую разобраться с Аангом. Духи, у него под ногами нет такого крепкого льда, чтобы осуждать за утаивание из-за страха. И оставлять Аанга по этой причине? Даже не предоставив полноценную возможность объясниться? Вот такого отношения Сокка хочет к своему откровению? — Чёрт, — шепчет он, остановившись. То, какой облегчённой выглядит развернувшаяся к нему Катара, почти ранит. Бато поворачивается со сдержанным одобрением на лице. — Нам стоит вернуться, — спешит сказать Катара, и Сокка уже кивает. — Мы должны вернуться, — соглашается он и смотрит вверх на высоту солнца, пытаясь припомнить карту — они оставили её с Аангом, непреднамеренная сделка, которая нестерпимо жалит, особенно сейчас, — высчитывает пройдённое расстояние и скорость их ходьбы в сравнении с летящим Аппой. — Вдруг он ещё не ушёл? — Найдём, если ушёл, — заверяет её Сокка. — Мы знаем, куда он направляется. — Ваш отец согласился бы, — тихо произносит Бато, и Сокка кратко сбит с толку осознанием, что хоть эти слова приятны, не их ему нужно услышать прямо сейчас. — Если захотите найти нас и у вас появится возможность, я оставлю послание на месте встречи. Сокка берёт предложенную Бато карту и аккуратно убирает её. — Скажешь отцу?.. — Скажу, — уверят их Бато. Обменявшись ещё несколькими словами, они снова отправляются в путь: походка быстрая и полна энергии, рюкзаки на спинах вдруг ощущаются легче. — Мы найдём его, — тихо и решительно бормочет Катара, словно воплотит это в реальность, произнеся вслух. — Найдём, — соглашается Сокка, поднимая взгляд, чтобы проверить, что Соколик по-прежнему с ним. Мозг уже трудится над тем, как всё исправить. — Так или иначе найдём.***
Сначала Сокке кажется, что ему мерещится. Что его привычка грезить и фантазировать становится слишком реалистичной, а за неимением других вариантов акцентирования внимания, кроме ходьбы, ему слышится знакомый смущённый и из-за этого же раздражённый тон. Затем Катара резко останавливается, и Сокка осознаёт, что на самом деле слышит его. Вот же дерьмо. — Бежим, — говорит Сокка, развернувшись и потянув её за руку. — Что… — Бежим, — шипит он. Его спешка воспринимается, и она спотыкается за ним, быстро оправляясь. Мысли путаются. Надо скинуть рюкзаки? Оставаться на дороге, где они смогут бежать быстрее? Или продираться через лес и оторваться от преследователей, но также рисковать потеряться самим? Времени обдумать не хватает. Земля сотрясается под их ногами под темп чего-то огромного, подбирающегося к ним всё ближе и ближе. Кто-то выкрикивает ликующее: «Там!» — а потом руку Сокки жжёт, и он заваливается на внезапно онемевших ногах, едва сумевший перевернуться, чтобы упасть на бок вместо лица, прежде чем конечности окончательно перестают функционировать. Чёрт возьми. — Сокка! — Катару заносит, когда она разворачивается к нему и напрочь игнорирует его всё более искажающиеся попытки сказать ей уходить, бежать и убираться отсюда. Она занимает оборонительную стойку рядом с ним, раскручивает бурдюк и впивается взглядом в их преследователей. Сокка всё ещё способен двигать глазами — ровно настолько, чтобы проследить за её взглядом, если приложить все силы. И вот он, Зуко, бледный и угрюмый, пристально смотрящий на Катару, сидящий верхом на какой-то гигантской… штуке. Существо с мутными слепыми глазами-бусинками обнюхивает воздух, отслеживает запах, приближается к ним быстрыми отрывистыми порывами движения. Сокка может только в ужасе наблюдать, когда создание, отслеживающее запахи, подходит ближе. Он отчаянно старается двинуть хотя бы пальцем, не совсем уверенный, причина его затруднённого дыхания в парализации или в страхе, перемешанном с давящим предательством, которое словно ремнём стискивает грудь. Это существо выслеживает запахи, а Сокка вручил Зуко целую кучу писем с информацией. Духи, как он мог быть таким глупцом, чтобы думать… чтобы позабыть… Как он позволил себе настолько ослабить бдительность и даже не осознать… Сокка с Катарой оба шокированы — по самым разным причинам, — когда существо нацеливается на неё. Длинная морда ведёт по её волосам, обнюхивает плечи. С широко раскрытыми глазами напуганная Катара не шевелится, глядит вниз на Сокку, который способен лишь напрячься, чтобы смотреть в ответ. Он видит, как заметно стучит её пульс, когда она осматривает его неподвижное тело, выпуклый покалывающий рубец на руке, а после переводит взгляд на животное. Гулко сглатывает, опускает руку к бурдюку и застывает, стоит чудовищу тяжело выдохнуть. Сердце Сокки лихорадочно стучит в груди. Он отрывает глаза от Катары, желая получить некоторое представление происходящего. Что происходит, что он делает. Но удаётся увидеть только лапы существа. Так что вместо этого он напрягает слух, различая бормотание голосов, а затем чересчур знакомый скрип доспехов, когда Зуко спрыгивает с седла. Сокка видит, как он приземляется с обратной стороны от животного, гибко присев вопреки полному снаряжению — всё красное, чёрное и золотое, за исключением синей ленты, развевающейся на его поясе. Узнав её, Сокка хрипит, а Катара рискует взглянуть на него, прослеживает за взглядом и изъявляет своё собственное негодование. — Вор! — Мы уже это проходили. — Голос Зуко раздражён. Знакомое шипение дыма разгоняет по Сокке адреналин в самых разных направлениях. — Это и есть твоя подружка? — тянет новый голос, женский и позабавленный. — Теперь я понимаю, почему ты преследуешь её. Она для тебя слишком хороша. — Она не моя… — Сокка улавливает в голосе Зуко сердитый взгляд, румянец на лице. И не знает, как отнестись к тому, что он так явственно может представить себе всё это, лишь исходя из интонации. — Как угодно, — отвечает женщина, и чудовище наконец-то пятится, давая Зуко пространство добраться до Катары. Теперь Сокке открывается лучший обзор, и Зуко выглядит… точно таким же. Доспехи согласно правилам, идеальный фениксовый хвост, тело практически вибрирует от напряжения, челюсть стиснута. Сокка изучает его лицо на признаки чего-то, какого-нибудь сигнала, объяснения что происходит, твоё письмо у меня в кармане. Однако Зуко категорически избегает его взгляда, сосредоточившись на Катаре. — Где Аватар? — Мы разделились. — Голос Катары слишком запыхавшийся, чтобы считать его спокойным, но Сокка всё равно слышит в нём неповиновение. — Мы понятия не имеем, где он. — Я уже слышал это раньше, — кисло замечает Зуко. Взгляд опускается к Сокке и сразу же отводится. — Что ты сделал с моим братом? — В голосе Катары появляется свирепость. — Ничего. Через час яд выветрится. — Зуко звучит оборонительно и колко, но взгляд снова скользит вниз, впивается в Сокку, словно не может отвернуться с такой интенсивностью в глазах, которую при любых других обстоятельствах Сокка поддержал бы. И ему вдруг резко становится известно о своём колотящемся сердце и ватных конечностях, о том, что он не может оторвать взгляд от Зуко, даже если бы захотел. Духи, он так безнадёжно хочет, чтобы принц был где угодно, но не здесь. Сокка не знает, недовольный или умоляющий у него взгляд, но это не имеет значения, потому что Зуко до сих пор отказывается встречаться с ним. Козёл. Сокка нахмурился бы, если бы мог. А чего он ожидал? Что наследный принц Зуко догонит его, спрыгнет с гигантского устрашающего создания и… что? Улыбнётся ему? Снова обхватит ладонью его запястье? Зуко вдруг наклоняется к нему, заставляя дыхание Сокки сбиться, а Катару броситься в поле его зрения. Под режущим движением её руки из бурдюка выплывает вода, но Зуко уже реагирует, плавно устремившись прямо под её удар, чтобы уклониться от атаки и развернуться, оказавшись за её спиной. От твёрдого толчка — чёрт, он даже не применяет магию огня — она спотыкается, теряя равновесие. Существо взмахивает своим языком, и Зуко с Соккой наблюдают за тем, как Катара падает на землю. Мгновение Зуко взирает на её распростёртую фигуру, после чего разворачивается к Сокке и наконец-то встречается с его разъярённым взглядом. На секунду хмурость принца даёт трещину, намёк на сомнение и беспокойство прорывается через неё, когда он приседает на корточки. Тянется к груди Сокки, медлит, почти коснувшись его. Так близко, что можно почувствовать жар его ладони через тунику. Взгляд Зуко поднимается к его глазам — мгновение нерешительности. Затем он цепляется пальцами за край выглядывающей из-за туники бумаги настолько аккуратно, что едва сдвигает одежду Сокки, когда вытаскивает карту. Ту, что ведёт к отцу и флоту. Ту, что Аанг всю ночь держал близко к коже. К чёрту всё. Сокка не знает, что выражают его глаза, но Зуко, по всей видимости, разглядывает в них своего рода доказательство даже с его застывшими чертами лица. Сокка мысленно проклинает время, когда они сидели в той камере и больше не на что было смотреть, кроме как друг на друга. Сердито глазеет на него, когда Зуко раскаянно морщится и поднимается на ноги. — Можно использовать это? — спрашивает Зуко, повернувшись к нему спиной. Язык тела снова закрыт. Это ранит сильнее, чем должно. Чем больше у него было времени свыкнуться с мыслью, что Зуко и его друг одно целое, тем меньше Сокка был способен разделять свою реакцию на них. Его друг всегда был на одной волне с ним, всегда открывался ему. Хотя он знает, что не должен чувствовать её, но боль становится ещё чётче, ведь сейчас Зуко закрылся от него. Сокка пытается сосредоточиться на Катаре. Он испытывает облегчение, заслышав её яростные звуки, которые были бы ругательствами, если бы она могла говорить. Она лежит спиной к нему, что далеко от идеала, но при падении она не ушиблась, насколько он может судить. — Поехали, — говорит женщина, после того как существо обнюхало бумагу. — Прыщик взял след. Сокка улавливает облегчение в контролируемом выдохе Зуко. Закрывает глаза, чувствуя короткое головокружение от того, как эмоции кружатся между двумя сторонами Зуко. В некоторой степени было бы легче, если бы Зуко просто выбрал быть наследным принцем или неловким магом огня. Но Сокка знает, что это несправедливо. Зуко и тот и другой, всегда был таким. Не его вина — по крайней мере, не полностью, — что Сокка на войне с одной его стороной и впутался в другую, а основательно влечёт его к обеим. Шаги Зуко отдаляются. Сокка выжидает звука, как он запрыгивает в седло, грохота уходящего преследовать Аватара чудовища. Может, они смогут проследить за существом и вернуться к своему другу. Хочется надеяться, что Аанг уже далеко. Что его запах собьётся полётом на Аппе. Что Сокка с Катарой будут в порядке, обездвижено пролежав на этой дороге следующий час. — Что такое, племянник? Сокка внутренне вздрагивает от обеспокоенного тона Айро. Даже понимая, что он генерал Айро, ему трудно воспринимать добродушного старика, научившего его играть в пай-шо, как врага. Но он враг, как бы хорошо ни относился к тебе. Зуко писал достаточно, чтобы у Сокки развилось понимание того, что при исполнении служебных обязанностей в Народе Огня личные чувства мало что значат. — Мы не можем вот так оставить их здесь, — с тугой неохотой ворчит Зуко. Глаза Сокки распахиваются, сердце замирает в груди. — Тогда поживее, Прыщик готов отправляться, — заводится женщина. Сокка напрягается и углядывает лишь носки изношенных ботинок Народа Огня, приближающихся к Катаре, а затем знакомые руки — вот так потрясение, что его руки знакомы — без особых усилий подхватывают её вялое тело. Катара снова испускает свирепые звуки, когда Зуко располагает её на своих руках. Происходящего Сокка не видит, но слышит раздражённые слова Зуко: — О, прошу, не обольщайся. Ботинки удаляются, и Сокка прислушивается к звуку, как Катару размещают в седле. Когда шаги Зуко направляются к нему, Сокка не знает, следует ли ему испытывать страх, предвкушение или что-то совершенно другое. Ботинки останавливаются прямо перед его глазами, заполняя обзор потёртой чёрной кожей. — Твой черёд, — бормочет Зуко более хриплым в сравнении с обычным голосом, поэтому Сокка с трудом понимает его слова. Тот приседает в поле его зрения — выражение лица закрытое, но глаза пылают, когда он коротко подглядывает на него из-под ресниц. Его прикосновение решительное и бесстрастное, когда он с лёгкостью поднимает Сокку и перекидывает через плечо — оно впивается в бедро, и Сокка крякает. Зуко непринуждённо обхватывает рукой его бёдра, чтобы удержать на месте — голая рука обжигает через ткань штанов. Быть закинутым на плечо, подобно мешку риса, должно быть ужасно, немужественно и унизительно, но на самом деле это абсурдно привлекательно в самых худших проявлениях. Как же Сокка рад, что его тело парализовано. Однозначно несправедливо то, что он не ощущает свои конечности и не способен двигать ими, но зато всецело чувствует всё остальное. Сокка думает, что может почувствовать источаемый Зуко жар даже через преграду одежды и доспехов. Он безвольно опрокинут на твёрдые линии его спины — и Сокку мгновенно отбрасывает к той лестнице у выхода, когда Зуко закрывал собой его тело. Только в этот раз по-другому. Лучше. Ощущение перекатывающихся под бронёй мышц Зуко, давление пальцев на бедро — Сокка не может отрицать, что от этого его пульс не ускоряется. Он уже смирился с тем, что эти ощущения появятся в его снах, что он будет проживать этот постыдный момент снова и снова, полностью находясь во власти Зуко и с гудящим в крови «о да, да, да». — Не волнуйся, — шепчет Зуко настолько низко, что Сокка едва слышит сквозь однообразное бряцание его доспехов. — Яд ширшу парализует, но исчезнет без каких-либо последствий. Ладонь на его бедре чуть крепче сжимается в убеждении. Сокка лишь способен выдавить тяжёлый выдох, чтобы высказать своё мнение, но Зуко, кажется, прекрасно понимает суть и тихо невесело фыркает, что у любого другого человека расценивалось бы как смешок. Сокка хочет ненавидеть эту ласковую заботу и понимание от противника так, как ему следует. Его словно обухом по голове ударяет, и он изо всех сил старается держаться. Зуко писал, что не хочет быть для него притворством, но чем ещё всё это было, если не им? Сокка вновь вздыхает, мягче. Он больше не понимает правил. Как у них должно всё получится, кем они приходятся друг другу, кто они друг для друга. Было проще, когда Зуко был просто надменным безжалостным принцем Народа Огня с плохой причёской. Впрочем, Сокка тоже не тот человек, которым был раньше. Он не вправе злиться на Зуко за перемены, особенно если сам стал очень деятельным участником в изменении их отношений. Зуко предупреждающе стискивает его ногу, после чего стряхивает с плеча его тело. На мгновение Сокку прижимают к груди — Духи, он умрёт, — а потом передают Айро и затаскивают в седло. Сокка обнаруживает себя распластанным на спине Катары, Зуко запросто запрыгивает сзади него. Принц быстро проверяет, что брат и сестра Племени Воды надёжно размещены, и подаёт сигнал отправляться. Желудок Сокки переворачивается, стоит чудовищу — ширшу — стремительно прийти в движение, и он радуется, что их с Катарой незамедлительно не вышвырнуло отсюда. Когда ему вновь удаётся открыть глаза, он замечает сидящего по другую сторону Зуко, выглядящего решительным, напряжённым и целиком сосредоточенным на том, что разворачивается перед ним. Серьёзно? Из всех мест ты выбрал сесть здесь? Сокка только вздыхает. Конечно же, Зуко посадит себя на то единственное место на всём седле, куда Сокка не сможет избегать смотреть, не закрывая глаз. Конечно же, он выберет именно это место, чтобы каждый раз, когда Сокка будет проверять Катару, он увидит и его, взглянет на линию челюсти, неровную кожу шрама или как развивается этот дурацкий хвост от скачков существа. Вид Зуко и Катары вместе, неподвижных и не сражающихся друг с другом, более чем слегка нереален. Его достаточно, чтобы закружилась голова, но Сокка всё равно держит глаза открытыми. Больше ему нечем заниматься, кроме как смотреть и планировать, пока они несутся всё ближе и ближе к Аангу. Он способен делать и то и другое.***
У Аанга плохое представление о том, чтобы держаться подальше от битвы, преследующей его к монастырю, и Сокка обожает его за это. Он даже испытывает облегчение при виде Аанга, когда этот тупой потрясающий идиот вступает в битву ещё до того, как понимает, что Сокка с Катарой здесь. Думая, что он совсем один, за исключением Аппы и Момо, и при этом пытаясь защитить сестёр. Сокка никогда не оставит Аанга одного снова. К схватке присоединяется рёв чрезмерно больших животных — Аппа действительно громадный, осознаёт Сокка, когда не может сдвинуться с пути — и крики сестёр. Ширшу бесцеремонно отбрасывает их с Катарой — он падает на брусчатку, и с ударом из него вырывается дыхание. И это не очень хорошо. Понемногу конечности Сокки начинают возвращаться под контроль, но даже когда ему удаётся плюхнуться на спину и вздёрнуть голову, ему точно не хочется оказаться посреди двора в разгар боя. Наездники ширшу выбираются из седла, Зуко спрыгивает рядом с Соккой, стоит чудовищу ринуться к столкновению с Аппой. Сокка следит за тем, как Зуко хищно преследует Аанга, петляя. Затем он опускает взгляд, ловит взгляд Сокки, медлит. Сокка слышит, как сёстры стараются оттащить Катару из двора, но не видит ничего вокруг Зуко. Он смотрит, как тот мечется между фокусированием внимания и слежением за двумя пожилыми женщинами, пытающимися отодвинуть четырнадцатилетнюю девочку с дороги. — Чёрт. Сокка фыркает на его подведение итога. Зуко опускает на него взгляд, поднимает к Аангу. Вздыхает. — Давай, — ворчит он, наклоняясь, и это так знакомо, что грудь Сокки сдавливает вокруг мешанины злости, раздражения и нежности. Сокка оказывается закинут на плечо, тёплая рука снова окольцовывает его бёдра. Ему хватает возвращающейся чувствительности слегка повернуть голову и решить использовать этот диапазон движения, чтобы прижаться щекой к изгибу поясницы Зуко. Духи, он грёбаный идиот. Это нелепо, глупо и тупо, и Сокка знает, что запомнит это навсегда. — Как ты там? — спрашивает Зуко, неуловимо сжимая пальцы на его бедре. — Просто. Прекрасно. — Невнятные слова по-прежнему ощущаются так, словно он настойчиво выдавливает их через неподатливые губы, но в его ответе сарказм различим отчётливо и ясно. — Хорошо, — серьёзно отвечает Зуко, и Сокка закатывает глаза — что-то подозрительно похожее на смех заседает в горле. А потом он видит трепетание синей ленты у него на поясе и возвращается в реальность. — Не. Должен. Был. Забирать. Ожерелье, — цедит Сокка, вдруг жалея, что потратил силы, чтобы крепче прижаться к Зуко. — Я не крал его. — Чётко слышно защитную хмурость Зуко, балансирующую на грани предположительного сомнения. Желудок Сокки кувыркается, когда Зуко снимает его с плеча, бережно придерживает тело и аккуратно прислоняет его к внешней стене. — Не. Суть. — Сокка недовольно смотрит на него, и Зуко избегает его взгляда. Его руки быстрые и лёгкие, когда он убеждается, что Сокка не ударится головой о стену и ничего не передавит из того, что ещё не может самостоятельно передвинуть. — Оно. Мамино. — Ох. — Лицо Зуко вытягивается, даёт слабину от осознания и моментального сожаления. — Я не знал… — Он замолкает, зависнув рукой над грудью Сокки, и хмурится, словно туника оскорбила его. Сокка наблюдает за выражением его лица, изучает, пока что-то горячее распаляется внутри него под сосредоточенным вниманием Зуко. Крушение камней вырывает их обоих из момента, и Зуко разворачивается оглядеть сражение, всё ещё на присядках и с вытянутой к нему рукой. Сокка видит его неопределённость, замечает прокрадывающееся обратно в тело вибрирующее напряжение. Улавливает точное мгновение, когда тот выбирает Аватара и бросается в схватку. У двух сестёр наконец-то получается дотащить Катару к нему и расположить её у стены с заметно меньшей тактичностью, чем у Зуко. Когда они убегают, Катара переворачивается, наполовину заваливаясь сверху Сокки. Он как может приподнимает плечо, чтобы уложить её голову в более удобное положение. — Это. Нелепо, — рычит Катара, и Сокка уверен, что её глаза прожигают смертельными лучами любого, кто в этот момент находится в поле её зрения. — И. Не. Говори, — соглашается Сокка. Слова выходят легче теперь, когда он заставляет мышцы двигаться. Он начинает специально напрягаться и понимать, какими мышцами может управлять: шевелит стопами и расслабляет голень, подёргивает пальцами одной руки. — Терпеть. Не могу. Быть. Такой. Беспомощной. Сокка вздыхает, дёргаясь в крошечном кивке, который она точно почувствует. Он ненавидит не иметь возможности помочь Аангу, оградить, защитить или в целом разговаривать. И ненавидит то, что ему не полностью всё это не нравится из-за того, как Зуко держал его, из-за того момента заботы и взаимосвязи, которые он получил в середине этого совершенно дерьмового дня. — Отстойно, — произносит он. Сейчас, когда Аанг подвержен риску вне поля видимости и слышатся только взрывы и возгласы, беспомощность ощущается намного опаснее — настолько, что перекрывает глубокую признательность Сокки. Ему не остаётся ничего, кроме как прислушиваться к битве и думать о стыде, желании, ценностях и сможет ли он когда-нибудь распутать свои чувства. Если даже в первую очередь захочет. Гвалт боя становится ближе, и они оба вздрагивают, когда облачённое в доспехи тело обрушивается на брусчатку перед ними. — Хотя бы можем. Видеть. Всё это, — говорит Катара с мрачным удовольствием. Зуко перекатывается на ноги, только чтобы его незамедлительно сбило ещё одной воздушной волной. Сокка сочувственно морщится, грудь сдавливает до тех пор, пока Зуко не вскакивает на ноги и резко воспламеняет пятки. Сокка желает победы Аангу и болеет за него, но также хочет, чтобы Зуко перестал страдать. Сердце замирает от того, как тот отмахивается от удара за ударом. Духи, Сокка страстно желает вмешаться каким-либо образом, выбежать и найти идеально подходящие слова, чтобы прекратить это, чтобы оба его друга перестали вредить друг другу. Катара бормочет что-то свирепое — Зуко чудом уклоняется от очередной атаки. Сокка вздыхает. Возможно, даже хорошо, что он до сих пор по большей части парализован. Если бы он мог двигаться, то не стал бы просто смотреть и сделал бы что-то — и кто знает, что было бы тогда. От всех этих наблюдение он всё сильнее начинает испытывать тревогу, всё больше путается. Лицо Зуко искажено решимостью, тело изящно, сильно и резко двигается при выбросах огня — он приземляется на крышу, увёртываясь от контрударов. Сокка мог бы смотреть на него вечность, если бы по другую сторону абсолютного внимания Зуко не был Аанг. Ему интересно, как Зуко может удерживать внутри себя эту ярость вместе с нерешительной заботой к нему. Изменится ли когда-нибудь баланс в пользу Сокки? Подумает ли Зуко сперва о нём, а не об Аватаре? Или он хочет больше, чем принц Народа Огня способен дать? Так или иначе, до сих пор Зуко удавалось, хоть и с трудом, проводить границу между собой и принцем, но Сокка знаёт, что во многом это было везением, которое уберегло их от потребности предстать перед этим. Если бы у него только было больше времени. Развить их дружбу, отдёрнуть острую защитную оболочку, в которой прячется Зуко, по-настоящему хорошо узнать друг друга… «Необязательно всё усложнять», — напоминает он себе, когда ширшу вдруг впадает в панику и невидяще вертится, после того как ему в морду плеснули духов. Если Сокка захочет — и Зуко тоже, — тогда они смогут разобраться и найдут способ осуществить задуманное. Нужно лишь, чтобы оба хотели сделать прыжок. Чтобы верили, что другой поймает. Однако видя Зуко сейчас, каждым миллиметром выглядящего как наследный принц, пускай доспехи потёрты, волосы выбиваются из фениксового хвоста, а сам он как тряпичная кукла валится из-за ширшу в кучу, Сокка задумывается, сможет ли Зуко признать вне писем, что на самом деле тоже хочет того, что есть между ними.***
Враги повержены, сёстры появляются с нюхательными солями — такими едкими, что Сокка уверен, они смогут воскресить и мёртвого. Они торопливо справляются с его парализацией и Катары, а потом, стоит им привыкнуть снова контролировать свои тела, снова прячутся. И не предлагают то же помилование Зуко или женщине, замечает Сокка. Айро не нуждается в помощи: почему-то он не оказывается парализован и дружелюбно переговаривается с сёстрами, будто и не был участником команды, пытавшейся уничтожить монастырь. Сёстры по непонятным причинам беседуют с ним, словно да, они согласны, генерала тут не было. Сокка остаётся там, где может присматривать за Катарой с Аангом, раз за разом непроизвольно выискивая на них любые признаки ранений — толком и поверить не может, что им каким-то образом удалось пережить очередную битву относительно невредимыми. Ещё он стоит на том месте, откуда может поглядывать на их противников. Не так уж доверяет им, чтобы оставлять валяться на земле, даже если уязвимость неподвижных конечностей Зуко заставляет его сдерживать порыв сходить проверить его. Сокка знает — парализация временная. Просто он так привык к оживлённому из-за неизменного напряжения Зуко, что ему не нравится видеть его лежащим на повреждённом плече. Духи, Сокку тут же поражает осознание, что ему известно о незримых деталях по поводу тела Зуко. Ещё больше его поражает, как сильно он всё ещё хочет знать больше. Поэтому Сокка стоит в одиночестве посреди двора, где ему открывается самая широкая видимость. Где он может сделать вид, что, пока следит за всеми, будет способен защитить, если понадобится. А ещё он стоит в одиночестве посреди двора, чтобы провести неизбежный разговор в сравнительном уединении. — Сокка, — слышится возле него тягостный голос Аанга. Оранжевая одежда немного потрёпана, но в остальном уцелевшая после битвы. Маг воздуха прослеживает за его взглядом, перемещающимся между успокаивающей Аппу Катарой и разговаривающим с не реагирующим племянником генералом Айро. Сокка прикусывает щеку — даже сквозь парализацию Зуко удаётся источать: «Заткнись, оставь меня в покое, прекрати сейчас же». — Прости меня, — выпаливает Сокка, поворачиваясь так, чтобы взглянуть на Аанга и всё равно видеть других краем глаза. Впервые ему не хочется увиливать от взгляда Аанга. — Мне не следовало говорить тебе столько всего. Нам не нужно было оставлять тебя. Я вспылил и не должен был. Это было… несправедливо по отношению к тебе. Ты… не ошибался. — Спасибо, — тихо проговаривает Аанг с серьёзным взглядом. — Но и ты прости меня. Я мог бы сказать то, что сказал, иначе. Раньше я говорил тебе, что не мне делиться этой тайной, и я правда это имел в виду. Но, Сокка? Тебе правда надо рассказать Катаре. Сокка морщится, смотрит в сторону своей сестры и обратно на Аанга. — Знаю, я не… я уже решил. Только… не выяснил, как именно. Аанг изучает его и на мгновение выглядит гораздо старше своих двенадцати лет. — Тайны вроде этой могут гноиться. Сокка хмыкает, раздумывая над тем, как ничтожные затруднения прогнивают, мелочь игнорируется, пока не требует внимания. — Знаю, — глухо повторяет он. — Я знаю, что должен что-то сказать. Просто… не знаю что. Я много думаю над этим, но всё, что приходит на ум… — Он делает глубокий вдох, взгляд скользит в сторону Зуко. — Я не… Я не хочу, чтобы… — Он останавливает себя, пробует снова: — Я хочу… слишком многого. — Я не говорю тебе прекратить, отказаться от всего этого или притвориться, что его никогда не случалось. Это хорошо, потому что Сокка не знает, смог бы он сделать это на данном этапе. И вот это малость пугает. — Но, Сокка, ты лжёшь уже несколько месяцев. Он закрывает глаза от правдивых слов Аанга, так болезненно изложенных между ними. Его шёпот звучит как раскаяние: — Я знаю. Голос Аанга мягкий, настоятельный: — Ты не такой, Сокка. — Не такой, — соглашается Сокка. — Не должен быть таким. Но боится, что уже начал быть таким, что ступил на путь, меняющий основную часть него самого. Если только у него не получится перестать принимать решения из страха перед тем, что подумают другие, если узнают. — Может, ты не захочешь слышать это, — после долгого молчания заговаривает Аанг, беспокойно пожёвывая губу, но тем не менее продолжая: — И, может, ты уже сам разобрался с этим. Но меня тревожит, что, не знаю, что он показывает тебе лишь то, что ты хочешь видеть. — Не могу сказать, что в последнее время это происходило. — Улыбка Сокки лишена веселья. — Может и нет. — Аанг пожимает плечами. — Но ты всё равно смотришь на него после всего. Жест, указывающий на разрушенный монастырь. Сокка замирает в потрясённом шоке, что Аанг так явно демонстрирует своё знание. Показывает, что уже знал. Аанг упоминал, что они с Зуко разговаривали. По-видимому, о многом. Сокка должен обеспокоиться, но может только ощутить приток дрожи — тошнотворное облегчение, что Аанг способен сказать что-то такое: он знает и всё ещё обеспокоенно ждёт ответа. — Он…. Со мной он кажется таким человечным, — в итоге говорит Сокка. — Словно на самом деле он не хочет быть тем человеком, которым является для всего мира. И, возможно, если у нас только получится заставить его понять… — Не всегда можно превратить людей в тех, какими ты хочешь их видеть, — предостерегает Аанг, нахмурив брови. — Они такие, какие есть. — Люди меняются. — Люди могут хотеть измениться. — Аанг выдерживает паузу, убеждаясь, что Сокка понимает смысл. — Я не хочу, чтобы тебе было больно, если окажется, что он не является или не может стать тем, каким ты хочешь его видеть. — Я просто хочу, чтобы он был самим собой, — тихо говорит Сокка. — Всего лишь… тем, какой он есть под всеми ожиданиями. — О таком нелегко просить, — печально произносит Аанг, и Сокке хватает мгновения понять, под сколькими ожиданиями живёт сам Аанг. Ожиданиями мира: Аватар уже попытался, и ему не удалось. — Нет, — небрежно соглашается Сокка, притягивая Аанга в короткое объятие. — Но если тебе этого хочется, тогда возможно всё. Особенно когда рядом такие друзья, как мы с Катарой.***
Аппа всё ещё оправляется от яда ширшу, поэтому они пока не могут выдвигаться, хотя уже собраны, воссоединены и готовы. Но, Духи, чем дольше Сокка наблюдает за своими людьми, тем более неуютно он себя чувствует, будто его разрывает между чересчур многими разными желаниями, нуждами и обязанностями. Он даже не способен заставить себя расставить приоритеты, ведь все его желания в настоящее время пребывают в своего рода конфликте друг с другом. Честно говоря, для Сокки это состояние не особенно в новинку. Просто обычно оно не сразу бросается в глаза. В дальней части двора Айро откуда-то умудряется раздобыть чашку чая, и Сокка различает лютое недовольство Зуко в очертаниях постепенно откликающегося тела. Это вызывает у него слабую улыбку, а затем он оглядывается на Аппу и осматривает разгром вокруг них. Кажется, разруха и борьба следуют за Зуко по пятам, и Сокке вдруг чрезвычайно хочется уйти отсюда. Найти место, где он сможет дышать и думать без волнения о том, что объект его мыслей подскочит и нападёт. Сокка направляется искать одну из сестёр. У них должна остаться нюхательная соль для Аппы. Или для Зуко. Тому или другому, чтобы один из них смог уйти. Его не заботит, кто конкретно.***
Во дворе повисает негласное и тревожное затишье, когда все начинают окончательно приходить в себя — сёстры выбрали подход «почему бы не дать двоим» с целью как можно скорее вывести всех из монастыря. Аанг шепчет поощрения Аппе, ещё не поднявшемуся на лапы, пока Катара с Соккой дважды перепроверяют пристёгнутые сумки и готовятся отправляться. Именно запнувшийся голос Аанга заставляет Сокку оторваться от третьей проверки их маршрута на карте. На секунду кажется, что ему померещилось, но потом Катара позади него резко втягивает в себя воздух, так что нет, это происходит на самом деле. Зуко натянуто и осторожно идёт прямо к ним до сих пор шаткой походкой, но с каждым шагом выглядит нерушимее. Сокка пялится на него, гадая, к чему всё это приведёт, и мысленно молясь, чтобы целеустремлённость Зуко не вынудила их вырубить его и уйти без больших огненных шаров. Но нет, принц Народа Огня останавливается ровно на полпути между двумя сторонами и стоит там со стиснутыми кулаками, один. Каждая линия его позы кричит о неудобстве и неловкости. Он хмурится на них, долгое мгновение удерживает взгляд Сокки, после чего решительно опускает глаза на ноги. А… ну что ж, ладно. Наверное, они делают это, здесь, пока все на них смотрят. Сейчас. Не отрывая от него взгляда, Сокка спускается по боку Аппы и настороженно, но целенаправленно подходит, потому что не может исключать вероятность оказаться в плену третий раз за неделю. Сокка стряхивает с себя шерсть Аппы, и Зуко поднимает взгляд — золотые глаза тут же встречаются с его. И так не должно быть, но от этого Сокка чувствует себя более уверенно, изучая взгляд Зуко и впитывая этот неожиданный, но знакомый приток розового на его неповреждённой щеке. Сокка слышит обеспокоенный зов Катары сзади, но только машет рукой в ответ. Создаётся впечатление, словно в этот момент балансирует нечто значительное, чтобы Катара прерывала это. Он останавливается перед Зуко. Духи, они могут сократить расстояние одним или двумя шагами. Они даже не были так рядом, когда Зуко развернулся спиной, чтобы после болезни он мог помыться. От осознания близости покалывает кожу. Он сомневается, что ему показалось, как Зуко задержал дыхание, а после выдохнул менее спокойно, чем до этого. Они смотрят друг на друга, и, Духи, что они здесь делают? Чего Зуко хочет добиться? Из всего этого? — Вот, — в конце концов говорит Зуко, и в горле Сокки застревает истеричный смешок, когда он выставляет кулак со свободно развевающейся синей лентой. — Я не знал, что оно твоей мамы. Я не должен был оставлять его у себя. — …Спасибо, — отвечает Сокка, взгляд падает на ленту, сжатые пальцы Зуко — костяшки снова разбиты, — линию его руки и вверх к хмурящемуся лицу из-за того, что он не сдвинулся забрать ожерелье. Сокка думает, не чудится ли ему тень от синяка на виске Зуко или же это сажа или грязь. Размышляет, повернёт ли этот момент в правильном направлении. Сокка облизывает губы и осмеливается. — Зуко. Взгляд Зуко перескакивает к его глазам, хмурость укрепляется в незамедлительном защитном смятении. — Что? — Ты попросил назвать твоё имя. — Голос Сокки увереннее, раз уж он решил, хоть сердце и колотится в горле. Длительное время Зуко непонимающе смотрит на него. Затем его лицо полностью бледнеет, шрам кажется жёстче. Глаза закрываются, словно он не может одновременно смотреть на него и переваривать его слова. Сокка заволновался бы, что он отключился, если бы его тело не было совершенно обездвижено неверием — осанка идеальная, он почти сотрясается от сдерживаемого напряжения. И, Духи, когда его глаза снова приоткрываются, они полыхают, зрачки расширены — это глубокая трещина в образе наследного принца Зуко. И от неё у Сокки перехватывает дух. — Скоро напишешь? — Да, — хрипит Сокка и прочищает горло. — Напишу. Он мешкает, но поскольку сейчас они говорят искренне… — Я… Я думал… Я беспокоился, что ты воспользовался письмами. Или следил за Соколиком… — Кем? — Зуко возвращается к смятению. — Кто такой… Ох. — Он моргает, глаза расширяются от шокированного понимания. — Нет, никогда. Я бы ни за что не поступил так. С тобой. Никогда с тобой. Сбивчивые слова разжигают что-то светлое внутри Сокки, и ему приходится прикусить щеку, чтобы подавить улыбку и не показать её всему двору. — И его зовут Гао. — Нет, Соколик. У Сокки чуть ли голова не кружится. Он знает, что не должен так сильно цепляться за такие мелочи, но Зуко немедленно отмёл его предположения, как будто ему никогда даже в голову не приходило использовать письма для чего-то ещё, помимо чтения. Благодаря этому столько кружащихся за прошедшие дни тревог Сокки поутихло. Отпуская их, он чувствует себя легкомысленно. Зуко смотрит на него, и Сокка понимает, что теперь не возражает быть предметом его созерцания, ведь ему больше не нужно сдерживаться. Призрачная застенчивая улыбка изгибает уголок губ Зуко, когда он вновь протягивает ожерелье и на этот раз раскрывает ладонь, а не стискивает её. Сокка подходит забрать его и делает это намеренно неспешно. Глаза Зуко вспыхивают, пальцы невесомо пробегаются по ладони Сокки, прежде чем он роняет руку. Отступая назад, Зуко возвращает лицу беспристрастность — или беспристрастность по его мнению, скорее сдержанную хмурость. Однако его глаза сверкают, пока он в конечном итоге резко не отворачивается и уходит к своей стороне двора — осанка твёрдая и правильная, а наследный принц вновь идеален. Сокка прослеживает за его уходом и медленно загибает пальцы над покалывающим теплом его прикосновения. Духи, ему правда нравится разговаривать с этим глупым идиотом. Зуко из камеры и писем может оказаться не тем же Зуко в других местах, но Сокка видит, как он выглядывает. Подобного рода моменты показывают, что он здесь, даже под доспехами. Когда он возвращается на Аппу, Катара представляет себя клубок ярости. — Сокка, какого хре… — Вот, — прерывает её Сокка, раскрывая ладонь и показывая ожерелье. Синяя лента развивается на ветру. — Он вернул. — Мило с его стороны. — Голос Аанга сдержанно удивлённый. — Он изначально не должен был оставлять его у себя, — огрызается Катара, но аккуратно забирает ожерелье, и Сокка непроизвольно смотрит на всё глазами, полными надежды. Зуко может измениться и изменится, если только поймёт. Вот доказательство, что ему требуется лишь осмыслить всё. Аппа взмывает в небо, и Сокка уже принимается мысленно составлять письмо. Он не смотрит на удаляющуюся под ними землю, как обычно — на этот раз он глядит на Катару и улыбается тому, как она держит в ладонях мамино ожерелье с неодобрительным взглядом, но ласковыми пальцами. «Сначала скажу ей, — решает он. — И уже потом напишу Зуко. Чтобы больше не было никаких тайн». Сокка переводит взгляд на облака, продумывая всё, что хочет сказать, и мечтая о том, что желает услышать в ответ.