***
Сокка обводит взглядом общегородской маскарад, и ему приходится признать, что часть плана с переодеванием может в самом деле сработать. Они с лёгкостью сумели раздобыть маски, чтобы скрыть лица и выразительные татуировки Аанга, а в портовом городке их одежда Племени Воды не так примечательна, как была бы везде. В такой весёлой толпе даже оранжевая рубаха Аанга сойдёт за буйный коричневый Царства Земли. Сокка поражён всеобщей жизнерадостности. Несмотря на то, что половина людей носит на вид пугающе злобные маски, массовый энтузиазм заразителен. — Потрясающе! — говорит Аанг, слышимо улыбаясь под своей маской. — Как думаете, где артисты? — Кого волнует, где артисты, — обрывает Сокка. — Мне обещали еду. — Сокка, ты только что поел, — отвечает Катара, взмахивая рукой, раз уж он не может видеть её закатывание глаз. — Да, и я всё ещё растущий организм, Катара. Меня надо кормить. — О, неужели? А я-то думала, что ты уже мужественный мужчина. Аанг, предатель, хихикает за её плечом. — Мужчине тоже нужно есть, — фыркает Сокка. От аромата жаренного мяса и специй рот наполняется слюной. — Но мы не можем пропустить фокусника, — беспокоится Аанг, и Сокка мужественно игнорирует то, что «фокусник» и «мастер магии огня» — не одно и то же. — Ну а я не могу смотреть за представлением фокусника на голодный желудок. — Тогда сходи накорми себя. — Катара качает головой. В раздражённом голосе слышится улыбка. — Мы пойдём смотреть представление. Сокка медлит. — Нам не стоит разделяться. — Да не переживай, — успокаивает Аанг. — Если не найдёшь нас в толпе, встретимся у главной арки, когда закончится представление! — И сколько оно будет длиться? — Сокка хмурится, стараясь оставаться серьёзным. Но запах жаренного теста… — Долго, надеюсь! Сокка вздыхает. — Не будете лезть в неприятности? На этот раз Катара слышимо закатывает глаза. — Мы позаботимся о себе на магическом представлении и без тебя. — Знаменитые последние слова, — бормочет Сокка, но Аанг с Катарой уже уходят. А ведь они пытаются больше обмениваться навыками… Он может для разнообразия позволить Катаре управиться с их троицей. К тому же, ларьки с едой пахнут восхитительно, а возможность побыть немного одному… В толпе нет особой уединённости, но за маской, окружённый незнакомцами, Сокка чувствует, как неизменно бдительная перед Катарой и Аангом часть него чуть расслабляется. Сокка торопливо проводит разведку торговцев еды. Он понятия не имеет, чем являются любые закуски, но мужчина под вывеской «Огненные хлопья! Свежие! Горячие!» бешено раздаёт заказы, что выглядит многообещающе. Сокка прыгает в очередь, встаёт на носки и наклоняется, чтобы разглядеть, с чем уходят люди, и понять, чего хочет сам. Пока очередь продвигается вперёд, Сокка перестаёт высматривать еду в руках людей и принимается оглядывать саму толпу. Здесь больше Царства Земли и Народа Огня, чем ему первоначально показалось на спине Аппы: зелёные наряды ярко выделяются под насыщенными красными и золотыми гирляндами и лентами. Вид стольких объединённых национальных цветов режет глаза сильнее, чем Сокка предполагал. Но выглядит… здорово. Может, он как-то сможет сослаться на этот фестиваль, когда наконец выяснит, что сказать Катаре… — Тебе чего? Грубый вопрос отрывает Сокку от разглядывания, и он осознаёт, что добрался до начала очереди, не имея представляя, что хочет заказать. Повар выжидающе смотрит. — Э-э… самое лучшее? Смягчённое ворчание, а после ему в лицо суют дымящуюся пачку. Другая ладонь торговца протянута за платой. Сокка хлопает по карманам, нащупывая монеты, которые точно где-то есть у него, он специально прихватил их с собой, перед тем как они покинули Аппу. Но в какой же карман он их засунул, о Духи, он задерживает очередь, сколько вообще стоит… — Вот. Сокка замирает. Взгляд прикован к огненным хлопьям прямо перед его носом, дыхание перехватывает в горле. Он знает этот голос. Узнал бы его, произнёсший именно эту фразу, где угодно. Но как? Как он мог оказаться здесь? Рука в нарукавниках появляется в поле зрения и оставляет медную монету на стойке торговца. Сокка так и стоит, поэтому слишком уж знакомая рука забирает пачку огненных хлопьев. Он следит за рукой взглядом и спотыкается, слепо следуя за ней из очереди. — Зуко? — выдавливает он. Поверить не может. Но даже с грозной синей маской Сокка узнаёт формы тела Зуко, тугой хвост, линии доспехов и то, как едва сдерживаемо он ведёт себя. Сокка узнал бы его везде. — Сокка. — Голос Зуко низкий, осторожный, и Сокке становится интересно, неужто так и ощущается сердечный приступ? — Что ты здесь делаешь? — Покупаю еду, — тупо отвечает Сокка, неспособный думать из-за шума мозга, скандирующего: «Здесь, он здесь, здесь, здесь…» — Значит, ты один? Зуко дёргается, словно хочет осмотреться, и этого хватает, чтобы наконец-то возобновить работу мозга. Очевидно, Сокка не один. Зуко только видел, как несколько дней назад он уходил с Аангом и Катарой, а сам Сокка достаточно писал, чтобы дать понять, что они не разделяются. Поэтому вопрос означает, что… может, именно это нужно Зуко? Найти предлог, чтобы они смогли быть друг для друга не притворством? Так же, как в монастыре Зуко игнорировал происходящее между ними. Признать ситуацию или друг друга, но не их обоих. Пока нет, по крайней мере. Это Сокке подходит. С этим он справится. — …Ага, — после длительного молчания отвечает Сокка, затягивая волчий хвост, чтобы что-нибудь сделать своими руками. — Всего лишь я. Покупаю еду. Для, ах, себя. И только. Зуко кивает — выражение лица скрыто за маской, но язык тела открыт настолько, что Сокка облегчённо выдыхает и мысленно похлопывает себя по спине за то, что справился с очередным странным зависанием из-за Народа Огня. — А ты? — запоздало спрашивает Сокка, подхватывая нить разговора, когда Зуко просто осматривает землю. — На фестиваль пришёл? — Нет, — фыркает Зуко, скрестив руки. — Мы тоже пополняем запасы. В это время мужчины всегда получают увольнительную. Дядя не мог пустить всё на самотёк, так что… Сокка рад, что на нём сейчас маска, потому что вполне уверен, что улыбка на его лице по-дурацки счастливая. Зуко здесь не из-за Аватара. Впервые вне писем они с Соккой могут поговорить и просто… побыть двумя людьми, живущими своими жизнями, а не двумя людьми на противоположных сторонах войны. Однако снова повисает тишина, и радость Сокки начинает смешиваться с опасением. Легко думать, что они с Зуко могут ненадолго побыть обычными людьми. Но прошло уже два года с тех пор, как Сокка проводил время с кем-то приблизительно его возраста, не считая Катары. И, чёрт, Джета, из всех людей. А Зуко живёт на корабле. Смотря на него, пока тот разглядывает землю, Сокка не до конца уверен, что кто-то из них имеет понятие, как вести себя нормально в такой ситуации. В конце концов Зуко нарушает тишину, глубоко вдыхая и на одном выдохе бормоча: — Тебе нужно скоро вернуться? Сокка гулко сглатывает, во рту сухо. — Нет. Потом — да. Но пока нет. Он как минимум надеется. Судя по всему, здесь будет много представлений. Зуко кивает, по-прежнему не сводя взгляда с грязи. Пальцы теребят пачку огненных хлопьев, которая до сих пор в его руках. — Хочешь… — Да. — …Я ещё даже не закончил вопрос. Сокка издаёт смешок на отчасти оскорблённый тон Зуко. От нервов кружится голова. — Всё равно да. — Он мешкает, затем аккуратно хватает край пачки огненных хлопьев. Пальцы Зуко замирают. — Покажешь мне тут всё? Это мой первый фестиваль Огня. Кивок Зуко неспешный, скуповатый, словно он испытывает идею, чтобы узнать, не станет ли она для них препятствием. — Да. — Отлично, — усмехается Сокки, вытягивая указательный палец, чтобы коснуться ладони Зуко. — Откуда начнём? — Ах. Оттуда? — наугад указывает Зуко, и Сокка шире улыбается, слыша румянец, пускай не видит его. — Вперёд. Сокке всё равно, куда они пойдут. Прямо сейчас его интересует лишь то, сколько ещё Зуко будет цепляться за другую сторону пачки огненных хлопьев — они словно держатся за руки.***
Молчание между ними, пока они проходят через толпу, неуверенное, нерешительное, прерываемое урывками слов и вновь возобновляющееся — оба пытаются найти почву для беседы в условиях всего того, что они не могут затрагивать, сохраняя при этом своё притворство. Сестра Сокки побуждает пробный обмен ответами, сестра Зуко сразу же рубит тему на корню. Сокка не описывает их путешествия с какими-то особенностями, Зуко в равной степени не желает разглашать подробности. Зуко делится своим мнением о Джао, а Сокка в целом воздерживается высказываться о военных офицерах Народа Огня. Тема пай-шо кажется безопасной, но Зуко ненавидит её. Сокка мало что знает о магии, чтобы оценить редчайшие свитки, на которые Зуко указывает в витрине мимолётного магазина, но необдуманно подмечает, что Аангу понравилось бы, и Зуко издаёт звук умирающего животного. Но всё же в груди Сокки в ускоренном темпе порхает счастливый воробушек-попугай. Им необязательно в самом начале делать всё идеально. Они просто прощупывают, как быть Соккой и Зуко, без Аватаров, Народа Огня и других оков обязанностей и ожиданий. Просто ведут себя обычно. Два подростка, наслаждающиеся фестивалем. Вместе. Это приятно. Пугающе, но приятно.***
Как и следовало ожидать, их наконец-то сближает именно еда. Сокка возится с пустой пачкой огненных хлопьев, выискивая взглядом ларьки с едой за ними, чтобы хоть на что-нибудь смотреть. Они с Зуко останавливаются на перекрёстке в ожидании, пока разойдётся толпа, чтобы они смогли продолжить их… прогулку. Сокка и подумать не мог, что будет так чётко осознавать чьё-то присутствие и даже не сможет говорить. Но всё же вот он здесь, переполненный всякими глупостями и отчаянно пытающийся не сказать их вслух, заставляющий себя не пялиться, чтобы Зуко не ушёл в себя ещё больше под воздействием смущения. — Ты до сих пор голоден? — Вопрос наполовину обвиняющий. Сокка виновато вздрагивает, поворачивая голову обратно к Зуко, словно не оставлял его без внимания. — Огненные хлопья были отменными! — Ты до сих пор голоден, — понимает Зуко, становясь сбоку от него и быстро изучая ряд ларьков с едой. — Всегда, — с неловким смешком признаёт Сокка, потирая заднюю часть шеи. Зуко смотрит на него, тело понемногу меняется с судорожной робости на определённое намерение. — Что ты хочешь съесть? Сокка пожимает плечами. — Что вкусного? Я не особо знаком с большинством еды. Зуко долго смотрит на него, затем вдруг приходит в движение: хватает запястье Сокки и погружается в толпу — внезапный переход из стояния к стремительной ходьбе вынуждает людей поторопиться расчистить перед ним дорогу. Ого, удобно. Пальцы Зуко тёплые и твёрдые, пока он тянет Сокку за собой в поразительно быстром темпе. По всей видимости, Зуко вошёл в режим миссии, ставя цель в задачу накормить Сокку, и этого стоило ожидать. Сокка способен лишь пытаться не отставать, сбиваясь с дыхания, в то время как его тащат за собой. Он одновременно позабавлен и взволнован внезапной настойчивостью Зуко. — Хочешь чего-то традиционного или более здешнего? — запрашивает Зуко, замерев после того, как осмотрел варианты. — Я не знаю, что это значит, — терпеливо отвечает Сокка, улыбаясь на хмурость, которую может увидеть в напряжённых плечах Зуко. — Ладно, — говорит Зуко, делает глубокий вдох и снова тянет его за собой, кивая, словно принимает новую часть миссии. — Ладно. Вот такояки, это по сути… Сокка быстро путается в деталях — Зуко ходит от ларька к ларьку, разъясняя вкусы и компоненты, традиционные методы приготовления, стандарты Народа Огня или колоний, общее мнение достоинств и недостатков каждого блюда. Зуко сразу же подчёркивает всё, что не содержит мяса или что выглядит ниже его стандартов, но всё равно выглядит решительно настроенным изложить честную оценку каждому варианту, даже вегетарианскому. — Итак, — говорит Зуко, когда они снова доходят до конца. От болтовни голос хриплее обычного. Сокка подавляет дрожь. — Чего ты хочешь? Сокка беспомощно смеётся: мозг полон столькими деталями и фактами о приготовлении еды, приправлении и презентации. Зуко в замешательстве склоняет голову, но пальцы по-прежнему тёплые на его запястье. Он ждёт решения Сокки и не отстраняется, когда тот разворачивается к толпе и утягивает Зуко за собой к своему выбору — хотя гораздо больше изворачиваясь. Сокка быстро понимает, что не так эффективно несётся без роста Зуко, доспехов и общей ауры бешеного недовольства. Сокка останавливается на жареном тесте, фаршированном какой-то пикантной начинкой — оно оказывается тем, что он чуял, когда оставил Катару с Аангом. Зуко выбирает шампур с клёцками в различных соусах, и когда он протягивает его дать попробовать Сокке — действие кажется особенным, значимым. Сокка наклоняется откусить, не отрывая глаз от Зуко, и взамен молча предлагает ему своё. На языке вспыхивают пряность, острота и дым.***
— Что ищешь? — Экипаж. — Избегаешь их? Зуко хмыкает, не отрицая, и под маской губы Сокки изгибаются.***
Впоследствии Зуко утягивает его посмотреть представления. Сокка лихорадочно высматривает Аанга с Катарой, надеясь, что они где-то в другом месте и не лезут в неприятности. Вряд ли они узнают Зуко в маске так же, как и он, хотя волосы и доспехи выдают его. Но они с Зуко стоят достаточно близко, чтобы любой, кто посмотрит на них, тут же понял, что они вместе, друг с другом, знакомы. Сокка хочет, чтобы это не прекращалось. Сквозь шум толпы прорывает неожиданный гул барабанов, и Сокка нервно оглядывается, когда все резко замолкают. Стук барабанов становится громче, быстрее, потом стихает. Громче, быстрее, стихает. Сокка хочет спросить о том, что происходит, но тишина чересчур тихая, барабаны слишком громкие, а Зуко весь во внимании — грудь двигается и замирает в такт прокатывающемуся в воздухе ритму. Стук барабанов возрастает, сердцебиение Сокки ускоряется, пока он едва может отличить его от вибрации в груди. Предвкушение толпы развивается в такт со стуком, прокрадывается под его кожу и заставляет адреналин ликовать от непонятного нетерпения. Затем под грохот барабанов вдруг трубит рог, и в воздухе вдоль всего периметра струится пламя — огонь растекается от края площади к сцене. — Вот же… — Сокка сдерживает сдавленный возглас и пригибается к земле, когда воздух превращается в огонь. Толпа ревёт во всю глотку: замаскированные маги огня начинают спрыгивать со стен — кулаки подняты, в руках мечи, они выгибаются и кувыркаются, вокруг разворачиваются полосы огня. Сокка поворачивается найти путь к отступлению, чем-нибудь прикрыться, где его сестра и… Мягкое касание к тыльной стороне ладони заставляет его поспешно развернуться к Зуко. Сердце колотится в горле при виде его спокойствия. Голова Зуко пытливо наклонена, и Сокка глубоко вдыхает, принуждая себя убрать руку от кинжала. Потому что дёрганный и реагирующий Зуко сейчас не реагирует. Ведь… это вовсе не нападение, понимает Сокка. Не захлопывающаяся ловушка. Всего лишь представление. — Всё хорошо? — спрашивает Зуко, придвигаясь ближе, чтобы расслышать сквозь грохот барабанов, гудение рога и крики толпы. Локоть сталкивается с локтем Сокки. — Ага, — сглатывает Сокка, выдавливая дрогнувшую улыбку в голос и пытаясь избавиться от напряжения. — Инстинкт. Из-за магии огня. Застала меня врасплох. Зуко задумчиво молчит, потом изрекает: — Ты не делал этого раньше. На корабле. Опасная территория. — Там не было огня. Зуко мычит, опуская взгляд на перебирающие пальцы, и Сокка видит в его теле хмурость. — Всё иначе, если это огонь, — пытается объяснить Сокка. — Он словно может… выйти из-под контроля? Как ты и говорил в своём письме — огонь ненасытен. Зуко вскидывает на него глаза, долгий момент удерживает взгляд, и Сокка внезапно думает обо всём остальном, что тот говорил в своих письмах. О понимании, давлении и высвобождении. Интересно, они оба вспомнили тот момент на корабле, когда Сокка спросил, а Зуко ответил… — Он может быть другим, — хриплым голосом произносит Зуко. — Да? — Сокка почти не узнаёт звук собственного голоса. — Каким? — Например… — Зуко подбирает слова, на шее виднеется румянец. — Жаром. Теплом. У него есть… ритм. Сокка отчаянно хочет зайти дальше и практически уверен, что после такого вступления Зуко хочет того же. Но они в толпе, а Сокку до сих пор потряхивает от адреналина. Они не в том месте, где могут чем-нибудь заняться. А ещё он вроде как не может удержаться, поэтому в итоге говорит: — …Стирка? Зуко поражённо вздрагивает и шепчет: — Заткнись. Но язык его тела непринуждённый, и Сокка знает, что сделал правильный выбор, развеяв напряжение. Зуко слабо сталкивается с его плечом своим и поворачивается обратно к сцене, но остаётся рядом. И Сокке это тоже нравится. — Я бы не позволил чему-нибудь случиться с тобой, — спустя долгое мгновение выдаёт Зуко. — Просто, знаешь, если бы что-нибудь произошло. Воробей-попугай в груди Сокки делает сальто. — Правда? — Он убирает из голоса одышку. — Ты так уверен, что сможешь сразить их? Зуко фыркает. — Я плох, но не настолько. — Он не кажется огорчённым, хотя руки скрещены на груди. Оценивающая пауза. — Их контроль дыхания хорош, но не совпадает с приёмами. Они теряют энергию, — поясняет он, когда Сокка растерянно пожимает плечами. — Слишком поздно поворачивают запястья, поэтому… Сокка постепенно расслабляется под звук текущего комментария по поводу магии огня на сцене. Зуко весьма придирчив к артистам. Но после достаточных замечаний о технике Сокка наконец расслабляется — видимо, подсознание убеждено, что Зуко смог бы защитить его от какого-то вышедшего из-под управления огненного шара, раз уж прежде всего это не он метает их в него. Отступив от края паники, Сокка даже начинает улавливать происходящее на сцене в научном смысле. Физическое мастерство впечатляет — даже если Зуко так не считает, — и Сокка замечает сходства тренировок с оружием, о которых говорил Зуко несколько недель назад. Важность стоек, подсчёт времени и равновесие. В результате Сокка настолько втягивается, что ахает и охает вместе с толпой, пока особенно впечатлённый звук не заставляет Зуко презрительно усмехнуться. — Это не более чем дешёвый трюк, — раздражённо говорит он. — Выглядит внушительно, как по мне, — пожимает плечами Сокка, улыбаясь на его колкость. — Как они переворачиваются и взмахивают ногами — и всё это в воздухе? — Эти приёмы требуют точности, — нехотя признаёт Зуко. — Но не проявляют никакой силы. — Сила — всё, что имеет значение? Сокка думает, что его перенесение тепла такой же трюк, как этот. Думает о настоянии Зуко, что он плохой маг, тогда как сам явно знает достаточно, чтобы быть лучше этих профессиональных артистов. О типах имеющейся у принца, пусть изгнанного, силы. — Людей волнует только она, — говорит Зуко так горько и глухо, что Сокка понимает: не стоило ему затрагивать эту тему. И всё же он не может полностью умолкнуть. — В случае с бумерангом изящество важнее силы, — пытается он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на оборонительного и напряжённого, но вслушивающегося Зуко. — Можно бросить его так сильно, как только захочешь, но если не знать, как обхитрить бросок, тогда ни за что не добиться желаемого, и бумеранг не вернётся. — Техника всегда важна, — признаёт Зуко, слегка хмыкая на посредственное исполнение техники перед ними. — Хорошая техника чаще всего превосходит грубую силу, — соглашается Сокка. Зуко мычит и затихает, а затем вдруг косится на Сокку. — Не самый тонкий намёк. — Тонкость — не моя сильная сторона, — усмехается Сокка. — Только планы, мясо и сарказм? — Сам же знаешь, — смеётся Сокка, довольный, что Зуко запомнил. Как будто он сам не запомнил всё, что Зуко писал ему в ответ.***
— Ох. — М? — Так вот почему на корабле ты так взбесился из-за отсутствия планов. — Э-э. — Ведь я эксперт по планам. А не потому что тебе нравятся планы. — Я… учусь? — Твоё учение включает продумывание наперёд больше, чем на тридцать минут? — …Иногда? — Значит, тогда никаких планов. Но все эти правила? — Они предсказуемы. Знаешь, чего ожидать. — От планов тоже знаешь, чего ожидать. — Только если всё идёт согласно задумке. — Ты имеешь в виду хороший план. — …Обычно я начинаю с него. Просто всё никогда не… — Идёт по плану? — Заткнись. — …А случаем не ты причина, почему не удаётся действовать по нему? Вздох. — Зуко, ты придерживаешься собственных планов? — Всё происходит само, ясно? Люди просто… и как я могу… перестань смеяться! Смотри представление. Смеяться он не перестаёт.***
Под взрыв аплодисментов толпы маги огня заканчивают шоу, и Сокка должен признать: финал с чёткими дугами пламени между артистами был зрелищный. Кланяясь и сбрасывая маски, чтобы показать широкие улыбки, маги покидают сцену и исчезают в толпе. Удары барабанов продолжаются, переходя от громыхания к постукиванию дождя. Сокка поворачивается к Зуко, вопросительно склонив голову. — Танец с платками, — объясняет Зуко и указывает подбородком на сцену как раз вовремя, чтобы Сокка увидел, как целые метры прозрачной ткани всех оттенков красного, жёлтого и оранжевого поднимаются из толпы, разворачиваются и зависают в воздухе, невесомые. Затем танцоры бегут к сцене, оставляя за собой разноцветный след. — Похоже на начало выступления магов огня, — завороженно комментирует Сокка. Замаскированные танцоры опытно и чётко бросают платки в воздух, с поворотом запястья ткань раскатывается, парит и опадает. Зуко согласно кивает. — В давние времена артисты исполняли и то и другое. Этот танец в стиле Ма’интан, а те маги были привержены стандартам Кальдеры. Ничего удивительного, что они не проводят оба выступления. — Стой, есть разные стили магии огня? Зуко жмёт плечами. — Народ Огня состоит из островов, многие люди живут при разных правителях. Все они используют магию огня по-своему. — Значит, техника, о которой ты только что говорил, раньше не использовалась? Так те ребята неумелые или просто применяют другой стиль в сравнении с тобой? — Нет, — фыркает Зуко. — Стандарты Кальдеры распространены. Их приёмы просто были неправильными. Но вся магия проходит через этапы. Как и оружие, понимаешь? Определённые навыки получаются и теряются, отдельные стили набирают популярность, а потом их затмевают новые. Сокка жуёт губу, размышляя о нации островов, разделённых на разные племена. Он откладывает эти раздумья на потом, вместе с любыми мыслями о разногласиях в такой стране. — Люди в Народе Огня больше не занимаются этим? — Танцами с платками? Их до сих пор предостаточно, — задумывается Зуко. — Но раньше в них включался огонь. Видишь движения? Сокка одаривает его скептическим взглядом, но всё же сосредотачивается на танцорах: платки вьются и парят в воздухе, вокруг мерцают золотые цвета — он смутно различает узнаваемый наклон рук, расположение ног. — Почему больше не задействуют огонь? — медленно интересуется он, пытаясь представить ленты пламени вместо полос ткани. — Теперь это не считается за… достойное стремление. Для мага огня. — А красиво, — шепчет Сокка. Зуко пожимает плечами. — Некоторые старые семьи всё ещё практикуют этот танец, и не так пресно, а в более ритуальном стиле. И мудрецы Огня, разумеется, являются частью освоения этого аспекта. Но в основном на войне нет времени для чего-то красивого. Сокка хмурится. Звучит как мантра. — Ты правда так считаешь? Что за последнее столетие не было красоты? Зуко мешкает, бросает на него взгляд и отводит. — Война не оставляет времени на многое другое. Сокка мычит, воображая румянец, который несомненно покрывает кожу Зуко под маской, и слышит колебания, словно один из барабанов поддерживает ритм для толпы. — Ты можешь увидеть его, — вдруг говорит Зуко. — На западном побережье Царства Земли. Ближе к колониям, но за пределами. Огненный танец. — Почему там? — любопытствует Сокка, мысленно воспроизводя их карту и маршрут, вспоминая, где заканчиваются колонии так далеко на севере. — Гм, не все маги огня из Народа Огня. — На невыразительное пожатие плеч Зуко чешет заднюю часть шеи и неловко переступает. — Бывает люди пересекают границу. И… в портовых городах на побережье много борделей. — О. Вот как. Сокка однозначно знал о борделях. В теории. Просто никогда особо не думал о них. А Зуко?.. — Вне колоний ты остаёшься с любыми указаниями, которые сможешь получить. И в таких условиях, как правило, не то же… соблюдение стандартных путей ведения дел. — О, — повторяет Сокка. Мозг обрабатывает информацию о магах огня за границей Народа Огня и переключается на то, какую разновидность нетрадиционной магии кому-то приходится учить, чтобы применять её… в таких условиях. — М-м. — Основное внимание обычно уделяется тому, чтобы не сжечь всё вокруг себя, — спешит уточнить Зуко, и Сокка испытывает облегчение и наряду разочарование. — И они всё равно должны уметь выполнять… как ты это назвал? Огненный танец? Зуко смещается, словно подбирает слова. — Некоторые более давние традиции, которые уже не практикуются, всё ещё могут существовать. Да и в портовом борделе гораздо больше свободы для красоты, — говорит он, и Сокка чувствует на себе румянец, снова задумываясь, сколько личного опыта у Зуко должно иметься. — Раньше в колониях было так же, — добавляет Зуко, потирая шею и начиная бессвязно бормотать: — Когда они впервые обосновались. Менее традиционно. Но больше нет. Поэтому найти сложнее. — Это из-за чистокровности? — …Да, в основном, — признаёт Зуко, вдруг полностью сосредоточившись на танцорах. Сокка размышляет, а затем, гадая, не затрагивает ли грань чего-то, о чём осведомлён лишь наполовину, говорит: — Удивлён, что Народ Огня не пытается сделать больше в… сам понимаешь. — По-твоему, сейчас они не прилагают достаточно усилий? Сокка озадаченно моргает от мрачного оттенка в его голосе. Зуко бросает на него хлёсткий взгляд, плечи напряжены. Ох. Война… — В прежние времена они выжигали из человека всю скверну, — беспристрастным и отстранённым голосом произносит Зуко. — Поэтому всегда есть над чем работать. — Он смотрит на застывшего в ужасе Сокку. — Извини, я… извини. Читал много старинных свитков… — Дорогая привычка, — слабо говорит Сокка, интересуясь, как разговор от стилей танцев с платками перешёл к сжиганию людей заживо в целях очищения. Задумываясь об ожоге Зуко. — Э-э, пожалуй. Вполне возможно. Да. — Пауза. — Переключимся на что-то другое? — Да, — поспешно отвечает Сокка, желая покинуть открытую площадь и найти предлог для передвижения из-за внезапно возникшего расстояния между ними, хотя Зуко переступил всего на несколько сантиметров. — Отличная идея. Давай просто… пойдём.***
Патриотизм и пафос Народа Огня в порту Царства Земли немного тревожат. Зуко не видит в этом ничего необычного, пока они плетутся с площади и возвращаются в общую толпу. Сокка раздумывает: настроение этого городка вызвано фестивалем или же порт всегда так фанатичен из-за Народа Огня? Он хочет спросить Зуко, но не полностью уверен, что тот поймёт вопрос.***
Они прекращают скитаться, когда замечают маленькую публику и движутся к ней, присоединяясь к кукольному театру для детей. Каким-то образом он даже хуже разговор о поджоге людей. — Так… это какая-то бредовая пропаганда, — говорит Сокка, скрестив руки. Кукла Созина поражает очередного убийцу мага воздуха в блистательной вспышке цветного войлока, дети среди зрителей восхищённо кричат. — Что? Сокка разворачивается в неверии посмотреть на Зуко. — Мы смотрим кукольный театр для детей, в котором рассказывают о великом Созине, защитившем мир от злобной армии убийц Народа Воздуха. — …Да. — Зуко звучит растерянным. — Мы смотрим это. — И… тебе кажется это нормальным? — Ну, это не самый лучший кукольный театр. Диалоги построены довольно плохо, однако мастерство… — Нет, дело не в… нет. Я не про качество производства. — Сокка не обращает внимания на то, как поразительно подавленно говорит Зуко на этот счёт. — Разве тебе не кажется, что плохо внушать детям подобное? Он слышит хмурость в голосе Зуко. — Это не внушение только потому, что тебе не нравится смысл. — Да брось, Зуко. — Не понимаю, о чём ты. — Его слова жёсткие, но Сокка игнорирует их, слишком взволнованный, чтобы отступить. — Серьёзно? Убийцы Народа Воздуха? Ты вообще видел Аанга? Сокка захлопывает рот слишком поздно — Зуко вздрагивает, издавая звук, словно его только что ударили под дых. И так же поздно Сокка вспоминает, что это сейчас они притворяются, а в реальном мире Зуко — наследный принц из Народа Огня. Духи, этот спектакль о его прадеде. Оболочка их притворства вдруг кажется опасно тонкой, настолько хрупкой, что может треснуть от одного слова. — Прости, — шепчет Сокка, со вздохом пробегаясь пальцами по волосам. — Я не хотел… — Он замолкает, но Зуко кивает, придвигаясь чуть ближе — и, может, это его собственное извинение. Может, у них всё по-прежнему хорошо и они могут вернуться к притворству. Однако Сокке всё равно неспокойно: спектакль завершается вознесением Созина на спине дракона к свету Агни. Он не в силах перестать вспоминать слова тёти Ву. Не может остановить размышления о том, каково это — вырасти в логове драконов, которым нет дела до того, что поджигать.***
Следующее место выбирает Сокка. Солнце начинает клониться к горизонту, и благодаря отвлечению на представленные магазины он возвращается к чувству, словно они просто Сокка и Зуко. Он знает, что скоро придётся уйти, что стоит направиться к месту встречи и отрепетировать извинения Аангу с Катарой. Он просто не совсем готов оставлять этот момент и возвратиться к нормальной жизни. Зуко кажется смущённым его энергией хождения по магазинам, но потакает всем его желаниям, за что Сокка признателен, учитывая выслушанные им сегодня обширные высказывания о еде Народа Огня, приёмах магии огня, культурных традициях и в итоге кукольном театре, поскольку Зуко не смог удержаться от комментария и о нём. Меньшее, что тот может сделать — поделиться знаниями о магазинах Народа Огня. Зуко стойко объясняет предлагаемые товары, тщательно игнорируя факт, что Сокка знаком с вещами вроде «мешки», «ремни» и «резьба», в угоду предоставить как можно больше информации о полезности, культурной значимости, качестве, цене. Сокке любопытно, как человек может знать столько всего. — Знать о региональной торговле важно. — Зуко пожимает плечами и возвращается к пояснению тонкостей росписи шёлкового веера. Сокка лишь соглашается и делает вид, что понимает.***
Сокка резко обращает внимание, повернув голову к Зуко. — Эта резная работа стоит пять медных монет? — Зуко кивает. — Сколько мешков риса можно купить за такую цену? Зуко медлит. Пальцы подёргиваются, как будто он подсчитывает. — Половину мешка. Сокка усмехается. Наконец-то он знает обменный курс монет и риса.***
— …и вообще не стоит рассматривать это ремесло, — говорит Зуко, хмуро глядя на выставленную глиняную посуду. — Оно довольно примитивное. Лак даже едва заметен. — Эй! — восклицает торговец, выдёргивая вазу из рук Сокки. — Держи своё мнение при себе, сопляк. — Зуко, — шипит Сокка, пихая его локтем в рёбра, — нельзя в лицо оскорблять людей. — Я и не оскорблял. — Зуко хмурится. — Давал достоверную оценку его керамике. — Которую он едва продавал! Будь потише, хорошо? — Ладно. Слышно, как Зуко закатывает глаза, и Сокка жалеет, что не может этого видеть, пока тот не наклоняется продолжить свою критику хриплым шёпотом ему в ухо, вытесняя абсолютно все мысли из головы.***
Это была ошибка. Сокка должен был позволить ему оскорблять всех торговцев на этом рынке. Теперь каждый кусочек информации сопровождался тёплым дыханием на ухо и затылок или мягкой рукой на талии, притягивающей его в зону слышимости. Зуко продолжает вторгаться в его пространство и отмечать товары, а Сокка едва ли может сконцентрироваться на предметах перед собой из-за этого. Дыхание поверхностное, сердце стучит так громко, что он практически не слышит слов Зуко, а ответы постепенно становятся менее слаженными. Сокке интересно, не специально ли он. Чувствует ли Зуко то же самое? Удерживая зрительный контакт, Сокка тянется через него к чему-то — чему угодно — на следующем прилавке. Глаза Зуко вспыхивают, прикрываются, губы распахиваются, и Сокка думает: может и чувствует.***
— Этот фестиваль напоминает дом? — спрашивает Сокка, когда они достигают конца рынка, а их шаги замедляются. Небо пересекают ночные полосы, толпа движется либо домой, либо к городской площади на вечернее празднование. Аанг с Катарой ждут его, теряются в догадках где же он, но Сокка не в состоянии пока найти слова завершить всё это. — Определённо нет, — фыркает Зуко, критично осмотрев их окружение. — Правда? Красные и золотые цвета всюду, куда бы Сокка ни посмотрел. С наступившей тьмой зажигаются факелы и мангалы, аромат приправленного мяса и чили пасты наполняет воздух. От мерцающего пламени проходящие мимо маски кажутся оживлёнными, подвижными. Всё выглядит таким… в духе Народа Огня. — Тут много красного и золотого, — говорит Зуко, прочитав его мысли. — Но они — не Народ Огня. — Мгновение он размышляет со скрещенными руками. — Здесь всё на поверхностном уровне, но настрой совершенно иной. Одна позолота и никакой сути. — Это плохо? Для Зуко звучит однозначно плохо. Зуко косится на него. — Как бы ты себя почувствовал, если бы кто-то сказал, что устраивает фестиваль Племени Воды, потому что проводят конкурс по метанию бумеранга? — Не особо хорошо, — допускает Сокка, вспоминая посиделки с Бато и Катарой и ощущение, что он больше не вписывается в картину. Что всё немного неправильно. — Тогда в чём отличие? — На самом деле они не совсем далеки от истины, — вздыхает Зуко. — Просто этот фестиваль слишком… неконтролируемый. — А контроль с огнём немаловажен. — Сокка вспоминает, как по другую сторону камеры Зуко говорил о чистокровности, цели и намерении. Зуко согласно кивает. — Люди не понимают этой… диковины в Народе Огня. По крайней мере, не публично. Тебя не должны увидеть вышедшего из-под контроля. — А наедине? — спрашивает Сокка, чувствуя себя немного безрассудным — они всё ближе подбираются к моменту, когда придётся окончить это притворство, попрощаться и вновь стать теми, кто они есть. Зуко молча смотрит на него достаточно долго, чтобы Сокка начал думать, что перешёл черту и должен как-нибудь взять слова обратно. — Давай ещё пройдёмся, — в конце концов предлагает Зуко, берёт его за руку и тянет за собой. Сокка тупо кивает в его спину — слова застревают в горле от удивления, что Зуко держит его за руку, как само собой разумеющееся. Словно это пустяк… Нет, это не пустяк. Это нечто, что они оба делают. Сокка не особо следит за тем, куда его ведут, поглощённый ощущением их переплетённых пальцев, касанием кожи к коже. Остервенело пытается запечатлеть это чувство в сознании, лихорадочно соображая, стоит ли ему сжать чуть крепче, погладить большим пальцем ладонь Зуко или может… Зуко вдруг опускает руку, и Сокка проглатывает непроизвольное возражение и отрывается от созерцания их переплетённых рук как раз вовремя, чтобы осознать: Зуко больше не идёт. Сокка останавливается, стряхивает с себя оцепенение и отмечает, что они в переулке, а Зуко прожигает взглядом стену перед собой так, словно та лично оскорбила его честь. Тот разворачивается от входа переулка с низким рычанием, от которого по телу Сокки пробегается дрожь до самых кончиков пальцев, и замирает, заметив, что он стоит прямо за ним. Взгляд Зуко устремляется от Сокки к улице, тело напряжено от сдерживаемых движений. Замерший Сокка тоже не шевелится, хотя Зуко сейчас в его пространстве. Во рту пересыхает, сердце подпрыгивает к горлу, когда Зуко медленно тянется к нему, настолько неторопливо, что времени запротестовать уйма. Пальцы едва касаются его волос — Зуко развязывает узелок маски и открывает его лицо. Воздух прохладный и потрясающий на коже, привыкшей к ношению маски. Сокка ощущает лёгкий ветерок на лице и понимает, что его лицо впервые за весь день полностью обозримо. Стоя с открытым лицом, пока Зуко скрыт и лишь язык тела выдаёт его, он чувствует себя уязвимым и выставленным напоказ. И… не испытывает ненависти к этому чувству. Но ему всё равно нужно увидеть. — Ты тоже, — тихо говорит Сокка, облизывая губы в ожидании как поступит Зуко. Долгое мгновение тот не двигается, золотые глаза за щелями масками зафиксированы на нём. Он неспешно поднимает руку, раскрывает своё лицо и в кои-то веки не краснеет под взглядом Сокки. — До сих пор не верится, что ты здесь, — выдыхает Сокка, разглядывая углы его скул, сверкающий золотой глаз в прорывающемся через тьму свете факелов, линию челюсти, изгиб головы, края шрама. — В хорошем смысле? — Слова Зуко не менее тихие, взгляд скачет по нему, словно он не знает куда смотреть, откуда начинать. — Да, — улыбается Сокка. — Безусловно да. Зуко серьёзно кивает с нахмуренной бровью. Он смотрит за спину Сокки на фестиваль, продолжающийся за пределами их укромного закутка. Делает глубокий вдох, и Сокка напрягается в ожидании, что он предложит вернуться на праздник, или закругляться, или что им следует надеть маски прежде, чем их заметят. Но вместо этого Зуко приходит в движение: он вторгается в личное пространство, и Сокка удивлённо пятится, вспоминая тот пугающий момент на корабле, зашедший слишком далеко. Прямо как и тогда, Зуко надвигается на него до тех пор, пока ему больше не остаётся куда отступать. Только в этот раз он не метает в него сердитых взглядов и не шипит угрозы: Зуко обхватывает его запястья и вжимает спиной в кирпичную стену, и любой поражённый звук Сокки заглушается давлением его губ. Маски падают на землю. Сокка замирает и не может ничего сделать — только задаваться вопросом, в самом ли деле это происходит. Может, он в каком-то лихорадочном сне, вызванном острой едой. Может, он и не просыпался этим утром. Может, был болен всё это время. А потом он чувствует сомнения полностью застывшего Зуко, и ощущение отстраняющихся тёплых губ выдёргивает Сокку из шокового состояния. Сокка бросается вперёд, отчаянно желая удержать его рот на своём. Из него вырывается нуждающийся звук — пальцы Зуко машинально сильнее сдавливают запястья. Зуко облегчённо выдыхает в его губы, напирая, и Сокка с лёгкостью уступает, раскрывая рот. Прослеживает контур его нижней губы языком, вдыхая сбившееся дыхание Зуко и охая от чувственного соприкосновения его языка. Духи, он опьянён этим чувством, звуком их прерывистого дыхания, ощущением прижатого тела и руками Зуко на запястьях, расслабляющимися с каждым движением языка Сокки. Они отрываются, чтобы втянуть в лёгкие воздух. Голову кружит вид влажных после его поцелуев губ Зуко. Сокка не может устоять и кусает его рот, и Зуко стонет — удивлённый, отчаянный звук. Он наклоняется углубить поцелуй, отпускает его запястья, чтобы одной рукой обхватить лицо, а пальцами другой зарыться в волчий хвост. Духи, да, да, да. Вырвавшийся из Сокки звук недостойный, совершенно разоблачающий, и его это нисколько не волнует: Зуко запрокидывает его голову, терзая рот, и Сокка обхватывает руками его за шею. Язык Зуко горячий, с привкусом дыма и специй, разгоняющий по крови Сокки танцующие огненные всполохи — и это самое лучшее, что он когда-либо пробовал. Зуко подаётся вперёд, когда Сокка притягивает его ближе, желая прочувствовать больше жара на своей коже. Края доспехов неприятно впиваются, но Сокке плевать, он думает лишь о большем, хватаясь ладонями за плечи Зуко, бицепсы, вращая бёдрами в поиске трения. Однако Сокке не плевать, что Зуко замирает, стоит их нижним частям тел столкнуться, и со сдавленным хрипом разрывает поцелуй. С расстояния в несколько сантиметров они смотрят друг на друга, задыхающиеся, с широко раскрытыми глазами. Сокка впитывает в себя вид Зуко с распухшими губами, блестящими глазами и румянцем возбуждения на щеке. Он сжимает в кулаках ткань одежды Зуко, сопротивляясь потребности рывком притянуть мага огня ближе, пытаясь успокоиться и спросить о происходящем, утихомирить тело, чтобы они могли продолжить целоваться, потому что этого будет достаточно для Сокки — о большем он и не мечтал. С расширенными зрачками Зуко изучает его лицо и ловит взгляд. Его глаза сощуриваются в знакомой решимости, от которой пульс Сокки подскакивает, после чего он преднамеренно подбрасывает бёдра вперёд, отражая движение. Сокка ощущает его каждой клеткой тела. Он знает, что за ним наблюдают с завороженным выражением лица, и не пытается скрыть свою реакцию, преодолев этап смущения. Зуко двигается снова. Духи. Давление проходится по твёрдому члену Сокки, из него вылетает непристойный звук. Губы Зуко распахиваются в тихом выдохе, и Сокка не в силах оторвать взгляд, не в состоянии прекратить добиваться большего. Он подаётся вперёд и наконец прикусывает нижнюю губу Зуко так, как хотел с момента, когда днём ему предложили отведать своей еды. Зуко издаёт задушенный звук и шагает ближе, сокращая расстояние между ними — а потом они вновь целуются, жарко и страстно, и это лучше любых фантазий Сокки. Сокка мог бы с удовольствием делать это вечность, но по мере того, как движение губ Зуко и тяжесть его тела разгоняют по венам искры молний одну за другой, он жаждет большего. Дав себе волю, его желание стало неиссякаемым. Он гортанно скулит, пытаясь найти трение и скользя по доспехам, старается притиснуть Зуко ближе, неспособный прочувствовать очертания его тела. Зуко отстраняется со сбивчивым дыханием, сжимает руку в волосах Сокки, чтобы тот сразу же не уменьшил расстояние. Сокка стонет, задрав подбородок для ослабления натиска, и облизывает губы, пока взгляд Зуко спускается по линии его обнажённого горла. Сокка ощущает себя пойманной добычей. Приманкой в невидимой ловушке. Он хочет сопротивляться хватке Зуко. Хочет, чтобы его удерживали. Хочет увидеть, как Зуко восхитится его противостоянием. — Чего ты хочешь? — задыхается Зуко, осматривая его лицо. Рука скользит с челюсти по шее и опускается на грудь. — Больше, — выдыхает Сокка, пробегаясь пальцами по плечам Зуко, вниз по рукам, обратно вверх. — Больше чего? — спрашивает Зуко, почти умоляя. По его телу проходится дрожь. — Больше тебя, — буркает он, многозначительно потянув за пласт доспехов. Зуко мнётся, а после вжимается в него — губы горячие и жадные. Сокка вздыхает от ощущения, как по его груди проходятся руки, спускаются по бокам, вокруг талии, оставляя теплый след за собой. Зуко немного отодвигается, и руки Сокки проскальзывают между ними. Поцелуи становятся неряшливыми: одной рукой Зуко справляется с завязками на доспехах, а пальцы Сокки в основном мешают — он беспорядочно дёргает ремни и пряжки. Сокка с придыханием смеётся от их усилий, потому что это глупо, нелепо и чудесно, и Зуко отстраняется посмотреть на него так, словно впервые видит. А потом, Духи, да — Зуко развязывает какой-то узел, доспехи ослабляются, и Сокка наконец-то чувствует его на себе. Твёрдость Зуко вжимается ему в бедро, горячая и потрясающая, и колени Сокки слабеют от ощутимого доказательства, что Зуко хочет его так же сильно. Вскоре они находят жёсткий неприличный ритм, тяжело дыша друг другу в рот, дёргая за одежду, и это идеально, так идеально, только… — Можно прикоснуться к тебе? — спрашивает Сокка в его губы напряжённым задушенным голосом от закручивающихся в теле горячих искр. — Да, — низко и шатко говорит Зуко. — Да, да, да. Руки трясутся, когда Сокка тянется между ними, возится с ослабленными частями доспехов и добирается к одежде под ними. С такого ракурса он никак не может разобраться с креплением на штанах Зуко и вместо того, чтобы ослабить их, продолжает затягивать. Зуко пытается помочь, но благодаря этому руки Сокки освобождаются для других дел: пальцы оглаживают ткань и умышленно отвлекают от стараний. Зуко раздражённо рычит, и Сокка снова смеётся, звук вибрацией проходится по нему. В конечном итоге он отталкивает руки Зуко и сосредотачивается на узле штанов, распахивая их. Смех стихает до булькающего звука, когда он впервые смотрит на Зуко, и что-то опасное похожее на стон слетает с его губ. Духи. Чёрт возьми. Сокке не с чем было сравнивать, кроме себя самого, и он целиком сознавал, к чему всё идёт, но теперь, рассматривая, он абсолютно не способен пошевелиться. Вид и размер Зуко, меняющийся цвет кожи с загара, о котором Сокка даже не подозревал, на бледный и насыщенно розовый, чёткие линии мышц, уходящих к тёмным волоскам; остальное по-прежнему скрыто одеждой и тьмой — и всё это выглядит таким поразительно схожим, но другим. Не двигается Сокка долго: глаза широко раскрыты, руки зависли над бёдрами Зуко, мозг переполнен идеями откуда начинать. Но надобности слишком много думать об этом нет. Да что сложного-то… ха. Сокка постоянно делает это с собой, в конце концов. Обычно когда представляет себе как раз такую ситуацию. Сокка тянется к нему, оба выдыхают в наслаждении, когда его пальцы задевают эрекцию Зуко, а затем осторожно прослеживают длину. Знакомо и в то же время не совсем: толщина и тяжесть в его ладони отличаются, он узнаёт ощущение бархатной кожи над твёрдостью. Любопытство мгновенно пересиливает спешку, и Сокка двигает рукой в неторопливом мягком исследовании, увлечённый новым ощущением. Он наслаждается реальностью того, что трогает чей-то член, и свободной рукой пролезает под доспехи Зуко, обводя выступы подрагивающего пресса, отмечая различие между нежной кожей и тем, что в его другой руке. Он слабо сдавливает и испытывает до тех пор, пока Зуко не издаёт мучительный звук. — Дерьмо, прости-прости, — смеётся Сокка, краснея, испытывая вину и смущение по поводу того, что совсем утратил себя, впервые увидев кого-то — не кого-то, а Зуко — горячего, твёрдого и нуждающегося в нём. Он сжимает его член, из-за чего Зуко роняет голову на его плечо, вбиваясь бёдрами в кулак. — Покажи мне. Покажи, как тебе нравится. — …Ты уверен? — Пожалуйста. По телу Зуко пробегается дрожь. Раскрытым ртом он припадает к шее Сокки, слегка прихватывает кожу и чуть отодвигается, чтобы они оба могли видеть. Берёт руку Сокки и облизывает его ладонь, что не может быть даже близко таким сексуальным. Колени Сокки подгибаются от влаги на коже, от того, что Зуко всё это время следит за его реакцией. Потом он возвращает их руки к своему члену, направляя, показывая Сокке ритм, который ему нравится, подходящее давление и места, на которых нужно сосредоточиться. Это нереально, восхитительно и горячо, и Сокке никогда не забыть зрелище ладони Зуко поверх его, показывающей, как удовлетворять его. — Чёрт, — задыхается Сокка, не в силах оторвать взгляд. Грудь вздымается в такт Зуко. — Это так заводит. Духи, как хорошо. Да. Дыхание Зуко становится всё более сбивчивым, его ладонь наконец-то отпускает руку Сокки и упирается в стену, голова опущена, лицо напряжено — в его выдохах вспыхивают искры, освещая пространство между ними. От этого вида руку Сокки сводит, из-за чего бёдра Зуко дёргаются и появляется очередной сноп искр. Сокка наклоняется ближе, пытаясь поймать одну языком, вожделея эту часть Зуко и упиваясь пеленой желания и удивления в его глазах, тем, что способен сотворить это с ним. Зуко отворачивается, задыхаясь вне досягаемости и подавляя огонь. Сокка подаётся ближе и впивается зубами в его оголённую шею. — Сокка. — Жёсткая мольба, возможно, предупреждение. — Я… — Да, — шепчет Сокка, зализывая языком укус. Губы проходятся по горлу и шепчут в ухо: — Хорошо. Бёдра Зуко теряют ритм, звуки становятся задушенными и требовательными. Сокка усиливает хватку. — Давай. С последним отчаянным вздохом Зуко переступает черту: волна жара омывает кожу Сокки подобно физическому прикосновению, заставляя застонать одновременно с Зуко. У Сокки перехватывает дыхание — он видит, слышит и чувствует, как Зуко распадается на части в его ладони, в его руках, прижатый к его телу. По его телу пробегаются остатки дрожи, и Сокка прикусывает губу, медленно ослабляя хватку. Зуко безвольно наваливается на него. Между ними надолго повисает тишина, нарушаемая звуком их постепенно возвращающегося к норме дыхания. Зуко шумно выдыхает, и от горячего воздуха на шее Сокка скулит, за что позже ему будет стыдно. Но прямо сейчас этот звук вынуждает Зуко сдвинуться, поэтому плевать. Его ладони соскальзывают со стены, легко опускаются на бёдра Сокки — большие пальцы оглаживают выступы тазовых костей через одежду. — Ты всё ещё?.. — Да. — Хочешь?.. — Только если хочешь ты. — Да, — выдыхает Зуко. — Да, да, да. Его руки нащупывают пояс штанов Сокки — по телу сквозь расслабленность пробирается решимость. Сокка помог бы, если бы мог управлять своими конечностями, слишком уж увлечённый зрелищем Зуко, двигающегося с такой вялостью, которую прежде не доводилось видеть. Пока он такой расслабленный, ему хочет коснуться, попробовать на вкус, вжаться в Зуко, вцепиться в него обеими руками и не отпускать. Не задумываясь, Сокка сперва слизывает липкость с пальцев и, осознав сделанное, застывает. Лицо Зуко становится полностью пустым, тело цепенеет. — Агни милостивый, — шепчет Зуко с полыхающим взглядом, и Сокка не знает, переворачивается его желудок по этой причине или же от взрыва горьковатой солёности на языке. — Сделай так ещё раз. Слова разрываются между мольбой и приказом — Сокку не волнует, что именно: он вновь демонстративно скользит языком по своим пальцам, удерживая взгляд. Сердцебиение сбивается, когда он видит прошедший по телу Зуко трепет. — Чёрт, — стонет тот, а затем, одичавший, снова приходит в движение и набрасывается на одежду Сокки, такой сосредоточенный и настойчивый, что Сокка хватает ртом воздух. Его штаны распахиваются, и ладонь Зуко незамедлительно ныряет внутрь. Касание вмиг подводит к плотной искрящейся черте высвобождения, и Сокка облегчённо стонет, отстранённо понимая, что всё закончится постыдно быстро. Какое-то время Зуко просто держит его — давление без движения. Желая добиться трения, Сокка извивается и стонет от ощущения длинных пальцев Зуко, обхватывающих его член. Другая рука задирает тунику, обнажая взгляду грудь Сокки: пальцы настолько горячие, что Сокка задумывается, видны ли его прикосновения на коже. Эта мысль прошибает его точно молния, и Зуко, что бы он ни увидел на его лице, прикусывает губу, шатко выдыхает и наконец-то принимается обрабатывать член с тем целенаправленным вниманием, о котором Сокка только мечтал. Он уже трясётся от чувствительности, стараясь оттянуть разрядку, толкаясь бёдрами в руку Зуко. Ощущает взгляд на себе как прикосновение и едва выдерживает вид сосредоточенного лица Зуко, пока тело двигается в такт его собственному. В попытке продержаться дольше Сокка закрывает глаза — и это лишь усугубляет всё остальное. Хриплое дыхание, звук движущейся на нём руки Зуко, сами ощущения, обострившиеся без возможности увидеть скольжение большого пальца или изгиб запястья. Духи, Сокка тонет в этом, способный лишь отзываться на руки Зуко на своём теле. — Посмотри на меня, — требует Зуко, усиливая хватку и наращивая скорость. Сокка стонет, пытается подчиниться, но каждое поглаживание пронизывает его, и глаза продолжают наполовину закрываться, снова распахиваются, а от марева чувствительности голова заваливается вперёд. Зуко вдруг шипит: рука, задиравшая на груди тунику, отстраняется и хватается за его волосы — и Сокка почти кончает здесь и сейчас. Он издаёт гортанный звук, позволяя Зуко запрокинуть свою голову: глаза открываются, мир сужается до ощущения ладоней Зуко и золотого взора, наблюдающего за тем, как он разваливается на кусочки. Толчки Сокки делаются более энергичными, и он слепо цепляется за любую часть Зуко, на которую может упереться. Смутно понимает, что становится громче: стоны чередуются с «чёрт», «да» и «ещё». Зуко склоняется и закрывает его рот, поглощая весь шум, и горячий мазок его языка, привкус дыма, нажим при скольжении вверх, закручивание, натиск запутавшихся в волосах пальцев отправляют Сокку за край, трясущегося и напрягшегося между рук Зуко. После, опёршись весом на стену позади, Сокка чувствует себя легкомысленным, оглушённым и только наполовину верящим в реальность произошедшего. Когда он открывает глаза, Зуко смотрит на него: рука в волосах смягчается, нежнеет, как будто то, что Сокка глядит на него в ответ, послужило сигналом. Сокка не пытается скрыть беззаботную улыбку, поднимающуюся из самой груди. Лицо Зуко напряжённое и отчасти заинтересованное — на губах намёк на ответную улыбку. Сокка без раздумий подаётся вперёд, чтобы ощутить эту улыбку на своих губах, наслаждаясь тем, как Зуко выдыхает на него — их поцелуи неторопливые, опьянённые удовольствием. Вскоре Зуко отстраняется с неуверенным выражением лица и изучает Сокку. — Было… было нормально? Для тебя? — Да, — со смешком от преуменьшения отвечает Сокка. — Изумительно. Зуко открывает рот, медлит. Отводит взгляд, затем возвращает и в конце концов останавливает его на горле Сокки. — Ты не… В конце. Ты не смотрел. — Он вскидывает взгляд, снова опускает его вниз. В голос пробирается знакомое неловкое напряжение. — У тебя были закрыты глаза. — И что? Сокка хмурится, не понимая, к чему Зуко клонит. Не надо было этого говорить: Зуко вздрагивает так слабо, что можно было бы не заметить, если бы они не находились в объятиях друг друга. Смотрит влево со стиснутой челюстью, и Сокка в замешательстве таращится на него, пока до него внезапно не доходит: Зуко не смотрит влево, он отвернул сторону со шрамом. — О, нет-нет, — быстро говорит Сокка, торопливо выпрямляясь. — Нет, дело не в этом. Не из-за… Но плечи Зуко напряжены, жёсткость оседает на его чертах — и чёрт, чёрт возьми, Сокка не хочет терять этот момент, не хочет раскрывать руки и чувствовать, как Зуко отстраняется от них. Не думая о том, что делает, Сокка тянется к нему и обхватывает неповреждённую сторону лица. Зуко дёргается, замирает. Глаза широко раскрыты и насторожены — он заметно вынуждает себя оставаться неподвижным. Сокка мягко поворачивает его лицо и слегка проводит пальцем по гладкой коже щеки, намеренно акцентируя внимания на правом глазе, а затем полностью на прищуренном левом. На таком близком расстоянии он видит разные переходы ожога: обгоревшая ребристая кожа простирается вокруг глаза и расходится веером. Он задаётся вопросом, полноценно ли видит Зуко левым глазом. Духи, Сокка хочет прижаться губами к шраму, сделать хоть что-нибудь, чтобы заставить Зуко понять — его не волнует ожог. Но Зуко трясётся, готовый закрыться, поэтому он просто говорит: — Зуко. — Пауза, прежде чем выразительно повторить: — Зуко, я знаю, с кем нахожусь. Зуко неловко жмёт плечами, опуская веки — он отдаляется, хоть и едва двигается. Так что Сокка пробует снова: — Я здесь, потому что хочу быть здесь. — Тоже не совсем подходит. — Я хочу быть здесь с тобой. — Гримаса недоверия искажает лицо Зуко. — После всего…. после всех писем и остального ты так и не понимаешь? Зуко, я… я сказал, что ты мне нравишься. Однако говорить это вслух, в лицо Зуко, кажется рискованнее, чем писать. Настаёт очередь Сокки взволнованно переступать. — В письмах всё иначе, — в конце концов бормочет Зуко. — Видеться лично с человеком… — Другое, — тихо соглашается Сокка, осторожно обводя края его шрама и с дрожью выдыхая, когда Зуко практически неуловимо льнёт к прикосновению. — Но и то и другое приятно. Изучая его глаза, Зуко прикусывает губу, более открыто обнадёженный, чем Сокка когда-либо видел. В конечном счёте Зуко с долгим вздохом расслабляется и приникает обратно, и Сокка с нетерпением встречает его. Они снова целуются — на этот раз лениво, спокойно, без прежней ведущей потребности, но всё равно не менее прекрасно. Сокка растворяется в Зуко, восхищаясь их близостью, которую они способны отыскать просто будучи самими собой и больше никем другим. Одно мгновение в мире всё было идеально. Следовало знать, что Аанг с Катарой всё испортят. Их зона покоя разбивается от крика и нарастающих возгласов ужаса с улицы. Зуко встревоженно отшатывается, застигнутый врасплох Сокка хватается за его бицепсы — оба поворачиваются ко входу переулка. Улица вдруг озаряется светом, поток людей в спешке бежит с фестиваля, оглядываясь назад и толкая друг друга. — Чт… Слово ещё даже не окончательно формируется на губах Сокки — толпа расступается перед колонной солдат Народа Огня, бегущих в противоположном направлении, орущих о просторе, подкреплении и Аватаре. Зуко весь цепенеет, даже не дышит, и у Сокки едва хватает времени подумать «вот же проклятье», прежде чем тот сбрасывает с себя его руки и с бледным лицом отталкивает к стене. — Ты солгал. — Что? — Сокка стремится понять, внезапно отдавая себе отчёт о распахнутых штанах, обнажённом члене и влажных от поцелуев губах, замёрзших в ночном воздухе без жара Зуко между ними. — Ты сказал, что один здесь. — Его слова чрезмерно громкие, резкие. Лицо безжизненное, глаза яростные — страшнее любого сердитого взгляда. — Ты солгал. Сокка в ужасе разевает рот — ледяное осознание стекает вниз по спине. — А ты ожидал от меня правды? Зуко глядит на него с жутким выражением лица, затем разворачивается и с задушенным криком пинает позабытые маски, руки по бокам сжаты в кулаки до побелевших костяшек. Сокка безмолвен, неподвижен, может только смотреть — Зуко с опущенной головой разглядывает свою разломленную маску. — Чёрт, — выплёвывает он, снова взрываясь в движение: поправляет одежду, застёгивает ремешки и заново собирает себя воедино. Линия его спины строгая и твёрдая. — Я должен был догадаться, что было слишком… Я должен был понять. — Я не знал, что ты по-настоящему спрашивал! — обретя голос, возражает Сокка и пытается подступить ближе, но тут же отступает под резким предостерегающим взглядом. — Ты действительно хотел, чтобы я сказал, что Аанг здесь? — Конечно же, я бы хотел знать, что Аватар здесь! — выкрикивает Зуко, отворачиваясь от него — грубые вспышки пламени тянутся за его руками. Сокка вздрагивает от его слов и огня, чувствуя себя так, словно наблюдает за всем со стороны и не в силах предотвратить бедствие. Должно быть, так выглядит потерявший контроль маг огня: бледный, со сверкающим взглядом, вспыхивающими искрами и таким выражением лица, будто осознал, что его привели на гнилой лёд. Сокка не заслуживает этого. Он не заслуживает, чтобы на него смотрели как на предателя, на кого-то коварного, хотя всё, чего он хотел — чтобы всё получилось. — Приношу извинения, — огрызается Сокка, придавая голосу жёсткости, и суетится с натягиванием одежды, отчаянно желая чувствовать себя менее обнажённым — чувствовать, что не провёл целый день, раскрывая своё сердце Зуко, растоптавшего его на пути к Аангу. — Мне жаль, что я не оправдал твоих ожиданий. Раздражение кипит в недрах живота, слова язвительные, потому что это такое дерьмо. Это несправедливо, как он мог быть таким тупым. — В следующий раз притащу за собой Аанга, чтобы ты ни за что не пропустил его. Зуко напрягается, смотрит сердито, сдерживая слова, которые собирался сказать — в ночи поднимается новая волна криков. — У меня нет на это времени, — рычит он со злобным взглядом и стиснутой челюстью, методично затягивая пряжки доспехов. Снова наследный принц Зуко, с тянущимися за его резкими руками дымом. Принц Народа Огня. Даже не взглянув на него, Зуко поворачивается к улице — и это режет подобно кинжалу. — Значит, вот как всё обстоит? — горько и слабо говорит Сокка ему в спину. Зуко останавливается, голос сдавлен. — Так было всегда. — Взгляд через плечо. — Именно поэтому ты и солгал. — Я не… — Сокка досадливо врезается кулаком в стену. — Я думал, что это всё притворство, ясно? Какая-то глупая вера восприятия Народа Огня. Зуко не смотрит, но не уходит, поэтому Сокка вытягивает руку и хватает его запястье. Мягко тянет к себе и, не обращая внимания на его суровую позу, осматривает глаза Зуко на любой намёк теплоты. — Тебе необязательно уходить, знаешь. Останься. Со мной. — Сокка глубоко вдыхает, пробуя в последний раз: — Можешь притвориться, что ничего не слышал. И мы… останемся здесь. Разумом Сокка понимает, что это нисколько не представляется возможным. Нужно идти искать Аанга и Катару, помочь им и спастись. Но, Духи, сердце болит при мысли завершить эти потрясающие мгновения вот так, с уходом Зуко. Тот не отвечает незамедлительным отказом — и в Сокке зарождается бурная надежда. Она умирает, когда он поднимает взгляд и замечает пугающе холодное выражение лица Зуко. — Нет, — шипит он ледяным жёстким голосом и вырывается из захвата. В его ладонях и дыхании вспыхивает огонь, а лицо непроницаемое, нечитаемое. Чужое. — Не могу. Зуко говорит «не могу», но Сокка знает: он имеет в виду «не буду» и «не хочу». И это знание жалит, вызывает онемение. Он позволяет свободной руке упасть и невидяще смотрит вперёд — Зуко уносится, так и не оглянувшись. Сокка резко втягивает воздух, потом ещё раз, вдавливая кулаки в покалывающие глаза. Он не будет плакать из-за этого. Отказывается. Он обязан быть сильным и держать себя в руках. Именно он решил прыгнуть, ощутив нечто большее, чем надежда, что Зуко поймает его. И теперь должен смириться, что это больно. Это его вина, раз всерьёз не поверил, что может упасть. Сокка хочет чувствовать себя преданным — и чувствует где-то под тяжестью в груди, — но не может заглушить беспощадный холодный голос, подмечающий то, что Зуко говорил ему несколько недель назад: наследный принц не пойдёт против Хозяина Огня. А Хозяин Огня приказал ему захватить Аватара. Сокка слышал это, кивал и всё равно сидел там, мечтал, представлял, гадал — как полный идиот, — выберет ли Зуко его в противовес поимке Аватара, восстановлению чести и возвращению домой и поймёт ли, что Сокки будет достаточно. В груди словно осколки льда — это его собственная глупость, застрявшая там. Но он отказывается позволять себе срываться. Глаза жжёт от того, что его вынудили понять: возможно, Зуко способен измениться, но не хочет. И не попробует. Даже если Сокка напрямую просит выбрать его вместо Аватара — всего раз, и никто не узнал бы, какой он сделал выбор. Дыхание рваное, горло перехватило, но прямо сейчас ему нельзя срываться. Судорожно вдохнув, Сокка роняет руки, вздрагивая от жжения в левой. Он опускает взгляд и долгую минуту всматривается в неё, пока не понимает, что она болит — предплечье обожжено. Повязки на запястьях подпалились там, где он удерживал Зуко, и ярко-красный рубец в месте, где пламя лизнуло кожу — и это просто замечательно подытоживает всю эту чертовщину, разве нет? Причинённое самому себе страдание. В конце концов, обычный мотылёк, бросившийся на пламя в полной уверенности, что оно не сожжёт его. Пока он осматривает ожог, самобичевание Сокки постепенно перетекает в гнев, воспламеняющуюся ярость: Зуко прижимался к нему и потом оттолкнул его, доверил своё тело и после даже не потрудился выслушать то, что Сокка намеревался сказать. Даже не попытался уцепиться за то хрупкое нечто, что им удалось сформировать между собой сегодня. Духи, Зуко никогда не пытался. Сокка всегда был лишь развлечением. Приманкой. Способом скоротать время. А Сокка повёлся и просто вообразил то, что хотел увидеть — что ему необходимо было увидеть, — чтобы сберечь притворство, будто история с Джетом не повторяется. Только в тысячу раз хуже. Но Зуко выжег занавес в глазах Сокки и ясно дал понять, что Аватар и его миссия всегда будут первоочередной задачей. Сокка поступит так же.***
Зуко выскакивает из переулка так, словно позади следует Хозяин Огня. Наспех дважды проверяет крепления доспехов и снова и снова проклинает себя за случившееся. Он в самом деле такой глупый, каким его описывает Азула. Настолько, чтобы довериться и поверить всем словам Сокки. Чтобы снова понадеяться, потому что он никогда не учится — и на этот счёт Азула тоже права. Крики с улицы привлекают внимание, и Зуко остервенело старается переключиться, вернуться в строй. Летающий бизон низко парит, и свирепство, бешенство и предательство вырываются из Зуко сгустками пламени, которое он швыряет в небо, чтобы зверь резко отпрянул. Зуко замечает вытаращенные глаза перегнувшихся через сторону седла Катары с Аватаром — грудь словно заполняет желчью мысль, что все трое дружно смеялись над письмами Зуко и изначально замышляли всё это. Сокка солгал ему. Лгал с самого начала, когда они обменивались несколькими словами. Лгал так же естественно, как дышит. Смеялся вместе с Зуко, трогал, стонал его имя и лгал, лгал, лгал. Агни, его мутит. Он пытается обратиться к безрассудной безопасности ярости, но та ощущается горькой, вялой, слабой. Направленной на него самого, что необычно для Зуко. Он тонет в глубинах своего идиотизма, а внутреннее пламя подобно пеплу. Не верится, что он был таким глупцом и дозволил себе столько надежды. Когда после побега вернулся Гао, он был зажат между мрачной решительностью и мучительным страхом, и сперва письмо показалось ему шуткой. Он читал его раз за разом, засыпал с ним в руках, просыпался и тут же видел его — контуры «ты мне нравишься» почерком Сокки отпечатались в сердце и разуме. Он считал, что Сокка хочет его — и сегодня, когда тот попросил его, — но нет. Сокка предал его. Пытался использовать его, как и все остальные. Применил привязанность Зуко против него же самого, красивыми словами создал фальшивую дружбу. Пресвятой Агни, Сокка даже не мог посмотреть на него, когда они… и почему-то Зуко всё равно полагал… а в конце снова попытался сексом отвлечь от его цели… Зуко чувствует себя неприятно от отвращения к самому себе за то, что не предвидел этого раньше и подумал, что всё может быть чем-то совершенно другим, а не манипуляцией. Зуко знает, кто он. Знает, как выглядит. Да чтобы какой-то крестьянин из Племени Воды заинтересовался в нём… и чтобы Зуко мог подумать… Он снова тянется к злости — единственному, в чём уверен. Сокка такой же, как и все. Как аристократы Царства Земли и торговцы колоний, которые смотрели на Зуко, тринадцатилетнего и изгнанного, кошмарно заклеймённого и изолированного от общества, и думали: «Я воспользуюсь этим». Зуко научился сторониться, переключать внимание, драться и выстраивать репутацию, которая спугнула бы их раньше, чем они приблизились бы к нему. А вот с Соккой он допустил промашку. Каким-то образом он утратил бдительность, хотя в него урок за уроком вдалбливали никогда не ослаблять защиту. Проклятье, вот это повод Азуле повеселиться. От этой мысли внутреннее пламя в страхе подрагивает, а злость ускользает под потоком ледяного ужаса. Азула ни за что не узнает. Никто никогда не узнает. А если узнают… Зуко вздрагивает, представив гнев отца и как дядя отвергнет его за то, что возжелал — сделал — такого с врагом. За хождение по краю государственной измены из-за обещания нескольких хлипких слов, за невероятную глупость. Агни, у него очень мало оправданий, чтобы продолжать в том же духе. И рисковать всем ради этого? Ради лжи? Зуко ещё может всё исправить. Если поймает Аватара, ничто из этого не будет иметь значения. Если восстановит свою честь, своё положение, никто не поверит Сокке… Зуко спотыкается, налетая на пустой ларёк — мысль настигает его точно как вонзённый в живот кинжал. Ледяной страх оборачивается вокруг позвоночника, сковывает конечности. Чёрт, Сокке не понадобится больше того, что он уже имеет. Он способен уничтожить его лишь этим. Агни, как Зуко пропустил ловушку? Она же так очевидна. Если Сокка что-нибудь скажет, будет неважно, правда это или же нет, если многие поверят. Его честь уже слишком запятнана, а людей, которые обрадуются возможности поверить в это, хватает сполна. И заодно Сокка может добавить детали, чтобы ему точно поверили. Чёрт возьми, да у него же есть письма, написанные рукой Зуко, содержащие то, что ему никогда не отстоять и не опровергнуть. Идиот, идиот, идиот. Зуко никогда не думает. А Сокка — всегда. Какая превосходная ловушка, которую Зуко поставил для себя самого. Зуко с хрипом выпрямляется и со свежей настойчивостью вновь преследует летающего бизона. Бежит, прокладывая себе путь через деревья, чтобы не отставать, готовый к последующему снижению зверя. Его решимость кажется неистовой, панической. Ему нужно это, нужно сделать именно это правильно, восстановить своё положение, быть безукоризненным в глазах своего отца, в глазах всех, или же… Зуко отметает страх, пытается думать только об этом моменте — ведь бездумность не его сильная сторона, в конце концов, только взгляните на эту чёртову неурядицу, — сосредоточиться на следующем шаге. Зуко знает, как этого добиться. Это как он учился двигаться дальше, покинув дом, когда всё причиняло боль, ничто не имело смысла, а сосредоточиться он мог лишь на следующем вдохе. Дядя всегда призывает его планировать наперёд, но он не понимает, насколько Зуко нуждается в возможности затеряться в этом моменте, когда существуют только миссия и его внутреннее пламя, выжигающее все мысли, о которых он не позволяет себе думать. В этой жизни Зуко может полагаться только на самого себя и эти две вещи. Зуко соединяется со своей огненной сущностью, улавливает факелы вокруг и заставляет их озариться ярче, вспыхнуть в ночное небо. Летающий бизон кружит бледной тенью у края света факелов, и Зуко тянется к большему свету, факелам, готовясь скопить огонь в себе, пока под кожей щекочет внутреннее пламя. Однако он теряет контроль, когда его внимание устремляется к непрерывному мерцанию чересчур знакомого того, что не является пламенем. Сокка. Зуко смотрит в небо — дым шипит между зубами. После предательства он должен быть способен исключить Сокку из своей огненной сущности, но он всё ещё чувствует его, как факелы вокруг себя, костёр на площади, очаги в домах. Зуко не заговаривал об этом с дядей — приписал это ощущение к сотрясению на корабле и выдумке в монастыре, — но он не в силах игнорировать пульсирующий жар на краю сознания, который сегодня привёл его к Сокке в толпе. А потом, когда они… он чувствовал, как в его огненную сущность хлынула ци Сокки, когда… Из горла вырывается очередной рокот досады, болезненный и отчаянный, когда он выпускает в небо нечётко направленный столб пламени. Желание и долг беснуют в груди. Ему следует отследить эту связь, разыскать Сокку и пресечь его встречу с Аватаром, снова взять его в заложники, но… чёрт, Зуко больше никогда не хочет его видеть. Он не может представить, как увидится с ним, когда до сих пор чувствует его вкус на губах и ощущает призрачные касания его ладоней на коже. Когда он даже не в состоянии погрузиться в полную ясность своего внутреннего пламени, потому что Сокке как-то удалось вторгнуться и сюда, в суть магии огня Зуко, и перехватить внимание его огненной сущности, проникнув в единственное убежище. Зуко полагает — сильно надеется, — что дядя не подозревал об этом побочном эффекте, когда позволил ему помочь Сокке не поддаться болезни. Не знал, что Зуко станет настолько восприимчивым к нему после часов — дней? — погружения в каналах его ци, чтобы не дать ему умереть, и что некая нить магии Зуко безвозвратно обернётся вокруг него. Огонь исчерпывает себя, и Зуко позволяет ему погаснуть, выпуская пламя из-под своего контроля: факелы вокруг него меркнут, и вслед за ними просачивается холод. В груди давит страх и отчаяние, ведь он по-прежнему чувствует Сокку краешком своей огненной сущности, такого же яркого, как любое пламя. Агни, освободится ли он когда-нибудь от этого чувства? Ощущения, словно он ладонями обхватывает ослепительную ци Сокки? Сокка не факел, его не погасить. Впрочем, как отпустить его Зуко тоже понятия не имеет. Он зажмуривается, не в силах заставить себя перехватить Аватара, если это будет значить, что Сокка может оказаться там. Тяжесть очередного провала сжимает горло — он чувствует себя нагим от мысли, что никогда по-настоящему не отвяжется от Сокки. Его ци живая и светлая, не огненная и требующая к себе внимания так же нахально, как требовал сам Сокка, пока она не минует пределы огненной сущности Зуко, поднимаясь в небо. Агни, Зуко всё равно чувствует её жар — словно может закрыть глаза и ощутить губы Сокки, холод его кожи, запах шкуры и металлический аромат его тела, по новой переживая первое ужасное, горячее покалывание осознания предательства. У него вдоволь опыта с обжиганием, чтобы знать: останется шрам. Он молится, чтобы хоть этот никому не был виден — только ему одному.